У битвы есть одна особенность, о которой ее участники никогда не упоминают: долгое ожидание, навевающее непреодолимую скуку. Правда, иногда будоражит мысль, что любая минута может принести смерть, если тебя по-прежнему волнуют подобные вещи.

Когда мы одевались, было еще темно. После вчерашних кульбитов у меня жутко болело все тело. Грегор пришел в ужас от моего намерения последовать за ним на битву, но я пропустил мимо ушей его протесты.

А потом все утро мы просидели на корабле. Это был корабль Бонифация «Сан-Джорджо» — именно его прикрепили к «Иннокентию». Вообще было двадцать таких пар, связанных вместе для устойчивости, по предложению Балдуина. На каждой из них находились длинные осадные лестницы с абордажными крюками, выпиравшими из непомерно высоких надстроек. Корабли должны были подойти как можно ближе к стенам, забросить на них крюки и постараться закрепиться, позволив воинам перепрыгнуть на башни. Дандоло и Бонифаций посулили большую награду тому, кто первым высадится на городскую стену.

Но поднявшийся сильный ветер мешал кораблям, и несколько часов были потрачены впустую. Тем временем лучники и арбалетчики с обеих сторон заполнили воздух смертоносными стрелами; продолжался непрерывный обмен катапультными снарядами. Но наибольший урон вызывал греческий огонь, который греки насаживали на свои стрелы. Магический ужас этого вещества заключается в том, что от воды оно только взрывается пламенем. Единственный способ затушить его — посыпать песком, которого у нас не было, поэтому приходилось лить на него уксус (из весьма скромных запасов) или мочиться на него — только так мы справлялись. К середине утра все корабли флота, включая наш, стали скользкими, сырыми и вонючими. Многие воины — особенно пешие, которым не хватало кольчуг и приличных шлемов, — попрятались по корабельным трюмам, не выдержав огневого вала. Грегор не спрятался, я — тоже.

«Даже хорошо сейчас умереть, — подумал я. — Это не будет самоубийством».

На меня снизошел покой от сознания, что наконец-то я сделал что-то правильное и поэтому мои земные тяготы могут скоро окончиться. Обо мне останется хорошая память. Надо же, три года готовился, строил грандиозные планы, но, вероятно, в глубине души хотел только этого.

Стрела ударилась о шлем Грегора, вторая впилась в мой жалкий деревянный щит с такой силой, что расколола его пополам; пришлось швырнуть обломки за борт. Я посмотрел на мой не менее жалкий кинжал и забросил его туда же (знал, что все равно не воспользуюсь им).

Бонифаций позвал Грегора на нос корабля, чтобы посоветоваться. С первой минуты, как мы ступили на борт (правой ногой, по настоянию моряков), стало ясно, что Грегор на время битвы превратится в превосходного воина, каким был всегда. Даже во время их самых серьезных разногласий Бонифаций ни разу не усомнился в его воинской доблести, да и я теперь тоже понял, что выучка никогда не подведет Грегора, даже здесь. Но мне по-прежнему хотелось не упускать его из виду, поэтому я поплелся за ним, держась на расстоянии, а потом постепенно подобрался поближе, чтобы подслушать, о чем там они совещаются вместе с несколькими баронами. Грегор со спокойной уверенностью человека, находящегося в своей стихии, указал на различные участки вдоль стены — не башни, а внизу, у основания. Потом он указал в глубь материка, туда, где находились северные ворота возле Влахерны, и, коротко жестикулируя, авторитетно объяснил что-то Бонифацию, после чего окинул взглядом заполненную людьми палубу, видимо, оценивая наши силы.

Мне пришлось незаметно приблизиться, чтобы услышать хоть слово.

— Здравствуйте, мессир! — проорал я, стараясь заглушить шум трепещущих парусов, скрип оснастки, свист огненных стрел и общую какофонию, когда люди беспрерывно кричат друг на друга, отдавая приказы.

Я глупо улыбался, глядя на Бонифация, и маркиз не сразу понял, на кого он смотрит, — его сбили с толку мой головной убор и весь несуразный вид.

— Это кто, лютнист? — проорал он в ответ, хмурясь. — Что ты, ради всего святого, делаешь на боевом корабле?

— Мне нужно наблюдать за происходящим вблизи, чтобы потом петь об этом, — серьезно ответил я и указал на другое закованное в латы пугало на корме, вероятно, напевавшее себе под нос «Календу мая». — По примеру моего героя, который находится здесь, Рамбальда де Ваккеры.

— Рамбальд — рыцарь, обученный воин, — раздраженно бросил Бонифаций. — Глупый осел, тебя просто здесь убьют. Мне наплевать, но держись подальше от воинов, не путайся у них под ногами, или спущу с тебя шкуру заживо. Нечего простакам лезть туда, где воюют настоящие мужчины.

Мне хотелось оспорить этот момент, но пришлось сдержаться. Поклонившись, я ретировался, но все равно не спускал с Грегора глаз, чтобы поговорить с ним, как только он освободится.

Грегор, по-прежнему стоявший возле фок-мачты, отдал приказы нескольким ожидавшим воинам, а они, в свою очередь, начали продвигаться по кораблю, передавая остальным его распоряжения. Поразительно, но, несмотря на хаос, мужчины быстро и ловко реагировали на команды: все оружие было мигом выбрано из трюмов и распределено между воинами на палубе. Нет, даже не оружие — инструменты, подручные средства. Остроги и секиры, тяжелые, громоздкие, но очень прочные, как оружие столетней давности. Они скорее подходили для разгрома неподвижных объектов, чем живых врагов.

Мы проходили мимо Влахерны отчасти потому, что прибрежная полоса здесь позволяла изменить тактику — высадиться возле заложенных кирпичом ворот и, прорвавшись через них, впустить войска на улицы. Как оказалось позже, это был план Грегора. Когда мне удалось снова подойти к нему, он уже перешел на середину корабля и следил за тем, как два других парусных судна, связанных вместе, совершали очередную попытку ниже по течению перекинуть мостики на стены и закрепиться там.

— Десять рыцарей и шестьдесят оруженосцев, — изрек Грегор, когда мы оказались рядом и сощурились от яркого солнца. Он указал на ворота. — Вон те ворота. Петриона.

— Я тоже пойду, — вырвалось у меня.

— Нет, не пойдешь.

— Когда начнем?

— Как только «Паломница» и «Рай» возьмут башню. Они отвлекут на себя внимание греков, и тогда я со своими людьми высажусь на берег.

Он показал на два самых больших корабля, соединенных вместе в неуклюжую, но поразительно устойчивую пару. Те несколько весел, которыми располагали парусники, теперь были выставлены против ветра, чтобы он подогнал корабли к берегу.

Ha наших глазах ветер внезапно переменился, породив высокую волну, которая буквально вытолкнула корабли-близнецы на сушу. Воины и моряки «Паломницы», отвечавшие за осадные мостки и абордажные крюки, поспешили зацепиться за высокую, выступающую вперед деревянную башню. Но один венецианец, сидевший наверху высоченной мачты, оказался самым проворным и дерзким: как только мачта наклонилась к стене достаточно близко, он буквально вцепился в нее голыми руками и спрыгнул прямо с мачты. Все, кто не занимался управлением кораблей, глаз не сводили с этого смельчака, и, когда он ступил на зубчатую стену, над водами бухты Золотой Рог пронесся восторженный возглас, подхваченный тысячами и тысячами глоток.

Но ликование мгновенно переросло в крик ужаса, ибо не успел храбрец опомниться, как полдюжины греческих солдат изрубили его на куски. Он, наверное, не успел даже перевести дух, прежде чем был четвертован, и части его тела бесцеремонно сбросили с башни на камни. Теперь настала очередь греков ликовать. Многим из них было прекрасно видно происходящее. Латиняне кричали не так громогласно — их численность не превышала двадцати тысяч, а у греков насчитывалось несколько сотен тысяч воинов.

Мурзуфл тоже смотрел, выбрав удобное место для обзора на вершине холма, с которого он наблюдал за бесславной для крестоносцев попыткой взять город три дня назад. Через минуту сквозь шум битвы послышалось слабое эхо барабанного боя и труб, которые, но его приказу, возвещали о новой неудаче противника.

Но пока все это происходило, один рыцарь в полных доспехах (которые простым воинам не полагались) забрался по лестнице, прибитой гвоздями к мачте. Несмотря на громоздкую экипировку, ему тоже удалось достичь вершины мачты, и, когда корабль вновь наклонился в сторону суши, он дерзко повторил действия венецианца — высадился на стену, еле дыша, зато при оружии и в доспехах. Варяжские гвардейцы, только что разделавшиеся с первым храбрецом, тотчас подняли свое оружие на рыцаря, но их ждал неприятный сюрприз — это самое оружие оказалось не таким эффективным. Рыцарь убил одного, сделав выпад мечом, а остальные варяги, засомневавшись, начали переглядываться.

Когда рыцарь совершал свой прыжок на башню, моряки забросили с полубака абордажные крюки и закрепили осадные мостки. И вот уже несколько воинов, грохоча доспехами, преодолели узкую расщелину между кораблем и башней и оказались на башне. Примерно с десяток рыцарей успели совершить эту опасную переправу, прежде чем корабль дал обратный крен и мостки оторвались от городской стены. Два рыцаря, находившиеся на мостках в этот момент, рухнули на камни и разбились насмерть.

Я смотрел на эту картину, завороженный ужасом, а Грегор убедился, что пришла его минута, и поспешил отдать приказ начать движение к воротам Петриона. Я оторвал взгляд от боя на мечах, происходившего в сотне футах над побережьем, и оглядел палубу. Грегора не было в толпе рыцарей, но и так было ясно, чем он занят: скорее всего, отбирал людей, которые высадятся на сушу вместе с ним. Часть воинов двинулась к левому борту, у кормы, возле меня. Мы развернулись так, чтобы левый борт действительно оказался левым бортом: с палубы подтянули широкие сходни и приготовили для спуска, чтобы рыцари и оруженосцы бегом высадились по ним на камни.

Грегор выбрал небольшие ворота, заложенные кирпичом, возле того района, что был сожжен венецианцами прошлым летом. Башни здесь надстроили деревянным частоколом, выровняв с остальной стеной, но эти же самые башни серьезно пострадали во время прошлого натиска. И охрана здесь оказалась не такая многочисленная, потому что среди обломков было трудно передвигаться. Так что и сопротивление не должно было быть упорным, когда начнут делать подкоп.

Помимо десятка рыцарей и шестидесяти простых воинов на берег высадилось несколько дюжин слуг, тащивших дополнительные мечи, секиры, камни и широкие доски, обтянутые с одной стороны вымоченными в уксусе шкурами (судя по зловонию). Я без труда присоединился к ним; перемахнув через перила, спустился по щербатым сходням и оказался по щиколотку в воде в нескольких ярдах от ворот.

Сами ворота представляли собой тяжелую деревянную конструкцию шириной в шесть шагов и высотой в два человеческих роста, даже больше. Не успел я и глазом моргнуть, как ворота были полностью разбиты мечами, топорами, острогами и секирами.

Но за деревянными воротами выросла каменная стена, сложенная несколькими неделями ранее. Ее соорудили из таких же камней, что и городскую стену, только размером поменьше, и в первую минуту ее можно было принять за продолжение городской стены. Грегор махнул рукой слугам, и те подняли над головами обтянутые шкурами доски, образовав нечто вроде щита из сложенных внахлест деталей. Двигались слуги синхронно — значит, репетировали заранее. Этот щит превратился в крышу над головами воинов, которые тут же начали разламывать стену.

Затем, как утром, последовал еще один короткий период ожидания, наводящий одновременно и ужас, и скуку. Быстро сквозь камень не пробьешься, а подкоп под стеной было вырыть невозможно, так как стена стояла на сплошной скале. В нашем распоряжении было всего несколько ярдов каменистого берега — мокрого, скользкого, покрытого илом. Не оставалось другого выхода, кроме как долбить стену под прикрытием самодельной крыши. Спрятавшись под нее, я наконец понял, что доски были обиты железом — от этого они стали очень тяжелыми, зато отражали огненные стрелы, сыпавшиеся на нас с башен.

Пока пехота ломала стену острогами и секирами, рыцари (и свободные пехотинцы, так как все не помещались перед воротами) следили, не будет ли натиска с других сторон, особенно с той, где латиняне уже взяли башню. Я тоже поглядывал в ту сторону, пока на стене шел бой на мечах. Но мне нельзя было отвлекаться, поэтому пришлось повернуться к башне спиной и вновь сосредоточиться на Грегоре.

Солнце светило слева, но по мере того, как оно перемещалось по небу, нас медленно укрывала тень от стены — стало прохладнее, зато глаза не так резало от яркого света. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем один из пехотинцев наконец пробился сквозь стену. Прозвучал радостный клич, и десяток людей, крушивших камни рядом, сгрудились, чтобы посмотреть в отверстие. Грегор в это время стоял спиной к работавшим, защищенный от камней и стрел всего лишь собственным щитом, который он держал над головой. Он вел переговоры с кораблем, пытавшимся удержаться на волнах у берега. Бонифаций отвечал ему с палубы. Ветер, по-прежнему северный, доносил до нас его слова, но мешал Грегору — в результате маркиз в основном кричал зятю, что ничего не слышит.

Когда у стены прозвучали торжествующие крики, Грегор прервал бессмысленный разговор и оглянулся. Сразу поняв, в чем дело, он кинулся к стене и начал грубо расталкивать пехотинцев в стороны. Я инстинктивно шагнул к нему, пытаясь защитить.

Бонифаций, указывая на меня, удивленно вскинул брови и что-то прокричал насчет идиотизма. Я был занят только Грегором, а он, оказавшись у стены, отпихнул последнего воина, опустился на колени и глянул в щель. Внезапно все кругом стихло, даже по камню никто не стучал. Но полной тишиной это назвать было нельзя. Щель находилась на уровне колен. Все, кто успел в нее заглянуть, были очень серьезны.

Я схватил за локоть одного из отодвинутых в сторону оруженосцев.

— Что там?

— Целый отряд греков, — ответил он. — Вооружены луками и мечами.

Грегор выпрямился и, указав на стену, отдал приказ:

— Продолжайте!

— Мессир, — осмелился выступить вперед один из пехотинцев, — если мы снесем стену, они сразу на нас нападут…

— Десять человек, — сказал Грегор и жестом показал, чтобы люди, державшие над головой защитную крышу, встали на место, где находился пробой. Все тут же разбежались по местам. — Продолжайте укрывать это место от тех, кто засел в башнях. Вот что нужно сделать… — Он начал отдавать распоряжения, широко размахивая руками, но греки по его жестикуляции все равно ни о чем бы не догадались. — Ослабьте кладку на высоту человеческого роста достаточной ширины, чтобы прошли шесть человек в ряд. Но не пробивайте стену насквозь. Как только это будет сделано, расширьте пролом здесь, где щель, чтобы пролез один рыцарь.

Грегор отошел в сторону, вновь подняв щит над головой. Я пытался перехватить его, но он оттолкнул меня — даже не видел, что это я, настолько был поглощен своим делом — и побежал обратно к кораблю.

— Мессир! — проорал он Бонифацию. — Ворота сейчас падут! Вооружите рыцарей, и пусть они будут готовы к атаке. Первыми двинутся лучники. По ту сторону ворот собралось, по меньшей мере, триста греков.

Ветер к этой минуте переменился, и слова достигли Бонифация; маркиз развернулся и начал отдавать приказы своим людям, деря глотку. Лучники с обеих сторон — на корабле и башне — усилили град стрел. Грегор снова повернулся и зашагал к стене. Я от него не отставал.

— Почему отверстие должно быть рассчитано только на одного?

Даже будучи рядом с ним, мне приходилось кричать изо всех сил, чтобы быть услышанным: с таким грохотом металл пробивался сквозь камни.

— Так безопаснее! — прокричал в ответ Грегор. — Застигнем их врасплох!

— Но тот, кто пойдет первым…

— Тот, кто пойдет первым, навсегда останется в людской памяти как герой, — сказал Грегор, — и те, кого он оставит позади, не будут опозорены.

Затем он скрылся под защитной крышей, где мне уже не хватило места. Просвистевшая мимо стрела чуть не оттяпала мне ухо — пришлось спрятаться под щит другого рыцаря.

Два пехотинца, работавшие на нижнем уровне, начали расчищать булыжники, чтобы посмотреть, насколько велико отверстие, которое они пробили. Грегор, заметив перемену в работе, отпихнул их в сторону и проверил, пройдут ли в отверстие его плечи.

В щель залетели три стрелы, но все под углом, так что никого не задели. Грегор невольно отпрянул. Наступила пауза. Больше стрел не было. Грегор указал на другую низкую точку в стене, расположенную чуть дальше:

— А теперь начните выламывать небольшую часть там, чтобы отвлечь внимание. Но готовьтесь снести всю кладку.

Он бросил щит рядом с дырой, встал на колени и начал протискиваться на другую сторону.

— Нет! — заорал я, выскакивая из-под рыцарского щита. Пехотинцы, разинув рты, смотрели, как Грегор исчезает в узком отверстии. — Нет! Нет! Остановите его!

Огненные стрелы летали вокруг меня сплошным полотном, я не мог увернуться, уж слишком много их было, а мог только бежать вперед и надеяться, что Бог на стороне Грегора. Благополучно достигнув защитной крыши, я повалился на колени у щели и схватил Грегора за лодыжки.

— Не делай этого! — Я посмотрел на ожидавших вокруг пехотинцев и рыцарей, поправлявших в тревоге доспехи. — Остановите его! Снесите стену прямо сейчас и начните атаку одновременно, прикрываясь щитами! Ради всего святого!

Грегор отпихивал меня одной ногой, пытаясь отцепиться.

— Отпусти, — кричал он, — я должен это сделать!

— Нет! Подожди, пока не рухнет стена!

— Они только этого и ждут, — сказал он. — Я иду сейчас.

— Тогда хотя бы возьми щит.

— Он помешает мне пролезть.

— Возьми! — завопил я и подтолкнул щит к Грегору.

Он вырвал у меня щит и нетерпеливо отшвырнул подальше, где я уже не мог его достать. Щит так и загремел по камням. Потом Грегор повернулся, в последний раз пнул меня, чтобы освободиться, и почти совсем исчез в дыре.

— Грегор! — заверещал я и потянулся за ним.

Он вновь брыкнулся, припечатав тяжелым каблуком мне по лбу. На секунду я перестал видеть и что-либо ощущать, кроме темноты — и жаркой, и холодной одновременно. Часто заморгав, я попытался открыть глаза, а сам тянулся в дыру, чтобы вновь схватить его за ногу.

Но было поздно. Он успел пролезть насквозь.

А позади меня раздавались крики, кто-то пытался вытянуть меня из дыры, чтобы самому пролезть. Другие продолжали над нашими головами расшатывать стену. Через минуту образуется большой проем, и два отряда встретятся.

Но сейчас греки столкнулись лицом к лицу с одним Грегором. Я отчаянно брыкался, отбиваясь от тех, кто пытался оттащить меня в сторону, умудрился подхватить щит Грегора, а затем с трудом пролез в щель, волоча за собой щит, в подбитых кожаных доспехах и шлеме Отто, и оказался в городе.