У себя в покоях Хумаюн изучал планы новой библиотеки, которые нынешним утром представили ему архитекторы. Бледный чистый свет ясного январского дня, заливавший рисунки здания из красного песчаника, отделанного белоснежным мрамором, с резными айванами, входными арками, с четырех сторон, где будут выгравированы строки любимых Хумаюном персидских поэтов. Однажды его библиотека превзойдет знаменитые собрания предков Тимуридов в их роскошных дворцах за рекой Амударья. И в самом лучшем месте, в старательно охраняемом ларце, соответствующем прекрасному, хотя и пожелтевшему переплету, будут храниться мемуары его отца.

В Кабуле Хумаюн воздвиг красивую мечеть и медресе, а также разбил несколько прекрасных садов, но не нашел времени, чтобы поставить хотя бы один памятник себе. Падишах был счастлив, что теперь у него появилась такая возможность. В сорок семь лет он все еще был в расцвете сил. Наравне со строительством библиотеки Хумаюн планировал построить восьмигранный плавучий дворец на реке Джамна, в окружении барж, засаженных фруктовыми деревьями – апельсиновыми, лимонными и гранатовыми – и ароматными цветами.

Он также был рад, что на крыше Шер Мандала, элегантного восьмигранника из красного песчаника, построенного Шер-шахом на территории Пурана Кила, почти завершилась установка обсерватории. На открытой крыше Шер Мандала под небольшим куполом находилась площадка чаттри, как ее называли подданные Хумаюна, с которой он наблюдал за звездами. Астрономические инструменты и копия «Зидж-и-Гуркани», книги по астрономии, созданной внуком Тимура Улугбеком, с описанием небесного расположения звезд, были уже подготовлены и вручены императорскому астроному.

Согласно звездным картам, этот вечер, 24 января, особенно хорош для наблюдения восхождения Венеры на ночной небосвод. Взглянув через оконную решетку, Хумаюн увидел, что солнце уже на закате. Отложив чертежи, позвав слуг и сообщив им, что отправляется в обсерваторию и не хочет, чтобы его беспокоили, он быстро спустился, прошел Шер Мандал через благоухающие цветами сады и, поднявшись по крутым каменным ступеням прямо на крышу, нашел там астронома, ожидавшего его среди тонких колонн чаттри.

Хумаюн редко видел такое восхитительное небо, залитое малиново-золотым закатом. И там была она, Венера, Утренняя Звезда, с каждым мигом сияющая все ярче на темнеющем небосводе. В свете масляных горелок дия, зажигаемых слугами по мере наступления сумерек, порхали ночные бабочки, но Хумаюн продолжал пристально смотреть вверх.

Только голос муэдзина, зычно зазвучавший с минарета царской мечети, вызволил падишаха из задумчивости. Хотелось остаться здесь. Но была пятница, день, когда молитва совершается вместе с придворными. Оторвав взгляд от Венеры, Хумаюн повернулся и направился к лестнице. Муэдзин почти закончил, надо спешить…

Но, сделав первый шаг, он запутался сапогом в отороченном мехом подоле длинного халата и полетел в никуда. Он раскинул руки, но ухватиться было не за что, а он все падал вниз. Вдруг голову его пронзила острая, словно удар кинжала, боль. Из глаз посыпались искры, танцуя перед ним причудливым узором, увлекая его за собой и превращаясь в единый яркий луч. Потом опустились мгла, тишина и покой.

– Великий хаким уже здесь?

– Он скоро будет, Байрам-хан. – Выражение лица Джаухара в тусклом свете комнаты, где лежал Хумаюн, было такое же тревожное, как у перса. – Мы послали за ним сразу же, но, к несчастью для нас, он уехал из Дели неделю тому назад на свадьбу родственника в родной деревне, до которой от Дели день пути. У моих гонцов ушел день на то, чтобы это выяснить и отправиться туда. Однако до меня дошли сведения, что всего час тому назад его отыскали и привезли в Пурана Кила.

– Молю Бога, чтобы он прибыл вовремя и чтобы его знания были так же велики, как и его репутация… – произнес Байрам-хан, услышав голоса в коридоре.

Двери распахнулись, и вошел высокий мужчина, гладко выбритый, в темных одеждах, с большой потертой кожаной сумкой на плече.

Байрам-хан выступил вперед.

– Я хан-и-ханан повелителя. Это я послал за тобой. Ты самый уважаемый хаким в Дели и наша последняя надежда. Наши лекари не смогли ничего сделать, но один из них рассказал о тебе, что однажды ты спас Ислам-шаха, когда тот был близок к смерти после падения с лошади.

Хаким кивнул.

– Уверен, что твоя служба Ислам-шаху не помешает тебе вылечить его преемника.

– Долг лекаря – спасать жизнь людей. – Хаким взглянул на кровать, где лежал Хумаюн с забинтованной головой, закрытыми глазами и совершенно неподвижный. – Перед тем, как я осмотрю повелителя, скажите мне точно, что случилось и в каком он был состоянии. Я должен знать все.

– Боюсь, рассказывать нечего. Три дня тому назад он упал с каменной лестницы. Должно быть, ударился головой об острый край нижней ступеньки. Слуги нашли его с окровавленной головой и принесли сюда в бессознательном состоянии. Наши хакимы осмотрели его и обнаружили глубокую рану и огромный отек на правом виске. У него текла кровь изо рта и правого уха. С тех пор он то приходил в себя, то снова терял сознание. В моменты просветления, которые наступают все реже, он больше никого не узнает, даже жену и сына.

Хаким задумчиво кивнул, потом направился к кровати, осторожно откинул покрывало на Хумаюне, который даже не шелохнулся. Склонив голову, лекарь несколько мгновений прислушивался и, сняв повязку из тонкой шерстяной ткани, открыл рану на отекшем виске. Когда лекарь осторожно прикоснулся, Хумаюн слегка пошевелился, но не издал ни звука.

Хаким еще осматривал рану, когда в комнату с женской половины вернулся Акбар, где он утешал Хамиду. Ему трудно было смотреть на отца, такого беспомощного, но в то же время он не мог уйти. Бо́льшую часть времени за трое суток после несчастного случая юноша провел у постели отца, безнадежно желая его выздоровления.

– Пожалуйста, – прошептал он хакиму, – ты должен его спасти. Верни моего отца к жизни.

– Постараюсь, но жизнь его в руках Божьих.

Хаким снял сумку с плеча и вынул из нее пучок трав. Острый горький запах наполнил комнату.

– Разведите огонь, – приказал он слугам. – Мне надо заварить эти травы и приготовить настой, чтобы снять отек. – Когда те добавили углей в жаровню у подножия кровати, хаким вынул небольшую медную чашу и сверток, стянутый кожаной тесьмой. Развернув его, разложил медицинские инструменты и выбрал из них небольшой острый нож. – Попытаюсь пустить кровь. Это поможет снизить давление на мозг, вызванное отеком. Мне нужен кто-то в помощь. Пусть кто-нибудь подержит чашу.

– Я, – сразу вызвался Акбар.

Хаким осторожно вынул правую руку Хумаюна из-под покрывала, развернул ладонью вверх, поднес нож и сделал на восковой коже падишаха небольшой надрез пониже локтевого сгиба. Когда потекла кровь, Акбар подставил медную чашу. Вид живой алой жидкости вселил в него надежду, служа доказательством, что отец еще жив. Он такой сильный, подумал наследник, столько раз ему удавалось выжить… Он одолеет и эту напасть…

Когда хаким жестом велел Акбару убрать чашу с кровью и приложил тампон к надрезу, чтобы остановить кровотечение, Хумаюн что-то пробормотал. Акбар склонился ниже к его губам, пытаясь разобрать, что он говорит, но ничего не понял.

– Я здесь, папа, я здесь, – произнес он, надеясь, что отец его услышит и поймет. Вдруг по лицу его потекли слезы и закапали на Хумаюна.

– Повелитель, пусть хаким сделает свое дело. – Байрам-хан осторожно коснулся плеча Акбара.

– Ты прав.

Взглянув в последний раз на отца, юноша встал и медленно вышел из комнаты. Двери за ним закрылись, и он не увидел, как грустно покачал головой хаким, повернувшись к Байрам-хану и Джаухару.

– Повелительница, сожалею, что вынужден нарушить твою скорбь так скоро после смерти твоего мужа, но у меня нет выбора. Если ты дорожишь жизнью сына, то должна выслушать меня…

Хамида подняла бледное, напряженное лицо и посмотрела на Байрам-хана. Глаза ее, видневшиеся над вуалью, закрывавшей нижнюю часть лица, были красны от слез. Но при упоминании того, что Акбару грозит опасность, в ней что-то изменилось. Она собралась, и голос ее прозвучал спокойно.

– Что ты имеешь в виду, Байрам-хан?

– Повелительница, Всевышний посчитал нужным призвать к себе твоего мужа, когда он провел на троне Индостана всего шесть месяцев. Хотя Акбар – его бесспорный наследник, принцу всего тринадцать лет. Если мы не будем осторожны, тщеславные люди попытаются отобрать у него трон. Те, кто некогда поддерживал Камрана и Аскари, но сохранил бы верность твоему мужу на многие годы при его жизни, узнав о его внезапной смерти, могут воспринять это как возможность занять трон, даже несмотря на то, что Аскари мертв, а Камран слеп и находится в Мекке. Мы также должны думать о правителях провинций – таких, как сладкозвучный Узад-бек или султан Мултана, подчинившийся власти Моголов только после нашего завоевания и который может попытаться снова освободиться. И, конечно, новость может вдохновить Сикандар-шаха явиться из джунглей Бенгала в попытке снова собрать свою армию. Есть еще и такие извечные враги, как султан Гуджарата…

– Байрам-хан, довольно, – прервала его Хамида. – Мой муж назначил тебя хан-и-хананом потому, что доверял тебе. Я тоже тебе доверяю. Скажи, что нам делать.

– Надо сохранить в тайне смерть повелителя в течение нескольких дней, чтобы собрать в провинциях тех, кто нам верен, – таких, как Ахмед-хан из Агры. Когда здесь будет достаточно надежных сторонников, мы сможем прочитать в мечети хутбу в честь принца без угрозы заговора. Хорошо бы Заид-бек был рядом. Я уже послал гонцов, сообщить ему о смерти повелителя, и прошу его обезопасить Кабул и сохранить территории за Хайбером для Акбара.

– Но как сохранить смерть мужа в тайне?

– Действуя быстро и решительно. Хотя здесь, в Пурана Кила и в городе, люди знают, что с падишахом произошел несчастный случай, пока они знают очень мало. О его смерти ведают только хакимы, Джаухар и личные слуги. Все должны поклясться, что сохранят эту тайну, и как только я разошлю в провинции гонцов – а я сделаю это в течение часа, – прикажу, чтобы ни единая душа не проникла в крепость и не вышла из нее. Скажу, что в Пурана Кила случилась болезнь и что это лишь меры предосторожности, чтобы зараза не распространилась по городу.

– Но муж мой каждый день являлся людям на балконе Пурана Кила, который выходит на реку. Что скажут они, если он не появится?

– Надо отыскать человека такого же роста и телосложения и нарядить его подобающе, чтобы он изобразил падишаха. Через реку никто не сможет разглядеть, кто это на самом деле.

– А что Акбар?

– Он должен оставаться на женской половине. Поставлю у твоих покоев дополнительную охрану, самых надежных людей. Вся его еда, все напитки должны быть проверены.

– Полагаешь, ситуация настолько опасная?

– Да, повелительница, без сомнения. Не забывай, как здесь, в Дели, всего три года тому назад на глазах у собственной матери был убит сын умершего Ислам-шаха.

– Тогда мы сделаем все, что ты сказал. Этого хотел бы и мой муж.

В ту ночь при свете лишь луны и звезд Акбар стоял в маленьком саду в стенах Пурана Кила, который Хумаюн начал сажать всего три месяца тому назад. Позади него расположились Джаухар, Байрам-хан и еще несколько доверенных людей, чтобы стать свидетелями захоронения Хумаюна, падишаха из рода Великих Моголов, Владыки Индостана. Поскольку в похоронах не участвовали женщины, даже самые близкие, Хамида и Гульбадан наблюдали из-за решетки вверху. Тело Хумаюна, омытое ароматной водой и завернутое в мягкую льняную ткань, лежало в простом гробу в своей могиле. Мулла только что завершил чтение погребальной молитвы, и похороны падишаха закончились.

Думая об отце, которого он никогда не увидит, Акбар едва сдерживал слезы, и в нем пробудилось понимание. Несколько дней тому назад жизнь казалась ему безопасной и счастливой. Но теперь все изменилось. Он почувствовал вокруг себя напряжение. Хотя мама и Байрам-хан сказали очень мало, по выражениям их лиц, по жестам он понял, что они очень встревожены, и тревожились они за него.

Но он не боится. В нем течет кровь Тимура. Как и его дед Бабур, он не позволит неудаче отобрать у него то, что принадлежит ему. Закрыв глаза, Акбар мысленно обратился к отцу: «Обещаю, что ты недолго пролежишь в этой скромной могиле, скрытой от глаз людей. Как только появится возможность, я построю для тебя здесь, в Дели, самую величественную в мире гробницу. Я, Акбар, новый падишах Моголов, сердцем и душой клянусь в этом. Возлюбленный отец мой, ты дал мне имя «Великий» – и я стану великим. Не только в память о тебе, но ради исполнения того предназначения, которое я чувствую в себе».