Мы покинули Тахин с триумфом, причем настроение и у правителя, и у его сестры было несравненно лучше, чем по прибытии. Когда на обратном пути наш отряд пересекал равнину, Ксолотль, повелитель громов и черных туч, швырялся в нас молниями, в то время как бог дождя Тлалок, отворив небеса, излил на нас воды Тлалокана, теплой и сырой обители, где находят упокоение души утопленников.

Правитель в узком кругу проклинал дожди, обходившие стороной наши истосковавшиеся по ним поля, но зато щедро поливавшие здешние, и без того сырые, жаркие земли.

Меньше чем в дневном переходе от Тахина Ксолотль поразил небесным огнем воина из личной стражи правителя. Стоя над телом воина, я громко, чтобы слышали все, сказал правителю:

— Ксолотль являет нам свой гнев из-за того, что он вновь потерпел поражение от брата-близнеца Кецалькоатля. Молния предназначалась тебе, мой повелитель, но твой небесный покровитель тебя уберег.

Это заявление помогло успокоить тех, кто начинал опасаться, что боги вновь лишили нашего правителя своей милости.

Оставив позади равнину, мы вступили в густые джунгли, путь по которым продолжался до самых предгорий, и лишь когда наполовину поднялись по склону, воздух перестал быть жарким, влажным и насыщенным ароматами.

Тахин я покидал уже в новом качестве, официально утвержденный в должности придворного звездочета, что приравнивало меня по положению к верховному жрецу и виднейшим представителям знати. Мне подобало соответствующее рангу одеяние, и, будь у меня такое желание, я мог бы путешествовать в паланкине, хотя, конечно, и скромном по сравнению с паланкином правителя. Но что осталось прежним, так это не дававшие мне покоя мысли. Я оплакивал Цветок, как муж мог бы оплакивать законную супругу, и скучал по Звездочету, как сын мог бы скучать по отцу. И мне было ясно, что город Толлан стал мне родным, единственным местом, которое я мог назвать своим домом.

Я не знал, кем были мои настоящие родители, но таинственные слова и намеки расспрашивавших меня Стражей не шли у меня из головы. Предполагалось, что мне предначертано стать Хранителем неведомо чего, найденного в месте, именуемом Обителью Волшебника. Хранителем чего? Кровоточащего сердца сего мира?

Ай-йо… Все это имело для меня не больше смысла, чем звездный узор на моем животе или тот факт, что родная мать почему-то отказалась от меня, едва не отправив на корм койотам.

Поневоле задумывался я и о том, что в Толлане меня снова может поджидать убийца. И о том, как может быть связано стремление пролить мою кровь с тайной моего рождения и интересом ко мне со стороны Стражей.

Мы уже перевалили через хребет, когда пришло известие, что находящемуся в дневном переходе от нас Холму Ножей угрожает вражеское нападение.

На самом деле речь шла не просто о холме, а о залежах черного камня, извергнутого огненной горой. Добывавшийся там обсидиан являлся одним из самых важных ископаемых сего мира. Его тонкие, острые как бритва пластины высоко ценились не только и не столько из-за своей красоты, сколько потому, что широко применялись в военном деле. Ремесленники изготовляли из них боевые топоры, ножи, наконечники копий и стрел. Утратить контроль над Холмом Ножей было равносильно военному поражению. Вождь, контролировавший Холм, источник драгоценного материала, имел подавляющее преимущество над всеми, кому приходилось полагаться на менее смертоносное оружие. Пока гора принадлежала Толлану, это преимущество оставалось за городом. Чтобы обеспечить себе контроль над горой, Кецалькоатль держал там под началом военного вождя тысячу воинов. Их лагерь находился меньше чем в двух дневных переходах от города, так что при необходимости туда можно было быстро перебросить подкрепление.

Такая необходимость возникла. Нам предстояло встретиться с войском людей-псов, чей воинственный вождь объединил кланы и теперь угрожал захватом обсидианового холма. И вождем этим был Теноч.

Ай-йо… Я начинал понимать, что в жизни все движется по кругу.