23
Кажется, я едва успел провалиться в сон, как Цветок разбудила меня. В руке у нее был прекрасный черный обсидиановый клинок с рукояткой из черного дерева, инкрустированной бирюзой и серебром, который она держала у моего горла.
— Можешь сказать, что я умер счастливым, — сорвалось с моих губ.
— Это не для тебя. Я тут спустилась вниз, чтобы приготовить тебе завтрак, и случайно подслушала разговор Щита со Звездочетом. Речь у них шла о Теноче, о том, чтобы предать его самой страшной и мучительной смерти от ножа и огня. Они это серьезно.
— Ну и что?
— Никто не заслуживает такой страшной участи, даже он.
— И чего ты ждешь от меня?
— Его клетка не так далеко. Ты проберешься туда до восхода. Просунь ему нож. Дай ему возможность спастись.
— Ну, не знаю…
— Пожалуйста. Я ни о чем больше не стану тебя просить. Ты должен это сделать. Я ненавижу жрецов с их жертвоприношениями, с их порочными пытками, с их беспредельной жестокостью. Ни один человек не должен быть предан клинку и пламени, даже Теноч.
— Мы не можем остановить зло повсюду, — сказал я.
— Чистая правда, но мы можем сделать это хотя бы сейчас.
Цветок вручила мне обсидиановый нож, новую набедренную повязку, сандалии и еще одну полоску ткани, чтобы скрыть клинок.
— Да пребудет с тобой Кецалькоатль, — произнесла она.
— И приведет прямиком на жертвенный камень, как только меня поймают, — пробормотал я себе под нос.
Но Цветок была добрейшим, самым сострадательным существом из всех, кого я знал.
Я ни в чем не мог ей отказать.
А потому вышел из дома Звездочета на серые предрассветные улицы Толлана.
