Глава 10

ИЗАБЕЛЬ

Дабы не ставить моего наставника в затруднительное положение, я попытался избежать встречи с девушкой. Чем меньше внимания привлекаешь к появлению женщины в капитуле, тем легче избежать скандала. Несмотря на опыт мирской жизни, брат Виал не всегда хорошо разбирается в людях.

Я натянул белый капюшон рясы на голову и ускорил шаг, направляясь к церкви. Но, увы, брат Виал все равно меня узнал.

— Брат Лукас, — окликнул он, — у нас сегодня особый гость.

— Брат Виал, это вы?

— Да, брат Лукас, идите сюда, поздоровайтесь с нашей гостьей.

Выбора у меня не было, и я двинулся в сторону капитула по каменной дорожке, пересекавшей двор. Случайно я сошел с нее и оказался на траве; прохладные травинки с острыми, как бритва краями вонзились в прорези моих сандалий.

— Донна Изабель Корреа де Жирона, позвольте представить вам брата Лукаса.

— Добро пожаловать в Санта-Крус, — сказал я.

— Брат Лукас является приором этого монастыря, — пояснил брат Виал, — а также духовником Франциско.

— Как прошло путешествие, донна Изабель? — спросил я.

Она встала и слегка поклонилась. Она была одного со мной роста, поэтому мы не могли не встретиться глазами, но, очевидно, она то ли не слышала вопроса, то ли не сочла нужным отвечать.

— С вашего позволения, донна Изабель, я удалюсь на дневную службу, — сказал брат Виал.

Он повернулся, собираясь уйти, но я схватил его за рукав.

— Но вы же не оставите женщину одну в капитуле, брат Виал.

— Нет, брат Виал, конечно нет. Я оставляю ее в ваших надежных руках. Вместе вы обсудите состояние Франциско.

— Но, брат Виал, если паства увидит приора, беседующего наедине с женщиной, это может напугать их.

— Вы придаете слишком большое значение условностям, брат Лукас.

Я смотрел на широкую спину брата Виала, удалявшегося через двор. Вскоре он скрылся за колонной, и я повернулся к Изабель. Ситуация была крайне неловкой.

— Надеюсь, наш посыльный оказался хорошим проводником? — спросил я.

У нее был прямой острый взгляд и строгая осанка. Казалось, она не осознавала того, что ее присутствие в святилище неуместно, как не чувствовала и необходимости в обмене любезностями.

— Брат Лукас, как мой кузен?

Франциско говорил, что у нее серые глаза, того же оттенка, что и камень на могиле его брата. И вправду, весьма своеобразная могильная плита. С того места, где я стоял, я не мог различить их цвет — они казались то зелеными, то голубыми, то желтыми.

— Дьявол упрям, — ответил я. — Он не отдаст свою добычу так легко. Однако улучшение, несомненно, есть.

Крошечные коричневые веснушки, усыпавшие ее переносицу, оттеняли белизну кожи.

— Значит, Франциско заговорил? — спросила она.

Беспокойный взгляд выдал ее тревогу, хотя голос оставался ровным.

Я ответил не сразу.

— Да, Изабель, Франциско теперь говорит.

Она отвела взгляд, чтобы скрыть чувства, которые пробудило в ней это известие.

— Надеюсь, ваш муж одобрил ваш визит в Санта-Крус, — сказал я.

— Я не замужем, брат Лукас.

— Простите.

— Я ухаживаю за отцом.

— Он нездоров?

— Он заболел сразу после сообщения о смерти моего брата. Вы знали Андре?

— Я познакомился с ним много лет назад в этом самом монастыре. Прекрасный молодой человек. По-своему преданный…

— Преданный приключениям, брат Лукас. Жизнь в монастыре была не для него.

— У каждого из нас свое призвание, Изабель.

— Он погиб в Крак-де-Шевалье. Мой отец получил письмо от принца Фернандо, который стоял во главе христианского войска в том замке. В письме говорилось о храбрости и мужестве брата. Он погиб за день до падения крепости.

Мне хотелось стереть желтую соринку из уголка ее глаза; я едва сдержался. Очевидно, она не привела себя в порядок перед нашей встречей. Из-под ее капюшона выбивались нечесаные локоны, падая ей на лицо. Брат Виал однажды сказал, что женщины помогают мужчинам оценить красоту Божьего творения. Он сказал, что благодаря женщинам голубое становится голубее, зеленое — зеленее, а красное воспламеняется. Странная гипотеза. Я склоняюсь к тому, что мы можем достичь понимания щедрости Господней лишь через молитву.

— Не отчаивайтесь, дитя мое. Андре погиб, служа Господу Богу.

— Иногда я сомневаюсь, брат Лукас, что Бог благосклонен к тем, кто обнажает меч против врага в тех далеких землях.

— Дитя, — сказал я, — ваш брат погиб во имя Христа. Он был одним из избранных, воином армии Господа.

— А разве у Господа есть армия, брат Лукас?

— Безусловно. Рыцари, монахи и священники, сражающиеся с дьявольскими отродьями везде и всюду. Правдивая армия сильных и смелых — защитников божественного наследия.

— Разве не смиренный должен унаследовать землю, брат Лукас?

Эта девушка начинала меня раздражать.

— Да, Изабель, но сильный должен обеспечить ему это наследие.

Полуденное солнце отбрасывало скорбную тень на ее лицо. На нежной коже лба появились горестные морщинки, которых, возможно, не было до отъезда ее брата в Левант. Она устало улыбнулась, будто разговор со мной утомил ее.

— Вы должны верить в Божий план, Изабель.

— Не понимаю, какую роль играет смерть моего брата в этом плане. Мне все это кажется совершенно бессмысленным.

— Я понимаю вашу скорбь, дитя мое, — отвечал я нежно. — Понимаю лучше, чем вы можете себе представить.

Я не стал рассказывать Изабель о том, что я испытал на себе несправедливость, придя в этот мир с благородной кровью, но без имени. И стал обычным слугой. Нам не дано постичь пути, которые избирает для нас Бог.

— Помните, дитя мое, наши страдания приближают нас к Христу. Наши слезы стекают в кровавую реку, струящуюся из его ран. Именно так мы находим причащение и покой. Ваш брат, подобно Христу, умер за вас.

— Простите, брат Лукас, я не изучала Священное Писание и не посвящала целые часы духовным размышлениям, как вы. Я знаю, что несведуща в таких делах. Но я не понимаю, почему эти люди должны были погибнуть за меня. Если бы выбор был за мной, я бы предпочла, чтобы они остались в живых.

— Они и остались, Изабель. Ваш брат живет в раю и сейчас смотрит на вас оттуда.

Я говорил очень пылко, но девушка, казалось, совсем не слушала меня. Она внимательно изучала пучок травы, пробившийся между двумя каменными плитами, которыми был выстлан капитул. Непростительная небрежность. Я поговорю с братом Эдуардо, который отвечает за состояние пола в монастыре. Труд во имя Господа требует безоговорочной дисциплины, распространяющейся на всех членов монастыря и на все виды работ, от священных обрядов до самых что ни на есть мирских трудов.

— Иногда, брат Лукас, — сказала Изабель, — мне кажется, что у меня слишком мало мудрости, чтобы разобраться в таких вопросах. Я считаю, что смерть мученика приносит лишь страдания тем, кто его пережил. Возможно, он попадет в рай, но оставшимся на земле остается лишь горе. Даже в случае с самим Иисусом. Представьте себе, брат Лукас, Деву Марию, взирающую на то, как ее сын корчится на кресте. Если бы он выбрал жизнь, он мог бы превращать воду в вино, лечить больных, возвращать зрение слепым.

В ее нежный голос закралась легкая горечь. Изабель по-матерински упрекала своего брата за то, что тот отправился в крестовый поход. Словно Дева Мария, выговаривающая своему сыну за неосторожность и эгоизм выбора, который тот сделал.

— Изабель, у вас сейчас путаются мысли, — ответил я. — Христос избрал крест, чтобы оказаться в том же положении, что и мы, чтобы указать нам дорогу через страдания и смерть к вечной жизни. Чтобы взять на себя наши грехи.

— Я никогда не просила его брать на себя мои грехи, — сказала Изабель, — и я не очень-то понимаю, чего он этим добился.

— Изабель, вы произносите опасные слова. Вы не ведаете, о чем говорите. Советую хорошенько подумать, прежде чем рассуждать о таких вещах.

Девушку следовало предостеречь. Следующий ее собеседник может оказаться не таким понимающим. Более того, ее слова может услышать кто-нибудь из монахов. Моим братьям не впервой подслушивать частные беседы и докладывать их содержание аббату Альфонсо или, еще того хуже, какому-нибудь рьяному инквизитору, остановившемуся проездом в Санта-Крус.

— Простите, брат Лукас, я рассуждаю безрассудно, потому что скорблю по своему брату.

Я вынул платок из рясы и вытер капельки пота со лба. Я попытался улыбнуться, но, боюсь, моя улыбка больше походила на гримасу. Служение Господу требует немало усилий.

Звон колоколов возвестил о священной службе, и этот шум весьма кстати даровал нам передышку и дал возможность Изабель прийти в себя. К сожалению, многие из моих братьев, проходя по двору мимо капитула, не удержались от любопытных взглядов. Некоторые из них, вероятно, никогда прежде не видели девушку столь аристократического вида, как Изабель. Брат Марио остановился как вкопанный и уставился на нее.

— Брат Марио, — одернул я, — Господь призывает тебя к молитве.

Но он не двигался с места и продолжал стоять раскрыв рот, словно деревенский олух.

— Возможно, брат Марио, — продолжал я, — вы хотите отправиться в длительное путешествие в монастыри, расположенные на новых территориях Каталонии? Церковь нуждается в добровольцах, которые будут распространять слово Господа среди живущих там мавров. Думаю, вы вполне для этого подойдете.

Юноша тут же бросился вслед за своими собратьями, и вскоре двери часовни закрылись. Мы с Изабель остались одни.

Она теребила завиток волос, то и дело поднося кончик ко рту, и делала это так сосредоточенно, будто плела корзину. Я довольно громко откашлялся. Изабель вынула локон изо рта и заправила влажную прядь за ухо.

— Возможно, Изабель, вы задавались вопросом, для чего вас сюда пригласили?

— Я знаю, зачем я здесь, брат Лукас.

Какая самонадеянность!

— Скажите на милость! И зачем же вы здесь?

— Когда я смогу увидеть Франциско, брат Лукас?

— Терпение, дитя мое. Мы говорили о вашем приезде в наше скромное святилище. О цели вашего визита.

— Я здесь для того, чтобы навестить моего кузена, — ответила она.

— Да, верно, Изабель. Однако мне кажется, вы не до конца понимаете сложившуюся ситуацию. Санта-Крус — это не родовой замок, и у вашего кузена обычно не бывает посетителей. Хотя мы достигли некоторых успехов в борьбе с сатаной, Франциско все еще во власти лукавого. Его душе и телу по-прежнему грозит смертельная опасность. Не удивлюсь, если он не узнает вас. Позволю сказать, что, если бы не наши усилия, возможно, он был бы уже мертв, и малейшее отрицательное влияние может поставить под угрозу его выздоровление.

— А какого влияния вы ждете от меня, брат Лукас?

— Надеюсь, положительного, Изабель. Вас призвали помочь излечению Франциско. Вы должны стать искушением, которое вернет его к жизни.

Это были слова брата Виала, когда он предложил послать за девушкой — чтобы «искусить Франциско к жизни». Но я, честно говоря, по-прежнему относился к этой затее с недоверием. Возможно, Изабель и станет искушением для своего кузена, но к чему это приведет? Разве Ева не соблазнила Адама яблоком? Быть может, у Изабель была своя цель, заставившая ее приехать в Санта-Крус. Нельзя не учесть возможность того, что она попытается воспользоваться слабым здоровьем Франциско, чтобы вступить с ним в брак. Любая девушка, в особенности двадцатичетырехлетняя старая дева, жаждала бы завладеть богатством Франциско, в каком бы состоянии тот ни находился. Я решил расспросить Изабель о ее намерениях.

— Изабель, я знаю, что вы устали после долгого путешествия. Могу ли я задать вам несколько вопросов?

— Пожалуйста, брат Лукас.

— Как бы вы описали ваши отношения с Франциско?

— Мы двоюродные брат и сестра.

— Да, я знаю, Изабель. Но как бы вы охарактеризовали ваши чувства по отношению к Франциско?

— Я нежно люблю своего кузена, брат Лукас.

— Просто любите или очень сильно?

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, брат Лукас.

— Не могли бы рассказать об истоках вашей связи с Франциско?

— Простите, брат Лукас, не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.

Девушка оказалась не настолько общительной, как я надеялся.

— Хорошо, Изабель. Начнем сначала. Где вы познакомились с Франциско?

— В поместье моего отца в Жироне.

— И там, по вашему утверждению, вы полюбили его?

— Да, брат Лукас.

— А он тоже привязался к вам?

— Да.

— Откуда вы знаете? Вы его спрашивали?

— Нет.

— Он сам вам об этом сказал?

— Нет. Не словами.

Я представил себе Франциско в поместье ее отца перед крестовым походом. Его задумчивый взгляд, нежная грусть тихой улыбки — улыбки, которую очень легко неправильно истолковать.

— Иногда, дитя мое, у нас возникает влечение к другому человеку, которое не является взаимным.

— Однажды Франциско сказал мне, что есть такое мгновение, в котором день и ночь соприкасаются.

— Боюсь, Изабель, я не совсем вас понимаю.

— Пять часов утра. Может, чуть позже. Мгновение перед рассветом.

— Изабель, о чем вы?

— Франциско говорил, что в эту секунду он иногда видит своего брата.

— Вы уверены, Изабель? — спросил я.

— Образ Серхио в полумраке, — сказала она.

— Франциско никогда не упоминал об этом образе.

— Одним глазом он смотрит на Серхио, другим — на рассвет, разливающийся над горизонтом.

— Да, эти слова похожи на его речи.

— В этой тишине мы узнали друг друга, — сказала она.

— Где, Изабель?

— Там, где пересекаются жизнь и смерть.

Я вспомнил печальные обстоятельства рождения Изабель. Ее мать умерла в родах. Жестокое наследие, право.

— С вами все в порядке, дитя мое?

— Беспокойное одиночество, — ответила она.

— Наши сердца всегда беспокойны, Изабель, пока не обретут покой в Господе. Так сказал святой Августин.

— Тогда Франциско приехал в Жирону, — продолжала она.

— Да, он рассказывал мне о визите в ваше родовое поместье.

— Франциско понимал.

— Что понимал, Изабель?

— Опустошение, которое приходит вслед за смертью.

— Вы говорите о себе или о Франциско, Изабель?

— Это коснулось нас обоих, — ответила она.

— Вы имеете в виду то, что произошло подо льдом? — уточнил я. — Вы таинственно намекаете именно на это происшествие? Франциско рассказывал мне, что случилось на озере, — как он нырял в ледяную воду, как вы ползли к берегу по трещавшему льду.

— Франциско стал для меня лучиком света, — продолжала она.

— Света?

— Посреди смертельной черноты.

— Франциско излучал свет?

— Лучиком, осветившим мое одиночество, — сказала она.

— Франциско спас вас, — ответил я. — А теперь вы хотите спасти его — вы это хотите сказать?

— Один глаз обращен к ночи, другой — ко дню.

— Изабель, вы меня слушаете?

— До смерти Андре.

— Это едва ли похоже на разговор, — сказал я.

— Луч света исчез.

Ее реплики начинали действовать мне на нервы.

— Кстати, о лучах: солнце, кажется, уже садится. Думаю, Изабель, нам пора.

— А затем наступила ночь, брат Лукас. Долгая ночь для Франциско.

Длинный разговор. Вернее, монолог.

— Теперь лишь я держу свечу, — сказала она.

— Вообще-то, Изабель, у вас в руках нет никакой свечи. Может, вы просто устали после долгой дороги.

Изабель грустно смотрела на серые тени, наполняющие капитул. Я хлопнул ладонями по коленям и поднялся; тогда она наконец-то взглянула на меня.

— Пойдемте, Изабель. Вам необходимо поспать. Встретимся с Франциско завтра утром.

Изабель медленно встала и вместе со мной вышла из капитула. До чего же она болезненно впечатлительна! Теперь мне стало ясно, почему они с Франциско сблизились: у обоих было нездоровое влечение ко всему мрачному.

— Брат Лукас, могу я задать вам один вопрос? — заговорила Изабель, когда мы шли по двору.

— Конечно, дитя мое.

— Вы находитесь здесь из чувства долга?

— Нет, дитя мое, я служу Господу из любви к нему, а не из чувства долга.

— Брат Виал сказал, что вы занимаетесь излечением Франциско уже почти пять месяцев.

— Это так, — ответил я.

— Спасибо, брат Лукас, за вашу преданность моему кузену.

— Слугам Божьим не нужна благодарность, — сказал я. — Само служение приносит свою награду.

Проходя по узкой тропинке между кустами и деревьями во дворе, мне пришлось придвинуться к Изабель так близко, что я услышал мягкое шуршание ее шелкового платья о мою белую рясу.

— Можно задать вам еще один вопрос, брат Лукас?

Девушка явно не знала, когда следует остановиться.

— Пожалуйста, дитя мое.

— Возможно, я позволяю себе лишнее, брат Лукас, но я бы хотела знать: вы заботитесь о Франциско из-за награды, которую обещал барон Монкада за спасение сына?

— Не понимаю, что вы имеете в виду, Изабель.

— Говорят, барон Монкада предложил церкви треть своего состояния в обмен на спасение сына.

— Кто это говорит, дитя мое?

— Возможно, меня ввели в заблуждение, — сказала она. — Жирона полнится слухами.

Изабель отнюдь не следовало знать о сложной деятельности церкви, а тем более о личных взаимоотношениях епархии с членом своей паствы. Девушка просто неспособна понять всю подоплеку подобных дел. Однако я постарался объяснить сложившуюся ситуацию, дабы избежать недоразумений.

— Изабель, — сказал я, — вас не ввели в заблуждение. Барон Монкада действительно сделал такое предложение. Это отчаянная мольба отца, который уже пожертвовал одного из своих сыновей во славу Господа. Вы же не хотите, чтобы церковь оставила без внимания его просьбу?

— Вы именно это имели в виду, брат Лукас, говоря, что служение Господу приносит свою награду?

— Не думаю, что ваши вопросы понравятся инквизиторам, Изабель. Церковь откликнулась на просьбу одного из своих преданнейших сторонников — барона Монкада. Вышестоящее духовенство направило меня сюда служить Господу. Изгнать демонов, вселившихся в душу сына барона.

Упомянув инквизицию, я не хотел запугать девушку, я просто хотел предупредить ее ради ее же собственного блага. Если она не станет осторожнее в своих высказываниях, ее запросто могут привлечь к суду инквизиции. Я решил, что вопрос исчерпан, но ошибся.

— А что обещано вам, брат Лукас, если Франциско излечится? — спросила Изабель.

— Простите, дитя мое?

Какая дерзость.

— Что заставляет вас так долго ухаживать за моим кузеном, брат Лукас? — повторила она.

Мы остановились, глядя друг на друга. Нас разделяло не более двух футов.

Взгляд девушки был пристальным, зубы стиснуты. Наши ритуальные танцы закончились, Изабель сбросила завесу дипломатичности. Ее оскорбительная наглость вызвала во мне гнев, который меня удивил. Благодаря Божьей милости и собственным усилиям я подавил желание дать ей пощечину. Когда она увидит изменения, которые произошли с Франциско благодаря моей заботе, уверен, она горько пожалеет, что усомнилась в чистоте моих намерений. Но пока ей были неведомы мои труды, она не понимала, насколько сильны двигающие мною чувства.

Тем не менее в выражении ее лица читался не только наглый вызов. В темных кругах под глазами, в легком подергивании бровей я заметил признаки нездорового самокопания. Несомненно, девушка перенесла потерю. Когда ее отец умрет, Франциско останется единственной ниточкой, связывающей ее с прошлым, самым близким ей человеком. Я ощутил прилив жалости и сострадания, и это приглушило мой гнев.

Меня вдруг потянуло к ней. Я стоял так близко от Изабель, что ощущал нежный аромат сухих листьев лаванды, пропитавший ее одежду. Забывшись, я протянул руку, чтобы успокоить ее, погладить по плечу. Прошло несколько секунд, прежде чем я отвел взгляд: мое внимание привлекли братья, выходившие из церкви. Когда я оглянулся, Изабель уже шла через двор к главным воротам, и мне пришлось ее догонять. Я проводил девушку в одну из комнат, отведенных для знатных посетителей.

Вернувшись в свои покои, я задержался в передней, обдумывая беседу с Изабель. Ее вопросы подразумевали, что я был не совсем честен в том, что касалось предложения барона Монкада и личной выгоды, которую я мог бы извлечь в случае спасения Франциско. Но я вовсе не скрывал ни заботы архиепископа Санчо о благополучии Франциско, ни благодарности архиепископа за мои усилия по спасению заблудшего.

Не могу сказать, что мне безразлична благосклонность архиепископа Санчо. Думаю, нет людей, устоявших бы перед материальными искушениями, брат Виал не раз говорил об этом. Что плохого в том, что я хочу занять более высокое место в духовной иерархии? Разве мои амбиции несовместимы со служением Господу? Разве успех моей миссии по спасению Франциско противоречит моим планам подняться по лестнице церковной иерархии? Ведь чем выше я поднимусь, тем больше добра смогу принести.

Да и какое право имеет Изабель говорить со мной об искушении? Разве она когда-либо ощущала сосущую пустоту в животе, которая не будет утолена ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра? А я прошел через это и не забыл. Я был рожден сиротой, прислугой. Вел богом забытое существование в голоде и нищете. И служил как раз людям ее круга, которым не было дела до моих страданий, которые обращались со мной, как с одним из животных поместья. Я не забыл.

И вот, после ежедневной беспросветности, Бог посылает тебе не только еду и теплую постель, но и гораздо большее — привилегированную жизнь. Ту жизнь, которую Изабель, Андре и Франциско так беспечно принимали, считая своей по праву рождения, и, якобы безразличные к ее благам, с пренебрежением относились к людям, желавшим к этой жизни приблизиться.

Что, если я жаждал крошек с их стола? Неужели Господь осудит меня за это? Неужели Господь осудит меня за то, что я желаю лучшей жизни? Кто бы отказался от судьбы, возносящей тебя все выше и выше, все дальше и дальше от ужасной бедности?

На следующее утро я зашел за Изабель. Она сидела в своей комнате на стуле в той же позе, в какой я оставил ее накануне. Ее постель была нетронута, одеяло сложено.

— Доброе утро, Изабель. Ночью в Санта-Крус довольно прохладно. Надеюсь, вы не замерзли.

Я обратился к ней весьма дружелюбно, всем своим видом стараясь показать, что ее оскорбительные замечания меня не задели. Она поздоровалась, но не стала обсуждать погоду, да и вообще явно была не в настроении поддерживать беседу. Не притронулась она и к чаю с печеньем, которые брат Доминик, выполняющий обязанности привратника, принес по моему распоряжению.

Я отправился в келью Франциско, как делал это каждый день со дня его приезда в Санта-Крус на протяжении уже девяти месяцев. Только на этот раз я слышал мягкую поступь у себя за спиной. Я повел Изабель через внутренний двор, затем вверх по лестнице и по длинному коридору. Дойдя до кельи Франциско, я ободряюще кивнул девушке:

— Да пребудет с нами Бог.

Едва я открыл дверь, как Изабель попыталась проскользнуть мимо меня, но я ее остановил, крепко взяв под локоть. Я не хотел обескуражить Франциско неожиданным появлением его кузины.

Он сидел посреди кельи спиной к двери и смотрел в окно.

— Франциско, — сказал я, — к тебе посетитель. Рядом со мной стоит Изабель Корреа де Жирона.

Франциско даже не обернулся и ничем не показал, что слышал меня.

— Франциско, — повторил я уже громче, — Изабель Корреа, твоя кузина, приехала к тебе из Жироны.

Опять никакого ответа. Очень странно.

Я отпустил руку Изабель.

Она медленно приблизилась и встала перед Франциско, а я последовал за ней. Франциско продолжал смотреть в окно, не обращая на девушку никакого внимания. Она коснулась его щеки, вглядываясь в его лицо. В конце концов чувства возобладали над холодной сдержанностью, и она упала на колени, положив голову на колени Франциско. При этом она крепко обвила руками его ноги, будто он был призраком и мог исчезнуть в любую секунду. Изабель тихонько всхлипывала, из ее носа текло прямо на свежевыстиранный плащ Франциско.

Франциско сжал кулаки и крепко зажмурился. Лицо его исказилось от боли, словно руки Изабель были сделаны из режущего стекла. Он поднял руки над головой, и мне показалось — он собирается ее ударить. Но вместо этого он отвернулся от нее, приняв неловкую позу.

Изабель почувствовала, что ему неудобно, ослабила объятия, смущенно подняла голову и взглянула на него беззащитными, полными слез глазами.

— Франциско, — заговорила она, — это я.

Ее голос только усугубил его состояние. Лицо Франциско снова исказилось. Она отпустила его ноги, но осталась стоять на коленях.

— Франциско, — сказал я, — неужели ты не поздороваешься с Изабель? Она проехала много миль, чтобы встретиться с тобой.

Он по-прежнему плотно сжимал губы.

— Она что, приехала посмотреть на мертвеца, брат Лукас?

— Франциско, — сказал я, — о чем ты?

— Скажите Изабель, брат Лукас, что Франциско де Монкада умер несколько лет назад в Сирии. Умер позорной смертью.

— Франциско, сейчас не время шутить.

— Согласен, брат Лукас, — ответил Франциско, — но Изабель должна знать правду.

— Изабель, — обратился я к ней, — не обращайте внимания на это временное помешательство. Исповедь Франциско продвигается довольно быстро. Уверяю, мы добились неплохих успехов в борьбе с демонами. Я надеюсь однажды сообщить барону Монкада о полном выздоровлении его сына.

— Брат Лукас, — вмешался Франциско, — я не Лазарь, а вы не можете воскрешать мертвых.

Иногда Франциско бывал таким неблагодарным. Я почувствовал, как кровь приливает к моим щекам.

— Милостью Божьего, Франциско, ты жив.

— Могу заверить вас, брат Лукас, что Господь не считает меня достойным своей милости.

— Божья милость, — возразил я, — дает надежду страждущему и веру сомневающемуся.

— Я потерял веру несколько лет назад, — сказал Франциско, — она утонула в детской крови.

— Человек может жить и без веры, — вмешалась Изабель.

Франциско резко повернулся к ней.

— Возможно, Изабель. Но без веры и без чести он жить не может.

— Однажды ты говорил о твоем брате Серхио, — сказала Изабель. — О том, что его душа находится в преддверии ада. Ты отправился в крестовый поход ради того, чтобы ее спасти. Разве это не делает Франциско чести, брат Лукас?

— Конечно, Изабель, — ответил я, — Франциско поступил весьма благородно.

— В убийствах нет ничего благородного, — ответил Франциско.

— Франциско, я выслушал твой рассказ о битве при Тороне. Я записал каждое слово. Действительно, рыцари переусердствовали. Однако поступки отдельных слишком рьяных христиан не могут запятнать твою почетную миссию, а также миссию всех христианских сил.

— Почетную? Я до сих пор ощущаю запах горелой плоти, который преследовал меня после нашей победы. Душ Серхио не могла вознестись на этом пепелище.

— Она вознеслась благодаря твоему служению Господу, — сказал я. — Святой Михаил, безусловно, оценил твою храбрость, вознеся душу твоего брата.

— Трус не может склонить чашу весов святого Михаила в свою сторону, — возразил Франциско.

— Трус, — ответил я, — не отправился бы за тысячу миль сражаться с врагами Христа. Ты был участником славного крестового похода, Франциско. Не понимаю, почему ты так строг к себе.

— Вы поймете, брат Лукас, все поймете. Приходите ко мне в келью завтра утром. Приглашаю и вас, кузина, с позволения брата Лукаса. Смерть вашего брата Андре станет темой завтрашней исповеди. Трагическая история, историю моей трусости и позора.

Изабель протянула руку и схватила Франциско за одежду.

— Ты лжешь, — сказала она.

Несколько мгновений он пристально смотрел на нее, а потом рассмеялся. Или это был смех демона, такой резкий и неожиданный?

Изабель отпрянула и упала, словно ее ударили. Она прижала руки к груди.

— Завтра, Изабель, ты увидишь меня таким, каков я есть на самом деле, а не таким, как себе вообразила. И тогда ты убежишь отсюда и оставишь меня наедине с моими демонами.

Брат Виал говорил, что страдания другого иногда помогают преодолеть собственные невзгоды. Взглянув на распростертую на полу потрясенную Изабель, я отбросил свои тревоги за Франциско. Я собрал все силы, поднял девушку, забросил ее руку себе на плечи и вывел из кельи в коридор.

— Изабель, — сказал я, — не обращайте внимания на его слова. Его устами говорил демон.

По пути Изабель споткнулась, и мне пришлось призвать на помощь брата Доминика, чтобы свести ее вниз по узкой лестнице.

Проводив Изабель в ее комнату, я снова вышел на внутренний двор, и остаток дня провел в безмолвных молитвах и размышлениях. К тому времени, как я вернулся к себе, солнце уже село. В передней был накрыт к ужину стол, но есть мне не хотелось.

Мне не сиделось на месте и, сцепив руки за спиной, я принялся мерить шагами переднюю, пока не остановился перед осколком зеркала, укрепленного в оконной раме.

Иногда, одолеваемый сомнениями в выздоровлении Франциско, я рассматривал свое отражение и при виде знакомых черт, выражающих уверенность и решительность, при виде резкой складки на лбу успокаивался. Иногда я представлял себя в длинной малиновой мантии епископа или кардинала. Я вытягивал вперед два пальца, делая вид, что благословляю подданных. «Да, — думал я, — это мое будущее. Это я ».

Однако в тот вечер все было иначе. Собственное отражение казалось мне далеким, чужим, словно передо мной был незнакомец. Я отвернулся от зеркала и самоуверенно улыбнулся — той улыбкой, что всегда напоминала мне о моих планах, надеждах, амбициях. После этого я быстро повернулся к зеркалу — но ничего не изменилось. В глазах моих по-прежнему виделось нечто чуждое: тревожная неуверенность, смутный, неугасимый страх. Позади собственного отражения я видел в зеркале тот самый серый пейзаж — небо, кровь с которого текла в океан, черное, превращающееся в белое. Внутри меня все перевернулось, я встал на колени перед железным распятием на подоконнике и молитвенно сложил ладони.

«Помоги мне, Господи. Я совсем запутался».

Я уснул только перед утренней службой, и скоро меня разбудил громкий стук в дверь. Я попытался не обращать на него внимания, надеясь, что непрошеный гость уйдет, но стук только усилился.

Я зажег свечу у кровати и потащился к двери. Это был аббат Альфонсо.

— Можно вас на пару слов, брат Лукас? — спросил он.

— Да, аббат, — ответил я, — прошу вас, входите.

— В последнем письме принц Фернандо требует точной даты, — сказал аббат.

— Точной даты чего? — спросил я.

— Принц хочет знать, когда Франциско полностью исцелится. Он требует точно указать время. Ведь Франциско становится лучше, не так ли?

— Да, да, — поспешил я заверить аббата.

События вчерашнего дня казались сущим кошмаром. Я вовсе не готов был обсуждать неожиданную встречу Франциско с кузиной и влияние, которое встреча эта могла оказать на состояние одержимого.

— Принц, — продолжал аббат, — спрашивает, помнит ли Франциско свое пребывание в Леванте: подробности сражений и тюремного заключения.

Аббат выжидательно смотрел на меня, но мои мысли были заняты предстоящей беседой с Франциско.

— Принц Фернандо потерял многих бойцов, отдавших свою жизнь за Господа, — продолжал аббат. — Он очень беспокоится за благополучие оставшихся в живых и особенно трепетно относится к судьбе Франциско. Самое меньшее, что мы можем сделать, это предоставить ему полный отчет о ходе лечения, надеюсь, положительный.

Принц Фернандо, тот самый человек, который руководил истреблением женщин и детей в замке Торона, тревожился о благополучии Франциско.

— Да, — ответил я, — конечно, мы можем предоставить ему отчет, чтобы развеять тревоги принца.

— Итак?

— Пожалуйста, напишите принцу Фернандо, что Франциско помнит события крестового похода так, будто они случились вчера. У него очень хорошая память, она запечатлела все до мелочей. Передайте принцу Фернандо, что состояние здоровья Франциско улучшается, но я пока не могу указать точную дату его выздоровления. Служение Господу исполнено сомнений и духовных мук, аббат Альфонсо.

— Брат Лукас, — довольно раздраженно сказал аббат, — избавьте меня от проповедей. Лучше назовите дату.

— Аббат Альфонсо, — отвечал я, — Бог не признает никаких сроков.

— Вы хорошо себя чувствуете, брат Лукас? — спросил он. — Быть может, вам нужен отдых от трудов, посвященных исцелению Франциско?

— А дьявол тоже возьмет перерыв, брат Альфонсо? — спросил я.

Аббат взял свечу из моих рук и поднес ее к моему лицу, так что мои щеки опалил жар.

— Я беспокоюсь за вас, брат Лукас, — сказал аббат. — За последний месяц вы сильно изменились. Много раз я проходил мимо вас в коридоре, но вы не узнавали меня, словно вас опутали злые чары. Вы даже внешне переменились. Щеки запали, лицо побледнело. Вы проводите все время либо в келье Франциско, либо во внутреннем дворе. Вы совершенно забросили ваши обязанности приора Санта-Крус. Неужели ваша забота о Франциско нанесла ущерб вашей преданности монастырю?

— Простите, аббат Альфонсо, если я разочаровал вас, могу только сказать, что я так настойчиво пытаюсь изгнать демонов из души Франциско именно благодаря преданности церкви.

— Пусть будет так, брат Лукас. Однако будьте осторожны. Прикоснувшись к пламени, нельзя не обжечься. Если же позволить огню проникнуть в свою душу, можно навлечь на себя вечное проклятие.

Сигнал к заутрене прозвучал как раз в тот момент, когда аббат выходил из моих покоев. Я быстро оделся: натянул через голову коричневую рясу и застегнул сандалии.

Идя по коридору к комнате Изабель, я подозревал, что девушка откажется еще раз отправиться в келью Франциско. Даже мне нелегко будет выслушать рассказ о смерти Андре — и я представлял, каким ужасом это должно быть для Изабель. Если бы у меня спросили совета, я бы велел ей покинуть Санта-Крус и никогда больше не возвращаться.

Однако она вовсе не собиралась уезжать. Когда я пришел, она была уже одета.

— Я готова, брат Лукас, — сказала девушка.

И я вновь повел ее по лестнице в келью Франциско. У входа мы остановились. Я глубоко вздохнул. Меня бы не удивило, если бы за дверью оказался сам дьявол.

— Вера, брат Лукас, — сказала Изабель, пока я отодвигал щеколду и открывал дверь.

Воистину, вера, Изабель Корреа.