Глава 7
Позднее тем же вечером, когда было покончено с ужином, а солдаты всех трех когорт занялись привычной заботой об амуниции и заточкой оружия, трибуны и примипилы сборного отряда собрались в палатке Скавра для обсуждения плана завтрашнего похода. Декурион Феликс, командир приданных петрианских турм, тоже получил приказ прибыть на совещание, что он и сделал, да еще прихватил с собой Марка и дуплекария Силия, несмотря на кислый взгляд, который подарил ему примипил Кануций. Скавр начал с того, что обратился к схематической карте местности.
– Приступим. Мне доводилось бывать в Динпаладире, вот почему я попробовал набросать карту, чтобы было ясно, чего следует ожидать на пути. Князь Мартос помогал по мере сил, но он ведь воин, а не географ, так что, боюсь, наши знания о предстоящем маршруте более чем приблизительны.
– Трибун? – Дуплекарий Силий шагнул вперед и неловко отсалютовал, страшно стесняясь вопросительно-недоуменных взглядов, которыми его окинули старшие офицеры.
– Да, дуплекарий?
– Прошу прощения, трибун, но я вдоль и поперек изъездил здешние холмы еще юнцом. В те годы, когда тылы Северного вала охранялись, наша Петриана направляла туда дозорные разъезды. Конечно, основное внимание мы уделяли скорее западной стороне, чтобы сельговы не наглели, однако при удобном случае не забывали заглянуть и в тутошние края. Даже когда было приказано отступить к старой границе, мы все равно не бросали патрулирование, не то местные племена приняли бы нашу тактику за признак слабости. В общем, если можно, я сумел бы добавить новые детали к этой карте…
Скавр одобрительно кивнул, передавая дуплекарию кусок древесного угля. Кавалерист на пару секунд замер над пергаментом, оглядывая готовый рисунок, затем принялся за работу, уверенной рукой вычерчивая новые линии.
– Вот так течет река Туидий, здесь она впадает в море, а брод для пехоты находится здесь… а вот тут и тут – брод только для конницы…
Прищурившись, Скавр впитывал в себя дополнительные детали, сразу давая им оценку:
– Получается, если не разбивать наши силы, реку можно форсировать лишь в одном месте?
Силий кивнул.
– Да, трибун. Или же придется строить мост, если у нас есть время.
Угрюмо усмехнувшись, Скавр помотал головой.
– Боюсь, у нас нет ни времени, ни саперов. Коли у ставленников Кальга в бывшей вотадинской столице найдется хоть капелька мозгов, они наверняка уже разместили дозорные посты возле брода, и фактор внезапности будет утерян еще до того, как мы пересечем реку.
Силий вскинул ладонь.
– Вовсе не обязательно, трибун. Как я и говорил, в двух местах переправа доступна для кавалерии. Правда, даже лошадям придется плыть, но вот я, к примеру, проделывал это неоднократно.
– И каковы шансы, что после форсирования реки наша конница останется незамеченной на том берегу?
Силий покивал с мудрым видом.
– В самую точку. – Он вновь принялся что-то наносить на карту; из-под его руки выходили значки холмов, которые занимали северо-восточный угол территории между речным руслом и столицей вотадинов. – Вражеские дозорные скорее всего будут сидеть тут… – Он показал на возвышенность к северу от брода для пехоты, – зато мы переправим конницу вот здесь, в десяти милях к западу, где холмы перекроют им обзор. А если потом еще и в обход двинемся, то вообще нагрянем как снег на голову.
– Ну а если сельговы додумались следить и за этим бродом?
Силий скорчил гримасу.
– В худшем случае, перебьют нас прямо в воде. Думаю, хватит горстки опытных лучников.
В воздухе повисла минутная тишина, которую затем прервало негромкое постукивание по карте: Скавр пальцем привлекал внимание к точке, которую показал Силий.
– Что ж, дуплекарий, спасибо. Ты заработал себе временное повышение до декуриона. А если сумеешь переправить конницу через Туидий незаметно, и тем самым сохранишь для нас фактор внезапности, я замолвлю словечко перед трибуном Лицинием, чтобы он утвердил тебя в этом чине раз и навсегда.
Силий выпрямился и молодцевато отдал честь.
– Благодарю за доверие! Сегодня вечером наберу добровольцев и займусь подготовкой. Послезавтрашним утром будем уже обсушиваться на том берегу, а к полудню обеспечим отряду свободный проход на север. Думаю, пехоте этого времени хватит на форсирование брода.
Скавр кивнул, окончательно принимая решение.
– В таком случае за дело, декурион. Ну а сейчас, коллеги, давайте узнаем, в каком состоянии находятся наши когорты после сегодняшних событий…
За стеной палатки Феликс с Марком горячо жали руку Силия, а тот лишь головой крутил, сам не веря случившемуся.
– Это ж надо! Столько ждал и гадал, выгорит ли повышение, а тут на тебе! Командир, которого я знаю без году неделя, делает мне такой подарок!
Марк лукаво улыбнулся, хлопая счастливого Силия по плечу.
– Как ты и сам уже понял, трибун Скавр не медлит, когда видит разумный план. С другой стороны, мы до сих пор по эту сторону реки и даже не начинали разбираться с дозорными сельговов.
Силий кивнул.
– Ты прав. Расслабляться ни к чему. Ладно, мне нужно человек тридцать. Как, центурион, поможешь найти таких смельчаков? Которые воды не боятся?
Арминий, к этому моменту более-менее пришедший в себя после того, как утром его лоб познакомился с копытом Колосса, сидел у костра в расположении Девятой центурии и задумчиво глядел на горящие угли. Коль скоро приказом Скавра – «Добровольцев сегодня не трогать, пусть отоспятся!» – германец был освобожден от обычных повинностей типа ночных караулов и так далее, он в компании Марка, Кадира и Шрамолицего вернулся в центурию, где из всех работ оставалось только подготовить лошадей к завтрашней вылазке. Сейчас, когда большинство солдат уже мирно похрапывали, завернувшись в свои плащи-сагумы, Арминий вдруг обнаружил, что не может заснуть, и сидел в мягких отблесках огня за компанию со знаменосцем Девятой. Сигнифер Морбан тоже отчего-то находился в лирическом настроении, и германец, доселе знавший этого кряжистого солдата лишь как вечного балагура, молча внимал его скорбям.
– Мне было лет шестнадцать, когда я вступил в легионеры, зато в следующем месяце стукнет уже сорок. Тебе-то, думаю, это мало что говорит: вы, варвары, обычно не доживаете до такого возраста…
Арминий вздернул бровь, однако не стал встревать с комментариями.
– …но для меня это все равно что полсотни. В общем, в следующем году выходит у меня двадцать пять лет службы. Нет, понятное дело, прямо сразу меня не вышвырнут. Как ни крути, а за последние полгода погибло слишком много славных рубак, так что мне бояться пока нечего. А с другой стороны, сигнифер с четвертьвековым стажем – это, понимаешь, помеха чужой карьере. Как говорится, пора и честь знать. Словом, вот пришлют пополнение, и меня вежливо попросят в сторонку: иди, мол, дядя, ты себе отдых заработал. Забирай свою военную пенсию – и вали на все четыре, дай другим знамя поносить. Мое знамя! Вот в чем беда-то…
Арминий кивнул; ничего нельзя было прочитать в его лице, лишь угловатые линии да густые тени плясали в сполохах огня.
– Понимаю. Тебе уже в затылок дышат. Рано или поздно придется сворачивать с дорожки…
Морбан мрачно покивал.
– И знаешь, германец – но чтоб только между нами! – мне, в общем-то, плевать. Не то что лет десять назад. Нынче и утренник аж до костей пробирает, солнце в полдень слишком палит, разучился пить неделями напролет, а уж про ноги я вообще молчу: то коленки не гнутся, то язвы какие-то… Предложили бы махнуть мою должность на местечко в ближайшем викусе, я б и секунды не раздумывал. Открыл бы себе таверну, а уж от клиентуры отбоя не будет. Разве что…
Он на миг умолк, и Арминий не удержался:
– …есть опасность, что ты сам весь погреб выпьешь?
Искра веселья, которую он рассчитывал увидеть, обернулась вспышкой возмущения.
– Дурак ты синеносый! Я про мальчишку!
Арминий вновь кивнул, отлично понимая, какое направление сейчас примет беседа.
– Я-то рассчитывал, что за Волчонком станет присматривать Антенох. Научит его читать и писать, ну и про щит с мечом, понятное дело, не забудет. Из Антеноха вот такой бы учитель получился, не то что я… При правильном воспитании, знаешь, каких высот можно достичь? То-то же… Ну да что теперь говорить… Нет больше Антеноха…
Германец взял в руку прут и принялся ворошить им угли слабеющего костра.
– Ты думаешь, в парнишке есть задатки стать ученым грамотеем? Не довелось мне познакомиться с его отцом, но, говорят, знатный был рубака. Вроде погиб в начале нынешнего года, в какой-то славной битве?
Лицо Морбана исказила гримаса скорби пополам с раскаянием.
– Потерял жизнь ни за что, вырвали у меня сына… Быть бы ему поменьше знатным рубакой, а побольше простым солдатом, сидел бы теперь с нами, грелся у костра…
Арминий покачал головой. Его губы тронула слабая улыбка:
– Но текла-то в нем твоя кровь, сигнифер. Он скорее рукой бы пожертвовал, чем позволил себе выйти из битвы. Воин создан для сражений, нравится это нам или нет. И твой внук был рожден не для писанины, во всяком случае, этого я в нем не вижу. Пройдет еще несколько лет, и он станет копией своего отца… при правильной подготовке, конечно.
Морбан фыркнул.
– Кто ж его будет готовить? Два Клинка слишком занят, ему центурией командовать надобно, да еще он, похоже, хочет голову сложить поскорее… Вот и получается, что мне не на кого оставить внука, как подопрет к пенсии…
С этими словами он подарил германцу выразительный взгляд, мол, гляди какие дела, и Арминий невесело улыбнулся в ответ.
– Не надо хитрить, Морбан, я твою игру насквозь вижу. Хочешь меня разжалобить, чтобы я вызвался тебе помочь, а вернее, снять ответственность за воспитание мальчишки. Но он твой внук, нельзя вот так запросто взять и отдать его в чужие руки. Впрочем, – он вскинул ладонь, останавливая возмущенный протест, – у меня есть что тебе предложить. Если ты, конечно, готов слушать.
Морбан склонил голову набок.
– Твоему сотнику я обязан жизнью. Он спас меня в сегодняшней мясорубке, пока я валялся без памяти по милости вон того четырехногого чудища. Центурион соскочил с седла, набросился на полдюжины человек сразу, а в руках всего-то было по мечу. Встал надо мной, не дал сдохнуть позорнейшей смертью, и за это я его тысячекратный должник… Так вот, сигнифер, я к подобной ответственности подхожу серьезно и, если понадобится, исполню свой долг любой ценой. У меня уже был разговор со Скавром, и до тех пор, пока мой хозяин командует вашей когортой, я буду приглядывать за центурионом Корвом, беречь его от беды. Однако я смертен – как и ты. Со временем и моя рука устанет держать меч. Мне потребуется ученик, которому я мог бы передать свое воинское искусство, навыки сражения, что с оружием, что врукопашную. Мне нужен паренек, который, возмужав, примет на себя мою нынешнюю обязанность беречь покой человека, который сейчас спит вон в той палатке. Твой внук и будет этим учеником, а под моим приглядом он и родного отца превзойдет в науке боя.
Морбан открыл было рот, но Арминий не дал ему и слова вставить.
– Твоя же роль во всем этом деле будет простенькой, но важной. Ты должен обеспечивать внука денежным довольствием, чтобы его амуниция отвечала всем требованиям, – а для этого надо держать себя в руках, чтобы не просадить всю пенсию в кости или на пойло. А если не сможешь выполнять это условие, придется тебе смириться с мыслью, что пусть твой внук и отважен не меньше родного отца, долгой жизни ему не видать, раз уж никто не научил его не поддаваться зову крови даже в пылу самой отчаянной битвы. Как оно и случилось – ты уж извини за откровенность – с твоим сыном, храни Митра его душу.
Первые минуты знаменосец не проронил ни звука, лишь смотрел германцу в лицо, но тот был непроницаем, как скала. Когда же наконец Морбан ответил, голос его дрожал от душевного волнения.
– Но ты обещаешь взять мальчишку под свое крыло? Обещаешь учить сражаться да приглядывать за ним, пока он не научится сам стоять за себя?
Арминий кивнул, столь же торжественный и серьезный, как и человек напротив.
– До тех пор, пока Скавр командует этими людьми, – да. Если же ему прикажут передать вашу когорту кому-то другому, тогда эта обязанность ляжет на кого-то еще. Но вплоть до того дня я приложу все силы, чтобы заменить твоему внуку отца.
Раненый гвардеец, мирно храпевший в темноте лазарета, вдруг очнулся и долю секунды не мог понять, что же выбило его из сновидения. Затем чья-то широченная ладонь пережала ему дыхательное горло, не дав и шанса позвать на помощь, даже если бы такая мысль и успела прийти преторианцу в голову. К нему склонилась темная фигура и зашептала на ухо слова, чей смысл был ничуть не мягче тона:
– Слишком много болтаешь, падаль. Жить надоело?
Гвардеец хотел помотать головой, утопая в панике пополам с непониманием, и даже потянулся было встать с постели, несмотря на резкую боль в простреленном бедре. Хуже того, загадочный мститель сунул руку ему под тунику и сдавил гонады, заставив выгнуться от боли. Последовала долгая пауза, раз уж преторианец не мог говорить, а нежданный гость просто ждал, когда начнутся спазмы. У лежавшего уже кружилась голова от нехватки воздуха, когда здоровяк заговорил вновь. На сей раз угроза в его голосе прозвучала совсем отчетливо:
– Хочешь, раздавлю их, как спелые сливы? А, гвардеец? Нет? Ну тогда лежи смирно, и я дам тебе подышать. Пикнешь – сдохнешь. Все понял?
Хватка на горле слегка ослабла, позволив сделать судорожный глоток воздуха.
– Не дергайся, и я расскажу тебе про мою маленькую досаду и о том, как ты поможешь с ней разобраться. Итак, сегодня к тебе наведывался твой центурион. Ты, конечно, решил, что я спал, но знаешь, на таких, как ты, у меня издавна уши навострены. Так вот, пока я делал вид, что дрыхну, до меня донеслось, что наша докторша якобы «что надо для забав». Что меня несколько огорчило, раз уж у них с моим сотником-побратимом кое-что наметилось. Мало того, ты и моего центуриона поименовать успел, дескать, некий Корв. И что же я узнаю дальше? Наша-то докторша, говорят, пропала куда-то, и нескольких часов не прошло. А в последний раз ее видели в компании твоего Рапакса, в седле, когда они выехали через северные ворота. Отсюда единственно доступный мне вывод: он ее похитил и хочет, чтобы она вывела его на Корва. Следишь за мыслью?
Преторианец осторожно кивнул. Глаза привыкли к тени, в которой прятался таинственный владелец тонкого слуха, и гвардеец обнаружил, что смотрит на жесткие черты соседа по палате, здоровяка-ауксилия.
– Отвечай: куда он ее повез?
Если бы хватило смелости, раненый рассмеялся бы тунгру в лицо. Впрочем, он все же позволил себе легкую ухмылку.
– Понятия не имею. Надо думать, куда-то на север, искать местечко, где удастся застать Корва врасплох. Хищник скорее всего прикажет кому-то из отряда отодрать девку, та примется визжать, вот Корв и прибежит – бешеный и потому ничего не замечающий. А может, центурион и сам решит ее оприходовать. У него знаешь какая в этом практика, особенно в последнее время…
Тунгр брезгливо прервал:
– А кто с ним приходил, с этим твоим Хищником?
Тут уже преторианец не выдержал и злорадно оскалился:
– Некто, чья власть тебе и не снилась. Центурион-фрументарий. Слыхал про таких? Да он тебя…
Тунгр ухмыльнулся в ответ, поигрывая пальцами на глотке гвардейца.
– Слыхал, как не слыхать… Ладно, хорош трепаться.
Он сомкнул кулак, с легкостью раздавив кадык и одновременно вжав преторианца в тюфяк. Подождал, пока умиравший корчился, силясь сбросить душившую его руку.
– Эх, слишком легкая смерть тебе досталась. Твоему центуриону так не посчастливится, когда я до него доберусь…
Трибун Павл не привык, чтобы его решения подвергались сомнению нижними чинами, а потому прямо-таки растерялся, когда у его стола вдруг возник какой-то центурион из ауксилиев и начал чуть ли не диктовать требования. Тем временем, выпалив что хотел, бородатый сотник поедал сейчас глазами стену за спиной Павла и ждал, что ответит командир. Тот выдержал долгую, точно рассчитанную паузу, чтобы дать наглецу прочувствовать весь масштаб нарушения субординации.
– Центурион… э-э…
– Дубн!
– Центурион Дубн Первой тунгрийской когорты ауксилиев. Если я правильно понял, ты хочешь, чтобы я выделил тебе целую сотню людей, которых ты поведешь куда-то там на север?
– Так точно, трибун!
– Ни много ни мало, а в погоню за центурионами Рапаксом и Эксцингом, которые, по твоим словам, похитили докторшу из нашего форта, ошибочно решив, что ее будущий супруг является беглым преступником, скрывающимся от имперского правосудия?
– Так точно, трибун!
– Причем первый из упомянутых центурионов, вынужден я заметить, относится к преторианской гвардии, а второй – к службе фрументариев.
– Так точно, трибун!
Павл помолчал, не опуская изумленно вздернутых бровей.
– Сотник, да ты спятил? У меня всего-то пять боевых центурий для охраны этого форпоста от пес знает какого числа местных бригантов-мятежников, которые, может статься, прямо сейчас готовят штурм. Я что, должен тебе напомнить о судьбе гарнизона Белой Крепости? А ведь у них было куда больше людей… С чего ты вообще взял, что я дам солдат для охоты на тех, в чьей власти отправить любого из нас на пытки и казнь при малейшем подозрении на измену?
– Трибун! Они выкрали докторшу, к тому же…
– Пусть так, но я ничего не могу поделать, раз уж эти двое обладают правом преследовать врагов империи любыми средствами. Ничего не могу поделать. Понятно?
Центурион открыто встретил его взгляд и уже не отводил глаза.
– Так точно, трибун! Зато я могу. Поэтому прошу выделить мне людей, и я сделаю так, что этой парочки будто и не было на свете.
Павл ощетинился. В его голосе прорезались нотки страха и гнева, словно он не верил собственным ушам.
– Ах вот как ты собрался решить головоломку? А если план не выгорит? Если «эта парочка» ухитрится обвести тебя вокруг пальца? И обнаружит мое участие? Во имя Гадеса, с какой стати должен я идти на подобный риск?
Черты сотника не дрогнули, однако в глазах запылал жгучий огонь, когда он подался вперед, неосознанно бросая настоящий вызов старшему по званию.
– А с такой стати, трибун, что и твой легат, и командиры когорт Лициний со Скавром – все они верят в центуриона Корва. Если же эта парочка, выдающая себя за офицеров, – гадливо процедил он, – совершит-таки свою черную работу, твои люди погибнут вместе с Корвом. Так что если не желаешь им подобной участи, дай мне солдат и просто отвернись. Остальное я сделаю сам.
Павл откинулся на спинку стула и принялся размышлять. Впереди еще годы службы, и командир легиона в компании двух трибунов с завидной репутацией вполне могут оказаться полезными союзниками…
И тут – далеко не в первый раз после памятной беседы с преторианцем и фрументарием – в голове Павла всплыло имя самого давнишнего и верного на свете друга, который сейчас вместе с Петрианой находился к северу от Вала, даже не подозревая, какая беда на него надвигается.
– Допустим на секундочку, что я все же дам тебе пехотинцев. То, что ты направишься на север охотиться на тех двоих, я уже понял. Но как именно ты это проделаешь?
Бритт чуть ли не снисходительно усмехнулся, и в глазах его хищно заострившегося лица замерцали искры полнейшей уверенности.
– Так ведь я следопыт, трибун. Выслеживать и убивать зверя обучен сызмальства, перенял эту науку от родного отца и его людей. Тех самых людей, которые прямо сейчас к югу от нас охотятся на любого латинянина, который по своему скудоумию отправился разъезжать по нашим землям без должного числа копейщиков. К тому же я точно знаю, кого два этих зверя разыскивают. Вот я их и выслежу. А когда найду, уничтожу.
– Ну а моя роль во всей этой истории? Могу я на тебя положиться, что ты ничего выболтаешь о моем участии?
Что-то изменилось в усмешке центуриона; в чертах лица почудилось едва ли не презрение.
– О да, трибун. Приму все меры, чтобы твое имя не всплыло. Никто и не догадается, на чьей ты стороне…
Чей-то пронзительный визг выбил Марка из сна, и он оказался на ногах, сам толком не успев осознать, что делает. Выхватив гладиус из ножен, он выскочил на утренний холод, готовый драться, хотя бы и босиком. Дюжина солдат его Девятой центурии обернулись на шорох туники, задевшей грубую холстину палатки, и недоумение при виде обнаженного оружия в руках командира быстро сменилось весельем. Приглядевшись, Марк увидел за их спинами Арминия, стоявшего с учебным рудием напротив паренька, который угрожал ему игрушечным мечом.
– Не визжать надо, когда атакуешь, – поучал его великан-германец, – а реветь. Реветь так, будто у тебя между ног два волосатых кочана капусты. И что ты меня щекочешь своей зубочисткой? Ты же должен врагу кишки выпустить, вот и налегай всем весом, когда делаешь выпад!
Марк направился к воинственной парочке; солдаты-зеваки расступились в стороны, образуя проход.
– Ты взял Волчонка в ученики?
– Да вот, договорился с Морбаном, что мальчишку надобно выучить на бойца, если мы хотим сделать из него солдата. По часу в день буду отводить на его уроки. Ну а насчет сидеть верхом – это не ко мне.
У сотника дрогнули уголки губ.
– Что ж, идея неплохая. Годика через два-три как раз подойдет его возраст для поступления на службу, так что подготовка не помешает. Но как быть с моей амуницией, а? Ухаживать за ней и так времени едва хватает…
Волчонок обернулся на слова Марка и ткнул мечом в сторону палатки, в которой чистил военное снаряжение центуриона. Звонкий голос подростка прозвучал гордо и уверенно:
– Уже все готово, командир. Ремни протерты и смазаны, доспехи начищены, меч и шлем сияют!
Арминий хлопнул мальчишку по плечу:
– Обожди-ка тут.
Он знаком попросил Марка пройти с ним к той палатке. Оказавшись внутри, центурион с минуту постоял в молчании, любуясь увиденным.
– Гм, неплохо. Он что, полночи потратил на полировку?
Арминий кивнул.
– Я с ним посидел, объяснил, что и как делать, но всю работу он выполнил сам. Стоило только разок заикнуться об уроках боя, как он был готов хоть подошвы языком вылизывать.
Марк повернулся к германцу и посерьезнел.
– Ты понимаешь, во что ввязался? Парнишке недостает отца, а из Морбана – с его-то повадками – опекун и вовсе никудышный.
Арминий кивнул, неловкой усмешкой признавая правоту центуриона.
– Да знаю я. Просто пообещал твоему сигниферу, что буду играть эту роль до тех пор, пока Скавр командует вашей когортой. И при условии, кстати, что Морбан будет регулярно выделять часть своего денежного довольствия, чтобы мальчишка был снаряжен и одет как полагается.
Марк фыркнул.
– Ага. И Морбан, не моргнув глазом, с жаром заверил, что выполнит и это, и все остальное… Ты вот что, просто стой с ним рядом при всякой выдаче денег, не то он живо все спустит на прокисшее пиво, пару усталых шлюх и чужую удачу при игре в кости, не то Волчонку и монетки не видать. Ладно, как бы то ни было, спасибо тебе.
Германец вновь кивнул, тихонько улыбаясь.
– Парню надобен отцовский пригляд. Да и тебе на парадах будет в чем покрасоваться. А то порой видок у тебя – только казарменные сортиры вычищать…
Фелиция очнулась из тяжелого забытья и тут же увидела перед собой остролицего фрументария, который лежал рядом на боку и, судя по всему, пялился на нее во все глаза. Увидев, что Фелиция открыла веки, он бодро вскочил и с веселым смешком развел руки в стороны.
– Ну, что я говорил! Если не отрываясь смотреть спящему в лицо, он просыпается!
Обратившись к пленнице, он галантно простер руку.
– С добрым утром, моя радость, пора вставать, нас ждут важные дела и долгий путь в седле. А нежиться в кроватке будем в другой разик.
Врач поднялась с травы, словно и не заметила протянутую ладонь. Осматриваясь, она отметила про себя, что в крошечном лагере царит деловитая суета. Гвардейцы сворачивали палатки и вьючили лошадей, почти не уделяя Фелиции внимания, разве что редкий, мимолетный взгляд. Подошел офицер-преторианец, держа в руке краюху грубого хлеба с ломтем сушеного мяса. Его рот растянулся в насмешке, когда врач знаком дала понять, что ничего не хочет. Вместо ответа он просто схватил ее за руку и, вложив в ладонь принесенную еду, даже завернул девушке пальцы.
– Не сейчас, так потом. Имей в виду, до темноты и куска не получишь. Некогда нам, кавалера твоего ищем… Это ж надо, фифа какая, от простой солдатской пищи нос воротит! Или, может, у тебя под юбкой что-то вкусненькое припрятано, а?
Один из солдат повернул голову и, возясь с какой-то неподатливой пряжкой, грязно ухмыльнулся перепуганной Фелиции. Его туника под кожаным нагрудником отличалась цветом от одежды остальных членов отряда, к тому же панцирные пластины были сделаны из железа, в то время как гвардейцы носили доспехи с перекрывающимися бронзовыми чешуйками.
– Центурион! А давай я обыщу! Только скажи, я ей подол-то задеру, ахнуть не успеет!
Хищник развернулся на месте, упер кулаки в бедра и сочувственно покачал головой.
– Нет, рядовой Максим, советую тебе и руки, и мысли держать подальше от этой штучки. Если, конечно, не хочешь встретить собственную кончину много раньше, чем рассчитывал.
И с этими словами он уставился на солдата, пока тот не отвел взгляд, после чего повысил голос, обращаясь ко всем, кто хлопотал на расчищенной полянке:
– Повторять не буду, так что слушайте внимательно. Эту дамочку не трогать, пока я сам не скажу, что пришло ее время. А уж там… Как только ее ухажер окажется рядом, мне понадобится ее визг. Понятно, нет? Дикий, поросячий визг. А не глухие стоны полумертвой дуры, которую уже оприходовали с полдюжины раз. Кто считает по-другому, пусть только ткнет в нее пальцем, и этот палец я отсеку по плечо. Советую учесть. Понятное дело, как только Марк Валерий Аквила начнет остывать, вы сможете хоть пустить ее по кругу, хоть разыграть по жребию, мне все равно. Но до тех пор… В общем, я вас предупредил.
Фелиция поежилась, плотнее закутываясь в накинутое одеяло, под которым спала. Из правого кулака повалились куски раздавленного хлеба с мясом, когда она вспомнила, с какой непринужденностью Хищник перерезал глотку ее санитару минувшим днем. Бедро ощущало тяжесть ножа, который давеча подарил Дубн, и девушка мысленно поклялась, что не дастся живой. Пусть этот центурион-преторианец не рассчитывает на ее покорность…
После утреннего приема пищи бойцы эскадронов оседлали коней и выдвинулись на север, следуя развернутым строем параллельно дороге, по которой за ними пойдет пехота. Двигаться предстояло вдоль восточного побережья вплоть до впадения Туидия в море. Что же касается добровольцев дуплекария Силия, то он уже обсудил с декурионом Феликсом план действий на сегодня. Оба пришли к выводу, что его турме лучше всего не сходить с проложенного пути: во-первых, так быстрее, а во-вторых, неопытные новички не сломают себе шею на болотистой, испещренной рытвинами и вересковыми зарослями местности, что лежала по обе стороны прямого как стрела тракта.
В бледном утреннем свете бок о бок с Марком скакал Арминий, чьи зеленые глаза простреливали то горизонт, то лежащую впереди мощеную дорогу.
– Вновь я на чудище, из-за которого едва не угодил на тот свет. Да еще на тех же самых скользких булыжниках…
Он с кривой усмешкой потрогал неказистую повязку на голове, и Марк, бросив взгляд искоса, отметил про себя, что вместе с поводьями германец намотал на руку чуть ли не половину лошадиной гривы.
– Просто не повезло вчера. Так бывает. Сегодня все будет хорошо – особенно если ты перестанешь изображать истукана и слегка расслабишься. А то бедный жеребец решил, наверное, что на него взгромоздили мраморную статую.
Германец пренебрежительно фыркнул, но, когда ему показалось, что римлянин не смотрит, попробовал незаметно для Марка принять более непринужденную посадку. Центуриона, который делал вид, что осматривает горизонт, потянуло даже на лестный отзыв, однако хватило лишь мимолетного взгляда на физиономию Арминия, чтобы отбить всякую охоту вновь касаться этой темы. Где-то через милю германец вдруг сам нарушил молчание:
– Вызывали только тех добровольцев, кто умеет плавать. Стало быть, впереди нас ждет какая-то река. Ну а дальше что?
Римлянин вздернул бровь.
– Оказывается, я правильно сделал, что внимательно слушал на офицерском совещании, а не восторгался про себя доселе не виданным блеском моих доспехов. Короче, ситуация такая: Мартос полагает, что на переброску пехоты уйдет не меньше пары суток, если делать марш с обычным темпом, по тридцать миль в день. Дело для них привычное, нужно лишь топать на север, пока не наткнутся на вотадинскую столицу. Что же касается нас, то мы должны обеспечить им скрытность, не дать ставленникам Кальга почуять, что на Копейную крепость надвигается войско. Вот почему тебе вскоре уже не надо будет волноваться из-за скользких булыжников под копытами.
Арминий с минуту молчал, задумчиво наморщив лоб.
– Допустим, мы либо пленим дозорных, либо прикончим их на месте. Также допустим, что мы подкрадемся к крепости незаметно, например, под покровом темноты или, скажем, благодаря ненастной погоде. Но даже если у нас получится удачно перебросить под Динпаладир все три когорты, как, скажи на милость, нам взять крепость штурмом без осадных орудий? Даже если мы обложим ее со всех сторон, это лишь разъярит сельговов. Они вообще озвереют. Набросятся на тех, кто остался из посадских, на все, что еще дышит и шевелится… А ведь мы идем туда как раз спасать мирное население…
Марк подарил ему косой взгляд и слегка улыбнулся, заставив германца ощетиниться при мысли, что кому-то известно больше, чем ему.
– Если ты в курсе, так скажи, а ухмыляться нечего!
Марк и вовсе расцвел, откинулся назад и картинно зевнул.
– Вот если бы ты не тратил время на обучение малолеток, а исправно нес службу в положенном месте, охраняя палатку командира во время офицерского совещания, то тоже был бы в курсе.
Арминий подался вбок, рискуя вывалиться из седла, и пихнул римлянина в плечо, добавив заодно укоризненный взгляд.
– Вот она, людская благодарность! Я как коршун сидел над мальчишкой, чтобы он по первому разряду отполировал тебе амуницию, и что получаю в ответ? Злой ты человек, центурион Корв.
Марк нарочито, как в пантомиме, поглядел вправо, поглядел влево – дескать, нас никто не подслушает? – хотя они на добрых тридцать шагов отстали от группы.
– Не положено, конечно, ну да ладно, возьму грех на душу… – Он поманил германца и чуть ли не на ухо забормотал: – Все, что тебе надо, – это порасспросить, чем вчера занимались Пятая и Девятая центурия, пока Мартос «уговаривал» Харна. Когда узнаешь, что именно солдаты собирали с мертвецов, которых мы перебили, то и получишь ответ на свой вопрос. А теперь давай-ка дадим шенкелей нашим жеребцам, не то тунгрийская пехота, чего доброго, нас обгонит. Даже думать не хочется, какие шуточки они примутся отпускать в наш адрес. Ты когда-нибудь слыхал их куплеты про кавалерию?
– Какого лешего они сидят там как сычи и ничего не делают?
Трибун Лициний с кривой усмешкой обернулся к своему недовольному заместителю.
– Это очень просто, примипил. Варвары отлично знают, что мы не можем торчать у них над душой бесконечно. Во-первых, из-за нехватки провизии. Ты заметил, как скудны на дичь здешние места? А во-вторых, имеется куда более важная задача. Согласно приказу командования, я должен гонять вениконов до тех пор, пока либо не уничтожу, либо охота за ними потеряет всякий смысл. В этом последнем случае я обязан повернуть на юг и присоединиться к войскам, которые подавляют бригантов. Друсту наверняка известно, что у меня нет времени сидеть на месте. Даже если он сам до этого не додумался, проклятый Кальг как пить дать подсказал ему, куда ветер дует. Чем дольше мы тут торчим, наблюдая за шайкой дикарей, которые даже не принимают участия в мятеже, тем сильнее у меня начинают чесаться подошвы.
Примипил понимающе кивнул.
– Значит, уходим на юг?
Лициний задумчиво огладил бороду.
– Получается, так. Вроде бы. Ладно, займись делом, как мы обсуждали. Пора испробовать нашу военную хитрость.
Когда выкликнули добровольца, чтобы тот следил за варварами из укрытия после того, как кавалерийская ала скроется из глаз, держа курс на юг, один из солдат без колебаний вскинул руку. Он вышел из строя, полный уверенности в себе, словно заранее знал, что его многолетний опыт и навыки позволят обвести вениконов вокруг пальца, с каким бы усердием они ни обшаривали холмы в поисках наблюдателей. Представ пред командирскими очами, солдат терпеливо ждал, пока Лициний обходит его кругом. Затем трибун отозвал его в сторону и заговорил негромко, размеренно, словно ему тоже передалось внутреннее спокойствие этого ветерана.
– Рядовой Гай, если не ошибаюсь? Ты, верно, и сам догадываешься, зачем мне нужно оставить тут человека, когда дикари, засевшие в крепости, решат, что наша ала и впрямь подалась на юг. Я не могу позволить себе роскошь сидеть и ждать, пока вениконы соизволят высунуть нос наружу, поэтому вынужден пойти на хитрость, чтобы выманить их из норы. Итак, рядовой Гай, ответь-ка мне: как ты собираешься выполнить свою задачу? Уродец, который заправляет вениконским стадом, наверняка пообещает сказочное вознаграждение за обнаруженного наблюдателя. Надо быть идиотом, чтобы не понимать, что мы обязательно кого-то оставим следить за их передвижениями. Ты, кстати, в курсе, что они сотворили с центурионом Киром?
Гай не без раздражения кивнул, понимая, что трибун его проверяет, пытается отговорить от отчаянной затеи, за которую светит щедрая награда – если, конечно, все-таки удастся выжить после облавы по всем окрестностям и к тому же вовремя доставить нужные сведения кавалерии, притаившейся за холмами.
– Ты слышал, что умирал он долго, разглядывая собственные кишки, пока они остывали в луже крови? И все равно хочешь попытать удачу?
Гай вновь кивнул, на сей раз скорее гордо, нежели раздраженно.
– Тогда говори, как именно ты намерен остаться в живых и при этом не спускать глаз с крепости, когда мы оставим тебя здесь одного?
Солдат несколько секунд молча смотрел командиру в лицо, даже не пытаясь скрыть полнейшей уверенности в собственных силах.
– Трибун, в свое время, еще до воинской службы, я подворовывал скотину. Сидел в схроне и ждал, пока пастухи не отвлекутся. Иногда дело затягивалось на несколько суток, но ни разу меня не засекли. Да хоть сейчас могу показать. Я совью себе гнездо, а когда все будет готово, ты отойдешь шагов на полсотни и попробуешь меня отыскать. И уже тогда сам решишь, могу я выполнить твой приказ или нет. Кстати, мне понадобится помощь брата. Мы служим с ним в одном контубернии.
С этими словами он отправился в свою палатку, взял оттуда лопату и принялся за работу. Через короткое время была готова канава глубиной фута два и длиной как раз под его рост. Его брат был занят поиском и рубкой подходящих веток, которых понадобилось около пары десятков. Свалив их в кучу возле выкопанной щели, брат отошел в сторонку и принялся со всеми наблюдать, как Гай творит свое волшебство. А тот, взяв первую ветку, воткнул ее в стенки поперек канавы на глубине пары дюймов от краев, после чего повторял эту операцию, пока не образовалось нечто вроде реечной крыши. Поверх полученной опоры Гай разложил куски дерна ровно в том же порядке, в котором срезал их с земли. Работая не торопясь, со всей тщательностью, он старательно подгонял зазоры, порой подкладывал щепки между ветками и дерном, чтобы добиться полнейшего сходства с тем, что было раньше. Наконец, он кивнул брату, с предельной осторожностью скользнул в заранее оставленный лаз, после чего стал лежа наблюдать, как брат с не меньшим прилежанием заделывает отверстие, завершая схрон.
Лициний стоял недалеко от места событий и с непроницаемым лицом наблюдал за происходящим. Впрочем, когда солдат будто вполз в землю и оказался прикрыт последними кусками дерна, глаза командира прищурились. Наведя заключительные штрихи, аккуратно расправив стебли травы, брат Гая повернулся к Лицинию и отдал честь, после чего знаком пригласил трибуна сделать контрольную проверку, как и договаривались. Лициний кивнул, отошел в сторону шагов на пятьдесят, развернулся и двинулся на поиски. Понимая, что на таком расстоянии он вряд ли обнаружит признаки схрона, трибун все же очень внимательно ощупывал взглядом землю, и чем ближе подходил к предполагаемому месту нахождения Гая, тем больше его впечатляло демонстрируемое искусство маскировки. Не прошло и минуты, как он оказался на своем прежнем месте, после чего еще побродил немного, недоуменно озираясь по сторонам.
– Ладно, сдаюсь. Где он?
Брат Гая издал пронзительный свист, чтобы его совершенно точно можно было услышать даже закопанному человеку, и, к изумлению командира, земля разверзлась чуть ли не у самых его ног, заставив отскочить назад при внезапном появлении солдата с улыбкой от уха до уха.
– Волосатые ляжки Юпитера! Меня чуть удар не хватил! – Картинно хватаясь за сердце и закатывая глаза, Лициний заглянул в свежеотрытую канаву. – Не увидел бы воочию, не поверил бы… А ты мог бы проделать то же самое, только ночью? Чтобы синеносые не заметили, как ты сам себя закапываешь?
– Да, трибун. Лишь бы луна светила… Никакой разницы не будет.
Лициний обернулся к своему заместителю, который бесстрастно ждал рядом.
– Что ж, отлично. Похоже, разведчик-наблюдатель у нас есть. Приказываю выделить один контуберний – да смотри, чтоб люди были пообстоятельнее! – пусть сегодня же ночью вместе с этим рядовым и его братом выдвигаются в поле… ну и закапывают его, где сами решат. Главное, чтобы оттуда хорошо просматривался форт Три Вершины. Да, и пусть проследят, чтобы он сидел подальше от мест, куда синеносые могут наудачу тыкать копьями. Мы же не хотим, чтобы они свалились на голову нашему Гаю, верно? Так, еще вот что. Размести-ка отделение верховых гонцов на безопасном расстоянии, чтобы они уведомили нас, как только Друст выпустит своих дикарей на свежий воздух. Понятия не имею, куда он возьмется их вести, но готов поставить чашу фалернского против ведра теплой мочи, что во всяком случае не на родные земли…
Дубн окинул кислым взглядом выделенных ему людей, повернулся к центуриону, который привел его в расположение части, и приказал выстроить всех на плацу для лучшего знакомства с новым командиром.
– Это что за команда убогих? Им бы со шлюхами воевать, а не синеносых рубить.
Презрительно вскинув подбородок, гарнизонный центурион посмотрел на жалкие остатки, напоминавшие о некогда полнокровной сотне.
– Это, мой друг, рожки да ножки бывшей Третьей центурии. Нашего гениального трибуна однажды осенило, а не сделать ли вылазку на юг, разведать обстановку на пути в Моряцкий Городок. – Он покачал головой и выразительно вскинул бровь, приглашая коллегу-ауксилия разделить скорбь по поводу неистребимого идиотизма старших офицеров, характерного для любых уголков империи. – В итоге восемь дюжин человек походным маршем отправились в самый очаг мятежа. Вот я бы в Моряцкий Городок и носа не сунул без когорты за спиной. В общем, прошли они на юг миль десять, а потом местные шутники решили, мол, хорошего понемножку – и свалились им на голову всем скопом. Центурион – неплохой офицер, мой приятель, кстати – успел сообразить, что дело швах. Удержал людей, повел даже передние ряды в атаку, но вот задние… Эти оказались не столь боевитыми.
– Так это они и есть?
– В точку. Последнее, что увидели перед тем, как драпануть, так это голову своего же центуриона. Насаженную на пику, по словам ихнего тессерария. В общем, я бы таких только на чистку сортиров ставил, и если ты собрался доверить им собственную жизнь, когда вы окажетесь к северу от Вала… Не знаю, я бы очень крепко подумал, прежде чем полагаться на любого из этой компании. Да взгляни хотя бы на их начальника караула. Один из его людей его же и припечатал, как только они вернулись в крепость.
Дубн кивком поблагодарил и проводил офицера глазами, пока тот не скрылся за углом казармы. Повернувшись к ломаной шеренге, в которой далеко не все могли выдержать его взгляд, он сложил на груди могучие руки и, не скрывая презрения, осмотрел выстроившееся воинство.
– Стало быть, вы и есть знаменитые остатки Третьей центурии? Те, кто бросил своих товарищей в разгар битвы и приплелся в крепость с поджатым хвостом? Или у кого-то из вас другое мнение о самом себе? – Он подождал реакции, считая до десяти и внимательно обшаривая взглядом каждого в поисках любого признака несогласия. – Похоже, возражений нет. Ну-ну. Итак, вы в самом деле подонки из подонков. Трусы, которые не только позорно бежали с поля боя, но и оставили там своего командира, опционов и сорок хороших ребят на расправу синеносым.
Он медленно прошелся перед строем.
– Служи вы в моей когорте, уже давно бросили бы жребий на четверых, которых до смерти забили бы все остальные, – после чего вас тут же отправили бы обратно в сопровождении настоящих солдат, искать нового боя. Так и тянет воскликнуть: эх, должно быть, прокисли наши легионы, коли допускают гниль вроде вас сидеть и преть в казарме, вместо того чтобы прислать какого-нибудь сукиного сына, матерого центурионища, чтобы он повычистил вонючую заразу…
Дубн едва не уперся носом в лиловое от синяков лицо начальника караула.
– К счастью для армии, я и есть тот самый сукин сын. Ваша жизнь начинает принимать интересный оборот, но только не в ту сторону, как вам хотелось бы.
Отвернувшись от тессерария, он вскинул свой суковатый витис на всеобщее обозрение.
– Кое-кто из вас наверняка думает: а-а, это всего лишь ауксилий, у него нет власти над легионерами. И это правда, – Дубн выждал несколько точно рассчитанных мгновений, – но у всякой правды есть изнанка. – Вновь повернувшись лицом к строю, он смачно приложился витисом о собственную мозолистую ладонь, заставив вздрогнуть не одну пару плеч. – Да, офицер из ауксилиев не имеет тех прав, какими обладает тот же чин легионерского разряда. Но вы тоже не легионеры, а позорные трусы, и вот почему я могу делать с вами что угодно. Что. Моей. Душе. Угодно. Ну-ка, посмотрим! Найдется из вас хоть кто-то, готовый выйти против меня один на один? Если он сумеет сбить меня с ног, я просто уйду, а вы тут делайте что хотите. Ну, неужто никого нет? Неужто никто не хочет надрать мне задницу? Ладно, пусть так. Тогда выходите по двое! Годится любая пара! Мне нужны двое, кто считает, что в силах меня сбить! Я жду!
Солдаты стояли молча, кто-то поеживался под презрительным взглядом, однако ни одна душа не решилась выйти вперед. Дубн бичевал их своим гневом пополам с отвращением, а затем просто усмехнулся.
– Что, так никого и не выискалось? Ладно, имейте в виду: мое предложение остается в силе. Если двое сумеют уложить меня на лопатки, я оставлю вас всех в покое. И кстати, на случай, если среди вас затесался умник, затеявший подобраться ко мне со спины. Да, я сдержу свое слово даже в этом случае. Но учтите, советую сразу бить всерьез, потому что если я останусь на ногах, то в ответ сломаю этому ловкачу руку. Или даже обе, смотря в каком буду настроении… А сейчас, хорьки трусливые, я начинаю отсчет до пяти сотен. За это время вы должны привести себя в полную боевую готовность и выстроиться здесь же, на плацу, чтобы маршировать на север. Доспехи в полном комплекте, щиты, копья, мечи и личное барахло – чтоб все было на месте, как полагается. Те, кто смотрит за обозом, не жуйте сопли, потому что еще через пять сотен секунд все вещевое снаряжение центурии – типа палаток и так далее – должно быть погружено на подводы и закреплено по-походному. Кто не появится на плацу вовремя, познакомится с моим витисом. Бегом!
После дневного приема пищи эскадрон добровольцев повернул на восток, сойдя с тракта. Сейчас они двигались к побережью вдоль неглубокой лощины, что тянулась на северо-запад на долгие мили, теряясь в зыбком мареве речной поймы. Дуплекарий Силий поглядел на отлогий склон, счастливо улыбнулся, обернул лицо к Марку и показал ему раскрытую ладонь.
– Ну вот, центурион, мы и добрались. Тут все мне знакомо, как собственные пять пальцев. Уж сколько раз объезжал здешние холмы в былые годы, и сосчитать трудно! Тракт тоже доходит до места, где Туидий впадает в море, но мы поскачем на восток, по вот этой симпатичной лощине, а булыжники пускай пешеногие мулы топчут… – он осекся, метнул быстрый взгляд на центуриона, которые слушал его с кривой улыбкой, – …коли можно так выразиться. В общем, пехота доберется по тракту практически до речной дельты, а выйдут они туда ближе к вечеру, причем лагерь разобьют вне пределов видимости со стороны брода. Завтрашним утром примут курс к западу, выйдут на брод и, думаю, ближе к полудню форсируют реку, после чего их ждет восхождение на холмистое взгорье на том берегу. Все эти марши и маневры требуют времени, которого с избытком хватит, чтобы уведомить Динпаладир о нашем приближении… после чего можно распрощаться с надеждой на внезапность. – Он вскинул бровь, заглядывая Марку в лицо. По глазам Силия было видно, что его разбирает охотничий азарт. – Отсюда и будем танцевать. Любой, кто остался в дозоре на случай появления римского войска, должен следить за трактом, раз уж наша пехота именно так и привыкла передвигаться. А вот мы, в отличие от пехотинцев, можем тихонько прокрасться по лощине до самого конца, там форсировать реку вплавь под завесой раннего утреннего тумана, вновь повернуть на восток – и вычистить холмы на той стороне. Эти олухи нас и не почуют. А коли сумеем разобраться с дозорными прежде, чем они засекут нашу пехоту, когорты застанут Копейную крепость врасплох. Так что твой невероятный план по захвату цитадели без массового кровопролития, глядишь, и сработает. А, сотник?
Ближе к сумеркам приданные Дубну легионеры, измученные форсированным маршем, держались на ногах только, пожалуй, благодаря страху перед свалившимся им на голову центурионом-палачом. А тот без малейшего признака усталости вышагивал рядом с колонной с первой же минуты, как отряд вышел за ворота Шумной Лощины, – и это при том, что, как поговаривали, он лишь сегодня утром сам себя выписал из лазарета с незажившей колотой раной бедра.
– Что, не нравится топать по тракту? – Голос Дубна летел над головами столь же ровно и непринужденно, будто он шел сейчас обычным походным темпом. – Понимаю. Сам этого терпеть не могу. То вверх, то вниз, то вверх, то вниз, как подол у шлюхи. То горят икры, потому что лезешь в гору, то коленки подгибаются, когда сам себя сдерживаешь, чтобы не побежать на спуске. Тем, кто додумался прокладывать дороги строго по прямой, надо бы мозги прополоскать.
Невесело усмехаясь, он оглядел отряд.
– С другой стороны, вам, дамочки, уже не надо без толку слоняться вокруг казармы, поджидая, пока трибун не решит, куда приспособить полцентурии трусов.
Ближайший к нему солдат позволил себе нахмуриться, и сотник тут же прилип к нему, заорав над ухом так, чтобы слышала вся колонна:
– А-а! Наконец-то нашелся хоть один, кому не нравится слово «трус» в собственный адрес! Какая жалость, что тебе все равно деваться некуда!
Отряд взобрался на очередной горб, откуда уже проглядывал силуэт сгоревшего форта на вершине следующего холма. Дубн развернулся и пошел спиной вперед, указывая левой рукой на приближавшиеся руины.
– Вот это и будет нашим кровом на ближайшую ночь. Добро пожаловать в крепость, Хабит, названную в честь центуриона, который служил тут сразу после возведения Вала. – Он вновь развернулся и пошел, как обычно, рядом с головной частью колонны. – Старина Хабит был отчаянным гордецом, ему по всем меркам давно надо было уйти в отставку, да только местные не давали это сделать. Им жуть как не нравилось, что построенный Вал поделил их племена, вот они и резали всех римлян без разбору. Короче, если верить легенде, сотне Хабита поручили однажды патрулировать где-то неподалеку отсюда. Он, надо думать, сильно огорчился, ведь вылазка столь малым числом – верный шанс навлечь на себя атаку, но приказ есть приказ, а Хабит был настоящим солдатом. И они вышли из ворот.
Дубн сплюнул.
– Олухи злосчастные. Милях в десяти от лагеря на них обрушились синеносые. Ничего не напоминает, а? Короче, варваров было с три сотни, то есть по три морды на каждого легионера. За время службы старина Хабит много чего повидал и, конечно, знал, что, разреши он драпать, через десять минут они все там лягут. Вот он и скомандовал, мол, стройся в каре, чтобы не раскроило на части фланговыми ударами, и отбивайся.
Дубн бросил взгляд на солдат и обнаружил, что все до единого повернули к нему лица и прислушиваются с живым интересом.
– И они стали отбиваться. Синеносые наседают со всех сторон, день перешел в вечер, а они все дерутся. Получить рану было все равно что погибнуть, помощи-то не докричаться. Кое-кто из раненых так и делал: шагнув вперед, забирал с собой на тот свет еще парочку, хотя по большей части все старались держать строй и в таком виде медленно отступали по той же дороге, по которой пришли. Оставляли за собой ковер из трупов, что своих, что чужих, но главное, не теряли присутствия духа, даже когда из них перебили половину, а оставшиеся еле держались на ногах. Горнист раз за разом вызывал подкрепление, если, конечно, не был занят, накалывая синеносых на копье, и вот, уже вечером, они услышали ответный сигнал. Свои на подходе, мучениям скоро конец! Ну а варвары, поняв, что голова центуриона уплывает у них из рук, устроили последний отчаянный натиск. Хабит проорал, что осталось продержаться еще чуть-чуть, и солдаты окружили его кольцом, а тут с холма обрушились три свежие центурии и погнали варваров. Из всей хабитовой сотни осталось человек тридцать, почти все израненные, зато в лагерь они вернулись с гордо поднятыми головами и копьями, черными от запекшейся крови.
Дубн помолчал. Отряд почти одолел подъем, и горелые бревна разбитого форта уже нависали над головами.
– Хабит погиб в последние минуты сражения. Дротик, попавший в шею, уронил его, как мешок с дерьмом. Те, кто выжил, клялись потом, что не продержались бы и часа, кабы не центурион, и что до самого конца с его физиономии не сходила легкая усмешка, будто он знал, чем все закончится. Ну вот, а здешний форт назвали в его честь, чтобы это был пример для всей армии, – Дубн окинул солдат суровым взглядом, – и для вас в том числе. Так, правое плечо вперед! Заходим внутрь! Сами найдете что пожрать, потом отбой. Караулы: по одному бойцу от контуберния, смена каждые два часа. И если застану кого-то дрыхнущим на посту, прикончу на месте голыми руками.
Уже в сумерках он вызвал к себе начальника караула и обратился к тому с просьбой, от которой тессерарий вытаращил глаза.
– Слушай, Тит, помоги-ка вылезти из этой гребаной лорики, а? Что-то нагнуться не выходит…
Начальник караула пожал плечами, кликнул кого-то из солдат, и вдвоем они стянули с центуриона тяжеленную кольчугу, пока тот смирно сидел на корточках с задранными руками. Избавившись от плетеной металлической рубашки, он снял подбитый шерстью кожаный панцирь и тунику, выставив напоказ мощный торс. Вокруг живота у него был в несколько слоев намотан льняной бандаж, который он тоже снял, сматывая обратно в аккуратный рулон. Взорам предстал ярко-багровый шрам шириной с пару пальцев, и Тит, сам покрытий синяками, даже перекосился от этого зрелища.
– Копье?
Дубн сухо кивнул, попутно задавшись вопросом, а не сделал ли он глупость, позволив этим двоим увидеть уязвимое место.
– Да, с пару недель назад, под Береговым фортом. Какой-то татуированный скот пробил мне лорику. Можно сказать, насадил на вертел. Вроде подживает, но все равно, стоит только нагнуться… Будто наконечник и не вынимали.
Он понаблюдал, как в лицах проступает осознание, что новый командир вовсе не такой уж неуязвимый, и рассмеялся, уперев руки в боки.
– Ну что, может, сейчас рискнете за меня взяться?
Рядовой отвел глаза, а вот тессерарий выдержал взгляд Дубна.
– Ты не подлечился, и все равно лезешь на север? Зачем?
Криво усмехаясь, Дубн устало потянулся.
– Завтра расскажу, по дороге. Если, конечно, доживу до утра.
