Пролог

Первый из телохранителей молодого сенатора умирал медленно, не успев и наполовину извлечь меч из ножен. Выпучив глаза, цепляясь за раздавленное горло, он еще таращился на своего убийцу, когда тот, отвернувшись от павшего и обнажив обоюдоострый гладиус, встречал угрюмой улыбкой младшего из двух оставшихся мужчин.

Зловещая фигура появилась неожиданно, шагнув из-за угла на давно притихшую улочку, чья необъяснимая тишина насторожила бы человека поопытней. Первый же удар ребром ладони пришелся в кадык бывшему легионеру, который и сообразить не успел, что попал под атаку. Сенатор с оставшимся телохранителем в немом изумлении смотрели на своего спутника, пока тот корчился в агонии.

По стопам убийцы из тенистого переулка вышел еще один человек и лениво откинулся спиной на горячую от полуденного жара стену ближайшей лавочки. Его лицо не выражало ничего, кроме скуки. В отличие от своего более кряжистого товарища, чьи плечи и руки покрывал панцирь тяжелых мускулов, этот мужчина был высок и худощав. Когда он заговорил, в его голосе прозвучала ласкающая слух учтивость, если не сказать вкрадчивость.

– Приветствую тебя, Тиберий Сульпиций Квириний. Не взыщи, но, сдается мне, ты допустил грубую ошибку, когда подбирал личную охрану на сегодня. Нанять кого-то из бывших легионеров – дело нехитрое и понятное, однако им лучше ведомо, как закидывать дротиками варваров, нежели как уберечься от опасностей городских подворотен. О чем с таким хрипом и свидетельствует твой человек. Я уж не говорю, каким боком может выйти тебе экономия, когда нанимаешь юнца для работы, где управится лишь зрелый муж. Разве я не прав, о сенатор Квириний, раз ты решился на прогулку по коварному кварталу, прихватив с собой лишь вот эту пару невинных ягнят?

Растянувшийся на камнях телохранитель предпринял последнее, отчаянное усилие вдохнуть сквозь размозженную гортань – и обмяк.

Квириний надменно выпрямился, пытаясь взглядом поставить на место тощего наглеца, хотя колени молодого аристократа и подрагивали.

– Во имя царства теней, да как ты смеешь! Кто ты такой, чтобы средь бела дня угрожать безоружному сенатору великого Рима?!

Худощавый улыбнулся во весь рот и картинно расставил руки.

– Ты хочешь знать, кто я такой? Я – Тиберий Вар Эксцинг, один из фрументариев императора. А это мой соратник Квинт Секстий Рапакс, прозванный Хищником. Трудно поверить, но он преторианец и до сих пор не утратил вкуса к сворачиванию чужих шей – даже после заслуженного назначения на пост центуриона императорской гвардии. Что же касается нашей цели… Пусть ты и сенатор, но явно желторотый, не то давно бы сообразил, что вести себя надо осмотрительно.

Глаза преторианца, шагнувшего навстречу второму телохранителю, настороженно ощупывали мальчишескую фигурку. Кивнув едва ли не пятнадцатилетнему юнцу, он ткнул мечом в сторону мужчин в полном военном облачении, что живой стеной отсекали дальний конец улицы от любопытствующих зевак. Голос его был сиплым и грубым от бесчисленных команд, которые он привык отдавать в бою и на парадных смотрах.

– Что, щенок, никак решил храбрость показать? Вали, пока цел. Мои люди тебя не тронут – если, конечно, прямо сейчас бросишь меч и засверкаешь пятками. – Он подождал, следя за игрой чувств на почти детском лице. – Нет? – Едва не плача, «телохранитель» молча помотал головой, но так и не сдвинулся с места, то ли из гордости, то ли от страха. Преторианец усмехнулся. – Ну как хочешь. Да мои ребята все равно, поди, тебя прирежут. Забавы ради. А может, и оттого, что ты видел мое лицо. Кстати, сенатор, не хочешь к нам присоединиться? Ах да, ты же без оружия… На мой взгляд, только законченный глупец сунется в подобную ловушку, не прихватив с собой хотя бы крошечного лезвица, но, как говорится, кто не успел, тот…

И он шагнул вперед, небрежно отбив меч, вскинутый мальчишкой. Под его крепким кулаком хрустнули носовые хрящи юного упрямца. Без дальнейших помех и церемоний он вонзил свой гладиус в грудь беспомощной, не оправившейся от удара жертвы и сбил паренька навзничь, в быстро растекавшуюся лужу крови. Сенатор тем временем лихорадочно вертел головой, отыскивая путь к спасению. Однако двери и ставни всех лавчонок улицы был наглухо затворены, а убийца неторопливой, прямо-таки вальяжной походкой уже направлялся в его сторону.

Тут вновь заговорил высокий, в свою очередь пересекая булыжную мостовую, пока не очутился так близко, что сенатор смог разглядеть узкий шрам на левой щеке.

– Беда в том, сенатор, что своим болтливым языком ты приговорил не только себя одного. И я не имею в виду вот эту злосчастную парочку. Мне доложили, что у тебя есть молодая жена с младенцем, а коли так, боюсь, наш следующий визит будет по их душу. И сестры, говорят, имеются? Ах, отцы-сенаторы, когда же вы поймете, что если римский престол решает устранить угрозу, то выжигает все до последнего семени? Чтоб не осталось желающих искать отмщения.

Квириний беспомощно всплеснул руками; его голос дрожал от безысходности.

– А если я…

– Деньги? Нам? О-о, сенатор, тебе не хватит денег нас купить. Или, может, ты хотел воззвать к нашему человеколюбию? Сказать по правде, я сомневаюсь, есть ли оно у меня, зато за Хищника могу точно поручиться, что нет. Ему слишком сильно нравятся эти маленькие невинные развлечения, чтобы менять их на некое милосердие. Нет-нет, сенатор, думать о последствиях надо было раньше, еще до того, как ты заявился к преторианскому префекту Перенну с рассказом о виновнике смерти его сына. Дескать, убийца не кто иной, как беглый Марк Валерий Аквила, и что скрывается он под именем Марка Трибула Корва, а найти его можно в Тунгрийской когорте ауксилиев, несущей службу на севере далекой провинции, именуемой Британия… Взял и все это с ходу ляпнул.

Хищник тем временем чуть ли не носом уперся в лицо молодого аристократа, затем перевел взгляд вниз, на лужу урины, что растекалась вокруг чужих ступней. Покачал головой. В его голосе, теперь напоминавшем хриплый звериный рык, прорйзались нотки раздражения:

– А ну-ка возьми себя в руки! Где твое достоинство? Негоже мужчине встречать богов в таком виде!

Сенатор умоляюще вглядывался в жесткое, как гранит, лицо. Под тяжким грузом осознания близкой кончины у него подгибались ноги. Преторианец вскинул меч и многоопытной рукой погрузил его в шейную ложбинку у ключицы, бесстрастно следя, как Квириний медленно оседает на мостовую. Жизнь истекала из молодых глаз, как кровь, что алым родником хлестала из вспоротой артерии на белоснежный холст тоги.

Эксцинг скорбно покивал.

– Не перестаю удивляться, сколь многих людей может приговорить к смерти один неразумный болтун… Что ж, мой друг и соратник, надеюсь, у тебя еще много сил: ведь нас, боюсь, ждет долгий и хлопотливый вечер.