Конец времен приходился на среду, а Джек, похоже, его пропускал. Яростные волнения охватили каждый дюйм королевства, и все из-за какого-то Грегори , оттяпавшего у англичан чуть ли не полсентября. Джек просто в толк взять не мог, как это вышло, что какие-то там паписты начали вдруг совать нос в дела истинных христиан. Но властям почему-то вздумалось плясать под дудку живущих за морем лягушатников, итальяшек и прочего сброда. Джек никогда с ними не встречался, но понимал, что добра от них нечего ждать. И, как и все жители островов, решительно присоединялся к общему требованию: «Верните нам наши одиннадцать дней!» Этот девиз воспламенял не только сердца. На Пасху сожгли здание суда. В Плимуте моряков из Неаполя облили дегтем и обваляли в перьях. Но что бы там ни творилось в Девоне, чьи жители, как известно, думают тем самым местом, на котором сидят, Корнуолл обещал много больше веселья, и Джек никак не хотел довольствоваться небольшой заварушкой в деревне. Нет, он с другими лихими ребятами с мыса Зеннор собирался в Пензанс. Всего три часа ходу через поля, если поторопиться. Пензанс — большой город, Джек там дважды бывал. Куча народу, есть даже иностранцы! Всем им достанется, все получат свое!

Но… без него. Если ему не удастся избавиться от веревок.

Он напряг мышцы, пытаясь высвободиться, прекрасно при том сознавая, что никаких результатов это в очередной раз не даст. Еще бы! Его вязал Люти Тригоннинг, а тот, когда не искал олово, пробавлялся рыбалкой и знал толк в узлах. Хотя он и качал головой, и бормотал что-то себе под нос, но приказ сквайра выполнил, и не тяп-ляп, а на совесть. Джек Люти нравился, однако он вовсе не собирался вступать из-за него со своим патроном в конфликт.

Конец веревки этот умелец продел сквозь железное кольцо, плотно вогнанное в стену винного погреба, а потом обкрутил вокруг бочки. Длина поводка была достаточной, чтобы Джек мог стоять и даже добраться до ее содержимого. Что он и сделал, как только Люти ушел. Лег под кран и присосался к нему, однако вино в бочке кончилось, и в рот ему хлынула мерзкая жижа. Он и сейчас ощущал ее привкус во рту, а от кружки, в которую собирали опивки, отвратительно несло уксусом. Старая, в змеящихся по ней черных трещинах, она стояла под бочкой, и ей не было дела до того, что узнику хочется пить.

Что-то скрипнуло. Кто-то идет? Джек склонил голову набок. Наверху по-прежнему шла пирушка, слышались приглушенные крики, разудалое пение и стук кружек. Дядюшка, неожиданно забогатев, отмечал свой успех. Дункан Абсолют никогда не слыл трезвенником, но тут превзошел сам себя. Его собутыльники из Пламп Пидженз прибыли три дня назад и уезжать пока что не собирались. Это Джека нисколько не раздражало. Дядюшку много легче обвести вокруг пальца, когда он пьян. Но как же тогда вышло, что его вдруг поймали?

Джек сплюнул в угол, но во рту все равно было кисло. Он знал, как все вышло, и знал, кто его сдал. Крестер Абсолют, только и ждущий, как бы подстроить своему двоюродному братцу какую-нибудь пакость, наверняка за ним наблюдал. И когда Джек выскользнул из конюшни, чтобы присоединиться к намылившимся в Пензанс молодцам, его уже ждали.

Крестер. Вспомнив его самодовольную рожу, выглядывающую из-за спины багрового от возмущения дядюшки, Джек застонал и задергался в своих путах, но добился только того, что из крепко схваченных веревкой запястий опять пошла кровь.

Новый звук привлек внимание юноши: шум прибоя у мыса Зеннор. Волны, накатываясь, разбивались о берег. Джеку не надо было даже их видеть, чтобы понять, насколько они высоки, и это добавило горечи к его мукам. Раз уж ему не подфартило смыться в Пензанс, он, по крайней мере, мог бы спуститься на пляж и с закадычным приятелем Тривом Тригоннингом всласть там порезвиться. Главная хитрость тут была в том, чтобы успеть оседлать волну еще до того, как она начнет подниматься, а уж потом оставалось лететь с ней к берегу, выставив перед собой сцепленные в замок руки и вытянувшись в струну. Мчаться, заходясь от холода и восторга в бурной воде, извиваясь всем телом и выбирая момент, когда поднырнуть, когда вынырнуть из пенящейся соленой громады, чтобы расстаться с ней, плавно и мягко скользя животом по песку. И тут же вскочить, и, повернувшись, бежать навстречу новой войне, и повторять все это до тех пор, пока тебя, посиневшего и совершенно изнемогающего, не начнет бить озноб. Или пока волна не уйдет в море с добычей. Бывало и такое. Билли Уитс утонул в прошлом году, и на забаву наложили строжайший запрет, что только сделало ее еще слаще.

Опять что-то скрипнуло. Дверь в доме открылась, послышались чьи-то шаги. Джек напряг слух, пытаясь угадать, кто спускается в погреб. Дункан, чтобы наказать его? Или Крестер, чтобы позлорадствовать над его бедственным положением? В замке лязгнул ключ.

Дверь распахнулась.

— Морвенна!

Если бы Джек мог, он бы подпрыгнул до потолка. В дверном проеме, почти полностью закупорив подвал телесами, возникла экономка Абсолют-холла Морвенна Тригоннинг. Жена Люти, матушка Трива и самая лучшая женщина на земле.

— Ах, что он творит! — Морвенна поднесла пухлый палец к губам. — Не шуми и не приставай ко мне, ладно?

Она поставила лампу на бочку, потом выпростала из-под мышки пару массивных кувшинов и, выпрямляясь, потерла широкую поясницу.

— Они осушили все бочонки в дому, а теперь требуют пива. Потом снова возьмутся за бренди. Эта круговерть не закончится никогда. — Ласковая рука отвела с глаз узника волосы. — Как ты тут, Джек?

— Нормально, — ответил он, пытаясь улыбнуться.

— Как же, нормально.

Экономка печально вздохнула и, кряхтя, опустилась на пол, чтобы посидеть рядом с ним. Джек, несказанно довольный, притулил голову к необъятной груди.

— Я ненадолго, они помрут там без пива. Но погляди, что я тебе принесла.

Из полотняного мешочка, свешивавшегося с ее пояса, экономка извлекла нечто, похожее на огромную грушу. Джек, с утра не евший, закрутил носом.

— Булка с изюмом! — восторженно вскрикнул он.

— Я напекла их целую гору и одну ухитрилась стащить. Мне не велели кормить тебя, но, если ты съешь все до крошки, никто ничего не заметит… только вот руки я развязать тебе не могу.

— Да я об этом и не прошу.

— Но может быть, ты поешь так?

Морвенна сложила лодочкой руки и поднесла лакомство к его рту. Джек, склонив голову, принялся за еду, жадно откусывая большие куски от восхитительно вкусной сдобы и поспешно прожевывая изюмины, попадавшие на язык. Пока он насыщался, добрая женщина продолжала болтать.

— Ох, Джек, ну и глуп же ты! Опять, смотри, влип в передрягу! Сколько я тебе говорила, будь поумнее, терпи. Боже праведный, они пьют и пьют, и как в них только лезет? То клянут якобитов, то поднимают кружки за дам. Налакаются и, глядишь, примутся за тебя, мне даже страшно.

Три четверти булочки уже было съедено, и у нее появилась возможность, освободив одну руку, погладить любимца по голове.

— Чем больше ты дразнишь старого дурака, тем больше тебе же и достается. А уж сейчас он напился до одури, не знаешь, чего и ждать!

С набитым сдобой и сладкой ягодой ртом Джек промычал:

— Когда Дункан надирается, его рука устает очень быстро. Вот увидишь, большой трепки не будет.

Морвенна, волнуясь, покусала губу. Потом сказала:

— На этот раз выйдет не так. Он страшно зол и собирается сюда вместе с наследником. Пришло, говорит, время задать ему жару.

Чтобы скрыть страх, Джек усмехнулся:

— Ну уж, с наследником. Ничего он тут не унаследует. Крестер Абсолют точно такой же незаконнорожденный ублюдок, как я.

Морвенна легонько шлепнула его за грубое слово, потом погладила там, где ударила, и сказала:

— И мы тоже думаем, что этот мальчишка ничуть не лучше тебя. Но нашего мнения никто не спрашивает. Боже ты мой! — Ее голос понизился, перейдя в драматический шепот. — В этих землях нашли-таки олово, глубокую чистую жилу. Дункан Абсолют теперь богач.

Внезапно на лестнице послышалась брань.

— Где этот чертов эль? — вопросил грубый голос.

Джек, закашлявшись, отшатнулся к бочонку и торопливо облизал губы.

— Осторожно, отец, тут кривая ступенька.

Ответом на предупреждение были грохот падения и новый взрыв брани.

— Я помогу вам подняться, отец.

— Оставь меня, сын. Я в состоянии позаботиться о себе.

Эти слова были произнесены с горделивой кичливостью. Джек и Морвенна переглянулись. Захмелевший Дункан Абсолют и впрямь был безвреден, но становился настоящим чудовищем, когда делал вид, что не пьян.

Отец и сын, пошатываясь, вошли в погреб, тусклый неровный свет лампы подчеркивал схожесть их лиц. В роду Абсолютов, как правило, карликов не имелось, а Крестер здорово вымахал в последний год и почти догнал в росте папашу. Правда, черты его физиономии под копной золотисто-рыжих волос оставались еще полудетскими и были грубее, чем у отца. Скулы пошире, губы потолще. Мать Крестера была простой дояркой; разрешившись от бремени, она умерла. Дункан признал своего единственного ребенка, чем превратил жизнь Джека в ад.

Парочка одинаково щурилась, свесив внушительные носы, но породистость в облике старшего уже поблекла. Щеки пьяницы покрывала сетка лопнувших красных сосудов, седые волосы выбивались из-под сильно напудренного древнего парика, кудри которого развились, открывая куски воспаленной расчесанной кожи.

Дункан постоянно почесывал свою голову, этому занятию предавался он и сейчас, маленькими, возбужденно блестящими глазками ощупывая то Морвенну, то Джека. Крестер тем временем беззастенчиво пялился на своего кузена, тот попытался выдержать его взгляд, но, сидя на корточках, перевеса добиться не смог и отвел глаза в сторону. И узрел руку Дункана Абсолюта, крепко сжимавшую пучок длинных прутьев.

Джек нервно сглотнул, хотя во рту его было сухо. Одну розгу в порыве воодушевления дядюшка обломал бы на раз. Даже две розги означали бы скорое окончание наказания, но в кулаке старого остолопа их по меньшей мере пять, что сулило мало хорошего его, Джека, заду.

— Миссис Тригоннинг, — подчеркнуто официально заговорил Дункан, — почему вы прохлаждаетесь здесь, в то время как мои гости умирают от жажды? Уж не принесли ли вы этому оборванцу какую-нибудь еду?

Морвенна, уже стоявшая на ногах, опустила глаза.

— Нет, сэр, — пробормотала она еле слышно. — Я… я… просто пыталась вспомнить, какой эль вы заказали.

— Ну конечно же крепкий, миссис Тригоннинг. Не думаете же вы, что я способен оскорбить гостей слабым пивом?

— Нет, сэр. Я так не думаю, сэр.

— Вот и прекрасно. Тогда будьте любезны, займитесь делом. Вас ждут.

Морвенна неуклюже поклонилась и отошла в темноту. Крестер присел перед Джеком, деловито потрогал узлы, потом уставился на пол и замер.

— Крошки, отец.

— Крошки? — переспросил, всматриваясь, Дункан.

— И… — Мальчишка прищурился. — И изюмина, сэр.

— Изюмина?

Морвенна похолодела. Она уже наполняла второй кувшин.

— Изюмина, — повторил Дункан. — Мне кажется, мы только что ели что-то с изюмом, не так ли, Крестер?

— Да, отец. Булочки. Вы еще заметили, что они пересушены.

— Действительно. Да. А разве я не говорил… нет, разве я не приказывал, чтобы этого негодяя никто не кормил?

— Приказывали, отец.

— Так, — произнес Дункан Абсолют, и его голос задрожал. — Оказывается, мне здесь не подчиняются.

Второй кувшин был наполнен. Морвенна уже разгибалась, когда Дункан ее пнул. Его шатнуло, удар получился не сильным, однако женщина охнула и покачнулась, едва сумев удержать кувшины в руках.

— Оставь ее, — закричал Джек.

И получил оплеуху.

— Неси гостям пиво, непокорная баба, — промычал злобно Дункан.

Он вновь примерился пнуть ослушницу, но промахнулся, и Морвенна, опечаленно оглянувшись на Джека, ушла. Она ничем не могла помочь ему. Совершенно ничем. Напротив, ее вмешательство лишь еще пуще разъярило бы старого самодура.

— А теперь ты, ублюдок! — Столь ласково Дункан обращался исключительно к Джеку. — Так ты, значит, хотел сбежать с бунтовщиками в Пензанс? Чтобы обесчестить род Абсолютов еще больше, чем твой отец, соблазнивший твою мать? Что ж, у меня есть свои способы тебя урезонить. Их пять, и каждый, поверь мне, надежен.

Он потряс кулаком, демонстрируя розги. Свежие, гибкие, срезанные в молодой березовой рощице. Братец постарался на совесть, подумал с горечь Джек.

— Разверни его, Крестер, — велел добрый дядюшка, кладя пучок прутьев на бочку. — Разверни его и держи крепко.

Как ни странно, братец не шевельнулся.

— Отец, позвольте напомнить вам о том, что вы мне обещали.

— Обещал? — проревел Дункан. — Делай, что сказано, сын, иначе не поздоровится и тебе.

Крестер, однако, не двинулся с места, и в душе Джека всколыхнулась надежда. Настроение старого идиота менялось сто раз на дню, и его гнев сейчас вполне мог хлынуть в новое русло.

— Но я, отец мой, всего лишь забочусь о вас. Зачем вам утруждать себя, когда наверху ждут друзья и добрый эль, хорошо утоляющий жажду? Позвольте, я накажу его сам.

Дункан облизнулся, и на лице его заиграла улыбка.

— Я обещал тебе это?

— Да, отец, обещали.

— Что ж, я умею держать обещания, сын. Я — Абсолют, а сегодняшний день особенно знаменателен для Абсолютов. И так как ты весьма скоро станешь Абсолютом во всех отношениях, тебе уже следует брать некоторые мои обязанности на себя. — Он громко икнул. — Например… заботу о… воспитании побочной родни.

— Для меня будет честью выполнить свой долг.

Понимающе улыбнувшись, Дункан вручил Крестеру розги.

— Выпори его хорошенько, сынок. Задай ему настоящую трепку.

— О, я не подведу вас, отец!

Даже не глянув на Джека, Дункан направился прочь из подвала. Ступенька, доставившая старому пьянице некоторые неприятности на спуске, опять его подвела. Дункан упал, изрыгая проклятия, и продолжал оглашать ими воздух, пока наверху не захлопнулась дверь.

— Что ж, милый братец. — Кестер с улыбкой присел на ближайший бочонок. — Ты у меня попляшешь, поверь.

Джек попытался найти достойный ответ, но вид разбираемых кузеном прутьев вышиб все мысли из его головы. Следя за каждым движением Крестера, он вдруг осознал, что оценивает достоинства каждой розги почти столь же придирчиво, как и тот.

В конце концов розга номер пять легла между номером два и номером три, и Крестер встал, чтобы снять камзол.

— Я не виню тебя, Джек, — сказал, зевнув, он. — Всякому бы захотелось поглазеть на потеху. Говорят, в Пензансе все законники попрятались по домам, но их, несомненно, выковырнут из нор. Проучить тех, кто лижет Папе зад, самое разлюбезное дело.

Крестер вздохнул, пристраивая камзол на крюке возле двери, потом принялся распускать узел платка.

— Я и сам был бы там, если бы мог пропустить торжество.

Платок наконец был стянут с шеи и аккуратно повешен на тот же крюк.

— А торжество-то нешуточное, — продолжил Крестер. — Ты ведь слышал о залежи? Говорят, она самая крупная из всех, обнаруженных в нашей местности за полвека. Все считают, что будущее нашей семьи обеспечено. Вернее, части нашей семьи.

Он ухмыльнулся и потянулся за первой розгой.

— Какой это части? — спросил быстро Джек.

Кузен, похоже, намеревался приступить к экзекуции, не откликаться и дальше было бы глупо.

— Меня, паренек. — Крестер наклонился и заглянул брату в глаза. — Вот уж воистину, если везет, так во всем. Знаешь, что происходит над нами? — Он покосился на потолок, откуда неслось нестройное пьяное пение. — К гостям отца соизволил присоединиться викарий. Его сан ничуть не мешает ему надираться. Он пьет не меньше других. А возможно, и больше. Он тоже радуется удаче нашей семьи. Ибо отец собирается сделать хороший взнос в церковную кассу. Это плата тому, кто оказал нам услугу. Тому, кто добавил кое-что в брачный реестр. — Его голос упал до шепота, а губы приникли к уху узника. — Тому, кто присягнет, что поженил сэра Дункана Абсолюта с моей бедной матерью. До моего рождения, разумеется. Тебе это говорит о чем-нибудь, а?

Он выпрямился, взмахнув розгой, и опять ухмыльнулся.

— Так-то, милый мой Джек. Теперь единственным ублюдком на земле Абсолютов останешься ты. До тех пор, конечно, пока у меня не заведутся свои ребятишки. Думаю, что законными из них будут не все.

Джек вздрогнул, и не от посвиста розги. Боль порки, какой бы жестокой та ни была, пройдет, шрамы затянутся, но с тем, что случилось, поделать ничего было нельзя. Нарушилось хрупкое равновесие, благодаря которому ни один из молодых Абсолютов не имел особенных преимуществ перед другим. Даже несмотря на то, что отец Крестера, Дункан, был старше и официально носил титул барона, а Джеймс, отец Джека, являлся всего лишь беспутным военным, нашедшим себе любовницу в Лондоне и проживавшим с ней там по сей день.

Мысль о родителях взволновала его, хотя он их почти не помнил. В памяти всплывало лишь зеленое платье матери, к которому он прижимался, когда эта парочка покидала Зеннор. Налегке, оставляя своего отпрыска в одиночестве выносить позор. Горечь обиды была такой острой, что у Джека вдруг защипало в глазах. Он отвернулся, но недостаточно быстро.

— Что? — Крестер схватил его за плечо. — Ты, никак, плачешь? Плачешь, не так ли? Вот это номер — плачущий Джек Абсолют. — Он выпрямился с издевательским смехом. — Что ж, этому следует отдать должное. — Голос его странным образом завибрировал. — Я скажу тебе, Джек, как мы поступим. Раз уж мне выпало счастье, то пускай и тебе повезет. Ты сам оголишь свой зад и будешь стоять очень смирно. Я изломаю три ветки, и на том все закончится. А не сделаешь этого, измочалю все пять.

Джек поднял глаза, оценивая предложение. Две розги — это выигрыш, и немалый, если, конечно, Крестер не врет. Можно бы согласиться, но издевка в глазах кузена была слишком уж оскорбительной.

— Я скажу тебе, Крестер, как мы поступим. Я отлуплю тебя. Прямо здесь и сейчас.

Опущенная розга застыла.

— И как, интересно, ты собираешься это проделать? Ты, похоже, забыл, что ты связан.

— А ты развяжи меня, если не трус.

Вот так у них все и шло. Они дрались уже тысячу раз, но Крестер был покрупнее, а Джек поувертливее. И в последнее время брал у Люти уроки борьбы. Это давало ему некоторое преимущество на открытом пространстве, однако в тесном подвале оно сходило на нет. Крестер, тоже соображающий, что к чему, вполне мог завестись на подначку.

Но почему-то не заводился, и Джек попытался его подогреть.

— Я уже клал тебя на лопатки, заставляя молить о пощаде. Почему бы мне это не повторить?

Глаза Крестера быстро забегали туда-сюда, промеряя площадь подвала. Для бросков тут было тесновато, однако для кулаков в самый раз. Он выше Джека и тяжелее, он с ним справится одной левой. И основательно поколотит, а потом еще выпорет. По всему выходило, что вызов можно принять.

Джек, заметив, что наживка проглочена, едва сдержал радостную улыбку.

— Хорошо, я тебя развяжу. Если ты поклянешься, что честно расскажешь ребятам, как я тебя отмутузил.

Недавняя драка нанесла урон боевой репутации Крестера. Пора было отыграться, вернув себе вес.

— Согласен.

Джек выпалил это чересчур быстро, и Крестер напрягся.

— Только смотри, без своих штучек.

Он сжал кулак и выпирающими костяшками пальцев двинул противника по предплечью правой руки. Джек охнул и получил новый удар — уже в левую руку.

— Теперь мы на равных, а, Джек?

Узлы рыбака оказались слишком крепкими для новоявленного молодого барона, и он выдернул из-за пояса небольшой нож. Как только разрезанные веревки упали и Джек принялся разминать затекшие, кисти, Крестер ногой провел на полу черту, а потом, отступив за нее, принял стойку боксера.

— Ну, ублюдок. Становись. Тебя ждут.

Руки Джека нестерпимо болели. После мастерски нанесенных ударов он сомневался, что сможет вообще их поднять. А поднять было необходимо, и он продолжал разминать мышцы, понемножку сдвигаясь к кружке с остатками перебродившего в уксус вина.

Заслышав его сдавленный стон, Крестер рассмеялся, и Джек, подхватив посудину с пола, выплеснул ее содержимое братцу в лицо.

План сработал. Крестер пронзительно завопил и завертелся на месте, зажимая руками глаза. Потом попытался схватить беглеца, но Джек на бегу отлягнулся, угодив каблуком во что-то мягкое. Он уже мчался вверх по щербатым ступенькам, когда его догнал новый крик.

Дверь погреба пряталась под пролетом главной лестницы особняка. Подгоняемый воем, несущимся снизу, Джек выскочил в парадный холл, поскользнулся и… сшиб с ног бредущую к погребу экономку.

— Господи! — ахнула та, медленно валясь на спину и роняя кувшины.

Один кувшин, покрутившись на полу, быстро затих, второй покатился к дверям гостиной, где с грохотом раскололся, распахнув приоткрытую створку. Джек, тяжко ворочаясь в складках юбок Морвенны, устремил взгляд в проем. Около дюжины красномордых мужчин пялились на него с отвисшими челюстями, а самый багроволицый, ошеломленно моргая, взревел:

— Сбежал! Мерзавец! Ублюдок! Сбежал! Где мой сын? Отвечай, недоносок! Он жив?

Жив, мог бы ответить Джек, ибо слышал, что подвывания Крестера приближаются. Красномордые пьяницы понемногу зашевелились. Дункан Абсолют, отбросив стул задом, оперся на стол. Ситуация становилась отчаянной, однако ватные руки подростка не могли разгрести вороха плотной ткани, а ноги его безрезультатно елозили по гладкому полу.

— Джек! — прошипела Морвенна. — Кухня открыта. Беги.

Он повернул голову. В глаза ему бросились охваченные красными язычками поленья, пышущие паром горшки и цыплята на вертелах. Но за всем этим виднелось нечто более соблазнительное, чем снедь, по которой страшно истосковался его голодный желудок. Джек увидел свободу: небо в проеме черного хода и уходящие к горизонту поля.

Он встал на колени. Его дядя, рыча, оттолкнул викария, тот с умиротворенным вздохом повалился на стоящий под стенкой диванчик. За спиной что-то хлопнуло, из-под лестницы вывернулся оклемавшийся Крестер, и Джек, вскочив на ноги, побежал.

Вслед ему летел разраставшийся гомон, но на дворе было тихо, а перелезть через запертые ворота не составляло труда. Он уже перекатывался на ту сторону, когда его нагнал крик Дункана:

— Эй, на псарне! Спускайте собак!

Страх подстегнул его. Джек на едином дыхании одолел три сотни ярдов каменистой тропы и с маху выскочил на широкий проселок. Справа находился Зеннор, слева — Сент-Ивз. И там и там имелись дома и множество мест, где можно спрятаться, но бежать бы пришлось по дороге, на которой нельзя и надеяться ускользнуть от лошадей и собак. Был вариант повернуть к морю, к утесам, но их легко оцепить, и убежище превратится в капкан.

Пока он раздумывал, тявканье своры усилилось, а по брусчатке двора застучали копыта. Надо было на что-то решаться! Впереди простирались поля. С ручьями, с разбросанными прихотливо кустами, вдоль и поперек перегороженные стенками, сложенными из камня. Стенки эти не представляли особой преграды для всадников, однако прыжки через них могли притомить лошадей. Но не собак, что было проблемой. Нет, не злость гончих страшила его, наоборот — их любовь. Догонят, собьют с ног крепкими, сильными лапами, начнут лизаться, валять по земле.

Он вскарабкался на первую стену. Поле за ней было длинным, шагов в четыреста, и шло под уклон. Джек помчался вниз, резво перебирая ногами, но у лощинки его ждал сюрприз. Ранним осенним дождям вздумалось превратить змеившийся там ручеек в подобие речки, и ему пришлось пометаться по берегу в поисках места, удобного для прыжка. Он прыгнул, но неудачно, нога завязла в грязи. Пока вытаскивал, сзади послышался окрик:

— Стой, недоносок! Он там! Он внизу!

Оглянувшись, он заметил Крестера, выглядывающего из-за стены. Грумы растаскивали загонные жерди. В брешь повалили собаки, всадники, слуги, а поле за ручейком круто шло вверх. Джек тяжело дышал, взбираясь по склону, его подгоняли крики «ату!» и храп лошадей. Кто-то затрубил в рог, громко и невероятно фальшиво. Наверняка Крестер — слух у него был отвратительный… как и голос. Как и улыбочка. Джек припомнил злорадную улыбочку братца и птицей взлетел на вершину холма.

Возможно, я и бастард, но бастард, умеющий бегать!

У ног его веером расстилались три поля. Левое заросло молодым леском. Для всадников это, конечно, помеха, но те могут и спешиться, а гончим заросли нипочем. Среднее поле пересекали ряды сметанного в валки сена. Будучи очень высокими, эти валки вполне годились для игры в прятки, а вид и запах кроликов, деловито прыгавших между ними, способны были сбить с толку любую собаку. Джек уже дернулся, чтобы кинуться к ним, но в последний момент бросил взгляд на правую пустошь. Огромная, она выглядела не так, как обычно, и ему понадобился еще миг, чтобы сообразить почему. Сообразив, он радостно охнул.

Пустошь была изрыта свежими шахтами. Новую залежь олова, назначенную способствовать дальнейшему процветанию семьи Абсолютов, обнаружили именно здесь. Шахты пробные, а значит, извилистые и глубокие, собаки туда не сунутся. Да и людям вряд ли захочется лезть в ненадежные узкие норы. А Джек полезет, он не боится, он играл в таких ямах всю жизнь. Он забьется поглубже и переждет, а как выбираться — подумает позже.

За спиной беглеца послышались возбужденные крики. Джек оглянулся. Гончие прыгали через нижнюю стену. Вместе с ними барьер с лету брали и всадники. Не все, но по меньшей мере человек пять. Возглавляли отряд Дункан с Крестером, и Джек побежал. Не глядя под ноги, весь поглощенный стремлением к цели, за что был тут же наказан. Носок ботинка его зацепился за камень, и он кубарем покатился по жесткой траве. Падение было замечено, крики сделались громче, и Джек опять заработал ногами, теперь уже осмотрительно шаря глазами перед собой.

Преследователи нагоняли, а до ближайшего отвала породы была еще добрая сотня шагов. Джек наддал, но земля перед ним разошлась, и он резко затормозил, едва не свалившись в заросшую травой яму. Футов шесть в ширину, двенадцать в длину и примерно столько же в глубину, она представляла собой большую ловушку, поскольку густая зеленая поросль делала ее почти неприметной. Похоже, кто-то когда-то затеял копать тут шахту, но бросил. Обогнув коварную выемку, Джек помчался дальше, уже мало надеясь на то, что ему удастся спастись. Шансов уйти от погони практически не оставалось, но он был не из тех, кто сдается, да и потом, на милость со стороны родственничков рассчитывать было нельзя. Дункан еще так себе, но Крестер вконец разъярен. Для него братец теперь — загоняемая на конной охоте лисица, а сам он — удачливый ловчий, которому предстояло пролить ее кровь.

Беглец уже был в двадцати ярдах от спасительной шахты, когда его игриво тяпнула за руку первая гончая. Демельза — самая замечательная и самая быстрая из местных сук. Миг — и вокруг запрыгали остальные собаки. Джек замедлил шаг. Все было кончено. Он судорожно вздохнул, но тут в громкий лай вплелись новые звуки. Сначала пронзительно взвизгнула лошадь, потом закричал человек:

— Боже!

Этот крик перекрыл все другие шумы. Джек обернулся и увидел своего дядюшку, падающего через голову скакуна в заросшую зеленью яму. Жеребец, должно быть, заметил ее слишком поздно: его передние ноги взбивали воздух, а задние, проседая, скользили по глине. Животное напрягало все силы, пытаясь за что-нибудь зацепиться, но гибельное скольжение продолжалось. Спустя мгновение Дункан Абсолют исчез из виду, и жеребец с жалобным ржанием покатился за ним.

Раздавшийся снизу вопль оборвался почти моментально, его сменил дикий визг обезумевшего от ужаса скакуна.

Все это произошло так быстро, что Джек не успел испугаться. Он открыл рот, потряс головой и в окружении своры собак побежал к яме-ловушке.

Там поднялась суматоха. Ошеломленные всадники пытались справиться с перепуганными лошадьми, брыкающимися, встающими на дыбы и дико вращающими выкаченными от страха глазами. Одна из них развернулась и пустилась по полю вскачь, унося с собой седока, тщетно дергавшего поводья. Обезумевшая кобылка перемахнула через дальнюю стену и растворилась вдали, а к месту трагедии уже подбегала толпа работников, среди которых был и Люти Тригоннинг.

Джек упал на колени с одной стороны заброшенного раскопа, Крестер — с другой. Оба подростка одновременно склонили головы и пришли в ужас от того, что открылось их взорам.

Раскоп был не обрывистым, но очень узким внизу, и жеребцу там было не повернуться. Кроме того, Джек мгновенно определил, что у него сломана по крайней мере одна нога. В обычных условиях лошади с таким повреждением лежат смирно. В обычных, но отнюдь не в таких. Не когда копыта их задраны, а под ними мертвец.

Жеребец, извиваясь, ворочался с боку на бок, пытаясь подняться. Тело Дункана Абсолюта безвольно моталось под ним.

— Отец! Отец! — кричал Крестер, то простирая к родителю руки, то зажимая ладонями уши.

Люти Тригоннинг выругался, затем повернулся к одному из хозяйских гостей.

— Дайте мне пистолет!

Тот неловко раздернул седельную кобуру. Удостоверившись, что полка оружия забита порохом, Люти спустился в ров.

— Чок-чок-чок, — бормотал он увещевающе, но жеребец не слышал его.

С искаженным лицом Люти взвел курок, приставил дуло ко лбу животного и нажал на спуск. Последний раз встрепенувшись, жеребец приподнялся и рухнул — его конечности судорожно задергались.

Внезапная тишина ударила по ушам, острый запах пороха забил Джеку ноздри. Когда дым рассеялся, стало видно, как Люти тянется через недвижную шею лошади к шее мужчины. Несколько бесконечных мгновений он пытался нащупать пульс, затем, найдя взглядом кюре, покачал головой.

— Господь явил Свое милосердие и упокоил его, — пробормотал растерянно тот.

Ноги Джека вдруг затряслись, и он мешком осел на землю, точно так же как Крестер — его брат и враг. Народу вокруг все прибывало. Возле ямы уже вертелся в окружении босоногой команды сын Люти, Трив.

— Трив, — окликнул его отец. — Сбегай с ребятами к шахте. Там есть небольшая лебедка. Снимите ее с треноги и принесите сюда.

Крестер с трудом поднялся на ноги.

— Ну что там, Люти?! С отцом все в порядке, не так ли? Надо кликнуть врача, вот и все. И убрать с него эту тушу! Он живо поправится, да?

Люти опять посмотрел на кюре. Тот подошел к Крестеру и положил руку ему на плечо.

— Боюсь… сын мой… как это ни прискорбно, я должен сказать…

— Нет! — Крестер сбросил руку священнослужителя, глаза его лихорадочно заблестели. — Мой отец жив. Ему досталось, но все будет нормально, когда мы стащим с него Громовержца. — Он с мольбой посмотрел на дно выемки. — Скажи им, Люти. Скажи.

Голос Люти был тихим, но четким:

— Он мертв, Крестер. Крепись. Такова воля Господа. Он ушел от нас в лучший мир.

— Нет!

Крестер обвел окружающих непонимающим взглядом. Все опускали головы и отворачивались. Все, кроме Джека. Он, движимый чувством искреннего сострадания, выдержал его взгляд.

— Мне жаль, Крестер. Правда. Мне очень жаль.

Но Крестер соболезнований не принял.

— Это все ты! — вскричал он. Губы его затряслись. — Ты убил его! Ты мне ответишь.

Люти выбрался из раскопа.

— Нет, сынок. Возьми себя в руки. Это несчастный случай. Никто тут не виноват.

Крестер оттолкнул его руку.

— Нет! Он — убийца! Он специально заманил его на это поле. К этой яме, чтобы отец в ней погиб. — Дрожащий голос подростка сорвался на визг. — Хватайте его! Я выдвину обвинение, а вы подтвердите, что так все и было.

Поскольку никто не двинулся с места, он в ярости топнул ногой:

— Раз отец мертв, значит, я здесь хозяин! Все вы теперь зависите лишь от меня. Будете мне перечить, я сгоню вас с земли. Хватайте его! Возьмите на мушку! Иначе он опять удерет.

Все молчали. Крестер скрипнул зубами, потом повернулся и побежал к лошадям.

Люти глянул на Джека.

— Пойдем, что ли, парень. Все видели, как это вышло. Никто тебя не винит. Посидишь денек-другой под замком, пока твой кузен не остынет. Как-никак, — тут рудокоп покраснел, — он наш новый сквайр.

— Да, паренек. Потерпи. От тебя не убудет, — загомонили в толпе, и двое-трое мужчин потихоньку пошли в обход ямы.

Крестер выдернул из кобуры пистолет.

— Взять мерзавца! Утром чуть свет я отправлюсь к судье. Отвести его в погреб.

Усталый, голодный, ошеломленный перипетиями дня, Джек плохо соображал, в чем все пытаются его убедить. Сам он жаждал лишь одного — оказаться на кухне, похлебать горячего супа и свернуться калачиком возле пылающего очага. К тому же ему не хотелось, чтобы у кого-нибудь были из-за него неприятности. У Люти, у Трива, у остальных. Он спокойно дал бы себя увести, если бы не последние слова Крестера. Услышав их, Джек попятился. Нет, будь что будет, а в погреб он не вернется. Он уже день промаялся там в ожидании неминуемой порки. А теперь, надо думать, его ждет не порка — расправа.

Поэтому Джек повернулся и побежал. Позади грохнул выстрел, но свиста пули не было слышно. Похоже, кто-то сбил руку стрелка. Тяжело дыша, Джек взбирался по склону. Никто за ним не скакал. За спиной вообще царила странная тишина, и лишь на гребне холма до него долетел надтреснутый голос кузена:

— Тебя повесят, Джек Абсолют. Клянусь, я это увижу!