Глава 13
Видение Агуны

Гадание на дыме было любимым гаданием правителя. Ему нравился запах сушеных трав, которые жгла Агуна, и нравилось всматриваться в причудливые извивы дымовых струй, находить в них какие-то знакомые очертания.

– Я вижу то-то и то-то! – говорил Явал.

Агуна, улыбаясь про себя, толковала увиденное правителем. Само гадание было всего лишь поводом к тому, чтобы преподнести правителю то, что ей хотелось преподнести ему. Не придешь и не скажешь: «О, правитель наш, сделай так-то и так-то, потому что мне от этого будет такая-то выгода». Такое можно сказать лишь однажды. Сказать и сразу же после этого лишиться головы. Агуна дорожила своей головой, своей умной головой, своей красивой головой, своей единственной головой и не собиралась ее лишаться. Вот и приходилось дурачить правителя, вглядываясь в едкий дым, нещадно щипавший глаза. Впрочем, и от этого была своя польза, потому что слезы, выступавшие на глазах Агуны, Явал считал доказательством истинности ее слов. Он часто повторял: «Я верю только слезам! Их не подделать!».

Услышав, что рассказывали во дворце о поездке Я вала к Ковчегу, Агуна вдруг догадалась, что и зачем строит Ной. Любой бы из обладающих умом мог бы догадаться, но что поделать, если во дворце из умных только Агуна.

Ной с сыновьями строит Ковчег на суше?

Строит на совесть, все говорят, что, несмотря на свою незаконченность, Ковчег выглядит впечатляюще?

И рядом нет воды, подходящей для такого Ковчега?

И колес на нем нет, чтобы ехать по суше?

А Ной с сыновьями строят его, не жалея ни сил, ни времени, ни денег?

Прежде, чем объявлять его безумцем, нужно подумать – для чего может сгодиться Ковчег, который строят на суше? В каком море ему предстоит плавать? Что так вот, сразу, не испытав никаких потрясений, четверо взрослых мужчин потеряли разум? И их женщины тоже? Странно все это…

Если Ковчегу не суждено плавать по воде и ездить по суше, то он может плавать по воздуху! Ной строит летучий корабль! Ох, и хитер же он! Думает, что обманул всех, притворяясь простаком!

Летучий корабль заключал в себе тайну, и тайна та сулила огромные возможности тому, кто сумеет проникнуть в нее. Будь у Агуны возможность, она бы завладела летучим кораблем одна, без правителя, но такой возможности не было. Так часто случается, когда ум у одного, а сила, власть – у другого. Приходится терпеть.

«Ничего, – утешала себя Агуна. – Явал все равно не сможет проникнуть в тайну корабля. Он только устранит преграды с моего пути!».

Правитель Явал был глуп, но хитер и чутье имел звериное, иначе бы недолго он пробыл правителем. Те, кто замышлял недоброе против него, быстро оказывались в руках палача. Перед тем как предстать перед Явалом, Агуна старательно изгоняла из головы все лишние помыслы, чтобы случайно не выдать себя взглядом или словом.

Нельзя было прийти и сказать правителю: «О, правитель мой! Ты не догадался, а я догадалась, что Ной строит летучий корабль!» Но вот увидеть в дыму, как постройка Ноя поднимается вверх и улетает – это можно. В гадании правителю можно открыть все, что угодно, не боясь его гнева. Духи говорят, а Агуна всего лишь передает сказанное ими так, чтобы было понятно правителю.

Вглядевшись в дым попристальнее, Агуна притворно ойкнула, выражая свое удивление и воскликнула:

– Что это?! Быть такого не может!

Сосчитала в уме до семи, давая разгореться любопытству Явала и продолжила.

– Летучий корабль! Вот, что Ной называет Ковчегом! Он и домочадцы его заходят, и корабль поднимается в воздух! Вот он уже так высоко, что до солнца ему ближе, чем до земли! Вот он улетает!

– Куда улетает? – спросил Явал, удивлению которого не было предела.

– На восток! – ответила Агуна. – На восток летит корабль… Очень быстро летит…

Сказав, что хотела, Агуна накрыла жаровню с тлеющими травами медной крышкой и встала напротив правителя, ожидая, что он ей скажет. Явал вертел головой, цокал языком и хлопал себя ладонями по ляжкам – удивлялся. Потом он застыл ненадолго, не иначе как обдумывал, какая польза может быть от летучего корабля. Посветлев лицом (много, очень много пользы можно извлечь из такого чуда), Явал спросил:

– Это и вправду был летучий корабль?

– Я видела его так явственно, как вижу нашего правителя, – с поклоном ответила Агуна.

– А я также явственно видел его лежащим на земле! – сварливо сказал Явал. – И сделан он не из пуха, чтобы парить в воздухе, а из тяжелого дерева. Как он может взлететь? Или Ной приделал к нему крылья?

– Крыльев я не видела, – ответила Агуна, которая на самом деле ничего не увидела в дыму, кроме дыма. – Но летучий корабль не птица, чтобы летать при помощи крыльев. Нужно заклинание или амулет. Ной достроит корабль, скажет заклинание или же войдет в него с амулетом в руках и улетит.

– Зачем ему такой корабль? – спросил Явал. – Куда он хочет улететь?

– Если судить по тому, что я увидела, Ной полетит на восток, а зачем – мне неведомо, о, правитель! Дым показывает ровно столько, сколько считает нужным. Возможно, во время следующего гадания…

– Что он может получить от этого корабля?! – начал размышлять Явал. – Может возить на нем торговые грузы и иметь великую выгоду, ведь не надо тратиться на корм животным, плату караванщикам, и можно оборачиваться быстро, пролетая над реками и горами… А еще он может завоевать какую-то местность, пролетая над ней и осыпая воинов стрелами из-под облаков…

– А еще может спуститься и сказать – вот я, живой бог, спустился к вам, поклоняйтесь же мне! – добавила Агуна, думая о том, что ей бы только завладеть летучим кораблем Ноя, а там…

Только бы завладеть. Она завладеет и улетит, куда ей вздумается, оставив правителя в дураках. Хорошо бы еще и из казны его прихватить ценностей, Явал от этого не обеднеет, а если и обеднеет, то ей-то что до того!

«Агуна поможет мне узнать тайну управления летучим кораблем, – думал в это время Явал, прищуривая глубоко посаженные глаза свои так, что они превратились в узкие щелочки. – А потом я сразу же избавлюсь от нее, чтобы тайна эта великая была ведома только мне! Прикажу распотрошить ей чрево и погрею в нем свои ноги, так я смогу забрать себе ее силу провидения!»

Две змеи кругами ползали друг возле друга, не ведая о том, что деяния их уже взвешены, срок исчислен, конец предопределен и суждено им окончить свое существование в один день.

– Я прикажу пытать Ноя! – на грудь снова легла тяжесть, но Явал, охваченный предвкушением обладания чудесным кораблем, смог преодолеть ее. – Я выбью из него тайну, если он не поведает мне ее добровольно! А потом…

Чья-то холодная рука взяла Я вала за сердце и крепко сжала. Явал охнул и предпочел не только не договаривать, но и не додумывать того, что будет потом…

– Палачи правителя искусны в своем ремесле, но, побывав в их руках, Ной не сможет достроить летучий корабль, – сказала Агуна, кланяясь правителю и замирая в согбенном положении, дабы унижением смягчить дерзость свою.

– Ты говоришь истину, – хохотнул Явал, подбиравший себе в палачи самых бессердечных из числа свирепых. – Палачи развязывают языки и причиняют увечья, таково их ремесло. Пусть Ной достроит свой летучий корабль, а я прикажу следить за ним и еще прикажу, чтобы его схватили, когда корабль будет готов, но не раньше… Лучше бы, чтобы у него был амулет, а не заклинание. Амулетом проще завладеть… Нет, именно потому лучше, чтобы это было заклинание… Я встану у корабля и велю привести Ноя и всех домочадцев его. Если Ной не скажет заклинания добровольно, я велю отрубить голову его старшему сыну, если он будет продолжать запираться, то лишится головы средний сын. Сыновей у Ноя трое, он не допустит, чтобы погибли все! Да, именно так я и поступлю. А Ноя возьму с собой в корабль и сброшу с высоты вниз где-нибудь в безлюдном месте, чтобы не осталось ни могилы его, ни памяти о нем. Все будут говорить: «Мудрейший из мудрых Я вал, повелитель подлунного мира, построил летучий корабль». Будут удивляться чуду и восхищаться моей мудростью!

– Именно так, повелитель! – подтвердила Агуна и, наконец-то, позволила себе распрямить затекшую спину.

– Власть моя станет безграничной… – мечтал вслух Явал. – Куда не смогут дойти мои воины, туда долетят они, чтобы утвердить мою власть!

«Увидела кошка мышь и начала уже облизываться, но спустился с неба коршун и схватил мышь под носом у кошки, – ехидно подумала Агуна. – Мы еще посмотрим, кому достанется летучий корабль Ноя! Мы еще посмотрим, чьей мудростью будут восхищаться!»

Лицо Я вала расплылось в улыбке. То было очень редкое зрелище, которое мало кому доводилось видеть. Но очень скоро улыбка исчезла.

– Я же повелел бросить Ноя с сыновьями в яму и как раз собирался придумать для них наказание, достойное их дерзости! – вспомнил Явал. – Как мне отменить мое решение? Люди скажут: «Наш правитель выжил из ума, сегодня он велит бросить в яму, а завтра отпускает» – и перестанут бояться меня! «Сегодня наш правитель велит бросить в яму, а завтра велит отрубить голову» – вот как должны говорить подданные! Я в затруднении, Агуна!

– Кого интересует этот безумец, чтобы вспоминать о нем и интересоваться его судьбой, – пренебрежительно скривилась Агуна.

Явал уловил совет, скрытый в ее словах.

– Проявить милость к безумцу можно. Лишенные ума уже наказаны, незачем наказывать их повторно. Я так и скажу: «Дарую милость свою безумному Ною, пусть видят все, что Явал не только карает, но и милует»!

– Это еще больше расположит к правителю сердца подданных! – елейным голосом «восхитилась» Агуна. – Они скажут: «нет добра нигде, кроме как у правителя нашего, да живет он вечно и вечно правит нами»!

– Быть по сему! – решил Явал. – Иди и скажи, чтобы ко мне позвали писца и скорохода. Нечего этим лодырям отдыхать на моем содержании! Пусть завтра же продолжают работу!..

К зловонию привыкаешь быстро. Вот оно досаждает, да так, что невозможно вздохнуть полной грудью, а вот уже его нет – исчезло неизвестно куда. Воду стражник спускал дважды, хлеб принес не черствый, а свежий, да добавил к нему вяленой козлятины, ценной тем, что жевать ее надо долго, пока пожуешь – уже сыт. Еду стражник не швырял вниз, а завернул в какое-то тряпье, ветхое, но чистое, и спустил на веревке. Но когда Ною захотелось поблагодарить стражника и расспросить его о том, как его зовут, откуда он родом и знает ли он какое другое ремесло, кроме этого, стражник тут же посуровел и грубовато прикрикнул на Ноя, советуя замолчать. Ной огорчился – еще не совсем потерянный человек этот стражник, есть в нем проблески добра, но не желает он повернуться к добру еще больше.

Внизу на стене был выступ, на который можно было присесть, небольшой и не очень удобный, но достаточный для отдыха. Ной настаивал, чтобы сидеть всем по очереди, но сыновья наотрез отказались садиться, заявив, что если не будет сидеть он, отец их, то не сядет никто.

Когда Ной сел, Сим и Иафет встали по бокам от него, предохраняя его своими телами от падения, а Хам встал напротив и начал рассказывать разные интересные случаи из жизни, те, что видел сам, и те, о которых только слышал. Рассказывал Хам хорошо – менял голос, подражая тем, о ком шла речь, где надо хмурился, где надо – улыбался. Его рассказ был не столько рассказом, сколько представлением нескольких актеров. «Какой он искусный лицедей, – думал Ной, – как он владеет лицом и голосом, как искусно притворяется. Если закрыть глаза, то можно подумать, что слышишь нескольких людей, а не одного Хама… Такой человек, если захочет обмануть, то легко обманет. Ох, как же тяжко мне подозревать его…»

Вдруг захотелось, чтобы здесь не было бы Сима и Иафета. Оставшись наедине с Хамом здесь, в яме, в тяжелом положении, когда родственные связи значат особенно много, можно было бы надеяться на откровенность… «Довольно! – оборвал себя Ной. – Сколько можно уповать на откровенность того, кому веришь, но веришь не до конца, то есть – не веришь? Надо приложить силы к тому, чтобы узнать имя убийцы Ирада! Даже рыба в воде ненадолго, но оставляет след за собой. Не может быть так, чтобы убийца Ирада не оставил следов! Если сердцу не удается убедить разум, то пусть разум убеждает сердце!

Как только выйду отсюда, поговорю с Эмзарой, – решил Ной. – Попрошу ее помириться с Хоар для того, чтобы можно было через Эмзару узнавать то, что потребуется узнать. Хоар может не знать всего и не догадываться обо всем, но она – тот ключ, которым можно отпереть ларец, хранящий тайну убийства. Не было у несчастного Ирада человека ближе Хоар, и вряд ли были у него от жены какие-то тайны. Нет, решено – Эмзара должна помириться с Хоар! Обе они вспыльчивы, но отходчивы и сердца у них добрые. Эмзара, сама того не желая, могла проявить неуместную настойчивость, или же как-то еще досадить Хоар. Есть у Эмзары такое свойство – иногда она бывает резкой, не говорит, а словно камни бросает. Домочадцы привыкли к этому и не обижаются. Знают, что не со зла она так ведет себя и не оттого, что хочет показать свое превосходство, а просто таков характер. Но Хоар, с непривычки, могла подумать иначе… А то, может, самому поговорить с Хоар? Не наедине, конечно, чтобы не давать пищи ни подозрениям, ни слухам, а взять с собой Сима… Или лучше прийти с Эмзарой и сказать: «Женщины, да будет мир между вами!». Так, наверное, получится лучше всего».

Пребывание в яме не угнетало Ноя и не лишало его бодрости духа. Он знал, что оно будет недолгим и закончится тем, что и он, и сыновья его продолжат строить Ковчег. Иначе и быть не может, ведь сказал Господь: «С тобою будет у Меня договор, что Я беру тебя под свое покровительство. Ты войдешь в ковчег – с сыновьями, женой и женами сыновей…». Раз сказал Он, так и будет, ибо нет воли, сильнее, чем воля Его. А яма – это ненадолго, яма – это напоминание о том, что в жизни надо быть готовым ко всему – и к хорошему, и к плохому. Высший промысел неисповедим, но всегда должно принимать его без ропота и сомнения.

«Или то – предостережение одному из нас?! – вдруг ужаснулся Ной. – Не всем, но одному говорит Господь: «опомнись и раскайся», а остальным троим должно быть рядом, чтобы поддержать грешника в его благих намерениях? Я сижу – и радуюсь тому, что сыновья мои стоят по бокам от меня. Мне хорошо от этого, но тому, кто готовится встать на трудный путь покаяния от поддержки родных, стократ лучше!».

Дождавшись, пока Хам закончит очередной рассказ, Ной сказал:

– Дети мои, Сим, Хам и Иафет! Яма, в которой мы находимся, есть напоминание свыше о том, что каждый из нас, вольно или невольно, творил дурное. Не правитель, который смешон в своем ничтожестве, хоть и тщится доказать обратное, отправил нас сюда. Нас отправил Всевышний, чтобы мы подумали о грехах своих, осознали их, покаялись и впредь уже не грешили! Мы не можем войти в Ковчег, не очистившись от грехов наших, ибо только раскаяние ведет к спасению. Так давайте же покаемся перед Господом нашим и друг перед другом! Я старше вас, и я начну первым…

– Отец! – перебил Ноя Иафет, и это было удивительнее удивительного, потому что никто не мог ожидать от Иафета, чтобы он перебил отца, когда тот говорит о важном. – Ты прав отец! Но я не готов каяться перед вами! Только перед Господом намерен я сделать это, но не перед кем-то из людей, пусть даже то будут отец мой и братья! Прости меня за это, отец, и за то, что встрял поперек твоего слова, тоже прости меня! И ты, Сим, прости меня! И ты, Хам, прости!

Сказав это, Иафет умолк, опустил голову и не смотрел ни на кого.

Ной от удивления лишился дара речи. С Симом и Хамом тоже произошло нечто подобное, потому что они не произнесли ни слова, только переводили взгляды с Ноя на Иафета и обратно. Ной еще мог ожидать подобного высказывания от Хама, но чтобы Иафет не захотел покаяться при отце и братьях! Иафет! Человек, у которого самым большим грехом было то, что другие и за грех не считали! Иафет! Сын, которого ставили в пример прочим! Что мог сделать Иафет такого, о чем нельзя рассказать самым близким людям? Забыл помолиться перед сном или спросонья повысил голос на жену свою, Шеву?

Смятение овладело Ноем, и не знал он, как поступить ему – настаивать ли на своем или согласиться с Иафетом. Лучше, наверное, уступить…

– Будь по-твоему, Иафет! – сказал Ной, когда язык снова начал повиноваться ему. – Покаемся перед Господом нашим! Прямо сейчас, не будем терять времени попусту, и так потеряли много!..

Повеление правителя отпустить Ноя и его сыновей удивило старосту Сеха. Никогда еще на его памяти правитель не смягчался по отношению к узникам. «Неужели правитель заразился безумием Ноя? – гадал Сех, глядя вслед удаляющемуся гонцу. – Не может быть – Ной стоял так далеко от повозки правителя! Но что тогда? И нет ли в этом какого-то ущерба для меня?».

Ущерб мог случиться – если сегодня Я вал решил выпустить Ноя, то почему бы завтра не сделать его старостой? На всякий случай, Сех лично явился освобождать узников и был вежлив и предупредителен с ними. Даже велел стражнику принести воды для омовения. Сандалии размокли в зловонной жиже, пропитавшись ее зловонием, и отвратительно хлюпали, поэтому Ной с сыновьями бросили их и пошли домой босиком.

Было очень приятно идти по прохладной, еще не нагретой солнцем, земле (освободили их рано утром) и дышать полной грудью.

– Как прекрасен Божий мир! – вырвалось у Иафета.

– Каким он станет? – добавил Сим.

– Без таких гнусных людей, как наш правитель и его прихвостни, мир станет только лучше! – сказал Хам и многозначительно посмотрел на отца, как будто искал поддержки.

– Никогда не радуйся ничьей гибели, сын мой, – сказал Ной.

– Я вижу, что ты в печали, отец, – сказал Сим. – Почему так? Когда стражники вели нас в эту мерзкую яму, ты не был печальным. Или ты притворялся, чтобы вселить в нас бодрость и укрепить дух наш?

– Я не умею притворяться, – ответил Ной, – ты же знаешь, Сим и все знают. Печаль моя – от дум моих, а не от стражников и не от ямы.

Всю ночь Ной просидел с закрытыми глазами, но не спал, а думал. Думал о том, что может скрывать Иафет, и о том, что может скрывать Хам, тоже думал. Случайно совпало ли так, что Иафет изменился с того самого дня, когда убили Ирада или же то не совпадение? А что, если Иафет причастен к убийству? Или он мог видеть, как Хам убил Ирада?

«Что за дурные мысли! – сердился на себя Ной. – Разве можно так думать? Плохой я отец, плохой, раз думаю так о сыновьях моих!»

Придя домой, они застали там одну Шеву.

– Сана провела ночь около Ковчега, охраняя его, а сейчас Эмзара пошла сменить ее, – сказала Шева после того, как обняла мужа. – Мы боялись, что кто-нибудь причинит вред Ковчегу, вот и решили присматривать за ним.

Пока мужчины мылись и меняли одежды, Шева успела сбегать к Эмзаре и сообщить ей радостную новость, а вернувшаяся от Ковчега Сана накрыла на стол.

Завтракали обильно и долго, потому что все изрядно проголодались. Переживая за мужчин, женщины почти ничего не ели, тревога прогоняет голод.

– Вчера я понесла вам разной еды, – сказала Эмзара, – но наткнулась на старосту нашего, будь он трижды неладен! Он грубо прогнал меня, не дав подойти к яме, в которой вы сидели!

– А сегодня он был любезен до угодливости, – нахмурился Сим. – Намну я ему бока! Как он смел грубо разговаривать с тобой?

– Если у тебя много сил, сын, то употреби их на благо – строй Ковчег! – сказал Ной. – Если ты поднимешь руку на старосту, он может причинить нам много зла. Сех – что бешеный зверь, чем дальше от него станешь держаться, тем спокойнее буду я за тебя.