Дворец знатной дамы находился за городом.

– Мы прикинемся слугами, – сообщила мне Роза. – Поскольку дворец охраняют французские караулы, свободный доступ туда имеется только у слуг, да и к нам будут присматриваться внимательно. Хозяйка дома известна своими, как говорят французы... projets d’amours.

– То есть любит кувыркаться с мужчинами в постели? – уточнил я, прикинувшись простачком.

Роза пробормотала в мой адрес что-то неразборчивое, но явно нелицеприятное.

«Должно быть, эта знатная испанка просто похотливая сучка, – подумал я про себя. – Помнится, мне довелось совокупиться с одной такой в колонии, хотя та, кажется, была французских кровей. Кстати, а не может ли это быть та же самая женщина?»

И я спросил у Розы, как зовут хозяйку дворца, в который мы направляемся. Но она лишь буркнула в ответ:

– Не твое дело!

Я не настаивал. Вряд ли та знатная дама, с которой я некогда встречался, вдруг превратилась в патриотку Испании.

– Ты будешь изображать лакея, разносить вина, – сказала Роза. – Попозже вечером, когда все основательно нагрузятся, отнесешь бренди в спальню хозяйки и останешься рядом, в смежной комнате. Она будет развлекаться с генералом Юбером, подсыплет любовнику в бренди сонный порошок и позовет тебя, когда он возымеет действие. Ты достанешь из генеральского портфеля план кампании, быстренько скопируешь его и положишь обратно.

Она ухмыльнулась и заключила:

– Как видишь, ничего сложного, проще некуда.

Я улыбнулся и кивнул, словно и впрямь был таким наивным, что мог принять ее слова на веру. Мне предстояло выкрасть секретный план у французского генерала, окруженного французскими офицерами. Да уж, проще некуда. Самый простой и надежный способ попасть на виселицу. Неужели партизаны и правда считают французов дураками? Лично я сильно сомневался в том, что генералы Наполеона, покорившие большую часть Европы, кретины, которых ничего не стоит облапошить.

– Французские офицеры будут заняты карточной игрой и шлюхами, – пояснила Роза и, сузив глаза, заявила: – Смотри, делай все, как велено, если не хочешь, чтобы я отрезала тебе яйца.

Ох уж эти женщины: то они жаждут моей крови, а то, уже буквально в следующий миг, пылают страстью! Однако, признаюсь, Роза была первой, чье вожделение можно было с полным правом назвать убийственным.

* * *

Дом знатной дамы оказался настоящим дворцом: увидев сию роскошную резиденцию, сам вице-король Новой Испании почувствовал бы себя униженным, так же как почувствовал себя униженным я, нацепив ливрею лакея. Да еще вдобавок она была явно с чужого плеча.

– Этот наряд мне мал, – заявил я Розе. – Камзол короток, штаны тесны.

Она посмотрела на мое выпиравшее мужское достоинство и, презрительно скривившись, поинтересовалась:

– А ты не можешь спрятать эту штуковину?

– Эта штуковина и так стиснута выше мочи.

– Смотри, веди себя прилично, а не то отрежу.

Ну вот, опять она заговорила о превращении меня в кастрата, вроде тех певцов из церковного хора, которых оскопляли еще в детстве, чтобы их высокие, нежные голоса никогда не сломались и не огрубели. Представительницам слабого пола петь в храме не дозволялось, поэтому церковники превращали в женщин мужчин. Может, Розе просто нравятся мужчины с более высокими, чем у меня, голосами?

Тут она вывела меня из состояния задумчивости, распорядившись:

– Отнеси этот поднос с кубками в главную залу.

Когда я вошел в просторное помещение, наполненное французскими офицерами, один из них налетел на меня, словно я был невидимкой, и от его толчка вино в кубках на подносе расплескалось. Само собой, этот невежда даже не взглянул в мою сторону.

Зато Роза немедленно появилась рядом, шипя, словно змея:

– Уймись сейчас же, дурак несчастный! У тебя такой вид, будто ты собрался вызвать его на дуэль!

Конечно, она была права: в моем положении по меньшей мере неразумно задирать французов. Я изобразил на физиономии глупейшую улыбку, надеясь, что это сделало меня похожим на настоящего лакея, и продолжил обносить залу.

Ну что за жизнь у завоевателей: прекрасная еда, лучшие напитки, самые красивые putas, каких я только видел. В одной из комнат развернули ломберные столы, и я приметил, что игроки, как правило, ставили на кон драгоценности, еще недавно принадлежавшие испанцам.

Один кавалерийский капитан, швырнув на зеленое сукно кольцо, во всеуслышание заявил, что оно вымазано кровью: чтобы снять это украшение, ему пришлось отрубить палец, на котором оно было надето. Его товарищи за столом так и зашлись от хохота.

Ну что же, как говорится: «Победителей не судят». Может, оно и так, да только партизаны, похоже, считают иначе. И подозреваю, многим из этих самодовольных ублюдков очень скоро придется пировать не в роскошном дворце, а в аду.

Я как раз тащил третий поднос с кубками, когда офицеры в комнате вдруг расступились, словно воды Черного моря перед Моисеем, и необычайной красоты женщина величественно проплыла через все помещение прямо ко мне. Медовые волосы до талии, сверкающие словно драгоценные камни; соблазнительные, как сам грех, глаза; изысканный наряд из серебристого китайского шелка, который подошел бы самой королеве... или графине.

– Поспеши с вином! – распорядилась графиня де Валлс, глядя не на меня, а сквозь меня, как привыкли смотреть на слуг знатные дамы, не видящие в них людей.

Неужели это та самая женщина? Я покачнулся, чувствуя, что мне тяжело дышать, но тут неожиданно появилась Роза и мигом привела меня в чувство.

– Эй, ты слышал, что приказала графиня? Подай господам вина!

Это ж надо, в одной комнате собрались две женщины, которые хотели выпороть меня, оскопить и убить! Ибо теперь я уже не сомневался, что хозяйка дома не кто иная, как Камилла де Валлс.

В глазах графини, конечно, промелькнула искорка узнавания. Могло ли быть, что она не признала во мне человека, забравшегося в колонии к ней в спальню и так пылко ее насиловавшего? Ну, честно говоря, Камилла могла и не запомнить лица мужчины, с которым боролась в темноте, но... Отбросим ложную скромность... в силах ли хоть одна женщина забыть лучшую промежность двух континентов? Да, она вполне может не помнить мою физиономию, хотя вряд ли забыла мой любовный молот, со сладострастной яростью вонзавшийся в ее похотливый страстоцвет. ¡Аy de mí! Этого только не хватало: под влиянием воспоминаний мой пушечный ствол вскочил, а тут еще, как назло, эти штаны в обтяжку.

Возможно, хозяйка дома с первого взгляда узнала меня, но не подала виду, опасаясь выдать французам. Что там говорил про графиню Касио? Захватчики думают, будто она на их стороне? Уж в колонии-то красотка, во всяком случае, точно шпионила в пользу Франции. Или нет? Она и тогда вполне могла вести двойную игру или специально прикидываться французской шпионкой, чтобы вывести на чистую воду предателей-испанцев. А беднягу Карлоса использовала втемную. Впрочем, не исключено, что, как и в случае с моим покойным другом, жестокость, проявленная французами по отношению к мирному населению, настроила ее против Бонапарта.

Возможен и еще один вариант: я угодил в ловушку, и поутру генерал вздернет меня на виселице напротив Цитадели и вороны выклюют мне глаза.

– Эй, – неожиданно подала голос Роза, – кончай размышлять о своем pene и подавай вино.

– Ты знала, что графиня – французская шпионка?

– Она патриотка. Давай пошевеливайся.

– Патриотка – да кто бы спорил? Только вот какой страны?

* * *

Весь вечер я крутился с подносами, обслуживая французских офицеров, и надоело мне это до чертиков. Наконец Роза велела мне отнести наверх самое лучшее вино и бренди из погребов графини, и я поднялся в ее покои. Роза отправилась со мной, доставив вина попроще и прихватив для караульных в коридоре изрядную порцию мяса с картошкой.

Караульные едва удостоили меня взгляда, когда я прошел мимо них с напитками для графини и ее особого гостя, генерала Юбера. Две верхние пуговицы на блузке Розы были расстегнуты, и то, что они открывали, привлекало всеобщее внимание. И мое в том числе. Что там ни говори, а все-таки мужчины – похотливые животные.

Я еще раньше видел, как прибыл Юбер, и, честно говоря, облик его меня совершенно не впечатлил. Изрядное брюхо нависало над ремнем: небось, будучи генералом, он не слишком утруждает себя физическими упражнениями.

А вот его портфель, напротив, произвел на меня глубокое впечатление: из великолепной, ручной выделки кожи, с искусно тисненными золотом гербами. Как говорил Касио, генерал никогда не расставался со своим портфелем и даже носил его сам, не доверяя следовавшему за ним адъютанту. Почти сразу по прибытии Юбер поднялся вверх по лестнице и исчез, а вскоре следом за ним отправилась и графиня. Согласно разработанному партизанами плану, она должна была усыпить генерала, опоив его чем-нибудь дурманящим, и впустить меня в комнату, чтобы я при свете свечи снял копию с интересующего нас документа. Но, как я уже говорил, мне эта затея с самого начала была не по душе, а теперь, когда графиня обернулась моей давешней Немезидой, я насторожился еще пуще.

К тому времени, когда я поднялся по лестнице, французские офицеры были пьяны: некоторые вообще впали в бесчувствие, другие развлекались со шлюхами или играли в карты в задымленном помещении.

Следуя инструкциям, я ждал перед боковой дверью, что вела в апартаменты хозяйки, когда генерал уснет и захрапит. Хорошо ему, а вот мне было не до сна – следовало побыстрее разобраться с документами и уносить ноги. Красавица графиня не внушала мне ни малейшего доверия, а Роза так просто раздражала. Меня никогда не подмывало отходить женщину хлыстом – пока я не связался с Розой.

Заглянув в замочную скважину, я сумел разглядеть не слишком много. Кровать стояла далеко слева, так что в поле зрения попадало только ее изножье. В комнате царил сумрак: половина свечей была погашена, остальные давали лишь тусклый свет. Я тихонько приоткрыл дверь настолько, чтобы можно было просунуть голову. Изнутри доносились звуки, свидетельствующие, что там занимались любовью, но что именно происходит на кровати, мне видно по-прежнему не было. Я опустился на пол, по-пластунски прополз по комнате и осторожно выглянул из-за стола.

Графиня оседлала генерала. Она была полностью обнажена, и ее восхитительные ягодицы я узнал с первого взгляда даже в этом сумраке. Генерал Юбер лежал на спине; его толстое, как у бегемота, пузо вздымалось волосатым холмом. Постанывая, Камилла ритмично приподнималась и опускалась, насаживая себя на его мужское достоинство и сладострастно извиваясь. По своему опыту я знал, что она мастерица изображать фальшивую страсть, да так убедительно, что способна уверить любого мужчину в том, будто у него garrancha из стали.

Вожделенный портфель стоял на столе, рядом с кроватью.

И тут с постели донесся странный звук. Я напрягся, прислушиваясь, и некоторое время не мог взять в толк, что это такое, а потом меня осенило – генерал храпит.

Лживые стоны графини смолкли, она прекратила свою любовную игру, воззрилась на уснувшего генерала, а потом окликнула его по-французски, но в ответ раздался лишь мощный, громоподобный храп. Графиня легонько похлопала любовника по щекам и снова назвала по имени.

– Все в порядке? – спросил я. – Он точно в ближайшее время не проснется?

– Тсс!

Она развернулась, и два восхитительных арбуза, качнувшись, нацелились на меня сосками.

– Тсс! Снаружи стража!

Камилла кивнула на громко храпевшего француза. Интересно, скоро ли он очухается?

– Не больно-то рьяно ты повинуешься приказам, – прошипела она.

Я пожал плечами.

– А позвольте спросить, графиня, как давно вы бросили шпионить на французов и переметнулись к испанцам?

Она не сочла нужным не только что-нибудь накинуть, но хотя бы ради приличия прикрыть ладонью груди. Я тоже не пытался скрывать, что ее нагота вызывает у меня желание, о чем красноречиво свидетельствовала вздувшаяся у меня в штанах шишка.

– Я всегда слежу за тем, куда дует ветер, – заявила мне графиня. – А сейчас он сдувает корону Испании с головы Жозефа Бонапарта.

Она открыла портфель, битком набитый бумагами, и достала оттуда документ – всего одну страницу текста.

– Скопируй, – велела графиня, указывая на перо и чернильницу на столе.

Я сел и торопливо пробежал документ глазами. То были приказы, относящиеся к трем различным подразделениям и касавшиеся передвижения войск. Приказы были четкими и краткими, что позволяло уловить их смысл даже при моем слабом владении французской грамотой: название подразделения, имя командира и точное место назначения, куда следует передислоцировать подразделение. В нескольких сжатых параграфах указывались маршруты следования, сроки и численность личного состава.

– Просто скопируй текст, перепиши, – повторила Камилла. – Вчитываться тут не во что. Для тебя, жалкий lépero, эта информация не имеет никакой ценности, но партизаны найдут ей верное применение.

Я уже заканчивал снимать копию, когда вошла Роза. Женщины не обменялись ни словом, но и так прекрасно друг друга поняли: обе буквально стояли у меня над душой, пока я не записал последнее слово.

– А теперь уходи, – сказала графиня. – Вон туда.

Я последовал за ней через комнату, и она открыла потайную дверь, что вела в альков, где хозяйка занималась любовью. За альковом находилась другая дверь, и я сразу понял, для чего она нужна – чтобы гости графини могли незаметно попадать в спальню и покидать ее.

– За этой дверью – лестница. Спустишься до самого низа и выйдешь в сад – там тебя уже ждет оседланная лошадь. Французский караул у главных ворот предупрежден, что поедет курьер и его надо пропустить. Позаботься о том, чтобы копия документа попала в руки наших людей незамедлительно. Они встретят тебя у лесной дороги.

Эта француженка держалась и распоряжалась так, что впору было отдать ей честь. Однако я ограничился тем, что пробормотал:

– Oui, madame. Да, сударыня.

Я выскочил в дверь, спустился, грохоча сапогами, вниз, но вместо того, чтобы выбежать в сад, где меня ждал оседланный конь, помедлил у подножия лестницы и стал потихоньку, стараясь, чтобы ни одна ступенька не скрипнула, подниматься снова.

Сам не знаю, что именно меня насторожило, но я чувствовал какой-то подвох. И напрасно Роза с графиней считали меня если не последним болваном, то наивным колониальным простачком и мужланом. Как вам уже известно, образование я получил преимущественно в седле, а потому нутром чуял опасности и реагировал на них с ловкостью дикого кота.

Когда накануне я спросил Касио, почему бы графине самой не скопировать документ, мне объяснили, что она боится делать это из опасения, что если гонец будет схвачен, ее изобличат по почерку как испанскую шпионку. Хорошо, допустим, звучало это довольно правдоподобно. Но откуда она могла знать, где именно в портфеле находился нужный нам документ? А ведь я видел своими глазами: она просто сунула руку и тут же вытащила его, даже не пошарив.

В портфеле военного столь высокого ранга наверняка лежало множество различного рода бумаг, а никак не одна-единственная депеша. Да и сам я, когда Камилла открыла портфель, успел приметить, что бумаг там полным-полно. Однако она – не глядя! – вытащила именно то, что нужно. Для этого требовалось знать точное местонахождение документа, что было возможно только в одном случае – ей заранее показали, где лежит нужная бумага. Или... ну конечно... или же она сунула ее туда сама.

А что там графиня говорила насчет часовых у ворот? Они будут ожидать гонца, чтобы пропустить его. А кто обладает властью, достаточной, чтобы отдать им такой приказ? Только высокопоставленный французский офицер.

И наконец, у меня вызвало подозрение то, как Роза вошла в комнату. Сестра Карлоса, что там ни говори, происходила из простой семьи, а графиня принадлежала к титулованной знати, однако все в их поведении красноречиво указывало на то, что они понимают друг друга без слов... Похоже, Камиллу и Розу связывали дружеские отношения, весьма странные между женщинами, принадлежащими к столь разным слоям общества.

Снова поднявшись по лестнице, я сперва прислушался, стоя за дверью, но ничего не услышал. Тогда я тихонько, на щелочку, приоткрыл дверь и прислушался снова. На сей раз до моего слуха донеслись хорошо знакомые мне звуки – те, которые издает женщина в любовном экстазе. Неужели генерал так быстро проснулся? Кровать в приоткрытую дверь видна не была, так что мне пришлось скользнуть внутрь тускло освещенной комнаты. Я обогнул сундук и застыл на месте от изумления.

Оказалось, что любовные стоны издают вовсе не графиня с генералом, а две женщины. Камилла лежала на кровати нагая, широко раскинув ноги, а Роза, стоя между ними на коленях, опустила голову к ее промежности, лаская языком страстоцвет.

– Что вы делаете? – взревел я.

Мой вопрос прогремел в комнате, словно пистолетный выстрел. Обе женщины в испуге уставились на меня. Роза опомнилась первой – развернувшись с ловкостью лесной кошки, она выхватила из валявшейся на полу кучи одежды кинжал и попыталась снизу ткнуть им мне в промежность. Я отскочил в сторону и ударил ее. Никогда прежде мне не случалось ударить женщину, но ведь Роза была не просто женщиной, а дьяволицей, подлинным исчадием ада.

Хорошенько размахнувшись, я угодил ей в висок; она рухнула, как пораженный молнией дуб, и на время затихла.

Неожиданно дверь ванной распахнулась, и в проеме появился генерал, голый, как и обе женщины. Я бросился на него, но тут вторая дьяволица прыгнула мне на спину, норовя выцарапать глаза.

Я невольно отвлекся, и это дало генералу возможность врезать мне по носу. Я отшатнулся и, пока не получил от француза новый удар, перебросил графиню через себя, ему под ноги, так что он запнулся и рухнул на четвереньки. Пока они оба барахтались на полу, я со всей силы пнул генерала в кадык. Графиня вскочила и, вопя, словно баньши, вылетела в дверь спальни.

Пока генерал, перекатившись на спину, хрипел, держась руками за горло, я бросился обратно в альков, где Камилла принимала любовников, схватил портфель, перевернул пинком стол со стоявшей на нем лампой, а вторую лампу сшиб, уже выбегая вон, ударом портфеля. Прежде чем я успел выскочить наружу, драпировки в спальне уже начали заниматься огнем.

Я стрелой помчался по ступеням в сад, где меня ждал оседланный конь. А позади тем временем разверзся настоящий ад: до меня доносились отчаянные крики и вопли и топот тяжелых сапог по лестнице. Вскочив в седло, я развернул коня назад, к двери, ведущей на лестницу. Когда оттуда выскочил караульный, я от души вмазал ему по голове портфелем и, горяча коня, понесся к главным воротам. А наверху, в окнах графининой спальни, вовсю полыхало пламя. Уже вылетая во весь опор за ворота, я крикнул караульным:

– На нас напали! Я за подмогой!

И проскакал мимо, но тут вдруг один из них – уж не знаю, то ли парень заподозрил неладное, то ли попросту не расслышал, – выстрелил из мушкета. В меня он не попал, но конный патруль помчался по моему следу. Из-за темноты я не мог свернуть с дороги и оставался на виду у погони, причем любая колдобина могла оказаться для меня роковой. Стоит только лошади запнуться, упасть – и мне конец.

Патруль догонял меня, расстояние между нами неумолимо сокращалось, и вот, когда французы уже были буквально у меня на хвосте, в темноте вдруг полыхнул мушкетный выстрел и конь подо мною пал.