К превеликому моему удивлению, меня отвели не в застенок, а в городской штаб обороны. Там царило деловитое оживление; повсюду, то торопливо, то обеспокоенно, то со строгим и важным видом сновали взад-вперед люди в мундирах: сюда стекались донесения о ходе боевых операций, отсюда исходили инструкции и приказы. Офицеры привели меня по каменной лестнице вниз, в недра здания, и втолкнули в темное помещение. Дверь за мной захлопнулась, и я оказался в кромешной темноте, не в состоянии разглядеть ничего, кроме стопок бумаг, словно эта комната представляла собой нечто вроде архива. Я устроился на бумагах и постарался не думать о том, в какое затруднительное положение попал, хотя с тем же успехом мог бы попробовать, лишившись воздуха, не думать о том, как дышать.

Неужто меня сейчас просто выведут во двор и без лишних слов расстреляют? Любое разбирательство предпочтительнее, ибо дает хоть какой-то шанс на спасение: в конце концов, можно признаться в том, что я скрывающийся под чужим именем беглец из колонии, вор и убийца, но никак не шпион и изменник. Ну и что я в таком случае выиграю? Разве что несколько часов, пока власти будут решать, каким способом меня лучше казнить.

Не знаю, сколько времени меня держали в этой набитой бумагами кладовке, потому что сам не заметил, как заснул, а проснулся, услышав, что кто-то открывает замок.

– Идем с нами, – приказал офицер, державшийся с надменностью штабиста, зарабатывающего чины не на поле боя, а в кабинетах. По обе стороны от него стояли два солдата.

– Куда вы собираетесь меня отвести?

– Прямиком в ад, там тебе самое место.

– Ну ладно, когда мы там встретимся, я оседлаю твою жену; надо же бедняжке узнать, что такое настоящий мужчина.

Не иначе, как сам черт потянул меня за язык. Офицер застыл как вкопанный. Лицо его побледнело. Оба солдата изумленно вытаращились на меня.

Наконец бледность сошла с лица офицера, и оно побагровело.

– Ты... да ты... да я тебя...

– Выпорю? Повешу? – подсказал я ему. – Если хочешь посчитаться за оскорбление, дай мне шпагу, amigo, и мы живо решим вопрос насчет твоей жены.

– Заковать его в цепи! – последовал строгий приказ.

И вскоре меня, уже в оковах, ввели в комнату на верхнем этаже здания. За столом сидел другой офицер, судя по мундиру гораздо старше по званию, чем тот жалкий, презренный пес, которого я оскорбил. По крайней мере, этот был похож на мужчину, вполне способного за оскорбительные слова в адрес своей жены или дочери отрезать мне яйца и забить их мне в глотку. Молодой офицер что-то шепотом доложил ему на ухо.

– Снимите с него кандалы и оставьте нас, – приказал старший командир людям, которые привели меня.

Когда мы остались с глазу на глаз, он смерил меня мрачным взглядом и заявил:

– Я немедленно поставлю вас перед расстрельным взводом за оскорбление лейтенанта.

Я усмехнулся.

– Это баба, а не лейтенант.

– Это мой сын.

– Santo mierda! Прошу прощения, сеньор генерал. – Звания его я не знал, но разумно полагал, что на «генерала» офицер вряд ли обидится. – Видите ли, когда человека ложно обвиняют в преступлениях, это повергает его в справедливое негодование. Лично я порой могу невоздержанно сорвать свой гнев на том, кто первым подвернется под руку. К сожалению, когда дверь открылась, за ней оказался ваш сын, вне всякого сомнения весьма достойный молодой человек.

– И в каких именно преступлениях вас ложно обвинили?

– Я не шпион!

– А почему вы решили, что вас считают шпионом?

– Ну... я... я...

– Похоже, вы были готовы защищаться против такого обвинения как раз потому, что оно вполне справедливо. Не так ли обстоит дело, сеньор Гали?

Мысли бешено метались в моей голове, однако ничего стоящего на ум не приходило. Я попытался неуклюже солгать:

– Ну как же, прошлой ночью один из солдат назвал меня шпионом.

– Это невозможно: они не знали, почему мы арестовали вас. Вы говорите неправду, сеньор Гали.

– Sí, я лгу.

Я наклонился вперед и положил руки на стол. Задурить голову этому человеку невозможно, стало быть, придется сообщить ему правду... по крайней мере, часть ее.

– Я действительно восхищался Францией, был, как это называют, afrancesado. Сеньор генерал, я искренне полагал, что некоторые законы и обычаи в Испании ограничивают свободу слова – даже свободу мысли, – и в этом отношении мои убеждения не изменились. Но вот что касается французов, я теперь возненавидел их всей душой! Клянусь!

Я ударил кулаком по столу.

– Когда жители Мадрида восстали и сразились с захватчиками голыми руками, кто после этого мог бы остаться на стороне французов? В первую очередь я патриот Испании. Дайте мне шпагу, сеньор, и вы увидите, как французская кровь хлынет в сточные канавы.

Он вперил в меня взгляд и поджал губы.

– В донесении, полученном от вице-короля Новой Испании, приводятся имена шпионов, которые составили заговор, чтобы передать Наполеону планы наших фортификационных сооружений.

– Мне известно об этом деле. Во время научной экспедиции в колонии двое наших людей были арестованы как шпионы.

Он ухмыльнулся, напомнив мне одну из тех акул, которых я ел в Терминосе.

– Ваше имя тоже значится в списке обвиняемых.

Я перекрестился и сделал выразительный жест, словно бы обращаясь к небесам, то есть воздел руки к потрескавшейся штукатурке потолка.

– Сеньор генерал, да поразит меня Господь на месте, если я лгу. Я клянусь вам, что ничего не знаю об этих гнусных делах, за исключением того, что слышал от людей.

Я надеялся, что добрый Боженька понимает: в определенном смысле мои слова правдивы, ведь лично я никогда не шпионил!

– Я подозреваю, что вы лжете, – заявил офицер. – Что-то в вашем облике заставляет подумать, что вы дурной человек. Признаюсь, когда мне доложили о задержании ученого, подозреваемого в шпионаже, я ожидал, что ко мне приведут насмерть перепуганного книжного червя, этакого грамотея из числа тех, что сильны по части идей, но не действий. И что же – этот книжник с ходу оскорбляет офицера, вызывает его на дуэль, а уж лжет так искусно, словно вырос среди цыган.

– Я родом из доброй старой Каталонии...

– Знаю! И это единственная причина, по которой вы еще живы.

Я посмотрел на него в недоумении.

– Сеньор генерал?

– Я полковник, а не генерал. Меня зовут полковник Рамирес, так что перестаньте повышать меня в звании. Мне известно, что вы родом из Барселоны, где все знают о ваших симпатиях к французам. Вполне может быть, что вы шпионили на них и до отплытия в Новый Свет.

– Я...

Он поднял руку.

– Пожалуйста, перестаньте долдонить о своей невиновности. То, что сообщили на ваш счет колониальные власти, это лишь подозрения, а не доказательства. Но теперь, познакомившись с вами поближе, я бы не удивился, услышав, что вас также обвиняют в убийствах, разбое, шантаже, богохульстве и поругании девиц, не говоря уже об измене. Так что давайте не тратить время на возражения: это только крепче затянет петлю, которую я хочу накинуть на вашу шею.

Услышав сию угрозу, я непроизвольно дотронулся до своей шеи.

Он снова усмехнулся, как акула.

– Да, на эту самую шею. Но все еще можно исправить, если вы согласитесь с нами сотрудничать.

– Чего конкретно вы от меня хотите?

Я решил, что Рамиресу нужны имена моих предполагаемых сообщников. Я не знал никого, за исключением графини, но готов был выдумать еще несколько фамилий, чтобы звучало солидно.

– В данный момент, – заявил полковник, – нам как раз нужен человек вроде вас. Вы из Барселоны и свободно говорите на каталанском и французском языках.

– Sí, ваше высокопревосходительство.

Неожиданно я воспрянул духом. Так меня всего лишь хотят использовать в качестве переводчика! Прямо скажем, прекрасная альтернатива четвертованию, или какая там еще казнь предусмотрена для шпионов. Правда, мои познания в обоих языках были сомнительны, но это уже другой вопрос.

– Вы нужны нам для выполнения одного задания.

– Задания?

– Для того чтобы получить из Каталонии кое-какую информацию, нам требуется человек, который съездит за этим в Барселону, а может быть, и еще дальше, в Жерону, что близ французской границы.

– В Жерону? – пробормотал я.

У меня имелось достаточное представление о географии Испании, и я знал, что от Кадиса, находящегося неподалеку от южной оконечности Иберийского полуострова, до Жероны, что лежит еще дальше Барселоны, у самой французской границы, на севере страны, сотни лиг. И на всем этом пространстве сейчас идут кровопролитные бои. Французы заняли Барселону и штурмуют стены Жероны.

Ухмылка полковника сделалась еще более ядовитой.

– Вижу, что стоило мне упомянуть вашу родную провинцию, как патриотические чувства разгорелись в вашем сердце еще жарче. Не зря же минуту назад было сказано: «Дайте мне шпагу, и вы увидите, как французская кровь хлынет в сточные канавы».

– Конечно, сеньор генерал... то есть полковник... Естественно, первым делом я хотел задать себе вопрос... что я могу сделать для своей страны? И я уверен, что могу сделать многое, – я прокашлялся, – прямо здесь, в Кадисе...

– Ну, это вряд ли. Потому что выбор ваш прост: либо отправиться на север, либо немедленно на казнь – последнее произойдет прямо здесь, в Кадисе.

Я кивнул и улыбнулся.

– Естественно, зверства, которые творят эти французские bastardos, воспламенили мой патриотический пыл. Я готов отправиться на север ради своей страны. Что именно я должен делать?

– Ну, вообще-то много чего. Первым делом вас переправят в Барселону морем.

– Морем? А как же французские военные корабли?

– Англичане наши союзники, и на море господствует их флот.

– Ну и что я буду делать после того, как доберусь до Барселоны?

– А вот когда доберетесь, тогда и узнаете.

Я почувствовал, как ледяные пальцы взъерошили волосы у меня на загривке. Разумеется, от полковника не укрылось, что я отнюдь не в восторге от подобной перспективы. Поэтому он посчитал нужным добавить:

– Я уже объяснил, что вариантов у вас всего два: или сотрудничество, во искупление изменнического поведения, или смерть. Мы выбрали вас потому, что нам известно, кто вы, где живете и все прочее. Учтите, если попробуете ослушаться, то не доживете и до следующего рассвета.

Рамирес встал и остановился у окна, сцепив руки у себя за спиной.

– Нынче настали тяжелые времена, сеньор Гали. Мужчины и женщины героически гибнут по всей стране. Порой они умирают в одиночку, порой рядом с ними падают сотни их товарищей. Портные и сапожники, батраки и кухарки, горничные и домашние хозяйки – все сражаются с захватчиками. Сами названия наших городов прославились по всей Европе как цитадели мужества и решимости. Граждане Испании не покорятся иноземным захватчикам, несмотря на всю их беспримерную жестокость.

Он резко развернулся и хмуро воззрился на меня.

– Поначалу я подозревал, что Карлос Гали – бесхребетный ученый-идеалист, и сомневался, что он может нам пригодиться. Но теперь-то я вижу, что передо мной человек без принципов, готовый продать свою душу тому, кто больше всех предложит... то есть мне.

– И что же вы предлагаете, сеньор полковник?

– Вашу жизнь. На мой взгляд, вы человек крайне несимпатичный – личность никчемная, вероломная, лживая; этакий тип, склонный к насилию, лжи, пьянству, прелюбодеянию и прочим порокам. Если вы останетесь в живых после выполнения этой миссии, причем наши собственные люди не перережут вам глотку и не повесят истекать кровью, как заколотую свинью, лично я буду неприятно удивлен.

Ну и что мог я сказать в ответ? Дескать, я вовсе не французский шпион, а всего лишь заурядный bandido и убийца?

Я встал и выпятил грудь.

– Будьте уверены, сеньор полковник. Я выполню эту миссию во имя народа Испании.

– Имейся у меня выбор, я бы предпочел зеленого новобранца, нежели такого ненадежного человека. Однако, увы, кроме вас двоих, у нас никого больше нет.

Я опешил.

– Кроме нас двоих? А позвольте узнать, кто второй?

– Ваш compadre.

– Какой еще compadre?

– Тот, который спас вам жизнь на Юкатане, во время нападения дикарей, брат Балтар.

Мария, матерь Божия! Так священник-инквизитор жив! Я перекрестился.

* * *

Нет справедливости в нашем мире. Я знал об этом с еще тех пор, как Бруто оклеветал меня на смертном ложе.

Ну скажите сами, разве правильно, что добросердечный идеалист Карлос умер от рук дикарей, в то время как этот подлый пес-инквизитор, приспешник самого Сатаны, жив и здоров?! Тогда, на Юкатане, Господь Бог явно что-то перепутал и допустил ошибку.

Придется мне самому исправить эту несправедливость.