18
Прошло еще семь дней, каждый из которых мы провели в мучительном каторжном труде. Моя таинственная благодетельница (я не сомневался, что ею была Изабелла) регулярно присылала мне провизию и оплачивала отдельный уголок в камере, а вот Лизарди по-прежнему не получал от родных никаких вестей. Теперь я делился с ним тем, что имел, уверяя Хосе, что, дескать, долг платежом красен, я считаю его братом, и тому подобное. На самом деле я прекрасно понимал, что если Лизарди и делился раньше со мной припасами, то лишь из страха, а случись этому червю и впрямь быть моим родным братом, уж я мигом придумал бы, как от него избавиться.
Нет, дело тут было совсем в другом: я рассудил, что предусмотрительность не помешает, ибо все еще может измениться, и он снова окажется наверху, а я внизу. Вот так я, дон Хуан де Завала, совсем недавно еще благородный кабальеро, научился ловчить и хитрить, проведя в тюрьме совсем немного времени.
Между прочим, Лизарди считал себя, чистокровного креола, гораздо выше меня: с его точки зрения, я был всего лишь жалким пеоном. Правда, мне сама эта мысль представлялась дикой – так хотелось верить, что в действительности я настоящий Хуан де Завала, а Бруто выдумал на смертном одре всю эту историю с подменой. Ведь, оказавшись жертвой собственного коварства, он наверняка вообразил, что я намеренно отравил его, и захотел отомстить.
Откровенно говоря, Лизарди порядком раздражал меня. Он с особенным презрением отзывался о моих умственных способностях, не упуская случая подчеркнуть, насколько я уступаю ему по части образования и знания жизни. Порой чувствовалось, что он видит во мне ребенка, неспособного к серьезным размышлениям и рассуждениям. Правда, следовало признать, что и сам я еще совсем недавно точно так же относился к своим слугам.
Шло время, и я начал постепенно привыкать к тяжелому труду: мускулы на руках и ногах крепли, я раздавался в плечах, становясь все менее похожим на изящного, стройного кабальеро.
Однажды мы вернулись с дневных работ и как раз подкреплялись едой и вином из моей корзинки, когда тюремщик вызвал Лизарди, желая поговорить с ним с глазу на глаз. Вскоре Хосе вернулся, причем я сразу приметил его довольную ухмылку, но этот книжный червь тут же опомнился, согнал ее с лица и нахмурился.
– Какие новости? – как ни в чем не бывало поинтересовался я.
– Увы, родные окончательно отказались от меня. Теперь нам не избежать Манилы.
Я потрепал его по плечу:
– Ничего, пока мы вместе, все не так страшно. Я полюбил тебя как родного брата, которого у меня никогда не было. И, пока я жив, не брошу тебя, можешь не сомневаться.
Так я сказал Хосе, а про себя подумал, что все-таки этот чертов книгочей был прожженным лжецом: новости ему явно сообщили хорошие, но он и не подумал ими со мной поделиться. А спрашивается, что ему в его положении могли сообщить хорошего? Неужели отменили ссылку в Манилу?! Интересно, с какой стати: может, этот стервец каким-то манером предал меня, чтобы облегчить собственную участь? Лизарди вообще был для меня загадкой: человек, которому хватило смелости обрушиться с яростными нападками на вице-короля и церковь, но при этом панически боявшийся боли и любого насилия.
Я терпеливо ждал наступления поздней ночи. Когда арестанты наконец угомонились и со всех концов камеры стали доноситься лишь похрапывание да сонное бормотание, я начал действовать. Навалился на Лизарди, заткнул ему рот и так зажал нос, что чертов грамотей весь побагровел и стал задыхаться.
– Только пикни, и я тебя придушу, – пригрозил ему я. – ¿Comprénde? Дошло?
Он судорожно закивал.
– Вот что, amigo, – прошептал я, – своей наглой ложью ты оскорбил меня в лучших чувствах. Сам получил хорошие новости, а мне рассказать не захотел? Придется тебя проучить.
С этими словами я вытащил из кувшинчика с повидлом насекомое и запустил ему в ухо. Лизарди стал ерзать и извиваться: я выждал некоторое время, а потом хлопнул его по уху с другой стороны, и незваный гость выскочил наружу.
– Смекнул, что это было такое, а? – поинтересовался я и пояснил: – Твой брат, червь, только не книжный, а такой, который может пробраться через ухо в твой мозг и прогрызть в нем ход, как в яблоке. У меня таких целая банка. А ну выкладывай, что узнал, а не то насыплю тебе этой дряни полные уши, и будет твоя башка словно червивый плод!
Несмотря на царившую в камере темноту, я увидел, как блеснули белки его закатившихся от страха глаз: ну и умора! Ослабив хватку, чтобы Лизарди мог говорить, я засыпал его вопросами:
– Ну, какими новостями тебя порадовали? Манила отменяется? Отец согласился тебе помочь?
– Sí, дело в том, что...
– Тсс, не так громко. Что затеяли твои родные?
– Мое место займет другой человек.
– Кто?
– Ну... это не имеет значения. Один из этих отвратительных подонков, которых тут полным-полно, станет на день Хосе де Лизарди. Ему хорошо заплатят, а я назовусь его именем.
Я кивнул:
– Ясно, вы поменяетесь местами. Его поместят в фургон, следующий в Акапулько, откуда и отправляется галеон в Манилу, а ты вместо него пойдешь мостить улицу. В конце дня тебя выпустят как обычного пьянчужку, который отработал положенные ему три дня. Так или нет?
– Sí.
Я отпустил Лизарди.
– Ты отвратительное животное, – простонал он, ковыряясь в ухе. – Опасный буян. Теперь я не сомневаюсь, что ты и вправду убил того доверчивого старичка, который считал себя твоим родным дядей.
– Уж во всяком случае, сеньор книгочей, тебя я точно убью, если ты снова предашь меня.
– Когда это я тебя предал?
– Ты надумал спасти свою шкуру в одиночку. А разве я не защищал тебя? Разве не кормил, не считал тебя родным братом?
– Я тебе не брат. Я креол, а ты пеон.
– Еще раз повторишь эту гнусную клевету – и мигом станешь мертвым креолом. Вот заодно и посмотрим, какого цвета твоя кровь, когда она хлынет у тебя из горла.
– Ничего у тебя не выйдет, я сейчас позову тюремщика.
– И это все, что ты успеешь сделать. Это будет твой последний крик, потому что я вырву тебе язык. – Я наклонился поближе и добавил: – И выдавлю пальцами тебе глаза.
– Животное, – пролепетал он.
– Ладно, оставим угрозы. Скажи лучше: а ты подумал о том, что будешь делать на улице? Сбежать за взятку из тюрьмы – это ведь еще полдела, а вот куда ты пойдешь, когда обретешь свободу? Это тебе не чернилами по бумаге царапать; скорее всего, такой глупец, как ты, вообще не сумеет выбраться из города.
– Ничего, как-нибудь сумею, – огрызнулся Лизарди.
Особой уверенности, однако, в его голосе не прозвучало, и я принялся стращать его дальше.
– Тебя освободят поздно вечером. Ты что же, думаешь, будто сможешь остановиться на ночь в гостинице и покинуть город на следующий день? Как бы не так, ты здесь чужак, полиция тебя сразу приметит. Убираться отсюда надо сразу же, а без лошади об этом и думать нечего. Хотя, впрочем, тебе и на лошади не суметь, потому, как ты города не знаешь. А я здесь вырос и знаю, где раздобыть лошадок: они у меня, можно сказать, наготове дожидаются.
Хосе долго молчал, а потом тяжело вздохнул:
– Ладно. Чего ты хочешь?
– Чтобы ты устроил побег нам обоим. За это я обеспечу тебя лошадью и покажу дорогу на Мехико.
– А если я откажусь?
– Ну, тогда я убью тебя. – Я сказал это с такой холодной уверенностью, что и сам удивился. Ну а Лизарди, тот просто пришел в ужас, ибо смекнул, что я не остановлюсь ни перед чем и выполню свою угрозу.
В тени виселицы человеческая жизнь кажется не такой уж священной.
* * *
– Хосе де Лизарди! Хуан де Завала!
Передо мной стояли двое léperos, и я поочередно ткнул каждого из них в спину, прошептав:
– Эй, вас зовут!
Мы остановили свой выбор на этих пьянчужках, которых альгвазилы вытащили из сточной канавы три дня тому назад, потому что как раз сегодня их должны были освободить. К тому же оба давно пропили свои мозги, так что и в трезвом виде мало что соображали.
Заключить сделку не составило труда: мы вручили им всего несколько песо, посулив в будущем свозить их на свой счет в Мехико и угостить во всех столичных пулькериях. На таких выгодных условиях пьяницы с готовностью согласились занять наши места. И то сказать, перспектива побывать в столице казалась воистину сказочной этой парочке забулдыг, которые сроду не видели ничего, кроме дешевых трактиров и сточных канав Гуанахуато.
Меня несколько позабавила мысль о том, что я уже во второй раз становлюсь подменышем, и я ухмыльнулся Лизарди, когда обоих пьяниц заковали в кандалы, чтобы отправить в Мехико, а оттуда в Акапулько, на галеон, следовавший в Манилу.
– Надеюсь, что этим типам понравится свежий океанский ветерок, – заметил я, – и они умеют хорошо плавать.
– Думаю, тюремщики в столице поймут, что их провели.
– Плевать: к тому времени мы уже будем далеко отсюда.
Несколько минут спустя мы, вместе с почти тремя сотнями других заключенных, построились в колонну, чтобы отправиться на работу. Никто и не подумал сковывать нам ноги цепями, ведь нас считали обычными пьянчугами.
На сей раз арестантов отправили на выгон за городом, куда съезжались вьючные обозы, доставлявшие в город товары. Главным транспортным средством в этой местности являлись мулы, на втором месте были индейцы, которым приходилось таскать все на своих спинах.
На выгоне нас заставили сгребать и грузить на телеги навоз, который потом развозили по окрестным ранчо и усадьбам, продавая земледельцам в качестве удобрения. Еще не так давно, окажись я поблизости, меня от жуткой вони вывернуло бы наизнанку, однако сейчас я воспринимал все стоически: мы сами смердели куда хуже навоза, да и к тому же это как-никак был наш последний день в тюремном аду.
Вечером стражники снова выстроили нас в колонну: пора было возвращаться обратно в город.
– А что, если сегодня ночью украсть тут мулов? – шепнул мне Лизарди.
– Я же сказал тебе: мы скроемся на моих лошадях.
– Что-то я не пойму, какие у тебя могут быть лошади, если ты...
– Успокойся и во всем положись на меня. Давай каждый из нас будет заниматься тем, к чему пригоден. Вот вернешься в столицу, придумаешь и напишешь новый памфлет. А уж лошадей предоставь мне.
К тому времени, когда мы добрались до центра города, уже наступили сумерки. Стражники остановили колонну на перекур, и нас с Лизарди, в числе прочих заключенных, отпустили.
– Куда мы теперь пойдем? – спросил Хосе.
– В пулькерию, вместе со всем этим сбродом. У тебя ведь есть деньги, которые передал тебе отец?
– Да, но я не собираюсь покупать это отвратительное пойло, которое хлещут ацтеки.
– Если альгвазилы вдруг обнаружат подмену и поднимут тревогу, а этого исключить нельзя, двух беглых испанцев будут искать где угодно, только не в пулькерии.
Лизарди явно не понравилось, что я причислил себя к испанцам, и он смерил меня уничижительным взглядом, но поправлять вслух благоразумно не стал.
– А теперь объясни насчет лошадей. Когда мы?..
– Когда окончательно стемнеет, чтобы нас не приметили на улицах. – Я похлопал его по спине. – И хватит уже задавать вопросы, сеньор Книжный Червь. Мы обрели наконец свободу, вот и наслаждайся ею. Возможно, уже завтра нас схватят и повесят.
* * *
Мы покинули пулькерию, когда улицы опустели и город погрузился во тьму. Лизарди, бедняга, извелся и все торопил меня, но я твердо стоял на своем, не желая понапрасну рисковать. Улицы, где жили богачи, ночью охраняли караульные, расхаживавшие с фонарями. Света от них, правда, было мало, но опасность наткнуться на такого караульщика все же существовала, а подними он тревогу, домовладельцы тут же послали бы ему помощь. Поэтому мы должны были успеть провернуть свое дельце в определенный промежуток времени: когда уже стемнеет, но патрульные еще не выйдут на улицы. Ну а поскольку обход начинался в десять, в нашем распоряжении имелся целый час.
– Куда мы идем? – шепотом спросил Лизарди. – Я так и не понял, откуда возьмутся лошади, если все твое имущество конфисковали.
– Вот я и заберу часть его обратно.
Лизарди остановился как вкопанный.
– Что ты сказал?
– Мы украдем двух моих лошадей.
– То есть как это украдем? Я думал, может быть, твоя возлюбленная договорилась о лошадях. Я не желаю оказаться в тюрьме за воровство!
Мне стало смешно.
– Я смотрю, ты предпочитаешь, чтобы тебя повесили за памфлеты.
– В любом случае, я не собираюсь красть лошадь.
– Тогда adiós, amigo! Прощай, приятель! Иди своим путем!
– Но, Хуан, ты не можешь бросить меня. Ты же сам говорил, что считаешь меня своим братом.
– Это была всего лишь ложь.
– У меня есть деньги. Почему бы нам не купить двух мулов?
– Нам нужны хорошие лошади, такие, которые способны ускакать от альгвазилов, если за нами будет погоня. А на мулах мы далеко не уедем, даже если и сумеем выбраться из города. Люди не зря стараются путешествовать большими группами, на дорогах повсюду полно разбойников. Так что нам нужны самые быстрые скакуны. А у меня, да будет тебе известно, всегда были лучшие лошади в городе. И сейчас мы отправимся и заберем их.
– Но ведь тебе не позволят вот так просто зайти в дом и увести лошадей. Ты сам говорил, что «кузены» заняли твой дом и что они ненавидят тебя.
– Сейчас эти бездельники наверняка сидят за столом и ужинают, а челядь им прислуживает. На конюшне один только Пабло, но и он не торчит там безвылазно. По вечерам он обычно отправляется прямиком в пулькерию, так что путь свободен. Нам останется только оседлать лошадей и вывести их.
Мы двинулись дальше. Однако беднягу Лизарди мои слова не успокоили, и он бормотал на ходу молитву. Я не выдержал и сказал ему:
– Хватит дрожать, Книжный Червь, со мной не пропадешь. Дон Хуан де Завала, благородный кабальеро, защитит и спасет тебя.