Глава сорок восьмая

– Прошу прощения, – произнесла Ума, наконец появляясь в дверях и передавая детей няньке, которая повела их играть в задние комнаты. – Они задержали меня по дороге – непременно хотели купить шербет.

За две недели до битвы Трех Солнц армия королевы начала продвижение из северных регионов страны. Эти огромные армии, в тридцать, а то и в пятьдесят тысяч человек могут продвигаться лишь на несколько миль в день – на десять, самое большее на пятнадцать, особенно если они везут с собой пушки. Требуется особое искусство, чтобы организовать подобный переход: нужно позаботиться, чтобы солдаты не голодали в пути. Обычно войско разделяют на три колонны, и они движутся каждая по своей дороге, поддерживая контакт друг с другом, чтобы воссоединиться, как только лазутчики обнаружат впереди превосходящие силы противника.

С тех пор как войска королевы перешли через Трент, они не знали проблем с провиантом. Река Трент отделяет южную часть острова от северной, а междоусобица постепенно переросла в войну между севером и югом. Миновав эту границу, королева спустила с цепи псов войны, голод, огонь и меч, она поощряла своих людей грабить и убивать, разрушать, поджигать, насиловать. Так они пролагали себе путь вперед, через земли, где Йорк набирал солдат для битвы у Нортгемптона. Однако, экономя таким способом деньги, королева проигрывала во времени: продвижение ее войска замедлилось, поскольку армия то и дело отвлекалась на грабежи; говорят, что многие пехотинцы пытались тащить за собой тяжеловесный груз, например сундуки, инструменты, черепицу.

К тому же настала самая холодная пора года, дни только-только начали удлиняться, и все светлое время дня уходило на то, чтобы добыть себе пищу, развести огонь, приготовить еду, отыскать теплое местечко для ночлега, изнасиловать женщину и убить малышей.

И все же к семнадцатому февраля королева поспела в Сент-Олбанс. Уорик заранее вышел из Лондона ей навстречу, и сражение завязалось прямо на улицах города. Когда королева стала одолевать, Уорик отступил и занял оборонительные рубежи поперек дороги на Лондон, выставив перед собой заслон от кавалерийских атак и пушку, а также отряд из пяти сотен бургундцев, вооруженных огнестрельным оружием и горящими стрелами. Тут пошел снег, и пушки с ружьями, как всегда, подвели тех, кто на них понадеялся. Гораздо успешнее действовали арбалетчики, некоторые из них были вооружены арбалетами такого калибра, что, если выстрелить из него в плотную группу людей, стрела пронзала разом троих или четверых.

Но еще больший ущерб, чем снег, Уорику нанесли изменники. Да, изменники! Одним из первых капитанов в ту пору считался сэр Генри Лавлейс. Он сражался на стороне Йорка, попал в плен при Вейкфилде, но избежал расправы, поклявшись впредь сражаться за королеву. Ночью накануне битвы при Сент-Олбансе он явился в лагерь йоркистов и обещал присоединиться к ним, однако он придерживал свои войска, пока не убедился, что верх берет королева, а тогда вместо того, чтобы прийти на выручку к Уорику, он вновь перебежал на сторону победителя, точно так же, как это сделал лорд Грей при Нортгемптоне, оставив зияющую дыру в рядах Уорика, и в эту брешь тут же устремилось войско королевы. Уорик понял, что битва проиграна, дал сигнал к отступлению и чудом ускользнул, уведя с собой четыре тысячи человек.

Король Генрих, которого Уорик прихватил с собой, чтобы придать вид законности своему делу, остался сидеть под дубом, что-то бормоча, но при виде королевы и своего – или не своего – сына он выразил некоторые признаки радости.

На следующий день головы знатных пленников были выставлены на рыночной площади. Среди казненных были и те два лорда, на которых возлагалась обязанность следить во время битвы за королем. Королева спросила сына:

– Мой милый сын, какой смертью следует умереть этим двум рыцарям?

– Пусть им отрубят голову, – отвечал многообещающий мальчишка и задержался посмотреть на казнь.

Скорее всего, эти рыцари лишились жизни за то, что слишком добросовестно исполняли свой долг. Королева была бы только рада, если б короля изрубили в сражении на куски и она могла бы сделаться регентшей при этом малолетнем чудовище.

Королева расчистила себе путь в Лондон, но тут она внезапно проявила не свойственную ей нерешительность быть может, колебались ее полководцы. В городе не было войска, но все население держало сторону Йорков: слишком долго королева терзала его налогами и всячески издевалась над ним. Лондон мог выдержать осаду, но даже если бы ворота открылись перед войском королевы, торговцы могли причинить бессчетные неприятности, отказавшись снабжать солдат. Пришло известие, что Уорик соединился с Эдди у Абингдона. Мэр послал королеве в Сент-Олбанс обоз с провиантом и деньгами, но горожане перехватили его, и все провизия и золото бесследно исчезло. Королева потратила несколько дней на бесплодные переговоры, а тем временем изголодавшиеся северяне десятками дезертировали из ее армии. В конце концов королева двинулась в Данстейбл, в десяти милях к северо-западу, а оттуда повернула обратно на север.

Йоркисты, выигравшие битву при Мортимер-Кросс и проигравшие сражение при Сент-Олбансе, двадцать седьмого февраля с триумфом вступили в Лондон во главе с Эдди и Уориком.

Мы же хотели как можно скорее вернуться домой, а для этого нужно было найти корабль, который отвез бы нас в Средиземное море, к арабским странам, обратно в цивилизованные места. Мы предпочли этот маршрут возвращению через Францию и Венецию. Князь Харихара, погрузившийся в меланхолию после того, как узнал о смерти брата, не мог побороть в себе отвращения к холодному и влажному климату. Впрочем, нелюбовь к местной погоде разделяли все мы, прелести весны и лета давно миновали и, казалось, уже никогда не возобновятся. Князь тосковал по родной стране и готов был подвергнуться риску погибнуть в море, лишь бы на несколько недель сократить обратный путь.

Припоминаю, как однажды вечером, незадолго до того, как мы добрались до Оксфорда и расстались там с братом Питером, князь заговорил об устройстве нашего мира, и его мысль все время возвращалась к расстоянию между этой страной и его родиной.

– Мы ведь даже не знаем, насколько далеки от нас сейчас Индия и Виджаянагара.

Аниш промолчал, стараясь даже выражением лица не показать, что он опасается за рассудок своего повелителя. Я был не столь сдержан. У меня уже начинались боли в суставах, и терпение мне изменяло.

– Чертовски хорошо знаем, – возразил я, прибегая к хорошо мне знакомому английскому проклятию. – Плюс-минус пятьсот миль.

Однако брат Питер оторвался от тарелки с супом, и глаза его заблистали любопытством.

– Всем известно, что земля круглая, – гнул свое князь. – Земля – шар.

Мы торжественно кивнули. Вот уже две тысячи лет, как Аристотель и его последователи опровергли теорию плоской земли.

– Мы не знаем, каков периметр этой сферы в том месте, где она наиболее расширяется, но мы понимаем, что эта величина будет меньше в зависимости от того, насколько мы удалены от центрального, наиболее широкого пояса.

Аниш явно был озадачен, и Питер, нередко рассуждавший на ту же тему (он следовал кое-каким теориям из зашифрованных рукописей Роджера Бэкона), постарался ему помочь.

– Смотри, – сказал он, подхватывая яблоко. – Если мы находимся вот здесь, – он ткнул в яблоко ногтем, а затем взял нож и начертил маленький крестик, – а Виджаянагара вот тут, – он вывел крестик на другой стороне яблока, – то не важно, восточным путем будете вы добираться в Виджаянагару или западным…

– Но если она здесь, – возразил князь и, отняв у Питера яблоко, сделал третью отметку, чуть левее первой, – то все выбирают неверный путь. Быть может, мы всего в неделе пути от дома, только плыть надо на запад, а не на восток.

В этот момент в нашу беседу вмешался другой посетитель таверны, коротышка с просмоленной бородой, судя по всему, бывалый моряк. Он склонился над нашим столом и схватил яблоко:

– У нас тут чокнутых нет, ясно? Не то что у вас.

– За кого вы нас принимаете? – переспросил Питер, придерживая князя Харихару за рукав. Князь явно был раздосадован утратой как яблока, так и внимания собеседников.

– За моряков, мать вашу так, за кого же еще. Долбаный ветер четыре дня из пяти дует с долбаного запада, мать вашу. Даже если вы отчалите при восточном ветре, долбаный западный принесет вас через неделю домой. Хочешь не хочешь, принесет. – И он принялся смачно грызть яблоко, сладкое, хрустящее, немного припахивающее сеном, в котором оно хранилось.

– Но я слышал, – вежливо возразил брат Питер, – если отправиться на юг, вплоть до южной оконечности Испании или даже до северного побережья Африки, там почти всегда дует ветер с северо-востока.

– Это годится для долбаных даго и чернокожих, – заявил наш Джек – Смоленая Борода. – Нам от этого никакого толку.

На следующий день мы распрощались с Питером у ворот его аббатства.

Он передал нам рукописи Бэкона с инструкциями по изготовлению пороха и обращению с пушками.

– Будет лучше, если эти тайны останутся в ваших руках, – сказал он. – Если этот сброд, – он имел в виду англичан, – доберется до них, один лишь Перводвигатель ведает, что произойдет с миром.

– Что ж это были за тайны? – спросил я как можно спокойнее и вежливее.

– Ах, дорогой мой Ма-Ло, я гадаю порой, каков источник твоей любознательности, твоей готовности день за днем слушать мою надоедливую болтовню. Неужели это и в самом деле лишь великодушие по отношению к старику, или у тебя есть и другие мотивы? – Он отпил глоток лимонада. – Ладно, я тебе отвечу. Наиболее важны три момента. Во-первых, наилучшая пропорция, в какой следует смешивать ингредиенты пороха, а именно: на сто частей должно приходиться семьдесят пять частей селитры, пятнадцать – угля и десять – серы, а не шестьдесят шесть – двадцать три – одиннадцать, как принято повсюду. Еще важнее второй момент. Чтобы, составляющие пороха не отделялись друг от друга, нужно тщательно перемешать их, затем смочить так, чтобы они превратились в единую массу, а затем высушить. Паста засохнет гранулами, и каждая гранула будет содержать все составляющие точно в той же пропорции, в какой они были изначально. В-третьих, Бэкон придумал способ извлекать селитру из гниющих растений. Были там и менее важные указания, но я не буду утомлять ими твой слух. Скажу лишь, что в последних столкновениях с отрядами султанов наемная артиллерия императора Виджаянагары показала дальность стрельбы, на сотню шагов превышающую возможности вражеских орудий. Нет, больше я ничего говорить не стану. Позволь мне завершить мою повесть. Все вопросы задашь потом.

Как я уже сказал, самым печальным событием этого путешествия для меня стал миг расставания с братом Питером. Мы провели вместе больше года. Я пытался уговорить его остаться с нами, вместе с нами вернуться в утраченный рай, в Небесный град на земле, в Град Победы, в Виджаянагару.

– Я бы с радостью, но, сколь бы чудесной и замечательной ни была эта страна, как бы ни были довольны своей жизнью ее обитатели, я всегда буду там чужаком.

– Питер, я всю жизнь был чужаком, у меня даже нет родины. Что ж тут такого?

– Вот именно. Ты к этому привык, а я привык к двум зданиям монастыря, к моей библиотеке и рыбному пруду, к моей кошке. Я привязан к английским сельским пейзажам, я каждое лето отправляюсь в путь по этим дорогам и проповедую, уча людей тому, что узнал и обдумал за долгие зимние месяцы. Однообразная жизнь, но достаточно насыщенная и отнюдь не скучная. Я уже слишком стар, и мне поздно меняться.

Мы обнялись, потом он отстранился и сказал:

– Я буду скучать по тебе, Али. Я многому научился от тебя. Самое главное – среди магометан и буддистов и народов иных религий, как и среди нас, христиан, живут люди, приверженные более зрелой, мудрой и глубокой религии, религии бытия, а не ожидания загробного блаженства, жизни, а не смерти, радости, а не боли. Прекрасно, что в разных местах мира существуют подобные общины и что каждый…- он запнулся, подбирая слово, – каждый атом отделен от других. Нас немного, но мы можем протянуть руки и дотронуться друг до друга. Когда-нибудь это учение распространится по всей земле, и тогда она сделается лучше. Черт побери, я опять принялся за проповедь. – Тут он снова обнял меня. – Спасибо за все, Али.

Он дернул за веревку колокольчика, висевшую на стене у наружных двойных дверей. Мы отчетливо слышали, как он зазвонил внутри.

– Ну же, ступай.

Я вернулся к друзьям, которые успели уже пересечь реку по отстроенному заново мосту. Один раз я оглянулся. Питер все еще стоял у двери – до боли знакомая приземистая, коренастая фигурка. Он помахал мне вслед, поднял руку и еще раз, уже решительней, дернул за веревку колокольчика. Дорога, вслед за рекой, делала здесь крюк, я свернул, и Питер скрылся из виду.

Али смахнул с ресницы, слезу.

– Его уже поджидали люди епископа. Они сожгли его через месяц, примерно за неделю до нашего отплытия.

Казалось, даже сад на миг затаил дыхание. Потом кошка пошевелилась, пичужка перепорхнула с одного карниза дома на другой. Вновь зажурчал фонтан, и Али, вздохнув, продолжил рассказ.

Как только мы добрались до Лондона, мы первым делом отправились на южный берег Темзы на поиски судна, которое бы доставило нас к северному побережью Африки или, по крайней мере, в Средиземное море. Нас оставалось всего трое, почти без багажа, так что мы легко нашли каравеллу, собиравшуюся на днях отплыть с грузом тканей и слитков меди.

Почти без багажа? Меньше проблем? И тут князь вспомнил про свои проклятые арбалеты, о которых он уже год как не думал. Я впервые услышал ссору князя с Анишем. Они спорили о том, остались ли эти чертовы штуки в доме олдермена Доутри или последовали за ними в Тауэр. Впрочем, это не имело значения: ни в том месте, ни в другом их уже давно не было. Мы потратили неделю, пока не напали на их след: нам пришлось ехать в Клеркенуэлл-Филдс, по ту сторону городских стен, в лагерь йоркистов, и там мы обнаружили отряд солдат, которые практиковались в стрельбе из арбалетов – тех самых арбалетов – под командой генуэзского сержанта-наемника. Вернуть их нам никому бы и в голову не пришло, это оружие уже показало себя в битве при Сент-Олбансе, когда пушки отказались стрелять.

Вскоре выяснилось, что без своего драгоценного оружия князь Харихара отказывается возвращаться домой. Мы выпросили аудиенцию в Бэйнард Касле, у нашего Эдди; он уже чувствовал себя королем, он уже переменился, нет, он не сделался заносчивым, но он был страшно занят, страшно озабочен делами, и мы смогли добиться от него лишь обещания, что нам вернут все драгоценные экземпляры до единого, как только с королевой будет покончено и змее раз и навсегда отсекут голову. Через день-два войско Эдди должно было выступить в поход на север.

– Это все замечательно, – вздохнул князь, выходя из Бэйнард Касла и бредя в гостиницу по Темза-стрит. – А что, если победит королева? Мы едем на север вместе с ними – я решил.

Мы пытались его отговорить, убедить расстаться с арбалетами, но он ни в какую: это оружие составляет ядро уникального собрания, заявил он. Мы с Анишем пригрозили, что останемся в Лондоне, и пусть он сам гоняется за своей коллекцией, но на это князь ответил, что отдаст все оставшиеся у нас рубины и даже оба корунда, только бы воротить арбалеты, и, чтобы предотвратить подобное безумие, мы сочли необходимым присоединиться к нему.

Таким-то вот образом мы попали на поле жесточайшего сражения, какое мне доводилось видеть. Но пусть сперва Ума поведает нам о том, что тем временем происходило с ней.