Глава сорок первая

«Дорогой брат!

О радость! О счастье! Преодолев преграды и препятствия – мы даже не узнаем никогда, после каких приключений, – твое послание, отправленное в ответ на то письмо, что я послал из Кале девять месяцев тому назад, попало наконец мне в руки. Его вручил мне сегодня помощник капитана корабля, только что вошедшего в порт с грузом вина из испанского города Херес. Этот город теперь в руках христиан, но по-прежнему поддерживает торговлю с арабским портом Мотрил к югу от Гранады. Наши сердца ожили при известии, что, по крайней мере, еще четыре месяца назад все обстояло благополучно и в твоем семействе, и в Граде Победы, что бедуинской кавалерии удалось одержать верх над конными отрядами султанов Бахмани. Мы были также рады узнать, что планы строительства, задуманные тобою, дорогой брат, перед нашим отъездом, уже начали успешно осуществляться и что благополучно завершился спор между практикующими врачами относительно того, как должно быть организовано общественное здравоохранение. Частная выгода в просвещенном обществе дает свои благие плоды.

Поскольку ты получил мое первое письмо, я начинаю надеяться, что дошли или вскоре дойдут также и последующие, а потому не стану докучать тебе, пересказывая их снова (на всякий случай я попрошу Аниша приложить к моему письму краткую выдержку из них), а сам поспешу сообщить о событиях, имевших место с тех пор, как я последний раз писал тебе спустя месяц после летнего солнцестояния.

В первые два месяца ничего особенного не произошло. Седьмой, восьмой и девятый месяц года наиболее подходят для ведения войны в этих краях, поскольку солнце все-таки достаточно нагревает землю и даже после дождя успевает быстро ее просушить. С другой стороны, как раз в эту пору поспевает урожай, сперва различная зелень, затем хлеба, фрукты и травы, которые косят на корм для скота, так что крестьяне отнюдь не жаждут выступать в поход, да и их господа не желают отрывать их от сельских работ. Эти три теплых месяца даруют неожиданно изобильный, на наш взгляд, урожай, и плодами его всему народу предстоит питаться до следующего года, а все, что крестьяне не поспеют убрать вовремя, так и сгниет в поле, и им придется зимой голодать. Итак, несмотря на известия о действиях королевы в Шотландии, а затем и на севере Ингерлонда, где она успела, по слухам, собрать немалую армию, войска противника так и не двинулись на нас. Скорее всего, эта армия существовала пока только на словах, вместо солдат королева получила лишь обещания, но в следующем месяце – в октябре по местному календарю – эти обещания могут осуществиться.

Здесь, на юге, в Лондоне, тоже лишь в последние две недели начали происходить какие-то события. Уорик, Фальконбридж, Солсбери, Марч и все прочие предавались веселью и развлечениям, в особенности нелепым состязаниям рыцарским турнирам и тому занятию, которое они считают охотой. Али поведал нам чистую правду: эти люди гоняются по полям и лесам за лисой – да, всего-навсего за лисой! – верхом и со сворой собак. Я попытался указать этим вельможам гораздо более цивилизованный способ охоты: знатные люди занимают позицию на холме, а егеря, заранее собравшие различные виды животных в долине, гонят добычу на стрелков так, чтобы звери оказались в пределах выстрела из арбалета. Лорды только посмеялись надо мной, хотя я готов был пустить в ход свои арбалеты и показать им, как это делается! Я знаю, ты противник любого вида охоты, но ты должен признать, что мои правила гораздо гуманнее и разумнее, чем обычаи англичан.

В целом йоркисты обращались с нами достаточно вежливо, мы смогли нанять большой дом на улице, именуемой Ломбард-стрит (первыми здесь поселились купцы из Милана), у нас появились слуги и все необходимое благодаря деньгам, вырученным за драгоценные камни. Особенно ценятся здесь жемчуга и рубины, в первую очередь рубины – вам было бы трудно поверить, какие суммы предлагают здесь за них. Англичанам почти не доводилось видеть настоящих рубинов, они изумлялись их яркости и твердости. Хотя считается, что в королевской короне имеется огромный рубин, принадлежавший некогда брату прапрадеда нынешнего короля – Черному Принцу, но этот «рубин» (я его видел) представляет собой тусклый коричневатый камень, то есть, скорее всего, гранат.

На чем я остановился? Ах да, турниры и охота, а также танцы. Не знаю, поверишь ли ты моим словам, но дамы и господа предпочитают танцевать сами, а не любоваться выступлением специально подготовленных артистов. Эти забавы, конечно же, заканчиваются всеобщим распутством, чему способствует также неумеренное потребление алкогольных напитков.

Не забывали при этом и о делах. Партия Йорка и ее предводитель Уорик укрепляли отношения с лондонцами, наделяя купцов все большими правами и привилегиями, возвращая им права, отобранные у них королевой, и в, свою очередь, отнимая у торгующих в Ингерлонде иностранцев, в особенности у ганзейских немцев, те преимущества, которые она им предоставила, или, точнее, продала.

А что же сам герцог Йоркский? Да ничего. Целых три месяца мы ничего о нем не слышали. Этот великий человек, магнат, правивший страной в качестве протектора во время предыдущего помешательства короля, человек, которому, как все говорили, предстояло самому стать королем, претендент на корону, ради которого другие вельможи поднялись на борьбу, а простые люди тысячами погибали и становились калеками, – великий герцог Йорк все это время пребывал в Ирландии. Неделю назад он наконец явился в Лондон и, похоже, проиграл все, что выиграли для него сподвижники.

Я уже сообщал, с каким почтением суеверный народ относится к королю, к помазаннику Божьему. Генри и после поражения оставался королем Генрихом, а Ричард Плантагенет герцогом Йоркским, каковы бы ни были его права на корону. Пока его не короновали, он герцог, и все тут, но Йорк явился в столицу с трубачами впереди, и перед ним несли Королевский меч. Это огромное, варварски украшенное оружие, которому английский народ опять-таки придает некое мистическое значение. Разумеется, никто не отрицает необходимости оружия (во всяком случае, пока не преодолено на земле варварство), однако превращать столь уродливый предмет в фетиш – явная патология. Больше всего лондонцам не понравились знамена Йорка, украшенные львами и лилиями, поскольку на этот герб имеет право лишь король. В результате Йорк оттолкнул от себя едва ли не половину своих последователей – страшась адских мук, они не желают впредь поддерживать его. Хуже того: Йорк едва не рассорился с Уориком».

– Ты даже представить себе не можешь, что такое октябрь в Ингерлонде, – пробурчал он.

С этими словами Али выдвинул кресло с подушкой и уселся рядом со мной. Сейчас я не видел его здорового глаза – онустремил взгляд на свой сад, оживший в потоках вечернего ливня. Али по самые ноздри загрузился гашишем, я чувствовал его запах. Наклонившись, он оперся на разделявший нас столик, схватил маленький пирожок с бхангом и закинул его в рот. Глаза его блестели.

– Почитай вслух, – попросил он. – Я хочу снова припомнить все.

«Уорик и его брат Томас Невил как раз были у нас, в нашем доме на Ломбард-стрит. Уорик хотел купить жемчуга для своей жены Анны. Он привел с собой ювелира, и тот тщательно отбирал драгоценности для графской короны, когда в дверь постучали и в дом ворвался какой-то дворянин, громко требуя Уорика. Он сказал ему, что герцог Йорк прибыл в Вестминстер с трубачами, огромной свитой и с королевским гербом на знамени. Всего два дня назад герцог ночевал в Абингдоне, неподалеку от Лондона, и так рано его в столице не ждали.

Мне было любопытно поглядеть на герцога Йоркского, из-за которого началась эта смута, так что мы все трое я, Аниш и Али увязались вслед за Уориком в Вестминстер-Холл. Это на другом конце большой улицы, именуемой Стрэнд, примерно в двух милях от нашего дома. Мы вошли в Вестминстер-Холл, где уже собрался парламент, и ждали герцога.

В одном из предыдущих писем я обещал, в случае надобности, объяснить, что такое парламент. Полагаю, сейчас как раз подходящий момент.

Парламент – это собрание лордов и вельмож королевства, а также представителей графств, то есть землевладельцев, имущество которых приносит не менее сорока фунтов дохода в год, они выбираются в определенном количестве от каждого графства, или района, страны. Как бедна эта страна по сравнению с нашей! Судя по тому, сколько еды и одежды можно купить на сорок фунтов, эта сумма примерно равна годовому заработку храмовой танцовщицы или рыночного торговца в Виджаянагаре, но в Ингерлонде это изрядный достаток. Итак, все эти люди собираются раз в году по приказу короля, чтобы санкционировать его законы, ввести новые налоги и тому подобное. Они крайне редко противятся воле короля ведь сам же король их и созывает, так что вся эта процедура кажется напрасной тратой времени. Насколько я понял, четыреста лет назад, еще до нормандского завоевания, это установление имело какой-то смысл и парламент обладал реальной властью, теперь же его сохраняют лишь в угоду английской сентиментальности и приверженности традициям.

Парламент обычно заседает в Вестминстере, где предпоследний английский король (я имею в виду из династии, царившей до нормандского завоевания) построил огромное здание, а рядом большую церковь. Нынешнее собрание было созвано от имени короля Генриха, после того как того привезли из Нортгемптона, преследовало цель утвердить Йорка протектором и распределить между приверженцами герцога важнейшие посты в правительстве.

На одном конце зала стоял трон, по бокам тянулись ряды очень красивых окон. Сзади над большими дверями было нечто вроде хоров, и там нам разрешили пристроиться вместе с послами других стран. Запели трубы, в зал вошел Йорк, перед ним все еще несли Королевский меч. Он проложил себе путь через толпу и направился прямиком к трону. Постоял мгновение, обернулся к залу, положил руку на спинку королевского кресла. Невозможно было ошибиться в смысле этого жеста. Зрители ответили на него дружным стоном.

Это был первый и последний раз, когда мы видели герцога Йорка. Высокий, горделивый мужчина примерно пятидесяти лет; темные волосы слегка тронуты сединой; широкие плечи, мощная грудь, большие руки, крепкие ноги. Лицо его было изборождено морщинами, какое-то увядшее, и рот раз навсегда сложился в недовольную гримасу. Мы видели, что перед нами человек, способный на все, лишь бы не пострадало его самолюбие. Да, такому только и претендовать на королевский престол.

Он ожидал радостных кликов, приветствий, но обманулся. Пронесся вздох, словно ветер, колеблющий ветви деревьев, а затем воцарилось глухое молчание. Люди едва осмеливались кашлянуть.

Йорк набрал в грудь побольше воздуха, прищурил глаза.

– Слушайте все! – провозгласил он сильным, звучным голосом. – Я, внучатый племянник короля Ричарда Второго, чей трон был захвачен Ланкастерами, правнук Эдуарда Третьего, заявляю о своих правах на королевство Ингерлонд. Я назначаю обряд коронации на День всех святых.

– Это когда? – шепотом спросил я Али.

– День всех святых? Первого ноября, через три недели.

Йорк собирался сказать что-то еще, но в это время к нему протолкался человек в золотом одеянии и в странной, украшенной драгоценностями высокой шапке, разделенной пополам словно ударом топора. Как выяснилось, это был зять Йорка, Томас Бёрчер, архиепископ Кентерберийский.

– Не кажется ли тебе, Ричард: раз уж у нас есть король и мы все, не исключая и тебя, приносили ему святую присягу в верности, нам бы следовало сперва сходить поговорить с ним? Узнать, что он-то думает по этому поводу.

Собрание явно разделяло эту точку зрения.

– Человек в этом государстве может явиться ко мне, а мне нет надобности идти к кому бы то ни было, – уперся было Йорк, но, оглядевшись по сторонам, по лицам, обращенным к нему, понял, что зашел чересчур далеко. – Ладно, если хочешь, проводи меня к королю, – уступил он и вышел из зала.

Мы поспешили вослед, но дальше нас не пропустили. Потом нам рассказывали, что король Генрих в кои-то веки проявил достоинство и посрамил своего соперника, заявив, что по праву, по закону и по общему признанию является королем, и напомнив подданным о принесенных ими клятвах.

Ситуация казалась неразрешимой. Генрих, внук узурпатора, тем не менее оставался королем, поскольку он был коронован и помазан на царство; с другой стороны, Йорк был потомком старшего из братьев Ричарда Второго, а Генрих – младшего, Джона Гонта, герцога Ланкастерского (правда, Йорк был потомком по женской линии). Все это очень запутано.

Уорик, человек умный и отнюдь не опрометчивый, в отличие от Йорка, осознал, что симпатии вельмож и народа принадлежат Генриху, что восставали англичане против королевы и правительства, а не против короля, и вот, после двух недель переговоров он сумел убедить Йорка пока что принять власть над страной в качестве протектора, а не короля, но с тем условием, что после смерти Генриха наследником будет Йорк, а не Эдуард, принц Уэльский, сын королевы Маргариты.

Кажется, описывая эти события, я говорил о лордах и простонародье, как будто и те и другие придерживались единого мнения. На самом деле все было совсем не так. Многие вельможи приняли сторону королевы и принца уже после битвы при Нортгемптоне и бежали к ним на север, и многие рыцари и крестьяне северных областей также поддерживали королеву. Герцог Сомерсет, с которым мы познакомились в Гиени, возвратился в Эксетер (это на западе Ингерлонда) и тоже набирал армию, а прочие сторонники королевы устремились на северо-восток, в Нортумберленд, на границу с Шотландией, где у королевы насчитывалось уже не менее двадцати тысяч войска. Когда Маргарита прослышала, что ее сына отстранили от наследования, она впала в неистовую ярость и, постепенно продвигаясь на юг, дала своим солдатам разрешение грабить и убивать всех, кто жил на землях йоркистов.

В Лондоне тем временем был распущен парламент, и Йорк утратил возможность завербовать новых сторонников. Он лишился поддержки многих людей из-за слишком откровенного покушения на престол, а теперь все преисполнились страха перед королевой. Лишь самые преданные друзья и те, кто не мог надеяться на милость королевы, оставались с герцогом. Йорк заявил, что двинется на север и сразится с Маргаритой, но все полагали, что ему не собрать и половины от того количества солдат, которым располагала Маргарита.

Вот так необузданное честолюбие отняло у Йорка то, на что он мог рассчитывать, и еще больше ему предстоит потерять. Многие предсказывают, что скоро голова герцога слетит с плеч.

Заверяю тебя, дорогой брат, что я сразу же сообщу тебе об исходе этой войны.

Твой преданный и любящий брат

– Ну вот, – сказал я. – Но что же было дальше? Мне не терпится об этом узнать.

Однако ответом мне было только легкое похрапывание – Али эта история увлекала гораздо меньше, чем меня, а гашиш принес ему сон и избавление от боли, вызванной сезоном дождей. Я начал читать следующее письмо, но уже не вслух, а про себя, скользя по строчкам глазами.