Глава 22

У Шефа и секунды не заняло сообразить, что перед ним маленький мальчик, ребенок. Хотя по-настоящему маленьким его назвать было трудно. Он достигал в высоту пяти футов, то есть был не ниже, чем Удд, и при этом много шире. Он мог бы сойти за невысокого мужчину, но что-то в его доверчивой позе выдавало юность.

И он вообще не выглядел как человек. Руки у него свисали низко, голова на невообразимо толстой шее клонилась вперед. Маленькие глазки выглядывали из-под тяжелых надбровий. Одет он был – да ни во что. Была, конечно, какая-то юбочка из грубо выделанной шкуры. Но она почти терялась в его собственной шерсти. С головы до пят ребенок был покрыт космами длинных серых волос.

Взгляд существа остановился на куске сыра, который Шеф как раз подносил ко рту. Ноздри его, чуя запах сыра, жадно раздвинулись, и тонкая струйка слюны побежала из угла рта. Шеф не спеша снял сыр с сухаря, на котором тот лежал, и безмолвно протянул его странному мальчику.

Тот замялся, не решаясь подойти поближе. В конце концов он сделал два шага своеобразной неуклюжей походкой, протянул длинную серую руку и взял сыр с ладони Шефа. Обнюхал его, снова раздувая ноздри, и вдруг закинул сыр в рот. Пожевал, закрыв глаза в приступе экстаза, тонкие губы оттянулись, обнажая массивные клыки. Ноги его невольно прошлись в нелепом, но радостном переплясе.

Финны не умеют делать ни сыр, ни масло, ни молоко, говорил Бранд. Вряд ли это финн. Но, видимо, вкусы у него такие же. По-прежнему избегая резких движений, Шеф протянул флягу с оставленным для Кутреда молоком. И опять внимательное изучение с помощью носа, внезапное решение и жадные глотки. Пока он – или оно – допивал молоко, колени у него странно изогнулись, чтобы наклонить все тело назад. Он просто не может запрокинуть голову, чтобы пить, как люди, догадался Шеф.

Допив молоко, ребенок бросил флягу. Шум, с которым та разбилась о камни, по-видимому, встревожил существо, оно взглянуло вниз, потом на Шефа. И тогда оно явно что-то сказало, что-то, прозвучавшее как «извини». Но Шеф не смог разобрать ни единого слова.

А потом существо ушло, прошло по тропе пару шагов и вдруг просто-напросто исчезло, испарилось, серая шерсть слилась с серым камнем. Шеф, кряхтя, поднялся и проковылял до камня, где существо исчезло, но там уже ничего не было. Оно просто развеялось, как сон.

Кто-то из Huldu-folk, подумал Шеф. Я видел человека из Потаенного Народа, живущего в горах. Он вспомнил истории Бранда о тварях, которые утаскивают людей под воду, о хватающей лодки длинной серой руке. И ту историю, что рассказывали Квикка и его команда, о человеке, пойманном в горах троллихами, которые держали его при себе. Как-то раз они рассказывали еще одну историю – о великом чародее и мудреце, который решил очистить от троллей и Потаенного Народа некий остров в северных странах. Он прошел по всему островку, и говорил волшебные слова, и выгонял тварей, так что они больше не могли вредить людям. И под конец ему осталось только спуститься с последнего утеса, чтобы закончить работу. Но когда его стали спускать на веревке, из скалы раздался голос. «Человечек, – сказал он, – даже спрятанному народу нужно оставить какое-то место, где ему жить». И тут из утеса высунулась серая рука, сорвала этого мудреца с веревки и швырнула на камни внизу. В этом нет смысла, сказал тогда Шеф. Кто мог услышать слова, кроме человека на веревке, человека, который мгновеньем позже разбился насмерть? Но неожиданно эта история все-таки приобрела кое-какой смысл.

Кутреда по-прежнему нигде не видно. Шеф открыл было рот, чтобы покричать, и тут же закрыл снова. Неизвестно, кто его услышит. Он подобрал с земли осколок кремня, процарапал на покрытой лишаями стенке стрелу, указывающую, в каком направлении он пошел, – в сторону гор. Он оставил ящик с провизией на месте и пустился по узкой горной тропе со всей доступной ему скоростью.

Тропа извивалась вдоль краев морского залива, но шла высоко над водой, часто сужаясь до ширины стопы, никогда, впрочем, не исчезая полностью. Только Брандовы охотники за гнездами могли бы не задумываясь пройти по ней. Карли, привыкший к равнинам, замер бы от страха. Шеф, тоже житель болот, осторожно пробирался вперед, потея от страха и напряжения, стараясь не смотреть вниз.

И вот впереди появилась поляна. Шеф осторожно вгляделся в сумерки. Поляна? По крайней мере, ровная площадка со скудной растительностью – травкой и мхом на неизменных камнях. Почему же с моря зелень была не видна? Потому что весь этот уголок спрятан, укрыт в складке местности между морем и горами. На другом краю поляны мелькает огонек. Костер? Хижина?

Осторожно приблизившись, Шеф выяснил, что это действительно хижина. С каменными стенами, крышей из дерна, притулившаяся к склону горы, будто выросла здесь. Даже с пятидесяти ярдов Шеф не был уверен, что действительно видит ее, хотя внутри мерцал какой-то неясный огонек.

Размышляя над этим, Шеф вдруг понял, что его левая рука опирается на другую стену, расположенную прямо около него. Он подошел к строению и даже не заметил его. А это была не такая уж маленькая постройка, из солидных каменных плит, с односкатной крышей, простирающаяся на добрых сорок футов от места, где у дальней стены тропа подходила к чему-то вроде двери. Из постройки доносился явственный запах. Запах дыма и слабый аромат еды.

Положив руку на рукоятку ножа и ступая мягко, как подкрадывающийся к утиному гнезду охотник, Шеф проскользнул ко входу. Не дверь, а подвешенный на колышках кожаный полог. Он снял петли с колышков и прошел внутрь.

Первые двадцать ударов сердца он ничего не видел в темноте. Потом глаза привыкли. Тусклый свет проникал сквозь трещины в стене и через отверстие в крыше, под которым дымил костерок. В дыму висели туши. Это коптильня, понял Шеф. Вдоль дальней стены рядами шли полки с пластованной копченой и вяленой рыбой. У ближней стены стояли кадки с соленьями, с соленой рыбой и мясом. Прямо перед ним со столба свисала туша тюленя, а дальше в глубь помещения уходили ряды других туш. Шеф протянул руку. Столбы были каменные, крюки на них деревянные, не вырезанные, а сделанные из дерева, которое согнули и оставили расти в нужной форме. Здесь не было ничего металлического. Только дерево и камень.

В ряду, вдоль которого пошел заинтересовавшийся Шеф, туши становились все крупнее. Тюлени. Морж, такой большой, что свисал от самой крыши до пола. А дальше медведь. Не бурый медведь южных лесов, распространенный в Норвегии, все еще встречающийся в английских чащобах. Нет, зверь гораздо крупнее, как касатка крупнее дельфина, зверь огромных размеров висел здесь, разделанный и закопченный. Кое-где на нем еще оставался белый мех. Это был огромный белый медведь, вроде того, чья роскошная шкура пошла на лучший плащ Бранда и добыть которого, по словам самого Бранда, стоило три человеческих жизни.

Шеф вошел уже в самый дым, где мерцал огонь, и свет падал через отверстие в крыше. А здесь что за зверя завалил могучий горный охотник? Не тюлень и не морж, не дельфин и не медведь. И тут Шеф понял – слегка покачиваясь в дыму, на крюке, продетом через обрубок шеи, висел человек. Обезглавленный, располовиненный, ободранный, выпотрошенный, как свинья, но без сомнения – человек. Еще двое болтались позади него, мужчина и женщина, подвешенные, как огромные окорока. Груди женщины разметались по ее обнаженным бокам.

Шеф обнаружил, что в углу свалены в кучу какие-то предметы. В основном раскиданная в беспорядке одежда. Тут и там отблески металла, серебряные и эмалевые вещи, а также сталь. Кто бы ни был охотник, убивший этих людей, трофейным добром он не интересовался. Оно было отброшено в сторону, словно рога, копыта и прочее, что нельзя съесть. А нет ли здесь оружия?

Меж двух стоек у стены расположились с полдюжины копий с длинными древками. Шеф взял одно из них, постепенно разобрал, что оно изъедено червями и согнулось, потому что долгие годы пролежало в коптильне. Он перебрал оружие как можно внимательней. Хлам, один хлам. Расколотые древки, искореженные наконечники, везде толстый слой ржавчины. Надо найти хоть что-нибудь. У него был только крошечный нож против существа, способного убивать моржей и полярных медведей.

Вот. Вот оно. На дне кучи Шеф углядел древко, которое выглядело хорошо сохранившимся. Он взял копье, примерился, испытал облегчение при мысли, что не был теперь совсем уж беззащитным.

Почему-то, пока он вертел копье в руках, мысль о применении этого оружия для драки и убийства отпугнула его. Словно бы голос сказал ему: «Нет. Это не годится для такой цели. Это было бы все равно что брать с наковальни раскаленный металл молотом или ковать железо рукояткой шипцов».

Озадаченный Шеф оглядел то, что держал в руках, взгляд его то и дело испуганно устремлялся ко входу. Странное оружие. Такого сейчас никто не делает. Наконечник в форме листа, совсем непохожий на тяжелую треугольную головку копья «Гунгнир», длинная железная накладка под ним прикреплена к ясеневому древку. Следы украшений. Кто-то даже сделал по металлу гравировку и инкрустировал в нее золото. У основания наконечника когда-то были два золотых креста. Теперь золото исчезло, о нем напоминали только слабые пятна, но выгравированные кресты остались. Боевое оружие, судя по стали лезвия, и метательное, судя по весу. Но кто станет отделывать золотом копье, которое собирается метнуть во врага?

Ясно, что кто-то очень ценил это копье. Кто-то, чье тело теперь висело в дыму. Шеф еще раз нерешительно взвесил оружие в руке. Безумием было бы не взять любое оружие, которое могло увеличить его шансы выжить в этом гибельном месте. Так почему же оказалось, что он сунул его назад, аккуратно прислонил к стойке?

Встревожившись вдруг из-за едва уловимого движения воздуха за спиной, Шеф круто обернулся. Кто-то или что-то приближалось. Шеф пригнулся, поглядел вдоль пола ниже рядов туш. Кто-то шел к нему. С облегчением Шеф узнал подпоясанные веревкой штаны Кутреда. Он вышел в проход, поманил своего товарища, без слов показал на подвешенные тела людей.

Кутред кивнул. Он держал в одной руке обнаженный меч, в другой свой щит.

– Я говорил тебе, – хрипло прошептал он. – Тролли. В горах. Пялились на меня через окна мельницы. Ночью дергали дверь, пытались войти. Они чуют мясо. В таких горных деревушках на дверях крепкие засовы. Правда, не всем они нужны.

– Что нам делать?

– Взяться за них, пока они не взялись за нас. Напротив стоит хижина, ты видел? Пойдем туда. Ты без оружия?

Шеф отрицательно замотал головой.

Кутред прошел мимо него, взял копье, от которого Шеф только что хотел избавиться, протянул ему.

– Вот, – сказал он, – возьми это. Держи, – настойчиво добавил он, увидев заминку Шефа, – теперь оно ничейное.

Шеф протянул руку, помялся, твердо взялся за оружие. В теплой дымной полутьме раздался звук, будто металлический наконечник ударил по камню. И Шеф снова испытал непонятное облегчение. Не облегчение из-за того, что теперь вооружен, скорее облегчение от того, что оружие было ему вручено. Оно перешло от своего владельца к хозяину коптильни, а потом к Кутреду, к человеку, который не был человеком. Теперь Шеф имел право взять его. Может быть, не сохранить его у себя, может быть, не сражаться им. Но держать его в руках – да. По крайней мере сейчас.

Двое вышли на неожиданно приятный свежий воздух.

Открытое пространство они преодолели как два призрака, аккуратно обходя кустики травы, чтобы избежать малейшего шороха и треска. Сейчас достаточно одной-единственной ошибки, подумал Шеф, и их тоже подвесят в коптильне. Не предупредил ли убежавший маленький мальчик своих сородичей? Своего отца? Взгляд его был скорее благодарным, чем испуганным или враждебным. Шеф не хотел бы, чтобы пришлось убивать его.

Дверь хижины, как и дверь коптильни, представляла собой кожаный полог, по-видимому, из лошадиной шкуры. Следует ли им осторожно приподнять его или же разрубить и ворваться внутрь? Кутред таких сомнений не испытывал. Он безмолвно показал Шефу взяться за верх полога, а сам взял меч и его острым как бритва лезвием по очереди перерезал все петли. Полог свободно повис в руках Шефа. Кутред кивнул.

Как только Шеф отбросил полог, Кутред с занесенным мечом ворвался внутрь. И замер в неподвижности. Шеф вошел следом. В хижине не было никого, но она не была необитаемой. Слева располагалась, по-видимому, главная комната, с грубым столом в центре и стоящими вокруг него табуретами из деревянных обломков кораблекрушений. Размер табуретов был гигантским. Шефу пришлось бы карабкаться, чтобы посидеть на таком. В дальнем углу чернеющий проход вел, казалось, прямо в скалу. Все помещение освещалось фитилем, плавающим в каменной чаше с маслом.

Возможно, все обитатели спали. Наверняка была уже полночь, хотя небо оставалось светлым. Но Шеф заметил, что в середине лета норманны почти утрачивают ощущение времени, спят, когда захочется, и спят очень мало, как будто бы откладывают сон на долгую зиму. С Потаенным Народом дело, наверное, обстоит так же.

Однако справа от них находилась не иначе как спальня, в которую вел еще один узкий проход. Шеф приготовился к возможному смертельному удару и, занеся копье, проскользнул через дверной проем. Да, спальня, две кровати, как полки в скале, для тепла набросаны кожи и меха. Шеф подошел ближе, чтобы убедиться, что меха – это меха животных, а не серая шерсть троллей. Нет, здесь никого нет.

Когда он повернулся, чтобы подать знак Кутреду, от страшного треска душа у него ушла в пятки. Он прыгнул вперед – посмотреть, что случилось. В центре соседней комнаты, позади перевернутого стола, Кутред сошелся в неистовой схватке с троллем.

С троллихой. Она тоже носила что-то вроде юбочки, но груди прикрывала лишь серая шерсть, длинные волосы струились по спине, как лошадиная грива. Она пряталась внутри каменной ниши, выскочив, когда Кутред подошел близко. Одной рукой она ухватилась за шип его круглого щита, а другой держала запястье руки с мечом. Парочка раскачивалась взад и вперед, Кутред старался высвободить оружие, троллиха пыталась отвести его в сторону. Неожиданно ее зубы щелкнули в опасной близости от лица Кутреда.

Шеф так и застыл, на мгновенье изумившись силе женщины. Кутред вкладывал в борьбу все свои силы, с яростным хрипением наседая на троллиху, на руках его надулись неимоверные мышцы. Дважды он отрывал ее от земли, с легкостью поднимая две сотни фунтов, но она каждый раз вырывалась.

Потом, когда она внезапно рванулась вперед, Кутред отлетел назад, и, набрав ход, она ударила его пяткой под лодыжку и подсекла его. Оба рухнули на пол, троллиха сверху, меч и щит Кутреда полетели в сторону. Мгновеньем позже троллиха выхватила из-за пояса каменный нож и потянулась к горлу Кутреда. Он одной рукой перехватил ее запястье, и снова они застыли в отчаянном, но безрезультатном состязании силы.

Копье застревало в узком проходе. Пока Шеф боком пытался выйти из спальни, что-то заслонило тусклый наружный свет. Вернулся хозяин дома, горный охотник. Он беззвучно проник через входную дверь, повернулся к борющимся.

Даже ссутулившись, он задевал головой потолок. А руки его свисали почти до самого пола. Плечи круглые и покатые, не квадратные, как у человека, но при этом достигающие в размахе полной длины меча. Тролль повернулся спиной к Шефу, не заметив его, потому что смотрел только на Кутреда и троллиху.

Шеф поднял копье. У него была возможность нанести один-единственный неожиданный удар, в хребет, или в почки, или под ребра в сторону сердца. Такого не переживет даже гигант. Шеф помнил, что перед ним стоит людоед.

Но когда он замахнулся для удара, его переполнило ощущение неизбывной мрачности этого места. Это чувство посетило его недавно, на горной тропе, ощущение бесцветности, угрюмости и враждебности. Затем в видении Шефу явился мир, умоляющий о спасении и облегчении, и бог с солнцеподобным ликом даровал их; даровал то, что не было даровано ни Хермоту, ни Бальдру. Железный наконечник копья близ его щеки излучал одновременно и жар и какую-то усталость, желание воздержаться от убийства. Мир видел их слишком много. Пора остановиться, что-то изменить.

Ухватившаяся за грудь Кутреда троллиха внезапно головой вперед полетела через комнату, рухнув в ноги тролля и заставив его отшатнуться, чуть не напоровшись при этом на копье Шефа. Кутред отталкивал ее назад так, что вся ее сила была направлена вперед, а потом опустил руки, схватил ее за лодыжки и перекинул через голову. Он извернулся и утвердился на ногах, с мечом в руке, пошел на тролля с усмешкой безжалостной ярости. Тролль издал рев, подобный медвежьему, и отбросил троллиху со своего пути.

Шеф стукнул древком копья по каменному полу и во весь голос крикнул:

– Стойте!

Оба тролля подпрыгнули и повернулись к нему, их глаза разбегались из-за угрозы спереди и сзади. Шеф опять крикнул, на этот раз пробирающемуся вперед Кутреду:

– Стой!

В этот самый момент маленький тролль, которого Шеф встретил на тропе, вбежал через наружную дверь, обхватил большого тролля за колени и разразился длинным потоком слов. Шеф вышел из узкого прохода в спальню, широко развел руки и аккуратно поставил копье в уголок. Он подал знак Кутреду, который помялся, но меч опустил.

А что тролли? Шеф взглянул на них в свете лампы, еще посмотрел, в третий раз взглянул на старшего тролля, который в свою очередь озадаченно на него таращился. С очень знакомым озадаченным выражением. Серый мех, круглая голова, странная скошенная челюсть и массивные зубы. Но что-то знакомое – что-то в бровях, в скулах, в посадке головы на толстой шее. Шеф мягко подошел, взял огромную ладонь тролля, повернул и приложил к своей. Так и есть. Могучие персты, кулак в два раза больше молочного кувшина.

– Ты похож на одного моего знакомого, – проговорил Шеф почти себе под нос.

К его удивлению тролль широко улыбнулся, обнажив могучие клыки, и ответил на сбивчивом, но понятном норвежском:

– Ты, наверное, говоришь про моего брата Бранда.

По словам Эхегоргуна – суть того, о чем он говорил, Кутред потом пересказал Шефу за долгие вечера у очага, – Потаенный Народ некогда жил много южнее, в Норвегии и в странах на юг от моря, которое Эхегоргун называл Мелким, от Балтики. Но с течением времени климат изменился, и им пришлось отступать вслед за льдами на север, причем им везде и всегда наступали на пятки Слабаки, Хлипкие Людишки, Носящие Железо – у Эхегоргуна имелось для них много названий. Люди, конечно, не представляли собой угрозы – при одной мысли об этом Эхегоргун рассмеялся, издавая горлом странные хриплые звуки. Но людей было много. Они размножались со скоростью тюленей, сказал он, так же быстро, как нерестящийся лосось. И в толпе они становились опасны, тем более что использовали металл. По-видимому, обычаи Потаенного Народа восходили к дням, когда металла еще не знали, когда все Прямоходящие – люди и Спрятанные – использовали только камень. Но однажды у людей появились металлы, сначала бронза – Эхегоргун называл ее красным железом, – а потом и настоящее железо, седое железо, и былое равенство между видами – если это были виды одного семейства – нарушилось. Эхегоргун бы с ним не согласился, но Шеф начал подумывать, что быстрое размножение, которое Эхегоргун так презирал и считал не вполне достойным разумных существ, было как-то связано с металлами. Выковке железа из руды нельзя было научиться просто так, это был результат знания, основанного на пробах и ошибках, к которым подтолкнул первоначальный счастливый случай. Недолго живущие существа, которым практически нечего терять, зато имеющие сильное желание хоть как-то выделиться среди многочисленных соперников, были более склонны тратить свое время на опыты, чем долго живущие, долго взрослеющие, медленно размножающиеся люди Истинного Народа, так они сами себя называли.

Так оно было или нет, в течение столетий Истинный Народ превратился в Потаенный Народ, живущий в недоступных горах, искусно прячущийся. Это не так уж трудно, сказал Эхегоргун. Истинного Народа кругом было гораздо больше, чем думало большинство людей. Они не пересекались в пространстве, да и во времени. Норвежцы в Галогаланде, сказал Эхегоргун, дело особое, они жили в основном на побережье. Они часто плавали по морским дорогам, по Северному Пути, от которого страна и получила свое имя, они строили свои дома у фьордов, летом пасли скот на всех островках зелени, которые им попадались. Редко их можно было встретить дальше чем в нескольких милях от берега. Особенно потому, что забредшие в глубь страны путешественники и охотники чаще всего не возвращались.

От финнов беспокойства было больше, они повсюду кочевали со своими стадами оленей, со своими санями, луками и силками. Однако перемещались они в основном летом и в дневное время. Зимой они оставались в своих шатрах и домах, совершая лишь редкие вылазки по привычным тропам, на которых с ними легко было разминуться. Снега и льды, темнота и высокие горы принадлежат им, говорил Эхегоргун. Они люди Мрака.

А как насчет человека, который висит у них в коптильне, спросил Шеф вечером первого дня знакомства. Эхегоргун отнесся к вопросу серьезно. Все дело в тюленьих шхерах, сказал он. Хлипким следует держаться подальше от них, хотя бы от тех, которые тролли считают своими. Шеф постепенно понял, что Эхегоргун, как и остальные люди его народа, был почти таким же хорошим пловцом, как и белые медведи, которых нередко находят спокойно куда-то плывущими вдали от какого бы то ни было берега. Шерсть предохраняла его от холода и была водонепроницаема, как шкура тюленя. Любой из взрослых троллей мог спокойно проплыть пару миль в ледяной воде до ближайшего острова, чтобы оглушить дубинкой тюленя или загарпунить моржа. Их рацион состоял из морских млекопитающих. Они не любили, чтобы сюда приходили Хлипкие, поэтому отпугивали их, внезапно нападая из засад. Истории о серой руке, переворачивающей лодки, были правдивы. Что касается обычая закоптить и съесть жертву – Эхегоргун пожал плечами. Он не видел ничего страшного в том, чтобы съесть своих возможных убийц. Хлипкие могут не есть Потаенный Народ, но они тоже убивают его, по каким-то своим причинам, а то и без причин, но не потому, что Спрятанные отнимают у них пищу. Так кто же хуже?

Во всяком случае, можно было обойтись без распрей и смертоубийства, если и те и другие держались по свою сторону от известной линии. Неприятности, конечно, могут возникать во время голода. Если зерно не уродится – Эхегоргун считал, что так и должно происходить каждые три года из десяти, – тогда Хлипкие начинают с отчаяния ходить на охоту в шхерах. Не ешьте зерно, вот ответ для них, не размножайтесь так быстро, чтобы приходилось полагаться на случайную пищу. Но настоящие северяне, настоящие северяне среди людей, подчеркнул Эхегоргун, не допускают, чтобы дело заходило так далеко. Они знают свое место и знают место троллей. Люди, которых он убил, все были пришельцами, они нарушили установленные за века границы.

– Как человек, который оставил это? – спросил Шеф, показывая взятое в коптильне копье.

Эхегоргун взял копье, ощупал, задумчиво понюхал металл своими огромными расширяющимися ноздрями.

– Да, – сказал он. – Я его помню. Ярл трондцев, что живут в Тронхейме. Глупый народ. Все стараются перехватить финскую дань и торговлю с финнами, отобрать их у Бранда и его родичей. Он пришел сюда на корабле. Я плыл за ними, пока они не высадились на остров, он и двое других пошли разорять птичьи гнезда. После того как он исчез – он и еще несколько человек, – остальные испугались и отчалили восвояси.

– Откуда ты знаешь, что он был ярлом? – спросил Шеф.

– Потаенный Народ много чего знает. Им есть что порассказать. Они намного больше видят, в темноте, в тиши.

Эхегоргун об этом не упоминал, но Шеф был уверен, что тролли и родичи Бранда как-то общаются друг с другом – может быть, оставляют условные знаки на шхерах, камень, положенный определенным образом, когда сказать нечего, а потом перевернутый, чтобы передать весть. Потаенный Народ может быть полезен для галогаландцев, для избавления от непрошеных гостей с юга. А Бранд и его родичи в ответ идут на какие-то определенные уступки.

Кстати, тут были и семейные чувства. Эхегоргун смущенно улыбнулся, когда Шеф намекнул на это. Много лет назад, рассказал он, отец Брандова отца Барна, человек по имени Бьярни, после кораблекрушения оказался в шхерах. У него была с собой еда, хорошая еда, молоко и сыворотка, он оставил ее как приманку для Потаенного Народа. Одна девушка увидела еду и клюнула на приманку. Он не поймал ее, нет, как могут Хлипкие поймать даже слабую девушку Истинного Народа? Но он ей показал, что у него для нее есть, и ей это понравилось. Все Хлипкие одним местом сильны, сказал Эхегоргун, и глаза его скользнули на Кутреда, сидевшего рядом с троллихой, с которой он недавно боролся.

Эхегоргун продолжил рассказ о девушке, его собственной тете, которая растила младенца по имени Барн, пока не сделалось очевидным, что у него будет гладкая кожа или слишком мало шерсти, чтобы жить среди Истинного Народа. Тогда она подбросила его к двери его отца. Но Бьярни, а потом Барн и Бранд в случае надобности вспоминали о своих родственниках.

Шеф мало услышал из того, что говорилось дальше, потому что он начал беспокоиться за Кутреда. Может быть, Хлипкие и были сильны одним местом, да ведь у Кутреда-то этого места не было. На севере он вел себя вполне прилично, но в одном Шеф был уверен: любое напоминание о его уродстве, любая демонстрация со стороны мужчины или провокация со стороны женщины, и Кутред снова превратится в берсерка. Однако дело приняло странный оборот. Кутред сидел и разговаривал с Мистарай, дочерью Эхегоргуна и сестрой маленького Экветаргуна, как будто это была Марта или одна из самых невзрачных женщин-рабынь. Причина, возможно, заключалась в том, что он поборол ее. А возможно, в том, что она была женщиной, но настолько своеобразной, что не могло быть и речи о приязни между ними. Как бы то ни было, в этот момент Кутред не представлял опасности.

Шеф снова прислушался к истории Эхегоргуна. К этому времени все пятеро присутствующих – мужчины и женщины? разумные? люди и нелюди? – вышли из хижины и сидели в лучах восходящего солнца на ровной площадке между хижиной и коптильней. Отсюда они могли видеть тихое серо-металлическое море, с разбросанными на нем островами, но сами были укрыты от посторонних глаз. У Потаенного Народа было острое чувство «мертвой земли», отметил Шеф. Они всегда укрывались от прямого взора, чем бы при этом ни занимались.

– Значит, вы много смотрите и многое слышите? – спросил Шеф. – Что вы знаете обо мне? О нас?

– О нем, – Эхегоргун кивнул своим скошенным подбородком на Кутреда, – многое. Он был трэлем в горном селении на юг отсюда. Кое-кто из наших пытался добраться до него. Может быть, они бы его съели, может быть, нет. Вы, люди, жестоки к себе подобным. Я знаю, что с ним сделали. Для нас это значит не так много. Нам есть чем заняться кроме спаривания. – О тебе… – Шеф ощутил на себе глубокий взгляд карих глаз. – О тебе нет известий. Но за тобой гонятся какие-то люди.

Шеф рассмеялся.

– Для меня это не новость.

– Тебя преследуют и другие существа. Кит-убийца, что напал на вас – а я знаю, что иногда они это делают ради развлечения или потому, что их что-то разозлило. Так вот, я видел, как это стадо проходило туда и обратно, и они не из этих мест. Они пришли с юга, как и ты. Может быть, вслед за тобой. Ладно, если ты уже знаешь, что за тобой гоняются, остальное можно и не рассказывать.

Эхегоргун развел своими огромными руками, свыше девяти футов между кончиками пальцев, с видом полной непричастности.

– А что именно остальное? Эти люди сейчас поблизости?

– Какой-то корабль спрятан в Витазгьяфи-фьорде, это полдня пути на юг от хутора Бранда на Храфнси. Я бы предупредил Бранда, но он ушел за гриндами – гринды, видишь ли, по его части. Он только старается не загонять их на берег прямо здесь или где-то поблизости. Но в любом случае, его нет, а корабль затаился на юге. Большой корабль. У него две… две палки. Такие штуки, куда вы вешаете ткань. Большая светловолосая женщина распоряжается мужчинами, – Эхегоргун засмеялся. – Чтобы она успокоилась, ей бы нужно провести со мной зиму.

Шеф яростно соображал. Женщина – Рагнхильда, корабль – тот самый, который пытался потопить их в Гула-фьорде.

– Как по-твоему, что они собираются делать?

Эхегоргун взглянул на солнце.

– Если они не напали во время вчерашнего заката, то нападут во время сегодняшнего. Оба корабля Бранда не будут готовы к борьбе. Он привел их к месту забоя гринд и загрузил ворванью и мясом. Нападающие смогут захватить всех усталыми и спящими. Разделка гринд отнимает много сил.

– Ты не предупредишь их?

Эхегоргун выглядел удивленным, насколько это могло отразить его плоское мохнатое лицо.

– Я бы предупредил Бранда. Что касается остальных – чем больше Хлипких перебьют друг друга, тем лучше. Я помню, что ты пощадил меня, когда мог ударить своим копьем, поэтому теперь я помогу тебе, потому что Истинные Люди платят свои долги, даже если их об этом не просят. Вдобавок ты накормил моего мальчика, моего Экветаргуна. Хотя мудрее для меня было бы открутить тебе голову от шеи и повесить тебя рядом с остальными.

Шеф игнорировал угрозу.

– Я могу сообщить тебе одну вещь, о которой ты не знаешь, – сказал он. – Я человек, у которого есть власть. В своей стране я король. Кое-кто говорит, что и здесь я что-то вроде короля. И я говорю от имени многих людей. Вот знак моей власти, – он предъявил амулет Рига, kraki, на своей шее, и показал на тот, что сделал для Кутреда. – Может статься, я смогу что-то сделать для тебя. Для тебя и для твоего народа. Заставлю людей прекратить охоту на вас. Позволю вам жить не в таком диком скалистом месте. Но и ты должен кое-что сделать для меня. Помоги мне справиться с этими людьми с юга, с этой женщиной, с кораблем.

– Что ж, я могу это сделать, – раздумчиво сказал Эхегоргун. Он принял странную скрюченную позу, обхватив голые ноги своими огромными руками.

– И как? Ты предупредишь Бранда? Будешь ты… сражаться на нашей стороне? Из тебя выйдет грозный воин, если дать тебе железное оружие.

Эхегоргун покачал своей массивной головой:

– Ничего этого я делать не буду. Но я могу для тебя поговорить с китами. Они уже устали. Если они поверят, что я убил тебя, они будут не прочь меня послушать. А киты эти, конечно, пришлые. Если бы они были наши, я бы не стал их обманывать.