Глава 15

Альфред, король западных саксов, соправитель временно отсутствующего Шефа во всех английских графствах южнее Трента, наблюдал с легкой тревогой, как его молодая жена взбирается на вершину господствующего над Уинчестером холма. Была некоторая вероятность – лекари не ручались окончательно, – что она уже носит в себе его ребенка, и он опасался, не переоценивает ли она свои силы. Однако, зная, как она ненавидит всякое покровительство, придержал язык.

Годива поднялась на вершину и обратила взор к долине. Белым кипением были отмечены места, где хэмпширские керлы насадили ради своего любимого сидра яблоневые сады. На обширных полях по другую сторону городской стены видны были группки пахарей, ходивших за медлительными волами вдоль черных борозд – борозд неимоверно длинных, поскольку разворот упряжки из восьми животных занимал так много времени. Альфред проследил за взглядом Годивы, указал на пятнышко в середине ландшафта.

– Смотри, – сказал он, – вот упряжка, где пашут четыре лошади, а не восемь волов. Это в твоем собственном поместье. Рив Вонред увидел хомуты, которые люди Пути использовали в упряжках для катапульт, и сказал, что попробует их для пахоты. Он говорит, что лошади едят больше, чем волы, но если их правильно запрягать, то они много сильнее и быстрее и обрабатывают больше земли. Еще он сказал, что попробует вывести породу сильных и крупных лошадей. И есть тут еще одно преимущество, о котором никто пока не задумывался. Немалая часть рабочего дня у керла, если он ведет упряжку волов, уходит на то, чтобы добраться до отдаленного поля и обратно. А если они ездят туда и обратно на лошадях, у них остается больше времени на работу в поле.

– Или больше времени на отдых, надеюсь, – сказала Годива. – Одна из причин, почему бедные керлы живут так недолго – у них нет времени на отдых, не считая воскресений, да и те церковь отнимает у них.

– Отнимала, – уточнил Альфред. – Теперь воскресенья принадлежат керлам.

Он на мгновенье замялся, нежно погладил ее по плечу.

– Это правда, ты ведь знаешь, – сказал он. – Кажется, никто из нас никогда не задумывался, насколько богата может стать страна, если она живет в мире и без господ. Или с одним господином, который заботится о стране. Но к нам теперь каждый день приходят хорошие новости. Король Шеф, твой брат, сказал мне истинную правду. Всегда есть кто-нибудь, кто знает правильный ответ, но почти всегда это кто-то, кого раньше не спрашивали. Вот вчера пришли ко мне рудокопы, люди со свинцовых шахт на холмах. Раньше ими владели монахи из Винчкомба. Теперь монахов изгнали, шахтеры сами работают на шахте для моего рива и ольдермена Глочестера. Они сказали мне, что римляне добывали на этих же самых холмах серебро, и они считают, что и сами могли бы добывать его.

– Серебро, – промурлыкал он. – Если бы черные монахи об этом прознали, они бы до смерти засекли своих рабов в поисках серебра. Поэтому рабы им ничего не говорили. А мне они сказали, потому что знали – я поделюсь с ними долей доходов. Теперь, с новым серебром… ведь не так давно наши монеты от чеканки к чеканке становились все хуже, скоро бы кентерберийский пенни стал таким же дрянным, как йоркский. Теперь же, с серебром, которое я вернул из церковных закромов, уэссекская монета так же хороша, как монета германцев и франков. Купцы стекаются к нам отовсюду, из Дорестада и Компостеллы, да и из Франкланда – тоже, если им только удается обойти запрет своего короля. Все они платят портовую пошлину, и из этих денег я плачу моим рудокопам. Купцы довольны и рудокопы довольны, и я тоже доволен. Так что, Годива, ты видишь, что дела не так плохи, как раньше, даже для керлов. Может быть, это не бог весть что, но своя лошадь и желудок, набитый едой даже во время Великого поста, для многих из них – просто счастье.

Внизу в городе, в старом соборе, зазвонил колокол, его удары неслись над узкой долиной. Видимо, свадебный перезвон – оставшиеся в Уэссексе священники обнаружили, что, если хотят сохранить свою христианскую паству, им следует использовать все преимущества привычных торжественных ритуалов, сопровождаемых музыкой, что по-прежнему больше привлекало людей, чем странные проповеди норманнских жрецов Пути.

– Колокол все равно остался на случай войны, – сказала Годива.

Альфред кивнул:

– Так было всегда. Когда я был ребенком, я видел, как эта долина превратилась в выжженную пустыню. Викинги взяли город и сожгли в нем все дома, кроме каменного собора. Они бы и собор разрушили, будь у них побольше времени. Мы и тогда воевали с ними и до сих пор воюем. Но разница в том, что теперь мы сражаемся с ними на море, и наши земли в безопасности. А чем меньше разоряется наша страна, тем сильнее становимся мы и тем слабее – они.

Он снова замялся.

– Не пропал ли твой… твой брат? Я прекрасно знаю, что все началось с него. Если бы не он, я бы уже был мертв или был бы нищим изгнанником, а в лучшем случае – марионеткой в руках епископа Даниила. А может быть, ярлом у викингов. Ему я обязан всем, – он потрепал ее по руке. – Даже тобой.

Годива опустила глаза. Теперь ее муж всегда называл Шефа ее братом, хотя она была уверена, что он знает – между ними кровного родства нет, они сводные брат и сестра от разных матерей. Иногда ей казалось, что Альфред догадался об их истинных взаимоотношениях, а может быть, даже о том, что первый ее муж на самом-то деле был ее единокровным братом. Но, если он и подозревал что-то, у него хватало ума не выспрашивать. Он не знал о двух ее выкидышах во время первого замужества, когда она пила настои опасных трав.

Если бы она верила в какого-нибудь бога, в Бога христиан или в загадочных богов Пути, она бы молилась Ему или им о сохранении нынешнего плода ее чрева.

– Я надеюсь, что он жив.

– По крайней мере, никто не видел его мертвым. Все наши купцы знают, что за любые новости положено вознаграждение, и еще большее – тому, кто доставит его назад.

– Немногие короли заплатили бы за возвращение соперника, – сказала Годива.

– Он для меня не соперник. Мои соперники сидят по ту сторону Пролива или сеют зло на Севере. Пока мы сидим здесь на холме и смотрим на поля, все выглядит мирно. Но уверяю тебя, мир был бы в двадцать раз прочнее, будь Шеф здесь, в Англии. Он наша главная надежда. Ты знаешь, керлы зовут его sigesaelig, Победоносный.

Годива сжала руку мужа.

– Тебя они зовут Альфред esteadig, Милосердный. Это прозвище лучше.

Многими днями пути северней, в большом полосатом шатре шел разговор, в котором надежд было куда меньше. Шатер поставили задней стенкой к ветру, а передний полог был задран, так что сидящие в шатре могли видеть, что делалось снаружи. Взгляду их открывались унылые вересковые пустоши и торфяники, над которыми тут и там вздымались столбы дыма – следы разбойничьих дружин викингов, идущих от одной кучки убогих хижин к другой. Три оставшихся в живых сына Рагнара сидели на походных табуретах, держа в руках роги с элем. При себе у каждого из них был меч на поясе и воткнутое позади в землю копье или боевой топор. Уже дважды этой весной – со времен сражения в устье Эльбы – дерзкие ярлы посягали на их авторитет. По-кошачьи чувствующие все приливы и отливы славы, на которой и держится власть, все трое осознавали, что должны предложить своим дружинам что-то новое. Подкупить их. Вдохновить. Иначе начнется – поутру не досчитаются палаток, корабли не придут в условленное место встречи, люди разбегутся искать счастья на службе у каких-нибудь других морских королей, более удачливых.

– Сейчас люди хоть чем-то заняты, – сказал седобородый Убби, кивая на дым пожарищ. – Добрая говядина, баранина, можно погоняться за бабами. И никаких серьезных потерь.

– И денег не будет, – добавил Хальвдан. – Как и славы.

Сигурд Змеиный Глаз знал, что братья говорят о том, что требовало скорейшего решения, а не просто ворчат. До раздоров у них никогда не доходило, не соглашались друг с другом они и то редко. Их ровные отношения сохранялись даже при безумном Иваре. Сейчас два брата ждали его ответа.

– Если мы опять пойдем на юг, – начал он, – мы снова наткнемся на эти камнекидалки. Мы, понятно, можем обойти их морем. Но теперь у англичан преимущество. Они знают, что мы ушли северней, в Шотландию, потому что в Пролив они нас не пускают. И все, что от них потребуется, – встать где-нибудь у берегов близ северной границы. Если мы пойдем вдоль берега, они нас перехватят. Если нам удастся их обойти – а мы ведь не знаем, где они, – они все равно о нас услышат, найдут нас, где бы мы ни были, и разобьют нас на стоянке. Их опасно и в море встретить, и дождаться их прихода на берегу. В конце концов нам, возможно, придется пробивать себе дорогу морем. А я не думаю, что кто-нибудь из наших парней, как бы они ни куражились, мечтает снова повстречаться на море с этими камнекидалками. Стоя на корабельных обломках, много не навоюешь.

– Значит, мы разбиты, – подтолкнул брата Убби. Все трое рассмеялись.

– Так, может быть, нам нужно обзавестись собственными камнекидалками, – предложил Хальвдан. – Об этом думал еще Ивар. Он заставлял этого коротконогого чернорясого ублюдка… как его там? Эркенберт? Он заставлял Эркенберта сделать несколько штук. Жалко, что ублюдок сбежал.

– Это в следующем году, – сказал Сигурд. – Коней на переправе не меняют, и в этом году нам нужно продолжить начатое. В этом году мы пустим слух по невольничьим рынкам, что заплатим хорошую цену за людей, которые умеют обращаться с метательными машинами. Кто-нибудь найдет нам таких людей. А если они могут стрелять, то смогут и построить камнекидалку. Объединим мастера по метательным машинам с настоящим строителем кораблей, и у нас будет такой корабль, что мы сможем и обогнать эти английские корыта, и закидать их камнями.

Но прямо сейчас нам нужно что-нибудь такое, от чего бы в душах наших людей появилось мужество и серебро – в их карманах. Или хотя бы надежды на серебро – в их головах.

– Ирландия, – предложил Хальвдан.

– Тогда нам пришлось бы с севера обходить оконечность Шотландии, и прежде чем мы туда доберемся, там уже все будет кишмя кишеть норвежцами.

– Фризия? – с сомнением спросил Убби.

– Такая же нищая, как Шотландия, только гор нет.

– Это острова. А как насчет материка? Можно еще раз попытать счастья в Гамбурге. Или в Бремене.

– В нынешнем году эти воды не были для нас счастливыми, – сказал Сигурд. Его братья кивнули, невольно ощерившись. Они вспомнили унижение, которому подверглись на песчаной отмели, возвращаясь с неудачной охоты без добычи и потеряв своего человека. Унижение от того, что их перехитрили, что втроем им пришлось отступить в борьбе с одним противником.

– Но думаю, что мысль эта правильная, – продолжал Сигурд. – Или почти правильная. Мы еще дадим парням порезвиться здесь несколько недель, порастрясем всю округу. Намекнем, что это просто разминка, а готовится что-то большее. Затем вернемся напрямик через Северное море, пойдем к гранитным островам.

Братья опять кивнули, зная, что он подразумевает Северо-Фризские острова около Дитмарша – Фёр, Амрум и Зильт, три одиноких скалы среди песчаных наносов.

– Потом пойдем к Эйдеру и ударим по Гедебю.

Хальвдан и Убби, не веря своим ушам, уставились друг на друга.

– Это же люди нашего народа, – сказал Хальвдан. – Или очень похожего. Во всяком случае, они датчане.

– Ну и что? Что нам до них? Толстозадый король-купец Хрорик даже не продал шкиперу Скули того человека, который был нам нужен. Он позволил жрецам Пути утащить его в эту дыру от стрелы, в Каупанг.

– Может быть, лучше напасть на них?

– Правильно. Я считаю так, – сказал Сигурд, – если бы Англия уже сейчас была под нашей властью, нам было бы больше смысла пойти войной на свои же норманнские страны, чем шастать по здешним нищим землям. Это опасней, я знаю. Но если мы возьмем Гедебю и золото Хрорика, у нас больше будет сил, чтобы пойти на Хальвдана и его придурковатого брата Олафа. Конечно, всегда найдется кто-нибудь, кто отколется, у кого брат в Каупанге или отец в Гедебю. Но многие останутся. Да и те, кого мы побьем в одном месте, присоединятся к нам, когда мы пойдем на следующее.

– Сначала надо идти на Север, – сказал Хальвдан. – Сделать тебя единым королем всего Севера. А потом вернуться на юг.

– С тысячей кораблей и камнекидалками впереди, – добавил Убби.

– Покончить с христианами раз и навсегда…

– Выполить наш давнишний обет…

– Отомстить за Ивара.

Хальвдан поднялся, осушил свой рог и вытащил из земли боевой топор.

– Пройдусь вдоль палаток, – сказал он. – Пущу слух. Намекну, что у нас есть замысел, и если бы они его знали, их бы просто оторопь взяла. Это успокоит их еще на пару недель.

Дьякон Эркенберт стоял внутри огромного кольца древних стен. То был судебный круг народа Смааланда, Малых Стран между датским Скаане и гигантской шведской конфедерацией, простирающейся на сотни миль к северу, страной, где множество мелких королей всегда старались создать одну Sveariki, единую империю шведов. Начался весенний сход смааландеров, когда люди вылезали из занесенных снегом хижин и начинали готовиться к желанному, но короткому лету.

Эркенберт старательно красил свою поношенную черную рясу, отчего она выглядела безупречно черной, резко выделяясь на фоне мехов и домотканых одежд окружающих. Слуга еще раз тщательно выбрил каждый дюйм его тонзуры, и теперь лысина на его голове стала видна отчетливей.

– Мы не собираемся прятаться, – сказал Бруно. – Это в прошлом. Хватит выжидать. Теперь мы хотим, чтобы они нас видели. Встретились с христианством лицом к лицу.

Эркенберт хотел было вставить саркастическое замечание о пользе скромности, но не стал. Во-первых, немногие решались возражать Магистру Ордена Копья, как уже прозвали Бруно. А во-вторых, Эркенберт считал его новую тактику разумной.

Смааландеры, как обычно, продавали рабов. По большей части – просто мешки с костями, отощавшие голодной зимой, весьма сомнительное приобретение на время летней страды. Посланники из Упсалы от короля Орма, как обычно, покупали самых дешевых. Большинство из них нас не интересуют, сказал Бруно. Денег выделено мало. Но вот этого нужно выкупить.

Дородный крестьянин, когда пришла его очередь, протолкнулся внутрь кольца, на веревке он тащил изможденного человека. Раб был одет в какие-то обноски и весь дрожал от холода. Сквозь лохмотья виднелись тощие ребра. Каждые несколько секунд его сотрясал кашель, и от него воняло навозной кучей, где он спал, чтобы хоть как-то согреться.

Появление его встретил шквал насмешек со стороны соседей крестьянина.

– Сколько ты за него хочешь, Арни? Будь он цыпленком, пошел бы на суп. Его не возьмут даже шведы. Он не доживет до следующего жертвоприношения.

Арни оскорбленно оглянулся. Взгляд его упал на Эркенберта, целеустремленно пробирающегося на площадку торга. Эркенберт торжественно приблизился к тощему рабу, возложил на него руки, тесно прижал к себе.

– Не волнуйся, мы слышали о тебе, и мы здесь, чтобы спасти тебя.

Вонь ударила Эркенберту в нос, но он стерпел ее.

Несчастный принялся всхлипывать, вызвав у толпы новый прилив насмешек и улюлюканье.

– Как можешь ты спасти меня, они и тебя заберут, это же звери, им дела нет до заветов Божьих…

Эркенберт мягко высвободился, указал на группу людей позади, с которыми пришел сюда. Десять риттеров из Ордена Копья стояли в две шеренги, все в кольчугах и при шлемах, сияли их металлические рукавицы. В правой руке у каждого было короткое копье, древком в землю, наконечники под углом.

– Воины здесь хорошие, – сказал Бруно. – Но они не знают дисциплины. Мы им покажем, что это такое. Это их охладит.

– Сколько ты хочешь за этого человека? – спросил Эркенберт громко, так, чтобы услышали зеваки.

Арни, преданный поклонник Фрейра, сплюнул на землю.

– Для тебя, христианин, двадцать унций серебра.

Шум в толпе. Восемь унций были хорошей ценой за мужчину в расцвете сил, за красивую девушку давали три.

– Я дам тебе четыре, – крикнул Эркенберт, опять играя на публику. – Остальные шестнадцать ты заработал за зиму на еде и одежде.

Арни шутки не понял. Побагровев, он надвинулся на коротышку.

– Зараза! Четыре унции! У тебя тут нет прав. По закону Смааланда любой, кто схватит христианского священника, может продать его в рабство. Что меня удержит, чтобы не взять тебя и твое серебро?

– У тебя есть право взять в рабство христианского священника, – не дрогнув, отвечал Эркенберт. – А сила у тебя есть?

В точно рассчитанный момент до жути мощная фигура Бруно появилась из толпы, со стороны, противоположной выстроившейся шеренге риттеров. Он легко проталкивался через ряды зевак, раздвигая их своими гориллоподобными плечами. Бруно был без копья, но в таких же доспехах, как его рыцари. Левая его рука покоилась на рукояти волочащегося непомерно длинного меча.

Арни, заметив неожиданно наступившее молчание, оглянулся и понял, что сейчас подвергнется испытанию. Он попытался взбудоражить окружающую толпу.

– Неужто мы это потерпим? Неужто мы позволим им приходить сюда и отнимать наших рабов?

– Они платят серебром, – заметил кто-то из зрителей.

– А что они сделают с людьми, которых заберут? Такие, как этот, – вне себя от ярости Арни повернулся и яростно ударил раба в висок, отчего тот, рыдая, распростерся на земле. – Такие, как этот, должны попасть в рощу Упсалы для жертвоприношения истинным богам, а не вернуться, чтобы опять проповедовать свои враки о сыновьях нетраханных девок и мертвых, воскре…

Голос Арни прервался на полуслове. Бесшумно, как лесная рысь, Бруно прошел последние четыре шага. Рука его взметнулась так быстро, что никто не успел заметить. Но все теперь видели, что его стальная перчатка сжимает адамово яблоко – кадык – смааландера, давит его железным зажимом. Бруно слегка приподнял крестьянина, и тот затанцевал на цыпочках.

– Дерьмо, – сказал Бруно, – ты поднял руку на служителя Бога живого. Ты хулил нашу веру. Я не убью тебя на судебном круге, где не должна литься кровь, но осмелишься ли ты встретиться со мной на земле для поединков, с мечом и щитом, или с копьем и топором, или с каким хочешь оружием?

Не в силах ни двинуться, ни заговорить, крестьянин беспомощно таращил глаза.

– Похоже, что нет. – Бруно отпустил его, повернулся на пятках, пролаял команду. Заученным движением передний ряд его риттеров качнулся вперед, прошагал «раз-два-три», снова замер по стойке «смирно». – Продолжайте торг.

– Четыре унции, – повторил Эркенберт. Мы не должны их грабить, говорил Бруно, или они станут драться. Но и переплачивать ни к чему. В общем, мы должны выкупить сэра Эйлифа, священника. Только он один знает хоть что-то о королях в дальних странах за Биркой. Он нам нужен, чтобы помочь в наших поисках. Я жажду услышать побольше о славном короле Кьяллаке, живущем к северу от границ со Страной железа, Ярнбераландом.

Потирая глотку, крестьянин раздумывал, торговаться ли дальше, встретил взгляд черных враждебных глаз Эркенберта и не стал рисковать. Он кивнул.

Эркенберт бросил к его ногам мешочек, ласково взял за руку священника Эйлифа, потянул его в ряды риттеров, к которым снова присоединился Бруно. Священник и дьякон оказались в безопасном окружении, Бруно рявкнул, воины взяли копья наперевес и двинулись, чеканя шаг, как один человек.

Шведы и смааландеры поглядели им вслед и вернулись к своим делам.

– Что ты об этом думаешь? – спросил один высокий швед другого.

– Что думаю? Это тот самый ублюдок, что убил в Гедебю человека короля Орма. У него это, должно быть, уже вошло в привычку. Не знаю, чего они добиваются, но я тебе вот что скажу. Это другие христиане.

Второй задумчиво кивнул, оглянулся, не подслушает ли кто:

– Если появились другие христиане, может быть, нам всем нужен другой король, чтобы с ними справиться.