Наступила решительная минута. Челлини разделил десять своих воинов на два отряда: одному надлежало любым способом проникнуть в замковые ворота, другому же прикрывать его действия, палить из аркебуза или же отражать удары осажденных, если они появятся на зубчатой стене либо попытаются сделать вылазку. Бенвенуто встал во главе этого отряда и назначил своим помощником нашего друга Асканио. Командовать вторым отрядом он приказал нашему старому знакомцу Герману – доброму и храброму немцу, который сплющивал железный брус ударом молота и наповал убивал человека ударом кулака. Герман же, в свою очередь, взял в помощники Жана-Малыша. Пятнадцатилетний сорванец был проворен, как белка, хитер, как обезьяна, и смел, как паж; проказник сумел завоевать искреннюю любовь Голиафа, очевидно, тем, что все время подшучивал над ним. Итак, Жан-Малыш с гордым видом встал рядом со своим начальником, к великой досаде Паголо, который благодаря своей двойной кольчуге и неповоротливости изрядно смахивал на статую Командора.

Когда обязанности были распределены, Бенвенуто в последний раз произвел смотр оружию и воинам и обратился с краткой речью к смельчакам, которые отважно шли ради него навстречу опасности, а может быть, и смерти. Затем он им всем пожал руки, благочестиво осенил себя крестным знамением и воскликнул: «Вперед!» Оба отряда немедленно тронулись в путь и, пройдя вдоль набережной Августинцев, в тот час совсем безлюдной, скоро оказались, соблюдая некоторое расстояние друг от друга, у стен Нельского замка.

Но Бенвенуто не желал нападать на врага, не выполнив всех правил учтивости, полагающихся в таких случаях. Он нацепил белый платок на острие шпаги и, приблизившись к воротам, к которым подходил уже накануне, постучался. Как и накануне, его спросили через железную решетку, что ему нужно. Бенвенуто повторил свое требование, говоря, что он желает вступить во владение замком, пожалованным ему королем. Но на этот раз его даже не удостоили ответом.

Тогда, повернувшись к воротам, он крикнул громовым, властным голосом:

– Робер д'Эстурвиль, сеньор Вильбонский, прево парижский! Я, Бенвенуто Челлини, золотых дел мастер, ваятель, художник, механик и инженер, ставлю тебя в известность, что его величество король Франциск Первый добровольно и по принадлежащему ему праву пожаловал мне в полную собственность Большой Нельский замок! Ты же, вопреки королевской воле, отказываешься его освободить. И я объявлю тебе, Робер д'Эстурвиль, сеньор Вильбонский, прево парижский, что я возьму его силой! Защищайся! И, если из-за твоего отказа произойдет беда, знай, что ты сам отвечаешь за это на земле и на небе, перед людьми и перед богом.

И Бенвенуто умолк в ожидании ответа, но за стенами замка стояла тишина. Тогда Бенвенуто зарядил аркебуз и приказал своему отряду приготовить оружие; затем он созвал военный совет, состоявший из него самого, Германа, Асканио и Жана, и обратился к соратникам с такими словами:

– Сынки, сами видите, не миновать сражения. С чего же нам начинать?

– Я взломай ворот, – предложил Герман, – и ви последовайт за мной, и всё тут.

– Ты у меня настоящий Самсон. Но как ты их взломаешь? – спросил Бенвенуто Челлини.

Герман осмотрелся и заметил на набережной бревно, которое, пожалуй, с трудом приподняли бы и четыре человека, наделенные обыкновенной силой.

– Я взломай бревном, – проговорил он.

И, преспокойно подойдя к бревну, он поднял его и, неся наподобие тарана, вернулся к военачальнику.

Тем временем стала собираться толпа. Но, когда Бенвенуто, подстрекаемый зрителями, дал приказ начать атаку, на углу появился капитан королевских стрелков в сопровождении пяти или шести всадников. Очевидно, его предуведомил какой-нибудь благонамеренный горожанин. Капитан, приятель прево, прекрасно знал, в чем дело; он поскакал к Бенвенуто Челлини в твердой уверенности, что Бенвенуто испугается; стрелки же преградили дорогу Герману.

– Что вам тут нужно? И почему вы нарушаете покой горожан?

– Нарушает покой тот, кто отказывается подчиниться воле короля, – отвечал Челлини, – а не тот, кто ее выполняет.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил капитан.

– Я хочу сказать, что вот грамота его величества в надлежащем виде, выданная мне секретарем по делам финансов господином де Нёфвилем; в ней говорится, что мне пожалован Большой Нельский замок. Но люди, засевшие в нем, не желают повиноваться королевскому повелению и, следовательно, оспаривают мое право. Словом, как бы то ни было, а я вбил себе в голову – ведь недаром в писании сказано: «Воздайте кесарево кесареви», – что Бенвенуто Челлини вправе взять то, что принадлежит Бенвенуто Челлини.

– Эй, вы, не мешайте нам, а лучше помогите отвоевать замок!.. – крикнул Паголо.

– Замолчи, бездельник! – прервал его Бенвенуто, топнув ногой. – Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, понял?

– Конечно, право на вашей стороне, но на деле вы неправы, – заметил капитан.

– Как это так? – спросил Бенвенуто, чувствуя, что вся кровь бросилась ему в лицо.

– Вы правы, что желаете вступить во владение своим имуществом, но неправы, желая сделать это таким способом. Вы ничего не добьетесь, заранее говорю вам, если будете сражаться со стенами. Я хочу дать вам совет – дружеский совет, поверьте мне: обратитесь к правосудию. Например, подайте жалобу на парижского прево. А засим прощайте, желаю успеха!

И капитан королевских стрелков удалился, посмеиваясь и зубоскаля, а в толпе, увидевшей, что представитель власти смеется, захохотали.

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним! – воскликнул Бенвенуто Челлини. – Вперед! Герман, вперед!

Герман снова взялся за бревно. И, пока Бенвенуто, Асканио и два-три лучших стрелка из отряда с аркебузами в руках готовились открыть огонь по стенам замка, он, как живая катапульта, направился к двери, которую было легче проломить, чем ворота.

Но лишь только он приблизился к замку, сверху посыпался град камней, хотя нигде не было видно ни одной живой души. Дело в том, что прево велел навалить камни на крепостную стену – получилось нечто вроде второй стены, возвышавшейся над первой. Стоило лишь легонько подтолкнуть ее, и камни лавиной полетели на головы осаждающих.

Между тем осаждающие, встреченные градом камней, чуть отступили. И, хотя никто из них не ждал такого страшного отпора, никто и не пострадал, кроме Паголо, который стал так неуклюж в двойной кольчуге, что не успел отбежать, как остальные, и был ранен в пятку.

Герман же, не обращая внимания на тучу мелких камней – так дуб не сгибается под градом, – все приближался к двери. Добравшись до цели, он принялся колотить в дверь бревном с такой силой, что всем стало ясно: хоть она и крепка, а долго не продержится.

Бенвенуто и его помощники готовы были открыть огонь из аркебузов, как только враг появится на крепостных стенах, но никто там не появлялся. Казалось, невидимое войско защищало Большой Нельский замок. Бенвенуто неистовствовал оттого, что не мог помочь отважному немцу. Вдруг он заметил древнюю Нельскую башню, которая, как мы говорили, стояла на отлете, по другую сторону набережной, купая подножие в Сене.

– Постой, Герман, – воскликнул Челлини, – постой, мой храбрый друг! Нельский замок наш – это так же верно, как то, что меня зовут Бенвенуто Челлини и что я по званию золотых дел мастер.

И, знаком приказав Асканио и двум своим подмастерьям следовать за ним, он побежал к башне; а Герман, послушный воле учителя, отступил шага на четыре, выбрал безопасное место, куда не долетали камни, и, поставив бревно, как швейцарский воин алебарду, решил посмотреть, к чему приведет маневр главнокомандующего.

Действительно, как Бенвенуто и предполагал, прево упустил из виду одно: охрану древней башни. Челлини завладел ею беспрепятственно и, перепрыгивая через ступени, мигом взобрался по лестнице на плоскую крышу; крыша эта возвышалась над Большим Нельским замком, как колокольня над городом, поэтому осажденные, которых до сих пор защищали крепостные стены, неожиданно оказались под ударом.

Раздался выстрел из аркебуза, просвистела пуля, раненый стражник с воплем упал на землю, и прево понял, что положение изменилось.

А тем временем Герман, увидев, что поле действия свободно, поднял бревно и стал сотрясать дверь, которую осажденные, воспользовавшись временной передышкой, только что укрепили.

Толпа же, с помощью своего удивительного инстинкта самосохранения, мгновенно поняла, что в такой перестрелке ей несдобровать, что очевидцам трагической сцены, которая сейчас разыграется, грозит немалая опасность, рассеялась, как стая голубей, лишь только Бенвенуто выстрелил из аркебуза и раздались вопли раненого стражника.

На площади остался лишь один зритель.

Зрителем был наш знакомец Жак Обри. Надеясь поразвлечься игрою в мяч, он пришел на свидание, назначенное ему Асканио в прошлое воскресенье. С первого же взгляда на поле битвы он понял, в чем тут дело. Зная нрав Жака Обри, нечего было гадать, какое он примет решение. Не все ли равно, во что играть – в мяч ли, в осаду ли: ведь и то и другое игра; догадавшись, что в числе нападающих друзья, он тут же и примкнул к ним.

– Вот как, приятели! – воскликнул он, приближаясь к отряду, который ждал, что дверь вот-вот распахнется, и готов был ринуться в замок. – Собираемся идти на приступ! Черт возьми! Вы атакуете не домишко, а пошли на трудное дело: кучка людей перед укрепленным замком!

– Мы не одни, – проговорил Паголо, перевязывая пятку. Он указывал на Бенвенуто и на трех-четырех его соратников, продолжавших вести по стене такой яростный огонь, что град камней стал гораздо реже.

– Понимаю, понимаю, монсеньор Ахилл, – сказал Жак Обри, – ибо я не сомневаюсь, что у вас с Ахиллом много схожего. Ну, а кроме всего прочего, вы тоже ранены в пяту. Понимаю, понимаю! А вот и мой приятель Асканио! С ним, конечно, маэстро Челлини – вот они там, на верху башни.

– Верно, – сказал Паголо.

– А что это за великан так рьяно дубасит в дверь? Он тоже из вашего отряда, не правда ли?

– Это Герман! – гордо проговорил Жан-Малыш.

– Черт возьми, ловко он орудует! – воскликнул школяр. – Поприветствуем его.

И он, засунув руки в карманы и не обращая внимания на пули, свистевшие над его головой, приблизился к храброму немцу, продолжавшему делать свое дело с той же исправностью – совсем как машина, приводимая в движение отменным механизмом.

– Не нужно ли вам чего-нибудь, любезный Голиаф? – спросил Жак Обри. – Я к вашим услугам.

– Я желай пить, – отвечал Герман, все так же атакуя дверь.

– Черт возьми, я думаю! От такой работы взбеситься можно! Жаль, нет у меня под рукой бочки пива или браги, – угостил бы вас!

– Дай вода! – крикнул Герман. – Дай вода!

– Вам нравится этот напиток? Ну что ж, под боком у нас целая река. Минутку терпения – я вас угощу водицей.

И Жак Обри побежал к Сене, зачерпнул полную шапку воды и принес ее немцу; силач выпустил бревно, выпил одним духом воду из шапки и возвратил ее школяру.

– Карашо! – сказал он и, схватив бревно, продолжал свое дело.

Немного погодя он проговорил:

– Ви идет к учителю, ви скажет – скоро все готов, пусть сам готов будет.

Жак Обри бросился к башне и в мгновение ока очутился рядом с Асканио и Бенвенуто, которые открыли такой жаркий огонь из аркебузов по осажденным, что из строя вышли два-три стражника мессера прево. Враг, не решаясь подняться на стену, выжидал.

В ту минуту, когда Герман велел передать Бенвенуто, что дверь вот-вот подастся, прево решил сделать последнюю попытку; ему удалось приободрить своих вояк, и вот с новой силой посыпался целый град камней; но почти тотчас же два выстрела из аркебуза снова остудили пыл осажденных, разожженный угрозами и посулами мессера Робера; они притихли и попрятались. Видя это, мессер Робер двинулся вперед самолично и, взяв обеими руками огромный камень, собрался спустить его на голову Германа.

Но Бенвенуто был не из тех, кого можно застигнуть врасплох. Заметив, что неосмотрительный враг подошел туда, куда уже никто не смел приблизиться, он прицелился. Но в тот миг, когда Челлини собрался спустить курок, Асканио с криком отвел рукой ствол аркебуза, и оружие выстрелило в воздух. Дело в том, что Асканио узнал отца Коломбы.

Разъяренный Бенвенуто хотел было потребовать у Асканио объяснения, но в этот миг камень, сброшенный прево, упал прямо на каску Германа. Несмотря на всю свою силищу, современный Титан не мог справиться с этим Пелионом; он выпустил бревно, протянул руки, как бы ища опоры, и, не найдя ее, со страшным грохотом упал, потеряв сознание.

И осаждаемые, и осажденные хором закричали. Жан-Малыш и трое-четверо подмастерьев, стоявшие поблизости, бросились к силачу, отнесли его подальше от стены и стали приводить в чувство. Но в этот миг дверь и ворота Нельского замка распахнулись, и прево во главе пятнадцати стражников ринулся к раненому, причем все они так ловко орудовали шпагами, коля и рубя, что Жану и трем его товарищам пришлось отступить, несмотря на подбадривающие крики Бенвенуто, на его уговоры держаться, на обещание прийти на выручку. И прево воспользовался этим. Восемь человек схватили за руки и за ноги Германа, который так и не пришел в себя, семеро же встали перед отрядом для его защиты, и, пока Челлини, Асканио, Жак Обри и трое или четверо их товарищей, находившихся на верхушке башни, спускались с высоты четырех-пяти этажей, Германа уже вносили в Большой Нельский замок; и не успел Челлини с аркебузом наготове показаться в дверях башни, как ворота замка захлопнулись за последним стрелком из отряда прево.

Скрывать было нечего – это было поражение, и поражение нешуточное. Челлини, Асканио и их друзья выстрелами из аркебузов уложили трех-четырех осажденных, но потеря трех-четырех стражников не нанесла такого урона прево, как потеря Германа – Челлини.

Осаждающие на миг растерялись.

Вдруг Асканио и Челлини переглянулись.

– У меня есть один план, – сказал Челлини, смотря налево, в сторону города.

– И у меня тоже, – ответил Асканио, смотря направо, в сторону полей.

– Я придумал, каким способом выманить стражу из замка.

– А если удастся выманить стражу, я придумал, каким способом мы откроем ворота.

– Сколько тебе нужно людей?

– Довольно одного.

– Выбирай.

– Жак Обри, – спросил Асканио, – хотите идти со мной?

– Да хоть на край света, дорогой друг, хоть на край света! Только не мешало бы и мне получить оружие, какой-нибудь обломок шпаги или огрызок кинжала – несколько дюймов железа, чтобы при случае всадить их во врага.

– Отлично! Берите шпагу Паголо – он уже не может ею орудовать: ведь он правой рукой держится за пятку, а левой творит крестное знамение.

– А вот вам вдобавок мой кинжал, – произнес Челлини. – Наносите удары, молодой человек, да не забывайте его в теле врага! Слишком это дорогой подарок для противника – я сам чеканил рукоятку, и она стоит сто золотых экю.

– А лезвие? – спросил Жак Обри. – Рукоятка, конечно, вещь ценная, но, знаете ли, я предпочитаю лезвие.

– Лезвию цены нет, – ответил Бенвенуто, – я убил им убийцу своего брата.

– Да здравствует кинжал! – воскликнул школяр. – В поход, Асканио!

– Сейчас, – проговорил Асканио, обернув вокруг талии веревку в пять-шесть морских саженей и вскинув на плечо лестницу. – Вот я и готов!

И оба отважных молодых человека прошли шагов сто по набережной, затем повернули налево и скрылись за углом Большого Нельского замка, позади городского рва.

Пусть Асканио выполняет свой замысел, а мы посмотрим, как Челлини осуществляет свой.

Асканио, как мы говорили, смотрел направо, то есть в сторону полей; а Бенвенуто смотрел налево, то есть в сторону города, потому что в толпе зрителей, держащейся на расстоянии, Челлини приметил двух женщин, и в них он как будто узнал дочь прево и ее дуэнью.

И в самом деле то были Коломба и госпожа Перрина. Когда обедня кончилась, они пошли домой, в Малый Нельский замок, но, напуганные рассказами об осаде и страшным зрелищем, представившимся их глазам, в ужасе остановились и затерялись в толпе.

Но как только Коломба, встревоженная судьбой отца, заметила, что сражение поутихло и по улице можно свободно пройти, она, невзирая на мольбу госпожи Перрины, заклинавшей девушку держаться подальше от места схватки, бесстрашно направилась к замку, предоставив госпоже Перрине полную свободу действий; но госпожа Перрина в глубине души нежно любила Коломбу, поэтому, правда умирая от страха, все же решилась сопровождать свою воспитанницу.

Обе женщины отделились от толпы в ту минуту, когда Асканио и Жак Обри завернули за угол.

Теперь нам понятен план Бенвенуто Челлини.

Увидев, что женщины приближаются к замку, он пошел к ним навстречу и учтиво предложил руку Коломбе.

– Сударыня, не бойтесь, – произнес он. – И, если вы пожелаете опереться на мою руку, я вас проведу к вашему отцу.

Коломба колебалась, но госпожа Перрина повисла на руке Челлини, хотя он и забыл предложить ей помощь.

– Соглашайтесь, милая крошка, соглашайтесь на покровительство этого благородного кавалера!.. Смотрите-ка, а вот и сам господин прево – он стоит на крепостной стене! Вот он наклонился… Конечно, он тревожится за нас.

Коломба оперлась на руку Бенвенуто, и все трое подошли к воротам замка.

Тут Челлини остановился, держа под руки Коломбу и госпожу Перрину.

– Господин прево, – крикнул он, – ваша дочь желает вернуться домой! Надеюсь, вы откроете дверь и впустите ее, если не согласны отдать в руки врагов такую прекрасную заложницу!

Не раз за эти два часа прево, сражаясь под прикрытием крепостной стены, думал о дочери, которой так неосмотрительно разрешил выйти, и не мог придумать, как же впустить ее в замок. Он надеялся, что девушку вовремя предупредят и она догадается пойти в Шатле и там переждать, как вдруг увидел Челлини; ваятель покинул отряд и направился к двум женщинам, в которых д'Эстурвиль сразу узнал Коломбу и госпожу Перрину.

– Глупая девчонка! – проворчал сквозь зубы прево. – Однако нельзя оставлять ее среди этих нечестивцев…

Затем, повысив голос, спросил у Челлини, открывая оконце и припав лицом к решетке:

– Чего вы требуете?

– Вот мое условие, – произнес Бенвенуто. – Я позволю вернуться домой госпоже Коломбе и ее дуэнье, а вы со всеми своими людьми выйдете на улицу, и мы сразимся в открытом бою. Тот, за кем останется поле битвы, будет владеть замком, и тогда – горе побежденным! Voe victis! – как говорил ваш соотечественник Бренн.

– Согласен, – сказал прево, – но при одном условии.

– Каком же?

– Вы и ваши воины отойдете, чтобы дать моей дочери время войти, а моим стражникам выйти.

– Пусть так! – проговорил Челлини. – Но сначала вы выйдете, затем войдет госпожа Коломба, и, чтобы отрезать себе путь к отступлению, вы перекинете ключ через стену.

– Согласен, – сказал прево.

– Даете слово?

– Слово дворянина! А вы?

– Слово Бенвенуто Челлини!

Когда они обменялись честным словом, ворота распахнулись: стражники во главе с мессером д'Эстурвилем вышли и выстроились в два ряда. Теперь их было девятнадцать человек. А в отряде Бенвенуто Челлини, без Асканио, Германа и Жака Обри, было только восемь, в том числе и Симон-Левша, к счастью, раненный в правую руку. Но Бенвенуто был не из тех, кто считает своих врагов, – ведь он сразил Помпео, которого охраняла дюжина наемников. Он с радостью дал слово, ибо больше всего на свете хотел, чтобы произошло решительное, генеральное сражение.

– Теперь вы можете войти, сударыня, – сказал он своей прелестной пленнице.

Коломба, вспорхнув, как голубка, на которую она была похожа, перелетела от лагеря к лагерю и вне себя от волнения бросилась на шею прево.

– Батюшка! Батюшка! Ради бога, не подвергайте опасности свою жизнь! – воскликнула она, заливаясь слезами.

– Ступай прочь! – грубо ответил прево, схватив ее за руки и отводя к воротам. – Из-за твоей глупой выходки мы попали в труднейшее положение.

Коломба вошла в замок в сопровождении госпожи Перрины, которая от страха хоть и не летела словно на крыльях, как ее прелестная воспитанница, зато бежала, и довольно быстро, а ведь целых десять лет она воображала, что у нее отнимаются ноги! Прево захлопнул за ними ворота.

– Ключ! Ключ! – крикнул Челлини.

Прево, верный своему слову, вынул ключ и перебросил его через стену во двор замка.

– А теперь, – крикнул Бенвенуто, устремляясь к прево и к его отряду, – каждый за себя. Бог за всех!

И тут произошла кровопролитная схватка, ибо не успели стражники прицелиться из аркебузов и выстрелить, как Бенвенуто с семеркой подмастерьев очутился среди них, рубя направо и налево своей грозной шпагой, а ею он не только ловко действовал, но и сам ее на диво закалил, поэтому не было на свете такой кольчуги и такого панциря, которые бы перед ней устояли. Стражники побросали аркебузы, ставшие бесполезными, выхватили шпаги и, в свою очередь, пошли врукопашную. Но, несмотря на количество и на силу врагов, отряд Челлини мигом разметал их по площади, а двое или трое самых смелых были так тяжело ранены, что уже не могли сражаться и принуждены были отступить.

Прево видел опасность, но это был человек храбрый и в свое время, как мы упоминали, мог похвалиться ратными успехами; он бросился навстречу грозному Бенвенуто Челлини, перед которым все отступали.

– Ко мне, – кричал он, – ко мне, гнусный разбойник, и пусть все решит между нами поединок! Теперь посмотрим!

– О, клянусь, ничего иного я и не желаю, мессер Робер! Прикажите своим людям не мешать нам, и я в вашем распоряжении.

– Смирно! – приказал прево стражникам.

– Ни с места! – крикнул своим помощникам Челлини.

И все замерли в неподвижности, как воспетые Гомером воины, прекратившие сражение, чтобы не пропустить ни единого движения двух знаменитых полководцев, вступивших в поединок.

И вот прево и Челлини устремились друг на друга со шпагами наголо.

Прево искусно владел оружием, но и Челлини был непревзойденным фехтовальщиком. Уже десять-двенадцать лет у прево не было случая обнажить шпагу. И, напротив, за десять-двенадцать последних лет, вероятно, не проходило дня, чтобы Бенвенуто не дрался холодным оружием; прево, который так самоуверенно вступил в бой, при первых же выпадах заметил преимущество врага.

А Бенвенуто Челлини, в свою очередь не ожидавший, что какой-то судейский окажет такое сопротивление, фехтовал энергично, быстро, ловко. Все поражались, глядя, как его шпага, словно двойное жало змеи, угрожала одновременно голове и сердцу врага, перелетала с места на место, не позволяла противнику нанести ни единого удара и едва давала ему время парировать удары. И прево, понимая, что имеет дело с более сильным фехтовальщиком, подался назад, правда защищаясь, но в конце концов начал сдавать позиции. Мессеру Роберу не повезло: он стоял спиной к замку. Поэтому не успел он отступить на несколько шагов, как Бенвенуто прижал его к воротам, к которым прево инстинктивно приблизился, хотя отлично помнил, что сам их запер и перебросил ключ за стену.

И тут прево почувствовал, что все кончено, и, как кабан, обороняющийся от собак, собрался с силами и сделал три-четыре выпада с такой быстротой, что Бенвенуто, в свою очередь, пришлось перейти к защите; но один удар он отразил слишком поздно, и вражеская шпага, несмотря на превосходную кольчугу, надетую на Бенвенуто, поцарапала ему грудь. Почувствовав холодок стального острия, Бенвенуто разъярился, как раненый лев, напряг все силы, и молниеносный, могучий удар поразил бы мессера д'Эстурвиля, но в эту минуту ворота распахнулись, прево упал навзничь, и шпага пронзила того, кто только что спас мессера прево, внезапно растворив ворота.

Но произошло нечто неожиданное: раненый не застонал, зато Бенвенуто издал вопль отчаяния. Оказалось, что он сразил Асканио. Бенвенуто не обратил внимания ни на Жака Обри, ни на Германа, стоявших позади раненого. Он как безумный заключил юношу в объятия, осматривал, ощупывал, целовал его, ища рану, и кричал, рыча и рыдая, как, вероятно, рычит и рыдает лев.

– Убит, убит! Я убил его! Асканио, дитя мое, я убил тебя!

В это время Герман схватил здорового и невредимого прево, лежавшего у ног Асканио и Челлини, поднял его и отнес, как малого ребенка, в сарай, где Рембо обычно складывал садовые инструменты, запер дверь и со шпагой наголо встал у входа, готовясь отразить любую попытку врагов освободить пленника.

А Жак Обри одним прыжком вскочил на стену и, потрясая кинжалом в знак победы, крикнул:

– Играйте, фанфары, играйте, фанфары! Большой Нельский замок отныне наш!

О том же, что последовало за всеми этими удивительными событиями, читатель узнает из следующей главы.