Глава 3

Мы высадились на берегу, покрытом круглыми гладкими серыми камешками. По колено в воде стояли два маленьких оборванца и наблюдали, как я неуклюже преодолеваю на веслах последние ярды. Мальчишки собирали моллюсков и настороженно попятились, увидев, что мы вылезаем из лодки. Земля немного покачивалась, когда я пошел к ним с вымученной улыбкой.

– Можете отвести нас к себе домой? – спросил я.

Они бессмысленно уставились на меня, а потом, не сказав ни слова, повернулись и побежали, только камни загремели под их босыми ногами, и исчезли за прибрежными дюнами.

Мы вытащили из лодки свои вещи и направились вслед за ними. Немного поразмыслив, я остановился.

– Дай на минутку этот узел, – сказал я.

Раб отдал его, и я осмотрел одежду, которую удалось забрать из дому, – рубахи и белье, пару запасных туфель, свернутый плащ, тунику и сандалии для Озрика, расшитый пояс, рейтузы. Больше ничего не было. Воспользовавшись ножом капитана, я вырезал полоску ткани из старой рубахи и обвязал вокруг головы, закрыв один глаз. Дома все знали о цвете моих глаз, но теперь я был среди чужих, и будет лучше, если они станут думать, будто повязка скрывает пустую глазницу.

Озрик посмотрел и ничего не сказал. Он снова завязал узел и забросил на спину. Мы продолжили свой путь. Поднявшись на гребень дюны, увидели невдалеке, как по болотистой и густо заросшей травой почве к нам спешит один из двоих мальчишек, виденных на берегу. Его сопровождал мужчина в длинной коричневой рясе.

Они остановились перед нами, преграждая путь. Священник был стар и худ и так съежился от возраста, что поношенная ряса болталась на нем. Его лицо было изборождено глубокими морщинами, а тонзуру окружали лишь несколько прядей седых волос. Он рассматривал нас со смесью любопытства и легкой подозрительности. Бо́льшая часть его зубов была утрачена, и он шамкал, когда говорил, но это не имело значения: я все равно не понимал ни слова. Но догадался, что он что-то спрашивает, и тон его не был враждебным.

– Мы были бы рады вашей помощи, – сказал я на латыни.

Он удивленно посмотрел на меня, так как я не производил впечатления образованного человека.

– Мальчик сказал, что вы приплыли на маленькой лодочке, – произнес старик, переходя на тот же язык.

– Мы направляемся ко двору франкского короля, – ответил я.

Он снова удивленно посмотрел на нас.

– Я думал, вы потерпевшие крушение моряки или, может быть, пилигримы. Иногда мы видим приплывших пилигримов, которые держат путь в Рим.

– Нам пришлось покинуть корабль, – солгал я и встретил его озадаченный взгляд.

– Никакого шторма не было.

– Пожар на корабле, – на ходу сочинил я. – Повар был неосторожен. Остальные пассажиры и команда сели в другую лодку. Если бы вы смогли направить нас, я был бы благодарен.

Старый священник колебался в нерешительности.

– Наш король Карл может быть где угодно. У него нет постоянной резиденции.

Это, в свою очередь, озадачило меня. Я представлял, что великий правитель франков живет в роскошном дворце в столице, а не скитается с места на место, как кочевник. Наша жизнь окажется тяжелее, если мне с Озриком придется следовать за ним по всему обширному королевству.

– Но, скорее всего, в это время года он в Ахене, – сказал священник. – Занимается строительством. Насколько я понимаю, каким-то необычайным проектом.

– Тогда, возможно, вы можете указать мне лучший путь туда, и как далеко нам придется добираться? – спросил я.

– А как же ваша лодка? Вы оставите ее?

Я догадался, что для священника маленькая лодчонка представляется значительной ценностью.

– Буду рад, если вы примете ее в дар как знак благодарности. Мне она больше не нужна, – великодушно проговорил я.

Священник взглянул на Озрика. Тот, скособочившись, стоял рядом.

– Если вы с вашим товарищем собираетесь идти дальше, вам понадобится разрешение моего аббата.

Он сказал несколько слов мальчишке. Несомненно, старик велел бежать на берег и позаботиться, чтобы лодку не унесло в море, поскольку парень бросился через дюны.

– Пойдемте со мной! – сказал старик. – Здесь неподалеку деревня, где вы сможете отдохнуть. Завтра пойдем в монастырь и встретимся с аббатом.

Мы отправились по тропинке, петлявшей среди заросших камышом кочек. Под ногами хлюпало, священник шел впереди, шлепая по лужам.

– Меня зовут Лотарь, – сказал он через плечо. – Вам повезло, что я был здесь, когда вы прибыли, а то никто бы вас не понял: здесь говорят только на местном диалекте. Деревня принадлежит моему монастырю, и она очень бедная. Люди живут рыболовством и подбирают то, что выбрасывает море.

По его тону я понял, что он все еще не убежден, что мы на самом деле потерпели кораблекрушение.

– Я не видел никакой рыбацкой бухты, – сказал я.

– Побережье слишком открыто для злых зимних штормов. Деревенские жители держат лодки в устье реки неподалеку, а в плохую погоду бросают невод во внутренние озерца. – Он больше не мог сдержать любопытства: – Где вы так хорошо научились латыни?

– Отец пригласил священника, чтобы учить меня.

Я не сказал, что это был беглый священник: церковь преследовала Бертвальда за кражу. С собой он приволок любовницу – дикого вида неряху с живописной копной жестких каштановых волос. Король, верный старым традициям, с удовольствием приютил изменника религии, в которой не видел никакого толку. Бертвальд оставался у нас почти десять лет, и ему нечего было делать, кроме как плодить детей и наставлять меня, своего единственного ученика. Он и Озрик оказали на меня наибольшее влияние, и я только теперь начинал понимать, каким хорошим учителем был священник. Кроме латыни он научил меня читать и писать, а также дал начальные знания по грамматике и логике. Когда напивался, он хвастал значительностью церкви, из которой ушел, и заявлял, что у нее имелась своя школа и библиотека из пятидесяти книг. Но под конец моего учителя погубили вольнодумные речи. Один из наших местных христиан выдал священника его бывшему епископу, и Бертвальд скрылся так же быстро, как и появился.

Мы добрались до рыбацкой деревни – кучки небольших хижин, крытых камышом. Повсюду виднелись сети. Они были свалены за дверьми, разложены на крышах, развешены на шестах для просушки и натянуты на удобной высоте, чтобы чинить. Все трудоспособные мужчины занимались починкой сетей. Неудивительно, что деревня провоняла рыбой.

Ужин состоял из черствого хлеба и тушеных моллюсков, а ночь мы провели в одной из хижин на тюфяках из старых сетей. К утру мы сами пропахли рыбой.

– Помоемся, добравшись до монастыря, – ободрил меня Лотарь.

Еще не рассвело, когда к нам присоединилась дюжина сельчан. В полумраке все они сгибались под тяжестью больших плетеных коробов на спине. Мне показалось, что их ноша слегка шуршит, словно внутри копошится что-то живое.

Наконец пришел серый хмурый рассвет без дуновения ветерка, и мы отправились вглубь суши. Местность постепенно повышалась, и сырые болота сменились сухими, заросшими кустарником пустошами. Из кустов с обеих сторон дороги вылетали стайки птиц, и от нас вприпрыжку убежал большой заяц, но потом остановился и смотрел, как наша колонна топает мимо. Это было дикое и пустынное место, мы не видели никаких признаков человеческого жилья. Через три часа ненадолго остановились, чтобы позавтракать жесткими полосками сушеной рыбы, запивая их тепловатой водой из кожаных бурдюков. Никто не разговаривал. Деревенские жители были молчаливы. Они сидели на земле, не снимая со спины коробов. Наконец, вскоре после полудня, мы вышли на открытое место и увидели несколько домов. Проводник ускорил шаги.

– Мы должны успеть к девятому часу, – сказал он.

Я ожидал, что его аббатство будет чем-то значительным и впечатляющим, но это оказалась просто большая обнесенная стеной ферма.

Мы тяжело прошагали сквозь ворота и очутились в широком немощеном дворе, окруженном конюшнями, коровниками и сараями. Само аббатство составляло одну сторону двора и было не больше дома моего отца. Какой-то монах, направлявшийся ко входу, обернулся и поприветствовал нас. Лотарь махнул ему рукой, но наши молчаливые спутники, пришедшие с побережья, никак не отреагировали. Они направились к большому каменному корыту, установленному с краю двора. Мужчины останавливались там, нагибались, и один из них открывал крышку короба, откуда вытекала извивающаяся черно-коричневая масса. Через голову носильщика она шлепалась в корыто. В голове у меня вспыхнул образ корня лилии, утопившего моего брата, и я ощутил спазм в желудке. Деревенские жители несли партию живых угрей, большинство из которых достигали длины моих вытянутых в стороны рук. Угри извивались и завязывались в узлы, тщетно пытаясь вылезти из корыта на волю.

Избавившись от своей ноши, носильщики возвращались назад к воротам, желая до наступления ночи добраться домой.

– Как часто они носят сюда угрей? – спросил я священника.

– Каждый второй месяц. Они пускают их в пруды и держат там, пока не придет пора платить десятину. – Похоже, он был доволен собой. – Одно из Божьих чудес. Морская и речная рыба приходит и уходит со сменой времен года, но угри у нас есть всегда. Постоянный урожай.

Из главного входа в аббатство вышла фигура в удивительном наряде и устремилась через двор посмотреть на кишащую в корыте массу. Низенький, лысеющий, кругленький человечек был в розовой рубахе из тонкой шерсти, темно-синих рейтузах и оранжевых подвязках крест-накрест. На его модных туфлях желтые длинные острые носки задирались вверх, а на шее виднелась дорогая с виду золотая цепь.

– Это аббат Вало. Вы должны объясниться с ним, – сказал проводник.

Я заметил на золотой цепи аббата украшенный драгоценными камнями христианский крест.

– Ты хорошо поработал, Лотарь, – проговорил настоятель, энергично потирая руки, и распятие подскакивало у него на пузе. – Здесь хватит, чтобы выполнить наше обязательство.

Аббат Вало напоминал мне подвижную надутую птицу с ярким оперением, и это впечатление усилилось, когда его глаза-бусинки уставились на меня.

– Он сошел на берег около нашей деревни и говорит, что направляется к королевскому двору, – объяснил Лотарь.

– Меня зовут Зигвульф, – вмешался я. – Я направляюсь ко франкскому двору по поручению Оффы, короля Мерсии.

Я не видел нужды упоминать про Озрика. Было ясно, что он меня сопровождает, несмотря на свой потрепанный вид.

– Этому есть доказательства? – спросил аббат.

Я достал письмо, которым снабдил меня королевский писец. Склонность аббата к яркой одежде вводила в заблуждение. За красочной внешностью скрывался острый ум. Он быстро просмотрел документ и вернул мне.

– Мне знакома подпись короля Оффы. – Он сделал полшага назад, но я успел уловить дуновение его благовоний. – Лотарь проследит, чтобы после посещения лаватория вас разместили в гостевом доме, – и прежде чем я успел извиниться за свой запах, аббат добавил: – Если вы не спешите в Ахен, можете составить компанию моим угрям. Они отправляются утром. – С этими словами он повернулся на каблуках и удалился.

– Замечательный человек, – проговорил наш проводник, глядя вслед своему начальнику.

– Давно он уже аббат? – спросил я.

Вало не поразил меня своим благочестием.

– Еще нет трех лет. Его прислали, чтобы увеличить доходы.

– Наверное, его прежнее аббатство сожалеет, что он покинул их, – тактично проговорил я.

– О, нет, его произвел в аббаты сам король. До того он был помощником королевского казначея. Очень толковым.

Я попытался вспомнить, была ли у Вало тонзура. Вероятно, нет. Мне показалось, что Лотарь занервничал, и, вспомнив, что он очень хотел присутствовать на послеполуденной молитве, я сказал:

– Не хочу больше вас задерживать. Мы с моим слугой сами позаботимся о себе.

Лотарь воспрянул духом, очевидно довольный, что избавится от нас.

– Прежде чем идти в часовню, я покажу вам умывальню.

Он отвел нас в маленькую пристройку при здании аббатства. Бертвальд описывал, какая умывальня была в его аббатстве, – с проточной водой, поступавшей по свинцовым трубам и стекавшей в большую каменную чашу. Но здесь было лишь четыре больших деревянных лохани с водой, стоявших на возвышении на каменном полу, и в стене была проделана дыра для стока. Лотарь ополоснул лицо и руки и поспешил на богослужение, а я помылся более основательно, и Озрик протянул мне чистые одежды. Как только провожатый скрылся из виду, я разрешил рабу воспользоваться лоханью. Я знал, что он очень привередлив насчет личной чистоплотности.

Потом, в ожидании возвращения Лотаря, я побродил по двору, заглядывая в разные пристройки и сараи. Раньше я никогда не бывал в аббатствах и даже в христианской церкви и, честно говоря, не исповедовал никакой религии, но Бертвальд достаточно рассказал мне о христианской жизни, чтобы я мог притвориться верующим.

Я обнаружил колодец, пекарню и кузницу, а также прачечную, где оставил Озрика, чтобы он постирал нашу запачканную одежду. Все, казалось, содержится в порядке – в подтверждение толковости аббата Вало. Пока продолжалось богослужение, никого рядом не было видно, и я заглянул в конюшни. Там полудюжина коней фыркали, ели корм и топтались на соломенной подстилке. Рядом стояло два вола. Дома в хозяйстве тоже содержали волов для плуга – рабочую скотину, с которой хорошо обращались за хорошую работу, – но эти два больше напоминали избалованных домашних любимцев. Рыжие шкуры лоснились, рога были обвиты цветными нитями, а копыта смазаны маслом и отполированы до блеска. Я взял пучок сена и приблизился, чтобы дать им.

– Руки прочь! – предостерег сердитый голос.

От неожиданности я подскочил. Позади в дверях появился приземистый коренастый человек. Он поставил принесенное деревянное ведро с водой, с хмурым видом подошел и вырвал у меня пук сена.

– Я не хотел ничего плохого, – сказал я.

– К этим животным не прикасается никто кроме меня, – сказал незнакомец.

Левую половину его лица от линии волос до самой шеи, уходя под воротник, покрывало большое багрово-красное родимое пятно. В своих тяжелых деревянных башмаках, домотканых штанах и свободной рубахе мужчина был похож на крестьянина, а не на монаха, и на латыни говорил неуклюже, с сильным акцентом.

– Я искал гостевой дом. Может быть, вы меня направите? – сказал я.

– Откуда мне знать, где это? Я сплю рядом со своей скотиной, – грубо ответил он.

Я покинул стойло и снаружи увидел Лотаря, искавшего меня.

– Вижу, вы познакомились с Арнульфом, – сказал он.

Сердитый скотник стоял у стойла, уперев руки в бока и всем видом показывая, чтобы я не возвращался и не беспокоил его драгоценных волов.

– Может быть, следует напомнить ему, что аббатство – место гостеприимное, – проворчал я, все еще не отойдя от его грубости.

– Арнульф не принадлежит аббатству. Вон его повозка. – Он указал на стоящую в углу двора телегу.

У нее были обычные четыре больших деревянных колеса и одно дышло, а на платформу, куда обычно наваливают груз, кто-то установил огромный ящик в виде гроба.

– Для наших угрей, – пояснил Лотарь. – Арнульфа наняли, чтобы он возил их в Ахен. Вот что имел в виду аббат Вало, когда предложил вам способ добраться туда.

В ту ночь было трудно уснуть. Как только я закрывал глаза, меня мучило неприятное зрелище сворачивающихся и разворачивающихся угрей, и я боялся, что меня ожидает кошмар. Любопытно, что когда я, наконец, заснул, мне вместо них приснился огромный металлический конь. Он сиял и искрился. Тяжелой поступью животное подошло ко мне, неся на спине бородатого всадника, тоже металлического. На мужчине был короткий плащ и военного покроя туника. Конь подходил все ближе, пока не навис надо мной. Я уже ощущал горячее дыхание из его ноздрей, таких широких, что там могла бы свить гнездо птичка. Штанов на всаднике не было, на огромных ногах были тяжелые сапоги, и ступни свисали вровень с моим лицом. Я опустился на колени в страхе, что сейчас буду раздавлен, но в последний момент конь остановился и замер, занеся надо мною гигантское копыто. Взглянув наверх, я содрогнулся от страха. Всадник смотрел на меня. Лицо его было незнакомо. Он сделал непонятный жест рукой, и из глаз его покатились капли крови.

Проснувшись, я понял, что проспал. Через окно в гостевой дом струилось солнце, а вместе с ним проникали звуки льющейся воды и странное хлопанье. Я поспешно встал и, подойдя к двери, выглянул во двор. Группа рабочих – судя по виду, рабов, – выстроившись в ряд, передавали друг другу ведра с водой из колодца. Последний в цепочке находился на повозке рядом с деревянным ящиком. Там же стоял другой раб. Каждый раз, когда прибывало ведро с водой, он на мгновение приподнимал тяжелую деревянную крышку, в ящик выливали воду, и крышка тут же захлопывалась.

У задней части повозки стоял Озрик, проведший ночь в спальне для слуг. На земле рядом лежал наш узел с вещами. Арнульф уже запрягал двух волов, они стояли неподвижно, и с морд свисала вязкая слюна. Я окликнул раба и сказал, что сейчас подойду. Возница недовольно посмотрел на меня, словно я его задерживал. Он держал в руке длинный легкий прут.

Водоносы закончили работу. Человек, управлявшийся с крышкой, захлопнул ее в последний раз, забил клин и спрыгнул на землю. Я смотрел, как Арнульф занял свое место лицом к двум огромным волам. Он щелкнул языком, и они двинулись вперед короткими, но грациозными шажками. Вслед за ними, как невесомая, покатилась массивная повозка на толстых цельнодеревянных колесах. Мужчина пятился назад лицом к волам и, вытянув свой длинный прут, очень нежно коснулся правого уха правого вола. Не меняя шага, волы нарушили равенство тяги и направились прямо в ворота аббатства. Позади оставался темный след от воды, капающей из чана с угрями.

Я потерял несколько минут на поиски Лотаря. Хотелось поблагодарить его и попрощаться, но священника нигде не было видно, как и аббата Вало. Забросив на плечо сумку, я ринулся через ворота догонять Озрика. Повозка едва отъехала на пятьдесят ярдов, и я осознал, что не имею представления, как далеко находится Ахен и как долго туда ехать таким степенным прогулочным шагом.