Книга: Дело диких апостолов
Назад: Глава 2. Тринадцатый апостол
Дальше: Глава 4. «Хлебное» дело

Глава 3. Козни диких «сверхзверей»

После ухода сыщика Лена запила водой из-под крана таблетку анальгина, добавив к этому еще парочку этаминал-натрия и снова легла на кровать. Через щелочку между тюлевыми занавесками в комнату пробивались веселые лучи солнца, приятно лаская босые ступни ног. Но ни настроение, ни общее состояние Лены от этого не улучшились. Мало того, что после удара Тима ее все еще подташнивало, а по телу расползлась неприятная слабость. Так еще навалилось слишком много неприятных проблем. Теперь Лена пыталась сосредоточиться и как можно спокойнее (хотя, какое тут может быть спокойствие!) обдумать свое дальнейшее существование.
Сомнений в том, что ее кто-то «заказал» теперь не было. Если даже предположить, что психопат — Тим придумал «страшилку», дабы рассчитывать черт знает на какую благодарность, то ни юрист, ни его знакомые ошибиться не могли. «Как там в народе говорят, — думала Лена, — одна случайность — может быть таковой, а две — уже закономерность. Предположим, Нертов перемудрил со своими страхами — бывает. Но его друзья, пришедшие к подобным же выводам?.. Хотя, не исключено, что они просто хотят заработать»…
Но последнюю мысль Лена сразу же отбросила, справедливо рассудив, что подобным образом могут действовать только начинающие дилетанты, каковыми бывшие оперативники ей отнюдь не казались. К тому же сегодняшний визит Гущина и его явное недоверие к рассказу о падении в ванной давали очередной повод увериться в серьезности намерений сыщиков.
Как ни крути, но получалось, что сейчас кто-то очень желает лениной смерти. А этим «кто-то» мог быть лишь один из знакомых, если не сказать точнее, из близких людей. Лена прекрасно понимала, что случайный человек не стал бы ее «заказывать», причем, если верить Тиму, так сказать, «по высшему разряду», за большие деньги: для этого нужны слишком серьезные основания. А таковые могли появиться лишь после определенных отношений.
Лена пыталась представить, кто же мог желать ее смерти, но это не получалась. Тогда она стала вспоминать по очереди всех, с кем более-менее имела дело, причем без исключений во имя симпатий или антипатий. «Как там говорили древние? — Думала женщина.- Cui bono? — Кому выгодно? Вот и соображай теперь, кому именно»…
— Муж… он, конечно, кобель изрядный. Любовницу свою по заграницам катает. Но это, пожалуй, не повод для приглашения киллера. Проще просто развестись. Да и для «заказа» нужны деньги, причем немалые. А их у моего благоверного нет. Пока нет, — вдруг похолодев сообразила Лена, — квартира записана на меня, доля в фирме с каким-никаким, а доходом — тоже. Недвижимость за городом… Неужели я стою дороже нашей дачи, будущую продажу которой вполне компенсируют оставшиеся блага?.. Вот Стас, наверное, вчера алиби себе готовил в виде поездки «за бугор», дескать ни сном ни духом, собирался отдохнуть, а тут такая трагедия с аварией… «Да, я всегда говорил ей, чтобы рулила осторожнее… Ох, как теперь переживаю… Почему меня не было рядом?»…
Лена поежилась, но продолжила размышления. Следующей на очереди была компаньонша по работе в фирме и одновременно руководитель достаточно известного благотворительного фонда Софья Сергеевна Демина. Из прессы Лене было известно, что большинство убийств, даже тех, которые пытаются назвать политическими, совершаются отнюдь не из-за идеологических разногласий. Главное, как справедливо говаривал классик, экономический базис. А попросту — деньги. Что же касалось Деминой, то при смерти соучредительницы она могла безраздельно владеть довольно стабильно действующей фирмой. Заказов на реставрацию особняков на Карельском перешейке становилось все больше, перспектив заработать соответственно.
«Да, но я держу связи со всеми заказчиками, — рассуждала Лена, — я же тяну надзор за всеми работами, а потому Софье Сергеевне мое исчезновение не выгодно». Но тут же будто злой дух стал нашептывать на ухо: женщина сообразила, что наемный исполнительный директор, которого можно держать в ежовых рукавицах, гораздо выгоднее сотоварища, готового вступить в пререкания. А то, чего доброго, проголосовать «против» на собрании участников общества». Кроме того, Лена вспомнила, что Демина около месяца назад уже намекала, мол, продала бы ты, душечка, свою долю одному очень хорошему человечку. Он, дескать, много что сделать может, но работать согласен только со мной. И сумма за уступку предлагалась отнюдь не крошечная. Лена тогда отказалась, сославшись, что на носу заключение очень выгодных контрактов и разговор переключился на другие темы, хотя Софья Сергеевна осталась явно недовольна. Конечно, женщина она солидная и богатая, но это не аргументы для алиби. В общем, исключать ее из списка подозреваемых Лена не решилась.
Точно также не был исключен из списка и Тимур Алиевич Сахитов, исполнительный директор «Капители», которого Лена и так подозревала в не совсем правильном распоряжении средствами фирмы. Правда, пока прямых доказательств, что он кладет общие деньги в свой карман не было, но за то сомнений — более, чем предостаточно, о чем Лена недавно сгоряча сказала Сахитову прямо в лицо. Он рассвирепел, невпопад начал что-то кричать о национальной гордости и это еще больше убедило Азартову в ее подозрениях.
«Правильно, — думала она, — исполнительный директор — ключик к неучтенному налу. Пока никто не мешает — можно спокойно воровать и ничего не бояться. Но любой, покусившийся на начальское спокойствие — лютый враг». А врагов, как было известно, Тимур Алиевич не терпел.
Точно таким же образом оказались под подозрением и Леля — подружка мужа, которая вполне могла быть заинтересована в устранении конкурентки, и любимый (даже чересчур любимый!) помощник Софьи Сергеевны — Маратик, который вполне мог бы рассчитывать урвать очередной кусочек от вдруг привалившего благосостояния стареющей спонсорши.
Милейший Иосиф Виленович Баскин, с фирмой которого «Капитель» то и дело заключала договоры субподряда, был оставлен в рядах подозреваемых сразу же и безоговорочно: его контора до сих пор не расчиталась за последние работы и сумма долга вмести с пенями приближалась к шестизначной цифре. Если говорить точнее, то фирма Иосифа Виленовича в последний раз выполнила все, что от нее требовалось, но таким образом, что «Капители» еле-еле удалось разобраться с заказчиками, а проще говоря, за свой счет переделать все работы и выплатить штрафные санкции. Спасибо еще Стасу, ухажеру лениной институтской подруги Кристины: его охранная контора, куда волей-неволей пришлось обратиться Лене, сумела «развести» недовольных заказчиков и «выключить счетчик» или, говоря языком правоведов, смогла урегулировать претензии, возникшие в ходе исполнения договора и добиться, чтобы не заработали штрафные санкции. Только теперь беда подкатилась с другой стороны: Стас потребовал, чтобы «Капитель» рассчиталась с его фирмой, за оказанные услуги, так сказать.
«Как там сейчас говорят? — Думала Лена, — Он «крыши кроет». А я, выходит, безбашенная. И стасовская охранная контора, увы, все никак не получит с меня «дольку малую». Может, это и не повод, но не зря ведь в прессе пишут о бандитских расправах со строптивыми бизнесменами»…
Хозяйка «Капители» вдруг с ужасом поняла, что мир вокруг нее, казавшийся еще недавно таким надежным, начинает стремительно рушиться. Люди, которым она еще вчера верила, становятся чужими. Казалось, теперь, из списка подозреваемых никого нельзя исключить. И что самое страшное, Лена не знала, у кого просить защиты, помощи. Все были чужими. Все. И все могли так или иначе желать ее смерти…
С этой горькой мыслью Лена забылась тревожным сном…
* * *
Нертов прекрасно понимал, что виноват во всем сам. Нельзя звонить человеку три дня подряд, а, потом, не дозвонившись придти к нему на работу, будучи уверенным, что хоть там-то встреча состоится обязательно.
Юлии Громовой в редакции не оказалось. Более того, ее не было в городе, причем уже неделю. Надо было соображать: она и Дима Касьяненко наконец-то начали свой медовый месяц, хотя и с трехнедельным опозданием. То оперативника с работы не отпускали, то Юля исполняла почетные функции главного редактора. Наконец голубки вырвались на волю.
Отсутствие Юли разрушило все планы Алексея. Мало того, что теперь невозможно поднять ее криминальные архивы и узнать немного подробнее о тех, кто пытался наехать на фирму «Капитель». Не удастся просто поговорить о прошлом и нынешнем, обнадежиться, поверив в то, что и на этот раз все кончится хорошо. Алексей уже давно понял: многолетнее общение с женщинами, не связанное с постельными делами, доставляет особое удовольствие, не омраченное дополнительными хлопотами и никчемными обидами.
Поэтому Нертов уныло брел к выходу из Дома прессы, подавляя желание зайти в ближайший кабак и выпить грамм сто какой-нибудь импортной гадости. А может и больше.
— И не смейте устраивать здесь истерику! Вам что, непонятно, денег нет! Даже сотрудники за два месяца зарплату не получали, а вы тут ходите за своими гонорарами!..
Юрист досадливо поморщился. С недавних пор Дом прессы начал активно сдавать свою площадь, особенно на первом этаже, под любые конторы, имеющие весьма сомнительное отношение к печати. Вот и в этом кабинете в прошлом году поселился какой-то желтый листок: «Петербургский Телелюб», отколовшийся от журнала «Питерский Телесмотритель». Газетка выживала благодаря не только откровенным перепечаткам телепрограмм у таких корифеев, как «Телевик», «Телеман» и «Телефакт», но и плагиату анонсов художественных фильмов. Кроме этого, судя по обрывку разговора, доносящегося из-за стены, свою лепту в редакционную экономию вносила и хроническая невыплата зарплаты всем, кто имел несчастье связать свою судьбу с «Петербургским Телелюбом». Еще хуже была судьба вольных авторов, приносивших сюда материалы, в надежде на разовую сумму.
— Извините, но у вас неправильные сведения. Редакционный коллектив вашего издания последний раз получил зарплату две недели назад…
Нертов остановился, прислушиваясь к голосу, только что уличившему бухгалтера во лжи. Голос, явно принадлежавший девушке, был красив, красив настолько, что хотелось услышать его снова. В нем чувствовалась затаенная обреченность, чувство невозможности добиться справедливости, но вместе с этим и решимость не отступить до конца. И еще Нертов понял: незнакомка никогда не опустится до того хамства, к которому уже скатилась собеседница.
— Ну и что из этого? У людей семьи, их кормить надо. Мы им платим в первую очередь, а не тем, которые по редакциям ходят. Хотите сейф открою? Ну нет денег, нет!..
Алексей задержался возле двери. Ему стало стыдно за состояние минутной слабости, он понял, сколько в этом мире людей, еще более несчастных, чем он сам. И чем помочь одному из таких людей он не представлял.
— Если бы у вас не было денег, то ваша редакция не смогла бы в конце прошлого месяца приобрести новый автомобиль «ВАЗ». Я уверена, деньги у вас есть и сегодня. Я не могу уйти, не получив их, или не поговорив с главным редактором.
— Ну хватит, — голос бухгалтерши стал окончательно визгливым. — Угрожать я не позволю! Я вызываю охрану. Вова, выведи отсюда эту истеричку!
За дверью послышалась возня. Потом она открылась и высокий, тучный парень в мятом пиджаке, выволок в коридор девушку, голова которой не доставала ему даже до мускулистой шеи. Уже в коридоре, он натужно вздохнул и оттолкнул-отшвырнул девушку так, что она пробежала пять метров, еле удержавшись. Но перед этим она успела ударить каблучком по ступне громилы. Тот взвыл, прыгая на одной ноге.
— Уубью б…дюга! — И прихрамывая ринулся на девушку.
Нертов не успел даже принять какое-то решение. Его тело действовало автоматически и лишь в последний момент он восстановил контроль над собой, превратив удар в обычную школьную подножку. Потный парень уже хотел схватить свою жертву, как вдруг наткнулся на какую-то преграду. Он упал не сразу, а еще пробежал несколько шагов вперед, размахивая руками, как взбесившаяся мельница.
Просто так упасть ему не удалось. Впереди стоял книжный лоток, возле которого скучала продавщица. Уже падающий парень врезался головой в стопку книг на столике и растянулся среди них. Красочный подарочный том «Иллюстрированная история холодного оружия», весом в два килограмма, не меньше, свалился ему на голову.
В эту же секунду на сцене появилось новое действующее лицо. Один из прохожих — парень в профессиональной репортерской куртке, с камерой на боку. Жертва нертовской подножки еще не достигла земли, а он уже отреагировал на происшествие: вынул камеру из сумки, быстрее, чем ковбой вынимает свой кольт, вскинул ее и когда парень уже сидел на полу, удивленно держа обеими руками «Историю холодного оружия», сделал снимок.
Это происшествие изменило настроение парня. Он вскочил и ринулся на фотографа, с каким-то совершенно нечленораздельным матом. Тот уже успел убрать камеру и вынул удостоверение.
— Закон о СМИ разрешает мне…
Громила, рыча еще громче, уже широко размахнулся, но оказавшийся рядом Нертов, перехватил его руку и крутанул ее за спину.
— … Осуществлять съемку на территории государственных учреждений, к которым относится Дом прессы, понял, чувак? — невозмутимо договорил фотограф.
Громила продолжал рваться из рук Нертова, продавщица, охая, собирала книги. В глубине коридора показался милиционер, охранявший вход на верхние этажи здания. Шел он медленно и на его лице читалась нескрываемая злость, не тем, что кто-то нарушил общественный порядок, а необходимостью оторваться от кроссворда и разбираться с виновником переполоха в пределах охраняемого объекта.
— У-убью суку! — парень продолжал вырываться, но уже хрипел тише и кроме злости в этом хрипе ощущалась боль.
— Тише, крысенок, — с яростной вежливостью велел Нертов. — Ты на людей бросаешься, законы о СМИ нарушаешь. Спорим на сто баксов, что сейчас мы все поедем в отделение, но оттуда все остальные выйдут, а ты — останешься. Сядешь по 203-й, за превышение полномочий или, лучше, по 213-й, за хулиганство.
— Сейчас я еще снимок сделаю, — сказал фотограф, уже убрав удостоверения и доставая камеру.
— Тебе чего надо? — угрюмо и обреченно спросил парень.
— Если пообещаешь заплатить гражданке ее гонорар, скажем милиционеру (правда, скажем? — обратился Нертов к девушке), что ничего не случилось.
— Это как ничего не случилось?.. — Возмущенно начала было торговка книгами, но фотограф ласково взглянул на нее и помог поставить на ножки опрокинутый столик. Громила несколько раз кивнул и Нертов отпустил его.
— Николай Александрович, все в порядке, — фотограф, успокоивший продавщицу, повернулся к подошедшему милиционеру. — Мы тут сделали постановочный снимок…
— Ну, Саня, еще раз сделаешь здесь такой снимок, я тебя на рабочее место ни разу пьяным не пущу, — для порядка сердито буркнул милиционер, подозрительно оглядел действующих лиц и побрел обратно на свой пост.
Продавщица еще пыталась возмущаться. Фотограф быстро помог ей собрать книги, заверяя при этом, что после очередной зарплаты обязательно купит у нее эрмитажный альбом Рембрандта.
— Парень, ты что, про меня статью напишешь? — угрюмо спросил громила, обращаясь к фотографу.
— Нет, просто представлю на фотовыставке, — беспечно ответил тот и удалился.
— Разговорчики, — сурово сказал Нертов. — Пошли в бухгалтерию. Охрану держать у них деньги есть, а долги возвращать — нет.
— Я не охрана, я зам. главного редактора.
— Так ты еще и не охрана, — с максимальным удивлением констатировал юрист. — У тебя даже нет удостоверения. Жаль мент ушел…
Менеджер-охранник ничего не ответил, а скрылся в кабинете. Оттуда тотчас донеслась перепалка. «Откуда я для нее деньги возьму?». «Из ….. вынь. Ты не поняла, дура, это же наезд. Они даже фотографа наняли. Чей наезд? «Петербугский телефил», кто еще. Сколько мы ей должны? Всего-то! Быстро давай, да нет, не ройся, б…., у меня есть».
После этого громила в костюме опять выскочил из кабинета, протянул девушке пятисотенную бумажку и скрылся.
— Ох, — громко сказала она, ощупывая купюру. — Надо восемь рублей сдачи вернуть.
— Не надо, — уверенно возразил ей Нертов. — Не надо, Считайте это компенсацией за моральный вред. Спрячьте деньги и давайте, по законам жанра, познакомимся. Меня зовут Алексей.
— А меня — Аня. Давайте, уйдемте отсюда. И поскорее…

 

Благодаря новой знакомой Нертову удалось осуществить свое желание. Через двадцать минут они уже сидели в кафе «Пигмалион». Алексей с трудом заставил девушку заглянуть в заведение. Наконец, она согласилась, сказав, что выпьет только кофе.
Аня села за стол и настороженно уставилась на Алексея. На ее лице была тревожная улыбка, как у зверька, который неоднократно попадал в ловушки. «Будь сейчас вечер, наверняка не согласилась бы, — подумал Нертов. Это же чуть не правилом этикета стало, тащить девицу в постель после вечернего угощения».
Алексей был знаком с Аней менее получаса, но уже понял: она из той вымирающей породы, которая никому не позволит уложить к себе в постель в первый же вечер знакомства, пусть бы до этого они поужинали в «Астории». Хотя, ужин или, даже, обед, девушке бы не помешали. Аня время от времени бросала короткие взгляды на соседние столики, а когда рядом проходил официант с подносом, непроизвольно принюхивалась. У самого Нертова, который с утра ограничился чаем и какой-то хренью, вроде крекера, эти взгляды тоже вызвали аппетит.
— Знаете, Аня, я передумал. И кофе, и водка на голодный желудок одинаково вредны. Просто умираю от голода. А так как еда — дело общественное, то вам явно следует разделить со мной трапезу. Хотя бы из сострадания к моему желудку.
— Спасибо, я не голодна.
— Давайте, будем откровенны. Я еще не успел вам сказать, что мою пра-прабабушку звали Кассандрой?.. (Девушка недоуменно хлопнула ресницами). Так вот, ее генотип по наследству достался мне. Поэтому чувствую, что если позволю себе съесть хотя бы солянку на ваших глазах, то, в лучшем случае, буду похож на садиста… И вообще, где вы научились спорить с голодным мужчиной? — Это, в лучшем случае, неблагоразумно…
Аня посмотрела ему в глаза. В них читалась решимость, беззащитность и голод. Внезапно Нертову захотелось всей душой, чтобы однажды вечером эта девушка не поплелась покорно в ресторан, заранее согласившись с ночной перспективой.
— Хорошо, тогда я буду пить кофе с бутербродом. А если уж вы решили быть откровенным, так, может, расскажете что-нибудь о замечательной пра-прабабушке?
— Конечно расскажу. Что же касается бутерброда, то не советую, барышня. Мы же не в походе. Девушка, дайте меню.
Официантка протянула папку из кожзаменителя. Нертов заметил, что Аня изучает не названия блюд, а ценник, поэтому проявил инициативу.
— Разрешите, я сделаю заказ сам? — Как-никак гены моей прародительницы алчут работы…
Аня обреченно взглянула на Нертова и улыбнулась. Официантка, сделав необходимые пометки в блокноте, умчалась на кухню, а Нертову пришлось исполнить обещание.
— Согласно диплому я правовед. Начал со службы в военной прокуратуре, где был обязан защищать интересы государства. Но несколько лет назад я понял, что государство в моих услугах не нуждается и теперь я защищаю лишь отдельных людей, что гораздо труднее.
— Вы адвокат?
— Я — юрист. Правда, некоторое время пытался быть телохранителем. — Аня взглянула на Нертова с легким подозрением и страхом. Видно, ей вспомнился тот самый громила в Доме прессы. Алексей поспешил продолжить. — Не путайте с дурными кинобоевиками. В мои задачи никогда не входило идти впереди клиента и разбрасывать прохожих своим корпусом. Впрочем, посмотрите на мою комплекцию, кто нанял бы меня на такую работу? Нет, меня приглашают как врача, только люди, которым действительно нужна помощь.
— Вы сумели сохранить всех своих клиентов? — застенчиво спросила Аня.
«Вот, девочка, — подумал Алексей. — Спросила, как срезала». На несколько секунд голову затопили самые неприятные воспоминания, в первую очередь несчастный банкир Чеглоков. Но не рассказывать же ей все это.
— Аня, — сказал Алексей, — вы знаете хотя бы одного кардиолога, который сумел сохранить всех своих пациентов?
— Понятно. Извините за вопрос. Расскажите, пожалуйста, как вы охраняете людей.
— Хорошо. Не так давно, у одной девушки, немного похожей на вас, возникли проблемы…
У официантки было много заказов, поэтому она смогла принести салат и солянку лишь через двадцать минут. Заодно на столе появилась запотевшая рюмка с водкой и бокал «Хванчкары», который Алексей заказал, несмотря на анины протесты.
— Давайте-ка прервемся. Аня, я предлагаю выпить и перейти на «ты». Нет, целоваться при этом совсем не обязательно, — уловив смущение девушки, поспешно заметил юрист, — просто, когда я слышу постоянно «вы», все время хочется спросить, а сколько нас?..
Аня приступила к еде. Лишь когда девушка взяла вилку, Алексей окончательно понял, насколько она голодна. Она ела не жадно, однако быстро. Напряженное состояние, в котором, как казалось Нертову, находилась девушка, начало проходить. Незаметно для себя идя по подсказываемому собеседником пути, она даже рассказала немного о себе.
Аня окончила педагогический истфак и два года работала в гимназии. Недавно это учебное заведение прикрыла налоговая полиция и она осталась без работы. До конца учебного года осталось недолго и она не может устроиться даже в среднюю школу. К тому же, как там платят известно всем. Сейчас Аня без работы и основное ее занятие — пристраивать в разные редакции детективные задачки, которые они пишут вместе с дедушкой. Алексею даже стало чуть-чуть стыдно, за его несколько приукрашенные рассказы о приключениях на Лазурном побережье.
— Какие задачки? Вроде тех, которые когда-то печатались в «Науке и жизни» про инспектора Вернике?
— Скорее, наподобие «Практикума начинающего детектива». Там про наших, родных, сыщиков. Знаете, недавно книжка вышла?
Нертов такой книжки не видел, но на всякий случай, кивнул головой.
— Да, задачки толковые, — заметил он, — я случайно услышал начало твоего разговора со стервой-бухгалтершой. Как я понял, она стала петь песни о глубоком кризисе своего издания, а ты в ответ нарисовала картинку финансового благополучия этой конторы. Как ты узнала про выплаченную зарплату?
— Как мы узнали про выплаченную зарплату? Дедушка прочитал в конце газеты фамилию старшего секретаря. Сперва я позвонила, убедилась, что ее еще нет на работе. Потом позвонил сам дедушка, сказал, что его дочка приболела, поболтал с дежурной, а заодно выяснил, что зарплату уже три дня как сотрудникам заплатили.
— А про машину?
— Когда прошлый раз заходила, видела колоритного мужчину, с роскошными усами, как у польского воеводы. Потом его же встретила у выхода из Дома прессы, рядом с новой «Волгой». Он представился редакционным шофером и сказал, что машину совсем недавно купили.
— Да тебе, с твоим дедом надо открывать собственное детективное агентство, — усмехнулся Алексей. — Кстати, дедушка, небось, из краснознаменных органов?
— Это правда. Он раньше служил в НКВД, МГБ и так далее. Сейчас на пенсии, и уже восемь лет не встает. Паралич. Как-то так получилось, что я оказалась в городе совсем одна, у бабушки и дедушки. Родители остались в Саратове. Бабушка умерла пять лет назад. Теперь я ухаживаю за дедушкой и поэтому не могу согласиться на работу, вдали от его дома. Мне необходимо приходить туда днем и возвращаться не слишком поздно. Кстати, мне уже пора идти. Иначе он будет беспокоиться.
Обед уже был съеден, кофе — выпит, поэтому ни Алексея, ни Аню за столом уже ничего не удерживало. Нертов расплатился и они вышли. Девушка подала на прощание руку: «Спасибо»…
И тут он вдруг отчетливо понял, что, если сейчас же не придумает повод остаться хотя бы ненадолго с Аней, то сейчас она уйдет и тогда… Тогда уже никогда не услышать будет ее смеха, не увидеть милых, застенчивых глаз. Ему вдруг захотелось обязательно провести с Аней хотя бы час-другой, пусть даже в квартире с парализованным дедушкой. Схватив протянутую ладошку, словно утопающий спасительную соломинку, Алексей отчаянно попросил:
— Аня, я очень любли всякие головоломки. Не могла бы ты хотя бы на время дать почитать свои задачки? Я их верну. Честное слово.
Несколько мгновений, пока девушка обдумывала ответ, показались вечностью. Наконец. Аня улыбнулась и кивнула: «Хорошо. Мы с дедушкой живем совсем недалеко, на Загородном»…

 

Квартира оказалась маленькой, но уютной, что в этом районе удается встретить редко. Аня жила в маленькой комнатушке, с окнами во двор, а дедушкина кровать стояла в комнате побольше, откуда был виден проспект. Симпатии Нертова к Ане сразу возросли: немало его знакомых девиц, которых он уважал, оказавшись в подобной ситуации, загнали бы старика в темный чулан, справедливо рассуждая, что дожить остатки дней, лежа на кровати, можно и в полутьме.
Судя по всему, Аня была неплохой санитаркой. Дедушка выглядел ухоженно, постельное белья сияло чистотой, а перед изголовьем стоял журнальный столик, накрытой чистой белой скатертью. На столике: тарелка с яблоками, бутыль минеральной воды, тетрадь и ручка.
Аня представила Нертова (пожатие морщинистой руки деда оказалась на удивление крепкой) и рассказала о том, как они познакомились. Как и ожидал Нертов, дедушка прошелся недобрым словом по поводу этих фирмачей, которые выпускают двадцать программок, хотя еще совсем недавно на целый город выходила одна и всем ее хватало.
— Потому-то денег у них и нет, людям зарплату платить, — подытожил старик. — Ничего, скоро разорятся. Ну ладно, нам до них дела нет. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Молодой человек, повтори-ка свою фамилию. Нертов, говоришь? Что-то знакомое. Да, помню одного Нертова. Как же его, да, Георгий. С Октябрьской дороги, из управления. Тогда еще лейтенантом был, его по Ленинградскому делу привлекли, а когда стал капитаном, его уже реабилитировали.
— Это младший брат моего дедушки, — сказал Алексей. — Я его почти не помню, он что-то рассказывал про восточный Казахстан. Я был совсем маленький пацан, однажды кузнечика съел, меня все ругали, а он меня защищать стал, говорил, как однажды целый месяц ел саранчу и ничего, даже пошло на пользу, жив остался. Я смеялся, не знал, что он был там не на даче, а в лагере.
— Время было такое, понимаешь, молодой человек. Мы были ослаблены войной, а они решили, что могут нас задавить. Нашлись прихвостни, которые были готовы на все, даже Ленинград отдать англичанам. Услужить недавним союзничкам. Конечно, хватало перегибов. Но мы сами, наши органы потом во всем разобрались и невинных отпустили. Мы, а не какие-нибудь правозащитники.
Дедушка разгорячился, почти сбросил одеяло. Нертову показалось, еще немного и он даже попробует встать.
— Все в порядке, — робко вставила Аня, пытаясь успокоить дедушку. — Алексей Юрьевич все понимает, он же сам работал в военной прокуратуре.
Алексею, который тоже не любил таких споров, захотелось перевести разговор в другое русло. И он поспешил обратиться к старику.
— Николай Григорьевич, у вас действительно феноменальная память.
— Этим Бог не обидел, — подтвердил старик и в его голосе прозвучало очевидное самодовольство.
— Интересно, а помните ли вы такую фамилию? — Алексей торопливо перебирал фамилии знакомых, и вдруг, наткнулся на одну, очень характерную, которую услышал совсем недавно. Ее упомянул Гущин, говоря о деловых партнерах ее подопечной, родственнике Лены Азартовой. — Бирюк, помните такого?
— Конечно, помню, — с охотой ответил старик. — Такое не забывается. Один из первых угонов самолета в Советском Союзе. Садитесь, Алексей Юрьевич поудобней, эта история не на одну минуту.
* * *
— Угон самолета, — начал свой рассказ чекист, — это всегда страшно. Десятки, а то и сотни безвинных людей становятся заложниками, как правило, безумцев или законченных подонков. Часы и даже сутки на тонкой грани между жизнью и смертью. Бессилие. Ужас… Сейчас на борьбу с терроризмом ориентированы лучшие спецподразделения. Хотя и у них бывают проблемы, хотя и реже. Но было время, когда экипажи и пассажиры оказывались с террористом один на один. И побеждали, проявляя при этом, как пишут в официальных отчетах или некрологах, мужество и героизм… Бортпроводницы… Они же почти девчонками были…
23 апреля 1973 года бортпроводницы Лидия Еремина и Мария Аганесова вылетели на самолете ТУ-104Б по рейсу № 2420 Ленинград-Москва. На борту находилось пятьдесят один пассажир, в том числе ребенок. В связи с неполной загрузкой людей посадили во второй и третий салоны. Первый же, ближайший к кабине пилотов, пустовал.
Через двадцать пять минут после взлета Лида заметила, что с места 13 «В» в третьем салоне поднялся мужчина средних лет. Он прошел в первый салон, положил там на одно из кресел портфель. Подошедшей Маше пассажир протянул белый конверт, попросив срочно передать его экипажу.
Девушки, заподозрив неладное, прошли сначала на кухню и попытались прочитать текст письма, благо конверт был не запечатан. Сразу же бросились в глаза первые слова: «Пять минут на размышление». В это время из-за спин бортпроводниц раздался нервный голос: «Не читать! Немедленно передать письмо экипажу!»… Обернувшись, они увидели, что пассажир с тринадцатого места стоит рядом, а в руках держит металлический контейнер цилиндрической формы. От контейнера тянулись какие-то провода к зажатой в руке незнакомца кнопке.
«Не волнуйтесь пожалуйста, присядьте на кресло, сейчас передадим», — как могли попытались успокоить девушки вошедшего. В это время Лида успела дать сигнал экстренного вызова командира экипажа, а сама, улыбаясь пассажирам, пошла по салонам («Через некоторое время вашему вниманию будут предложены прохладительные напитки»)…
— Представляешь ситуацию? — старик внимательно посмотрел на Нертова. — Всего пять минут на размышление. А летчики даже пистолетов не имеют…
Командир экипажа Вячеслав Янченко, получив тревожный сигнал, дал команду бортмеханику Викентию Грязнову и штурману Николаю Широкову выяснить причину вызова. Вскоре они вернулись. Штурман доложил суть разговора с пассажиром.
«У меня сильный заряд. Все сработает в любом случае. Не вздумайте шутить, — угонщик нервничал, — Только в Швецию, пустите меня в кабину!»…
Текст письма тоже не оставлял сомнений в намерениях злоумышленника, зато заставлял серьезно задуматься о его психике и возможных последствиях отказа:
«…Здесь более 2 кг взрывчатки… Я много лет испытываю на своей шкуре когти кровожадных сверх-зверей. В противном случае — смерть для меня не печаль, а убежище от хищных, алчущих моей жизни…».
Командир корабля, оценив обстановку, немедленно связался с землей. Но конкретных указаний не поступило.
В те времена о воздушных террористах практически ничего не было известно. Навыков по их обезвреживанию, судя по всему, тоже недоставало. Впоследствии, как следует из записей «черного ящика», обработанного экспертами, командир лайнера неоднократно запрашивал разрешения на изменение маршрута, но диспетчеры все ждали ответа из министерства, который, естественно, задерживался. То ли там не могли принять решения, то ли просто растерялись. А пять минут, отпущенные экипажу на размышление, истекали. Тогда командир принял решение сам: «Возвращаемся в Ленинград».
Самолет, сделав крутой вираж (это несколько успокоило угонщика), лег на обратный курс. А Викентий Грязнов снова ушел в буфет к террористу вести переговоры…
— Анечка, будь любезна, принеси нам чаю, — обратился к внучке расказчик, — а то, глядишь, Алексей Юрьевич подумает, что ты негостеприимна. Да и мне, старику, давно пора горло согреть.
Девушка исчезла на кухне, а старый чекист, как-то печально посмотрев ей вслед, вздохнул.
— Вот и там пассажиров молодых хватало. Но кто же знал, как себя вести?..
После того, как с террористом первый раз переговорили штурман с бортмехаником, пассажир, не выпуская из рук «адской машины», уселся на кресло 1 «Б», сказав проводницам, чтобы они немедленно уходили «заниматься своим делом». В третьем салоне Лида заметила офицера. Сомнений, в том, что человек в форме не откажется помочь не было. Стюардесса тихо попросила его пройти к кабине пилотов, пояснив: «Там — человек, который угрожает взорвать самолет». Девушка успела попросить о помощи и возвращавшегося из отпуска военнослужащего срочной службы Адоля Ли.
Командир артиллерийской батареи капитан Анатолий Попов поднялся с кресла. Следом двинулся Ли…
Как человек военный комбат сразу же оценил опасность: металлический цилиндр, провод, палец, судорожно давящий на кнопку. Значит, достаточно отпустить — может произойти взрыв — захват невозможен. А террорист занервничал, начал кричать: «Попробуй подойди… или рукой махни… Или ударь — все взорву!» Комбат попытался вступить в переговоры и несколько минут увещевал пассажира, мол вы же в войну людей защищали, а теперь…
Из пилотской кабины вышел бортмеханик. Террорист вдруг потребовал, чтобы офицер немедленно уходил: «Пошел вон! К пассажирам! Иначе взрываю!». Пришлось подчиниться.
Пассажиры самолета, подчиняясь указаниям стюардесс, уже пристегнулись перед посадкой. Сев на место, комбат тоже пристегнул ремень. Выглянув в иллюминатор, Попов заметил вдалеке внизу клумбу в форме пятиконечной звезды. До посадки на Ленинградский аэропорт «Шоссейный» оставались считанные секунды…
Николай Григорьевич отхлебнул горячего чая.
— Я вот, думаю: что за чушь порят некоторые «прозревшие» правозащитники, пытаясь уверить, что подвиг — случайное стечение обстоятельств? Нет, что ни говори, раньше воспитание другое было. Понятия «Родина», «честь», «совесть» по другому звучали. Взять хотя бы бортмеханика с того самолета…
…Викентий Грязнов, вернувшись к террористу, вновь перебравшемуся в буфет, пытался разговорить его, успокоить, отвлечь внимание от иллюминаторов. Злоумышленник категорически отверг предложение о необходимости дозаправки в Финляндии. «Только в Стокгольм. Иначе взорву!». То ли от напряжения, то ли от волнения его рука, сжимающая кнопку, подрагивала.
Бортмеханик согласился, мол конечно, постараемся… может долетим… Только не волнуйтесь…
Когда до земли оставалось километра три, на высоте сто пятьдесят — сто семьдесят метров злоумышленник выглянул в иллюминатор практически одновременно с Поповым. Наверное он тоже успел заметить злополучную клумбу.
«А-а-а!», — Ли со своего места услышал страшный крик в буфете, а затем успел заметить, как Грязнов, очевидно поняв, что террорист сейчас взорвет бомбу, бросился в его сторону. Как на амбразуру дота…
Старый чекист вдруг судорожно закашлялся, Аня шагнула было к нему, чтобы удобнее посадить на кровати, но дед повелительно остановил ее жестом руки.
— Не надо — кхе-кхе — все хорошо.
И, действительно, приступ кончился, а Николай Григорьевич начал рассуждать о происках проклятых империалистов.
— Вот раньше все понятно было. Это мы, это — они. Идет борьба, в том числе идеологическая. А сейчас что? — Мы разрушили идеалы, не создав новых. А янки аплодируют, дескать, даешь демократию. А сами? — Да, вон, Аннушка приносила тут мне несколько их ужастиков для «видика». Смотрю: батюшки! Если убийца, то или негр страшенный, или наркоман, или психопат. Ну, в крайнем случае, арабский террорист, что, впрочем, у них ассоциируется с той же шизоидностью. А главный герой — он всегда «самый лучший», спасает не только страну, но и весь мир. А главное — хэппи-энд: через огонь и горы трупов — к светлому будущему вместе со спасенной любимой. Чем не идеологическая обработка для всех америкосов? У нас ее старательно разрушили. Ну, хорошо, большевики отвергли Бога. Но сразу же предложили замену — грабь награбленное. Потом — светлый образ товарища Сталина, коммунизм, развитой социализм, наконец, когда с предыдущими идеалами стали проблемы приключаться. А Меченный Горби? — даешь перестройку! Куда, на хрен, спрашивается? Где новые идеалы? Получили, блин, снова нищету, бандитизм и разруху!..
Старик, кажется, готов был разойтись не на шутку, но Аня вовремя пересела к нему на кровать и, поправив подушки, попросила рассказать, чем же закончилась история с угонщиком самолета.
— Ты же обещал Алексею Юрьевичу о конкретной фамилии рассказать, — напомнила девушка, — а сам…
— Вот я про это и говорю, — ворчливо заметил старик, в то же время ласково глядя на внучку, — я и говорю, что «вражьи голоса» и тогда старались во всю. Души людские калечили…
…Комбат, пытавшийся взывать к совести террориста, ошибся. Человек, захвативший самолет, Иван Евстафьевич Бирюк, во время войны не участвовал в боевых действиях, а проходил службу в районе Ленинакана. Позднее, решившись бежать за границу, он сначала будет намереваться перейти турецкую границу именно там, в местах хорошо знакомых. Но это будет гораздо позднее, когда воспаленный мозг уже не сможет нормально воспринимать жизнь.
А после войны Бирюк проживал в Днепропетровской области, постоянно менял места работы, сетуя, что дескать все они слишком трудные и отказываясь от возможных вариантов. В конце-концов работу ему предлагать перестали, а в шестьдесят втором году Бирюк был осужден на пять лет за то, что от ревности едва не зарубил до смерти топором свою сожительницу, трижды ударив ее по голове.
После освобождения он переехал жить к женщине, с которой познакомился по переписке еще находясь в заключении. Как она позднее показала на допросе, Бирюк сначала жил нормально. По характеру был очень вспыльчив, ревнив, хотя и замкнут. Из-за «неудач» с трудоустройством все больше озлоблялся и с конца шестидесятых годов начал писать многочисленные жалобы в различные инстанции (при обыске у него обнаружили более ста копий, причем, очевидно, сохранились далеко не все). Адресатами Бирюка были практически все центральные газеты, Политуправление Минобороны, МВД, ЦК КПСС… Переписывался он и с Главным управлением зерновых культур по общим вопросам земледелия (по вопросу об удовлетворении потребностей в чечевице), и с Минметаллургии Украины (о качестве их изделий), и с Бумагоделательным заводом… В конечном итоге на учет в психдиспансер Бирюка все же поставили. Правда, диагноз выставили странный: «сифилисофобия» (заразившись однажды этой болезнью пациент всю жизнь панически боялся ее рецидива).
Знаменитая песня Высоцкого об обитателях сумашедшего дома: «…у него приемник «Грюндик», он его ночами крутит, ловит, контра, ФРГ…» — кажется, она написана именно про Бирюка. Вечерами, да и ночами любитель жалоб по много часов просиживал перед радиоприемником, ловя «вражьи голоса» — «Радио «Свобода» и «Свободная Европа». Именно из их передач он узнал, как удачно можно бежать из СССР, захватив самолет.
К сожалению, объективной информации о немногочисленных тогда случаях попыток захвата лайнеров у нас не было. Подобные дела тщательно засекречивались. А зарубежные радиостанции умело восполняли пробелы в знаниях наших сограждан, подводя под это соответствующую подоплеку. Бирюк неоднократно возвращался в разговорах с сожительницей и немногочисленными знакомыми к прослушанным передачам, говорил, что знает из них, как надо захватить самолет. «Это очень просто, они все объяснили. Нас там примут»…
Могли ли подобные передачи повлиять на нормального человека?.. — Во всяком случае на Бирюка смогли. В апреле 1973 года он пишет письмо Л. И. Брежневу: «…мои слова принимают за пустую болтовню», поэтому решил «перейти от слов к делу». Отправив это послание, Бирюк взял с собой самодельное взрывное устройство, начиненное не менее чем двумя килограммами дымного пороха и отправился в Ленинград, где купил билет на рейс № 2420 «Аэрофлота»…
— Подожди, дедушка, — перебила расказчика Аня, — Ты говорил, что бортмеханик бросился на террориста. А что было дальше?
— Экая ты нетерпеливая, я же и подхожу к главному моменту, к концу, значит, — погладив внучку по руке сказал Николай Григорьевич. Так вот…
…«А-а-а!», — Ли со своего места услышал страшный крик в буфете, а затем успел заметить, как Грязнов, очевидно поняв, что террорист сейчас взорвет бомбу, бросился в его сторону. Как на амбразуру дота…
Но не успел…
Взрыв разворотил обшивку лайнера. Янченко и второй пилот Владимир Кривулин из последних сил пытались выровнять теряющий управление самолет. После встречи с землей удалось выпустить аварийный парашют, но не выдержало переднее шасси и покореженный ТУ-104, застыл у посадочной полосы.
К тому времени, как к лайнеру приехали «скорая», «пожарная» и другие машины экипаж уже успел завершить эвакуацию пассажиров. Ни один из них не пострадал, если не считать отдельных синяков и душевных переживаний.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 июня 1973 года Грязнову Викентию Григорьевичу было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно). Командира экипажа наградили медалью Золотая звезда и орденом Ленина, второго пилота и штурмана — орденами Красного знамени, бортпроводниц — орденами Красной звезды…
По заключению посмертной психиатрической экспертизы Бирюк «страдал психическим заболеванием в форме параноидальной шизофрении… не мог отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими». Родственники отказались забирать его останки. Место захоронения террориста на Северном кладбище в Парголове, как следует из документов, отметили «холмиком земли и жестяной табличкой с указанием установочных данных»…
Вот, собственно, вся история, — старый чекист посмотрел на Алексея. А, кстати, почему вдруг ты фамилию эту вспомнил?
Нертов смутился, не решаясь ни соврать, ни, тем более, сказать правду. Но тут ему на помощь неожиданно пришла трель дверного звонка.
«Это, наверное, медсестра», — стремительно бросилась к двери Аня…
* * *
Вернувшись домой от гостеприимного семейства бывшего чекиста Нертов по сложившейся привычке еще раз постарался осмыслить услышанное. Но никакого отношения к террористу Бирюку муж Азартовой, конечно, иметь не мог. И то, что один из родственников Станислава, фамилию которого умудрился раскопать где-то в недрах милицейских кабинетов Иван Гущин, оказался тезкой угонщика самолета было случайностью. Впрочем, на всякий случай, Нертов решил, что попросит сыщиков постараться добыть данные на Азартова в психдиспансере.
«Только много ли это даст? — Думал юрист. — Ну, пусть даже выяснится, что сумасшедший Бирюк — родственник Стаса, пусть даже у самого его какая-то вялотекущая шизофрения — это еще не повод заказывать убийство собственной жены. А нам нужен реальный мотив. Только, если эта Азартова будет и дальше говорить полуправду, можно успеть лишь на ее похороны. Или на свои собственные»…
Нертов жестко усмехнулся про себя. «Конечно, Гущин молодец, умудрился-таки хоть частично «расколоть» эту дамочку, заставив ее для начала признать факт возможной охоты, а затем — назвать несколько фамилий».
Только, по словам Гущина, причина, по которой Азартова согласилась на помощь, казалась слишком уж надуманной, дескать «вы меня убедили, будь по-вашему».
— Понимаешь, Леша, я не верю, что нормальная и, заметь, оч-чень рациональная баба согласится платить кому-то лишь по поводу «уговорили», — горячился бывший оперативник, рассказывая Нертову о своем последнем визите к Азартовой, — у меня нюх на вранье. А она, стерва, чего-то явно не договаривает… И еще этот фингал!.. Прикинь, мужа дома нет, я проверил — он сейчас с любовницей у теплого моря. Мужиков (ну очень близко знакомых), кажется, тоже ноль. Квартира заперта. «Ой, я об ванную ударилась!» Я еще тогда вспомнил твою рассказку об армейских режиссюристах, ну, когда они в палатке сцену перелома челюсти разыгрывали. Так вот, у этой Азартовой высота ванной не более семидесяти сантиметров. А ее собственный рост — за сто семьдесят пять. С учетом маленькой комнатенки грохнуться физиономией о край этой сантехники невозможно…
Алексей тогда пожал плечами, заметив, что «в наше время возможно все», но сыщик остался при своем мнении, тем более, что клиентка всеж-таки решилась позвонить ему через некоторое время и сама предложила встретиться. Когда же Гущин третий раз пришел к ней в квартиру, то и получил заказ в довершение к задумчивому «вы меня убедили»…
А Нертов вдруг отчетливо вспомнил широко раскрытые от ужаса глаза Ани: «Вы что, их совсем убили?» Он тогда вдруг растерялся и ляпнул в стиле дурного американского боевика: «Не бойся, девочка, не совсем. Давай-ка я лучше тебя до дома провожу»… Алексей понял, что ему необходимо еще раз увидеть эту замечательную девушку… Он мотнул головой, стараясь отогнать от себя наваждение и отправился на кухню готовить холостяцкий ужин в виде традиционных пельменей.
Пока закипала вода Нертов мысленно вернулся к разговору с руководителем сыскного агентства. Тот не склонен был рассматривать неудавшуюся аварию лишь в качестве неудавшегося покушения на госпожу Азартову. По мнению сыщика объектом покушения мог быть и сам Алексей. Юрист вынужден был признаться самому себе, что в словах Арчи был определенный резон. Он вдруг отчетливо вспомнил едкий запах дыма, начавшего просачиваться сквозь щели люка подвала незнакомой дачи, куда его, Алексея Нертова недавно заманил киллер.
Тогда Алексей непроизвольно рванулся, но веревки были завязаны профессионально — даже встать было крайне сложно. Он зло рванулся и покатился по полу. Но делал он это не как просто обреченная, задыхающаяся от угара, жертва, а совершенно целенаправленно, стремясь использовать последний, пусть даже ничтожный шанс, чтобы спастись. Почему-то в минуты самых больших неприятностей ему вспоминалась старая японская сказка про двух лягушек, попавших в крынку с молоком. Одна из них, попрощавшись с жизнью, поджала лапки и утонула. Другая же плавала до тех пор, пока молоко, взбиваемое лапками, не превратилось в масло, после чего лягушка выпрыгнула на волю.
«Не дождетесь!» — Алексей катался по подвалу, надеясь найти хоть забытую здесь косу, хоть какой-нибудь более-менее острый предмет, коих предостаточно должно валяться среди прочего хлама. Однако этот подвал был практически пуст, за исключением пары бочек, об которые Нертов ударился в темноте.
Только бочки, бетонный пол и катающийся по нему связанный человек.
«Бочки! Там же железные ободы!»- Алексей извернулся и ударил по одной из них связанными ногами. Бочка качнулась, но устояла. Тогда Нертов, перевернувшись на спину, повторил свою попытку, стараясь попасть куда-нибудь, ближе к верхнему краю. Бочка качнулась сильнее и пленник услышал, как что-то звонко упал на пол.
Извиваясь, словно уж, Алексей, подкатился к бочке с другой стороны и чуть не вскрикнул от пронзившей его боли: осколок разбившейся бутылки, легко прорезав легкую одежду, глубоко впился в плечо. Другой бритвой полоснул по лицу, отчего засаднило бровь и левый глаз стало заливать чем-то липким. Но это была не просто боль, а возможное избавление. Не обращая внимания на порезы от стекол, на которые натыкался в темноте Нертов, ему удалось прихватить пальцами связанных сзади рук один из осколков. Затем пленник начал перерезать путы, стягивающие запястья. Дым уже начал щипать глаза и нос, плотно стянутая веревка мешала быстро от нее избавиться, но Алексей был уверен, что непременно сумеет это сделать. И действительно, вскоре руки оказались свободными. Еще быстрее удалось перерезать веревку на ногах, хотя это и стоило двух очередных порезов.
Нертов вскочил, сорвав со рта мешающий дышать скотч и, спотыкаясь в темноте, наконец нащупал ступени лестницы, ведущей к люку, закрывавшему вход в подвал. Тогда пленник поднялся на несколько ступенек и попытался откинуть крышку люка. Но это сделать не удалось — Алексей перед уходом киллера слышал, как тот двигал наверху что-то тяжелое — наверное поставил на крышку люка какой-нибудь груз вроде сундука. А дым все больше щипал глаза, принуждая расстаться с надеждой на избавление. Тогда Нертов поднялся еще на ступеньку выше и попытался встать под крышкой люка, словно один из атлантов под балконом эрмитажного портика. А затем, как на силовой тренировке, толкнул изо всех сил доски наверх.
Знай киллер, что пленнику удастся избавиться от пут — он наверняка задвинул бы лаз в подвал чем-то более тяжелым, чем старый кухонный стол, который от усилий Нертова приподнялся вместе с крышкой люка и съехал с нее на пол, отчего в подвал ворвался раскаленный воздух и клубы дыма. Алексей откинул крышку до конца и, живо натянув на голову куртку, выскочил из подвала. Времени пробираться к дверям у него не было, так как огонь уже вовсю жрал деревянное строение. Поэтому Нертов, слегка опалив волосы, «рыбкой» выпрыгнул на улицу, увлекая за собой остатки оконного стекла и бегом рванул к забору, подальше от полыхающей дачи.
«Стоять! Руки за голову!», — прямо перед Алексеем, выскочившим за калитку, направив на него «ПМ», стоял здоровенный прапорщик в милицейской форме и неуставных полусапожках. Чуть поодаль от стража порядка виднелся обшарпанный УАЗик с синей мигалкой, из которого выбирался еще один милиционер.
Алексей представил свой внешний вид: опаленные волосы, залитое кровью лицо, одежда, тоже испачканная кровью и подвальной грязью… А еще этот прыжок из дома, наверняка замеченный милиционерами. Кто стоит перед ними: ЮДПД — юный друг поджигателей домов? Случайно не угоревший на даче бомж, облюбовавший ее под временное пристанище? Просто вор?.. Оправдываться и вообще что-то говорить сейчас было явно бессмысленно: коротко — ничего вразумительного не получится, длинно — не разберутся. Поэтому Нертов молча подчинился и поднял руки…
«А почему, собственно, я решил, что джип на Выборгском шоссе собирался отправить к праотцам именно Азартову? — подумал Алексей. — А если это продолжение той кошмарной истории? Ты что, позвонил Дубинскому, как тебе настойчиво намекали? Согласился работать в московской команде, за которой, как известно стоит даже не сам магнат, а шесть авторитетных воров в законе, контролировавших дела всей экс-президентской «семьи»? — Фиг вам. Просто напрочь игнорировал предложение от которого ну просто невозможно отказаться»…
Нертов чуть было не пропустил момент, когда закипевшая вода должна была вылиться на плиту и залить конфорку. Но вовремя спохватился и начал засыпать в кастрблю пельмени. В этот момент со звоном разлетелись стекла в окне и на кухонный подоконник грохнулся тяжелый предмет, не сумевший преодолеть в полете тяжелых занавесок.
«Козни диких сверхзверей», — вдруг сверкнула в голове фраза из рассказа старого чекиста. Алексей за доли секунды умудрился вылететь за двери кухни в коридор и, откатившись в сторону, прижаться к стене…
Назад: Глава 2. Тринадцатый апостол
Дальше: Глава 4. «Хлебное» дело