Горы окружали долину с трех сторон. Лишь с юга ничто не препятствовало ветру. Но в этих краях южный ветер буйствовал только летом. Сейчас, в конце марта, он приносил в долину тепло. На склонах уже поднялась трава, достаточная, чтобы выгнать на пастбище коз и овец. Свиньи тоже нашли бы для себя мягкие коренья. Однако этой весной, как и последние три года, траве ничего не угрожало. Здешних коров, овец и коз угнали или зарезали. А свиней в этих краях не разводили лет пятьсот. Ибо боснийские мусульмане всегда чтили Коран. Если же какой-нибудь козопас и объявился в долине, то ночевать бы ему пришлось на голой земле. Три селения и масса отдельных домишек были превращены в развалины. Мусульмане жгли их, чтобы сербам не досталось, а сербы добивали строения динамитом, чтобы враги сюда больше бы не вернулись. Повезло только одной вилле, расположенной в самом теплом месте долины — на северном склоне. Видимо в те годы, когда Босния была еще социалистической республикой, ее построил местный партийный чинуша. Мусульмане слишком торопились, их враги решились оставить здание для себя. Таким образом, вилла и несколько окрестных домишек уцелели. Теперь же здесь жил русский полковник.

Этого человека сербы всегда называли Полковником, хотя никто не спрашивал его о настоящем звании. Просто четники, как, впрочем, и любые партизаны-добровольцы считали: генеральское дело — сидеть в штабе, разглядывать карты и отдавать приказы. Самый высший чин, который может появиться на поле боя, чтобы исполнить эти распоряжения — полковник. Этот человек официально не числился в армии Сербской краины, однако принес своим соратникам больше пользы, чем сотни русских студентов или полуказаков, прибывших в Боснию защищать православие пулей и гранатой. Пару раз в год Полковник «дядя Паша», с небольшой группой, приезжал в Белград через венгерскую границу, потом переходил боснийскую. После этого его отряд из десяти человек вооружался на месте заранее приготовленным оружием и приступал к работе за линией фронта.

Именно отряд дяди Паши уничтожил в тридцати километрах от Сараева мусульманский штаб и пятерых пакистанских инструкторов, найденных там. В подвале бывшей школы, где азиатские гости учили своих собратьев по вере тактике партизанской войны, люди Полковника нашли двух связанных сербских девушек, используемых мусульманскими офицерами почти каждый день. Когда на рассвете до штаба добрался отряд правительственных сил, исламцы нашли только трупы. Во рту каждого из них было свиное ухо.

На следующий год, когда сербы два месяца не могли овладеть местечком Летовице, потеряв зазря более двухсот бойцов, за дело взялся дядя Паша. К рассвету его люди уничтожили всех часовых и поставили мины возле вражеских казарм и штаба. Вернувшись на сербские позиции, Полковник передал командиру отряда, бывшему студенту Сараевского университета, коробку дистанционного управления, чтобы тот нажал кнопки перед штурмом. Уже к вечеру все мировые информагентства разнесли весь о Летовицкой катастрофе войск боснийского правительства, а в военно-аналитических статьях наиболее серьезных европейских журналов сообщалось, что сербы в этот день не потеряли ни одного человека.

Полковника не удовлетворяли пара сотен марок в месяц — обычная плата для русских добровольцев. Его гонорар был сравним с вознаграждением западного наемника, командующего боснийским отрядом. Конечно, офицер-англичанин, способный провести такую же квалифицированную диверсионную операцию, получал гораздо больше. Но все равно, за два месяца работы в бывшей Югославии, Полковник привозил домой больше денег, чем за год зарабатывал генерал Российской армии. Однажды его отряду в качестве премии дали недвижимость — небольшую виллу, расположенную почти на линии фронта. Трое бойцов решили остаться в Боснии после войны. Один собирался привезти жену из Самары, другой женился здесь, а третий пока предпочел остаться холостяком.

Через два месяца война кончилась. А полтора года спустя Полковник вернулся. О том, что заставило его покинуть Россию, он не рассказывал. И даже Сашка, принимавший вместе с ним участие в боснийской кампании, ничего не рассказывал своим друзьям о питерских приключениях дяди Паши. Поэтому им пришлось специально выходить на своих друзей — сослуживцев бывшего командира, которые совсем недавно работали с ним в России. Однако и те удовлетворили любопытство ветеранов недавней войны лишь отчасти.

В Петербурге Полковник возглавил охранную организацию, называемую «Бухгалтерия», а его самого называли Главбухом. Контора работала на местную фирму «Транскросс». Потом в фирме умер владелец, начались обычные финансовые разборки. В итоге, Главбух, в задачу которого входило охранять «Транскросс» от внешних посягательств, был втянут исполнительным директором в игру против настоящей наследницы. «Главбух» понял, в чем дело лишь когда чуть не убил несколько невинных людей, которые, на самом деле, тоже работали на фирму. После этого дядя Паша затосковал в России и приехал в Боснию, к своим боевым друзьям.

«Главбух» жил на втором этаже виллы. До середины дня он гулял по окрестным холмам с кавказским овчаром Ремом, иногда подстреливая зайцев, разжиревших на заброшенных полях. Вечером он сидел с друзьями у камина или курил в одиночестве на балконе. Бывшие подчиненные уважали своего командира и старались не тревожить его, когда он размышлял. Жизнь на вилле была спокойной и размеренной. Лишь однажды шесть вооруженных мусульман благополучно пройдя ООНовские посты, навестили долину, желая поближе познакомиться с теми, кто поселился на их земле. У Главбуха и его людей под рукой было практически то же оружение, с которым они недавно воевали. В итоге, из шести смельчаков назад вернулся только один, отпущенный ради того, чтобы он рассказал свои собратьям по вере о судьбе тех, кто осмеливается слишком близко приблизиться к маленькой русской колонии. С той поры больше визитов не было.

Однако, теплым мартовским утром Главбуха разбудила не вражья вылазка, а телефонный звонок. Разумеется, окрестные подземные коммуникации были растерзаны еще три года назад, поэтому Полковник пользовался спутниковым телефоном. Он, как и некоторые другие предметы, полезные для обитателей виллы, достался им в качестве военных трофеев.

Главбух говорил долго. Сашка, куривший на балконе, слышал только отдельные слова. Иногда Полковнику не удавалось довести фразу до конца, и Сашка удивлялся: кто же осмелился оборвать командира? Потом он понял.

«Я повторяю: в Россию не вернусь… Кто отобрал лицензию?.. Не надо плакать… Не бойтесь… Хорошо, я постараюсь»…

Потом Главбух вышел на балкон, закурил и три минуты, не отрываясь, рассматривал близлежащие горы.

— Значит так, Саня. Придется мне на пару недель смотаться в Питер.

— Родственники зовут?

— Почти родственники, — усмехнулся Главбух, — Нина Климова. Сашка молча кивнул. Он был вместе с Главбухом, когда они в прошлом году защищали наследницу Даутова от посягательств не очень добропорядочных людей.

— У нее проблемы?

— Угадал. Наезды пошли по полной программе. Разные налоговые проверки, грязные статейки — это не моя специфика. Но кроме этого у охранной фирмы изъята лицензия. Другую фирму не нанять: Нина говорит, что ГУВД приватно объяснило всем охранным конторам — с «Транскроссом» сотрудничать нельзя. Иначе, мол, и вы лицензий лишитесь. На Выборгском шоссе уже третий день неизвестно кто нападает на фуры. Ничего не отнимают, только бьют шоферов и выбрасывают груз. Она за своего сына боится. Умоляла приехать и помочь.

— Уговорила?

— Знаешь, когда она стала сулить какие-то суммы, я ей сразу объяснил: это для меня сейчас неинтересно. Всех денег я не заработаю, а чтобы спокойно жить — хватит. И тут она разрыдалась. Про отчима говорила. Умоляла помочь ради его памяти. Я, конечно, не стал говорить ей все, что думаю. Ведь отчим ее, если спокойно подумать, все проблемы сам создал. Работал под своими чиновниками, мухлевал, мог по мелочам кинуть. Ни я его не спасал, ни он меня, так что я ему, ни живому, ни мертвому не обязан. А вот перед дочкой должок у меня есть. Помнишь, как мы по глупости против нее работали? Конечно, ничего не случилось, но все-таки. Короче, решил я посетить матушку-Россию. Надо будет и Климовой помочь, и кое-какие дела уладить. А потом — обратно. Хочешь со мной? Работа будет хлопотной, но деньги хорошие, гарантирую.

— Хорошо, — согласился Сашка, — только как мы поможем «Транскроссу»? Фирмы нашей больше нет, новую создать не успеем. Как я слышал, почти все ребята разошлись по другим структурам. Да и зачем создавать, если и ее сразу же ГУВД прикроет?

— Ну, во-первых, нашу контору никто не ликвидировал и лицензию не отбирал. Пока. Но лучше попробовать ее не светить в этих делах. Так что мы обойдемся без вывески. А в главке и сейчас есть хорошие ребята. Недели три они нас потерпят, лишь бы мы нигде не трепали, что «Транскросс» охраняем. Как ты думаешь, из ребят (Главбух ткнул пальцем в направлении первого этажа, откуда доносилась музыка) кто согласится поехать с нами?

— Кроме меня, думаю, никто. Придется искать в Питере.

— Тогда тем более надо торопиться. Будь добр, позвони в Белград и скажи Стефичу, чтобы взял два билета на ближайший рейс.

Сашка скрылся в комнате. Главбух закурил вторую сигарету, жадно оглядывая с балкона молодую траву и только что распустившиеся кусты. Через сутки этой весны уже не будет.

У нее уже давно не было такого мерзкого утра. Сон выдался нервным и тяжелым. Когда Нина проснулась, она надеялась хотя бы минуту не вспоминать вчерашний кошмар. А потом всплыло все.

Взглянув на своего почти что мужа, ласкающего незнакомую девицу, Нина все сразу поняла. Она еще удивлялась, почему Алексей тратит время на розыски некоего маньяка, когда его время полностью должно быть отдано охране фирмы. Но в этом случае он не имел бы предлога постоянно видеться с этой красоткой (видимо, лишь его ограниченный опыт общения с женским полом заставил Алексея считать данный экземпляр красавицей).

Из ночного разговора в кафе она хорошо запомнила только первую свою фразу: «Так вот какими деловыми встречами занят мой телохранитель». Потом все было сумбурно и быстро. Алексей пробовал что-то объяснять, однако на каждое его слово Нина выстреливала десяток. В другой раз она, пожалуй, позволила бы ему ответить, хотя бы ради интереса, что он скажет в оправдание? Но сейчас, после всех мучений этого вторника, когда судьба «Транскросса» висела на волоске, Нина не могла простить предательства. Весь день она ждала встречи с ним, хотела посидеть вдвоем, поговорить, положить голову на грудь. Когда они встретились, грудь была уже занята. Поэтому Нина, жестко и спокойно (однако, не позволяя собеседнику открыть рот) высказала Алексею все, что думала о нем самом и его отношении к служебному долгу. Под конец она произнесла настоящую гадость. «А может, ты скрываешь свой роман от меня, чтобы получать «транскроссовскую» зарплату? После этого разговор прекратился. Алексей вместе со своей девицей (вроде бы Юлей, он что-то такое говорил), направился к выходу. Нина, не желая столкнуться с ним в дверях, поспешила выйти и крикнула шоферу: «Домой!». Лишь полминуты спустя она сказала «пожалуйста» и извинилась.

Дома она немного побаюкала Митю, выпила пустого чая и легла. Долго не засыпала. Когда же проснулась, подумала — лучше не пробуждаться. Этот день она почти не запомнила. Была в офисе, дала приказ не пускать туда юриста. Грубо обошлась с заглянувшим к ней в кабинет Арчи-Ивановым. Но главную глупость она сделала с утра. Когда она выходила из подъезда, навстречу ей вышел Гущин, дежуривший сегодня.

— Добрый день, Нина Анатольевна, — поздоровался он с ней.

Злость, накопившаяся с прошлого вечера, прорвалась именно сейчас. Гущин был человеком Нертова, и ей показалось: все они, люди из этой конторы мазаны одним миром. Сперва вежливые слова, а на самом деле… И она не успела опомниться, как заявила охраннику.

— Спасибо, Иван Николаевич. Примите к сведению, что я не нуждаюсь в ваших услугах. Можете не топтаться здесь, я найду того, кто сможет обеспечить мою безопасность.

Гущин опешил, а когда нашел слова ответа, говорить их было некому: автомобиль Нины сорвался с места.

Вечером Нине позвонил Царев. Он сказала, что будет вместе с директором фирмы «Глаурунг» завтра в одиннадцатом часу. К этому времени неплохо было бы подготовить финансовый документ, который должен подписать новый главный охранник «Транскросса».

В офис Нина прибыла без двадцати десять. Она сразу же приказала главному бухгалтеру сделать соответствующий документ. Теперь оставалось только ждать.

Ждать пришлось недолго. В кабинет без стука влетела секретарша.

— Нина Анатольевна. Только что позвонили снизу. Через главный вход в здание вошли люди в масках и с автоматами. Показали удостоверения налоговой полиции. «Может, это царевская охрана». — Мелькнула у Нины глупая мысль. Но она сразу же поняла: все гораздо серьезнее. В коридоре послышался мощный топот. Дверь распахнулась и в кабинет ворвалось несколько человек. Почти все они были в масках, а трое держали в руках автоматы.

— Вы Нина Анатольевна Климова, Генеральный директор фирмы «Транскросс»? — Спросил один из вошедших, видимо офицер.

— Да я. Кстати, вы могли бы захватить с собой поменьше оружия. Вам же известно, что «Транскросс» остался без охраны.

— Я майор налоговой полиции Степанов. По нашим сведениям, в вашей фирме периодически происходят расчеты, не прошедшие через бухгалтерию. Разрешите осмотреть ваш кабинет? Или нам следует вернуться с официальным постановлением о производстве обыска и выемки?

Нина махнула рукой: «Смотрите…«.

Сотрудники налоговой полиции начали привычную работу. Через три минуты один из них поставил на стол дипломат, в котором находились злополучные двадцать тысяч долларов.

«Что ему сказать бы? — Опешила Нина, лишь сейчас сообразив, насколько была опасна затея с наличкой. — Но почему полиция прибыла именно сейчас, а не часом раньше, когда меня не было, или часом позже, когда деньги были бы переданы охранной фирме»?

Майор открыл дипломат и около минуты разглядывал его содержимое.

— Все правильно, — удовлетворенно произнес он. — Здесь действительно работают с черным налом. Нина Анатольевна, откуда денежки-то?

— Не знаю.

— Не знаете, так не знаете. — Согласился майор. — Мне очень жаль, но мы вынуждены принять предусмотренные законом меры. До выяснения обстоятельств дела мы вынуждены наложить арест на счета фирмы…

Налоговики удалились с тем же грозным топотом. В приемную один за другим входили недоуменные сотрудники «Транскросса».

— Добрый день, Нина Анатольевна. — Внезапно услышала она знакомый голос.

Нина обернулась. На пороге стоял Царев.

— Вы понимаете, что произошло? — Спросила она.

— Понимаю. Именно поэтому нам надо серьезно поговорить.

«Вдруг он спасет и на этот раз?» — Думала она, входя в кабинет, на полу которого виднелись грязные следы полицейских. Но нельзя же бесконечно надеяться на Царева. Как маленькая девочка: «Папа, оживи птичку. Ты все можешь».

— Нина Анатольевна, — негромко сказал Царев. Я должен поговорить с вами от имени тех, чьи интересы я представляю.

Удар по голове — не самая лучшая, но иногда действенная анестезия. Именно такими ударами оказались для Нины ночная встреча с Алексеем в кафе и недавнее посещение налоговой полиции. Поэтому она слушала Царева спокойно. А он рассказал ей все. И для чего, на самом деле, пришел в фирму, и как разрешал проблемы, которые возникали исключительно по воле его заказчиков, и как помог создать цепочку бед, которая замкнулась час назад. Впрочем, Нина догадалась обо всем с первых же его фраз: никакой охранной фирмы «Глаурунг» в природе не существовало. Просто, налоговой полиции надо было найти в офисе крупную наличку. Царев и обеспечил ее присутствие. (Нина про себя похвалила бухгалтерию «Транскросса» — даже исполнительный директор не нашел другого повода для визита налоговиков).

Царев говорил негромко, но внятно. «Жучков», судя по всему, он не боялся. И как оказалось, не зря: люди из сыскного агентства Николая Иванова, которые должны были вести запись, в это время были сняты с дежурства и готовились к операции на Выборгском шоссе.

— Нина Анатольевна, будьте честны перед собой. Способы воздействия на вас были самыми мягкими и цивилизованными из всех, которые применяются в таких ситуациях. Вы отлично знаете примеры, как в случае подобных конфликтов ведут себя люди, перед которыми стоит задача — любой ценой овладеть той или иной собственностью. Впрочем, о чем я говорю? Вам ли, с вашими прошлогодними приключениями не понять меня? Вы знаете, сколько стоит сейчас человеческая жизнь! И, поверьте, люди, заинтересованные в судьбе «Транскросса», пошли на такой дорогостоящий вариант исключительно из уважения к вам. Как, впрочем, и к памяти покойного…

— Сергей Борисович, — резко перебила его Нина, — мой отец никакого отношения к разговору не имеет. Я также прошу не касаться других близких мне людей. Говорите о фирме.

— Хорошо. Чтобы больше не обращаться к тому, о чем вы сейчас упомянули, заверяю вас — омерзительная история с угрозами в адрес ребенка — скорее всего лишь частная инициатива одного из сотрудников организации, о которой идет речь. Это обычный эксцесс.

— А задушенный младенец соседки тоже эксцесс?

Царев взглянул на Нину, будто не понимая, о чем она говорит.

— Ничего об этом не знаю. Впрочем, я и знать-то не могу. Я ведь всего лишь скромный порученец, которому доверили трудную и не очень чистую работу.

— Презерватив для убийства, как говорит один наш общий знакомый. — Заметила Нина.

— Ну, так не надо. Давайте перейдем к делу. Вы отлично понимаете, что требуется от вас. Это должно быть сделано до сегодняшнего вечера. Конечно, вы можете потянуть время, но не забывайте: счета фирмы арестованы, каждый новый день приносит убытки, несопоставимые с той мелочью, которую сегодня изъяли налоговики. Едва же вы откажетесь от контрольного пакета, прекратятся инциденты на шоссе, в прессе появится серия статей дезавуирующих прежнюю кампанию, налоговая полиция закончит расследование и ограничит претензии к фирме небольшим штрафом. Вы согласны со мной?

Нина молчала. Царев выдержал небольшую паузу и продолжил, но уже еще тише.

— Я понимаю, молчание — знак согласия? Тогда еще об одном. Я не буду называть сумму своего гонорара за участие в этой истории, она невелика. Однако вы можете увеличить ее и поправить при этом свое финансовое положение.

— Вы что-то еще можете предложить?

— Я знаю, на счетах… Не буду упоминать кого, чтобы не огорчать вас лишний раз, остались немалые суммы. Возможно, в недалеком будущем вам придется или расстаться с ними, или с большей частью денег. Я же предлагаю более выгодный вариант. Вы передаете мне 500 тысяч наличными (естественно, долларов), а я, продолжая занимать должность исполнительного директора, позволю вам воспользоваться заграничными счетами «Транскросса» и перевести с них на собственные счета сумму, превышающую мою. После этого, я, разумеется, порекомендовал бы вам, переселиться в вашу любимую Францию. Вы согласны?

— Сергей Борисович, — медленно сказала Нина, — я жалею исключительно об одном. О том, что наш разговор происходит в отсутствие Нертова.

Царев вздрогнул, услышав это имя. Казалось, на него замахнулись палкой. Нина по селектору связалась с секретаршей.

— Лена, кто-нибудь из охраны остался на этаже?

— Только что подошел Акулаев и ждет вас в приемной.

— Какая удача. Попросите его войти.

Когда он вошел Нина, обратилась к телохранителю.

— Пожалуйста, выведите Царева из офиса. Я настоятельно прошу не подталкивать его и избегать применения физической силы, но при этом он не должен задержаться даже для посещения туалета. Приступайте.

Царев боязливо взглянул на мощную фигуру Акулаева и затрусил к двери.

— Нина Анатольевна, надеюсь, вы поняли меня?

Акулаев сократил до минимума дистанцию с вверенным ему субъектом. Царев ускорил шаг. Издали могло показаться, по коридору он движется вприпрыжку.

Нина села в кресло. Она с самого начала поняла, что не сделает ни при каких обстоятельствах — не заплачет. Это был бы старый, проверенный, но слишком примитивный выход. А Нина с прошлого года не плакала ни разу. «Значит, Алексей был прав»? — Она вспомнила, как пару недель назад осторожно завела разговор о Цареве. «Была такая мразь, не стоит о ней говорить», — ответил юрист. Тогда они чуть не поссорились. Нина горячилась, говорила, что суда еще не было и порядочного человека подставить раза в три проще, чем мошенника изобличить. Нертов, уставший в тот вечер, вяло отбивался. А Нина мстительно размышляла: скоро он узнает, как здорово работает в фирме исполнительный директор. Это не какой-нибудь пройдоха Неврюков! Теперь пришла пора удивляться самой. Пригрела на шее! Впрочем, какой сейчас смысл размышлять о Цареве, этом специалисте по мелким пакостям. Сейчас надо заниматься более серьезными делами. Решать, сдаваться или нет. Проще всего, послать все к черту. Отдать фирму тому, кому она нужна настолько, что тот готов душу черту продать, лишь бы стать хозяином «Транскросса». А с оставшимися деньгами (которые оставят шакалы, вроде Царева), осесть года на три в краях, где и климат помягче, и нравы не такие крутые и улицу все переходят по зеленому сигналу. Но там, в каком-нибудь городишке неподалеку от Ниццы, ей будет стыдно взглянуть в глаза любому лавочнику, покупая у того зелень. Попробовал бы кто у лавочника отобрать его дело. А здесь — захотели и взяли.

— Нина Анатольевна…

Нина обернулась. На пороге стоял Акулаев.

— Ваше поручение выполнено.

— Спасибо. Вы свободны.

— Нина Анатольевна… — Акулаев несмело переминался с ноги на ногу. Нина удивленно взглянула на него. Она руководила фирмой уже два месяца, но так до конца и не привыкла к тому, что взрослые мужчины робеют в разговорах с ней, как школьники, пытающиеся отпроситься с урока у учительницы. — …Я знаю, какая неприятность произошла с вами сейчас. Со вчерашнего дня вы остались практически без охраны. И я хотел бы отблагодарить вас за то, что вы хорошо отнеслись ко мне. Я готов лично взять заботы о вашей охране. Я уже нашел двух подходящих ребят, надеюсь, скоро подберем и остальных, не хуже. Если вы, конечно, не захотите изменить свое решение.

Тут Акулаев совсем стушевался, но пересилил себя и словно прыгнул в омут.

— Но знаете, так сразу менять профессионалов очень опасно. Извините, я должен был это сказать.

Охраник смотрел на хозяйку, словно ожидая удара.

«Знает ли он, что Алексей, которого считает уволенным, не только начальник моей охраны, но и отец ребенка? Видимо, не знает». — И тут Нина поняла, что она совсем недавно, своим же приказом, сняла охрану с собственного дома. А ведь Гущин, стоящий у подъезда и другой охранник — Слава, чей пост находился непосредственно в квартире, вынуждены были послушаться и оставить дом без надзора. Это значило, что между Митей и грозящей ему опасностью, сейчас только дверь (хотя и стальная) и перепуганная няня. Но сейчас, к ее счастью, нашелся человек, предложивший ей защиту. Что же, так с ней бывало не раз: когда казалось деваться некуда и все кончено, появлялся спаситель. Как Алексей, вытащивший ее на Лазурном побережье из рук бандитов. Как старик, пришедший на помощь, когда они с Алексеем, окруженные в лесном домике теми же бандитами, уже не чаяли выйти живыми. Вот и сейчас судьба послала подарок. Человек, готовый охранять ее как цепной пес. Причем, предложивший свои услуги в тот момент, когда его помощь оказалась особенно необходимой.

— Сергей Иванович, — сказала она, — большое спасибо. Сейчас мы поедем ко мне домой.

И обратилась к секретарше.

— Всем, кто позвонит, скажите: я уехала. До свидания.

Через минуту Нина уже была в машине. Она села на заднее сиденье. Акулаев, как и положено телохранителю, занял место рядом с шофером.

Когда-то в детстве отец взял ее на лисью охоту. Гуляя прежде по лесу, она, шутя, говорила: «Папа, поймай мне лисенка! Ну что тебе стоит»! Папа посмеивался, но однажды в воскресенье поднял ее рано-рано и посадил, полуспящую, в машину. Они долго колесили по лесу, потом колонна из трех машин остановилась на полянке. До лисьего холма в глубокой чаще дошли быстро. Там уже стоял егерь и объяснял охотникам: зверь на месте, не ушел. «Там целое семейство, — сказал отчим, — будет тебе лисеночек». «Может и живой, к тому же», — усмехнулся кто-то сзади, и папа неодобрительно посмотрел в его сторону.

Учуяв добычу, таксы, привезенные друзьями Даутова, казалось, сошли с ума. Нина всегда побаивалась этих злобных черных собачонок, а сейчас, казалось, они растерзали бы любого, кто посмел бы преградить им путь к норе. Вот первая такса скрылась в подземных тоннелях. Скоро ее лай затих, потом откуда-то донеслось приглушенное ворчание, и такса вылезла на поверхность. За собой она тащила какой-то рыжий мешок. К счастью, Нина не успела понять, что это такое, ибо таксу окружили хозяева, не менее возбужденные, чем пес. До девочки донеслись голоса: «Ничего, шапка, считай, не попорчена».

«Папа, не надо лисеночка». — Вдруг сказала Нина. Папа рассмеялся в ответ, потрепал ее по косичкам. Тут в нору пошла вторая такса. Она пробыла под землей чуть больше первой и вылезла без добычи. Морда собаки была в крови.

«В тупик забилась, стерва, и грызется. Значит, это сука с потомством. Они из-за лисят звереют круче, чем самцы», — послышался чей-то голос. При этом он даже употребил словцо, значение которого Нина узнала лишь года четыре спустя.

Никто не хотел больше жертвовать своей таксой. Принесли какой-то обрывок черной резины, смочили его из бензобака, засунули в нору. Нина представила, как этот черный дым обволакивает ее мягкого, рыженького лисеночка, которого она надеялась брать в кроватку и заревела, чуть не перекрывая лай такс. «Папа, не надо! Папа, давай уедем! Папа, пожалуйста»! Папа, чтобы друзья не слишком смеялись, отвел ее в машину и приказал не вылезать. До того, как «Волга» тронулась, Нина пролежала на заднем сидении, уткнувшись лицом в пыльную обшивку. Она так и е узнала, чем же кончилась лисья охота, ибо не спрашивала, а папа, по своей инициативе, не рассказывал…

Сейчас она отлично представляла, как же должна была чувствовать себя лиса, зажатая в тупике своей норы, когда над головой злые людские голоса, собачий лай, откуда-то несет дымом, а рядом — доверчивые, ничего не понимающие лисята. Нина сидела на диване, с маленьким Митей на коленях. Рядом на журнальном столике лежал пистолет. «Стрелок из меня как из Шварценеггера балерина. Но должны же быть у лиски хоть какие-то зубы», — думала она.

Кроме зубов у каждой уважающей себя лисы есть и отнорок — это слово она запомнила из книжек Бианки и Сладкова. Когда запахло паленым и пришли охотники, по лисью душу, зверь уходит заранее подготовленным эвакуационным коридором. Пусть хоть чертей нору запустят — ушла добыча. Свой отнорок был и Нины. Отдать этим сволочам акции, попрощаться с фирмой и — конец мучениям. Даже обидно: такой простой выход и так долго мучилась. Поэтому-то и было обидно, слишком долго мучилась. Жалко сотрудников. Тех, кто ее любил выгонят сразу. Жалко различные затеи, в том числе так и не созданный театр. А главное — обидно. Отцовское дело нагло вытащили из кармана. Точнее, приказали вытащить. И она, надеясь обезопасить жизнь, послушно сделала это.

А будет ли ее жизнь в безопасности? Ведь остались и личные деньги. Вдруг, эти мерзавцы отдадут ее своим помощникам: «Вот вам ребята, вместо премиальных. Потрясите ее, как следует»! Куда укрыться? И за чьей спиной укрыться? Сейчас она все-таки хозяин мощной, пусть и затравленной фирмы. А кем она будет тогда? Нигде не работающей матерью-одиночкой. Кто ее защитит?

Когда неизвестный подонок позвонил ей с новыми угрозами, Нина хотела сразу же связаться с Алексеем и, не здороваясь, крикнуть ему: «Забери Митю. Он твой сын! С тобой ему будет безопаснее». Но нертовская труба молчала. Нина не знала, что в этот момент он лежал в лесочке у трассы «Скандинанавия» под надзором двух бандитов.

А смог бы Алексей защитить Митю? Эти мерзавцы вырвут ребенка и у него. К тому же, он мог подумать, что она над ним издевается. Смогла бы она, говоря с ним, избавиться от голоса библейской мамаши из знаменитой притчи о соломоновом суде? «Ну ладно, лучше ты, чужой, возьмешь его, целым, чем он достанется мне, мертвым».

Сейчас Алексей был далеко. А Митю охранял лишь единственный защитник — Акулаев, гонявший чаи на кухне с няней. Нинин газовый пистолет, с которым она почти не умела обращаться, был не в счет.

В дверь позвонили. Нина нервно вскочила с дивана, схватила оружие и вышла в коридор. Возле дверей уже стоял Акулаев. «Покажите удостоверение. — Велел он. — Хорошо. А теперь я позвоню в вашу редакцию, чтобы навести необходимые справки. Извините, вам придется подождать пару минут».

Нина подошла к двери и сама взглянула в глазок. На лестничной площадке стояла девушка, та самая, которую она застала в кафе вместе с Алексеем.

Ивченко ехал не торопясь, с удовольствием оглядывая из окна автомобиля весенний город. Дело практически сделано и можно было сообщать в Москву о предварительных результатах. Конечно, девчонка еще номинально не отказалась от своего пакета. Однако это был вопрос нескольких дней. А может и нескольких часов. «Спите спокойно». — Регулярно советует с телеэкрана налоговая полиция. С таким ведомством лучше не шутить. И эта Климова уже поняла — время шуток прошло. Только что позвонил Игорь Борисович, связавшийся перед этим с Царевым. Девчонка сломлена. Акции она отдаст уже завтра. Можно даже обойтись без новых напоминаний. Что же касается судьбы ее хахаля… Печально, но надо понимать: нельзя слишком долго безнаказанно играть с мячиком на проезжей части. Кстати, идея нейтрализовать его пришла в голову именно Игорю Борисовичу, и он сам же осуществил ее выполнение.

Ивченко решил ничем сегодня больше не заниматься. Победу надо отпраздновать. И сделать это, разумеется, у Кристины.

Он велел шоферу остановиться возле супермаркета на Сампсониевском проспекте. Побродил по фруктовому отделу, выбрал лучшие мандарины, виноград и землянику. Вот небольшой, но изящный творожный тортик. Что же касается напитков, то хотя Кристина всегда хранит для него фирменную бутылку «Юбилейного», сама она любит сладкое. Этот ликер явно не жлобский, он подойдет.

Ивченко никогда не предупреждал Лидочку о своих визитах. Она была ему милей, когда в своем застиранном-перестиранном любимом переднике, пропахшем кексами и подливами, стояла на пороге. Каждый раз происходила одна и та же игра. Он выскакивал из лифта, давал длинный звонок. Она же сперва делала вид, будто не узнает его, приговаривая: «А вы случайно не маньяк будете»? Потом все же открывала дверь.

Свою жену Ивченко окончательно перевез в Москву, когда были избран думским депутатом во второй раз. В Питере осталась Кристина. Обычная добродушная молодая бабешка, по-цыгански преданная мужу. Таких, на самом деле, сейчас осталось не так и много. Ему иногда, даже, становилось стыдно: никто в этом городе не принимал всерьез его депутатские дела. Только она. Кристина была уверена: все хорошее, что есть в Петербурге, от новых станций метро до теплой осени — все заслуга депутатской группы «Северо-Запад», в которую входил ее любимый. Каждый раз, прогуливаясь с коляской во дворе, она спорила с соседками, насколько полезна Госдума, ибо «один мой хороший знакомый там работает».

В течение последнего месяца Кристине относительно повезло. Из-за «Транскроссовских» дела он почти не вылезал из Питера. Ивченко навещал свою хозяюшку пару раз в неделю, но большого удовольствия это ей не доставляло. Мешали дела. То, что ему периодически названивал Игорь Борисович (насколько все же бесцеремонны эти москвичи) еще полбеды. Он умудрился несколько раз приехать прямо к Кристине. Иногда даже пробовал приводить с собой людей, которым были необходимы неотложные консультации: как работать дальше. Ивченко, правда, всегда успешно отклонял такие визиты.

Сегодня можно будет отдохнуть, не опасаясь внезапных телефонных звонков и, тем более, визитов. Этот вечер только для них двоих. Кстати, почему это только для двоих? Совсем недавно, под Новый год в квартире появился третий. Наконец-то, в позапрошлом году он смог уговорить Кристину не издеваться над своим организмом и позволить появиться на свет Косте. То, что это будет мальчик, которого назовут Костей, Ивченко знал с самого начала. А Кристина как всегда поддакивала. Может, она думала, будто думские депутаты могут определить пол ребенка в день зачатия?

Ивченко еще раз велел шоферу остановить машину. Хотя дома есть все (на ежемесячные взносы можно было содержать трех любовниц с кристиниными запросами), но надо, порядка ради, купить пару банок с каким-нибудь пюре из экзотических растений.

Анна Петровна получила легкое отравление кофеином. Она любила чай. Но никогда не выпивала больше трех чашек подряд. Сейчас же, она четыре раза выбрасывала старую заварку и засыпала новую. Она пила чай вместе с Акулаевым, ибо не могла уйти с кухни. Уроженка архангельской деревушки была очень деликатным человеком. В комнате проходил важный разговор. И она боялась выйти, боялась помешать.

Нина и Юля говорили уже третий час. Самым трудным оказалось начать разговор. Хозяйка «Транскросса» думала сперва: а не оставить ли гостью на пороге? Пусть она от меня не услышит ни слова. Однако Нина сделала самое трудное за этот трудный день — она сдержала себя. «Когда ты боишься получить ответ на вопрос «почему?» — ты проиграла», — вспомнила она нехитрую мудрость из какого-то авантюрного романа. Нина не хотела проигрывать и не могла позволить уйти девушке, не узнав, зачем она явилась в дом к той, у которой увела мужчину?

— Нина, — начала гостья с порога, — вы должны понять сразу. Если бы я чувствовала себя виноватой, то не посмела бы явиться сюда.

После этого, прямо в коридоре, Юля и Нина долго рассматривали свежую статью, которая называлась «Конец мертвого домика». В ней Юля Громова подробно описала свои злоключения позавчерашнего вечера.

— Наверное, вы, как и многие другие читатели, заметили серьезное логическое несоответствие. «Я не знаю, чем кончилась бы бравада этих доморощенных басаевых от педагогики, но подоспевший наряд милиции…«.

— Как милиция догадалась о происходящем в подвале? — Спросила Нина. — Кто ее вызвал?

— Ее вызвал Нертов. А перед этим он скрутил этих кретинов. Но, учитывая проблемы «Транскросса», я не стала лишний раз упоминать его имя. А потом, когда все улеглось, мне понадобилось придти в себя. Пришлось заехать в ночную забегаловку, выпить кофе. Не знаю, приходилось ли вам бывать в такой переделке, когда вы связаны, а рядом — подонки, и вы в полной их власти?

— Приходилось. — Коротко ответила Нина.

— Тем более, вам проще меня понять. Я прижалась к его груди. Если бы вместо Алексея меня освободил дворник, я бы обняла и его.

Нина молчала полминуты. Потом она спросила у Юли, уже без всякого ехидства, а с искренним интересом:

— Как же он узнал о том, что вас украли?

— Мы должны были встречаться в кафе. Предстоял очень важный разговор. Дело касалось недавней трагедии в Таврическом саду. Но мне за пять минут об этом не рассказать.

— Извините, Юля. Раздевайтесь и пойдемте в комнату.

— Спасибо.

Разговор получился теплее и душевней, чем можно было предположить. Бутылка арманьяка давно тосковала у Нины в баре: как-никак, кормящая мать. Теперь над бутылкой нависла угроза быть опустошенной. Уже минут через десять хозяйка с гостьей выпили на брудершафт и перешли на «ты». Потом рюмки наполнялись снова и снова, а пепельницу почти до края наполнили окурки юлиного «Парламента».

Сначала журналистка подробно рассказала Нине о своем плене в подвале «Живеночка». Хозяйка же в ответ угостила ее рассказом о путешествии с Алексеем на Лазурный берег, про то, как ее похитили и продержали почти сутки в заброшенном домишке. И про внезапное появление Алексея, и погоню среди скал, и то, как она искала своего раненого телохранителя там, где волны заливают берег.

— Наверное, с той поры ты не любишь моря? — Спросила Юля.

— Люблю по-прежнему. Но боюсь, — помолчав, ответила Нина.

— А я то и дело вижу сны про горы и море одновременно. Море видела не раз. Горы тоже. А вот вместе… Когда шла в Абхазии война, я была еще стажеркой, умоляла ребят, кто по таким местам любит шляться: возьмите. Они смеялись — фильмов насмотрелась, настоящую войну хочет увидеть. А мне война не нужна, я хотела взглянуть на горы вблизи берегов.

«Небось увела бы Алексея — так возил бы он тебя каждый год по местечкам девичьей мечты. Небось, у него зарплата побольше твоих гонораров», — мелькнула у Нины злая мысль. Но она тотчас раздавила ее как таракана. Она просто благодарна ему. Причем настолько, что не испугалась придти ко мне.

— Алеша — хороший мальчик, но иногда мне хочется от него отдохнуть. Знаешь, я думаю, через пару месяцев собрать чисто девичью компашку и махнуть под Неаполь. Там я, кстати, не была ни разу, так что мы обе будем первооткрывательницами.

— Хочется поймать на слове, — рассмеялась Юля, если редакция отпустит. Там же такие звери.

— А мы им привезем бочонок кьянти и ящик живых устриц. Будет такая маленькая взятка. Нет. Два бочонка и два ящика. Надо будет отнести и в «Транскросс».

Сказала и тут же погрустнела. Будто коньяк и не пила.

— Боюсь, Юля, придется в Питер привезти только один бочонок. Я не уверена, что буду генеральным в «Транскроссе» даже через неделю.

Нет, коньячок видно сыграл свою роль. Еще два часа назад она была готова закатить оплеуху разлучнице. А сейчас спокойно повествует ей о своих бедах.

Однако деваться было некуда. И Нина рассказала гостье о катастрофе сегодняшнего дня. Юля выслушала ее внимательно.

— Я с самого начала поняла — это очень грязная история. — Согласилась она.

— Почему грязная?

— Потому что к ней приложили руку очень грязные люди. К сожалению, некоторые из моих коллег. Ведь Андриан Щучкин, организатор этой кампании, не может написать все материалы. Он дает «рыбу» своим знакомым и те уже пишут то, что от них требуют. Благодаря знакомству с Нертовым, я заинтересовалась делами «Транскросса». И узнала по своим каналам (журналисту для этого иногда достаточно придти на редакционную попойку) — «Транскросс» поливают дерьмом несколько человек одновременно. Значит, их работу хорошо оплачивают.

— Иногда, кажется, они предчувствуют, что никогда не увидят меня в суде, — сказала Нина. — И они — правы. После того, что случилось пять часов назад, мне нет смысла задумываться о каких-то исках и прочей юридической дребедени. У нас заморожены счета. Полная гибель фирмы — вопрос нескольких дней. Я начинаю понимать, почему эти люди начали с мелких пакостей, вроде таможенных проблем, грабежа машин и статей Бананова. Они не хотели нанести большого вреда фирме, которую уже считали своей. Зачем бомбить богатый город, который завтра и так сдастся? Но сегодня в ход пошла тяжелая артиллерия.

— Нина, а если нанести контрудар? — Оживилась Юля.

— Какой?

— Видишь ли, я все-таки чувствую себя виноватой. Ведь не будь той несчастной истории с «Живеночком», Алексей остался бы полноценным игроком. Может быть, он что-нибудь придумал бы и тебе не пришлось бы связываться с этой наличкой.

— Извини, дай-ка я ему позвоню. — Сказала Нина.

Но Алексей опять не поднял трубу, и Юля продолжила.

— Так что, я виновата. Нет, нет, не маши рукой. Помнишь пример в школьном учебнике про маляра Иванова, который упал с лесов в люльку маляра Петрова, а та качнулась и травмировала маляра Сидорова? Я себя чувствую маляром Ивановым. Из-за меня ты поссорилась с Алексеем. И он потерял целый день, за который мог чего-нибудь предпринять. Вину надо загладить.

— Напиши добрую статью. — Нина грустно разлила коньяк. — «Несмотря на некоторые не совсем неблагожелательные мнения моих коллег, бывший генеральный директор фирмы «Транскросс», не такая уж Иродиада, как вы, глубокоуважаемые читатели, уже решили».

— Так я же серьезно. — Усмехнулась Юля.

— Я тоже серьезно. Наши проблемы на питерском уровне уже не решить. Налоговики — абсолютная вертикаль. Здесь надо выходить на Москву. А у нас не самые лучшие отношения даже с городской администрацией.

— Зачем Магомету идти к горе, если гора идет к нему? — Ответила Юля. А эта гора прибывает в Питер завтра утром.

— Кто?

— Наш премьер, Виктор Степанович. Ему достаточно сказать о «Транскроссе» лишь одно доброе слово перед камерами и все проблемы решены.

— Сначала до него надо добраться. Боюсь, меня не подпустят на выстрел пистолета охраны.

— Значит, надо дать тебе подходящего проводника.

— Кого?

— Есть у меня одна идея…