Глава VI
Сайрус А. Вильям проснулся около одиннадцати. Он не испытывал ни смущения, ни раскаяния по этому поводу. Ему было очень хорошо. Конечно, надо было уже давно допросить Винченцо Маттеини, но что с того? Парикмахерская никуда не убежит. Туда можно сходить после обеда. В данный момент его занимало вовсе не убийство. Главное было свидание с Джульеттой, остальное могло подождать.
В полдень, когда Лекок отдавал ключ дежурному, ему сказали, что не смели его беспокоить, но его самолет вылетает через час, и дали понять, что не худо бы ему поторопиться.
– Мой самолет? Какой самолет?
– Но, синьор, вы нас уведомили, что вылетаете сегодня в тринадцать часов, и приказали взять вам билет.
– Сейчас не может быть и речи о моем отъезде, потом будет видно. Сдайте билет, а если это невозможно, я возмещу вам убыток. Уехать из Вероны? Ну, вы даете! Что я, сумасшедший?
Когда поклонник Джульетты вышел, швейцар спросил дежурного:
– Что вы об этом думаете, синьор Джасинто?
Вопрошаемый недоуменно покачал головой:
– Е un americano...
И набрал номер аэропорта.
* * *
Сидя на скамье, Сайрус А. Вильям воображал, что все прохожие смотрят на него и смеются про себя. Ему казалось, что все его знают и удивляются, как это один из лучших женихов Бостона оказался на уличной скамье, словно мальчишка, впервые поджидающий девчонку. Пытаясь изобразить из себя солидного господина, присевшего отдохнуть, Лекок мало-помалу приходил к убеждению, что Джульетта назначила свидание, просто чтоб отделаться от него, и что она не придет. Тут она и появилась, слегка запыхавшись от бега.
– Извините меня, но шеф, синьор Фумани, никак меня не отпускал. У него прямо мания выбирать час перерыва для разговоров о работе!
Она смеялась неподражаемым смехом итальянки, и Лекок нашел, что она еще красивее при свете дня, чем в полутьме ночной улицы. Девушка уселась рядом без малейшего смущения.
– Как вы себя чувствуете, Джульетта?
Она не придала значения тому, что он назвал ее по имени.
– Я всегда хорошо себя чувствую!
– Не хотите ли пойти куда-нибудь позавтракать?
– О, нет...
– Почему? Вы уже поели?
– Да нет, просто я не ем среди дня, чтобы не толстеть, а потом, что обо мне скажут, если увидят в кафе с незнакомым мужчиной?
Сайрус А. Вильям не рискнул заметить, что в отношении репутации куда щекотливее согласиться на свидание наедине, чем на завтрак в общественном месте, да, может быть, он и ошибался? Еще не факт, что в Бостоне правильно судят о таких вещах.
– Как вас зовут?
– Сайрус А. Вильям Лекок.
– Сайрус!
На ее легкий, свежий смех прохожие оборачивались, словно благодаря за нечаянную радость. Уязвленный Лекок желчно заметил:
– Конечно, меня зовут не Ромео!
Она сразу стала серьезной и с непередаваемым выражением промолвила:
– А жаль...
Американец задался было вопросом, что означают эти слова, но она снова заговорила:
– Вы женаты?
– Нет. А вы, может быть, помолвлены?
Она уставилась на него:
– Вы что же думаете, синьор, будь я помолвлена, я бы сидела сейчас с вами?
Сайрусу А. Вильяму вспомнилась Мика, но он счел неуместным объяснять, что в Вероне, по его мнению, возможно все.
– Я и не воображала, что когда-нибудь буду дружески беседовать с американцем.
– Да и я поднял бы на смех любого, кто сказал бы мне, что настанет день, когда мне будет радостно болтать с молодой итальянкой на уличной скамье... прямо как влюбленный.
– А вы были когда-нибудь влюблены?
– Нет.
Ответ был искренним. Она встала.
– Мне пора. Надо еще кое-куда забежать... До свиданья!
– Джульетта...
Он взял ее за руку.
– Мы ведь еще увидимся?
– А нужно ли?
– Я еще не могу точно сказать, почему, но уверен, что нужно!
Они уговорились встретиться на другой день в это же время на этой же скамье. Пока они прощались, над ними с рокотом пронесся самолет. Это был тот самый рейс, которым Сайрус А. Вильям должен был вернуться в Бостон к Валерии.
* * *
Хотя не было еще трех часов, парикмахерская Винченцо Маттеини была полна народу. Сайрус А. Вильям уселся среди клиентов, ждущих своей очереди.
Среди хлопочущих парикмахеров один, самый старший и являвшийся, по-видимому, непререкаемым авторитетом для остальных, как раз и был, как решил Лекок, синьором Маттеини. Занятный тип, необычайно волосатый, с романтической седеющей шевелюрой, пышными усами, щеками, отливающими синевой, не считая заросших шерстью ноздрей и ушей. Темные волосы на пальцах росли до самых ногтей.
Все болтали, и каждый повышал голос, чтобы перекричать шум. Лекок под испытующими взглядами соседей распечатал плитку жевательной резинки и принялся мирно жевать, убаюкиваемый гулом голосов. Вдруг чья-то реплика вывела его из оцепенения:
– Ну, Маттеини, ты мастер!
Лекок угадал: волосатый парикмахер и был хозяин. Он ловко сдернул салфетку с шеи клиента, глядящегося в зеркало, и сказал, склонившись в шутовском поклоне:
– Вот и все, синьор Эдуардо делли Инносенти. Свеж и румян, как мальчик!
– Ага, Винченцо... по крайней мере, с фасада!
Сопровождаемые смехом, оба направились к кассе, и Маттеини сказал:
– Триста пятьдесят лир с тебя, Эдуардо.
Сайрус А. Вильям подошел, когда делли Инносенти говорил:
– Вот, держи пятьсот.
Американец спросил:
– Вы синьор Маттеини?
Винченцо, шаривший в ящичке, обернулся.
– Да. А что такое? Вы от какой-то фирмы?
– Не могу этого отрицать, синьор.
– В таком случае мне ничего не нужно.
– Хотел бы я сказать то же самое о себе!
Винченцо пожал плечами в знак того, что сейчас не расположен к шуткам.
– Значит, триста пятьдесят да пятьдесят – четыреста, да сто – пятьсот...
Пока Эдуардо пересчитывал сдачу, Сайрус А. Вильям выложил на кассу перед Маттеини фотографию Росси:
– Видели когда-нибудь этого человека?
Парикмахер подозрительно взглянул на Лекока:
– А кто вы такой, синьор?
– Полиция... – шепнул американец. И добавил вслух: – Так он вам знаком или нет?
– Нет. Ну, до свиданья, Эдуардо... Амедео, твоя очередь: иди, наведу тебе красоту, ты в этом нуждаешься!
Сайрусу А. Вильяму веселость Маттеини показалась принужденной. Он задумчиво взял фотографию и вышел, убежденный, что надо будет еще наведаться сюда.
* * *
По дороге в комиссариат американец гадал, что думает о нем Тарчинини, считающий, что он уехал в Америку, даже не зайдя проститься. Вот он удивится!
– Синьор!.. Эй, синьор!
Лекок машинально обернулся и увидел трусившего за ним клиента Маттеини, который находился у кассы одновременно с ним. Тот, запыхавшись, выдохнул:
– Из... извините, синьор, ноги... ноги у меня уж... не те...
– Передохните, прошу вас.
– Не останавливайтесь, хорошо? Не надо, чтобы на нас обращали внимание.
Заинтригованный Лекок повиновался, и они пошли рядом.
– Так вот, синьор, может быть, я вмешиваюсь не в свое дело, но это насчет карточки, которую вы показывали Маттеини...
Сердце американца усиленно забилось.
– Ну?
– Не понимаю, почему Маттеини сказал, что не знает его.
– А вы его знаете?
– Конечно! Это клиент Маттеини – чудной, правда, но клиент, завсегдатай, ей-богу! Хотя я его с понедельника не видел...
– Действительно, странно, что Маттеини не вспомнил его.
– Правда ведь? Я, надо вам сказать, каждый вечер захожу к Винченцо посидеть, поболтать, и этот тип давно уже меня интригует... Он являлся за час до закрытия и всем уступал очередь, как будто хотел остаться последним.
– Может быть, ему нравилось в парикмахерской? Поболтать...
– То-то и оно, что он никогда ни с кем не говорил!
* * *
Если Тарчинини удивился, увидев входящего Лекока, то виду не подал и только заметил:
– А я думал, что вы улетели в Бостон.
– Не простившись?
– Ну да... Вы что же, опоздали на самолет?
– Нет, просто мне расхотелось уезжать.
– А!
Сайрус А. Вильям облокотился на стол комиссара.
– Тарчинини, я воображал, что только в Америке умеют жить, что счастье, цель существования состоит в том, чтоб быть первым, чтоб побеждать, побеждать всех, и что человек стоит столько, сколько его счет в банке. Я считал, что великий народ тот, который имеет больше долларов, заводов, пшеницы, сырья...
Тарчинини, улыбаясь, заметил:
– Вы спутали величие с силой!
– Я много еще чего путал! Но сегодня ночью, только сегодня ночью мне открылось, что есть иное счастье, кроме American way of life, очень древнее счастье, которому нас не учили и которое вы знаете от века...
– А именно?
– А именно, что надо не хвататься за время, а пренебрегать им... плыть по течению дней, радоваться солнцу и молодости. В Бостоне, если я прогуливаюсь ночью, все фараоны моего квартала отдают мне честь, потому что боятся моего влияния на их карьеру, потому что уважают, ни разу не видев пьяным, ибо они знают о моей помолвке с дочерью М.Д.О. Пирсона, который стоит чертову пропасть миллионов долларов! А сегодня ночью я чуть не подрался с фараоном, я, Сайрус А. Вильям Лекок, с бутылкой граппы в руке против его револьвера, в кабаке, где я напился с хозяином, которого видел впервые в жизни!
– Потрясающе!
– Погодите! Еще сегодня ночью я познакомился с девушкой, которую, естественно, зовут Джульеттой, у которой глаза, каких я никогда не видал в Америке, и походка богини, восходящей на Олимп! И еще сегодня ночью я видел босого старикана в ночной рубашке, который кричал: "Viva il Duce!"
– Ну, это он, пожалуй, несколько отстал от времени, а?
– Нет, Тарчинини, просто он отрицал время! Он любил Дуче и, наплевав на историю, остался с ним! И вы думаете, я такой идиот, чтобы уехать из города, где привратница, к которой обращаешься за справкой, отвечает, что ты красавец! Город, где отчаявшаяся влюбленная уходит топиться и приходит домой, думая о глупостях! Тарчинини, я скажу вам кое-что очень важное: у вас даже смерть походит на шутку! Я был прав, Христофор Колумб – злодей!
Комиссар вынул из кармана платок и вытер глаза. У Сайруса А. Вильяма перехватило дух.
– Что с вами? Вы плачете?
– От радости, синьор, от радости! Теперь я знаю, что вы любите Верону!
– Тарчинини, хотите сделать мне приятное?
– Если это в моих силах.
– Зовите меня Билл.
– Ладно, но почему Билл?
– Раз уж я не могу зваться Ромео! А зовусь Вильям, уменьшительное – Билл... Хватит смешить Верону именем Сайрус.
– Идет, а вы будете звать меня Ромео?
– Договорились!
– А теперь, Билл, что, если вы мне расскажете о визите к Маттеини?
Когда Лекок закончил свой рассказ и изложил эпизод с фотографией, опознанной клиентом, комиссар заключил:
– Прекрасно! Я думаю, мы близки к цели, Билл. Ложь Маттеини указывает на него как на виновного, которого мы ищем. Не скрою, это меня несколько озадачивает, потому что непонятно, при чем тут Ланзолини и Мика. Трудно предположить, что Маттеини убил Эуженио Росси с единственной целью дать возможность своему служащему крутить любовь с его женой и что этот служащий отблагодарил его за услугу, уволившись с работы. Ну да что зря ломать голову, один только Маттеини может дать нам необходимые сведения. Пойдем к нему часов в восемь, к закрытию: так нам будет удобнее с ним поговорить. А пока давайте посидим часок-другой на террасе "Академии".
– Простите, Ромео, я лучше потом зайду туда за вами...
– А!
– Я...я хочу видеть ее... до завтра так долго ждать!
* * *
В семь часов, когда закрывалось заведение Маджина и Хольпса, служащие обоего пола заполняли виколо Сорте шумной смеющейся толпой. Сайрус А. Вильям испугался было, что пропустит Джульетту в такой сутолоке. Но в Вероне влюбленные находятся под особым покровительством небес, и непонятным для него образом Джульетту вынесло людской волной прямо к нему. Она смутилась:
– Но... мы ведь только завтра должны были...
– Знаю, Джульетта, но я не мог дождаться... Мне хотелось увидеть вас как можно скорее... сейчас же...
Скрывая смущение, она пошла вперед, и Лекок двинулся рядом, что как будто не вызвало ее недовольства.
– Я должна была бы рассердиться, синьор...
– Это было бы дурно с вашей стороны!
– А хорошо ли с моей стороны прогуливаться с вами, как будто мы жених и невеста?
– А почему бы нам вскорости не стать ими? – сорвалось у него невольно.
Он тут же побледнел при мысли о Валерии и о своем легкомыслии. Не подозревая о внутренней драме, парализовавшей ее спутника, Джульетта приписала его смущение лестным для себя причинам и только пробормотала, полусмеясь, полусердясь:
– Быстро же у вас в Америке все происходит, синьор, очень уж быстро по нашим понятиям...
– Я...я прошу у вас прощения...
Она не знала, что слова эти адресованы не ей, а Валерии.
И не дав друг другу слова, они дошли до скамьи у гробницы Джульетты и уселись там, как будто это стало уже привычным. Девушка коснулась руки Сайруса А. Вильяма:
– А чего вы, собственно, хотите, синьор?
– Мне хорошо с вами...
– Это очень мило... Но это все-таки не ответ! Во-первых, вы правда американец?
– Вы мне не верите? Смотрите!
Не задумываясь, он быстрым движением выхватил свой паспорт и протянул ей. Она отстранила его; он настаивал, и вышло так, что документ упал, и из него выскользнула фотокарточка – фотокарточка Валерии, которую та вложила туда, прощаясь с женихом. Не глядя на паспорт, Джульетта подняла фотографию, бросила на нее быстрый изучающий взгляд и сухо спросила:
– Ваша любовница?
Желая защититься и оградить репутацию Валерии, он запротестовал:
– Да нет же! Это моя невеста!
– Что?!
Она вскрикнула так, что прохожие обернулись. Сайрус А. Вильям пролепетал:
– Я...я вам сейчас объясню...
Но трудно заставить замолчать итальянку, если она раскричится.
– Знаю я ваши объяснения, оставьте их при себе! Все вы, мужчины, одинаковы! Грязные лжецы! Вы мне отвратительны!
Он хотел ее удержать, но она вырвалась.
– Пустите меня, или я позову на помощь!
С тяжелым сердцем Сайрус А. Вильям позволил ей уйти. Она ни разу не обернулась. Он понял, что больше не увидит Джульетту и что он очень несчастен. Он сунул в карман паспорт и мстительно изорвал фотографию Валерии, причину трагедии.
Какой-то старик, бывший свидетелем сцены, подсел к нему.
– Она что, совсем ушла?
Американец был так убит, что принял как должное вмешательство незнакомца в его личную жизнь.
– Да.
– А... Знаете, не надо так из-за этого расстраиваться. Истинную цену женщины можно узнать только в совместной жизни... Как правило, это случается слишком поздно. Моя Фульвия в невестах уж до того была нежная, до того ласковая... Я женился, уверенный, что мне досталась настоящая жемчужина.
Сайрус А. Вильям поинтересовался:
– А теперь?
– А теперь мне думается, что если б она поступила как ваша подружка и бросила меня до свадьбы, мне бы чертовски повезло! – И меланхолически добавил: – Только тогда бы я этого не понял...
* * *
От комиссара Тарчинини не укрылось странное выражение лица Лекока, когда тот пришел на место встречи на виа Баттести.
– Ну, как ваши любовные дела?
– Все кончено... – отвечал он душераздирающим тоном.
– Нет, правда? Уже?
– Не по моей вине... Джульетта нашла в моем паспорте фотографию Валерии и ушла, не пожелав меня выслушать...
– Ба! Все уладится... здесь всегда все улаживается.
– Не думаю.
– А собственно, Билл, чего вы хотите от этой девушки?
– Не знаю.
– Любопытно...
– Смейтесь сколько угодно, но я знаю одно: мне невыносимо думать, что я ее больше не увижу. Вот и все!
– Мне вовсе не смешно, Билл, уверяю вас. Я не люблю, когда мои друзья грустят. Встряхнитесь! Когда вы решите, что вам делать, попробуем разыскать вашу богиню. А сейчас у нас другие дела.
Колокол городской больницы отбивал восьмой удар. Винченцо Маттеини закрывал последний ставень на витрине, где поблескивали всевозможные флаконы и тюбики. Покончив с этим, он взялся за ручку двери, и тут двое сыщиков, которые незаметно приблизились, преградили ему путь.
– Винченцо Маттеини?
Парикмахер взглянул на комиссара:
– Да, а что вам нужно?
– Поговорить с вами.
– Но я уже закрываю!
Сайрус А. Вильям вмешался:
– Но вы можете уделить нам одну-две минуты?
Винченцо обернулся к высокому незнакомцу и узнал его.
– А! Это вы заходили сегодня?
– Да. Войдем?
Маттеини с опаской смотрел на двоих мужчин.
– А если я откажусь?
Комиссар ответил:
– Тогда завтра я вызову вас в центральный комиссариат. Это вам больше нравится?
– Что за жизнь, когда нельзя шагу ступить по своему усмотрению! Я думал, с диктатурой покончено, но, видно, ошибался!
– Я вам очень советую, синьор Маттеини, не говорить подобным тоном с офицерами уголовной полиции.
– Но ваш товарищ уже расспрашивал меня!
– Допустим, я тоже хочу вас расспросить.
– Это долго?
– Сколько захотите, все зависит от вас.
– Ну ладно! Входите, только побыстрее.
Они вошли в салон, и Винченцо, укрепив ставни на стеклянной двери, заложил ее изнутри засовом.
– Выйдем через заднюю дверь. Она выходит во двор, где я ставлю автомобиль. Итак, я вас слушаю.
Тарчинини взял стул, тогда как Лекок устроился в кресле, повернув его к собеседникам. Маттеини желчно подчеркнул:
– Будьте как дома, главное, не стесняйтесь!
Комиссар поклонился:
– Благодарю вас. Синьор Маттеини, вы, кажется, не опознали фотографию, которую показывал вам мой коллега?
– А что, это преступление?
– Представьте, именно это я и стараюсь выяснить, и замечу вам, что вы первый произнесли это слово.
– Я пока что волен изъясняться, как мне нравится, или нет?
– В данный момент – да. Я хотел бы побеседовать с вами об Эуженио Росси.
– Эуженио Росси?
– О человеке, которого вы не пожелали узнать на фотографии.
– Не пожелал узнать?
– Один из ваших клиентов заявил, что хорошо знает его, потому что много раз видел его в вашей лавочке. Не странно ли, что вы его запамятовали?
– Теперь, после ваших слов...
– Вы начинаете вспоминать?
– Кажется...
– Вот видите! Вам только надо было освежить память, да?
– Я не знал, что его звали Росси.
– Вы вспомнили его, узнав имя?
– Да, потому что у меня была клиентка с той же фамилией. Должно быть, его жена.
– Это его жена, синьор... Правда ли, что он приходил много дней подряд, к вечеру?
– Дней десять – пятнадцать.
– Довольно странно, что вы не узнали его на фотографии.
– Странно или не странно, но так и было.
– А Ланзолини – его-то вы хоть помните?
– Паршивец еще тот!
– Не знаете, не мог ли Росси его видеть?
– Во всяком случае, не здесь, он как раз уволился перед появлением Росси. Но почему вас это интересует?
– Служба, синьор Маттеини, служба. Каково ваше впечатление о Росси?
– Ну... это был странный человек.
– Скажите, синьор Маттеини, а почему вы говорите о Росси в прошедшем времени, как об умершем? Вам что, известно, что он умер?
– Он... он умер?
– Его убили, синьор.
– Убили!.. Но при чем же здесь я?
– Вот это я и выясняю.
– А почему вы пришли сюда?
– Потому что он был убит сразу после визита к парикмахеру.
– А этот парикмахер, значит, я?
– У вас есть другие предположения? Послушайте, синьор Маттеини, вы не заметили ничего странного, когда последний раз видели Росси?
– Да нет, он показался мне не страннее, чем обычно.
– Что вы имеете в виду?
– С первого же своего появления здесь он повел себя странно – уступал всем свою очередь, как будто хотел всех пересидеть... и так с тех пор и поступал.
– Он никогда не говорил вам, почему?
– Никогда.
– А вы его спрашивали?
– Нет.
– Если я вас правильно понял, он вообще с вами не говорил?
– В первый вечер сказал несколько слов, и все.
– Понятно... Ну что ж!.. Спасибо вам за помощь, синьор.
Маттеини буркнул:
– Не за что... Выход вот здесь.
– После вас... А, кстати, у вас есть машина?
– Да, "фиат".
– Она у вас стоит во дворе?
– Ну, под навесом, двор крытый.
– А других машин тут нет?
– Да вроде нет.
– А вы не выезжали никуда после последнего посещения Росси, в этот понедельник?
– Нет.
– Лекок, будьте добры, спросите привратницу, может ли она подтвердить слова синьора Маттеини. – И он любезно пояснил Винченцо: – Вы уж нас извините, обычная формальность...
– Погодите!.. Я припоминаю... Я был так раздражен поведением этого надоедливого клиента, что действительно выехал немного прогуляться... Совсем из головы вон! Это глупо...
Тарчинини заметил холодно:
– Вернее сказать, странно... Вы забываете факты и вспоминаете тогда, когда их вот-вот выяснят...
Маттеини, сжав кулаки, подошел к следователю.
– Мне не нравится ваш тон! Что вы на меня возводите?
– Ничего не возвожу, синьор, только констатирую.
– Ваши констатации мне не нравятся!
– Знали бы вы, до чего мне это безразлично, дорогой синьор Маттеини... У меня к вам предложение.
– Предложение?
Комиссар приказал:
– Сядьте, Маттеини!
– Но...
– Садитесь!
Парикмахер сдался и сел. Тарчинини наклонился к нему.
– Я надеюсь уйти отсюда с твердой уверенностью, что вы непричастны к смерти Эуженио Росси...
– Но я же вам говорил...
– Я уже давно не принимаю на веру то, что мне говорят... Так вот, одно из двух: или вы посидите тут с моим коллегой, пока я все осмотрю, или отправитесь с нами в комиссариат, и, пока с вас снимут показания, я выправлю ордер на обыск и мы вместе вернемся сюда. Выбирайте.
Маттеини, казалось, испугался. Забившись в кресло, он переводил взгляд с одного посетителя на другого и наконец простонал:
– Да в чем же дело, что вы ко мне привязались?
– Как вы решили?
– Делайте что хотите, но имейте в виду, завтра я подам на вас жалобу!
– До завтра, Маттеини, еще много всего может случиться. Побудьте с ним, Билл, я тут пошарю.
Комиссар ушел в кухню и закрыл за собой дверь. Лекок сунул в рот плитку жвачки и принялся за нее с видом человека, для которого время не существует. Парикмахер проворчал:
– Интересно, что он там ищет?
– У комиссара свои методы.
– Но то, что он тут говорил... это что, шутка?
Сайрус А. Вильям беззастенчиво солгал:
– Вы знаете, он по самой своей природе неспособен шутить.
– Значит, он подозревает, что я убил Росси?
– Он подозревает каждого.
– Это глупо.
– Комиссар Тарчинини считает, что, только делая глупости, можно в конце концов прийти к разумному результату.
Они замолчали, заметив Тарчинини, вошедшего с очень серьезным видом.
