— Ma que! Вы слишком торопитесь, Алессандро! Повторяю вам: прежде чем добавлять бульон, подождите, пока вино испарится, иначе вместо «оссо буко» у вас получится гнусная бурда, недостойная нёба Тарчинини! Просто невероятно, до чего у вас, пьемонтцев, упрямые головы!

— Может, это оттого, что нам, пьемонтцам, живется куда тяжелее, чем обитателям Вероны, а потому у нас гораздо меньше времени на кухонные изыски? Или, возможно, туринцы просто глупее веронцев?

— Я думаю, Алессандро, вы попали в самую точку!

Пронзительный телефонный звонок оборвал разговор, грозивший закончиться перепалкой. Инспектор Алессандро Дзамполь снял трубку и, послушав, передал ее собеседнику.

— Это вас, синьор комиссар… из Вероны…

— Pronto? — завопил Тарчинини. — Это ты, моя обожаемая Джульетта?.. Да, твой Ромео слушает! Есть новости о проклятой? О неблагодарной? О бессердечной?

Инспектор Алессандро Дзамполь, тощий и на редкость сдержанный пьемонтец, никак не мог составить о веронском полицейском определенное мнение. Ромео Тарчинини считали человеком недюжинного ума — недаром же его на несколько недель пригласили в Турин делиться собственными методами расследования преступлений. Инспектора Дзамполя назначили его помощником, но оба не испытывали друг к другу особых симпатий. Все в Тарчинини шокировало Алессандро: и его краснобайство, и привычка все время кричать, стонать, хихикать, умиляться по поводу и без оного, и обыкновение по пустякам призывать в свидетели Небо, и его манера одеваться. Здесь, в суровом Турине, прохожие то и дело оборачивались, с изумлением глядя на кругленького человечка лет пятидесяти, чьи темные с проседью волосы были завиты и уложены локонами благодаря густому слою бриолина, и на его пышные усы, воинственно подкрученные на концах, как во времена Виктора-Эммануила II. Внимание привлекала и манера Ромео постоянно жестикулировать на ходу, поблескивая огромным перстнем на безымянном пальце левой руки и не менее внушительным самоцветом — на правой. Черный костюм оживляли белый пикейный жилет и поразительный пышный галстук, волнами ложившийся на грудь и заколотый большой пряжкой в форме усыпанной жемчужинами подковы, а белые гетры издали создавали впечатление, будто синьор Тарчинини, невзирая на изысканность прочих деталей туалета, нацепил холщовые туфли на веревочной подошве. Все вместе выглядело невероятно комично, и никто не мог поверить, что сей опереточный персонаж обладает необычайно острым умом. Но тут общественное мнение, несомненно, заблуждалось. Однако больше всего Алессандро Дзамполя раздражала нелепая теория Тарчинини, которую тот излагал ему с утра до ночи, будто чуть ли не все преступления совершаются на любовной почве. Только потому, что он родился в Вероне, зовется Ромео, а его жена — Джульеттой, комиссар желал говорить исключительно о любви, видел ее повсюду и мгновенно приходил в умиление. А инспектор Дзамполь так же упорно уверял всех и каждого, что это бесспорный признак старческого маразма. Впрочем, Алессандро чудовищно не повезло в семейной жизни, и с тех пор он затаил упорную злобу на весь женский пол.

— Что бы ты ни говорила, моя Джульетта, я все равно не изменю мнения об этой бессовестной! И однако, тебе ли не знать, как я ее любил! Ma que! Увы, неблагодарность — удел слишком покладистых отцов!.. Что ты говоришь? Да, конечно, и матерей — тоже. Нет-нет, я вовсе не забыл, что мы с тобой вместе породили эту отщепенку, этот отрезанный ломоть… Что ж, нам остается нести свой крест, опираясь друг на друга… Что?.. Здесь?.. А как, по-твоему, я могу жить среди пьемонтцев?.. Да, как изгнанник, как ссыльный!.. А малыши? С ними все в порядке?

Наконец, успокоившись насчет своих сыновей Дженнаро, Фабрицио и Ренато, дочерей Розанны и Альбы, бабушки из Бардолино, дядюшки из Вальданьо, кузена из Болоньи и племянников из Мантуи, Ромео Тарчинини, краса и гордость веронской полиции, начал прощаться с женой, и, слушая его стенания, образованный инспектор Дзамполь вдруг вспомнил, как изгнанный неблагодарными согражданами Аристид покидал Афины.

— До свидания, душа моя… Ты ведь знаешь, что всегда можешь положиться на меня?.. Как бы он ни страдал, Ромео Тарчинини — не из тех, кто сдается… Да, я несчастен, но буду держаться достойно. И тем не менее меня точит скорбь… Я живу лишь тобой и детьми, моя Джульетта… И мы не заслужили таких мук, нет, не заслужили! Ну да ладно, хоть на мгновение оставим слезы, и я поцелую тебя, любовь моя! О, как бы мне хотелось сейчас пощекотать твою шейку усами!..

Последнее «прощай», завершившее монолог Тарчинини, прозвучало подобно сирене в туманной мгле северных морей или вою верного пса, почуявшего, как к хозяину подкрадывается смерть. На Алессандро это произвело неизгладимое впечатление. И, когда Тарчинини положил трубку, он счел своим долгом поинтересоваться:

— Надеюсь, вам не сообщили ничего неприятного?

Комиссар посмотрел на него с кротким смирением христианского мученика, в глубине рва ожидающего диких зверей, и так тяжко вздохнул, что со стола слетело несколько листов бумаги, а совершенно ошарашенный Алессандро даже не подумал их поднять.

— Дзамполь… вы молоды… красивы…

Инспектор попытался возразить.

— Нет, помолчите! К тому же я говорю не о вас, а о себе… вернее, о том Тарчинини, каким мог по праву считаться больше двадцати лет назад… Я был молод, красив и встретил прекраснейшую из веронок… Ее звали Джульетта, а меня — Ромео… Сама судьба предназначила нас друг другу… И мы полюбили так, что Лаура и Петрарка, Данте и его Беатриче побледнели бы от зависти! И от любви родилось дитя, прелестнейшая на свете девочка — тоже Джульетта… Вся Верона с восхищением наблюдала, как она растет, а я… я думал, на земле не найдется такого достойного принца, которому я мог бы отдать свою Джульетту…

Не будь лицо комиссара залито слезами, Дзамполь наверняка рассердился бы, решив, что тот над ним издевается.

— И вот однажды к нам приехал какой-то дикарь… американец… Он попросил у меня руки дочери… Да, самый настоящий варвар, но, признаюсь, очень симпатичный… и такой богатый, что вы и представить себе не можете… Сайрус его звали… Парень поклялся, что они с Джульеттой будут жить в Вероне. Я поверил и отдал ему свое сокровище. А когда Джульетта стала его женой, Сайрус попросил у меня разрешения свозить ее в Бостон и представить родителям, дав слово вернуться не позже чем через месяц… И вот прошло уже семь недель… Он украл у меня дочь, Алессандро… Этот американец сохранил привычки своей страны… и я ничего не могу поделать… Закон, насколько мне известно, за него… Чудовищно, Дзамполь, слышите? Чудовищно! Говорю вам, закон не желает защитить родителей, лишившихся любимой дочки! И если мне придется стареть, не видя своей Джульетты… и ее детишек, из которых этот негодяй вполне способен сделать маленьких американцев… нет, уж лучше умереть прямо сейчас!

Растроганный инспектор встал и дружески взял шефа за руку.

— Не стоит так расстраиваться, синьор комиссар…

Тарчинини вырвал руку.

— Нет… для меня все кончено… Я совсем утратил вкус к жизни… лишь по привычке тяну лямку, и все!

Продолжая стенать, он подошел к большому окну, выходящему на пьяцца Кастелло.

— А вон три девушки! — не меняя тона, сказал веронец. — Madonna mia! Какие милашки! Эх, будь я помоложе… Подойдите-ка взгляните, Алессандро!..

Совершенно сбитый с толку непостижимыми перепадами настроения Тарчинини, способного то плакать, то смеяться, то впадать в глубочайшее уныние, то радоваться жизни (и все это — без какого бы то ни было перехода), Дзамполь подошел к окну. Через площадь и в самом деле шли три очень красивые девушки и с самым решительным видом направлялись, похоже, к полицейскому управлению.

— Ну, Алессандро, как они вам нравятся?

Инспектор пожал плечами:

— Знаете, у меня так много дел…

— Несчастный! Да разве это причина? Посмотрите на меня! Стоит мне утром увидеть красотку — и на весь день отличное настроение!.. Да взгляните же, какие прелестницы, а? Почти так же хороши, как моя Джульетта…

Вспомнив о дочери, хоть и на законном основании, но все равно похищенной американским мужем, комиссар Тарчинини опять нахмурился и сел за стол.

— Порой невольно спрашиваешь себя, Алессандро, чего ради мы так упрямо цепляемся за жизнь…

— Возможно, для того, чтобы давать уроки и обучать премудростям полицейского расследования недоразвитых пьемонтцев?

Ромео в свою очередь пожал плечами:

— Допустим даже, я способен научить кого бы то ни было… И как, скажите на милость, я стал бы это делать, коль скоро у вас в Турине все так уважают закон?

— Надеюсь, вы не станете упрекать нас за порядочность, синьор комиссар?

— Нет, не за порядочность, а за равнодушие, Алессандро! Раз нет страстей — так и драме взяться неоткуда, верно?

— Ах да! Ваш знаменитый конек: всякое преступление — любовная история…

— Нет, но каждое преступление связано с любовью. Это не совсем то же самое… Разница невелика, но вы, пьемонтцы, вечно упускаете из виду нюансы…

И снова телефонный звонок помешал инспектору ответить. Он снял трубку.

— Алессандро Дзамполь слушает… Что?.. А, понятно… Право же… Погодите, я у него узнаю…

Прижав трубку к груди, чтобы на том конце провода не услышали разговора, Алессандро сказал комиссару:

— Насколько я понял из болтовни Амедео, который сейчас дежурит внизу, у двери, там три синьорины спрашивают, к кому обратиться насчет убийства… Я думаю, это те самые крошки, что несколько минут назад шли через площадь… Так что, пусть отправят их к нам?

— Еще бы!

Дзамполь снова прижал трубку к уху.

— Pronto, Амедео? Пусть поднимутся… Если Федриго на месте, скажи, чтоб проводил.

Тарчинини отодвинул кресло подальше от стола и, поймав удивленный взгляд инспектора, пояснил:

— На случай, если одной из красоток захочется сесть ко мне на колени!

Добродетельный Дзамполь возмутился:

— Ну как вам не совестно, синьор комиссар, в вашем-то возрасте!

— Ma que! Я не больше вашего верю в подобную возможность. Но почему бы не помечтать? Это так приятно!

Федриго распахнул дверь, пропуская трех посетительниц. Это и в самом деле были девушки, за которыми комиссар и его помощник только что с восхищением наблюдали в окно. При всей их решимости красавицы замерли, оробев под суровым взглядом Алессандро Дзамполя, да и само место внушало почтение. Ромео не мог видеть представительниц так называемого слабого пола в затруднении, а потому сразу же поспешил на помощь:

— Ну, мои очаровательные барышни, я слышал, вы хотели поговорить с нами об убийстве?

Самая маленькая из трех девушек, живая и энергичная брюнетка, повернулась к комиссару.

— Вы здесь начальник, синьор?

— В этой комнате — да, дитя мое… И не волнуйтесь, а? Мы не обижаем красивых девушек… Ну, чем можем служить?

— Это насчет убийства…

— Я знаю… и где же оно произошло?

— Пока никто никого не убил, но за этим дело не станет!

— Правда? И каким же образом вы оказались в курсе?

— Да просто я сама его совершу!

— Вы?

— Да, я… или Валерия…

Девушка пальцем указала на другую брюнетку, чуть повыше ростом и, судя по всему, гораздо более флегматичную.

— …или Иза.

На сей раз она кивнула в сторону блондинки. Иза, самая застенчивая из троицы, явно смутилась. Дзамполь, решив, что девушкам вздумалось разыграть с ними дурацкую шутку, разозлился.

— Вам не стыдно нести такую чушь? — резко одернул он маленькую брюнетку.

— Спокойно, Алессандро, — поспешил вмешаться Тарчинини. — Спокойно, а? Если милые крошки вроде этих трех говорят об убийстве, значит, у них должна быть на то серьезная причина…

Маленькая брюнетка посмотрела на него с восхищением:

— У вас есть сердце, синьор, а кроме того, сразу видно, вы человек умный.

Довольный Ромео замурлыкал, словно толстый кот, которому почесали за ухом. Дзамполю стало противно. А комиссар, ласково подмигнув девушке, тихо проговорил:

— Вы тоже не производите впечатления дурочки, синьорина… синьорина?..

— Фьори. Тоска Фьори…

— А где вы живете?

— На виа Роккьямелоне, двести тридцать семь.

— И чем же вы зарабатываете на жизнь, прекрасная Тоска?

С того дня как он начал служить в полиции, Алессандро Дзамполь еще ни разу не слышал подобного допроса.

— Я работаю в парикмахерской «Ометта» на виа Барбарукс.

— И девушка с такими прекрасными глазами, с такой нежной улыбкой хочет кого-то убить?

— Еще как!

Тарчинини повернулся к помощнику.

— Вот это огонь, Алессандро, а? В Вероне они все такие!

Он снова посмотрел на девушку и, указав на ее спутниц, спросил:

— И эти юные создания питают столь же преступные намерения?

— Не то слово!

— Может быть, вы их представите?..

Тоска не заставила себя упрашивать и, схватив темноволосую подругу за руку, вытащила вперед.

— Вот это — Валерия Беллато. Она живет совсем близко от меня, на виа Фьяно, а работает в колбасной лавке «Фабрия» на виа Неукки. А вон та, блондинка, — Иза Фолько. Те, кто не любит брюнеток, уверяют, будто она — самая красивая девушка в нашем приходе — Сан-Альфонсо де Лиджори… Живет Иза на виа Никола Фабрицци, всего в нескольких шагах от Валерии и от меня, а работает машинисткой у Праделла на виа Пио Квинто.

— Вы подруги?

— Мы знаем друг друга с тех пор, как научились ходить.

— Скажите, синьорина Фьори, а у вас в приходе Сан-Альфонсо де Лиджори все такие красавицы?

Тоска покраснела, смущенно рассмеялась и кинула на Тарчинини такой выразительный взгляд, что комиссар невольно подкрутил кончики усов.

— Я полагаю, все вы собираетесь убить одного и того же человека?

— Конечно!

— И, разумеется, мужчину?

Тоска кивнула.

— А можно мне узнать, как его зовут?

— Нино… — дрогнувшим голосом пробормотала девушка, и от ее взволнованного тона у Тарчинини аж закололо в кончиках пальцев.

Все три посетительницы вздохнули.

— Нино — это только имя, — заметил комиссар.

— Нино Регацци.

— И где он живет?

— В казарме Дабормида.

— А?

— Он берсальер.

— Красивый берсальер! — добавила Валерия.

— Самый красивый из всех берсальеров! — чуть слышно простонала Иза.

— И вам так хочется отправить на тот свет самого красивого из берсальеров?

— Этого требует наша честь!

— Вот как?.. Алессандро, друг мой, вы чувствуете, какой пыл, какое благородное кипение крови? Настоящие веронки! Должно быть, они родились в ваших краях по ошибке… Ну, мои свирепые мстительницы, так вы пришли меня предупредить… А чего вы хотели? Чтобы я помог вам прикончить красавца берсальера или помешал это сделать?

— Нет, мы пришли узнать, чем это нам грозит!

— Что?

— Да убийство же!

Тарчинини сразу помрачнел.

— Алессандро, они все взвешивают и рассчитывают! Нет, я ошибся, это настоящие пьемонтки!.. У нас они явились бы ко мне потом!.. Ну, мои кровожадные, за преднамеренное убийство вы просидите в тюрьме по меньшей мере двадцать лет. И — прощай муж, прощайте детишки!.. А выйдя из тюрьмы, вы и друг друга-то не узнаете… Если хотите знать мое мнение, ни один берсальер на свете, будь он и впрямь самым красивым, не стоит таких жертв… А кстати, что такого он вам сделал, этот солдат?

— Он нас обесчестил!

— Ай-ай-ай… Как, совсем?

— Ma que! — возмутилась Иза. — Не надо принимать нас бог знает за кого, синьор комиссар!

— Нино растоптал нашу репутацию, чудовище этакое! — уточнила Валерия. — И теперь в Сан-Альфонсо де Лиджори, стоит нам выйти на улицу, ребята кричат вслед: «Эй, глядите, а вот и берсальерки!» Никто даже не решается с нами заговорить…

Девушка горько зарыдала, Иза бросилась ее успокаивать, а отважная Тоска продолжала изливать свои любовные огорчения Ромео, словно почувствовав, что тот всегда готов слушать такого рода истории:

— Я думаю, вряд ли найдешь другого такого красавца, как Нино… Приехал он сюда из горной деревушки Растро… Ни отца, ни матери нет… Туда его привезли младенцем, откуда — неизвестно, так что, можно считать, Растро — его родина, верно? Сначала Нино служил подмастерьем у кузнеца, а потом, решив кое-чего достигнуть в этой жизни, перебрался в Турин и стал учиться на механика. До армии парень вкалывал в гараже и очень неплохо получал. Поэтому, когда он предложил мне пожениться, я сразу согласилась. Мы встречались почти год, а потом как-то раз, когда Нино сказал мне, будто дежурит, я застукала его в кино с Изой. Ну и, разумеется, бросилась в бой…

— Да, разумеется… — в полном упоении повторил Тарчинини.

— Но в тот вечер Валерия тоже пришла в кино. С родителями. Услышав крики Изы, которую я таскала за волосы…

— Так вы, значит, взялись не за берсальера, а за соперницу?

— Ma que, синьор комиссар! Его я хотела получить обратно, но в приличном состоянии… Ну а Валерия, сообразив, в чем дело, накинулась на Нино, потому как ей тоже он обещал жениться… С тех пор-то мы и сдружились по-настоящему, а раньше были только знакомы…

— И все вместе договорились убить обманщика?

— Да, потому что потом еще узнали, что до меня Нино долго встречался с Эленой Пеццато. А еще раньше она обручилась с другим парнем. Он только что вернулся из армии. Говорят, малый шутить не любит и, коли узнает о шашнях своей милой с берсальером, запросто может нас опередить! Так что, если мы не хотим опоздать, надо поторопиться!

— Да в том-то и дело: так ли уж вам это необходимо? Я надеюсь, что нет. Бросьте вы своего берсальера, раз он не совершил ничего непоправимого!

— А как же наша репутация?

— Двадцать лет в тюрьме ее не украсят, верно? Ну а чем сейчас занимается ваш солдат?

— Ходят слухи, что ему пришлось обручиться со Стеллой Дани — ее брат не привык играть семейной честью. По-моему, на сей раз он влип по-настоящему, наш Нино!

— Ma que, poverelle! Так вот она, ваша месть! Лучшего и желать нечего, а?

— Да, но нам обидно, что Нино получит другая!

— Но вы же все равно не смогли бы разделить его на три части, а? Знаете, мои кошечки, что бы я сделал на вашем месте? В тот день, когда ваш берсальер поведет невесту в церковь, я бы подождал его у выхода, так, чтобы он увидел всех трех разом и понял, как много потерял навеки!.. Подобное зрелище здорово отравило бы парню брачную ночь!

Синьорины переглянулись, и все три личика вдруг просветлели, а Тоска, прыгнув на шею Ромео, расцеловала его в обе щеки.

— Вот это мысль! Синьор комиссар, вы просто ангел!

Тарчинини порозовел от волнения, глаза его увлажнились, губы подрагивали. Он охотно поцеловал бы всех трех девушек, но, поскольку ни Валерия, ни Иза явно не собирались падать в его объятия, ограничился кратким напутствием:

— Ну, ангелом я, может, и стану, но попозже, а пока буду вашим советчиком и наставником! А теперь быстренько возвращайтесь в Сан-Альфонсо де Лиджори и забудьте об этом берсальере!

Взметнулись юбки, заскрипели под каблучками половицы старого паркета, и девушки исчезли. Инспектор Дзамполь изумленно взирал на комиссара.

— Говорили мне, что ваши методы работы очень оригинальны, синьор комиссар… Ma que! Но мне и в голову не приходило, до какой степени! — невольно вырвалось у него.

Тарчинини добродушно рассмеялся:

— Неужто я вас шокировал, друг мой Алессандро?

— В первый раз вижу, чтобы кто-то из наших посетительниц целовал комиссара!

— Ну и что? Даже полицейским надо быть человечнее, Алессандро! И потом, меня поцеловали от чистого сердца, и я в жизни не простил бы себе отказа! Да, согласен, инспектор Дзамполь, я полицейский! Но это же не повод превращаться в грубое животное, а? — Ромео на мгновение умолк, потом мечтательно добавил: — И тем не менее мне бы ужасно хотелось на него взглянуть.

— На кого, синьор комиссар?

— Да на этого Нино Регацци… Наверняка прелюбопытный экземпляр… Представляете, инспектор Дзамполь: самый красивый из берсальеров!

В окружении товарищей, давным-давно признавших его превосходство в этой области, Нино Регацци снисходительно обучал приятелей по казарме любовной стратегии — все равно до того момента, когда он сможет побегать по Турину в поисках новой жертвы, еще оставалось время.

— Самая деликатная проблема — это знакомство… Тут нужно проявить массу такта и ловкости, сечете? Для начала напустите на себя скромный вид и глядите с таким восхищением, будто еще не встречали подобной красотки… Голос должен чуть-чуть подрагивать — тогда синьорина поверит, что вы и впрямь волнуетесь. Все ясно?

Приятели дружно кивнули. Они и вправду внимали каждому слову, не сомневаясь, что советы специалиста помогут соблазнить любую девушку. Маленький рыжий солдат с туповатой физиономией, спустившийся с родных гор всего полгода назад, никак не мог привыкнуть к городскому ритму жизни.

— Но как же ты так быстро ухитряешься назначить свидание? — спросил он.

Нино снисходительно пожал плечами:

— Нет ничего проще, мой мальчик…

Заметив идущего в их сторону приятеля, красавец берсальер крикнул:

— Эй, Нарди, ты не поможешь мне втолковать этому дикарю, как надо себя вести?

Нарди, невысокий худощавый паренек, был одним из немногих, кто принимал красавца Нино не слишком всерьез.

— И чего ты от меня хочешь?

— Сыграй роль крошки, от которой я хочу добиться рандеву!

— Когда на меня нацепили эту форму, — с притворной горечью заметил Нарди, — я ждал чего угодно, но все же никак не думал, что меня заставят изображать прелестниц для берсальерского донжуана! Ну да ладно, коли тебе это позарез нужно…

Парень уселся рядом с Регацци, и тот начал нежно поглаживать его по руке. Все заулыбались, а Нарди, воспользовавшись весельем приятелей, предупредил:

— Ну, за руку еще можешь подержаться, но имей в виду: попробуешь меня лапать — врежу по физиономии. Идет?

Не обращая внимания на шутки приятеля, Нино принялся демонстрировать искусство соблазнителя.

— Синьорина, — нежно проворковал он. — Я и надеяться не смел, что встречу девушку вроде вас!

К огромной радости слушателей, Нарди тут же вошел в роль.

— Лгунишка… — жеманно просюсюкал он.

— Нет, клянусь вам, я не обманываю!

— А вы не ошиблись адресом? Я, знаете ли, порядочная девушка!

— Я это сразу понял! У вас такой неприступный вид… Можно подумать, ваш отец — какой-нибудь принц…

Глупое хихиканье Нарди окончательно покорило аудиторию.

— Нет… папа — мусорщик…

Послышались смешки, и Нино тут же обвел приятелей суровым взглядом.

— У некоторых мусорщиков — королевская душа, и, я уверен, ваш отец как раз из таких!

— Вы с ним знакомы?

— Нет, но достаточно посмотреть на вас… Ведь только необыкновенный человек мог создать такое чудо!

— Ma que! Мама, между прочим, тоже кое-что для этого сделала, а? И она, кстати, не очень-то обрадуется, если я вовремя не вернусь домой!..

— Но неужели вы меня так и оставите?

— А как же, по-вашему, я должна вас оставить?

— Ну, например, пообещав, что мы снова увидимся!

— Не знаю, можно ли вам доверять…

— Я так одинок… Войдите в мою жизнь — и вы станете в ней королевой!

— Ой, какие вы слова говорите… так и хочется поверить…

— И надо верить, Эмилия!

— Рената.

— Что?

— Мне не нравится «Эмилия» — так зовут мою старую тетку, а я ее терпеть не могу! Пусть лучше будет Рената!

Солдаты захохотали, а Нино в ярости набросился на приятеля:

— Ты испортил мне всю картину!

— Прости, старина… Но зови меня Ренатой, или я не смогу нормально продолжать.

— Ладно, Рената так Рената!

Несколько секунд Нино молчал, восстанавливая атмосферу любовного свидания, потом продолжал с прежним вдохновением:

— Рената, успокойте меня…

— Вам что, страшно?

— Да.

— Такому здоровому парню? И что же вас напугало?

— Что у вас есть жених… или друг…

— Да нет, ни того, ни другого…

— Какое счастье! Хотите, погуляем вместе послезавтра? Это как раз воскресенье!

— Воскресенье? Тогда ничего не выйдет.

— Почему? Вы заняты?

— Я-то свободна, ma que! Зато вы никак не сможете прийти.

— Я? Но уверяю вас, смогу!

— А я говорю: ничего подобного!

— Хотел бы я знать, по каким таким причинам?

— Да просто лейтенант Паскуале де Векки назначил тебя дежурить с утра и до вечера!

Забыв о любовной сцене, Нино в отчаянии завопил:

— Что ты болтаешь?

— Да я и шел сообщить тебе об этом, когда ты вздумал сделать из меня игрушку собственных страстей!

О том, чтобы продолжать урок, не могло быть и речи. Уязвленный Нино Регацци призывал в свидетели небо, землю, приятелей и всю Италию, что его преследует злой рок.

— Лейтенант просто взъелся на меня! Другого объяснения не подберешь. И за что он меня так ненавидит?

— А ты, случаем, не сманил у него подружку? — насмешливо спросил Нарди.

— Ох, отвяжись!

Они оставили красавца берсальера пережевывать обиду в полном одиночестве, а сами ушли в казарму переодеваться. Каждый собирался идти в город.

По натуре Нино был оптимистом, но все же порой и ему надоедало ни за что ни про что огребать шишки, и новость, сообщенная Нарди, переполнила чашу его терпения. И будь это хотя бы единственным огорчением! Так нет! Во-первых, эта дура Элена. Она больше не желает встречаться, и только потому, видите ли, что ее жених, отслужив, возвратился в Турин. Во-вторых, чудовищное невезение, приведшее в кинотеатр «Скала» Валерию и Тоску в тот самый момент, когда он пришел туда с Изой! И наконец, катастрофа со Стеллой. Вот уж порадовала так порадовала! Она, оказывается, ждет ребенка и требует побыстрее узаконить отношения, если Нино не хочет иметь дело с ее братом Анджело. Когда на человека сваливается столько несчастий разом, волей-неволей почувствуешь себя несчастным. Однако Нино не умел долго грустить и, сам не зная зачем, тоже пошел в казарму надеть свою лучшую форму. Одеваясь, он раздумывал, каким бы образом отделаться от мстительной Стеллы. Вообще-то она неплохая девчонка, и Нино она нравилась, но не отказываться же так рано от всех прелестей холостяцкой жизни, чтобы взвалить на шею жену и ребят! Регацци начал энергично драить ботинки, решив наповал сразить их блеском сержанта Фаусто Скиенато — жуткого типа, ненавидевшего Нино за головокружительный успех у женщин, поскольку сам он решительно никому не нравился. В утешение себе Регацци нараспев повторял имена всех девушек, кому клялся в любви, уверяя, будто именно она — первая и последняя любовь в его жизни. Для полноты наслаждения он даже закрыл глаза. Бруна… Ассунта… Карла… Рената… Анджела… Анна… Мария… Лина… Андреа… Тоска… Элена… Иза… Валерия… Стелла… Несмотря на то что в казарме стоял крепкий и не слишком приятный запах, берсальер вдыхал нежный аромат самых разнообразных девичьих духов. Воспоминания убаюкивали, уносили далеко-далеко, и Нино блаженно улыбался милым видениям, как вдруг насмешливый голос разрушил очарование.

— Вернись к нам, о мой Нино! — шутливо взмолился он.

Берсальер вздрогнул и, открыв глаза, увидел капрала Арнальдо Мантоли, одного из самых близких своих приятелей. Тот опустился на одно колено и, сложив на груди руки, с самым уморительным видом молил отринуть мечты и выслушать то, что просил передать сержант Фаусто Скиенато. От одного этого известия у Регацци кровь застыла в жилах. Что еще за гнусную шутку приготовил для него сержант? Капрал встал.

— Поторопись, парень! В проходной тебя ждут два богатеньких и очень важных синьора. Оба уверяют, будто должны сообщить тебе необычайно серьезную новость, если, конечно, ты пожелаешь приклонить слух!

— Два синьора?

— Говорю ж тебе: два богатых и важных буржуа!

По правде говоря, берсальер совершенно не представлял, чтобы у кого-то из его недавних подружек могли оказаться состоятельные отец с дядей.

— Может, родичи какой-нибудь из твоих красоток явились требовать, чтобы ты загладил вину? — саркастически бросил Мантоли.

От одной мысли об этом у Нино пересохло во рту. Если потребуется, он, конечно, узаконит отношения, но кодекс позволяет сделать это только один раз, если ради берсальера Регацци не сделают исключение и не разрешат многоженство!

— Ладно, Арнальдо, — чуть дрогнувшим голосом проговорил он, — я иду за тобой.

Вид посетителей сразу же произвел на Нино сильное впечатление — бесспорно, буржуа, и не из мелких! Даже по тому, как они смотрели на окружающих, чувствовалось, что оба привыкли повелевать.

— Нино Регацци из Растро? — спросил старший из них.

— Да, синьор.

— Можем мы где-нибудь поговорить с вами наедине?

Под любопытными взглядами солдат и сержанта Нино увел посетителей в комнату для свиданий. Минут через пятнадцать он снова вышел, проводил гостей до ворот и низко поклонился седому синьору, а тот снисходительно протянул парню руку. Сержант Фаусто Скиенато насмешливо фыркнул:

— Вот дела! Можно подумать, ему предложили корону где-нибудь у дикарей!

— Ну, по-моему, лучше быть королем у варваров, чем капралом у берсальеров, — с горечью отозвался Мантоли.

— Что за бред!

— Не бред, сержант, а плод размышлений. У дикарей я бы командовал, а здесь, если хотите знать мое мнение, все наоборот: мной командуют дикари!

Скиенато соображал медленно, зато отличался большим упорством.

— Мне бы хотелось, чтобы вы объяснили свою мысль поподробнее, капрал, — вскинув брови, заметил он.

К счастью для Мантоли в ту же секунду на пост прибежал Нино. Парень так и подпрыгивал на месте, не в силах скрыть буйную радость. Все немедленно окружили его и стали расспрашивать. Вместо ответа Регацци вытащил из кармана пачку банкнот. Сержант быстро прикинул, что там никак не меньше тридцати тысяч лир. Коченея от зависти, он стал мысленно подыскивать предлог лишить Нино Регацци сегодняшней увольнительной до полуночи. А красавец берсальер, не подозревая, какие козни против него затеваются, воскликнул:

— Ну, ребята, завтра я всех угощаю! У меня куча денег!

— Тогда почему бы нам не выпить сегодня? — спросил практичный Мантоли.

— Потому что сегодня, мой дорогой Арнальдо, я должен увидеться с одной не в меру приставучей барышней и дать ей достаточно бабок, чтобы она наконец оставила меня в покое!

По вечерам комиссар Ромео Тарчинини особенно тяжко переживал одиночество. В этом большом городе у него не было друзей — только коллеги, которых нисколько не волновало, чем занимается веронец в нерабочие часы. Ромео провел в Турине уже десять дней, и от одной мысли, что командировка рассчитана на три недели, у него сжималось сердце. Богатое воображение рисовало картину вечного изгнания, и Тарчинини без труда представлял, будто никогда больше не увидит ни Верону, ни Джульетту, ни малышей. Этого вполне хватало, чтобы оплакивать горькую судьбу, и окружающие жалели так тяжко страдающего беднягу, даже не догадываясь, что Тарчинини с упоением проливает слезы над вымышленными несчастьями, в которые, если докопаться до самой сути, и сам даже не слишком верит.

Но уж таковы веронцы. Тому, кто хочет, как встарь полагать, будто Ромео и Джульетта все еще среди нас и возрождаются в каждом новом поколении, волей-неволей приходится отметать логику и ставить на первое место сладкие грезы.

Вспомнив о жене, Ромео по естественной ассоциации тут же подумал и о старшей дочери, тоже Джульетте, запертой гнусным американцем в Бостоне, — Тарчинини и мысли не допускал, что его дочь может оставаться там добровольно и не без удовольствия. И комиссар клялся выложить зятю все, что о нем думает, когда тот вернется… и если это вообще произойдет.

Всякий раз, когда Ромео чувствовал, что вот-вот погрузится в беспредельную меланхолию, он заказывал хороший ужин. Лекарство срабатывало безотказно.

Поэтому Тарчинини, хоть и едва волоча ноги, но все же мужественно и целенаправленно двинулся в «Принсипи ди Пьемонте» — один из лучших туринских ресторанов. Там он дрожащим от сдерживаемых рыданий голосом заказал баньякаузо с бутылкой кортезе. Немного подумав, он со стоном предупредил метрдотеля, что, пожалуй, после этого замечательного блюда отведает капельку трота боллита — во всяком случае, это поможет ему управиться с вином. Потом комиссар с тяжким вздохом решил сделать над собой усилие и проглотить несколько каппони, запивая их барбареско, затем добавить кусочек горгонцолы, ибо этот сыр удивительно вкусен с красным вином, и, наконец, завершить трапезу, «поклевав» миндального печенья. К последнему блюду он заказал полбутылки асти.

Предвкушение вкусного ужина совершенно успокоило Тарчинини, и, позабыв о недавних огорчениях, он принялся разглядывать сидевших за соседними столиками женщин.

Разговор между Стеллой и Нино сразу же принял самый неприятный оборот. Девушка начала с упреков. Опоздание любовника она сочла намеренным оскорблением, поскольку на глазах у коллег по кафе «Чеккарелло», где работала кассиршей, пришлось слишком долго ждать. Тщетно Регацци пытался объяснить, что он на военной службе и не может располагать своим временем, как заблагорассудится. Стелла не желала ничего слушать и сердито попросила парня проводить ее домой. Они сели в автобус, доехали до остановки «Риволи» и прошли пешком всю виа Джибрарио до больницы Виктории. Оба упорно хранили молчание, и, лишь миновав больницу, девушка вдруг спросила:

— Когда ты наконец придешь просить моей руки?

Этого-то Нино с самого начала и опасался больше всего. Он начал смущенно бормотать какие-то довольно туманные объяснения, пытаясь хоть на время свалить с себя ответственность, но девушка не сдавалась.

— Все это пустые слова, Нино, а сейчас не время для болтовни. У меня будет ребенок… твой ребенок, Нино… Ну, так покинешь ты нас обоих или возьмешь к себе?

— Послушай, Стелла, сейчас это невозможно…

— Но если невозможно, что меня тогда ждет?

— Я дам тебе денег… сколько захочешь…

— Нашему сыну понадобятся не деньги, а отец! Берегись, Нино! Когда Анджело узнает, что мы натворили, прежде чем выгнать меня из дому, он разделается с тобой!

Хоть берсальер и пожал плечами, показывая, как мало его трогают подобные угрозы, на самом деле перспектива столкновения с братом Стеллы представлялась ему в высшей степени неприятной. И Регацци довольно трусливо воспользовался удобным предлогом.

— Я не потерплю, чтобы ты так со мной разговаривала, Стелла! Коли тебе вздумалось угрожать, я уйду! До скорого!

И, повернувшись на каблуках, берсальер быстрым шагом пошел прочь. Вслед неслись проклятия Стеллы, и Нино нарочно напустил на себя самый беззаботный вид, словно девушка костерила вовсе не его. Однако парень напрасно так торопился, ибо, когда он заметил дома Марино, настоятеля прихода Сан-Альфонсо де Лиджори, прятаться было уже поздно. Священник крестом раскинул руки, загораживая Нино дорогу.

— Остановись на минутку, берсальер!

— Добрый вечер, отец мой…

— Не лицемерь, солдат! Тебе бы очень хотелось, чтобы я оказался за тысячу миль отсюда, но я слишком давно ждал случая поговорить с тобой, и тебе придется-таки послушать!

Цепкие руки дома Марино, старого, но еще очень крепкого крестьянина, не привыкли упускать добычу. Священник заставил Регацци пойти рядом.

— Хочу сразу предупредить, берсальер, что я не позволю тебе и дальше сеять смятение в моем приходе!

— Но, отец мой…

— Молчи! Ты хуже самого похотливого козла! Хочешь, я назову все имена твоих жертв?

— Интересно, что вы можете об этом знать?

— Не нахальничай, а то, хоть ты и солдат, получишь по физиономии! Или ты забыл, что сан повелевает мне выслушивать исповеди?.. Ну, так когда ты женишься на Стелле Дани?

— Не знаю.

— Постарайся решить этот вопрос поскорее, иначе наживешь очень крупные неприятности!..

— Вы тоже угрожаете мне, отец?

— То, чем я могу пригрозить, сын мой, принадлежит миру иному… Но в конце-то концов, почему ты преследуешь только моих прихожанок?

— Потому что они — самые красивые девушки в Турине, отец мой.

— Я предпочел бы видеть их самыми добродетельными!.. Ты усложняешь мне работу, берсальер… и потом, не стоит забывать о малышке Стелле… Надеюсь, ты не собираешься бросить ее на произвол судьбы?

— Конечно нет, отец мой.

Голос Регацци звучал так неуверенно, что дом Марино воскликнул:

— А ну, посмотри мне в глаза!

Нино поглядел на священника.

— Неужто ты посмеешь совершить такое преступление? Ведь она носит твоего сына или дочь, упрямая голова!

— Я дам ей денег… Много денег…

Дом Марино резко оттолкнул берсальера.

— Проклятый! Да накажет тебя Бог! Да и обо мне ты еще услышишь, Нино Регацци!

— Обо мне — тоже, отец мой…

Они обернулись. Рядом стоял брат Стеллы, Анджело Дани. Вся его высокая, крепкая фигура свидетельствовала о спокойной, несокрушимой силе. Дани медленно подошел к берсальеру.

— Ты обесчестил мою сестру, Регацци… — тихо проговорил он.

Нино попытался отшутиться:

— Не стоит преувеличивать, Анджело…

Но Дани ухватил его за грудки и притянул к себе так, что их лица почти соприкасались.

— Даю тебе время до воскресенья, берсальер. И, если в понедельник ты не обручишься со Стеллой, я тебя убью!

Дом Марино поспешил их разнять.

— Кто смеет в моем присутствии говорить, будто отнимет у ближнего жизнь? Уходи, Анджело… Я уверен, милосердный Господь наставит берсальера на путь истинный и он выполнит свой долг…

— Мне бы очень этого хотелось, падре… Так будет лучше и для него, и для нас… До встречи, берсальер!

Комиссар Ромео Тарчинини, полузакрыв глаза, чтобы не отвлекаться от изысканного наслаждения, допивал последний бокал барбареско и с улыбкой думал, что порой жизнь удивительно хороша… Его Джульетта, несмотря на некоторую тучность, все еще очень привлекательна, но и пожить немножко на холостяцкий манер иногда тоже приятно… Что до младшей Джульетты, то Ромео сейчас не сомневался, что она приедет домой со дня на день — ведь не зверь же его зять и не захочет разбить девочке сердце, навеки оторвав от родных. Под благотворным влиянием кортезе и барбареско Ромео Тарчинини так разнежился, что сердце его, казалось, могло бы вместить весь мир. Когда метрдотель откупоривал бутылку пенистого асти, комиссар вдруг вспомнил о трех юных красавицах, явившихся к нему сегодня признаваться в намерении убить берсальера, и не какого-нибудь, а самого красивого из всех! Ромео тихонько рассмеялся, так что его внушительное, как у молодого будды, брюшко заходило ходуном. Тарчинини хотелось бы взглянуть на солдата, так смущавшего сердца прелестных обитательниц Пьемонта, но у них было мало шансов познакомиться.

Нино Регацци умел за себя постоять, но встреча с домом Марино, а потом и с Анджело Дани его смутила. Парень начинал понимать, что вляпался в скверную историю, но пока не видел способа выпутаться, если таковой вообще существует. В надежде разогнать неприятные мысли он зашел в бар на пьяцца делло Статуто и один за другим выпил три карпано, но не успел допить последний, как кто-то хлопнул его по плечу. От удивления берсальер поперхнулся и закашлялся. Наконец, отдышавшись, он обернулся и увидел невысокого, коренастого и очень смуглого парня. Тот сверлил Регацци настолько странным взглядом, что тот невольно смутился.

— Чего вы от меня хотите? — не слишком уверенно спросил берсальер.

— Это не вы, случаем, Нино Регацци?

— Да… а что?

— Имя Элена Пеццато вам что-нибудь говорит?

Решительно, это какой-то день неприятных сюрпризов! Надо же, чтоб его угораздило притащиться в тот же бар, где пил жених Элены! Потрясающая невезуха! Нино попытался изобразить полное недоумение.

— Элена? Какая еще Элена?

— Пеццато.

— Нет, не слыхал о такой…

Парень сунул берсальеру под нос фотографию.

— Вы не знакомы с Эленой, а я почему-то нашел вашу карточку у нее в шкафу! Вам это не кажется странным? По-моему, так прелюбопытная история…

— Нет, это вы слишком любопытны! Что за манера копаться в чужих вещах и…

Рука собеседника с такой силой врезалась в лицо Нино, что берсальер чуть не рухнул на пол. На сей раз его тоже охватило бешенство. Регацци уже хотел броситься на противника, но хозяин и несколько завсегдатаев бара скрутили его и вытолкали за дверь, посоветовав немедленно испариться, пока не случилось непоправимое. Уходя, Нино слышал, как жених Элены кричал ему вслед:

— Впредь веди себя осторожнее, берсальер! Считай, я тебя предупредил!

Поднимаясь из-за стола, Тарчинини не был пьян, но пребывал в том легком возбуждении, что всегда свойственно не страдающим несварением желудка людям после роскошного ужина. Метрдотель лишь самую малость помог ему восстановить равновесие, ибо мужу Джульетты вдруг показалось, что он совершенно свободен от земного притяжения. В вестибюле он игриво пощекотал подбородок гардеробщицы, но девушка нисколько не рассердилась — Тарчинини выглядел так забавно…

Ромео долго вдыхал ночной воздух, и предательская прохлада вдруг снова напомнила о недавнем приступе тоски. Родная Верона — так далеко… И слегка помрачневший комиссар, изредка спотыкаясь, побрел на корсо Витторио-Эммануэле II — к себе в гостиницу «Дженио».

После недавних стычек Нино Регацци чувствовал себя настолько не в своей тарелке, что едва не вернулся в казарму. Но когда у тебя битком набит карман, негоже ложиться спать натощак, как какой-нибудь нищий! И берсальер решил устроить себе роскошное пиршество в одном из тех шикарных ресторанов, где ему наверняка не помешают ни Стелла, ни Анджело, ни священник, ни жених Элены. Их просто не пустят на порог. Эта мысль словно вдохнула в Регацци новые силы, и он бодро вошел в ресторан гостиницы «Венеция» на виа XX Сеттембре, чем немало изумил тамошний персонал, не привыкший обслуживать простых солдат. Метрдотель подумал, что Нино — сын крупного промышленника, банкира или коммерсанта, угодивший на военную службу. Регацци был так красив, что его почти инстинктивно причисляли к более высокому социальному слою, нежели тот, к которому он принадлежал на самом деле. Внешность так часто обманчива!

Перед сном Тарчинини долго писал жене, с юмором рассказывая, как три девушки пришли к нему посоветоваться, чем рискуют, если убьют берсальера.

«Согласись, моя Джульетта, что эти пьемонтцы — удивительный народ! И как только в них уживаются страсть, обостренное чувство риска и неискоренимый инстинкт сначала взвешивать все „за“ и „против“, а уж потом действовать… Ах, уж ты-то никогда не поступила бы так, моя голубка, a? Ma que! В твоих жилах течет романтическая кровь, которую мы, веронцы, наследуем из поколения в поколение… Ложась спать так далеко от тебя, я чувствую, что ни за что не смогу согреться…»

Ромео цинично добавил, что разлука с женой совершенно отбила у него аппетит, отлично зная, что столь материальное доказательство его грусти произведет на Джульетту большее впечатление, чем любые заверения и клятвы. Наконец, снова уверив жену, что она остается его единственной, вечной и неизменной любовью, что он ее целует, обнимает, ласкает, щекочет тысячью самых разнообразных образов, и прося передать самые нежные поцелуи детям, а передать привет бабушке в Бардолино, дяде в Вальданьо, кузену в Болонье и племянникам в Мантуе, комиссар запечатал письма. Он забрался в постель и, поскольку и впрямь отличался на редкость счастливым характером, едва натянув на голову одеяло, тотчас уснул.

В половине первого, проверив списки уходивших в увольнение, сержант Фаусто Скиенато убедился, что только Нино Регацци еще не вернулся в казарму. Злорадно предвкушая будущее наказание ослушника, он поделился новостью с капралом Мантоли, но тот стал защищать приятеля:

— У парня были так набиты карманы, сержант, что немудрено, если он это дело отпраздновал! Наверняка наш Нино сейчас в стельку пьян!

— Ну, пусть не волнуется, уж я заставлю его протрезветь!

— Слушайте, сержант, будьте великодушны, а? Ведь не каждый же день берсальеру удается покутить на полную катушку!

— А я, по-вашему, кучу? А у меня есть деньги? Или за мной бегают девчонки? Нет, капрал, нет! И поэтому не вижу причин помогать негоднику Регацци нарушать устав!

— Но…

— Молчите, Мантоли, или я заставлю вас в воскресенье дежурить вместе с вашим дружком Регацци! И не пытайтесь втихаря провести его в казарму — это вам дорого обойдется!

В два часа ночи весь приход дома Марино крепко спал. Ложась в постель, священник еще раз попросил Господа смягчить сердце Нино Регацци и внушить ему чувство ответственности. Тоска, Валерия и Иза мирно почивали. Первой из них снился жизнерадостный полицейский комиссар, которому она, видать, пришлась по душе. Жаль, что он так стар… Валерия отдыхала от дневных трудов, но, не отличаясь буйным воображением, никаких снов не видела. Иза и во сне мечтала, что в конце концов Нино вернется к ней одной. Элена долго не могла заснуть, поскольку заметила исчезновение из шкафа фотокарточки берсальера. Девушка почти не сомневалась, что похититель — ее жених Лючано. Поди узнай, что он теперь натворит! Только бы не разорвал помолвку… А Стелла так долго плакала, что подушка насквозь промокла. Лучше бы эта ночь никогда не кончалась… Будущее слишком пугало девушку.

Анджело вернулся поздно и в очень скверном настроении. Сначала он хотел заглянуть к сестре, но, поскольку в глубине души очень ее любил, решил не доставлять новых огорчений.

А Лючано, стараясь забыть об измене Элены, изрядно накачался вином…

И весь этот маленький мирок с его радостями и печалями, надеждами и сожалениями, любовью и ненавистью более или менее спокойно отдыхал под защитой Сан-Альфонсо де Лиджори, покровителя прихода.

Около трех часов ночи полицейские Диего Джезиотто и Энцо Джиральди, обходя квартал корсо Париджи, заметили в нише у двери одного из домов темную массу. Они подошли поближе и, включив электрический фонарик, обнаружили, что какой-то берсальер, похоже, спит прямо на тротуаре. Диего Джезиотто вздохнул.

— Здорово перебрал приятель… Ну, что будем с ним делать?

— Отволочем в казарму.

Диего нагнулся и попробовал поднять солдата.

— Алле — хоп! Вставай! Ты не в постели у своей милашки! Ох, свинюха, он даже не думает мне помогать!

Полицейский отпустил берсальера, и тот тяжело осел на землю. В ту же секунду луч фонаря упал на руки Джезиотто, и оба приятеля одновременно увидели кровь.

— Господи Боже! Да он не пьян, а мертв!

— Видать, нам сегодня не удастся даже подремать, старина, — сказал практичный Джиральди. — Ну, надо сообщить в контору… Оставайся тут… Парень, само собой, никуда не сбежит, но порядок есть порядок…

— Идет.

Собираясь уходить, Джиральди осветил лицо покойника.

— А красивый был берсальер, правда?

Полицейский, естественно, не знал, что это не просто красивый, а самый красивый из берсальеров…