Финал к побудке 
 
В середине мая дредноуты еще раскалывали в Финском заливе глыбы битого пузырчатого льда – лето выдалось запоздалое. Потом как навалилось над Балтикой солнце, плавя серые льдины, расквашивая смолу в пазах корабельных палуб, – и началось жаркое лето, лето 1917 года...
 Через Галерную на Английскую набережную вышли матросы. Хорошо они шли и красиво. Мотало клеши врасхлест, ветер взвивал над шеями косицы ленточек, в ладонях – крепких и сильных – покойно, как в люльках, лежали приклады винтовок. И гудела мостовая от их дружного шага, – Нева текла мимо, дома мимо, прохожие мимо.
 – Ать-два... ать-два!
 И вдруг, раскинув руки, перед колонной встала женщина:
 – Стой, матросы... стойте! Выслушайте меня...
 Брякнули приклады на торцы мостовой, и стало тихо.
 Женщина умоляюще протягивала к матросам руки.
 – Спасите, – просила она, – только вы... одни вы можете!
 На улице говорить о своей беде она стыдилась. Матросы привели женщину на корабль. Собрались всей командой в жилой палубе, сверху были откинуты люки, и невские чайки кричали в синеве.
 Женщина сказала им, рыдая:
 – На вас моя последняя надежда! Сколько я ходила, сколько слез выплакала, была и в синоде святейшем – отказывают. Измучилась я со своим извергом-мужем... не люблю его! – выкрикнула она с лютостью. – Терпеть его не могу... ненавижу, слюнявого!
 Председатель ревкома корабля поднялся над столом:
 – Товарищи, тонкая деликатность вопроса вне всяких революционных сомнений. А впрочем, мадам... что вам от нас нужно?
 И женщина ответила, глотая слезы:
 – Только вы, матросы, способны развести меня с мужем!
 Никто не удивился – к просьбе этой отнеслись серьезно.
 – И только-то? Вот чепуха... Это мы вмиг обтяпаем.
 – Эй, рассыльный! – позвал председатель. – Тащи сюда из писарской корабельный бланк, чтобы по всей форме...
 Женщина с благоговением наблюдала, как ползет перо по бумаге, вырисовывая на ней, коряво и неказисто, но искренне, долгожданные слова:
 СПРАВКА.
 Дана в том, что гражданка... разводится с мужем, которого она терпеть не может. В дни назревшей лучезарной свободы не потерпим издевательства над свободою личности, тем более – женщины. И заверяем этой справкой все российское население, включая сюда и родственников пострадавшей, что тиран-муж может быть вполне спокоен. Ему жены не видать как своих ушей. Жена его вполне уже созрела для свободной любви нового мира. Да здравствует революция! Смерть угнетателям и поработителям!
  
– У кого печать комитета? – спросил председатель.
 Бац – печатью по справке: готово!
 – Держи, гражданка. Ты тока не пугайся, отныне ты от постылой любви избавлена. Посмотри на нас, красавцев, и выбирай любого.
 Она плакала от радости, а матросы ее утешали:
 – В случае, если он снова к тебе под борт причалит, ты его к нам присылай. Мы твоего паразита навек от любви отучим!
 – Чего уж там! Мы ему, гражданка, так по шее накостыляем, что он своих не узнает. Будь спокойна – мы не трепачи какие-нибудь.
 И верили, что способны быть справедливы и мудры:
 – Мы все можем!
 По солнечной набережной уходила женщина, прижимая к своей груди бумажку с ярко-синей корабельной печатью.
 Ветер был чист и прохладен. Пьянило. Дурманило...
 * * * 
Буржуазная революция – вещь легкая, ненадежная.
 Как и та справка, которую выдали этой несчастной женщине.