ГЛАВА VII
Когда Франц снова уехал в комиссариат на Обергрюндштрассе, Эдит подошла к Людовику.
– Ведь это не вы убили того человека, правда? – спросила она, глядя на Сенталло прекрасными, серьезными глазами.
– Нет.
– Я вам верю… и очень рада, что это не вы…
Он не знал, что сказать в ответ. Эдит снова ушла на кухню, и через несколько минут Людовик услышал, как она напевает. Молодой человек заперся у себя в комнате и попробовал нарочно думать о Мине, но образ ее расплывался, и, несмотря на все свои старания, Людовик все отчетливее видел вместо нее Эдит. Неужели правда, что все забывается так скоро? Он попытался воскресить в памяти часы, проведенные в Веттштейнпарке, где он ждал Дженни, но ничего не выходило. Сенталло закрыл глаза, надеясь уловить хотя бы голосок девушки, шептавший ему нежные слова. Однако из кухни доносился напев Эдит, и как бы тихо он ни звучал, все же оказался достаточно громким, чтобы заставить мертвую умолкнуть. Людовику стало стыдно. Взвинченные до предела нервы требовали разрядки – нельзя же до бесконечности вести это безумное существование! Со смертью Вилли Оттингера исчезла последняя ниточка, которая могла бы привести к убийцам и грабителям. Так чего ради упорствовать? Надо попросить у Франца или у закона разрешения переменить место жительства, навсегда избавиться от призраков, и потом, если Людовик сумеет снова стать человеком не хуже других, может, Эдит согласится принять его поддержку?
– Ну вот… Я должен поставить обоих вас в известность…
Он говорил очень быстро, как будто надеялся таким образом избежать возможных возражений. Франц нервно теребил хлебный мякиш. Эдит, не замечая, что делает, сплетала и расплетала пальцы. Наконец, когда Сенталло выложил все до конца, Вертретер, не повышая тона, спросил:
– И когда же вы приняли такое решение?
– Сегодня.
– И почему?
– Я вам уже все объяснил.
– И других причин нет?
– Нет… во всяком случае, можно сказать, что, если и есть другие, то они слишком ничтожны и просто не заслуживают внимания.
– Даже такая, как страх?
– Страх?
– Да. Или серьезные опасения, что вас арестуют по обвинению в убийстве.
Сенталло побледнел, а Эдит испуганно застонала.
– Я… я не понимаю.
– Людовик, вы мне очень симпатичны… Да и Эдит, я думаю, хорошо к вам относится. Вам отлично известно все, что я пытался для вас сделать… Вы не имеете права обращать все наши усилия в ничто. Я уже объяснил, что хочу непременно добраться до воров и получить вместе с вами вознаграждение от Линденманнов, но теперь эти воры стали еще и убийцами, и нельзя же отпустить их безнаказанно! Ваш отъезд их просто спасет от правосудия! Подумайте об этом!
– Мне непременно нужно уехать, инспектор.
– Почему?
– Я бы предпочел не отвечать.
Полицейский, нахмурив брови, долго вглядывался в лицо Сенталло. Неожиданно его физиономия просветлела.
– Скажите-ка, Людовик, а ваша торопливость, часом, не связана с разговором, который у нас тут недавно произошел насчет моей сестры?
Сенталло покраснел до ушей.
– Вы говорили обо мне? – удивленно спросила Эдит. – Л я-то какое отношение имею ко всем вашим историям?
Франц подмигнул ей и, снова расслабившись, с улыбкой указал на Людовика.
– Спроси у него!
Молодая женщина, все более изумляясь, посмотрела на Сенталло.
– Ну?
Но бедняга лишь пролепетал нечто невразумительное и поднялся со стула:
– Простите… я… неважно себя чувствую… мне очень не по себе…
Эдит тут же сказала, что приготовит ему липового чая, а инспектор так и корчился от смеха. В конце концов его сестра не выдержала.
– Право же, не понимаю, что ты тут находишь смешного!
– Ох, умора… Садитесь, Сенталло!
Людовик покорно опустился на стул, зато Эдит окончательно рассердилась.
– Да оставь ты его в покое, наконец! Если человек болен…
– Знаю я его болезнь! Сенталло просто-напросто в тебя влюбился! И ты еще предлагаешь полечить парня липовым чаем? Согласись, что ничего забавнее не придумаешь!
Но Эдит не стала смеяться.
– Это правда, Людовик?
– Я… я думаю… да…
– А Мина? Значит, вам хватило всего нескольких часов, чтобы ее забыть?
– Но я ведь любил Дженни…
Разговор принимал весьма деликатный оборот, и Вертретер прекрасно почувствовал, насколько его присутствие тут ни к чему.
– Ладно, объясняйтесь, когда я уйду, – буркнул он. – А пока, Сенталло, позвольте повторить вам то, что сказал вчера комиссар Лютхольд: вам чертовски везет!
– Из-за вашей сестры?
– Нет, о моей сестре мы еще поговорим, но несколько позже. А везунчик вы потому, что Вилли Оттингера убили точно так же, как и Мину Меттлер, а это доказывает, что оба преступления совершил один человек. Большое счастье, что я тогда провожал вас в Инзелипарк и могу присягнуть, что вы не убивали Мину. Это снимает и вопрос об Оттингере тоже. А иначе…
– Что – иначе?
Франц сунул руку в карман и, вытащив билетик, который отдал ему утром Сенталло, бросил его на стол.
– А иначе я бы попросил вас объяснить мне, каким образом вы попали на вечерний сеанс, имея билет на утренний!
Сообразив, что все равно уже не отвертится, Людовик рассказал все, что с ним приключилось: как он нашел Вилли Оттингера в «Золотистом Агнце» и о дальнейшем ходе событий, кончая бегством и находкой на тротуаре билетика в кино. Двое других молча слушали. Закончив, Сенталло робко спросил:
– Вы мне верите?
Первой отозвалась Эдит:
– Объяснения моего брата ясно доказывают, что вы не лжете, Людовик…
– Спасибо… А что вы скажете, инспектор?
Вертретер пожал плечами.
– Я верю вам именно потому, что все это совершенно невероятно, а теперь я достаточно хорошо вас знаю, и не только вас, но и ваше редкостное умение попадать в безвыходные ситуации. В последний раз предупреждаю вас, Сенталло: один вы не в состоянии бороться с теми, кто решил вас погубить. Скрыв от меня информацию об Оттингере, вы поступили, как последний дурень. Я не стану говорить об этом комиссару Лютхольду, поскольку его убедить в вашей невиновности было бы гораздо труднее, чем меня или Эдит. Но прошу вас дать мне слово в дальнейшем воздержаться от самовольничанья. Обещайте, что не станете больше выходить на тропу войны в одиночку!
– Даю вам слово.
– Ладно. Вот как я себе представляю все это дело. Вы встретили мнимую Дженни. Допустим, она сказала вам правду. Вечером, прежде чем пойти на свидание, она объявила Вилли, что виделась с вами и собирается к вам уйти. Возможно, девушка добавила также, что, если ей попробуют помешать, она все расскажет полиции. Перепуганный Оттингер помчался предупредить того, кто задумал всю операцию, и тот велел ему убить Мину. Оттингер ответил отказом, и патрон, не ставя Вилли в известность, сам расправился с девушкой. Но теперь он не слишком доверял Оттингеру и стал следить за его реакцией, не зная, как тот воспримет смерть своей подружки. Уже одно то, что Вилли отказался убить Мину, делало его опасным в глазах сообщника. Оттингер, вообразив, что Мина ушла с вами, начал страдать. Отсюда – его дурное настроение и рассеянность, которые вы заметили в «Золотистом Агнце». Но не только вы за ним следили! Тот, другой, тоже держался неподалеку и, увидев, что вы отправились вдогонку за Вилли, тоже пошел следом. Так, друг за другом, вы и пришли к дому в тупичке возле Брахматтштрассе. Как только вы присоединились к Оттингеру и вместе с ним вошли в дом, убийца испугался, как бы Вилли не выложил вам всю историю. С этой минуты он приговорил к смерти вас обоих. Так или эдак, он подслушал разговор, и, сообразив, что вы избили Оттингера до потери сознания, придумал восхитительно простой план. Он выманил вас на улицу и стукнул по голове, потом спокойно зашел в дом, придушил Вилли и бросился звонить в полицию. К несчастью для себя, убийца не учел вашей поразительной выносливости и никак не предполагал, что вы так быстро очухаетесь. В то же время ему наверняка пришлось довольно долго искать какое-нибудь еще открытое кафе, откуда можно позвонить, не привлекая внимания. Благодаря этому хитроумный план, одним махом избавлявший вашего противника и от Оттингера, и от вас, провалился. Вот поэтому-то я и повторяю еще раз: вам чертовски везет!
– Не так, чтоб слишком… Ведь теперь, когда Мина и Оттингер мертвы, у нас не осталось ни единой зацепки… След опять оборвался.
– Но мы теперь точно знаем и об убийце, и о механизме заговора, а это, поверьте мне, немало. Нам больше не надо двигаться вслепую. Убедившись, что преступление, за которое вас осудили, совершено другим, мы заново переворошим все дело.
– То есть?
– Все началось с письма, которое женщина якобы передала официанту для вас, письма, написанного не ею, а Ферди Херлеманном. Так вот, неплохо бы выяснить, был ли Херлеманн первым звеном в цепочке или шутку, напротив, использовали без его ведома.
– Как же это узнать?
– Пойдите и спросите у самого Херлеманна, черт возьми!
Инспектор поручил Сенталло поскорее встретиться с Херлеманном. Казалось и в самом деле естественным, что Людовик, выйдя из тюрьмы, хочет навестить прежних коллег и попытаться с их помощью снова найти работу. Полиция без труда выяснила, что Ферди Херлеманн работает в небольшой меняльной конторе на Шванен Платц, а живет в дальнем квартале Стегхоф, точнее, в доме 226 по Вольташтрассе. Людовик решил сходить к нему ближе к вечеру. Дверь открыла девочка лет двенадцати.
– Прошу прощения, господин Херлеманн…
– Это мой папа.
– Он дома?
– Да.
– А можно с ним поговорить?
– Не знаю, надо спросить у мамы.
Сенталло не понял, почему фрау Херлеманн должна решать, принимать ли ее мужу гостей. Это совсем не вязалось с тем, что Ферди рассказывал о жене – такой внимательной и преданной, что дальше некуда. Девчушка исчезла, оставив гостя в жалкой прихожей с потертым ковром и крупными пятнами сырости на обоях. Через некоторое время появилась фрау Херлеманн – растрепанная толстуха в платье с закатанными до локтя рукавами (так что виднелись мускулистые руки) и в переднике весьма сомнительной чистоты. На грубо вылепленном лице хозяйки дома Сенталло не заметил ни тени приветливой улыбки.
– Это вы хотите видеть моего мужа? – спросила она, даже не поздоровавшись.
– Если можно.
– А зачем он вам?
– Это сугубо личное дело и…
– Здесь распоряжаюсь я, и если не скажете, чего вам надо, разворачивайтесь и топайте обратно!
Озадаченный тоном неряхи Людовик решил было, что ему вряд ли удастся повидать Ферди, но сдержал раздражение и не ответил в том же духе.
– Я раньше работал вместе с вашим мужем в банке Линденманн.
– Ну и что?
– Меня два года не было в Люцерне, и я бы хотел навестить Ферди.
– Не до болтовни ему сейчас – слишком занят стиркой.
– Стиркой? – тупо повторил ошарашенный Сенталло.
– Вас это удивляет? Меж тем, если ты не в состоянии прокормить жену и детей, должен хотя бы помогать по хозяйству. Это только справедливо.
– Разве у него нет работы?
– С нищенским заработком – да! Этот господин, видите ли, допрыгался, и его выгнали от Линденманнов! Эх, будь я помоложе, развернулась бы да ушла. Но куда денешься с тремя детишками, а?
Сенталло счел наиболее разумным посочувствовать положению хозяйки дома и даже бессовестно прилгнуть:
– Я ничего не знал… И думал, что у Ферди отличная работа… Может, я сумею подыскать ему более выгодное место?
Фрау Херлеманн окинула Людовика подозрительным взглядом.
– В таком случае, ладно… Ферди вообще-то неплохой малый, но… просто нуждается в твердой руке. Найдите ему приличную работу и – клянусь! – Ферди будет сидеть тихо, как мышь, иначе ему придется иметь дело со мной! Пошли!
Гостя проводили в маленькую комнатку, где, судя по валявшимся на полу игрушкам, вероятно, спал кто-то из малышей. Людовик обратил внимание, что постель еще не приготовлена, хотя уже больше восьми часов вечера. Выходит, фрау Херлеманн даже с помощью мужа не в состоянии наладить хозяйство.
При виде Людовика Ферди остолбенел.
– Сенталло!
– Добрый вечер, Херлеманн!
– Но… я думал… что вы…
– … в тюрьме? Да, я провел там два года. А теперь меня выпустили.
– Что ж, старина, я очень рад!
Сенталло, решив отыграться за прошлое, иронически заметил:
– Ваша жена сказала мне, что вы заняты стиркой.
Ферди тяжело вздохнул.
– Смейтесь сколько влезет – теперь ваш черед. Да, согласен, я полное ничтожество. Все, что я болтал, – чистый треп. Я так мечтал о тихой, кроткой жене, что в конце концов почти уверовал в свои россказни. Вы видели фрау Херлеманн, а? Ну тогда должны понять, почему мне так хотелось другой жизни! И если я был жесток с беззащитными ребятами вроде вас, то лишь потому, что дома сам хлебал полной мерой… Надо ж хоть на ком-то отыграться… Вы уж простите меня, Сенталло, что я по-свински себя вел…
– За что вы просите прощения?
– За то, что так долго над вами измывался.
– А как насчет того, что вы отправили меня в тюрьму?
– Уж тут, Сенталло, клянусь, я ни при чем! Я так никогда и не понял, что же произошло на самом деле. Я вас достаточно хорошо знал и был на все сто уверен, что вы не способны украсть, но эта история с Дженни, которую вы рассказывали на суде, меня совершенно вышибла из колеи. Я же сам придумал эту девицу и весь сценарий!… Честно говоря, до сих пор не понимаю, зачем вам понадобилось врать.
– Я не врал, Херлеманн, а действительно встречался с Дженни, причем не раз и не два.
– Но, послушайте, это невозможно!
– Даю вам слово, что это правда.
– Головоломка какая-то. И во время процесса, и потом я часто думал о вашем поведении. Но упрямство, с которым вы продолжали утверждать, будто Дженни существует на самом деле, меня всегда ужасно смущало и, простите, в конце концов даже наталкивало на мысль, что, возможно, вы и впрямь виновны. Давайте попробуем мыслить логически. Если бы каким-то чудом девушка вдруг материализовалась, то где она была, когда вас судили и выносили приговор?
– Дженни отправили подальше от Люцерна, чтобы она не смогла выступить на суде.
– Кто отправил?
– Вот это я и пытаюсь выяснить.
– Ну и ну! Ну и ну!… Заметьте, я всегда чувствовал, что тут какая-то темная история и не все до конца прояснилось… Но, послушайте, Сенталло, если вы это знаете, значит, снова видели Дженни?
– Да.
– Браво! Теперь вы отведете ее к судье, и девушка обо всем честно расскажет. Так что ваш приговор отменят, старина!
– Нет.
– Нет? Но почему же?
– Потому что Дженни умерла.
– Умерла?
– Да, ее убили…
– Ох, черт!
– Так что не будем больше говорить о Дженни – она уже заплатила, и очень дорого, за соучастие в этом деле, хотя и действовала почти бессознательно… Бедная девочка… А вот что меня по-настоящему интересует – это каким образом она появилась на свет…
– Что???
– Да, кому пришло в голову облечь плотью и кровью созданный вами персонаж. Поэтому-то я и пришел сюда.
– Но я-то чем могу вам помочь, мой бедный Сенталло?
– Виновный – один из тех, кто знал о вашей шутке. Стало быть, кто-то из ваших друзей. Сами о том не подозревая, вы натолкнули его на мысль о великолепной махинации. А на меня тем легче было свалить вину, что в свое оправдание я мог сослаться лишь на несуществующую девушку. Этот тип, видимо, рассчитывал на искренность ваших показаний. Он отлично знал, что вы расскажете судье, каким образом придумали Дженни, и я, естественно, сразу же окажусь в его глазах лжецом. Отличная работа! Если бы один полицейский, поумнее прочих, не вздумал еще раз сунуть нос в мое досье, я бы и сегодня гнил за решеткой. Но условное освобождение меня не устраивает, я хочу снова стать таким же человеком, как прочие.
– Я бы очень хотел вам помочь, но, честно говоря, даже не представляю, каким образом…
– Попробуйте вспомнить. Мысль изобрести Дженни вам, случайно, никто не подсказал?
– Нет… И, заметьте, я бы предпочел вариант с подсказкой – это облегчило бы мою совесть.
– Да ладно, речь не о том. Подумайте, может, кого-то ваш план особенно заинтересовал?
– Да вроде бы нет. Вес, кому я рассказывал о шутке, находили ее очень забавной. Простите, если я вас обидел, но вы же сами хотели услышать правду, верно?
Они еще довольно долго обсуждали этот вопрос, но так и не выяснили, кто из служащих банка мог додуматься пустить в оборот шутку Херлеманна.
Вертретера не особенно разочаровало то, что Людовик прогулялся к Ферди Херлеманну напрасно.
– Теперь мы точно знаем две вещи: во-первых, что Херлеманн не причастен к расставленной для вас ловушке, разве что ненароком подал мысль заговорщикам. И во-вторых: виновные, несомненно, принадлежат к числу персонала банка Линденманн. Впрочем, это вполне объясняет точность исполнения всего маневра.
– Это нам мало что даст. В банке больше двух сотен служащих.
– Знаю, но раз нам все равно, с чего и с кого начинать, почему бы не приглядеться повнимательнее к тем, кто так или иначе имел отношение к делу?
– Кого вы имеете в виду?
Франц открыл блокнот.
– Ну, например, Рудольфа Шауба, охранника, который так вовремя заболел, что его пришлось заменять. Или Альдо Эрлангера, шофера, утверждавшего в суде, будто это вы на него напали…
– Оба – очень славные ребята, и в тех редких случаях, когда нам приходилось сталкиваться, относились ко мне на редкость дружелюбно.
– Возможно, но я не люблю совпадений, и, будь я председательствующим на этом суде, непременно поинтересовался бы, почему Шауб, за десять лет ни разу не заболевший, свалился именно в тот день, и почему Эрлангер, не будучи вам ни сватом, ни братом, согласился ради вас нарушить установленный маршрут и сделать опасный объезд, рискуя потерять работу. Ведь он не мог не догадываться, что об опоздании доложат и придется давать отчет?
– Эрлангера тронуло мое отчаяние… он же видел, как я боюсь за Дженни…
– Когда везешь такую сумму, не до чужих печалей.
– Да неужели же этот мир прогнил куда больше, чем мне казалось?
– Проработай вы с мое в полиции, вряд ли бы у вас еще остались иллюзии на сей счет… И что бы вы ни думали, Сенталло, по-моему, мы приближаемся к цели, и, возможно, вознаграждение Линденманнов еще попадет к нам в карман! Таким образом, я сделаю доброе дело и не без выгоды для себя. Чего ж больше желать?
– Плевать мне на деньги! Я хочу только добиться отмены приговора и полной реабилитации!
– Ничего не поделаешь, одно невозможно без другого. А кроме того, подумайте, Людовик, вы смогли бы предложить Эдит не только руку и сердце, но и сделать вполне приличный вклад в семейный бюджет, а тогда мы могли бы хорошенько обсудить вопрос, не сумеет ли папа вроде вас воспитать Курта настоящим мужчиной…
Шауб… Эрлангер… Нет, Сенталло никак не мог смириться с подобным предположением! Мир не так отвратителен, как думает Вертретер! Людовик снова бродил по Люцерну, стараясь избавиться от этих мыслей и от призрака Дженни. Он не хотел думать ни о чем. Довольно хитростей, лжи, смертей и угроз!
Сенталло спустился к озеру и, облокотившись о парапет, посмотрел в воду. Здесь все так чисто, прозрачно… Внушительные массивы Риги и Пилата настраивали на торжественный лад. Над озером поднимался легкий туман, застилая горизонт прозрачной дымкой. Контуры берега расплывались в лиловатой дали. Вес здесь говорило о радости жить на свете, а все мерзости повседневного существования среди людей уходили далеко, бесконечно далеко. Людовик сел на скамью лицом к озеру и, закурив сигарету, стал наблюдать, как сгущаются сумерки. В этот странный час, когда день уже кончился, а вечер еще не настал, Сенталло мечтал, будто до сих пор ему просто снился дурной сон. Расслабившись и разнежившись, он почти уверовал, что Дженни была лишь порождением его собственных фантазий. Потому-то он, в сущности, едва узнал Мину. А лицо Вилли Оттингера и вовсе почти изгладилось из памяти – кошмарное видение вернулось в породивший его мрак, лишь ненадолго мелькнув перед глазами. Сенталло чувствовал страшную усталость: игра, в которой сама смерть как будто превратилась в его преданную спутницу, невыносимо тяготила его.
Пока Людовик Сенталло таким образом изучал глубины своего подсознания, комиссар Готфрид Лютхольд слушал доклад инспектора Вертретера о ходе расследования. Когда Франц умолк, комиссар потребовал уточнений.
– Значит, по-вашему, смерть Оттингера – прямое следствие убийства Мины Меттлер?
– Я в этом убежден. Впрочем, в обоих случаях почерк один и тот же.
– Да… И вы по-прежнему уверены, что Сенталло не виновен?
– Он не мог убить Мину, поскольку я за ним следил, правда, издалека, но все же заметил бы, подойди кто-нибудь близко. Уверяю вас, Людовик стоял совершенно один, пока я к нему не присоединился.
– Ладно, но, по вашему же собственному признанию, вы пропустили парня вперед. Кто вам сказал, что он сразу не встретил уже ожидавшую его девушку?
– Да, конечно, господин комиссар, но посудите сами: Людовик думал, что я иду по пятам. Кто ж будет так чудовищно рисковать? Да только сумасшедший мог бы решиться на подобный поступок!
– А кто знает, нормальный ли он? Допуская реальность этой Дженни Йост, мы основываемся исключительно на утверждениях самого Сенталло.
– Я живу бок о бок с Людовиком уже много дней, господин комиссар, и могу вас уверить: он вовсе не сумасшедший. Если Сенталло когда-нибудь совершит преступление, то вполне сознательно.
– В случае чего, Вертретер, я вам напомню эти слова.
– Я не стану брать их обратно, господин комиссар.
– Ладно, допустим, ваш Сенталло не виновен в обоих преступлениях. Но чья же это тогда работа?
– Это я и пытаюсь выяснить…
– Каким образом?
– Все получилось так, как я предвидел. Неожиданное появление Сенталло в Люцерне всполошило настоящих виновников налета, за который он получил срок. Убить парня они не решаются, понимая, что его отпустили раньше времени не без вмешательства полиции. Кроме того, к несчастью для них, Сенталло встретил мнимую Дженни и та то ли от страха, то ли из-за угрызений совести, а может, и из любви переметнулась на его сторону. Однако и девушке тоже не посчастливилось. Очевидно, она решила рассказать о встрече своему любовнику Вилли Оттингеру, а тому пришлось предупредить обо всем шефа. Отсюда – убийство Мины, а потом и Оттингера, поскольку тот, вопреки тому, чего следовало бы ожидать от подобного типа, любил свою подружку и не пожелал просто так смириться с ее гибелью.
– И что теперь?
– Я продолжаю теребить Сенталло и использовать его как подсадную утку. По-моему, решение нашей проблемы надо искать у бывших или нынешних работников банка Линденманн.
– Да, но если перебьют всех, к кому заглянет Сенталло?
– Значит, все они замешаны в этом деле, господин комиссар, и, таким образом, с одной стороны, мы сбережем деньги на судопроизводство, а с другой – каждая смерть будет приближать нас к разгадке.
– Если я вас правильно понял, последний оставшийся в живых тем самым выдаст себя как организатора ограбления?
– Да, примерно так.
– Не очень-то я уверен, что это законно…
– С подобными бандитами наша единственная забота – не нарушать закон слишком откровенно, а в остальном…
– Вы меня немного пугаете, Вертретер!
– Почему, господин комиссар? Сколько лет я тут работаю, и всякий раз негодяи, с которыми мы обязаны бороться, по сути дела, оставляют нас с носом. Им предоставлены все права, они могут наносить любые удары, короче, полная вседозволенность. А мы практически бессильны. В крайнем случае нам предоставляется лишь одна привилегия – быть убитыми. И уж коли нам хоть раз удалось найти верный подход…
– Но Сенталло? Вы ведь уверены в его полной невиновности, не так ли?
– Да, господин комиссар.
– А вы думали, что, навязывая парню подобную игру, вы заставляете его постоянно рисковать собственной шкурой?
– А господина судью Арнольда Оскара хоть сколько-нибудь заботило, что он приговаривает невиновного к семи годам тюрьмы с одобрения присяжных и к полному удовольствию господина прокурора? Сенталло знает, чем рискует, и идет на это сознательно: для него лучше смерть, чем полная невозможность восстановить свое доброе имя.
– Ладно… в таком случае мне почти нечего возразить. Действуйте, как считаете нужным, и да будет угодно Небу, чтобы это приключение поскорее окончилось!
Выйдя из своего магазина, Эдит не без удивления обнаружила у входа Людовика.
– Это случайность или что-то другое? – откровенно спросила молодая женщина.
– Нет, я хотел вас видеть.
– Но мы бы все равно увиделись дома, Людовик…
– Я хотел побыть с вами вдвоем, Эдит…
– Зачем?
– Просто мне хорошо с вами, Эдит.
Они молча пошли рядом. Сенталло считал, что раз они вместе, этого вполне достаточно. Через некоторое время Эдит небрежно, словно разговаривая сама с собой, пробормотала:
– Интересно, куда это все нас заведет…
– Я еще не думал об этом.
– А надо бы…
– Без вашей помощи я не сумею разобраться в себе, Эдит.
– Сложная ситуация… У меня был Антон, у вас – Дженни… Сумеем ли мы когда-нибудь совершенно избавиться от воспоминаний?
– Мне кажется, если бы мы захотели…
– Очень сложно… – повторила Эдит. – Из-за Антона вы не посмеете пригласить меня посидеть на скамейке в Веттштейнпарке, а предложи вы мне это – я бы не согласилась из-за Дженни… И потом, существуют слова, которые мы уже не сможем произнести, не устыдившись про себя хоть самую малость, Людовик. Вы отдаете себе в этом отчет?
– Значит, раз нас обманули, мы больше не имеем права на счастье?
– Нет, конечно. Но вот ошибиться еще раз нам и в самом деле никак нельзя. А кроме того, есть еще Курт.
– Я уверен, что полюблю его как родного сына!
Эдит посмотрела на него с улыбкой.
– Я вам верю, но надо ведь еще, чтобы и он вас признал и согласился.
– Ну что ж, в свое время я поеду просить у малыша руки его матери!
Оба рассмеялись, и общее веселье сблизило их еще больше. Людовик и Эдит медленно шли теперь по Ауф Музегг-штрассе. В нескольких шагах от дома Эдит остановилась.
– Начинать жизнь сначала – это очень серьезно, Людовик…
– Я знаю.
– И надо очень верить друг другу.
– Я верю вам, Эдит.
– Но вы так же доверяли и Дженни…
– Это совсем другое… Дженни была такой хрупкой, мне хотелось защитить ее от всего на свете… А с вами мне почему-то кажется, что я сам защищен.
– Вам придется никогда не напоминать мне об Антоне.
– Он последовал за Дженни. И эти две тени не должны омрачать нашу жизнь.
Молодая женщина взяла Сенталло за руку.
– Я тоже доверяю вам, Людовик, но прежде всего вы обязаны очиститься от висящих на вас подозрений. Я хочу, чтобы мы поженились открыто, на глазах у всех, ничего не стыдясь. А потому, если вы не против, отложим этот разговор до тех пор, пока вы не станете совершенно свободным человеком… И все-таки, должна признаться, я очень рада, что вы мне открылись.
– И я могу надеяться…
– Разве вы не сказали, что верите мне?
