ГЛАВА XII

Эдит и Франц ехали в Этцернелен. После стольких волнений обоим хотелось провести это солнечное воскресенье в деревне, в полном покое. Вернувшись домой с Фриденштрассе, Франц рассказал сестре о смерти Шмиттера и о бегстве Людовика. Эдит страшно испугалась, и полицейскому лишь с большим трудом удалось ее успокоить. Решив не уезжать из Люцерна, пока полиция не выяснит что-нибудь новое о Сенталло, молодая женщина стала разбирать сумку. Кроме того, ей не хотелось оставлять брата одного. Однако примерно в десять утра позвонил комиссар Лютхольд и попросил Франца не принимать близко к сердцу вчерашние слова, просто он был в отвратительном настроении. Тем не менее комиссар предпочитал избавить Вертретера от необходимости участвовать в охоте на человека и посоветовал, забыв о Сенталло, подышать свежим воздухом. Прежде чем повесить трубку, он сообщил, что его подчиненные пока не узнали о Людовике ничего нового, но его арест – лишь вопрос нескольких часов, поскольку за всеми дорогами и вокзалами установлено наблюдение. После этого разговора брат с сестрой и решили наведаться в Этцернелен.

По давно заведенному обычаю, подъезжая к дому, Франц трижды нажал на клаксон. Услышав этот сигнал, старуха-мать тут же появлялась на крыльце. Однако на сей раз дверь так и осталась закрытой, и полицейский встревожился. Вдруг мать так разболелась, что не в состоянии встать? Но Эдит заметила, что в таком случае она непременно бы позвонила – ведь Франц специально поставил в доме телефон. Оставив машину у крыльца, они толкнули дверь, которая, к их удивлению, оказалась только притворена.

– Мама! – позвал Франц, как только они вошли в большую комнату.

Эхо прокатилось по как будто бы пустому дому. Эдит решила, что мать куда-то вышла, а инспектор уже хотел подняться на второй этаж, как вдруг увидел Сенталло. От удивления он отступил, толкнув шедшую по пятам Эдит.

– Людовик!

– Не волнуйтесь за мать, Франц, она заперта у себя в комнате и чувствует себя превосходно.

– Заперта?

– Да, заперта… Здравствуйте, Эдит.

– Добрый день, Людовик. Как вам удалось сюда добраться?

– Пешком, Эдит… я шел всю ночь, убегая от гнавшихся за мной полицейских…

Наступила тяжкая, невыносимая тишина. Каждый с тревогой ожидал, что скажут другие.

– Но мне так и не удалось повидать Курта, – мягко продолжал Людовик. – Потому что его никогда не существовало…

– Я… вам объясню…

– Не надо ничего объяснять, Эдит, поскольку вместо Курта я обнаружил в комнате вашего брата чемодан с тремястами шестьюдесятью восемью тысячами франков, украденных из банка Линдерманн.

Полицейский выхватил револьвер.

– Решительно, вы неизлечимый дурень, Сенталло! Значит, вам понадобилось лезть сюда вынюхивать? Да неужто вы не понимаете, чертов кретин, что полиция получила приказ сразу открывать огонь и, прикончив вас, я лишь выполню распоряжения комиссара Лютхольда?

– И что вы от этого выиграете?

– Ваше молчание!

– У меня в любом случае нет никаких доказательств против вас.

– А деньги?

– Деньги я сжег.

– Что?

– Да, я подумал, что это самый лучший способ отомстить вам обоим, и спалил деньги, ради которых вы совершили столько преступлений… так что всех этих людей вы убили напрасно!

– Сволочь!

В воздухе мелькнул кулак Сенталло, и полицейский, получив сокрушительный удар в челюсть, рухнул на пол. Эдит взвизгнула и, схватив со стола нож, бросилась на Людовика. Но тот вывернул ей руку и заставил выпустить оружие.

– Кинжал, а, Эдит? Я нарочно положил его на стол. Хотел посмотреть, возьмете вы его или нет… Эксперимент удался. Вы отлично управляетесь с ножом, Эдит… и меня чуть не постигла судьба бедняги Эрлангера… Ведь это вы изображали старушку-маму, явившуюся навестить своего маленького Альдо?

Но Эдит уже взяла себя в руки.

– Это еще надо доказать! – фыркнула она.

Сенталло долгим взглядом посмотрел на молодую женщину.

– А вы мне так нравились, Эдит…

– О, оставьте меня в покое!

– Да, вы мне очень нравились, Эдит, и я успел полюбить маленького Курта… Пожалуй, я бы вам все простил: и убийства, и кражу… но не маленького Курта, которому купил зайца-барабанщика… Помните, Эдит?

– Довольно!

– И это не я, а маленький Курт отправит вас в тюрьму до конца жизни.

– Скажете тоже! Я понятия не имела о преступлениях брата… А Эрлангер? Кто докажет, что его убила я?

– Но вы, по сути дела, сами признались.

– Кто поверит вашим словам?

– Зато моим поверят, фрейлейн Вертретер!

Эдит быстро обернулась и увидела Лютхольда. С револьвером в руке комиссар вышел на лестницу, ведущую в верхние комнаты. Одним прыжком Эдит оказалась у двери, но сразу угодила в объятия инспектора, который ловко защелкнул на ее запястьях наручники и снова привел в комнату, несмотря на все угрозы и проклятия.

– Отлично, Панелла, а теперь займитесь Вертретером.

Полицейский вытащил из кармана еще пару наручников и надел на Франца. Тот все еще не пришел в сознание. Панелла поднял его, усадил на стул и начал лупить по щекам, надеясь таким образом привести в чувство. Лютхольд молча наблюдал.

– Из вас вышел бы отличный боксер, Сенталло, – наконец сказал он, – похоже, у вас незаурядная сила удара! Как хорошо, что вам пришло в голову позвонить мне сегодня утром и позвать в Этцернелен, хотя, по правде говоря, когда вы представились, меня чуть удар не хватил. Слава Богу, достало ума приехать и выслушать вас, а потом позвонить Францу. Он, разумеется, не подозревал, что я звоню отсюда. Но, по правде говоря, я бы не примчался на ваш вызов, если бы меня кое-что не смущало. Ваша виновность не вызывала у меня сомнений, но было ясно, что, если вы и вправду ни при чем, преступника надо искать в вашем ближайшем окружении… Тем не менее мысль о Вертретере мне бы и в голову не пришла – я знал его слишком давно, и работал он безупречно… Гнусная штука – жизнь, а, Сенталло?

– Гнуснее некуда, господин комиссар…

Энергичное лечение инспектора Панеллы наконец подействовало, но взгляд Вертретера оставался тусклым и бессмысленным. Лишь увидев комиссара Лютхольда, Франц стряхнул оцепенение и попытался встать.

– А, господин комиссар…

И в ту же секунду Вертретер сообразил, что руки его скованы наручниками. Франц долго смотрел на них в полном недоумении, потом поднял глаза на Лютхольда.

– Да-да, Вертретер, вы проиграли партию… Я арестую вас за ограбление банка Линденманн, убийство Мины Меттлер, Вилли Оттингера, Рудольфа Шауба и Энрико Шмиттера… Что до вас, фрейлейн Вертретер, то вы арестованы за убийство Альдо Эрлангера и за соучастие в убийствах и ограблении… Ах да, чуть не забыл… Вам, Вертретер, придется отвечать еще и за лжесвидетельство, и за злоупотребление служебным положением. Ну, вы готовы дать показания?

– Вы совершаете ошибку, господин комиссар! Ужасающую ошибку! У вас нет никаких доказательств! Все это – голословные обвинения!

– Да ну же, Вертретер, не уподобляйтесь тем, кого сами допрашивали за годы службы… Уж вы-то не можете не понимать, что, коль скоро я предъявляю вам четко сформулированное обвинение, доказательств – больше, чем надо… Когда вы цинично исповедовались Сенталло, я стоял на лестнице… Да и ваша сестра, впрочем, тоже наговорила лишнего… Наконец, краденые деньги никто не сжег, и чемодан по-прежнему лежит наверху, у вас в комнате…

– Нет!

– Воля ваша… Объясните ему, Сенталло…

– Я начал кое-что понимать, когда обнаружил, что маленького Курта не существует в природе77. Для чего Эдит ломала комедию? Пришлось искать объяснение… И чемодан с деньгами открыл мне глаза. Я понял, что Вертретер стакнулся со Шмиттером… Вероятно, он же и нанял Оттингера, которого, надо думать, встретил в свое время, охотясь на мелких жуликов Люцерна. Оттингер договорился с Шаубом, а Шмиттер рискнул подкупить Эрлангера… Все получилось, как они предполагали… А мысль использовать историю, сочиненную Ферди Херлеманном, пришла в голову Шмиттеру – он сам мне в этом признался. Мина согласилась сыграть роль Дженни, но она – по крайней мере мне хочется так думать – не догадывалась о замыслах Оттингера. А потом, когда я уже сидел в тюрьме, Шмиттер и Вертретер сообразили, что, если остальные сообщники исчезнут, можно получить кусок пожирнее. Вот они и решили добиться моего временного освобождения… при вашем невольном сообщничестве, господин комиссар…

– Да, здорово они меня провели, но я ни о чем не жалею, раз благодаря этому невиновный будет оправдан.

– Со стороны Вертретера было чертовски ловко не разыгрывать передо мной благородного рыцаря… Он ведь сразу же заговорил о премии братьев Линденманн. Как я мог не поверить человеку, который сам признался, что помогает мне ради собственной выгоды? Однако во время суда он хорошо изучил мой характер, и, продиктовав Эдит ее роль, нашел замечательный способ отвести мне глаза и в нужный момент толкнуть на действия, которые сам я не решился бы предпринять. Разве я мог не попасться на удочку? Шмиттер и Вертретер хотели избавиться от сообщников, устроив все так, чтобы в случае осложнений за все пришлось расплачиваться мне. И план чуть не удался… Это Вертретер послал меня туда, где я мог встретить Мину, но он никак не предвидел, что девушка станет на мою сторону, а потому убил ее в Инзелипарке, когда Мина спешила на свидание со мной. Тут он больше всего рисковал. Вертретер же задушил Оттингера, предварительно стукнув меня по голове, а потом нарочно дал время бежать. И к Шаубу послал меня опять-таки он, но сам поехал раньше. Вертретер постоянно держался поблизости, чтобы сразу прикончить меня, если кто-то из прежних сообщников сболтнет лишнее. Но бывший охранник мог бы мне рассказать разве что об Эрлангере. Я думаю, господин комиссар, после того, как мы побывали у Альдо, Вертретер сделал вид, будто звонит вам, а сам связался с сестрой. Вам же он позвонил лишь после того, как Эдит сообщила, что покончила с Эрлангером. То, что вас привезли на место преступления, господин комиссар, несколько не укладывалось в мою схему – ведь после смерти Альдо двое главных организаторов остались вдвоем, а им надо было окончательно скомпрометировать меня, выставив в ваших глазах убийцей. Потому-то они и решили устроить мне встречу со Шмиттером. Предполагалось, что тот убьет меня, сославшись на законную самооборону. То, что я заметил, какой номер телефона набирает Эрлангер, лишь ускорило ход событий. Иначе они нашли бы другой выход. Но чего Шмиттер никак не предвидел – это что его компаньон хочет прибрать к рукам все деньги и ловушка на Фриденштрассе предназначалась не только для меня. Кроме того, Шмиттера мучили угрызения совести, и он предпочитал не убивать меня, а упечь в тюрьму. Вероятно, по-своему он меня все-таки любил… Потом я вспомнил, как удивился Шмиттер, когда я обвинил его в убийстве сообщников, и как он вытаращил глаза, услышав от меня, что Эрлангера зарезала его жена. Тогда я счел это издевательством, но Шмиттер не лицемерил. Вертретер вошел в кабинет, когда я лежал на полу без сознания, расправился с компаньоном и пошел звать вас, господин комиссар…

– Да, он якобы хотел проверить, как идут дела…

– Представляю его бешенство, когда я вылетел из кабинета, оттолкнув вас обоих! Вертретер выстрелил в меня, но промахнулся. Меж тем, прикончи он меня у вас на глазах – и это блестяще завершило бы всю операцию. И у вас никогда не возникло бы даже тени сомнения!

– А я-то, напротив, думал, что Вертретер нарочно промазал…

– Однако недостаток меткости обернулся для него потерей свободы и состояния…

В то же воскресенье, вечером, подписав показания, Сенталло собирался уходить из управления на Обергрундштрассе. Комиссар Лютхольд решил его проводить.

– Господин Сенталло, благодаря вам прояснилась весьма неблаговидная история. Кроме того, вы помогли найти деньги и, следовательно, получите премию братьев Линденманн. Более того, я полагаю, эти господа сочтут своим долгом как-то компенсировать все причиненные вам страдания и исправить несправедливость, жертвой которой вы стали. Если понадобится, я сам за этим пригляжу. Вы можете начать жизнь сначала, Сенталло, и я желаю вам удачи, ибо вы ее заслужили.

Четыре часа спустя после этого разговора Людовик, сидя на лавочке на набережной Швейцерхоф, созерцал воды озера. Казалось, у его ног дремлет могучий зверь, и его дыхание тихонько шевелит листву. Значит, на деньги Линденманнов Сенталло сможет все начать сначала? Но разве это возможно, если таскаешь за спиной призраки Дженни, Эдит и маленького Курта? Мир слишком отвратителен, слишком зол, чтобы хотелось начинать все заново. Деньги не интересуют наивных и искренних, тех, кто способен поверить в существование Дженни, в нежность такой женщины, как Эдит, в то, что чужой малыш станет его сыном…

И этот дурень Людовик, сунув руки в карманы, повернулся спиной к Люцерну, где его ждало богатство, и пошел навстречу новой заре.