ГЛАВА III
То, что другим казалось тяжкой повинностью, лишь забавляло Барнабе. Он считал это новое задание своего рода тренировкой и заранее хихикал, думая о том, как испробует на старухах тактику, до сих пор приносившую ему столько побед над молодыми. Сумеют ли бабки устоять перед магией слов, власть которых над сердцами давно доказана? Барнабе не сомневался, что возраст не имеет значения. Надо только сменить тему. Например, говорить больше о прошлом, чем о будущем, и делать комплименты потоньше. И Пелиссан твердо решил показать приятелям-завистникам, на что он способен. Он притащит на блюдечке с голубой каемочкой ответ, которого все они ждут, дрожа от страха. И ни на секунду он не вспомнил о Мариусе Бенджене, погибшем такой странной смертью. Барнабе считал Мариуса славным, но туповатым малым и, не видя между собой и приятелем ровно ничего общего, полагал, что сам не может подвергнуться тем же опасностям (если, конечно, Бенджен и в самом деле пал жертвой излишнего любопытства). В окна лился солнечный свет, золотя не слишком пышную обстановку комнаты. Барнабе, завязывая перед зеркалом галстук, с восхищением разглядывал свое отражение. Потом он принялся насвистывать модную песенку. Парень чувствовал себя молодым и полным сил и к тому же верил в собственную неотразимость. Стало быть, весь мир принадлежит ему.
На пороге дома, выходившего фасадом на улицу Ласкари, Барнабе остановился и полной грудью вдохнул ароматный теплый воздух, а потом подмигнул проходившей мимо хорошенькой девушке. Та пожала плечами. Парень улыбнулся. Все они сначала воображают, будто возьмут над вами верх, а потом так привязываются, что не отцепишь. Пелиссан закурил сигарету и неторопливым шагом двинулся в сторону площади Гарибальди и старого города.
Старая Базилия вела внуков из детского сада. Она держала за руки Марию и Розу и не сводила глаз с Жозефа, скакавшего от витрины к витрине. Бабушка Пьетрапьяна считала старую Ниццу чем-то вроде своих владений и важно кланялась в ответ на приветствия людей, хорошо знавших о ее тяжких утратах. Весь квартал восхищался мужественной женщиной и глубоко сочувствовал ее горю. Мелкие торговцы угощали детей лакомствами и растроганно вздыхали:
– Какое несчастье! И что с ними, с бедняжками, станет…
Внезапно Базилия побледнела и инстинктивно прижала к себе детей. В нескольких шагах от нее, болтая с размалеванной девицей, стоял один из тех, кто убил ее родных, превратив жизнь в пустыню. Барнабе Пелиссан… Базилия знала имена, повадки и слабости каждого из убийц. Сейчас Барнабе флиртовал. Недаром у него репутация отчаянного бабника. Заметив, что Пелиссан смотрит на нее и детей, Базилия огромным усилием воли постаралась скрыть обуревавшее ее волнение и горячо взмолилась Небу, чтобы Барнабе попал в ее сети так же, как до этого Бенджен. Старуха нисколько не сомневалась, что Всевышний полностью одобряет объявленную ею вендетту. Ни жалости, ни угрызений совести она не испытывала. Базилия жила теперь ради одной-единственной цели: убить тех, кто убил ее близких.
Старуха поспешила отвести детей домой и ненадолго поручить их заботам Мишель Гаро, работавшей в швейном ателье на улице Шато. Мишель очень дружила с Анной и теперь, помогая бабушке Пьстрапьяна, часами шила у окна, а заодно приглядывала за малышами. В свои двадцать пять лет мадемуазель Гаро отличалась и красотой, и здравым смыслом, а поскольку больше у нее, в сущности, ничего не было, вовсе не хотела ни с кем делить нищету. А на романтические мечтания у нее просто не оставалось времени.
Базилия всегда чувствовала себя главой семьи. Разумеется, она всегда старалась создать впечатление, будто, в полном соответствии с древней корсиканской традицией, обладает всеми угодными Богу достоинствами покорной супруги. Но близкие знали, что, хоть Базилия никогда не противоречит мужу и внешне как будто покоряется его воле, на самом деле просто выжидает удобного момента, чтобы навязать Доминику свою точку зрения, причем муж в конечном счете проникался мыслью, будто это он ее убедил. Да, что ни говори, женщина с характером, вполне достойная восхищения и очень опасный противник.
Базилия наблюдала за Пелиссаном в окно. По всей видимости, бандит толком не знает, в какую дверь постучать. Меж тем он, несомненно, явился сюда не просто так. Очевидно, какой-то корсиканский святой, следивший за ходом операции с горних высей, направил стопы Барнабе к лавке колбасников Пастореччья. В семьдесят пять лет Коломба еще сохранила остатки былой красоты – не зря ведь полвека назад она слыла прекраснейшей девушкой Аяччо. Тогда Коломба предпочла всем другим ухажерам Паскаля и, несмотря на все тяготы жизни, никогда не жалела о своем выборе. Больше всего Коломбу занимали любовные истории и даже теперь, на восьмом десятке, она сопереживала любым рассказам о сердечных драмах. Увидев, что убийца вошел в лавку Пастореччья, старая Базилия торжествующе улыбнулась. Донжуан с городского дна не мог бы выбрать лучшую собеседницу, чем Коломба, до сих пор не утратившую девичьей восторженности. Базилия торопливо набросала записку и позвала Мишель.
– Детка, отнеси это письмо к Пастореччья и передай Коломбе. А потом подожди ответа. Надеюсь, тебя это не слишком затруднит?
– Конечно нет, мадам Базилия.
Увидев Коломбу, Пелиссан поразился нежности ее взгляда, придававшего морщинистому, поблекшему лицу неожиданный блеск молодости. И он сразу же перешел в наступление:
– Господи! Какие же у вас красивые глаза, мадам!
Коломба на мгновение опешила, но очень быстро вновь погрузилась в привычную атмосферу романтических грез и улыбнулась любезному молодому человеку.
– Когда-то, быть может, это и соответствовало истине. – жеманно просюсюкала она.
– Как бы я хотел познакомиться с вами в тс времена, когда вам было двадцать лет!
Мадам Пастореччья смущенно хихикнула.
– Не говорите так!
– Почему же?
– Потому что тогда вы тоже были бы стариком вроде меня!
– Я уверен, что женщина с таким взглядом не может состариться!
Барнабе говорил почти искренне.
– К несчастью, Небо с вами не согласно…
Появление Мишель прервало эту галантную болтовню. Барнабе окинул мадемуазель Гаро взглядом знатока и тут же решил, что эта красивая девушка, по-видимому застенчивая и скромная, могла бы только украсить его коллекцию доверчивых жертв. По выражению лица Мишель Коломба поняла, что та зашла в лавку не просто так.
– Тебе что-нибудь нужно, Мишель?
– Я принесла письмо.
– Письмо?
– Да. И должна дождаться ответа.
Мадемуазель Гаро протянула лавочнице письмо, та удивленно взяла его и извинилась перед Пелиссаном:
– Я должна сходить за очками…
Барнабе только и мечтал остаться наедине с девушкой, а потому поспешил успокоить мадам Пастореччья:
– Не тревожьтесь из-за меня, я никуда не спешу.
Коломба вышла из комнаты, думая, что теперь таких милых и любезных молодых людей почти не встретишь. А Пелиссан, едва старуха исчезла из виду, завязал разговор с Мишель.
– Знаете, мадемуазель, когда я сюда вошел, меня просто поразили глаза этой пожилой дамы…
Красавчик очень не понравился девушке, но из вежливости ей пришлось ответить:
– Коломба Пастореччья была известной красавицей.
– По-моему, вам тоже грех жаловаться на сей счет…
Мишель промолчала. Она терпеть не могла таких разговоров. А Барнабе продолжал настаивать:
– Я сказал вам, что думаю. Такую красотку не часто встретишь на улице!
– А я не имею обыкновения болтаться на улице!
– Еще бы! Вам бы проходу не дали!… Меня зовут Барнабе Пелиссан. А вас?
– Мишель.
– Мишель… а дальше?
– Какое это имеет значение?
– Верно… Мишель и Барнабе… Барнабе и Мишель… хорошо звучит, не правда ли?
– Нет.
Парень хмыкнул. Крошка не сдается сразу – тем лучше. А Коломба тем временем читала записку Базилии.
«Коломба, парень, что сейчас у тебя, – один из убийц. Веди себя похитрее. Он попытается узнать, была ли я в хижине в день бойни. Скажи, что нет и что я будто бы сидела дома с больными детьми. Непременно выясни, где он живет, и пусть подольше посидит с Мишель. Потом все объясню. Целую тебя.
Базилия».
Супруга Паскаля Пастореччья не отличалась особой проницательностью, но если она и не поняла толком планов подруги, то так давно привыкла считать Базилию человеком, которому следует повиноваться без рассуждений, что не колебалась ни секунды. Она сделает все, что нужно.
А в лавке события развивались. Презрительное равнодушие Мишель все больше подстегивало интерес Пелиссана. Думая о той минуте, когда эта недотрога наконец станет «совсем ручной», он даже щурился от удовольствия.
– У вас, случаем, не найдется свободного времени в один из ближайших вечеров?
– Зачем?
– Да чтоб погулять со мной, конечно!
– Я встречаюсь только со знакомыми людьми.
– Я ничего так не хочу, как познакомиться поближе!
– А я нет.
– Я вам не нравлюсь?
– Не особенно.
– Почему?
– У вас слишком самоуверенный вид.
Парень гордо выпрямился:
– На то есть особые причины.
– Не сомневаюсь.
– Вы живете вместе со своей семьей?
– То, как я живу, вас ни в коей мере не касается!
– А если бы я признался, что, с тех пор, как вы сюда вошли, я не могу думать ни о ком другом?
– Так подождите, пока я уйду.
Барнабе начал нервничать. Он привык покорять одним своим видом и теперь впервые терпел поражение. От растерянности парень стал неловким.
– Мне не нравится такой тон, моя крошка!
– Во-первых, я не «ваша крошка», а во-вторых, коли не нравится – молчите, и мне не придется отвечать.
Пелиссан решил, что, когда Мишель станет его любовницей, он заставит ее дорого заплатить за подобную дерзость. Тем временем Коломба на кухне сочиняла ответ Базилии.
«Моя дорогая Базилия, можешь на меня положиться. Я слышу, как этот человек разговаривает с Мишель. Кажется, она пришлась ему по вкусу. Уж не знаю, что ты придумала, но уверена, что это замечательно.
Твоя Коломба».
– Короче говоря, – продолжал Барнабе, – вы еще не встретили своего хозяина? То есть я имею в виду человека, которому с удовольствием подчинялись бы всегда и во всем?
– Нет, и, честно говоря, вряд ли такой тип скоро появится на моем пути.
– Кто знает, дитя мое, кто знает? Вы по-прежнему не хотите сказать мне, где живете?
– Нет.
– Ба! Я и сам узнаю.
– И что потом?
– А это – сюрприз!
– Для кого?
В лавку вошла Коломба, уже несколько минут слушавшая за дверью разговор молодых людей.
– Прошу прощения, что заставила вас так долго ждать, месье, но мне надо было ответить, а в писании я не шибко сильна… Вот держи ответ, девочка. Ты отнесешь его мадам Пьстрапьяна и скажешь, что скоро я сама к ней зайду.
– Непременно передам.
И Мишель вышла, даже не поглядев в сторону Пелиссана. Парень почувствовал себя глубоко уязвленным. Черт возьми, да что она о себе воображает, эта гордячка?
– Ну, месье, чем могу служить? – спросила Коломба.
– Речь идет как раз об особе, чье имя вы только что произнесли…
– О Базилии Пьстрапьяна?
– Да.
Коломба в очередной раз восхитилась проницательностью старой подруги. И она с самым лицемерным видом вздохнула:
– На всей земле не найти женщины несчастнее се…
– Не может быть!
– Да, у нее в одночасье убили и мужа, и сына, и сноху!
– Какой ужас!
– Бандиты, ненавидевшие ее сына…
– И бедная старая дама наблюдала всю эту жуткую картину?
Похоже, этот мерзавец считает ее совсем дурой! Коломба едва не улыбнулась.
– К счастью, нет, – простодушно проговорила она. -Иначе бедняжка наверняка погибла бы со всеми остальными! Но Господь этого не допустил… В тот день приболел один из ее внуков, и Базилия осталась дома. А поскольку корь – штука очень заразная, бабушка решила, что остальные тоже вот-вот свалятся, и не отпустила всех троих. Надо думать, только благодаря этому Базилия еще жива!
– А… у мадам Пьетрапьяна есть какие-нибудь подозрения насчет того, кто бы мог это сделать?
– Откуда же? Базилия никогда не вмешивалась в дела сына…
Барнабе с трудом скрывал радость. Сегодня вечером он сможет успокоить всю банду. Старуха Пьетрапьяна ничего не знает об убийцах! Но, раз уж дела обстоят так хорошо, зачем останавливаться на полпути?
– А кстати, девушка, которая тут только что была…
– Мишель?
– Да, Мишель… Вы хорошо с ней знакомы?
– Она выросла у меня на глазах. Так что в какой-то мерс я могу считать себя ее бабушкой…
– На вид очень серьезная особа…
– Вы не ошиблись!
– Не стану скрывать, девушка произвела на меня сильное впечатление…
– Как я вас понимаю!
– И мне бы очень хотелось увидеть ее снова…
– Вы ей говорили об этом?
– Да, но Мишель, по-видимому, не доверяет мужчинам…
– Черт возьми! Поставьте себя на ее место: круглая сирота, опереться не на кого…
– Хуже всего, что девушка, очевидно, неправильно меня поняла…
– Ну, ее опасения только естественны… Мишель согласится встречаться с молодым человеком, только если поверит в его добрые намерения.
– И совершенно правильно! Послушайте, а вы не оказали бы мне небольшую услугу?
– Смотря какую!
– Я бы хотел написать записку крошке Мишель и объяснить, что она, быть может, ошиблась на мой счет… Мне так важно развеять это досадное недоразумение… Если бы вы согласились мне помочь, я бы с радостью подарил вам сто франков – у меня как раз есть лишние…
– А вдруг она напишет ответ?
– Разумеется, в том случае, коли она решит ответить, а вы принесете это письмо ко мне домой, в вашей сумочке сами собой появятся еще пятьсот франков…
– И куда же я должна доставить ответ?
– Туда, где я живу: улица Ласкари, двести двадцать семь, третий этаж…
Коломба как будто задумалась.
– Можно попробовать… Но поклянитесь мне, что вы действуете из самых честных побуждений!
– Клянусь!
Пелиссан уселся писать объяснение, надеясь, что его красноречие собьет с пути истинного будущую жертву, а Коломба Пастореччья тихонько вздохнула.
– Вы похожи на славного малого, и я вам верю.
Поднимаясь по старому городу к набережной Соединенных Штатов, Пелиссан прямо раздувался от самодовольства. Всего за несколько минут он решил проблему, которая не давала покоя патрону и всем остальным. Тем самым он заслужит общую признательность, и Консегюд пожалеет, что решил заменить Фреда Эспри, а не им, Пелиссаном… От одной мысли об этом кровь быстрее побежала по жилам Барнабе. Он знал, что рожден для великих свершений, и не считал главаря более достойным власти, нежели он сам. Прочие скоро в этом убедятся, и тогда… Увидев проходившую мимо девушку, Барнабе вспомнил об этой вздорной недотроге Мишель. Бандит даже немного расчувствовался. Неужто бедняжка надеется от него ускользнуть? Правда, она еще не знакома с Пелиссаном Неотразимым! Ничего, быстро познакомится и дорого за это заплатит! А как только попадет на крючок, будет слушаться с полуслова. Тогда-то он и отправит ее работать. С такой-то фигуркой Мишель, без всяких сомнений, принесет ему немалый доход!
Но пока Барнабе решал про себя участь мадемуазель Гаро, пять старух занимались его собственной.
Прочитав письмо Пелиссана к Мишель, Базилия потирала Руки от удовольствия.
– Коломба, он у нас в руках! Сама того не зная, крошка послужит приманкой!
Мадам Пастореччья с ее неизлечимой сентиментальностью возмутилась:
– А вдруг он по-настоящему влюбился в нашу Мишель?
Базилия, с жалостью поглядев на подругу, пожала плечами:
– Бедняжка Коломба… Ты хоть знаешь, каким ремеслом занимается этот прохвост?
– Нет.
– Это кот.
– Не понимаю…
– Ну, сутенер, если так тебе понятнее… Он соблазняет девушек, а потом посылает на панель и прикарманивает деньги, которые эти несчастные зарабатывают сама понимаешь каким способом…
– Что за мерзость!
– Представляешь, что ждет Мишель с подобным типом?
– Замолчи, Базилия! Мне и подумать-то об этом стыдно…
– В таком случае мы вдвоем очистим землю от этой нечести.
Барнабе был так доволен собой, что решил отпраздновать удачу. Стоял чудесный солнечный день, парню не терпелось как можно скорее оказаться в кафе на площади Гарибальди и насладиться заслуженным триумфом, а потому он решил убить время, заглянув в Гольф-Жуан, к приятелю Юберу.
Но тот не слишком обрадовался при виде Пелиссана.
– Какого черта ты сюда притащился?
– Слушай, Юбер, тебе не кажется, что ты выбрал довольно странный способ приветствовать друга?
– Тех, кто сажает тебя в такую калошу, мигом перестаешь считать друзьями! Хоть бы предупредили, что собираетесь учинить такое побоище! Тогда я бы ни за что не вляпался в такое дело!
– Сам знаешь, Фред не заботится о подобных мелочах.
– А правда то, что мне рассказали?
– Что именно?
– Что Фреда сменили Эспри?
– Пока – да.
– Так или иначе, тебе не следовало бы сюда приходить, Барнабе. Фараоны не спускают с меня глаз.
– Пусть позабавятся… Им все равно ничего не доказать! Свидетелей-то нет!
– Болтали, что… возможно, старуха…
– Чепуха! У меня сведения из первых рук. В тот день бабка сидела в «малой Корсике» и лечила кого-то из внуков. Уж не помню, что он подхватил – то ли корь, то ли ветрянку.
– Ты вполне уверен?
– На все сто.
Юбер сразу расслабился.
– Уф, ты прямо камень с души снял… Пошли, выпьем по маленькой!
– Долго же ты собирался мне это предложить!
Если бы речь шла не об убийстве, седые головы Базилии и Коломбы, склоненные над листом бумаги, выглядели бы очень трогательно. Старухи, вызывая в памяти воспоминания давно минувших дней юности, сочиняли любовное письмо – ловушку для Пелиссана. Практичная Базилия и романтическая Коломба никак не могли прийти к согласию. У первой получалось почти деловое письмо, вторая же во что бы то ни стало хотела пустить в ход фразеологию популярных любовных романов, вышедших в свет до первой мировой войны. Скоро Базилия начала нервничать.
– Да ты что, Коломба, совсем спятила? Где ты видала, чтобы девушка величала кавалера своим «беркутом»?
– Именно так я называла Паскаля, когда мы еще только обручились!
– Не может быть! А он?
– Он? Он называл меня своей «дикой горлицей»…
– Умолкни! Иначе я рассмеюсь, а Бог свидетель, мне сейчас не до смеха! Я напишу: «Месье».
– Тебе не кажется, что такое обращение слишком церемонно, она ведь собирается назначить любовное свидание!
– В таком случае, может, написать «Месье Барнабе»? Он ведь, кажется, сказал ей свое имя?
– Уже лучше…
Обе старухи битых два часа пытались воскресить в усталой памяти слова, заставлявшие поверить, будто никогда еще ни одну на свете женщину так не любили… Труднее оказалось справиться с привычкой к оборотам, давно вышедшим из употребления. Мишель, конечно, не могла ими пользоваться, и Пелиссан сразу заподозрил бы неладное.
«Месье Барнабе,
Это письмо Вас, несомненно, удивит, после того как я вела себя утром. Однако, оставшись совсем одна, я вынуждена никому не доверять, и в особенности мужчинам. Теперь, поразмыслив, я пришла к выводу, что, возможно, Бы говорите искренне, и, поскольку Вы произвели на меня очень приятное впечатление, я стала думать, не сделала ли я глупость… Если я права, то, быть может, нам стоит познакомиться получше? Если Вы хотите встретиться, то я готова прийти сегодня вечером в Замковый сад. Скажем, в шесть часов… Сообщите ответ той, что передаст Вам записку, которую я Вас очень прошу вернуть.
Мишель».
– Только не забудь принести письмо обратно, Коломба! Мы не можем оставлять ни малейших следов, иначе малыш Сервионе живо на нас насядет.
– Неглупый парень!
Базилия гордо выпрямилась:
– Не зря же он родился в Корте!
Соперничество городов по-прежнему воспламеняло кровь в этих изношенных за долгие годы телах.
– Так, значит, тех, кто родился в Аяччо, ты считаешь дураками?
– Нет, но все-таки… это не одно и то же!
– Конечно, не одно и то же! Мы как-никак горожане, а вы – деревенщина!
– А маки? Где, по-твоему, маки?
– А где родился император? Не у нас ли?
– Случайность!
– Да, но почему-то это произошло все-таки не в Корте!
– Должно быть, Бог решил, что нам это не нужно. Подобные перепалки были для старух самым любимым развлечением.
Уже по одному виду Пелиссана Консегюд и его приспешники сообразили, что парень успешно выполнил поручение. Но донжуан банды явно не спешил их обрадовать. Он спокойно уселся, попробовал выпивку, закусил и расслабился, чувствуя, что все остальные сгорают от нетерпения и вот-вот лопнут. Собственное величие опьяняло Пелиссана. В конце концов главарю пришлось его поторопить.
– Ну, Барнабе, решишься ты или нет?
– На что?
– Сообщить нам, раздобыл ли ты сведения, за которыми ходил в старый город.
– Раздобыл.
– Ну?
– Ну… – Пелиссан еще немного помедлил, растягивая удовольствие, и наконец окинул аудиторию гордым взглядом. – Можете спать спокойно – старухи не было в ущелье Вилльфранш.
Атмосфера сразу разрядилась. Бандиты принялись смеяться и болтать. Но Консегюд призвал всех к порядку.
– А доказательства у тебя есть? – спросил он.
Пелиссан с самым снисходительным видом поведал о своем посещении колбасной мадам Пастореччья. Он рассмешил приятелей, рассказывая, каким образом покорил старушку и чуть ли не влюбил в себя, напомнив о молодых годах.
– Бабка так сомлела, что не могла даже толком подумать над вопросами, которые я ей задавал, – закончил парень. – Болтала себе и болтала, даже не соображая, что говорит. В тот день Пьетрапьяна сидела в «малой Корсике» и возилась с больными корью внуками. Стало быть, можно не метать икру. За нашими подвигами никто не наблюдал, а значит, свидетелей нет.
Приятели окружили Пелиссана. Его дружески хлопали по спине, благодарили и поздравляли. Главарь выразил одобрение гораздо сдержаннее:
– Отличная работа, Пелиссан… Ты оказал нам чертовски важную услугу, и, я думаю, никто из присутствующих здесь этого не забудет.
В этот миг Барнабе не променял бы свое место на все золото мира. Не желая слишком скоро заканчивать эту сцену величайшего в его жизни торжества, он добавил:
– Кое-кого новость уже дьявольски здорово обрадовала.
– Кого же это?
– Юбера… Я заскочил на минутку в Жуан… У нашего приятеля изрядно тряслись поджилки. Похоже, легавые не желают оставить его в покое.
– Думаешь, он мог расколоться? – спросил Фред.
– Честно говоря, не знаю, но, по-моему, в следующий раз, когда понадобятся его услуги, лучше три раза подумать.
– Никакого «следующего раза» не будет… – отрезал Консегюд. – Хватит играть в американских гангстеров. Ницца вам не Чикаго. Так что удовольствуйтесь безопасной работой. После того, что нам сообщил Барнабе, комиссар Сервионе может отправляться хоть к дьяволу – нам он не страшен.
Бандиты собрались было расставаться, и в веселой прощальной суматохе неожиданный вопрос Полена Кастанье прозвучал особенно зловеще – словно в стол вдруг со свистом вонзилась стрела:
– А Мариус Бенджен?
На мгновение все окаменели. Первым пришел в себя Консегюд:
– Что Бенджен?
– То, что рассказал Барнабе, не объясняет смерть Мариуса.
Бандиты рассердились на парня за то, что он разом оживил все их тревоги. На возмутителя спокойствия обратились мрачные взгляды.
– А почему ее надо объяснять? Несчастный случай и есть несчастный случай, и вся недолга!
– И вы верите в подобные несчастные случаи, патрон?
– По правде говоря, даже не знаю, что и думать…
Барнабе, решив, что Кастанье посягнул на его триумф, набросился на юнца:
– Что это ты задумал, Полен?
– Просто пытаюсь понять.
– Нечего тут понимать. Я уже все выяснил!
– Кроме причин смерти Мариуса!
– Вот что, Полен, ты действуешь мне на нервы! Мариус помер только из-за того, что жрал и лакал все подряд! Просто он спьяну перепутал бутылки!
– Ты что же, думаешь, он держал дома цианид?
– А почему бы и нет?
– Тут есть одна загвоздка, Пелиссан. Видишь ли, цианид убивает почти мгновенно, а Мариус умер далеко от дома.
– И что же?
– Да то, что если только он не таскал цианид с собой…
– Ох, отцепись! Надоело!
– Ну, если тебя это успокоит…
Консегюду пришлось вмешаться. Во-первых, он не хотел, чтобы его люди подрались, а во-вторых, понимал, что соображения Кастанье нельзя сбрасывать со счетов.
– Выкладывай, что у тебя на уме, Полен!
– Зачем, патрон? Это никому не понравится.
– Слишком поздно! Не надо было разевать рот. А уж начал – договаривай.
– Как хотите… Я очень любил Мариуса… Да, я знаю, он был пьяницей, но очень славным малым… В трудную минуту он часто мне помогал… Короче, мы дружили… Так вот, Мариус был не так глуп, как многие думали, и очень любил жизнь. О чем он мечтал? Скопить достаточно денег и купить домик с виноградником где-нибудь в окрестностях Гаттьера или Сен-Жанне. Мариус вовсе не собирался на тот свет и больше всего боялся сдохнуть на улице…
– Ну, допустим, Мариус и в самом деле был таким, как ты говоришь, – проворчал Фред. – И что дальше?
– Все очень просто. Его прикончили.
Теперь уже Эспри счел нужным вмешаться:
– Почему?
Полен пожал плечами:
– Мариус не нажил ни одного врага.
– Похоже, что все-таки да! – хмыкнул Пелиссан.
– Я имел в виду личных врагов. По-моему, парень погиб только потому, что участвовал в экспедиции в ущелье Вилльфранш. Другого объяснения не найдешь.
Всякий раз, когда кто-то заговаривал о бойне, Фред считал, что под него копают.
– Черт возьми! – завопил он. – Барнабе тебе уже сто раз повторил, что свидетелей нет!
– А где доказательства, что ему сказали правду?
Пелиссен рассмеялся.
– Не знаю, что за игру ты затеял, малыш, и какие у тебя планы, но имей в виду: не какой-то дряхлой бабке навешать мне лапши на уши!
– Возможно! Но на твоем месте я бы очень поостерегся!
– Кого и чего?
– Тех, кто прикончил Мариуса, потому что он, как и ты, сунул нос в «малую Корсику».
– Ты мне осточертел, малыш! И если ты таким образом надеешься нагнать на меня страху – просто ошибся адресом! Чао!
Все разбрелись, позабыв пожать Кастанье руку, и лишь патрон прихватил его с собой.
– Я тебя очень уважаю, Полен. Ты самый сообразительный из всех, и мне понравилось, как ты говорил о бедняге Мариусе… Вот только… не стоит рассказывать им такие вещи, они слишком… примитивны, понимаешь? Такие люди либо сами убивают, либо убивают их… Грубый народ. Боюсь, тебе никогда не простят, что ты помешал им окончательно уверовать в полную безопасность. Эта мясорубка в ущелье Вилльфранш была ужасающей глупостью. Они это знают, но пытаются забыть. И, если не мешать, в конце концов и вправду забудут. Так, может, ты оставишь их в покое?
Комиссар Сервионе рвал и метал. Даже наиболее почтительные из подчиненных говорили, что у шефа «собачье настроение». Мимо двери кабинета ходили на цыпочках, и даже инспектор Кастелле, доверенное лицо и друг комиссара, начал подумывать, уж не попроситься ли в другое место. Сервионе приводило в ярость, что он не видел ни малейшего просвета в Расследовании убийства Пьетрапьяна. Он, конечно, знал, что убийц надо искать в непосредственном окружении Консегюда, но по-прежнему не мог обнаружить ни единой зацепки, чтобы распутать все дело. Каждое утро он искал на рабочем столе какую-нибудь запись, хоть отдаленно связанную с делом Пьетрапьяна, и всякий раз его ожидало разочарование. Оноре вызывал Кастелле и задавал уже ставший ритуальным вопрос:
– Ну что, конечно, ничего нового?
Мучаясь от стыда и унижения, тот качал головой, а Сервионе продолжал допрос:
– Вы что же, воображаете, будто мне этого достаточно?
– Вы же знаете, патрон, я делаю все, что могу…
– В таком случае придется признать, что этого очень мало.
– Но почему бы вам тогда не поручить расследование другому?
– Кажется, я не обязан объяснять вам, почему считаю нужным действовать так, а не иначе! Продолжайте искать и вынюхивать. Не может быть, чтобы рано или поздно кто-то из бандитов не ляпнул что-нибудь лишнее… а уж тогда мы займемся им вплотную!
– Они здорово напуганы, патрон. Эти типы догадываются, что мы хотим отомстить за коллегу, и не знают, как далеко мы можем ради этого зайти. Пока они не убедятся, что не осталось ни единого свидетеля их преступления, будут сидеть тихо как мыши. По-моему, единственный, кого можно в конце концов расколоть, – это Юбер… только надо сначала найти слабое место и потихоньку раздувать страх…
– Если бы только Базилия заговорила… К несчастью, если уж кортийцу что втемяшилось в голову…
Дома комиссар тоже был мрачным. Анджелина, боясь нарваться на грубость, уже не осмеливалась задавать вопросы. Сколько она ни готовила блюда, от которых в обычное время у мужа слюнки текли, Сервионе почти ничего не ел, и она напрасно хлопотала на кухне, не слыша ни благодарностей, ни поздравлений. Временами Оноре вдруг отодвигал тарелку и продолжал свой внутренний монолог уже вслух. В такие минуты жене казалось, будто он делится с ней заботами, хотя на самом деле комиссар ее даже не замечал.
– И ведь Базилия далеко не глупа! Почему она не понимает, что для убийц число жертв не имеет никакого значения? Независимо от того, убьют они троих или четверых Пьстрапьяна, суд в любом случае приговорит их к высшей мере! Неужели до нее не доходит, что своим молчанием она спасает мерзавцев и что они готовы обеспечить это молчание любыми средствами? Эта чертова старуха, видите ли, не доверяет полиции! Мадам Пьетрапьяна полагает, будто мы все еще живем в средние века! Она желает отомстить за своих мертвых лично! Нет, но по какому праву эта упрямица воображает, что для нее закон не писан? Клянусь тебе, пусть только попробует совершить малейший проступок – и я упрячу ее за решетку!
– А дети?
Анджелина знала, что муж не договаривает до конца и лучше б ей помолчать, но не выдержала, и Сервионе продолжал бушевать:
– И ты туда же, да? Дети? Их отправят в приют!
Несмотря на все разумные решения, Анджелина всякий раз попадалась на удочку.
– Тебе же самому будет стыдно!
– Разумеется, ты не можешь не встать на сторону Базилии! Все против меня! Закон, правосудие… Плевать тебе на все это! Впрочем, меня это ничуть не удивляет! В семействе, где столько людей ушло в маки, вечно готовы защищать бунтовщиков!
В конце концов Анджелина тоже вышла из себя:
– И ты еще говоришь о моей семье? Может, забыл о своем двоюродном дедушке Леонардо? А между прочим, среди его охотничьих трофеев числились два жандарма!
– Я запрещаю тебе обсуждать мою семью!
– Но ты ведь сам затронул мою!
– Это не одно и то же!
– А почему?
– Это тебя не касается!
И, продемонстрировав таким образом довольно оригинальную логику, Сервионе встал из-за стола. Анджелине же не оставалось ничего другого, кроме как ронять слезы в тарелку.
Консегюд и его жена пили кофе на террасе, согретой весенним солнышком. У ворот сада позвонили, и Жозетт пошла открывать незваному гостю. Она вернулась вместе с Поленом Кастанье. Гастон слегка удивился:
– Ты? Не знаешь разве, что я не люблю, когда ко мне являются без приглашения?
– Верно, патрон, но мне очень хотелось рассказать вам, о чем я думал всю эту ночь, и как можно скорее.
– Это так важно?
– По-моему, да.
– Тогда выкладывай, я слушаю.
Жозетт ушла – она не привыкла вмешиваться в дела мужа, если он сам о том не просил.
– Патрон, я думаю, мы очень надолго вышли из строя.
– Правда?
– Послушайте, патрон… Фред и его приятели…
– …Они же – и твои…
– О нет! Слишком глупы! Работать один я согласен, но с ними – уже никогда! Это все равно что взять билет на каторгу до конца своих дней!
– Что ты имеешь в виду?
– Надо от них отделаться, патрон! Эти типы вляпались в чудовищную историю! Черт возьми, если у тебя есть хоть крупица разума, нельзя укокошить фараона да еще перебить всю его семью! Сервионе от нас не отстанет, и вы сами это прекрасно знаете…
– Раз нет свидетелей, он ничего не может против нас!
– Неужели вы приняли всерьез россказни дурака Пелиссана? И даже если никто ничего не видел, то чего ради прикончили Бенджена, коли не в отместку за Пьетрапьяна?
– Ты… ты… ты…
– Я уверен, что в глубине души вы со мной согласны, патрон. Вы еще увидите – следом за Мариусом отправятся другие…
– Господи Боже, но кто, по-твоему, их убьет?
– Если бы я только мог угадать… Прошу вас, патрон, давайте избавимся от этих типов и организуем другую банду, на сей раз выбрав людей получше. Вы сделаете меня помощником и…
– Нет. Ты слишком тщеславен для своих лет, Полен. У других, может, не так много в голове, но это испытанные, взрослые мужчины, и потом за них всегда думаю я. Да, согласен, ущелье Вилльфранш было… ошибкой, но мы сумеем выпутаться.
– То есть вы хотите, чтобы я вернулся на место?
– Да, ты вернешься на место.
Они пристально посмотрели друг на друга, и ни один не опустил глаз.
– Меня бы это очень удивило, месье Консегюд.
Гастон отметил, что парень больше не называет его «патроном».
– А меня – нет, малыш. По-моему, у тебя хватит ума припомнить, что бывает с теми, кто пытается от нас уйти.
Полен медленно встал.
– Должно быть, у меня совсем отшибло память.
– Мне было бы очень досадно за тебя, малыш.
– Не скажите, месье Консегюд… Между прочим, я все утро записывал то, что знаю о бойне в ущелье Вилльфранш, и, случись вдруг со мной несчастье, комиссар Сервионе тут же получит подробный отчет.
– Дерьмо!
– Ну-ну! Какой смысл ругать друг друга, месье Консегюд? Между нами все кончено. Вы забудете о моем существовании, а я вычеркну из памяти ваше имя. Согласны?
– Не воображай, будто ты обведешь меня вокруг пальца, щенок!
– Это уже случилось, месье Консегюд.
И Полен ушел, не сказав больше ни слова. На террасе снопа появилась Жозетт.
– Ты слышала? – осведомился Гастон.
– Да.
– И что же?
– А ничего. Последуй доброму совету и забудь о нем.
– Мне склонить голову перед каким-то ничтожеством?
– Полен вовсе не ничтожество, а очень опасный тип! К тому же он молод, а ты стареешь, мой бедный друг. Всему свое время. Я думаю, разумнее всего послушать парня и все бросить.
– Никогда!
Полен Кастанье был очень расчетливым подонком. Он хотел немного расчистить себе дорогу и надеялся в этом на помощь патрона. Отказ Консегюда означал, что действовать придется в одиночку и очень быстро. Кастанье прекрасно понимал, что как только Гастон расскажет все остальным, его ожидают очень крупные неприятности. Стало быть, надо поскорее избавиться от тех, кто может наказать его за отступничество.
Покинув виллу Консегюда, Кастанье отправился на вокзал и поехал в Монте-Карло, а там из первого попавшегося кафе позвонил комиссару Сервионе.
– Господин комиссар, – начал он, услышав голос полицейского, – до последнего времени я входил в банду Консегюда, но в том, что случилось в ущелье Вилльфранш, не замешан…
– Как ты это докажешь?
– В свое время устройте мне очную ставку с Базилией Пьетрапьяна, она подтвердит, что я ни при чем.
Полицейский тихонько выругался. Итак, они знают, что старуха была на месте преступления… Но Полен его успокоил:
– Не тревожьтесь, комиссар, только я один догадался, что бабка все видела и это она убила Бенджена. Если сумеет, она расправится и с остальными.
– А точнее?
– Кабри, Акро, Пелиссаном, Бэролем, а может, и самим Консегюдом.
– У вас есть доказательства?
– У меня – нет, но, по-моему, они должны быть у мадам Пьетрапьяна. Пока она в безопасности, поскольку Пелиссан сдуру поверил некоей Коломбе Пастореччья, которая божилась, будто, когда убивали ее родных, старая Базилия была в Ницце.
– А почему вы решили, что она солгала?
– Из-за убийства Мариуса Бенджена.
– Одного этого мало.
– Пока – да, согласен, но если вдруг Пелиссан отправится следом за Мариусом, разве у вас не сложится впечатление, что, сунувшись в «малую Корсику», любой из подручных Консегюда тем самым подписывает себе смертный приговор?
– Кто вы такой?
– Стоит ли, комиссар? Пока мне лучше не болтать лишнего. Но если мне когда-нибудь понадобится ваша помощь, я попрошу о ней от имени того, кто звонил вам из бара «Голубое солнце» в Монте-Карло.
И, не ожидая ответа, Полен повесил трубку.
Сервионе тут же пересказал весь разговор Кастелле. Тот вздохнул:
– Наконец-то они зашевелились.
– Этот тип не сказал ничего такого, о чем бы мы и без него не знали… И до сих пор у нас нет ни малейших доказательств…
– Вот если бы удалось заставить Юбера признать, что он обеспечил убийцам поддельное алиби…
– Никогда Юбер на это не пойдет… Их он боится гораздо больше, чем нас, Кастелле… Но надо хорошенько запомнить, что Пелиссан ходил на разведку в «малую Корсику», а главное – что по крайней мере один из членов банды (и между нами говоря, очень неглупый парень!) подозревает Базилию в убийстве Бенджена!
– Но, послушайте, это ведь невозможно!
– Вы уверены?
Кастелле немного поколебался.
– Нет…
– С завтрашнего дня я хочу, чтобы два агента постоянно дежурили у входа в «малую Корсику».
На следующее утро, прежде чем полицейские успели занять наблюдательный пост в старом городе, Коломба, зябко кутаясь в черную шаль (она вечно мерзла), уже спешила на улицу Ласкари. У дома 227 она подняла голову, разглядывая окна третьего этажа и пытаясь угадать, за которым из них прячется убийца Пьетрапьяна. Всякий раз как Коломба вспоминала о безвременной гибели друзей, жажда мести придавала ей сил. И она поднялась по лестнице с неожиданной для женщины столь преклонных лет прытью.
Когда в дверь постучали, Барнабе еще лежал в постели, изучая программу парижских скачек. От неожиданности он вздрогнул, потом тихонько встал и, прихватив пистолет, вжался в стену у самой двери.
– В чем дело?
– Это я.
Услышав голос, бандит сразу успокоился.
– Кто это, вы?
– Я принесла вам ответ на письмо.
– Ах да! Пожалуйста, подождите секундочку! Пелиссан торопливо сунул револьвер в ящик стола и, накинув халат, впустил Коломбу.
– Ну?
– Письмо у меня.
– Давайте скорее!
Старуха протянула записку, и Барнабе тут же прочитал ее с самым простодушным удовольствием. Правда, бандита тронула не сквозившая в этих нескольких строчках нежность, а то, что письмо свидетельствовало о его новой победе. Пелиссан снова одержал верх! Очевидно, даже такая гордячка не устояла перед очарованием красивого парня! И Барнабе поклялся жестоко отплатить ей за вчерашнее унижение.
– Вы мне вернете письмо?
– Зачем?
– Не знаю, но Мишель сказала, что, если я не принесу его обратно, она больше и слушать о вас не захочет.
– Она любит командовать, а?
– Ну, смотря кем…
– Ладно, вот вам ее записка… Думаю, мне незачем писать ответ… Я согласен… в шесть вечера там, где она сама хотела со мной встретиться.
– Я передам.
– Но как вам удалось ее уговорить?
– Чего только не сделаешь за пятьсот франков!
Барнабе расхохотался.
– Верно! Погодите…
Покопавшись в бумажнике, он вытащил пятисотфранковый банкнот и отдал Коломбе, подумав, что это своего рода первоначальный вклад и впоследствии Мишель сторицей возместит ему эту сумму.
Полицейские, получившие приказ следить за «малой Корсикой», никак не думали, что это касается и ее обитателей. Поэтому они не обратили никакого внимания на двух старух с плетеными корзинками. Да и какое кому дело до бабок, очевидно, отправившихся за покупками? Стало быть, полицейские спокойно пропустили мимо Базилию и Коломбу, даже не разглядев их лиц – как все корсиканские крестьянки, обе закутались в черные покрывала.
В половине пятого подруги стали потихоньку взбираться по тропинке, ведущей к замку. Лишь около шести часов они наконец добрались до вершины скалы, нависавшей над морем, откуда открывался великолепный вид, на который, впрочем, обе мстительницы не обратили никакого внимания. Коломба уселась на скамейку, а Базилия спряталась среди зарослей, образовавших нечто вроде живой изгороди в двух-трех метрах от скамьи. И обе стали ждать, подобно двум древним паркам, которых ничто не может отвлечь от их зловещего дела.
Поднимаясь в Замковый сад с непокрытой головой, Барнабе Пелиссан, пыжась от грубого самодовольства, свойственного всем грошовым донжуанам, даже не догадывался, что бегут последние минуты его жизни, являвшей собой лишь бесконечную череду всяких мерзостей. Приближалось время давать отчет. Но парень ни о чем подобном даже не подозревал. Столь поразительно легкий успех совершенно опьянил его. Карабкаясь на скалу, он разрабатывал план, благодаря которому уже к утру трепещущая Мишель упадет в его объятия.
Увидев на скамейке женщину и признав в ней старуху, приносившую записку, Барнабе решил, что его разыграли, но все-таки подошел.
– Она не придет? – буркнул он.
– Что вы, что вы! Придет! Вот только малость задержалась с работой и чуть-чуть запоздает. Потому и послала меня предупредить и извиниться.
– Я не стану ждать больше десяти минут!
Коломба улыбнулась:
– Не думаю, чтобы вам пришлось ждать так долго!
– Тем лучше для девушки!
Как будто для того, чтобы объяснить опоздание Мишель, старуха принялась рассказывать Пелиссану о том, как жила девушка до встречи с ним. И молодой человек, совершенно потонув в бесконечном потоке слов, уже не мог расслышать никаких посторонних звуков, даже если рядом творилось что-то необычное…
Базилия выбралась из укрытия, прихватив спрятанный в корзине тяжелый предмет. Чтобы набраться мужества, она вспомнила, как падали под пулями убийц ее муж, сын и сноха, как испуганно закричала после первых выстрелов Анна… И Базилия решительно двинулась к скамейке.
