ГЛАВА I
В то воскресенье комиссар Оноре Сервионе не дежурил и собирался провести вечер, как любил, вдвоем с женой. После ужина, с особой заботой приготовленного Анджелиной, он в тапочках и с трубкой усядется в кресло, и оба будут смотреть по телевизору фильм о родной Корсике. Оноре родился в Корте, Анджелина – в Аяччо. Долгие годы жизни на континенте не притупили любви к малой родине, и они всегда проводили там отпуск. Супруги купили в рассрочку небольшой домик в Корте и теперь потихоньку расплачивались с долгом, ожидая лишь отставки комиссара, чтобы переселиться туда насовсем.
Не желая пропустить сводку спортивных сообщений за день, Оноре уже устроился в кресле, а Анджелина мыла на кухне посуду, как вдруг в дверь позвонили. Комиссар тихонько выругался, послав ко всем чертям гостя, который, возможно, испортит ему долгожданный отдых. Анджелина пошла открывать дверь.
– Это месье Кастелле, папочка, – сообщила она.
Хотя у них не было детей, Анджелина всегда называла мужа «папочкой», быть может, с помощью такой невинной уловки пытаясь создать иллюзию.
Офицер полиции Кастелле состоял в подчинении у Сервионе, и он рассердился.
– Что на него нашло, черт возьми? Неужто не мог оставить меня в покое хотя бы в выходной?
И как только гость переступил порог, комиссар набросился на него с упреками:
– На роду мне, что ли, написано не видеть никакого отдыха?…
Но, еще не успев договорить, комиссар заметил, какое расстроенное лицо у его подчиненного, и сразу изменил тон:
– Ну, что стряслось?
– Шеф, дело так скверно, что я предпочел не звонить, а приехать…
– Да говорите же, черт возьми!
– Настоящая бойня, шеф! Именно бойня! Отец, сын и сноха в Обани…
– Работал любитель?
– Нет, профессионал… К тому же бандитов было несколько, и все улизнули.
– А почему вы явились рассказывать это мне? Сегодня дежурит комиссар Мюра, так или нет?
– Дело в том…
– Да в чем же, черт побери?
Инспектор нервно сглотнул.
– Убиты офицер полиции Пьетрапьяна, его жена и отец…
– Что?!
Сервионе вскочил, а Анджелина тихонько застонала.
– Они прикончили Антуана?
– Да…
– …и Анну, и дедушку Доминика… – бесцветным голосом закончил пораженный комиссар.
– Да, спаслись только бабушка и трое малышей.
– Каким образом?
– Понятия не имею.
– А кто сообщил нам?
– Туристы… Они слышали выстрелы… Комиссар Мюра и его бригада сразу выехали на место.
– Ладно… Мы тоже туда отправимся. У вас есть машина?
– Ждет внизу.
Надевая галстук и башмаки, Сервионе продолжал расспрашивать:
– Есть хоть какие-нибудь предположения, что за сволочь могла это сделать?
– Пока ни единого, вот только…
Оноре вскинул голову:
– Только – что?
– Шесть месяцев назад Пьетрапьяна арестовал жену Кабри за мошенничество и шантаж. Она все еще за решеткой.
– Ну и что?
– Кабри поклялся отомстить за свою супругу Анаис.
– Кабри… Кабри… Это парень из банды Консегюда, верно?
– Можно сказать, правая рука.
– Ладно. Позвоните и распорядитесь, чтобы обоих бандитов притащили ко мне в кабинет, да поживее.
Пока Кастелле передавал приказ, комиссар прощался с Анджелиной.
– Не жди меня, мамочка. Вряд ли я вернусь до завтрашнего утра. Но, клянусь тебе, если Кабри и Консегюд замешаны в этом преступлении, я заставлю их жестоко раскаяться! Ну, вперед, Кастелле!
Как только мужчины уехали, благочестивая Анджелина стала молиться о спасении душ соотечественников, но, будучи еще и корсиканкой, не забыла попросить Всевышнего помочь ее мужу отомстить за невинные жертвы.
Пьетрапьяна приехали из Корте. Семья перебралась на континент, точнее, в Ниццу, более полувека назад, надеясь сколотить состояние. Доминик был портным. Мечты о богатстве не сбылись, и в конце концов нужда заставила его поселиться со всеми домашними в старом городе, на улочке у самого подножия Замковой горы. Насмешники прозвали эту часть города «малой Корсикой», поскольку жили там лишь переселенцы – островитяне, преуспевшие в жизни не больше Пьетрапьяна. Из всех детей, родившихся в этих старых семьях за долгие годы борьбы с неудачами, только Антуан, единственный сын Доминика и Базилии, остался с родителями. Получив звание офицера полиции, он сразу женился на своей землячке, Анне Баттини, с которой познакомился в отпуске. Анна достаточно любила мужа, чтобы согласиться жить в очень трудных условиях. На жалованье Антуана приходилось не только воспитывать троих детей, но и помогать старикам не умереть с голоду.
Как только выпадала свободная минутка, Сервионе, покинув уютную квартиру на бульваре Римбальди, отправлялись в «малую Корсику» повидать земляков. Во-первых, Пьетрапьяна – как уроженцы Корте, тс были им ближе всех. Затем – самых старых, бастийцев Поджьо. Старому Шарлю уже стукнуло восемьдесят, а его жена Барберина недавно отпраздновала семьдесят восьмой день рождения. Они кое-как перебивались благодаря тому, что все корсиканцы в Ницце считали своим долгом поручать ремонт часов только старику Поджьо. Потом Сервионе навещали бакалейщиков Жана-Батиста и Антонию Мурато, выходцев из Бонифачо. Обоим перевалило за семьдесят, но по сравнению с Поджьо они считались молодыми. Следовало заглянуть и к Паскалю и Коломбе Пастореччья, родившимся в Аяччо три четверти века назад в одном и том же месяце. Пастореччья держали небольшую колбасную лавочку, где можно было купить главным образом паштет из дроздов, фигателли, бруккьо, «Ньоло», а порой и несколько бутылок «Орсино». Последними в списке значились Амеде и Альма Прато из Порто-Веккьо (семидесяти восьми и семидесяти шести лет от роду). Эту пару спасало от голодной смерти только то, что Амсде чинил старую обувь, а Альма оказывала медицинскую помощь беднейшим семьям округи.
Сервионе по мере возможности поддерживали этих несчастных, чьей судьбой не слишком интересовались даже их собственные дети. И теперь Анджелина с тревогой думала, что станется со старой Базилией и тремя малышами Антуана.
В ущелье Вилльфранш, в крошечном садике у лачуги, которую снимали Пьетрапьяна, комиссар Мюра объяснял коллеге:
– Похоже, Пьетрапьяна играли в шары, когда неожиданно нагрянули те…
– Вы уверены, что их было несколько?
– Судя по следам, по меньшей мере трое… Приехали на машине. Никакой борьбы, по-видимому, не было – все слишком быстро кончилось. Стреляли, очевидно, из автоматов… Пули уже нашли…
– И нет ничего, что могло бы навести нас на след преступников?
– Увы…
– А где бабушка?
– В хижине, с малышами.
– Как она?
Мюра молча пожал плечами. Но Сервионе продолжал настаивать:
– Она не видела убийц?
– Уверяет, будто нет.
– Будто?
– У меня такое впечатление, что мадам Пьетрапьяна молчит от страха.
– Я ее понимаю. Если только тс, другие, узнают…
– Разумеется…
– Ладно. Пойду поговорю с ней.
Бабушка Базилия неподвижно сидела на стуле возле печки. Маленькая Роза играла с куклой у ее ног, а двое детей постарше, Жозеф и Мария, что-то строили.
Когда вошел комиссар, Базилия подняла голову и по морщинистым щекам заструились слезы.
– Бедная моя Базилия, – сдавленным от волнения голосом пробормотал Сервионе.
В ответ старуха лишь покачала головой. Комиссар взял стул и уселся напротив.
– Расскажите, – шепнул он, крепко сжав ее сморщенные руки.
– Зачем?
– Я должен знать, Базилия, чтобы заставить их уплатить по счету.
– Это не вернет мне убитых…
– Само собой, но я не хочу, чтобы они ушли неотомщенными! Вы знаете, как я их всех любил?
– Знаю…
– Тогда расскажите…
Немного помолчав, старуха начала:
– Антуан, Доминик и Анна играли в шары. А мы с малышами пошли в лесок собирать травы… И вдруг я услышала стрельбу… В первые минуты до меня не дошло… Никак не думала, что это нас касается… Мало ли кто может стрелять… И только увидев всех троих… лежащих рядышком, в крови… я поняла, что случилось… О, эта кровь! До самой смерти она будет стоять у меня перед глазами!
– И что вы сделали?
– Сначала заперла малышей в доме – незачем им помнить такое. А потом пошла поглядеть на них, бедняжек… Все умерли… и кровь текла отовсюду… Не знаю, как я с ума не сошла… Думаю, только из-за детей… Теперь у них одна я. Это и помешало мне наложить на себя руки. А потом пришли люди… начали кричать. Тела закрыли брезентом, а женщины увели меня в дом… Очень славные люди… До приезда полиции они возились с малышами… И звонить поехал тоже кто-то из них… Вот и все.
– Базилия, – вкрадчиво проговорил Сервионе, – я не думаю, что вы рассказали мне всю правду.
– Почему?
– Я вас слишком давно знаю.
– Не понимаю…
– О нет, прекрасно понимаете! Вы же видели бандитов, не так ли?
– Нет!
– А я уверен в обратном… А если бы я вам сказал, что среди негодяев был Фред Кабри?
Старуха чуть заметно вздрогнула, и это не укрылось от комиссара. Теперь он не сомневался, что знает имя по крайней мере одного из убийц.
– В таком случае, вам известно больше моего…
– Нет, Базилия, при желании вы могли бы назвать мне и двух остальных, и меньше чем через час я бы отправил всю троицу за решетку!
– Повторяю вам…
– Ладно, не будем пререкаться, упрямая голова!
Он указал на детей.
– Вы решили молчать из-за них, да?
– У меня больше никого не осталось.
– И вы опасаетесь, как бы, узнав, что вы были свидетелем преступления, убийцы не принялись за малышей?
– Я ничего не видела! Я ничего не знаю!
Сервионе немного помолчал.
– Вы отдаете себе отчет, Базилия, что своим молчанием вы предаете Антуана, Доминика и Анну? – наконец спросил он.
– Я?
– Черт возьми! Разве не вы пытаетесь уберечь убийц от возмездия?
– Я ничего не видела… – упрямо повторила старуха.
Поняв, что все равно больше ничего не добьется, комиссар встал.
– Ладно, но я впервые в жизни вижу корсиканку, не желающую отомстить за своих!
В глазах старухи сверкнула молния, но она так и не проронила ни звука. Оноре вздохнул:
– Ну, коль так, поехали, я отвезу вас домой вместе с детишками.
Фред являл собой типичный образчик соблазнителя. Стоило поглядеть на высокую стройную фигуру, черные кудри и голубые глаза – и не оставалось ни тени сомнений, что парню самой судьбой предназначено кружить девичьи головы. Сидя в кабинете Сервионе, Кабри с некоторой тревогой наблюдал, как комиссар устраивается в кресле, а его помощник Кастслле – на стуле, рядом. Полицейские, по-видимому, не собирались говорить, и парень первым пошел в наступление:
– Почему вы послали за мной, господин комиссар?
– Посмей только еще раз открыть рот, когда тебя ни о чем не спрашивают, и получишь пару таких затрещин, что вовек не забудешь! – не двигаясь с места, заметил Оноре.
Фред прикусил язык. Немного помолчав, Сервионе продолжал все тем же спокойным голосом:
– Если я еще не начал допрос, Кабри, то вовсе не для того, чтобы нагнать на тебя страху или сбить с толку… нет, на такие штучки мне плевать. Просто я пытаюсь совладать с огромным желанием тебя убить.
У бандита пересохло в горле.
– Меня убить? – недоверчиво повторил он. – Но за что?
– Чтобы отомстить за тех, кого ты прикончил сегодня днем!
Кабри изобразил на лице глубокое недоумение.
– О чем это вы толкуете, господин комиссар?
– Осторожнее! Советую не доводить меня до крайности!
– Но…
– Молчать! Дайте мне стакан воды, Кастелле…
Выпив воду, Оноре утер губы тыльной стороной кисти.
– У тебя есть какие-нибудь известия от Анаис? – почти ласково спросил он.
– От моей жены? Да…
– У нее все в порядке?
– Со здоровьем, я думаю, да, а вот на душе не так уж хорошо.
– Правда?
– Конечно. Жизнь в тюрьме – штука невеселая, а ей придется торчать там еще целых два месяца.
– Ну, теперь, когда ты сообщишь наконец новость, которой, надо думать, твоя жена ждала с большим нетерпением, ей сразу полегчает.
– Какую новость, господин комиссар?
– Что ты сдержал слово и отомстил офицеру полиции Антуану Пьетрапьяна.
– Как так?
– Съездив с дружками в ущелье Вилльфранш и застрелив его.
– Это не я!
– Гляди-ка, значит, ты в курсе? А в газетах еще ничего не писали.
Кабри с досадой подумал, что сделал промах.
– Вы не хуже меня знаете, господин комиссар, что такого рода слухи распространяются очень быстро…
– Вот только на сей раз ты перегнул палку, Фред… Зачем тебе понадобилось убивать еще и старого Доминика, и жену Антуана? Не хотел оставлять свидетелей, а?
– Уверяю вас, господин комиссар, вы ошибаетесь! Я тут совершенно ни при чем. А кроме того, у меня есть алиби!
– Так ты, помимо всего прочего, знаешь еще и точное время, когда это произошло?
– Я хотел сказать, что у меня есть алиби на весь день…
– Удивительно…
– Я ловил рыбу с друзьями неподалеку от Антиба… Выехали рано утром… Можете спросить Юбера, хозяина ресторанчика «Веселый матрос» в Гольф-Жуане. Он сам готовил нам буйабес… Могу добавить, что Мирей, жена Акро, после рыбалки отвезла нас в Гольф.
– Кого это – нас?
– Ну… Акро, Пелиссана, Бенджена, Бэроля…
– Короче, ты сейчас перечислил мне имена своих сообщников?
– По рыбалке – да!
Оноре наотмашь ударил бандита по лицу.
– Прекрати надо мной издеваться!
От удара на глазах Кабри выступили Слезы.
– Вы не имеете права! – возмутился он. – Инспектор – свидетель!
– Инспектор Кастелле был лучшим другом Пьетрапьяна и, думаю, был бы очень рад, если бы я на минутку отлучился и позволил поговорить с тобой наедине… И чем вы занимались целый день?
– Играли в шары, в белот… Юбер подтвердит.
Сервионе поглядел на инспектора:
– Кастелле, наведите справки об этом Юбере и выясните, с чего это он так любезно предоставляет алиби убийцам.
– Но, послушайте, – взвился Кабри, – почему вам непременно понадобилось взвалить эти убийства на меня? У вас нет свидетелей!
Комиссар заколебался. Если он заговорит о Базилии, не исключено, что бандит сломается, а если нет, то старуха и малыши окажутся в смертельной опасности. Кабри – крепкий орешек. И Оноре это знал.
– Нет, к несчастью, свидетелей у меня нет.
Фред с облегчением перевел дух, но каким бы легким ни был этот вздох, комиссар все же уловил его и окончательно уверился в виновности Кабри.
– Тебе чертовски повезло, что свидетелей нет, – буркнул он, желая окончательно усыпить бдительность противника. – Тем не менее я не сомневаюсь, что Пьетрапьяна убили ты и твои дружки.
– Послушайте, господин комиссар…
– Нет!
– Вы же не станете держать меня под замком только потому, что вам взбрело в голову, будто я убийца вашего…
– Уходи!
– Я… я могу уйти?
– Я же сказал: убирайся!
– Спасибо, господин комиссар!
В тот момент, когда Кабри уже взялся за ручку двери, Оноре невозмутимо посоветовал:
– В ближайшие дни постарайся как можно больше насладиться жизнью, Фред. Повеселись хорошенько перед тюрьмой.
Парень попробовал хорохориться.
– Ну, я еще не там! И вообще мне ничто не грозит, если, конечно, вам не вздумается сажать невиновных!
– Да, пока ты не в тюрьме, но можешь на меня положиться – я отправлю тебя туда. И окажешься ты в камере очень надолго, я думаю даже, до конца твоих дней, и сократить срок сможет только палач, коли ему вздумается потолковать с тобой особо, как-нибудь на рассвете…
Выходя из полицейского участка, Фред Кабри облизывал пересохшие губы и мучительно раздумывал, уж не совершил ли он, случаем, одну из тех ошибок, которые бандитам, желающим жить спокойно, делать никак нельзя…
– Это будет нелегко, шеф… – коротко заметил Кастелле, как только Кабри оставил их вдвоем.
– Ну и что? Отправляйся за Консегюдом.
В преступном мире побережья Гастон Консегюд считался вполне преуспевающей личностью. Теперь для него и речи не могло быть о том, чтобы ввязываться в темные истории, где риск очень велик, а прибыли ничтожны. Вместе со своей женой Жозетт, давно удалившейся от дел, он жил на очаровательной, хотя внешне отнюдь не роскошной, вилле в Мон-Борон. Консегюд вел спокойную жизнь богатого рантье, тщательно избегая каких бы то ни было скандалов. Соседям и в голову не приходило, что на совести этих тихих на вид супругов множество преступлений, и все считали их коммерсантами на покое. Кабри и его подручные никогда даже носа не совали на виллу «Отдохновение» – вся банда встречалась в определенный день в задней комнате кафе на улице Гарибальди.
Консегюд с самого начала был против поездки в ущелье Вилльфранш, тем более что убийство полицейского – самая страшная ошибка, какую только может допустить человек, живущий вне закона. Но Гастон старел, и кое-кто уже начал поговаривать, что вся его слава – в прошлом. А Консегюд с его непомерным честолюбием не желал сдавать позиции. Потому-то, вопреки советам Жозетт, он до сих пор не расстался с прежней жизнью. Ради сохранения власти и авторитета он и организовал карательную операцию, как того требовал Кабри, жаждавший отомстить за жену. Как и его сообщники, Эспри, Барнабе и Мариус, Фред не отличался особым умом. Кроме того, ему недоставало хладнокровия, необходимого главарю банды. Короче, у парня раздражение всегда брало верх над здравым смыслом. Только один из всех этих ограниченных убийц пользовался уважением Гастона – Полен Кастанье, ловкач, в котором, по мнению босса, угадывались кое-какие признаки грядущего «величия». А кроме того, еще и везунчик… Неожиданная болезнь матери избавила его от участия в экспедиции в ущелье Вилльфранш. Он-то и позвонил патрону рассказать о безумных кровавых последствиях воскресной прогулки убийц.
Когда Консегюд положил наконец трубку, лицо его испугало Жозетт. Иссиня-бледный, с помертвевшими губами, главарь банды застыл, не в силах произнести ни слова и едва дыша.
– Гастон! – вскрикнула жена.
Цепляясь за край стола, Консегюд задыхался от возмущения.
– Сволочи! Сволочи! Сволочи! – бормотал он.
Жозетт протянула мужу рюмку коньяка, и он осушил ее залпом.
– Да скажешь ты мне наконец, что стряслось?
– Они всех поубивали!
– Что?
– Постреляли кого ни попадя!
– Совсем взбесились?
– Это все Кабри! Вот уж кому я точно когда-нибудь откручу башку!
– Да ну же, ты сам не знаешь, что несешь! В твоем-то возрасте…
– Неужто сама не понимаешь, что после такой штуки все легавые сядут нам на хвост? Я хорошо знаю Сервионе – уж он ни за что не отцепится! Какой же Фред болван! Нет, решительно, глупее этого типа не сыскать…
Жозетт была женщиной с головой. Она снова усадила мужа в кресло и сама устроилась рядом, как они сидели до звонка Полена.
– Послушай меня, Гастон… Сделанного не воротишь, и слезами горю не помочь… Сейчас надо не искать виновного, а думать, как отвести удар. Я достаточно тебя изучила и не сомневаюсь, что ты заранее все предвидел, а кроме того, позаботился обеспечить своим людям надежное алиби.
– Утро они провели на рыбалке, а вторую половину дня – у Юбера.
– Отлично. А тебе самому очень кстати придется неожиданный визит Мюгронов и то, что они сидели у нас до вечера. В случае неприятностей они дадут показания.
– Опасность совсем не в этом!
– Знаю. Сервионе примется за Фреда, поскольку именно его жену корсиканец посадил за решетку. Пусть парень звезд с неба не хватает, но зато из настоящих, и я твердо уверена, что никто не заставит его говорить. Так что не бери в голову… До сообщения радио и газет ты вообще ничего не знаешь…
– Ладно…
– Вот уж не думала, что ты способен так нервничать, это на тебя совсем не похоже, – нежно добавила Жозетт.
– Надо полагать, старею.
– Такова наша общая участь, мой друг. Если бы эта грязная история хоть заставила тебя наконец завязать с делами, я бы почти радовалась глупости Фреда.
Консегюд насупился. Теперь, когда спокойствие жены вернуло ему утраченное хладнокровие, бандит снова почувствовал себя на коне и не сомневался, что выпутается и на сей раз. В конце концов, он прожил долгую жизнь и не раз попадал в скверные истории.
Убирая со стола после ужина, Жозетт вдруг сказала мужу:
– Только одного я не понимаю, и меня это немного тревожит, Гастон…
– Что именно?
– Откуда вы знали, что Пьетрапьяна поедут в Вилльфранш?
– Ребята следили за ними не одну неделю, пока не выяснили, что в хорошую погоду вся семья непременно проводит там воскресенье.
– Значит, вся семья, да?
– Конечно. Но куда ты клонишь?
– А где же была старая Базилия с детьми, пока Фред и его друзья устраивали свой фейерверк?
– Откуда мне знать? Может, остались дома?
– И однако, как правило, при первой же возможности на природу стараются вывезти вовсе не взрослых, а детей! Слушай, Гастон, а что, если твои убийцы проморгали старуху и детишек, спрятавшихся где-нибудь в уголке?
– Господи Боже!
– Вот тогда – да, хуже некуда…
Консегюд снова пал духом.
– Ну, не говорил ли я тебе, что этот Фред – сущее проклятие и не заслуживает пощады? – заорал он.
– Ладно-ладно, пусть ты прав, но такого рода рассуждения ни к чему полезному не ведут… В конце концов, если Кабри и других и впрямь видели, всю компанию еще до ночи упекут в кутузку, и нам останется только уповать, что они придержат языки.
В теленовостях не мелькнуло ни единого упоминания о том, что завтрашние газеты назовут «бойней в Вилльфранш».
Консегюды уже собирались ложиться спать, когда в дом явились полицейские и приказали Гастону следовать за ними к комиссару Сервионе, поскольку тот очень хочет с ним поболтать.
В минуту крайней опасности к старому бандиту всегда возвращались прежние силы. Он выразил вполне естественное удивление и, заранее зная, что не получит ответа, попробовал выпытать у своих временных ангелов-хранителей, чем объясняется столь странное обращение с мирным и давно удалившимся от дел гражданином.
Консегюда отвели в маленькую комнатку и оставили киснуть на целых два часа. Лишь после полуночи инспектор Кастелле удосужился наконец отвести его к комиссару. Если полицейские надеялись таким образом сломить сопротивление бандита, испытавшего на своей шкуре все методы воздействия, какие только существуют в природе, то они жестоко заблуждались.
Оба они прекрасно знали друг друга. И Консегюд понимал, что Сервионе, выйдя на след, как всегда, не отступит, пока не доведет дело до конца. Комиссар в свою очередь отлично отдавал себе отчет, что имеет дело с одним из самых умных мерзавцев, с какими его сводила судьба. Таким образом, имея очень точное представление о возможностях и свойствах противника, оба готовились к весьма изнурительной борьбе.
Вежливо, не впадая ни в излишнюю заносчивость, ни в раболепие, Консегюд позволил себе выразить легкое удивление:
– Разрешите заметить, господин комиссар, что ваше обращение со мной внушает некоторое недоумение?
– Разрешаю.
– А могу я попросить вас сообщить мне причины, побудившие вас послать за мной, когда я уже собирался лечь спать?
– Вы, значит, устали, раз вздумали ложиться в такую рань?
– Мы не нашли в телепрограмме ничего интересного и хотели немного почитать в постели… И потом, честно говоря, мы и вправду малость утомились – весь день играли в шары с нашими соседями и друзьями Мюгронами. Это бывшие ювелиры из Ниццы, как и мы, удалившиеся на покой.
Оноре про себя с восхищением отметил ловкость противника. Всего в нескольких словах и как бы между прочим Га-стон дал ему понять, что на время трагедии у него несокрушимое алиби – учитывая несомненную респектабельность свидетелей, никто не посмеет усомниться в искренности их показаний.
– Скажите, Консегюд, вам известно о драме, случившейся сегодня во второй половине дня в ущелье Вилльфранш?
– По правде говоря, нет. А что?
– Убили одного из моих коллег, его жену и отца.
– О, господин комиссар, не могу даже выразить, как глубоко я огорчен и… удивлен…
– Не сомневаюсь. Насколько мне известно, Фред Кабри – один из ваших друзей?
– Ну, друг – слишком сильно сказано… В прежние времена, когда я еще не отошел от дел, мы и вправду виделись довольно часто…
– То же касается Акро, Пелиссана, Бенджена и Бэроля?
– Честно говоря, я вроде бы слышал эти имена, но довольно смутно представляю, о ком вы говорите…
– Вам действительно изменяет память, Консегюд, поскольку все эти люди входили в вашу банду.
Гангстер пожал плечами.
– Скажем, я предпочитаю не вспоминать о таких вещах, и потом… все это было так давно…
– Я придерживаюсь иного мнения.
– Позвольте заметить, господин комиссар, что в таком случае вы глубоко не правы. Однако, я полагаю, вы заставили меня приехать сюда вовсе не для того, чтобы поговорить о прошлом?
– Сегодняшнее тройное убийство совершили Фред Кабри и его приятели.
– Не может быть!
– Не только может, но, несомненно, так и было.
Гастон как будто погрузился в размышления.
– Видите ли, господин комиссар, – наконец проговорил он, – в те времена, когда мы с ним еще встречались, Фред никогда не совершил бы такой глупости! Так что, невзирая на ваши утверждения, уж простите, никак не могу поверить… Конечно, если он сам признался…
– Пока нет.
– Вот как? В таком случае… У вас есть свидетели?
Оноре вовремя заметил ловушку.
– К несчастью, нет.
– Тогда вы, вероятно, не испытываете полной уверенности…
– О да! Он хотел отомстить за свою жену Анаис, которую Пьетрапьяна отправил в Бометт.
– Господин комиссар, в мое время мужчина, по крайней мере настоящий мужчина, не стал бы убивать полицейского только потому, что его жену посадили в кутузку!
– Надо полагать, нравы переменились.
– Очень жаль, если так… А это тот Пьетрапьяна, что жил в «малой Корсике»?
– Совершенно верно.
– Я знал его в лицо и его красавицу жену, да и отца, впрочем, тоже… старого Доминика… Так их убили?
– Да.
– Надеюсь, хоть бабушка и малыши спаслись,от избиения?
– Да, слава Богу… Базилия была в Ницце вместе с детишками.
– В такой чудесный день?
Сервионе вдруг стало страшно за старуху и малышей. Умный и хитрый Консегюд быстро сообразил, что если убийцы не заметили Базилию, значит, она где-то пряталась и, следовательно, могла наблюдать за каждым их шагом.
– Оставьте нас, Кастелле.
Инспектор вышел, и Гастону на мгновение стало страшно. Почему полицейский вдруг решил избавиться от свидетеля? Это неприятно напомнило старые времена, когда из Консегюда выколачивали показания.
– А теперь внимательно выслушайте, что я вам скажу, Консегюд.
Сейчас комиссар заговорил совсем другим тоном, и Гастон почувствовал, как у него вспотели руки.
– Я очень любил Антуана Пьетрапьяна… его жену и отца…
– Я знаю, но…
– Пьетрапьяна были корсиканцами, как и я… А мы, корсиканцы, не привыкли молча сносить удары.
– Еще раз повторяю вам, господин комиссар, я…
– Вы не понимаете, зачем я все это говорю именно вам? Да по самой простой причине, Консегюд! Моих соотечественников убили Кабри и его дружки, а поскольку я не сомневаюсь, что, несмотря на все уверения, вы по-прежнему остаетесь главарем банды, вы тоже замешаны в этом деле. Меня бы даже ничуть не удивило, если бы вы и организовали всю операцию.
– Клянусь вам, господин комиссар…
– Идите к черту со своими клятвами! Это я вам клянусь, что, если сумею доказать ваше участие в убийстве, вам уже не придется стареть в Мон-Бороне!
– Господин комиссар, я протестую…
– Нет!
Консегюд напрягся, словно готовясь прыгнуть на врага, но, во-первых, он уже утратил прежний боевой запал, а во-вторых, Сервионе, как бы Гастон ни пыжился, нагонял на него панический ужас.
– И еще один совет, Консегюд: если, к несчастью, со старой Базилией или тремя сиротами что-нибудь случится, я буду считать виновным вас.
– И что это значит?
– А то, что я прикончу вас собственными руками… или позабочусь, чтобы это сделали другие…
– Но вы… вы не имеете права!
– Положитесь на меня, я не стану рассуждать о правах!
Хозяин «Веселого матроса» славился на всю округу как добродушный и компанейский парень. До глубины души он ненавидел только две вещи на свете: работу и полицейских. Первую – за то, что она, по его мнению, вредит здоровью, а вторых – потому что не раз сажали его в тюрьму. Но если повседневную работу Юбер мог свалить на свою законную супругу Антуанетту, то от полиции ему приходилось отбиваться самостоятельно.
Едва хозяин «Веселого матроса» успел устроиться в зеленой беседке под сенью виноградных лоз (уютнейший уголок, куда допускались лишь несколько самых близких друзей) и попробовать первый за этот день пастис, как появилась Антуанетта, ведя за собой незнакомого молодого человека. Богатый жизненный опыт сразу подсказал Юберу, что это полицейский.
– Этот господин хочет поговорить с тобой, Юбер…
Не двигаясь с места, тот указал на свободный стул:
– Прошу вас, месье. С кем имею честь…
– Офицер полиции Кастелле.
– Выпьете пастис?
– Нет.
– Как хотите.
Антуанетта сочла за благо вмешаться:
– Юбер, ты не думаешь, что следовало бы…
Но муж живо поставил ее на место:
– Когда мне понадобится твое мнение, я скажу! А пока убирайся отсюда, да так, чтобы пятки сверкали!
Антуанетта покорно исчезла. А Юбер добродушно улыбнулся полицейскому.
– Только дай им волю – живо перестанешь быть в доме хозяином! – пояснил он. – По-моему, старые порядки совсем уходят в прошлое. И это очень досадно! А кстати, чему я обязан вашим визитом?
– Преступлению в ущелье Вилльфранш.
– Грязная история! Уже известно, чья это работа?
– Да.
– Вот как?
Полицейскому показалось, что в голосе Юбера мелькнула тревожная нотка.
– Ваши друзья.
– Э-э-э, погодите! Тут явно какая-то западня! Во-первых, скажите толком, что за друзья…
– Ребята из банды Консегюда, ваши приятели.
– Из какой еще банды?
– Кабри, Акро, Пелиссан и прочие.
– Позвольте, господин инспектор, вы, должно быть, малость промахнулись!
– Вы думаете?
– А если нет, так, значит, либо в «Нис-Матэн» напечатали сплошные враки, либо им подсунули ложные сведения…
– С чего вы это взяли?
– Так ведь в газете-то пишут, что преступление совершено во второй половине дня!
– Ну и что?
– Да то, что ребята, о которых вы толковали, не двигались отсюда с полудня и до самой ночи! Стало быть, они ни при чем!
– Разве что вы не заметили, как они отлучились. Тут вполне хватило бы и часа…
– Невозможно! Мы весь день провели вместе!
Наступило долгое молчание. Хозяин «Веселого матроса» из-под опущенных век наблюдал за Кастелле. А тот, не глядя в сторону собеседника и не повышая голоса, сказал как нечто само собой разумеющееся:
– Ты врешь…
– Клянусь вам…
– Врешь, но это не имеет значения. Мы ничего другого и не ожидали…
Инспектор встал.
– Уверяю вас, вы совершенно напрасно вообразили, будто… – попробовал было спорить кабатчик.
– Ты сделал глупость, Юбер. Уж не знаю, что они тебе дали или пообещали в обмен на алиби, но, даже если ты заломил самую высокую цену, в результате останешься в накладе. Ты продешевил, Юбер. Сам подумай, как и чем можно оплатить долгие-долгие годы в тюрьме?
– Годы в тюрьме?
– Сам понимаешь, комиссар Сервионе не может допустить, чтобы убивали его помощников, а уж когда прикончили сразу троих его друзей, сердится по-настоящему! Так что, очень возможно, он посчитает за одну компанию и убийц, и тех, кто им помогал, например обеспечив поддельное алиби… А теперь – чао, Юбер! До скорой встречи.
Хотя на похороны собралась вся «малая Корсика», траурный кортеж получился более чем скромный, и посторонние, провожая глазами процессию, состоявшую из одних стариков, думали, что наш мир покинул кто-то из обитателей дома призрения. Удивляло лишь, что гроба сразу три. Их несли на плечах корсиканцы, явившиеся отдать последний долг землякам, которые больше не увидят родного острова, а за ними – одна в глубоком трауре – шла старая Базилия (детей она оставила подруге). Следом, как самые старшие, шли Поджьо, потом – Прато, Пастореччья и, наконец, Мурато – единственная пара, которой не приходилось поддерживать друг друга на каждом шагу. Были здесь и Сервионе, и Кастелле с женами.
Отпевание совершалось в церкви Иисуса на улице Драут, где все эти славные старики всегда слушали воскресную мессу. Сервионе любил этот храм с его вечным сумраком. Там, в тишине, хорошо думалось, и комиссар, как человек глубоко верующий, часто приходил просить у Господа помощи в своем трудном деле. Старички собрались вместе, словно испуганные зверьки, находя успокоение в присутствии друг друга, а Сервионе устроился по другую сторону прохода и видел друзей в профиль. Он любил их, этих свидетелей иных времен. О нет, он не позволит бандитам Консегюда их мучить!
Когда кончилось отпевание, кортеж медленно, очень медленно побрел за крупной гнедой лошадью (такой же старой, как все эти корсиканцы), добрался до площади Сен-Франсуа, покинул пределы старого города, по бульвару Жана Жореса вышел на площадь Гарибальди, свернул на улицу Катрин Сегюран и стал подниматься по Эберле к Замковому кладбищу, где Пьетрапьяна купили кусочек земли, как только им стало ясно, что на возвращение в Корте у них никогда не хватит средств.
Пожимая руки старикам, тесно сбившимся у стены кладбища вокруг Базилии так, словно все они принадлежали к одной семье, Сервионе почувствовал, что никто не решается посмотреть ему в глаза, как будто доверие вдруг исчезло. Комиссар предложил развезти всех по домам на своей машине и на такси, но по приказу Базилии, которая теперь, после смерти мужа, возглавила клан, старики отказались. Обиженный и слегка опечаленный Оноре вернулся в участок. Он не мог понять странного поведения друзей.
Они приготовили целебный настой, разогрели остатки обеда и уложили отдыхать своих стариков, утомленных долгой дорогой к Замковому кладбищу и обратно. Теперь каждая могла действовать по собственному усмотрению. Они подождали, пока город окутает ночная тьма, и выскользнули из дому, не забыв запереть за собой дверь.
К счастью, дом Базилии был совсем рядом, и даже Барберинс Поджьо, жившей дальше других, пришлось пройти не больше полусотни метров. И скоро старухи тихонько постучали в дверь подруги, просившей их прийти попозже, тайком от мужей.
Каждый раз, впуская новую гостью, Базилия прижимала палец к губам, напоминая, что в соседней комнате спят трое сирот и будить их нельзя. Потом она целовала новоприбывшую и предлагала сесть за большой обеденный стол, освещенный керосиновой лампой. Последней явилась Антония Мурато.
– Мне никак не удавалось уложить Жана-Батиста, – объяснила она.
Как только все устроились за столом, Базилия оглядела лица подруг: изможденное и изрезанное морщинами – Барберины, все еще гладкое – Антонии, сморщенное, как печеное яблоко, – Альмы (зато на нем, словно два агата, посверкивали черные глаза) и, наконец, почти не тронутое временем, несмотря на возраст, лицо Коломбы – она все еще оставалась красавицей.
Прежде чем начать серьезный разговор, Базилия предложила гостям по чашечке настоя, куда каждая из них влила несколько капель апельсинового ликера.
– Вы, конечно, догадываетесь, что я позвала вас сюда только ради своих мертвых…
Подруги ответили долгим скорбным стоном.
– …и если я не захотела, чтобы ваши мужья пришли вместе с вами, то лишь потому, что это дело должны решить мы сами и таким образом, который мог бы испугать мужчин…
Старухи жадно ловили каждое слово, а Барберина даже приложила к уху руку, чтобы лучше слышать.
– А теперь вот что… никто из вас не обязан действовать со мной заодно… Если вы против – возвращайтесь домой и не будем больше говорить об этом… Вы забудете… А я и одна со всем справлюсь… Это займет больше времени, но я своего добьюсь, потому как Господь наверняка не допустит, чтобы я умерла, не закончив дела…
Гостьи мягко отклонили предложение уйти, и Базилия, успокоившись на их счет, продолжала:
– Мы, корсиканцы, не из тех, кто прощает… Я отплачу за причиненное мне зло… как требует честь… Неотомщенный покойник мертв вдвойне… И кто станет уважать его родню?
Послышался одобрительный шепоток. Каждая из этих старых женщин наслушалась в детстве рассказов о вендетте. Они знали, что пролитая кровь требует столь же кровавого возмездия, и считали этот закон справедливым. Базилия стукнула по столу сухим, узловатым кулаком.
– Я рассчитываю, что вы мне поможете отомстить проклятым бандитам, убившим Антуана, Анну и Доминика.
– Но мы их не знаем! – прошамкала Барберина.
– Я знаю их всех!
– Тогда почему ты не сказала полиции?
– Потому что я сама должна отомстить за своих мертвых… Я не доверяю полицейским… Они слишком мягко обращаются с такими подонками, а кроме того, существуют еще судьи, адвокаты… нет, я думаю, мои мертвые никогда не смогут спать спокойно, если мы сами не убьем тех, кто их убил.
– А откуда ты знаешь, кто эти бандиты? – спросила Антония.
– Это началось давно, когда мой Антуан арестовал некую Анаис Кабри… шлюху, которая соблазняла мужчин поприличнее, а потом требовала денег, угрожая обо всем рассказать домашним…
– Господи Боже, – простонала Альма, – и как ты терпишь на земле подобных тварей?
Все очень любили Альму Поджьо, но, считая немного придурковатой, не обращали особого внимания на ее слова.
– Как-то вечером Антуан разложил на столе фотографии и сказал: «Глядите, вот банда, с которой я имею дело… это банда Гастона Консегюда, и Анаис – жена Фреда Кабри, правой руки главаря». Тогда же он показал нам и этого Фреда, и его дружков, назвав по именам… Я узнала их в убийцах Доминика, Антуана и Анны… Это Фред Кабри, Эспри Акро, Барнабе Пелиссан, Мариус Бенджен и Жозе Бэроль.
– А чего ты хочешь от нас? – поинтересовалась Коломба.
– Чтобы вы помогли мне убить их, как они убили моих!
– Ты сошла с ума, Базилия! – воскликнула Антония. – Ты что ж, не видишь, на что мы все похожи?
Она разразилась дребезжащим старческим смехом.
– Мы уже одной ногой в могиле, моя дорогая! Да эти типы расправятся с нами одним щелчком!
– Раз они сильнее, мы будем хитрее, вот и все. А вам достаточно положиться на меня и делать, что я скажу… И мы прикончим их одного за другим…
– Вот только мы их ни разу и в глаза не видели, этих твоих убийц, – проворчала Барберина.
– Еще познакомитесь – они непременно явятся прямо сюда…
– Иисусе Христе! – захныкала Альма.
– А зачем они сюда придут? – спросила Антония.
– Потому что в конце концов наверняка задумаются, где была я, пока они убивали моих родных. Бандиты начнут расспрашивать всех и каждого, но вы будете говорить, что ничего не знаете…
– А что им за дело, где ты была, Базилия? – наивно осведомилась Коломба.
– Когда убийцы узнают, что я тоже ездила в Вилльфранш, им придется покончить со мной… а возможно, и с малышами тоже…
– Ну зачем ты говоришь такие ужасные вещи? – возмутилась Коломба.
– Да попытайся же понять: бандиты не могут оставить в живых свидетеля бойни! Ведь достаточно мне сходить к комиссару Сервионе – и все эти проклятые подонки закончат дни свои на каторге!
– А почему бы тебе и вправду не поговорить с комиссаром?
Базилия вдруг вскочила, не отводя пылающих глаз от несчастной Коломбы.
– А где это ты видела или слышала, Коломба Пастореччья, чтобы кто-то из наших перепоручал месть полиции?
Коломба опустила голову, не смея глядеть на суровые лица подруг. И до самого конца она не произнесла больше ни слова. Даже когда настал ее черед выслушивать указания Базилии, Коломба лишь молча кивнула в знак согласия.
Пять старух расстались поздней ночью. Выходя, они тихонько хихикали и подталкивали друг друга локтем – ни дать ни взять школьницы на каникулах. Предложенная Базилией игра казалась увлекательным приключением, внезапно нарушившим их тусклое будничное существование. А то, что все будет происходить без ведома мужей, втайне от них, позволяло женам в какой-то мере расквитаться за прежнюю покорность. Пускай игра Базилии связана со смертью – ну и что? Преклонный возраст всех их перенес в сумрак, на самую границу между жизнью и смертью. Так почему одна должна заботить их больше другой?
