Глава LVIII

Теперь, когда его помолвка с миссис Джералд стала свершившимся фактом, Лестеру уже не так трудно было примириться с новым положением вещей. Да, несомненно, все к лучшему. Он глубоко сочувствовал Дженни. Миссис Джералд тоже ей сочувствовала, но утешалась мыслью, что так будет лучше и для Лестера и для этой бедной женщины. Он будет много счастливее, это уже сейчас видно. А Дженни со временем поймет, что поступила умно и самоотверженно, и будет черпать радость в сознании собственного великодушия. Сама же миссис Джералд, никогда не питавшая нежных чувств к своему покойному мужу, была на седьмом небе: наконец-то, хоть и с некоторым запозданием, сбылись ее девичьи мечты! Ничего лучше жизни с Лестером она не могла себе представить. Куда они только не поедут, чего только не увидят! Будущей зимой она, новоиспеченная миссис Лестер Кейн, покажет всему городу, какие бывают балы и приемы! А Япония… Просто дух захватывает, как это будет чудесно.

Лестер написал Дженни о своей предстоящей женитьбе. Он не дает ей никаких объяснений, они были бы излишни. Он считает, что ему следует жениться на миссис Джералд. И что ей, Дженни, следует об этом знать. Он надеется, что она здорова. Она должна всегда помнить, что он принимает ее судьбу близко к сердцу. Он всеми силами постарается сделать ее жизнь возможно приятнее и легче. Пусть не поминает его лихом. И передаст от него привет Весте. Ее нужно отдать в самую лучшую среднюю школу.

Дженни слишком хорошо понимала, как обстоит дело. Она знала, что Лестера тянуло к миссис Джералд с тех самых пор, как они встретились в Лондоне, в отеле «Карлтон». Эта женщина долго ловила его. Теперь она его добилась! Все в порядке. Пусть будет счастлив. Дженни так и написала в ответ, добавив, что объявление о помолвке видела в газете. Получив ее письмо, Лестер задумался; между строк он прочел много больше, чем она написала. Даже сейчас он подивился твердости ее духа. Несмотря на все обиды, которые он ей нанес и еще собирался нанести, он знал, что его чувство к Дженни не совсем угасло. Она благородная, обаятельная женщина. Сложись обстоятельства по-другому, он не готовился бы к женитьбе на миссис Джералд. И все-таки он женился на ней.

Бракосочетание состоялось пятнадцатого апреля в доме у миссис Джералд; венчал их католический священник. Лестер отнюдь не был примерным сыном церкви. Он был неверующий, но решил, что раз уж он воспитан в лоне церкви, нет смысла отказываться от церковного брака. Собралось человек пятьдесят гостей — все близкие друзья. Обряд прошел без малейшей заминки. Новобрачных оглушили поздравлениями, осыпали пригоршнями риса и конфетти. Гости еще пировали, когда Лестер и Летти выскользнули из дома через боковой подъезд, где их ждала карета. Через четверть часа веселая погоня устремилась за ними на вокзал железнодорожной дороги Чикаго — Рок Айленд — Сан-Франциско. Но когда провожающие прибыли, счастливая пара уже сидела в своем купе. Снова смех, оживленные возгласы, шампанское, и вот, наконец, поезд тронулся — молодые отправились в путь.

— Итак, ты меня добилась, — весело сказал Лестер, усаживая Летти рядом с собой. — Ну, и что?

— Вот что! — воскликнула она и, крепко обняв его, горячо расцеловала.

Через четыре дня они были на берегу Тихого океана, еще через два уже неслись на самом быстром пароходе в страну микадо.

А Дженни осталась одна со своим горем. Узнав, что Лестер женился в апреле, она стала внимательно просматривать газеты в поисках подробностей. Наконец она прочла, что свадьба состоится в полдень пятнадцатого апреля, в доме миссис Джералд. Несмотря на все свое смирение и покорность судьбе, Дженни с жадностью тянулась к этому недоступному счастью — так смотрит голодный бродяжка на рождественскую елку в освещенном окне.

Настало пятнадцатое апреля. Дженни едва дождалась, пока пробьет двенадцать. Она так остро переживала все события этого дня, словно сама в них участвовала. В мыслях она видела прекрасный особняк, кареты, гостей, венчальный обряд, веселый свадебный пир. Она чувствовала, как им хорошо в их роскошном купе, какое им предстоит увлекательное путешествие. В газетах упоминалось, что медовый месяц молодые проведут в Японии. Медовый месяц! Ее Лестер! И миссис Джералд так хороша. И ее — новую миссис Кейн, единственную настоящую миссис Кейн — обнимает Лестер! Когда-то он также обнимал ее. Он ее любил! Да, любил! У Дженни сжималось горло. О господи! Она вздохнула, до боли стиснула руки, но облегчения не было — тоска по-прежнему давила ее.

Когда этот день миновал, ей стало легче; дело сделано, и никакими силами нельзя ничего изменить. Веста, которая тоже читала газеты, прекрасно понимала, что произошло, и от всей души жалела мать, но молчала. Через два-три дня Дженни немного успокоилась, примирившись с неизбежным, но прошло еще много времени, прежде чем острая боль утихла, уступив место привычной глухой тоске. Дженни считала дни и недели до их возвращения, хотя знала, что ей больше нечего ждать. Но очень уже далекой казалась Япония, и Дженни почему-то было легче, когда она знала, что Лестер близко от нее, в Чикаго.

Прошла весна, за ней лето, и наступил октябрь. Однажды в холодный, ветреный день Веста, вернувшись из школы, пожаловалась на головную боль. Дженни, помня наставления матери, напоила ее горячим молоком, посоветовала положить на затылок мокрое полотенце, и девочка ушла к себе и легла. На следующее утро у нее немного поднялась температура. Местный врач, доктор Эмри, сразу заподозрил брюшной тиф — в округе уже было отмечено несколько случаев заболевания. Врач сказал Дженни, что организм у девочки крепкий и, по всей вероятности, она справится с болезнью, но, возможно, будет болеть тяжело. Не полагаясь на свое умение, Дженни выписала из Чикаго сестру милосердия, и потянулись дни ожидания, когда мужество сменялось отчаянием, страх — надеждой.

Скоро все сомнения отпали; у Весты действительно был брюшной тиф. Дженни не сразу написала Лестеру, хотя и думала, что он в Нью-Йорке: судя по газетам, он собирался провести там зиму. Но через неделю, когда врач определил форму болезни как тяжелую, она решила все-таки написать — как знать, что может случиться. Лестер так любил девочку. Наверно, ему захотелось бы о ней узнать.

Лестер не получил этого письма: когда оно прибыло в Нью-Йорк, он уже отплыл в Вест-Индию. Дженни пришлось самой дежурить у постели Весты. Добрые соседи, понимая серьезность положения, навещали ее и участливо справлялись о больной, но они не могли оказать Дженни настоящей нравственной поддержки, которую мы чувствуем, лишь когда она исходит от близких нам людей. Одно время казалось, что Весте лучше; и врач и сестра готовы были обнадежить Дженни. Но потом девочка стала заметно терять силы. Доктор Эмри объяснил, что болезнь дала осложнения на сердце и на почки.

И вот уже тень смерти нависла над домом. Лицо врача стало сосредоточенно-серьезным, сестра на все отвечала уклончиво. А Дженни молилась — ибо что же и назвать молитвой, если не страстное желание, на котором сосредоточены все помыслы, — только бы Веста поправилась! В последние годы девочка стала так близка ей; она любила мать, она уже понимала своим детским умом, как много матери пришлось выстрадать. А сама Дженни благодаря ей прониклась более глубоким чувством ответственности. Она теперь знала, что значит быть хорошей матерью. Если бы Лестер захотел, если бы она была законной женой, как она была бы рада иметь от него детей. И притом она всегда чувствовала себя в долгу перед Вестой; долгую, счастливую жизнь — вот что она обязана дать своей девочке, чтобы искупить позор ее рождения и раннего детства. Дженни с такой радостью наблюдала, как ее маленькая дочь превращается в красивую, грациозную, умную девушку. И вот теперь она умирает. Доктор Эмри вызвал на консилиум знакомого врача из Чикаго. Вдумчивый, доброжелательный старик только покачал головой.

— Лечение было правильным, — сказал он. — Видимо, организм недостаточно крепок. Не все одинаково способны бороться с этой болезнью.

Врачи вынесли приговор; если через три дня не будет поворота к лучшему, нужно ждать конца.

От Дженни не сочли возможным скрыть истину; она сидела у постели дочери без кровинки в лице, без мысли, поглощенная одним чувством, натянутая, как струна. Казалось, все ее существо отзывается на каждую перемену в состоянии Весты, она физически ощущала малейший прилив сил у девочки, малейшее ухудшение.

Одна из соседок Дженни, миссис Дэвис, полная, немолодая женщина, относилась к ней с чисто материнской нежностью. Глубоко сочувствуя Дженни, она вместе с доктором и сестрой с самого начала делала все, чтобы не дать ей впасть в отчаяние.

— Вы бы пошли к себе и прилегли, миссис Кейн, — говорила она Дженни, видя, что та не сводит глаз с Весты или бесцельно бродит по комнатам. — Я тут за всем пригляжу. Справлюсь не хуже вас. Вы что же, думаете, я не сумею? Я сама семерых родила, троих схоронила. Разве я не понимаю?

Однажды Дженни расплакалась, припав головой к ее мягкому, теплому плечу. Миссис Дэвис всплакнула с ней вместе.

— Бедная вы моя, разве я не понимаю! Ну, пойдемте со мной.

И она увела ее в спальню. Но Дженни не могла долго оставаться одна. Через несколько минут, совсем не отдохнув, она уже вернулась к дочери.

И наконец, однажды в полночь, после того как сестра с уверенностью сказала, что до утра ничего случиться не может, в комнате больной началась какая-то суета. Дженни, которая только что прилегла в соседней комнате, услышала это и встала. У постели Весты, тихо совещаясь, стояли сестра и миссис Дэвис.

Дженни все поняла. Подойдя к дочери, она впилась долгим взглядом-в ее восковое лицо. Девочка едва дышала, глаза ее были закрыты.

— Она очень слаба, — шепнула сестра.

Миссис Дэвис взяла Дженни за руку.

Проходили минуты, уже часы в передней пробили час. Время от времени сестра подходила к столику с лекарствами и, окунув тряпочку в воду, смачивала губы Весты. В половине второго ослабевшее тело шевельнулось. Послышался глубокий вздох. Дженни жадно наклонилась вперед, но миссис Дэвис потянула ее за руку. Сестра сделала им знак отойти. Дыхание прекратилось.

Миссис Дэвис крепко обхватила Дженни за плечи.

— Бедная моя, хорошая, — зашептала она, видя, что Дженни сотрясается от рыданий. — Ну не надо плакать, слезами горю не поможешь.

Дженни опустилась на колени у кровати и погладила еще теплую руку дочери.

— Веста, — молила она, — не уходи от меня, не уходи.

Словно издалека до нее доносился ласковый голос миссис Дэвис:

— Не надо так убиваться, милая. Все в руке божией. Что он ни делает, все к лучшему.

Дженни чувствовала, что земля разверзлась под ней. Все нити порваны. Ни проблеска света не осталось в обступившем ее необъятном мраке.