Глава пятая
Инспектор Блисс ворвался на всех парусах в кабинет суперинтенданта Бойлэнда.
— Полный порядок, супер!
Бойлэнд, будучи человеком уравновешенным, терпеть не мог, когда к нему так бесцеремонно вторгались. Это не просто выбивало его из колеи, но еще и шокировало. Он был уже преклонного возраста, и до пенсии оставалось недолго, а посему был особенно приверженок хорошим манерам, строгим костюмам и к шляпам-котелкам. Он не признавал также этих привычек — весьма фамильярных с его точки зрения — пользоваться уменьшительными словами, в которых он улавливал оттенок неуважения. За эти новые нравы суперинтендант позорно клеймил американцев, усматривая в этом вредоносное влияние вседозволенности. Он вообще не любил американцев, ибо они оставались в его глазах бунтовщиками, предавшими Корону. Все это нисколько не мешало Бойлэнду быть великолепным полицейским и даже при необходимости сотрудничать со своими коллегами из ФБР и ЦРУ,
— В чем полный порядок, мистер Блисс?
— У меня есть доказательство, что этот шотландец водит нас за нос!
— Это что-то новое!
— Вы мне не захотели верить, супер, но этот тип входит в банду Дункэна, я только что получил подтверждение этому.
Непонятно почему, Бойлэнд улыбнулся, а это случалось с ним редко, поэтому инспектор Блисс слегка растерялся.
—Слушаю вас, мистер Блисс.
— Что-то около полудня я снова пошел наблюдать за передвижениями вокруг «Шик-модерна».
— Вы что, никогда не спите, мистер Блисс?
— Редко, супер, тем более когда я разматываю крупняк!
Бойлэнд особенно не выносил таких вульгарных выражений, но главное, несмотря на некоторые положительные качества инспектора, в целом он был все-таки ему мало симпатичен.
— Итак, что же вы увидели?
— Незадолго до полудня шотландец выскочил сломя голову из «Шик-модерна», схватил такси и помчался. Мне повезло, что машина была рядом, и я — за ним. Так, один на хвосте у другого, мы доехали до Блюмсбери, а точнее — до Британского музея.
— До Британского музея?
— Если еще точнее, то до площади Британского музея. А там его ждали.
— Ну, ну... И кто же?
— Мисс Патриция Поттер всего-навсего! — И торжествующий инспектор откинулся на спинку своего кресла.
— И что из этого?
Блисс посмотрел на своего шефа с изумлением, с каким смотрит человек с нормальным интеллектом на умственно отсталого.
— То есть как это —и что из этого? Вам неизвестно о роли мисс Поттер в махинациях Дункэна?
— Вот именно, что неизвестно, мистер Блисс.
— Во всяком случае, свидание шотландца с подругой шефа «Гавайских пальм» доказывает, что они в сговоре, а она явилась, чтобы просто-напросто передать ему инструкции.
— На площади Британского музея?
— А почему бы и нет? Кому придет в голову там их искать?
— Кроме вас.
Полицейский снизошел:
— Кроме меня. — Он произнес это с таким видом, будто шотландцу и Патриции крупно не повезло, что на их пути встал инспектор такого калибра.
— Скажите, мистер Блисс... Вы никогда не были влюблены?
— Не было времени, супер!
— А жаль!
— Жаль?
— Это бы вас избавило от ненужных поступков, потому что вы тогда бы знали, что влюбленные назначают свидания в самых невероятных местах. Макнамара любит мисс Поттер и, более того, мечтает увезти ее в свои края. Но помеха этому — Дункэн... Вот они и постарались, чтобы избежать его надзора, встретиться в таком месте, куда Дункэн никогда не догадается пойти.
— Это только гипотеза!
— Мистер Блисс, вы не видели ничего такого, что могло бы подтвердить мою теорию?
— То есть, что... в общем, они целовались, но это еще ничего не доказывает!
— О да, мистер Блисс! И позвольте мне дать вам совет: не спускайте глаз с этого шотландца, идите за ним по пятам, потому что мне кажется, именно с этого момента ему начинает грозить опасность.
— Опасность?
— Опасность, мистер Блисс, и было бы прискорбно, в первую очередь для него, ну а затем и для вас, если бы с ним случилось что-то серьезное. Вы поняли меня?
— Так точно, супер.
— Тогда хорошо. И главное — оставьте его в покое, не предпринимайте каких-либо шагов, не уведомив меня заранее. И еще, мне кажется, мистер Блисс, что этот овцевод, со всей своей наивностью, вторгаясь в мир Дункэна й Девита, неизбежно вызовет некоторое замешательство, а мы как раз и воспользуемся этим.
Уходя от Бойлэнда, Блисс, поразмышляв, пришел к выводу, что просто необходимо снизить возраст для выхода на пенсию. У суперинтенданта явно затуманились мозги, а это могло плохо сказаться на ведении дел.
Слушая Макнамару, Дункэн не мог нарадоваться, что Бог догадался создать таких придурков, которые всем остальным приносят пользу и, конечно, выгоду. А шотландец расписывал в ярких красках, какая у него будет свадьба с Патрицией, когда он вернется к себе, перечислял имена приятелей, которых он пригласит. Джек, несмотря на то, что этот чудила ему заморочил голову, испытывал к Малькольму что-то похожее на жалость, к нему и к его иллюзиям, конечно. Но хозяин «Гавайских пальм» жил только по «законам джунглей», а посему резко пресек болтовню своего визитера.
— Мистер Макнамара, вам уже пора идти... Вы хорошо усвоили мои инструкции?
— Не дергайтесь, старина! У меня самая лучшая память из всех в Томинтоуле!
— Тем лучше... Но главное, ни под каким предлогом не отклоняйтесь от указанного мною маршрута... иначе... Короче, когда идет речь о наркотиках, нас так и тянет на мелочную придирчивость, мы все истолковываем не так. Было бы удручающе печально, если бы, не приведи Бог, мои люди, которые будут вас сторожить на всем пути, решили вдруг, что вы собираетесь прикарманить наш товар, не так ли?
— Да я бы от этого просто растерялся!
Дункэн вздохнул. Послушать такого типа, что он не знает, куда деть целое состояние, которое он несет под мышкой, да от этого сдохнуть можно!
Питер Девит молча проскользнул в комнату. Джек съязвил:
— Вы, как всегда, подслушиваете под дверью, Питер?
— А как бы иначе я был в курсе дел, Джек?
Оба типа взглянули друг на друга, и их легкое подтрунивание никак не вязалось с их взглядами, полными ненависти. У Дункэна мелькнула мысль, что пора расставаться с Девитом — для хозяина «Гавайских пальм» слово «расставаться» имело только один жуткий и точный смысл, — а Питер сразу подумал о том, какая рожа будет у его хозяина, когда тот узнает, что наркотики у него уплыли из-под носа. Не говоря уже о тех объяснениях, которые ему придется давать главному боссу Сохо, а эти объяснения запросто могли закончиться на дне Темзы, такая перспектива «концов в воду» приводила Девита в восторг.
— Само собой, Питер, вы не будете спускать глаз с нашего друга.
— Договорились.
— Но вы должны сделать так, чтобы ваше... дружеское прикрытие не превратилось в слежку.
— Я же не какой-нибудь новичок, Джек!
— Итак, джентльмены, мне остается только пожелать вам удачи!
— На сегодня риска никакого нет... Сегодня — это только отработка.
— Она даст результаты, Питер, только если вы ее проведете как настоящую...
Когда Макнамара поднялся, Дункэн увидел, что он взялся за ручку большого предмета в чехле, лежавшего возле его кресла.
— А это что такое?
— Моя волынка.
— Вы же не собираетесь идти в Дроудок с этим инструментом?
— Наоборот. Это мой талисман. Без него у меня идет все вполнакала.
Как и было договорено, Макнамара вышел из «Гавайских пальм» с невинным видом туриста, который собрался прошвырнуться по Лондону. Держа в руке сумку с волынкой, он безмятежно зашагал вперед, пересек Ромелли-стрит и Олд Комптон-стрит. Так он и шел — ноль внимания на уличное движение, чем вызвал поток брани со стороны таксистов, но сам при этом походя отбрехивался от них. Девит. же, следовавший за ним на расстоянии ста метров, безумно паниковал, потому что у этого чокнутого шотландца был довольно странный способ не привлекать к себе внимания. На углу Шефтсбери-авеню проезжающая машина задрала своим крылом шотландскую юбочку Малькольма, который тут же ринулся с кулаками на водителя. Пришлось вмешаться полисмену, который объяснил Макнамаре, что он не прав, но тот ответил, что в Томинтоуле машины не водят как сумасшедшие. Полицейский оказался миролюбивым:
— А где находится это место, о котором вы мне сказали, сэр?
— В Шотландии, в графстве Банф.
— Понятно... а в вашем Граминтоуле...
— Томинтоуле!
— Прошу прощения, сэр, а в Томинтоуле вас не учат, что улицы лучше переходить по пешеходным дорожкам?
— Нет.
— Удивительно, сэр.
— Дело в том, старина, что в Томинтоуле нет улиц, а значит, нет ни машин, ни пешеходных дорожек... Но при этом Томинтоул не-такое уж плохое местечко, вам бы там побывать.
— Непременно, сэр, как только выкрою время.
Полисмен, глядя на удаляющегося шотландца, снял каску и почесал в затылке, что у него было знаком глубокого недоумения.
На Чаринг-Кросс Малькольм спустился в подземку и при этом не. удержался от замечания кассиру, что билеты стоят безобразно дорого. На станции «Вайтчепел» он сделал пересадку и на- «Бромли» вышел из метро, откуда поджидающее такси доставило его до перекрестка Саундрс-Несс-роуд и Гленгарнок-авеню, как раз напротив Дроу-док. Туда он уже добрался пешком и сразу же увидел «Звезду Индии» и человека, стоявшего на палубе, облокотившись о поручень. Малькольм заметил, что этот тип его засек и сразу же стал спускаться по сходням. Он подождал, пока моряк подойдет к нему,
— Простите, сэр, вы, по-видимому, шотландец?
— Совершенно верно!
— Тогда, может быть, вы знаете мою кузину Элспелс де Стирлинг?
— К сожалению, нет, хотя мне говорили, что это очень хорошенькая женщина.
— О’кей. Пойдем пропустим по стакашку.
И они вместе пошли в «Разочарованный пират». Заказав два виски, моряк отправился в туалет, вернулся с довольно большим свертком и вручил его Малькольму,
—Я свое дело сделал. Теперь ваш ход, молодой человек.
Для возвращения в Сохо Малькольм снова сел в поджидающее его такси, снова спустился в подземку и вышел на Чаринг-Кросс. Питер Девит шел за ним следом и считал, что все идет лучше некуда. К тому же он все время мысленно проигрывал завтрашний план действий, следуя которому он уберет человека из Томинтоула и завладеет его бесценным свертком. Но внезапно ему пришлось резко изменить свою оценку событий, потому что он увидел, как на углу Шефтсбери-авеню Малькольм вытащил свою волынку и заиграл «На берегу Энргила». Это сразу же вызвало сумятицу среди пешеходов, потому что одни стали останавливаться, чтобы на него посмотреть, а другие ринулись за ним следом. Оторопевший Питер задавал себе вопрос, не сошел ли с ума этот человек из Томинтоула. Но то, что должно было случиться, случилось: перед Макнамарой возник тот самый полисмен, с которым он имел дело в начале своей прогулки. Тот, скрестив руки, скомандовал:
— Стоп, сэр!
— Вам не нравится мелодия «На берегу Энргила»?
— Надеюсь, вы мне поверите, сэр, что я не имею ничего против Шотландии и шотландцев?
— Разрешите вас с этим поздравить!
— И что я буду счастлив посетить Прегинтоул? Прошу прощения, сэр... Томинтоул.
— Мы вам окажем почести, старина!
— И что, наконец, я высоко ценю волынку?
— Отлично, сэр, мне это здорово приятно!
— Но только не на лондонских улицах, где мне, между прочим, поручено регулировать движение!
— Да?
— И я вынужден осведомиться у вас, сэр, долго ли вы еще намерены надо мной издеваться?
— Я? Но вы мне очень симпатичны, старина!
— И вы тоже, сэр, мне очень симпатичны, а поэтому я попрошу вас пройти со мной в полицейский участок, где мы сможем завязать более тесное знакомство! Но буду с вами откровенен до конца: я не знаю, нравится ли сержанту Бредли волынка.
— Ему понравится, дорогой старина, стоит только ему послушать, как я играю.
Полисмен попросил одного из своих коллег его подменить и отправился вместе с шотландцем в ближайший участок. Их шествие представляло собой мини-кортеж, во главе шел полисмен, а Малькольм был замыкающим, играя в такт шагов «Победный марш Монтгомери». А Питер Девит продолжал мучиться над вопросом, не попал ли он внезапно в тот мир, где все спятили. Посчитав бессмысленным занятием плестись за всеми любопытствующими до полицейского участка (где, кстати, его могли опознать), он Кинулся в «Гавайские пальмы».
Поджидая без всякого волнения Макнамару, Дункэн объяснялся с Патрицией Поттер.
— Вы меня разочаровываете, Патриция... Неужели вы действительно вообразили, что я отпущу вас с этим недоумком? Я к вам очень привязан, дорогая.
— А сверх того, я чересчур много знаю о том, чем вы занимаетесь, Дункэн.
Джек снисходительно согласился, не теряя. при этом хладнокровия:
— Да, сверх того, вы чересчур много знаете, Патриция, это верно, а поэтому вам придется стареть только рядом со мной, а никак не с другим.
— До того дня, пока я вам не надоем!
— До того дня, пока вы мне не надоедите, и это опять верно. Вы видите, как мы прекрасно понимаем друг друга? Разве это не доказательство того, что мы рождены друг для друга?
— Вы мерзавец!
— Странное дело, вы так и не смогли избавиться от старомодных словечек...
— Значит, мою жизнь... мое счастье вы вообще не берете в расчет? И пусть я откажусь от всего в двадцать три года?
— Не пытайтесь меня убедить, что в вас вдруг проснулось призвание пастушки.
— Нет, Джек, просто желание жить чистой жизнью рядом с порядочным парнем.
— Мне противно видеть, что вы до такой степени лишены честолюбия! Похоже, вы серьезно втрескались в этого колосса в юбочке, а?
— И что из этого?
— А то, что вы мне даете лишнее основание избавиться от него как можно скорее.
Она вскочила, охваченная ужасом:
— Вы же не собираетесь...
— Сядьте, дорогая.
Она обессиленно рухнула в кресло.
— Скажите же, Джек, вы не собираетесь его убивать?
— Собираюсь.
— Но почему? Почему?
— Потому что он тоже будет чересчур много знать о том, чем я, по вашим словам, занимаюсь. Я даже вам открою, как я это сделаю... Вы можете оценить тем самым мое доверие к вам. Завтра, когда он будет входить сюда, Девит подстроит так, что он войдет первым.
Дункэн вытащил из ящика стола пистолет, снабженный глушителем.
— Из этой хорошенькой штучки можно выстрелить только один раз, но я неплохой стрелок, и одной пули будет достаточно. Самое трудное будет убрать это громоздкое тело...
— Вы чудовищны!
— Практичен, дорогая, я практичен, и уверен, что вы умерите свое возмущение, когда я презентую вам норковую шубку... Удивительное дело, насколько норка способна усмирить самое жгучее желание мести. Само собой, если вам не придет в голову помешать моим планам. Тогда я буду вынужден обуздать ваши эмоции самым жестким способом, к моему глубокому сожалению.
Резким жестом он приказал Патриции молчать, когда та уже было открыла рот. Тогда она услышала, что кто-то поднимается по лестнице, ведущей в кабинет. Запыхавшийся Девит влетел на всех парах. Несколько мгновений он не мог отдышаться, а эти двое смотрели на него с любопытством. Дункэн спросил:
— А где шотландец?
— В участке.
— Тьфу ты черт! Его что, засекли?
— Нет.
— Тогда почему его упекли?
— Потому что он играл на волынке на Шефтсбери-авеню.
— Вы издеваетесь надо мной?
Питер описал, какую невообразимую сцену ему пришлось наблюдать. Когда он закончил свой рассказ, Джек в задумчивости спросил, не обращаясь практически к своим собеседникам:
— Что бы это могло значить?
— Да он ненормальный! Я так и знал, что с этим идиотом мы влипнем в какую-нибудь историю!
— Замолчите и немножко пораскиньте мозгами, перед тем как что-то ляпнуть, Питер. Если бы он нес наркотики, можно было бы подумать, что он специально привлек к себе внимание полиции, ну хотя бы ради крупного вознаграждения.
— Вот именно!
— Но у него не было наркотиков, и он знал об этом.
— И что же?
— Другая гипотеза: он подставился, чтобы на нас донести... но я не вижу, что это могло ему сегодня дать? Вот завтра было бы другое дело...
— Так что мы решаем, шеф?
— Подождем.
— Но если он...
— Мы в этом убедимся, только когда объявится полиция.
— Это будет подходящий момент!
— Нет, Девит, время на этом остановится, и мы с вами закончим здесь наши земные похождения, ибо, представьте себе, я не собираюсь вкушать прелести тюремной жизни.
— Вы — может быть, но не я...
Дункэн выхватил пистолет и спокойно наставил его на своего подручного:
— Что судьба уготовит мне, то она уготовит и вам, Питер, нравится вам это или нет...
И, повернувшись с улыбкой к Патриции, он заявил:
— Не рассчитывайте, дорогая, что я вас оставлю после себя... Вы мне пригодитесь и на том свете тоже...
Телефонный звонок нарушил напряжение, которое, царило в кабинете. Джек взял трубку левой рукой.
— Да? Прекрасно... Он один?.. Тогда пусть поднимается.
Опустив трубку, Дункэн ограничился тем, что произнес:
-— Мистер Макнамара, слава Томинтоула, прибыл собственной персоной... один.
Они замолчали и в тишине почувствовали, а не услышали — так обостренно сейчас все воспринималось — приближение шотландца. И вот наконец послышались тяжелые шаги Малькольма, приглушенные обилием драпировок и мягкой мебели. Дункэн, Девит и мисс Поттер застыли, вперившись в дверь. Когда Макнамара ее открыл, то замер на пороге, пораженный их видом, а потом спросил:
— Что происходит?
У него было до того ошалелое лицо, что вся троица вздохнула с облегчением. Дункэн спросил:
— Вы пришли один?
— Один? Ничего себе вопрос! А с кем бы, по-вашему, я должен был прийти? Держите, вот ваш сверток-кукла. Вы бы мне хоть сказали, что в нем будут завернуты сладости! У меня был идиотский вид в участке! Шпики мне сказали, что они не знали, что шотландцы кормятся, как лондонские младенцы. Еще бы немного, и я бы всерьез взорвался, ну, потому что всему есть свои пределы, в конце концов!
Из тех, кто его слушал, один Девит еще сомневался,
— А что вас дернуло играть на этой, туда ее мать, штуковине, да еще посреди Шефтсбери-авеню? Да вы точно хотели, чтобы вас арестовали, клянусь, а то стали бы вы это вытворять!
— Я именно и хотел, чтобы меня арестовали, старина дорогой!
Питер выругался и хотел что-то проорать от возмущения, но Дункэн не дал ему открыть рот.
— Мы вас уже достаточно наслушались, Девит!.. Мистер Макнамара, мисс Поттер и я были бы счастливы выслушать ваши объяснения.
Шотландец плюхнулся в кресло и начал с того, что обратился к мисс Поттер:
— Не пройдет и двадцати четырех часов, крошка, и мы катим в Томинтоул!
К великому удивлению шотландца, Патриция разразилась слезами. Он поднялся, подошел к ней, положил руку ей на плечо и нежно спросил:
— Какие горести, дорогая?
Эта сцена допекла Дункэна. Как бы он хотел, чтобы это время — эти двадцать четыре часа — проскочило как можно быстрее, дабы покончить раз и навсегда с этой сентиментальной гориллой. Что до Патриции, то она могла и
подождать! Питер, от которого ничего не ускользало, просто упивался. Мирный голос Малькольма придавал молодой женщине ощущение безопасности. Она чуть было не призналась ему во всем, но в этот момент встретилась взглядом, с Дункэном и поняла, что он готов ее убить. И она устало ответила:
— Так, ничего... уверяю вас, ничего. Просто нервы...
— Когда вы будете в Томинтоуле...
Теряя свое обычное хладнокровие, Дункэн стукнул кулаком по столу:
— Какого черта! Макнамара, кажется, сейчас нё время разводить шуры-муры с мисс Поттер! Я вам задал вопрос и попрошу вас на него ответить, и немедленно!
Шотландец медленно подошел к письменному столу Джека и, посмотрев внимательно ему в лицо, констатировал:
— И вы тоже, дорогой старина, как будто нервничаете, с чего бы?
Дункэн побелел, что являлось признаком того, что он уже собою не владеет. Патриция испугалась, что, потеряв хладнокровие, он выстрелит в шотландца, у которого и в мыслях не было, что его подстерегает опасность. К счастью, в этот короткий промежуток времени, который отделял вопрос Малькольма от гибельного жеста Джека — схватиться за пистолет, — шотландец все так же мирно повел свой рассказ:
-- Не буду скрывать, старина, я все-таки был обеспокоен... Эти лондонские шпики, мне кажется, уж что-то больно занялись мной... Я сказал себе — завтра, когда я понесу настоящий сверток, я буду рисковать головой... вот я и решил, пусть сцапают сегодня.
— Но е какой целью?
— Я подумал, что самое опасное место — это на подходах к Сохо, я не ошибся?
— Кончено.
— Мой вид интригует шпиков, а уж если я примусь играть на волынке прямо посреди улицы, тогда уж точно они меня упекут. В участке меня посчитают последним кретином, а я своими нескладными ответами наведу их на мысль открыть сверток. Так все и случилось. Они ржут надо мной, старина! И теперь уже ни в чем больше не подозревают, они меня жалеют, но по-доброму... Так вот, когда завтра я опять пойду под носом у шпиков, они скажут; «Гляди-ка, вот опять идет этот шотландец без царя в голове!» А уж раз я не буду играть на волынке, я спокойно протопаю у них под носом с моим свертком, но уже с наркотиками. Я даже не удивлюсь, если они перекинутся со мной парой приветливых слов...
— Мне кажется, Питер, вам бы не мешало поучиться тактическим приемам у нашего друга, — сказал Дункэн Девиту. Затем снова обратился к шотландцу: — Понимаете ли вы, Макнамара, что вы отменный трюкач?
Малькольм напыжился:
— В Томинтоуле всегда ко мне идут за советом, если что-нибудь пошло наперекосяк. По крайней мере, умные — идут.
Вернувшись в «Шик-модерн», еще открытый, несмотря на смерть Блюма, Макнамара застал Эдмунда в полном раздрызге, хлещущим виски своего покойного хозяина. Шотландец без труда вызвал его на разговор, поскольку старик под влиянием алкоголя и сильнейшего волнения сам был склонен выкладывать, что у него на душе.
— Жизнь — это подонство, самое хамское подонство, чтоб вы знали, сэр! Вот сейчас приходил один тип... да тип-то еще молодой и мог бы еще быть нормальным... До чего ж он был тошнотворный... Кризис у него был, он просто тронулся!
— Что с ним было?
— Он не знал про смерть Сэма.
— Родственник?
Эдмунд пожал плечами:
— Клиент.
Шотландец недоверчиво посмотрел на своего собеседника:
— Вы же не станете меня уверять, старина, что постояльцы отеля любили вашего хозяина до...
— Да нет! Для Сэма отель был только прикрытием... Он торговал: наркотиками, ясно вам? А тип, который приходил, наркоман...
— Как это он мог не знать о смерти Блюма? В газетах-то вон сколько об этом писали!
Эдмунд зло захихикал:
— Наркоманы, сэр, чихать хотели на газеты. Они живут только ради того, чтобы схватить наркотик, а все остальное, простите за выражение, они посылают на... Как он меня умолял, мальчишка, как плакал... Он думал, что я прикарманил запасы Сэма... но уж нет, я сдохну, а не дотронусь до наркотика! — На мгновение он смолк, а потом добавил: — Три года назад, когда я страдал артритом, я попробовал, и мне даже полегчало. Я быстро привык к этому, а потом один раз я увидел типа, когда у него была ломка. Жуткое зрелище, сэр... Я не хотел, чтобы со мной приключилось такое... Тогда я пошел к доктору Эдемфису.
— А это кто?
— Да наподобие святого... Он почти никогда не берет деньги за консультацию, по крайней мере с тех, кто не может платить. Уже много лет, как он посвятил себя лечению наркоманов, потому что наркотики убили его дочь., Полно найдется таких, кто бы хотел, чтобы он отдал концы как можно быстрее. Да вот только полиция его и прикрывает, а эти торговцы наркотиками знают, что покушение на жизнь доктора Эдемфиса дорого им обойдется... Ну вот, так что он может спокойно продолжать свое дело на Броуд-стрит, у него там кабинет. Он настоящий человек, сэр. А вот эта шпана, что торгует наркотиками... да по мне хуже этой рвани нет на земле!
На следующий день Макнамара появился в назначенный час в кабинете Дункэна. Тот пребывал в отличном расположении духа, а у Датриции лицо было грустным.
— Ну как, Макнамара, мы в форме?
— Всегда в форме, старина!
— Тем лучше. Разыгрываем тот же сценарий, что вчера... Я было подумал посоветовать вам другой путь, но этот ваш трюк со шпиком на Шефтсбери мне понравился. Мне кажется, вы Отлично сманеврировали. Так что нет никакого резона менять ваш маршрут. Само собой, Девит вас прикроет в случае чего... Удачи! Возвращайтесь со свертком, и вы можете укладывать чемоданы и отправляться в Томинтоул!
— С Патрицией.
— С Патрицией, разумеется.
Она не могла больше стерпеть этой лжи. Она должна крикнуть Малькольму, что Дункэн не только не собирается ее отпустить, но что он хочет его убить, как только он переступит порог этого кабинета.
— Малькольм, не ходите! Они хотят...
Дункэн подскочил к ней, схватил за руку и тряхнул:
— Ну-ка, поосторожней!
Она не могла вырваться из того страха, который ей внушал Джек, но она надеялась, что своим криком предостережет шотландца и тот будет осмотрительным. Однако и он как будто воспринял ее как нервного ребенка, который не умеет себя контролировать, и ограничился тем, что сказал Дункэну:
— Не надо с ней так грубо обращаться, мне это не нравится..
— Она всегда психует перед' началом крупных операций.
Макнамара улыбнулся Патриции с видом заговорщика, а у той уже все лицо было мокро от слез, и, прежде чем выйти, бросил:
— Напрасно вы себя доводите до такого состояния... Никакой опасности нет, и, вообще, мы еще увидимся, крошка!
Все прошло как по-писаному. Малькольм-контрабан-дист услышал, как его окликнули:
— Эй, кузен!
Он оглянулся и увидел вчерашнего моряка, который, стоя на пороге кафе, делал ему знаки. Он к нему подошел. Тот дружески похлопал его по плечу:
— Я ушел с судна пораньше... Зайдем выпьем?
— Если угостите!
Тот заржал:
— Вот окаянный шотландец! Пошли!.
Они сели у стойки бара, облокотились и завели разговор о старых добрых временах; Потом, в точности как вчера, моряк ненадолго испарился и объявился снова со свертком в руках, положив его затем на стойку рядом с Макнамарой. Они чокнулись, выпили и разошлись по сторонам. Шотландец как ни в чем не бывало прихватил лежащий рядом сверток. Снаружи спокойно подкарауливал его выход Девит. Он пошел за ним следом, но на достаточном расстоянии, чтобы не привлекать внимания.
На углу Шефтсбери-авеню все тот же полицейский регулировал движение. Он заулыбался при виде Макнамары, который к нему подошел и объявил:
— Сегодня без волынки!
— И вы правильно поступили, сэр!
Расположенный к шуткам полисмен показал пальцем на сверток, который нес Малькольм.
— Ваше лакомство, сэр?
— Люблю сладости.
Пока шла эта коротенькая беседд, Девит обливался холодным потом. Это ж надо так изгаляться, чтобы совать цод нос бобби черт знает сколько героина! Он облегченно вздохнул, только когда шотландец отошел от полисмена и направился по Дин-стрнт.
— Программа меняется, Макнамара.
— А?
— Дункэн вас не предупредил из предосторожности... Мы едем на Хаунслоу, к одному типу, где наш склад. Джек ждет нас там.
— А как мы туда поедем?
— Не суетитесь. Все. предусмотрено.
В эту минуту к краю тротуара подъехала машина, и шофер, подмигнув, бросил Девиту:
— Вот это точность, а, Питер?
— О’кэй, Джим... — Девит предложил шотландцу сесть в машину и сел рядом с ним. — Поехали, Джим, и по-быстрому, только без нарушений! Сейчас не время привлекать к себе внимание шпиков.
Машина тронулась и покатила на запад, а Девит не открывал больше рта. После Чисвика они поехали вдоль Темзы напротив Кью Гардена, а там уже съехали с лондонской дороги и въехали в Сион-парк. И вдруг Питер ткнул дулом пистолета в бок Макнамаре. Тот удивился:
— Что это на вас наехало?
— На меня? Ничего. Это с вами кое-что стрясется, если вы мне не отдадите сверток. Замедли, Джим.
Шотландец никак не мог врубиться.
— Но ведь Дункэн мне сказал...
— Да плевать на Дункэна, Ну-ка, живо, поторопись, или я стреляю.
— Патриция...
— Не берите ее в голову! Дункэн никогда бы ее не отпустил! Ты мне отдаешь сверток, или я его отберу сам у твоего трупа?
— Неужели вы посмеете?
— Неужели нет! Так и быть, скажу вам: вы мне не симпатичны, Макнамара!
— Да? Вот странно, ведь вы мне тоже не очень нравитесь... Вы мне напоминаете Брайана Макконата... Он тоже однажды попытался кое-что у меня забрать, то, что ему не принадлежит.
— Ну и что?
— А то...
И вдруг, выпучив глаза, шотландец заорал в ужасе:
— Осторожно, грузовик!
Он, конечно, разобрался в характере своего противника. Девит попался в ловушку и на секунду отвлекся. Этого было достаточно, чтобы получить апперкот слева в нижнюю челюсть, которая затрещала от удара, й он тут же потерял сознание. Шофер, еще не пришедший в себя от ложной тревоги, устроенной его пассажиром, вдруг почувствовал холод от дула пистолета на своем затылке. Он заблеял от страха:
— Что... что происходит?
— Просто на вашем месте, сэр, я бы вернулся в «Гавайские пальмы». Если шпики нас остановят по дороге, а у нас в машине сверток с наркотиками, меня отправят в тюрьму так на много лет, что я предпочту умереть, но до этого успею убить вас. Ясно?
— Ясно. А можно у вас спросить: вы случайно не нервный, сэр?
— Ни в коем случае.
— Вот это хорошо! А то ведь на курок так легко нажать...
После ухода Макнамары и Девита Дункэн практически не раскрыл рта. Он довольствовался тем, что предупредил Патрицию:
— Вы попытались предостеречь вашего шотландца, дорогая, а значит, предать меня. Вы понимаете, что такую инициативу я отнюдь не могу одобрить. В наказание вы поприсутствуете при смерти вашего Тарзана из Томинтоула... и ставлю вас в известность, что, если вы поднимете крик, он окажется на том свете еще быстрее. Не обессудьте, дорогая, ведь он — воплощение героя какого-нибудь романа, этот ваш, так сказать, возлюбленный!
Затем воцарилось молчание. Давящее молчание, во время которого мисс Поттер тщетно пыталась придумать, как предупредить Малькольма о грозящей опасности. Но она не знала, с какой стороны к этому подойти, тем более что этот большой простофиля отказывался верить в плохое. «Мы еще увидимся, крошка...» Это и все, что он умел произносить. Увы, нет, он ее именно не увидит, эту крошку!
Дункэн курил, не спуская глаз с циферблата часов. Он начал нервничать, когда подошло время возвращения, а когда оно уже прошло, забегал по кабинету. Через полчаса — ведь он не знал, что Девит предложил прогуляться Малькольму, — он взорвался:
— Наколол! Он меня наколол! Клянусь вам, Патриция, я его достану из-под земли, он у меня долго будет плакать кровавыми слезами!
— Вы о ком говорите?
— О ком? О Макнамаре, разумеется! О ком, по-вашему, я должен говорить?
— О Девите!
— Почему это о нем?
—Потому что он способен убить Малькольма и завладеть свертком.
— Он никогда не посмеет.
— Не заблуждайтесь, Джек. Он мне предложил, что сделает это, если я соглашусь с ним бежать.
Дункэн посмотрел на нее недоверчиво:
— Вы часом не увлеклись игрой во вранье, Патриция?
— А мне теперь наплевать, что со мной будет!
— И вы только теперь меня об этом предупреждаете?
— Меня мало интересуют ваши дела.
—: Дорогая Патриция, вы еще долго будете жалеть о своем предательстве! Можете на меня рассчитывать! А до Питера я докопаюсь, где бы он ни скрылся!
И тут они услышали шум подъезжающей машины, остановившейся перед входом в «Гавайские пальмы». Дункэн подбежал к окну и с облегчением вздохнул, когда увидел крупный силуэт шотландца. Он вернулся к Патриции.
— Не знаю, на что вы рассчитывали, но вы посмели мне солгать!
Со всей силы он надавал ей пощечин. Она удержалась от стона.
— Это чтобы вы могли предвкушать, что вас ждет впереди! Но вы еще можете принести свои извинения Питеру, пока я буду приканчивать эту шотландскую обезьяну!
Он занял место за своим столом, вынул пистолет, взял в правую руку и взвел курок. Патриция закричала что есть мочи:
— Осторожно, Малькольм! Он...
Дверь с грохотом раскрылась, и Дункэн выстрелил. Действительно, он целился хорошо, и Девит, получив пулю прямо в сердце, упал ничком. Макнамара опустился на колени рядом с Питером и сообщил:
— Ну вот, старина, вы его убили.
Дункэн не мог прийти в себя. Какого черта Девит поперся первым?
Малькольм положил на стол сверток с наркотиками:
— Вот товар.
Джек не знал толком, как себя повести. Не подозревая о попытке Питера его обокрасть, он убеждал себя, что убил своего компаньона зазря, по-глупому. Чтобы закончить с этим шотландцем, он решил пойти за -другим пистолетом. Он было собрался это сделать, как вдруг Патриция закричала Малькольму:
— Зачем вы отдали ему эти наркотики? Вы что, не знаете, что он будет с ними делать? Значит, вы и в самом деле такой дурак, каким кажетесь? Или вы такая же гниль, как и он?
Дункэн накинулся на нее и стал хлестать по лицу, йотом схватил двумя руками за горло:
— Тварь! Грязная сука! Я тебя заставлю замолчать!
Патриция пришла в отчаяние, что Макнамара не спешит ей на помощь. Как вдруг в кабинете взвыла волынка.
В замешательстве Джек бросил Патрицию и оглянулся на шотландца, который дул что есть мочи в волынку. Это было похоже на комедию и бред одновременно: огромный тип играет на своей волынке, а в ногах у него лежит труп. Вне себя, хозяин «Гавайских пальм» кинулся на Малькольма и вырвал у него музыкальный инструмент.
— Вы что, спятили?
— Я? Что за дурацкая идея?
— Но что вас разбирает играть в такой момент?
— У нас в Томинтоуле всегда играют «Полковник возвращается к себе», когда какой-нибудь тип должен умереть.
— Да оставьте ваши выходки для Томинтоула, если вы туда когда-нибудь попадете! — И, указав на Девита, добавил: — В любом случае для него это уже поздно!
— А я играю не для него, старина!
— А тогда для кого?
Надевая перчатки, Малькольм уточнил:
— Для вас.
— Для меня?
— Для вас. Потому что я вас сейчас убью, старина.
— Что вы несете? Вы случайно не приболели?
— Видите ли, у нас в Томинтоуле когда кто-нибудь поднимает руку на любимую девушку, его нужно убить, чтобы смыть позор... а я очень люблю мисс Поттер.
— И вы воображаете, что меня напугали, дурак вы недоделанный! — взревел Дункэн.
Одним прыжком Малькольм подскочил к нему и схватил за горло. Дункэн напрасно силился освободиться от тисков, которые его сжимали. Склонившись над ним, шотландец шептал:
— Патриция мне рассказала о той девушке и о том полицейском, которых вы приказали Девиту убить... Она мне рассказала еще, что она терпит от вас... Как по-вашему, старина, в один прекрасный день надо за все расплатиться?
Сначала оцепенев от того, что происходит у нее на глазах, Патриция в конце концов вцепилась в Малькольма.
— Только не вы, Малькольм, только не вы! Не становитесь теперь- вы убийцей! Ради любви ко мне, отпустите его!
Не отпуская рук, он посмотрел на нее с улыбкой:
— Вы правда хотите, чтобы я его оставил?
— Умоляю!
— Ладно.
Он разжал руки. Дункэн рухнул на ковер. Патриция попыталась привести его в чувство.
— Я думаю, что у вас ничего не получится.
— Почему?
— Потому что я, наверное, сжал его слишком сильно и сам того не заметил. По-моему, я ему пережал сонную артерию.
— Так, значит, Джек...
— Мертвее не бывает.
И он вполне спокойно снял перчатки.
— А теперь, дорогая, мы можем ехать в Томинтоул.
Ошеломленная, Патриция ничего не могла сообразить:
Из трех мужчин, которые еще сегодня утром разговаривали в этом самом кабинете, только Малькольм остался в живых, но именно он-то и должен был умереть... Она смотрела на шотландца с какой-то опасной. Он был таким, сильным, таким спокойным, таким ребенком... Ребенком, который убивает, даже не заметив этого. Понизив голос, она спросила:
— Малькольм... почему?
— Потому что он вас избил, а это, крошка, как бы вам сказать, мне не нравится... Мне это совсем не нравится.
Патриция не знала, как объяснить этому чересчур большому младенцу, что убивать — это ужасно. И в это время в дверь тихонько постучали и послышался неуверенный голос Тома:
— Я вам не нужен, хозяин?
Шотландец быстро прислонился к стене, не произнося ни слова. А Патриция, еще не придя в себя, совершенно не была способна на что-либо реагировать.
Том, безусловно удивившись, что никто не отвечает на его вопрос, приоткрыл дверь, просунул голову, а потом и плечи.
— Вы здесь, хозя...
Слова застыли у него на губах, когда его взгляд остановился на телах Дункэна и Девита. У него: не хватило естественной реакции отшатнуться назад и закрыть дверь. Он стал икать:
— Го... Го... Господи!
И он тут же почувствовал, как его схватили за плечи и его куда-то понесло. Позже он объяснил, что в тот момент ему показалось, что его поднял подъемный кран. Макнамара водрузил Тома в кресло и, наклонившись к нему, посоветовал:
— Надо приходить в себя, старина.
Портье был далек от того, чтобы настроиться на спокойный лад: он смотрел на Малькольма глазами, полными ужаса.
— Вы... вы... меня... меня тоже убьете?
Шотландец начал смеяться, и этот добродушный смех успокоил Тома больше любых слов.
— Это Дункэн убил Девита, а я немножко сжал горло мистеру Дункэну, потому что он бил мисс Поттер.
— Немножко, да?
— Он, должно быть, не такой крепкий, как мне это казалось.
— На... наверное.
Макнамара налил портье стакан виски, и тот разом его осушил.
— А что же случилось?
Попросту, без всяких, Малькольм рассказал про наркотики, которые он получил от одного матроса со «Звезды Индии», про попытку Девита его обчистить, про западню, которую ему подстроил Дункэн, и про все последующее. Когда он закончил, Том высказал свое мнение:
— Если вдуматься, вы ведь только защищали свою шкуру.
— Совершенно точно.
— А наркотики? Где они?
— Вот он, сверток, на столе.
Портье погладил сверток дрожащей рукой:
— А что вы собираетесь...
Патриция прервала его:
— Мы его передадим в полицию... Правда, Малькольм?
— Конечно...
Том прикинул вес свертка на руке.
— Здесь на тысячи, много тысяч фунтов стерлингов... Можно обеспечить прекрасную жизнь до конца наших дней...
— Я не подумал об этом!
Патриция взмолилась:
— Нет, нет! Подумайте, сколько горя могут принести эти наркотики! Если вы меня и правда любите, вы не посмеете сделать этого!
В задумчивости Макнамара заметил:
— Тысячи фунтов стерлингов... Можно было бы купить ого сколько овец! Леонар Кент хотел продать ферму, а она так здорово оснащена...
— Малькольм, если вы продадите эти наркотики, вы меня больше никогда не увидите.
Он ей мило улыбнулся.
— Да нет же, нет... Я вас увезу в Томинтоул, Патриция... Но, Том, я что-то никого не знаю, кому можно было бы загнать эту дрянь?,
— Можете не рыпаться... я беру это на себя, и мы скоро разбогатеем!
— Мне кажется, что я согласен, Том.
В честь этого договора шотландец взял свою волынку и сыграл мелодию «Только музыка», а Патриция, опустившись без сил в кресло, оплакивала свои утраченные иллюзии. Никто и ничто не вытащит се теперь из омута, в котором она увязла.
