Страстная суббота
Хоть вся Севилья накануне Вербного воскресенья и начала Святой недели и выглядела празднично, я был настроен далеко не жизнерадостно. Да, конечно, я помирился с комиссаром Фернандесом и в случае осложнений всегда мог рассчитывать на его помощь, но все портила уверенность, что меня предает Хуан. От нее я уже никак не мог отделаться. После покушения на Баркуэта я внушил себе, будто малыш стал игрушкой в руках слишком хитрого для него противника, но эта история с револьвером… Кто еще мог предупредить полицейских? Только Хуан… Разве что это сделал торговец, а в таком случае пришлось бы предположить, что он не только заодно с подручными Лажолета, но еще и выведал у Хуана, для кого тот покупает оружие. С какой стороны ни глянь, получалось, что поведение моего будущего родственника более чем подозрительно…
У него не было определенных средств к существованию… Почему Марию не беспокоит вопрос, каким образом ее брат зарабатывает деньги? Почему она позволяет Хуану болтаться по кабакам, пока сама работает? Такое попустительство просто не укладывалось в голове. Мы договорились, что в эту субботу я не смогу увидеть Марию — девушке предстояло украшать цветами праздничную платформу своей покровительницы, но я все же решил заглянуть в церковь Сан-Хуан до полудня, прежде чем все расскажу Алонсо.
На Ла Пальма царило радостное оживление. Люди то и дело заходили в церковь полюбоваться пасос своего братства. Каждый уже множество раз видел их убранство, но зрелище не приедалось, и верующие на разные голоса воспевали элегантность, богатство и изящество обеих платформ. Обитатели квартала очень гордились, что их святая покровительница одной из первых выйдет из церкви в канун Святой недели. Армагурская дева и в самом деле пройдет по улицам на следующий день после Вербного воскресенья, около семи часов вечера, лишь немного уступив другим, столь же почитаемым изображениям Богоматери — «Ла Пас», «Ла Иниеста», «Грасиа и Эсперанса» и «Ла Эстрелла». Музыканты из муниципального оркестра и трубачи Хиральды, которым предстояло возглавить процессию, уже репетировали.
Какая-то девушка собиралась войти в ризницу, и я попросил предупредить Марию о моем приходе. Та не замедлила появиться. На лице моей невесты читалось неудовольствие, смешанное с удивлением.
— Хосе!.. Я же сказала вам, что сегодня…
— Знаю, Мария, но вы, наверное, догадываетесь, что, если я позволил себе побеспокоить вас в такой момент, значит, дело очень серьезное?
Девушка сразу встревожилась.
— Что-нибудь случилось с Хуаном?
Я покачал головой, чтобы ее успокоить, и тут же повел на площадь. Там я рассказал о вчерашнем происшествии с пистолетом и, стараясь ни в чем прямо не обвинять Хуана, напомнил, что в «Эспига де Оро» меня направил тоже он. Мария подняла голову, и я, увидев, что она плачет, испытал настоящее потрясение.
— Хосе… забудьте о наших планах…
— Что? Но почему, Мария?
— Потому что я никогда не смогу стать женой человека, который не доверяет моему брату!
— Но, послушайте, Мария, вы ведь не отвечаете за поступки Хуана!
Она взяла меня за руку.
— Нет, Хосе, нам больше не на что надеяться… Я знаю мальчика как сына… У него много недостатков, но я уверена, что Хуан не способен совершить низость и уж тем более — предательство.
Я попытался убедить девушку, ссылаясь на то, что она понятия не имеет, как проводит Хуан дни и большую часть ночи, добавил, как меня возмущает, что парень взвалил на нее одну все заботы о домашнем бюджете. По-моему, говорил я, от такого легкомысленного и безвольного человека можно ожидать чего угодно. Тщетно. Я видел, что Мария глубоко страдает, но ее вера в брата осталась непоколебимой. Я злился на себя, что причиняю ей боль, но когда-нибудь этот нарыв все равно пришлось бы вскрыть. Мне хотелось обнять девушку, утешить и поклясться, что я вовсе не отождествляю ее с братом, что я люблю ее, а остальное не имеет значения. Но Мария качала головой, как обиженный ребенок, и ее дрожащий голосок отзывался болью в моем сердце.
— Вы во многом правы, Хосе… Я не сумела с должной строгостью воспитать Хуана. Но, с тех пор как познакомился с вами, он сильно изменился. Мальчик хочет во всем подражать вам. Он бесконечно вами восхищается! Я так надеялась, что благодаря вам у Хуана наконец появится чувство ответственности! И надо ж, чтоб именно вы, его идеал, обратились против него…
— Вы ошибаетесь, Мария, я вовсе не против Хуана! Просто я поделился с вами умозаключениями, логически вытекающими из фактов…
— Возможно, ваши рассуждения и верны, но выводы явно ошибочны. Я согласна, что внешняя сторона дела свидетельствует против моего брата, но уверена — слышите? — уверена, что Хуан помогает вам и никакой он не предатель, как вы вообразили!.. Хотите, я поговорю с братом?
— Нет. Я сам найду объяснение, если таковое вообще существует.
Она остановилась.
— А теперь, Хосе, мне надо вернуться к Деве. Меня уже ждут.
— Мария, поклянитесь, что вы не думаете того, что сказали о наших планах… У нас все по-прежнему, правда?
— Сами знаете, Хосе… Но не заставляйте меня выбирать между братом и вами… Я люблю вас, Хосе, но у меня есть определенные обязанности по отношению к Хуану, и я не имею права от них уклониться.
Я проводил девушку до крыльца Сан-Хуан и, как только она исчезла из виду, вновь остался на залитой солнечным светом Ла Пальма один, в полной растерянности. Мария не смогла убедить меня в невиновности брата. Я хорошо понимал ее точку зрения, но сам не мог позволить мальчишке и дальше ставить мне палки в колеса, если, конечно, он и в самом деле этим занимается. Так или иначе, я решил серьезно поговорить с Хуаном и устроить ему допрос в стиле Клифа Андерсона.
Бродя по кварталу Сан-Дьего в надежде встретить брата Марии, я неожиданно столкнулся с Карлом Оберхнером. На мгновение мы оба замерли, потом немец вдруг захохотал и, протянув руку, сказал на безукоризненном английском:
— Как поживаете, господин агент ФБР?
Я онемел от изумления, чем явно доставил герру Оберхнеру огромное удовольствие. Он дружески хлопнул меня по плечу.
— Признайтесь, вы этого не ожидали, а?
И, фамильярно взяв меня под руку, он предложил:
— Пойдемте… По-моему, нам есть о чем поговорить…
Мы устроились на скамейке на площади Сан-Фернандо, и Оберхнер тут же взял быка за рога:
— По вашей милости меня просто-напросто вышибли из дома Перселей. В жизни не видел такой разъяренной физиономии, как у дона Альфонсо! Он буквально подпрыгивал от злости! Поверить ему — так я просто грабитель с большой дороги. Сеньор Персель поклялся, что не выдал меня полиции исключительно по доброте душевной, — хотел, видите ли, дать мне шанс исправиться! Хотите верьте, хотите — нет, Моралес, но этот малыш дон Альфонсо чуть не спустил меня с лестницы!
Воспоминание рассмешило Оберхнера.
— Вы, разумеется, знаете Гамбург?
— Да, я прожил там какое-то время.
— Мне следовало предвидеть такую возможность и не выбирать большой город… Но, ничего не поделаешь, все мы время от времени совершаем глупости… Увы, я настолько вошел в роль, что почти не соображал, какую чушь болтаю… Малость переиграл, а?
— Обычная топографическая ошибка…
— Достойная сопливого новичка! Зато вас я здорово сумел пронять сентиментальной песенкой, верно? Как вам понравилась вся эта самокритика бедняги немца?
— Блестяще сыграно, могу вас поздравить. Однако, если вы прекрасно знаете, кто я, то я никак не могу похвастать такой осведомленностью на ваш счет.
— Чарли Арбетнот, подданный Ее Величества королевы Британии, инспектор Скотленд-Ярда… всегда к вашим услугам.
Он достал бумаги и протянул мне. Похоже, что настоящие. Тем не менее меня как профессионала все еще мучили остатки сомнений.
— Каким образом вы узнали, кто я?
— От почтеннейшего Альфонсо Перселя. Он так прямо и сказал, что детектив из американского ФБР посоветовал ему держаться со мной поосторожнее, ибо, скорее всего, я просто самозванец. А поскольку я заметил ваше удивление, когда речь шла о Гамбурге, от меня не потребовалось особых умственных усилий, чтобы угадать, кого он имел в виду… Дорогой мой, в тот момент я бы с удовольствием придушил вас своими руками — уж очень лихо вы ухитрились вышибить почву у меня из-под ног и загубить на корню плоды долгих усилий!
Голос Арбетнота доносился как сквозь плотную завесу тумана. Заявление его меня просто убило. Итак, несмотря на все клятвы и обещания, Мария тоже предала меня? Что это, непоследовательность или расчет? Этот новый удар после ссоры с девушкой из-за ее брата окончательно выбил меня из колеи. А что, если Мария — сообщница Хуана? Но почему? Почему? Разве не разумнее предположить, что, гордясь мной, Мария рассказала донье Хосефе о моих подозрениях насчет Оберхнера, а когда та усомнилась в их правдивости, девушка, возможно, по секрету сказала, кто я. Но тогда из каких соображений невеста не предупредила меня? Может, побоялась?
Чарли Арбетнот фамильярно похлопал меня по ляжке.
— По-моему, вы больше не слушаете. В чем дело?
— Я раздумываю, каким образом Персель мог узнать, чем я занимаюсь на самом деле, — с трудом выдавил я из себя.
Англичанин подмигнул:
— Ну, уж об этом, мой дорогой, вам должно быть известно лучше, чем мне. Слушайте, Моралес, я полагаю, что в Севилью нас обоих привела одна и та же причина…
Но я не хотел первым выкладывать карты на стол.
— Не знаю…
Арбетнот закудахтал от удовольствия.
— Я вижу, со мной вы куда осторожнее, чем с… известной особой?
— Что вы имеете в виду?
— Ничего такого, чего бы вы уже не знали и так, мой дорогой… Но это ваше дело. Вы приехали из-за Лажолета, верно?
Отрицать не имело смысла.
— Да… и вы — тоже?
— Конечно. Этот господин переправляет в Англию слишком много наркотиков, с тех пор как вы имели глупость его отпустить.
— Успокойтесь, в Штаты он наверняка поставляет еще больше.
— Так давайте работать вместе. А славу победителей разделим пополам. Только сначала надо уничтожить банду.
— Ну, меня интересует не столько банда, сколько сам Лажолет.
— Хотите отвезти его в Соединенные Штаты?
— Нет, уложить на месте.
Он присвистнул от удивления.
— Ну и ну! В ФБР, как я погляжу, не привыкли размениваться на пустяки!
— Лажолет — очень опасный преступник. Стоит разогнать одну банду, как он тут же соберет новую. Нет, Арбетнот, поверьте, мы сможем спокойно вздохнуть, только когда этот самый малый навсегда успокоится под землей.
— Ну, это проще сказать, чем сделать…
— Если вы мне поможете, надеюсь, это вполне осуществимо.
— А какие у вас есть козыри?
— Почти никаких. А у вас?
— Кое-что… Обменяемся?
— Согласен. Начинайте!
— Я бы предпочел сперва выслушать вас…
Я, в свою очередь, рассмеялся.
— Сдастся мне, в Ярде тоже любят осторожничать… Ну, не будем мелочиться…
И я рассказал ему обо всем: как мне пришлось изображать торгового представителя фирмы Бижар, как погиб Эскуарис, как на меня трижды покушались, как я чудом спасся от убийц, о подозрениях насчет Хуана и, наконец, признался, что сейчас просто блуждаю в потемках в слабой надежде обнаружить хоть лучик света, который приведет меня к желанной цели. Не стал я упоминать лишь о комиссаре Фернандесе, решив хоть что-то оставить про запас. Разумеется, я не знал еще, действительно ли Арбетнот инспектор Скотленд-Ярда, но, в конце концов, чем я рисковал? Коли парень не врет, я всегда успею дополнить рассказ и, например, познакомить его с Алонсо. В противном же случае, то есть если бы мнимый Арбетнот оказался очередным посланцем Лажолета, вряд ли я сообщил ему что-нибудь новое. Короче, я вполне мог позволить себе роскошь пооткровенничать.
Чарли внимательно слушал.
— Насколько я понимаю, несмотря на все передряги, вам чертовски везет, — проговорил он, когда я умолк. — Выяснить, каким образом они пронюхали о вашем приезде, практически невозможно, это уже не имеет никакого значения… Куда важнее и полезнее разузнать, кто сейчас предупреждает бандитов о каждом вашем шаге.
И, немного помолчав, Арбетнот добавил:
— На сей счет у меня есть кое-какие соображения, но я вовсе не жажду поссориться с вами и нажить еще одного врага… во всяком случае, пока…
— По-моему, сейчас не время иронизировать, — сухо заметил я, чувствуя, что он имеет в виду Марию (сама мысль об этом казалась мне просто невыносимой). — Выкладывайте-ка лучше, что знаете вы!
Арбетнот признался, что уже три недели живет в Севилье, а до этого еще месяц провел в Барселоне. Ярд получил примерно такие же сведения, как и ФБР, они исходили из одного источника. Зная, что Лажолет обосновался в каталонской столице, англичане предполагали, что такой хитрый и ловкий тип не станет рисковать, проворачивая незаконные операции в непосредственной близости от своего жилища. Чарли несколько месяцев терпеливо собирал по крохам сведения от разных испанских агентов, пока не пришел к выводу, что подготовка и отправка наркотиков в Англию и Соединенные Штаты происходит в Андалусии. Эскуариса Арбетнот не знал, но одного из его лучших осведомителей недавно выловили из Гвадалквивира с ножом между лопаток. Это-то и заставило Чарли примчаться сюда. То, что меня так упорно старались отправить на тот свет, по его мнению, доказывало, что мы оказались именно там, где надо. Теперь следовало найти транспортировщиков, поставщиков и, главное, выяснить, каким образом они пересылают наркотики. Короче говоря, англичанин знал не больше моего. Зато я совершенно не понимал, с какой стати ему вздумалось обманывать Перселей. Я откровенно спросил, зачем он это затеял, чтобы сразу показать: я не намерен терпеть никаких недомолвок.
— Просто я надеялся через них добраться до тех, кто нас интересует…
— Надеюсь, вы не станете утверждать, будто Персели могут быть сообщниками…
— А почему бы и нет?
Решительно, Господь мне готовил в тот день целую серию поразительных открытий! Толстуха, добрая донья Хосефа с ее материнской улыбкой и малыш дон Альфонсо, который так старательно тянется вверх, чтобы казаться повыше ростом!.. За время работы в ФБР я навидался самых разнообразных мерзавцев, но еще ни разу в жизни не встречал таких, кто бы настолько смахивал на скромных благочестивых буржуа, как эта парочка! Право же, если Чарли не ошибся, есть от чего прийти в отчаяние…
— Вас это удивляет?
— По правде говоря, мне трудно представить, что донья Хосефа и дон Альфонсо способны на преступление…
— Именно поэтому они особенно опасны…
— Но, послушайте, Арбетнот, судя по всему, ни тот, ни другая — вовсе не наркоманы!
— Не мне, дорогой мой, объяснять вам, что торговцы остерегаются сами употреблять эту мерзость!
Это чистая правда. Впрочем, именно холодный расчет продавцов медленной смерти меня и возмущал больше всего, ведь они отлично понимали, на что обрекают своих несчастных клиентов.
— Так, по-вашему, Персели…
— Заметьте, Моралес, я не могу ничего утверждать наверное, доказательств-то никаких нет… Просто они постоянно поддерживают связь с Барселоной и с тамошними текстильными фирмами, а кроме того, экспортируют немало товара в Латинскую Америку.
— Наверняка в Севилье этим занимаются не они одни, верно?
— Разумеется, но Персели — едва ли не крупнейшие партнеры каталонских торговцев тканями… а ведь именно в Барселоне Лажолет устроил себе штаб-квартиру.
— Знаю. Но, по-вашему, труднее всего выманить его сюда, в Севилью.
— Разве что нам удастся поставить его андалусскую организацию под угрозу. Во всяком случае, не явись вы к Перселям, я бы уже составил определенное мнение на их счет.
— Мне очень жаль.
— Откуда ж вы могли знать?
Англичанин встал.
— Я живу сейчас в «Мадриде». Если вам захочется меня увидеть, позвоните туда. Но, думаю, нам стоило бы действовать сообща.
— Договорились.
Мы с Алонсо назначили встречу в кафе на проспекте Льяно, напротив собора. Но я не сразу отправился туда. Мне хотелось сначала прийти в себя и набраться мужества, ведь так или иначе, а придется рассказать другу последние новости, сколько бы они ни приводили меня в полное отчаяние. Я не хотел признаваться Арбетноту, что он, скорее всего, угадал верно, поскольку подозрения насчет Перселей совпадали с моими собственными, ибо теперь я перестал доверять Марии и Хуану… В конце концов, если допустить, что донья Хосефа и дон Альфонсо — преступники, то какова же роль Марии подле них? Поведение Хуана меня не особенно волновало, но Мария… Все мое существо возмущалось при мысли, что я мог обмануться до такой степени. Как понять ее искреннее стремление украсить пасо Армагурской Девы, ее страстную набожность и кротость, если Арбетнот и в самом деле прав? Я ведь отлично понял, что он имел в виду, но не захотел сказать вслух, а в ушах у меня еще звучала фраза: «На сей счет у меня есть кое-какие соображения, но я вовсе не жажду поссориться с вами и нажить еще одного врага». Чарли, конечно, думал о Марии и, зная, что мы с ней обручены, как истинный британец презирал мою слабость. Да, само собой, если допустить, что брат и сестра действительно сообщники, все стало бы просто и ясно. Лажолет, прекрасно осведомленный обо всех моих достоинствах и недостатках, должно быть, угадал, что по приезде в Севилью я первым делом побегу взглянуть на отчий дом, а там меня уже будут поджидать Мария и Хуан, возможно… его подручные… Работа приучила меня никогда не доверять слишком простым решениям, и сейчас я не мог бы ухватиться за эту привычку как за последнюю спасительную соломинку. И однако в глубине души я не сомневался (хотя и отгонял эту мысль), что, коли дальнейшие события подтвердят правоту Чарли, ничто не спасет Марию от моего гнева. И он будет вдвойне страшен, ибо здесь затронута и моя честь обманутого полицейского, и боль оскорбленного жениха. От одной мысли об этом я невольно сжал кулаки. Мне уже хотелось осыпать ее проклятиями, ударить… Пробудившись, испанская кровь мигом разрушила оболочку, созданную англосаксонским воспитанием. Какие уж тут хладнокровие и трезвый расчет! Никакие меры не бывают слишком грубыми и жестокими, если надо отомстить предателям, пустившим в ход самые низкие и подлые средства!
Алонсо, куривший сигару, потягивая херес, по-моему, замечательно вписывался в обстановку. Честное слово, он, кажется, больше походил на андалусца, чем я сам!
— Хосе… — выдохнул он, когда я устроился рядом. — Не понимаю, каким идиотом надо быть, чтобы жить вдали от Севильи…
— Похоже, ты слегка запамятовал, что мы приехали сюда не разыгрывать из себя туристов или раскаявшихся блудных сыновей!
Против воли я заговорил так сухо, что друг удивленно посмотрел на меня.
— Что на тебя нашло, Пепе?
— Да просто все на свете опротивело!
— Ого! А скажи-ка, Хосе, кто именно внушает тебе подобные чувства в большей степени, мужчины или женщины?
— Даже не знаю… хотя, если вдуматься, пожалуй, все-таки женщины…
Он похлопал меня по плечу.
— Что-нибудь неладно с Марией?
— Боюсь, теперь все пошло наперекосяк, Алонсо…
— Послушай, Пепе, надеюсь, в твоем-то возрасте ты не станешь впадать в отчаяние из-за жалкой любовной ссоры?
— Да нет, тут дело серьезнее, куда серьезнее, Алонсо…
Мой тон произвел должное впечатление, и в одну секунду Муакил из счастливого туриста превратился в сурового и безжалостного полицейского, бок о бок с которым мне так часто приходилось работать. И я снова уверовал в успех. Рядом с Алонсо мне нечего опасаться серьезных неприятностей, и, если, паче чаяния, я все же расстанусь с Марией, друг сумеет утешить. Я рассказал Алонсо, как меня арестовала полиция, но и от него скрыл новые отношения, возникшие между нами с Фернандесом и Лусеро, потому что пришлось бы упомянуть и о несчастной маленькой Инес, а я не имел на это права. Зато о подозрениях насчет Хуана рассказал без утайки.
— Может, ты и прав, Хосе… Мальчишка слишком экзальтирован и восторжен, и пока я плохо представляю себе его роль во всей этой истории… Довольно подозрительно, что, не работая, Хуан все же умудряется как-то существовать и добывать достаточно денег хотя бы на выпивку, когда его мучает жажда… Разумеется, если он работает на Лажолета, загадка объясняется очень просто. Довольно скверно для его сестры, коли мы не ошиблись…
— Для его сестры? У меня есть все основания полагать, что они с братцем — два сапога пара!
— Ты что, спятил?
И я ему все выложил: и о внезапном превращении Оберхнера в Чарли Арбетнота, и о его расследовании у Перселей, и о невольной или намеренной болтливости Марии, раскрывшей мое инкогнито. Алонсо слушал, не перебивая.
— Бедный мой старина, — заметил он, когда я умолк. — А тебе не показалось странным, что англичане занимаются той же историей, а мы не в курсе?
— Сам знаешь, у нас не принято оповещать друг друга о таких вещах… во всяком случае, без крайней нужды.
— Согласен. А наши осведомители?
— Возможно, они работают заодно и на англичан.
— Не исключено. Но так или этак, а первым делом надо выяснить, действительно ли Арбетнот — тот, за кого себя выдает. Нет, не надо его описывать. Я не хочу, чтобы на меня это заранее повлияло. Сейчас же схожу в консульство и попытаюсь связаться с Вашингтоном, а уж они пускай позвонят в Лондон. А вечером встретимся здесь же, ладно?
— Так до встречи, Алонсо.
Я чувствовал, что Муакил явно хочет добавить что-то еще, но, видно, не решается.
— Хосе, — пробормотал он наконец. — Ты знаешь, как я тебя люблю… и что мы с Рут считаем тебя родным братом?
— И зачем ты мне это говоришь?
— Из-за Марии… Расследование может стать для тебя слишком тяжким бременем. Доставь мне удовольствие, Пепе, возвращайся в Вашингтон. Я позвоню Клифу. Объясню, что ты окончательно раскрыт и больше не в состоянии мне помочь. А кроме того, тебя трижды пытались прикончить. Я уверен, что Андерсон все поймет и прикажет тебе срочно лететь домой. Подумай! Зачем тебе тут торчать? Если Мария ни в чем не виновата (а я надеюсь, что так оно и есть), то сама приедет в Вашингтон. Если же она виновна, к чему тебе напрасно страдать? Прошу тебя, Хосе, ради нашей дружбы, уезжай!
Слова Алонсо меня немного удивили, но, главное, ужасно растрогали. Похоже, старина и вправду не на шутку беспокоится. Никогда он еще так явно не показывал, насколько привязан ко мне, даже после того, как я уступил ему Рут… Я понимал, что Алонсо прав и надо бы последовать его совету, но я ненавижу оставаться побежденным, а бежать, пусть даже из-за Марии, означало бы сдаться, и я бы себе никогда этого не простил.
— Послушай, Алонсо… — слегка охрипшим голосом проговорил я, сжав его руку. — Я тоже, знаешь ли, очень тебя люблю. Но я уже не дитя… Да, это будет тяжко… очень тяжко… И что с того? Не в моих привычках бросать начатое дело. Мы вместе работаем, значит, вместе и закончим преследование. Тем хуже для меня и тем хуже для тех, других… Я не желаю краснеть от стыда ни перед тобой, ни перед Рут, ни перед Андерсоном.
— Как хочешь, Хосе. Но помни: я очень просил тебя уехать.
И он исчез прежде, чем я успел ответить.
Севилья не так уж велика, а потому, неторопливо прогуливаясь по Сьерпес, рано или поздно непременно встретишь того, кто тебе нужен. Я уже несколько раз из конца в конец прошел улицу, о которой с такой гордостью говорит любой андалусец, когда наконец увидел Хуана. Парень праздно шатался по Сьерпес, время от времени поглядывая на муниципальных служащих, расставлявших вдоль лавочек стулья для тех, кому захочется наблюдать процессии сидя. Потом парень шел дальше, то здороваясь с каким-нибудь приятелем, то обмениваясь шутками с лавочниками, и явно пребывал в отличном настроении. Видимо, накануне Святой недели жизнь казалась ему особенно прекрасной. При виде меня Хуан радостно улыбнулся.
— Que tal, don Jose?
Я повел его в кафе на углу Сьерпес и Риохи, и мы устроились за столиком подальше от гигантской стойки бара, а заодно и от нескромных ушей.
— Хуан… ты вчера никому не рассказывал, как купил для меня пистолет?
— Никому. А что?
— Да то, что кто-то донес легавым, что я обзавелся пушкой, и меня загребли сразу после того, как мы с тобой расстались.
— Madre de Dios!
— Ты, случаем, не знаешь, кто бы мог меня заложить, Хуан?
— Нет.
— Может, тот, у кого ты купил «люгер»?
— Ни за что на свете! Менгихо — вполне надежный старикан, да я и не сказал ему, для кого покупаю оружие.
— Тогда… ты?
Несколько секунд Хуан смотрел на меня, не понимая, потом, побледнев как полотно, вскочил.
— Вы… вы хоть думаете… что говорите? — заикаясь от ярости, воскликнул он.
— Сядь и прекрати валять дурака…
— Сначала возьмите свои слова обратно!
Сразу же затевать ссору не имело смысла.
— Ладно, извини. Но ты ведь должен понимать, что я обязан проверить все возможные варианты, верно?
— И даже счесть меня последним мерзавцем?
— Даже это, Хуан.
— Вот уж не ожидал от вас, дон Хосе!
— Если когда-нибудь ты пойдешь работать к нам, малыш, живо узнаешь, что агенту ФБР приходится изучать все аспекты дела, даже те, которые могут причинить ему самому ужасную боль.
— Тогда почему бы вам заодно не заподозрить и Марию?
— А кто тебе сказал, что это не так?
На сей раз парень так растерялся, что стал похож на испуганного малыша.
— Но… но я… думал, вы ее любите? — пролепетал он.
— И что это меняет? Попробуй же наконец понять, Хуан: я вынужден подозревать всех и каждого, во всяком случае, изначально, а потом одного за другим исключать тех, кому могу доверять… только так можно в конце концов выйти на истинных преступников. Ты хорошо знаешь Перселей?
— Так вы и их тоже…
— Еще раз повторяю: под подозрением — решительно все! Ну а теперь отвечай на вопрос.
— Оба очень добры к Марии. Несколько раз я у них ужинал. Дон Альфонсо хотел взять меня на работу, но я терпеть не могу сидеть взаперти…
— А твоя сестра… тоже искренне привязана к Перселям?
— Думаю, да… Донья Хосефа для нее почти как мать.
— Я знаю. Короче, Мария поверяет ей все свои тайны?
Мы еще некоторое время поболтали, а потом я отпустил Хуана. На прощание парень еще раз попросил подтвердить, что я снова доверяю ему. Обедать я отправился в «Кристину» — это уже почти вошло в привычку. Однако, к большой досаде официанта, есть мне не хотелось и я почти не обращал внимания на то, что подавали к столу. По правде говоря, меня куда больше занимало другое: действительно ли Мария — та, за кого я ее принимал, или сознательная пособница преступников, которых я все-таки уничтожу с помощью Алонсо и Арбетнота. Так что заказанная мной паэлла не произвела должного впечатления.
Мне казалось, этот проклятый день никогда не кончится. Я пошел в кино смотреть какой-то фильм на религиозную тему — его преосвященство архиепископ Севильский не допускал иных зрелищ в канун Святой недели, а потом вернулся к себе в номер и немного вздремнул. Наконец пришло время идти на свидание с Алонсо. Подсознательно я очень хотел, чтобы все уверения Арбетнота оказались враньем, поскольку в таком случае ложными были бы и его выводы, и подозрения, и намеки. В кафе я пришел первым, но не успел разбавить водой анисовую настойку, как появился Алонсо.
— Ну? — спросил я, даже не дав ему времени сесть.
— Все в порядке, Хосе. Ярд действительно послал в Севилью некоего Арбетнота. Вот его описание, а уж соответствует ли оно твоему знакомому, суди сам.
И мой друг так подробно описал мнимого Оберхнера, что в каждой подробности за версту чувствовалась рука Клифа Андерсона. Пришлось смириться с очевидностью. Раз Чарли не соврал, назвавшись инспектором Скотленд-Ярда, зачем бы он стал обманывать в остальном? Алонсо, угадав, что творится у меня на душе, снова попросил улететь в Вашингтон. Но я опять отказался. Чтобы покончить с этой неприятной темой, я пошел звонить Арбетноту в «Мадрид». По счастью, Чарли оказался в номере и обещал немедленно присоединиться к нам.
Алонсо и Чарли поладили не сразу: надо полагать, мой друг немного сердился на англичанина за то, что его разоблачения повергли меня в такую растерянность. Но я изо всех сил старался разбить лед. Уж очень не хотелось, чтобы по моей милости расследование потерпело хоть малейший ущерб. Мы выпили за наши общие надежды и, расставаясь, все трое твердо веровали, что дни Лажолета сочтены.
