Наконец-то отъезд состоялся.

«Ларошелец» вышел из Голдсборо и взял курс на вест-зюйд-вест в направлении французской колонии, которая, по всей вероятности, была самым старым европейским поселением на территории Северной Америки. Кроме членов команды и двух женщин с багажом, на борту находились вновь объявившийся после отъезда губернатора Виль д'Авре Адемар – вечный нытик, испытывавший страх перед морем, который более не мыслил своего существования в Америке без прямого покровительства мадам де Пейрак; монах-реформат Марк, неожиданно решивший составить компанию путешественникам в надежде воочию увидеть реки и пороги полуострова по пути в Сент-Круа через перешеек Чигнекто; юный Алистер Мак Грегор, вознамерившийся навестить в Порт-Руаяле свою многочисленную родню по линии бабушки – француженки и дедушки – шотландца, которые родились в этих местах, а после женитьбы переселились на остров Монеган. На борту яхты были также пассажиры, пожелавшие сменить обстановку, и несколько проезжих индейцев.

Грозный Французский залив оказался верен своей репутации.

Разразившийся во время короткого рейса до Порт-Руаяля шторм десятки раз угрожал потопить «Ларошелец», который был, по существу, весьма небольшой яхтой.

Судну потребовалось два часа, чтобы пробиться через узкий проход в акваторию Порт-Руаяля. Это были два часа борьбы с налетавшими одна за другой гигантскими волнами, гребни которых кипели белой пеной. Временами сквозь плотную завесу тумана и мелкого дождя то у одного, то у другого борта судна на опасно близком расстоянии возникали ощетинившиеся деревьями темные скалистые берега.

Ванно и лоцман-акадиец буквально висели на штурвале, чтобы удержать судно в нужном направлении. Командовавшего яхтой Кантора, опрометчиво не захотевшего привязаться, волны дважды сбивали с ног и отбрасывали к борту.

Когда же яхта достигла более спокойного места, здесь ее, словно часовой, поджидал густой туман, полностью закрывший подход к Порт-Руаялю.

После того, как судно проплыло в этом белом молоке несколько миль, лоцман предложил бросить якорь.

– Мы должны находиться напротив поселка, но прежде чем спустить шлюпку и поплыть к берегу, надо осмотреться. Если мы продвинемся дальше, то рискуем столкнуться с каким-нибудь стоящим на рейде кораблем. С наступлением темноты мы, может быть, сможем разглядеть свет в окнах домов…

Возникшая пауза позволила пассажирам и, в особенности, двум женщинам – Анжелике и герцогине де Модрибур – отдохнуть и привести в порядок одежду и багаж. Несмотря на то, что багаж находился в маленькой каюте на корме судна, ему сильно досталось во время шторма. Плохо закрепленный» сундук со скальпами, принадлежавший Сен-Кастину, сорвало с места, и он слегка поранил Анжелике лодыжку. У этого сундука была своя предыстория. Незадолго до отплытия «Ларошельца» Сен-Кастин зашел осведомиться, не взял ли его сундук граф де Пейрак, чтобы передать его губернатору Квебека.

– Нет, – ответила ему Анжелика. – Он не собирался в Квебек, да и мы вряд ли там будем.

– Тогда возьмите его с собой до Порт-Руаяля. У господина де ла Рош-Позе будет оказия доставить его по назначению. Мне необходимо доказать мою добрую волю господину Фронтенаку и его окружению…

Окованный медью деревянный сундук был весьма громоздким, да и Анжелика была совсем не тем человеком, которому можно было везти с собой кучу английских «шевелюр» в водах, где постоянно сновали сотни бостонских и вирджинских кораблей. Но она не могла отказать Кастину в этой услуге – все-таки он был верным союзником, благодаря которому удалось остановить задуманное иезуитами истребление индейцев-абенаков на западном берегу Кеннебека.

Хуже не будет, решила она и согласилась взять с собой его сундук после того, как Сен-Кастин буквально извел ее бесконечными рассказами о своих проблемах, индейцах и скальпах, о своем тесте – вожде Матеконандо, о своей невесте Матильде. Все эти нелепости глубоко вторгались в ее собственные тяжелые переживания, нарушали ход ее мыслей и рассуждений.

Анжелика чувствовала, что вокруг нее что-то происходит, но ей уже не удавалось полностью контролировать события, понять их смысл и направленность. На карту были поставлены ее судьба, жизнь, разум, судьба дорогих ей людей, а Сен-Кастин все рассказывал ей о снятых с англичан скальпах.

Хорошо, пусть погрузят этот сундук!

Уехать, поскорее уехать! Анжелика оставила своего почти выздоровевшего котенка детям Бернов. Теперь, когда жизнь зверюшки была вне опасности, а Абигель и ее ребенок были здоровы, ничто больше уже не могло удержать ее в Голдсборо.

Однако, когда она сказала о своем предстоящем отъезде Колену, это вызвало резко отрицательную реакцию. Он с трудом сдерживал свой гнев.

– Нет! Ты не поедешь! Мадам де Модрибур прекрасно может совершить путешествие одна!

С ней говорил совершенно другой человек… Золотая Борода! Неизвестный Золотая Борода! Вспомнив слова Амбруазины де Модрибур, Анжелика вновь ощутила почти детский испуг, схожий с тем, который охватил ее, когда она читала письмо отца де Вернона… Внезапная потеря верного друга… и, что гораздо хуже, появление недруга там, где она всем сердцем была уверена в дружбе и верности. Неужто то же самое произошло с Коленом?.. Нет! Это было невозможно. Ведь она видела, как Жоффрей положил свою руку на плечо Колена и как мужчины смотрели друг на друга. В этом взгляде было все – взаимное доверие, признание и прямота. Тогда казалось, что голубые глаза нормандца и черные глаза аквитанского вельможи говорили: «Теперь это останется между нами на всю жизнь». Анжелика смотрела на них через окно, и мужчины не знали, что за ними наблюдают. Нет, такой взгляд не может обмануть. А если это не так, значит, она сходит с ума, и все, что она видела, – ложь, двойная игра. Есть люди, которые сразу распознают изнанку… Одинокая, потерянная Анжелика различала лишь то, что было на поверхности. Неужели все окружавшие ее человеческие лица были всего лишь масками?.. Как разобраться во всем этом?

Анжелика была в таком глубоком замешательстве, что ей потребовалось некоторое время, чтобы спокойно ответить Колену.

– Я не понимаю, почему ты противишься моему отъезду? Абигель родила. Ничто меня не удерживает здесь…

С трудом сдерживая волнение. Колен сказал:

– Графу де Пейраку будет крайне неприятно не застать вас здесь по возвращении!

– Но ведь я еду в Порт-Руаяль именно для того, чтобы поскорее встретиться с ним. Он должен зайти туда на стоянку на обратном пути с реки Святого Иоанна.

У Колена появилось хорошо знакомое Анжелике лукавое выражение слегка прищуренных, внимательных глаз. Теперь он походил на большого зверя, который, услышав в глубине леса необычный звук, весь обратился в слух, чтобы определить, что это было.

– Кто вам сказал, что на обратном пути господин де Пейрак сделает остановку в Порт-Руаяле?..

– Но… разве он сам не говорил об этом перед отплытием, вам, в частности?

– Что-то не припоминаю, – процедил Колен сквозь зубы.

Стоя перед Коленом, Анжелика изо всех сил сдерживала нараставшую в ней волну недоверия к нему. Почему он хотел удержать ее? Не потому ли, что считал ее заложницей и не хотел позволить ей сбежать? Может быть, поэтому он сделал вид, что не помнит о том, что Жоффрей должен сделать остановку в Порт-Руаяле? И не было ли его нелюбезное отношение к мадам де Модрибур результатом того, что эта умная, с огромной интуицией женщина разгадала его?

Анжелика задавала себе эти вопросы для того, чтобы найти объяснение поведению Колена, однако внутренне она не находила ни положительного, ни отрицательного ответа на них. У нее не было достаточно ни «за», Ни «против» – ничего, кроме решимости во что бы то ни стало бежать из Голдсборо.

Слово «бежать» пришло ей на ум само по себе, и отныне она была готова, не задумываясь, смести со своего пути любое препятствие, способное помешать ей отправиться навстречу Жоффрею.

Должно быть, Колен прочитал в ее глазах это бесповоротное решение.

Он отрывисто сказал:

– Хорошо! Я позволю вам уехать. Но с одним условием! Ваш сын Кантор будет сопровождать вас…

Реакция Кантора была резкой и однозначной.

– Я не покину Голдсборо, – заявил он. – Я не получал на сей счет никакого приказа отца. Если хотите, отправляйтесь сами в Порт-Руаяль с мадам де Модрибур, а я не поеду…

– Ты должен оказать мне эту услугу. Колен может не отпустить меня, если ты не будешь нас сопровождать…

Кантор сжал губы.

– Вы вправе позволять дурачить себя, – продолжал он с юношеской неуступчивостью и самоуверенностью, – а я знаю, в чем состоит мой долг.

– Так в чем же он, твой долг? – спросила Анжелика, чувствуя, что теряет самообладание. – Объясни, вместо того, чтобы напускать на себя важность!

– Объяснитесь, дитя мое, – вмешалась в разговор Амбруазина. – Ваша мать и я, мы доверяем вашему мнению. Надо объяснить нам все и помочь принять решение…

Но Кантор бросил на нее мрачный взгляд и с гордым, очень высокомерным видом вышел из комнаты.

Такая агрессивность Кантора, отношения с которым у Анжелики всегда были трудными, совершенно расстроила ее.

– Ваш сын обеспокоен, – тихо сказала Амбруазина. – Он еще ребенок! Он просто влюблен в вас, как это бывает с сыновьями очень красивых матерей, да еще когда они гордятся своими отцами. В этом возрасте особенно сильна интуиция… Он должен страдать от того, что знает и догадывается о большем, нежели мы. Надо доверять предчувствиям, которые ниспосланы юности милостью Божьей. Несколько дней назад он был такой мрачный, что я решила его подразнить и спросила, почему у него такой вид, будто ему не нравится в Голдсборо. Он ответил, что ему не может нравиться быть в окружении бандитов. Я подумала, что он шутит или, может быть, поссорился с друзьями… Но дело, видимо, в другом… Может, губернатор угрожал ему… В такой ситуации мальчик мог уйти в себя, не зная, как защититься. Надо, чтобы он проникся доверием к вам, Анжелика, и высказал все без утайки…

– Кантора разговорить непросто, – заметила озабоченная Анжелика. – А что до доверия ко мне, то я знаю, что это будет для него нелегко.

Она догадывалась о том, что раненое сердце Кантора не могло не быть задето распространявшимися этим летом сплетнями о ней и Колене. В этом и была причина его ребяческой непримиримости.

Амбруазина смотрела на задумчивое лицо Анжелики.

– А вы… вы, значит, всегда верите этому Колену… – сказала она тоном, в котором не было ни утверждения, ни вопроса.

– Нет, наверное, – ответила Анжелика, – но я верю моему мужу. Он так хорошо разбирается в людях, что не мог ошибиться…

– Может быть, он вовсе и не ошибся, а схитрил, зная, С каким опасным противником имеет дело…

– Нет, – сказала Анжелика.

Она отвергала мысль, что Колен был предателем, снова и снова возвращаясь памятью к взгляду, которым обменялись тогда Колен и Жоффрей, к взгляду, в котором было все – уговор, согласие, связь.

Однако теперь после того, как она сбежала наконец из Голдсборо с его гнетущей обстановкой, здесь, на рейде Порт-Руаяля, к Анжелике вернулись сомнения и опасения, которые она ощутила, увидев глаза двух мужчин, говорившие о достигнутом взаимном признании и договоренности… Она снова испытала ужасное чувство быть вне этого союза, отстраненной, отброшенной в мир своих наивных представлений, в одиночество, в стан слабых, угнетенных и покинутых… Эти мужчины!.. Настороженность вновь стала закрадываться в ее сердце, и для этого были веские причины – ее слишком много раз предавали в прошлом. Ждал ли ее Жоффрей за этой завесой густого тумана или продолжал свой путь вдали от нее?.. А Колен? Неужто он одурачил ее?.. Нет, он не мог так поступить!.. Анжелика не знала, что и думать. Теперь только Жоффрей смог бы все объяснить. Он был ей необходим, чтобы слушать его, говорить с ним. Враждебность протестантов и англичан, враждебность и гнусное обвинение отца Вернона, неприязнь Кантора и, может быть, Колена…

В конце концов Кантор согласился сопровождать Анжелику. Занимаясь предотъездными хлопотами, она видела, как он приходил и разговаривал с Ванно о подготовке «Ларошельца», на борту которого госпожа де Пейрак и госпожа де Модрибур должны были отправиться в Порт-Руаяль.

– Значит, ты не бросаешь меня, – сказала она ему с улыбкой.

– Господин губернатор приказал мне сопровождать вас, – сухо ответил Кантор.

Что же такое сказал ему Колен, что побудило Кантора изменить свое решение? Какие-то смутные опасения все больше тревожили Анжелику. Когда она поведала о них Колену и сказала, что ей кажется, будто кто-то все время рыщет вокруг, пытается отравить, убить ее, он как-то вяло отреагировал на все это. Ему следовало бы усилить охрану, посты. А история с человеком, вооруженным свинцовой дубинкой, разве ее цель не была в том, чтобы направить подозрения на ложный путь? Амбруазина рассказала ей, что она слышала, как двое из людей Колена говорили, что в заливе у Золотой Бороды есть сообщники. Но правильно ли она поняла их разговор? Колен!.. Когда она рассказывала о судне с оранжевым вымпелом, он, казалось, не придал этому значения… И вдруг его сообщники!.. Мыслимо ли, что Колен их враг? «Нет! Это невозможно!» Убедив себя в этом, Анжелика облегченно вздохнула, но тут же вспомнила о враждебности Кантора. В чем причина? И что такое скрывал в себе ее сын, что ей, по всей видимости, никогда не удастся преодолеть?

Кантор только что появился на палубе и, опершись на поручни неподалеку от Анжелики, смотрел в сторону скрытой туманом суши.

– Ты хорошо нами руководил в этом путешествии, – сказала она.

Он пожал плечами, как будто желая выказать свое пренебрежение попытке задобрить его комплиментом.

– …Кантор, что сказал тебе Колен, чтобы ты согласился сопровождать меня? – спросила вдруг Анжелика.

Он повернулся, посмотрел на мать своими зелеными глазами, и она восхитилась его юношеской красотой. Радужное свечение тумана смягчало черты его лица и подчеркивало молодой, стройный силуэт и вьющиеся волосы. Это был еще ребенок, трогательный в смелости и суровости, которые он противопоставлял безумному и жестокому миру.

– Он сказал, что я должен ехать, чтобы оберегать вас, – неохотно произнес Кантор с видом человека, не принимающего всерьез этот предлог.

– Вы считаете, что я не в состоянии позаботиться о себе сама? – спросила Анжелика с улыбкой, положив руку на рукоятку пистолета.

– Я не оспариваю, что стреляете вы хорошо, – сказал Кантор высокомерно, – но есть другие опасности, о которых вы не догадываетесь…

– Какие?.. Говори… Я слушаю.

– Нет, – ответил Кантор, тряхнув пышной шевелюрой.

– Если я скажу вам, кого я подозреваю, вы не согласитесь, рассердитесь и будете считать, что я ревнивец и болван… Значит – не стоит.

Кантор ушел. Кого он имел в виду? Кого не осмелился обвинить? Берна, Маниго?.. Колена или… своего отца?.. Он такой бескомпромиссный… Она почувствовала, что в нем действительно есть нечто такое, что ей никогда не удастся перебороть.

Как странно и суетно устроена жизнь… Однажды, в минуты безграничного счастья, она зачала ребенка. И вот этот ребенок, превратившийся в мужчину, стоял перед ней, как совсем чужой человек, который помнил только об огорчениях, а не о радостях, полученных от матери.

Туман растекался вокруг Анжелики, осыпая ее волосы переливавшимися всеми цветами радуги жемчужинами… Закутавшаяся от холода в плащ Анжелика чувствовала, как в ее сердце снова нарастает тревога, которая немного рассеялась после отплытия из Голдсборо. На палубе появилась Амбруазина в черном плаще с красной подкладкой. Красный цвет гармонировал со слегка подкрашенными губами, черный – с ее глазами, а лилейная бледность ее лица – с окружавшим судно белоснежным туманом. Выглядела она менее растерянно, нежели в прошедшие дни.

Католический поселок Порт-Руаяль, где было, по меньшей мере, два очень набожных священника, посещали многие проезжие верующие. Как говорили, здесь царила обстановка патриархального согласия между дворянами-землевладельцами с одной стороны и предприимчивыми, умными крестьянами с другой. Амбруазина заметила, что Порт-Руаяль подошел бы ей больше, чем Голдсборо, с его смешением людей разных вероисповеданий и разного происхождения.

Анжелика сделала над собой усилие, чтобы улыбнуться ей.

– Уверена, что ваши девушки будут очень рады вашему приезду. Они, должно быть, волновались за вас. Бедняжки! Герцогиня де Модрибур не ответила. Она внимательно изучала Анжелику.

– В этом радужном тумане, окутывающем ваши золотисто-палевые волосы, вы похожи на Снежную королеву, – неожиданно сказала она. – Или на Белоснежку. Или на шведскую королеву Кристину – эта роль подошла бы вам больше, нежели роль мушкетера в юбке.

Лоцман-акадиец и Ванно подошли к стоявшим на палубе женщинам. Они спокойно относились к вынужденной паузе: умение ждать – необходимое качество моряка. Глядя в направлении, где должен был находиться Порт-Руаяль, лоцман сказал:

– Наверное, люди там волнуются. Они, конечно, слышали грохот цепи, когда мы бросили якорь, но не знают, кто мы. Боясь, что приплыли англичане, большинство из них готовятся убежать в лес со своими пожитками.

– Будем надеяться, что, когда рассеется туман, они не откроют на всякий случай пальбу по нас, – произнес Кантор.

– Было бы удивительно, если бы у них оказалось много боеприпасов, – сказал лоцман. – Говорят, что этим летом шедший к ним с грузом оружия корабль Акадийской компании был захвачен пиратами.

Вглядываясь в молочную белизну закрывавшего все вокруг тумана, Анжелика пыталась угадать, как живут обитатели здешних мест. Временами ей казалось, что она различает доходившие с берега запахи конюшни и дыма очагов, какие-то неопределенные звуки. С наступлением темноты донесся звон церковного колокола, и тут же холодный ветер стеганул по поверхности моря, вздыбив на ней маленькие короткие волны и наполовину развеяв белые хлопья. Теперь стали видны огни вытянувшихся вдоль берега домов. Новый порыв ветра окончательно разорвал пелену тумана, и взору путешественников в свете заката предстал Порт-Руаяль. Из толстых труб, венчавших крыши деревянных домов, медленно поднимались столбы дыма, увлекаемые низкими облаками.

Население этого французского поселения насчитывало около четырехсот человек. Сам поселок производил внушительное впечатление: дома занимали все пространство вдоль берега до раскинувшихся на осушенных болотах лугов, где росли фруктовые деревья и паслись коровы и овцы. В двух концах поселка высились церкви, и в дни праздников между ними проходили процессии.

Несмотря на свет в окнах домов, поселок в этот вечерний час казался каким-то безлюдным.

Кантор приказал поднять на мачте флаг отца – орифламму с изображением серебряного щита, – который был известен практически каждому на североамериканском побережье. Оставалось только надеяться, что, несмотря на приближение ночи, его увидят с берега, и это успокоит жителей поселка. Пассажиры яхты заняли места в спущенной с борта шлюпке.

Подойдя ближе к поселку, они увидели довольно много людей, собравшихся на берегу, в основном женщин и детей. В сумеречном свете над толпой, словно чайки, порхали белые чепчики и платки.

– Я вижу Армана, – сказала мадам де Модрибур. – Он еще больше потолстел, бедняга. Должно быть, в Порт-Руаяле хорошо питаются.

Долгожданная встреча обещала быть радостной. Королевские невесты оживленно размахивали своими платочками. Правда, несколько вооруженных мушкетами мужчин окликнули находившихся в шлюпке: «Вы англичане? Отвечайте!» После короткого объяснения все успокоились, и шлюпка Пристала к берегу.

В то время как Кроткая Мария, Дельфина, Мавританка, Генриетта, Жанна Мишо и неразлучный с ними Арман бросились на шею своей «благодетельнице», к Анжелике подошла довольно молодая элегантная женщина. По ее несколько увядшему лицу, которое выдавало в ней многодетную мать, весьма изысканной одежде и прическе на французский манер Анжелика догадалась, что перед ней стояла мадам де ла Рош-Позе.

– Я счастлива наконец-то познакомиться с вами, – сказала та приветливо, обращаясь к Анжелике. – У нас всегда шла хорошая торговля с Голдсборо. Есть ли у вас новости о моем муже?

– Увы, нет, я сама собиралась задать вам такой же вопрос о моем муже.

– В конце концов они, конечно, вернутся, – философски произнесла мадам де ла Рош-Позе. – Дела в заливе никогда не удавалось уладить без длительных переговоров! Наши мужья научились терпению, общаясь с индейцами, но для нас ожидание тянется иногда слишком долго.

Мадам де Модрибур тепло поблагодарила хозяйку замка за заботу о ее «овечках». Анжелика заметила на лице мадам де ла Рош-Позе то же выражение удивления, которое они испытали в Голдсборо, когда узнали, что эта молодая красивая женщина была благодетельницей королевских невест.

Гостеприимная хозяйка проводила их к замку, выстроенному из камня и дерева на том самом месте, где когда-то находилось жилище Шамплена.

В большом зале их ожидала целая шеренга аккуратно причесанных и хорошо одетых детей, которые приветствовали гостей по всем правилам этикета.

– Можно подумать, что мы при дворе короля, – воскликнула Анжелика, догадавшись, что перед ней многочисленное потомство маркиза де ла Рош-Позе, отлично вышколенное гувернанткой мадемуазель Радегондой де Фержак.

Мадемуазель де Фержак всем своим видом выказывала гордость за своих воспитанников. Сама она была родом из обедневших мелкопоместных дворян, как, вероятно, и Петронилья Дамур, воспитавшая всех детей Монтелу. Неопределенного возраста, сухощавая и некрасивая, она, тем не менее, не производила впечатления злой женщины и была воплощением идеальной гувернантки детей из благородного семейства.

– Примите мои поздравления, – сказала ей Анжелика. – В наших местах столь хорошо воспитанные французские дети воспринимаются как истинное чудо.

– О! Я не строю иллюзий на их счет, – со вздохом сказала мадемуазель де Фержак. – Когда эти мальчики вырастут, они станут гоняться за дикарями и бродить по лесам, а девочек придется отдать в монастырь или отправить во Францию, чтобы выдать замуж.

– Я не хочу в монастырь, – произнесла симпатичная девчушка лет восьми, со смышленым личиком, – я тоже хочу бродить по лесам.

– У нее только одно на уме – бегать босиком, – вздохнула гувернантка, поглаживая аккуратно уложенные вьющиеся волосы своей воспитанницы.

– Я была такой же, когда была маленькой, и думаю, что она подружилась бы с Онориной, – сказала Анжелика с улыбкой.

– А кто это Онорина?

– Моя маленькая дочка.

– А сколько ей лет?

– Четыре года.

– А почему вы не взяли ее с, собой?

– Потому что она осталась в Вапассу.

Анжелике пришлось ответить детям на множество вопросов о Вапассу и Онорине.

Тем временем слуги уставили длинный деревянный стол множеством различных блюд и кувшинами с напитками. На концах стола красовались серебряные подсвечники с зажженными свечами.

– Чудесно, Радегонда, – сказала довольная мадам де ла Рош-Позе.

– Все эти приготовления из-за нас? – спросила Анжелика. – Даже неловко причинять вам столько хлопот.

– Это необходимо для самих детей, – сказала гувернантка тоном, не терпящим возражений. – У них слишком мало поводов бывать на людях, и как только мне сказали, что в порту слышали грохот якорной цепи, я распорядилась приодеть детей и отдала приказания на кухне.

– А если бы это были англичане?

– Мы встретили бы их пушечными ядрами, – выпалил резвый малыш.

– Но тебе хорошо известно, что у нас больше нет боеприпасов, – заметила ему одна из старших сестер.

– Ой! Французский солдат! Какое счастье! Если появится английский корабль, нас будет кому защитить, – закричали дети, увидев Адемара, и бросились ему навстречу.

– Вы научите нас стрелять из пушки, не правда ли, господин солдат? – спрашивали его мальчики.

– Как долго вы пробудете с нами? – спросила гувернантка, обращаясь к Анжелике и Амбруазине. – Дело в том, что через два дня мы устраиваем небольшой праздник по случаю годовщины высадки Шамплена в этом месте. Мы поставим спектакль, будет угощение…