Сколько обаяния и молодости было в хозяине Голдсборо, в его мужественной, чуть неровной поступи, устремленной вперед, в элегантности его широкого, развевающегося на ветру плаща, который он умел носить как никто! Издали она увидела его ослепительную улыбку. Пейрак поднял в знак приветствия руку над головой.

– Добро пожаловать, преподобный отец! – крикнул он, как только подошел на расстояние, когда голос его мог быть услышан.

– Вот это да! – пробормотал отец де Верной почти непроизвольно. Ибо по иронии судьбы Жоффрей де Пейрак приближался в плотном окружении всех духовных лиц, собравшихся ныне в Голдсборо: торопясь предстать первыми перед иезуитом, они поспешно следовали за графом.

Таким образом, хозяин Голдсборо, слывший в Квебеке человеком, весьма далеким от вопросов веры, явился со свитой не меньшей, нежели у епископа, над чем он сам не преминул подшутить.

– Да, отец мой, – сердечно обратился он к вновь прибывшему, – как вы сами видите, еще немного – и я, пожалуй, смогу стать настоятелем монастыря. Теперь, когда вы здесь, в наших краях представлены все ордена, стойко несущие труды свои во имя духовного спасения Новой Франции.

– I see! I see! Понятно! – пробурчал матрос Джек Мэуин, обводя придирчивым взглядом это собрание ряс и сутан. – Сульпицианец, ораторианец, францисканец и капуцин – все в сборе. Тут действительно почти полный церковный собор. Как это вам удается, господин де Пейрак? – воскликнул он, решив продолжить беседу в юмористическом тоне.

– Как мне удается… что? Привлечь самых благочестивых лиц нашего края в мое прибежище?.. Клянусь честью, не знаю. Обратитесь к тайникам вашей души, отец мой, и, быть может, там вы найдете ответ на вопрос, – каковы причины, приведшие к нам лично вас?

И уже серьезным тоном он добавил так, чтобы его услышал только иезуит:

– Каковы бы ни были эти причины, я безмерно рад, ибо знаю, что вам я обязан жизнью особы, дорогой мне, и я счастлив выразить вам свою благодарность.

Кивком головы Верной дал понять, что услышал сказанное графом.

– Я желал удостовериться в счастливом исходе поездки, предпринятой госпожой де Пейрак, – непринужденно отозвался он. – Имея честь сопровождать ее в течение нескольких дней, среди страшных опасностей, я понял, сколь страдает она, сударь, в разлуке с супругом и сколь нетерпеливо ее стремление воссоединиться с вами. Мне радостно видеть, что вы счастливо обрели друг друга в ваших владениях.

Анжелика, благословляя тактичность иезуита, благодарно взглянула на него. Он сказал именно то, что надлежало сказать, чтобы между ней и Жоффреем исчезли последние тучки. Они продолжили спуск к центральной площади, окруженные молчаливым любопытством жителей Голдсборо.

Представился иезуиту и Колен Патюрель вместе со своими раскаявшимися пиратами.

– Держу пари, отец мой, сегодня вечером вы получите кающихся грешников, если только у вас есть исповедальня. Отец де Верной заметил губернатора французской Акадии.

– Как, вы здесь, господин Виль д'Авре?

– А почему бы и нет? Я здесь, как и все… как и вы сами, – парировал маркиз, лихо задрав голову.

Анжелика на минуту отлучилась и побежала к дому королевских невест, где она застала герцогиню де Модрибур – в кои-то веки, не за молитвой.

– Пойдемте скорее, – бросила она ей, – наконец-то у меня есть высокопоставленное духовное лицо для ваших исповедей. Самый настоящий иезуит благородных кровей. Отец Луи-Поль Мареше де Верной.

Герцогиня отдалась заботам своих служанок, расчесывавших ей волосы, и, казалось, была погружена в горестные размышления. Но, поняв, что произошло, она расхохоталась.

– Вы очаровательны, – восхитилась она, – и так добры! Вы всегда стараетесь дать людям то, что принесет им благо. А ведь я знаю, – вы сочли меня смешной с моими требованиями?

– Да нет! Я прекрасно знаю, сколь жестоко жизнь обходится с эмигрантами. Надо помочь каждому обрести опору – материальную и духовную.

– Вы очаровательны! – повторила герцогиня в умилении. – Как чудесно! Настоящий иезуит!

Амбруазина де Модрибур поднялась. От ее тщательно приглаженных волос исходил тот особый аромат, который поразил Анжелику, когда она в первый день оказывала ей помощь. Это был изысканно-колдовской аромат, словно неотъемлемый от облика герцогини, он будто возбуждал ее энергию. Ее красота и хрупкость невольно притягивали и пленяли всякого.

– Как же случилось… – начала Анжелика, но, сама не зная почему, позабыла окончание своего вопроса.

Герцогиня порывисто взяла ее под руку, и они отправились на берег. По дороге их внимание привлекло пятнышко, которое приближалось к ним, перескакивая с камня на камень.

– О, ваш котенок! – воскликнула герцогиня.

– Но что же он здесь делает, плутишка? – поразилась Анжелика, обнаружив своего питомца: тот смотрел на нее своими огромными глазами, и хвост его был задран к небесам. – Я запираю его на ключ, не знаю, как ему удается выбраться.

Котенок пускался в этот огромный, полный угроз мир с единственной целью – найти ее и следовать за ней, и это вызывало в ней восторг и умиление.

– С ним в конце концов что-нибудь стрясется, – говорила она сама себе, поднимая его с земли. – Он такой маленький, совсем крохотный. И однако я, по-моему, никогда не видела человеческого существа, исполненного такой же жизненной силы и любви. Послушайте, как он мурлычет, когда я прижимаю его к себе…