Ладога

Внешний десятник Нур вышел от Великого господина в приподнятом настроении. Маленькие поросячьи глазки его излучали восторг, тонкие губы кривились в улыбке, обнажая желтоватые клыки. Радовалась душа… если, конечно, таковая у десятника имелась.

Ко всему этому имелись причины, и весьма весомые. Только что, при встрече, хозяин обещал перевести Нура в штат внутренней службы. Крепостной десятник – это вам не какая-нибудь «внешняя» деревенщина! Хорошая пища, красивые девки и, конечно, власть, несравнимая с деревенской. Власть именем Великого господина. Седлай фенакодуса, заезжай в любую деревню и бери, что хочешь. Попробуй хоть кто-нибудь сказать слово против! Так будет, ведь внешний (пока еще внешний) десятник Нур – верный и преданный слуга. Так сказал Господин. Но тут же заметил, что всех этих качеств – мало. Еще нужны мозги.

Наверняка мозги у Нура имелись. Как пошутил хозяин, «если зажарить с орехами – так и совсем вкусные». Однако нынче не во вкусе мозгов было дело, а совсем в другом. Найти сбежавшую девку! Ту самую, которую еще так недавно били, бросали в навоз… А потом хозяин зачем-то вознес ее. Вместо того, чтобы отдать на потеху своим верным слугам. Что ж, Великому господину виднее.

Правда, эта неблагодарная тварь обманула хозяина! Сбежала… или сдохла в Синем поле смерти. Если просто сдохла – тоже огорчительно, но не так обидно. А вот если сбежала… Тогда надо ее отыскать, использовать и наказать. Обязательно наказать, чтоб другим неповадно было! Так рассуждал Господин, и внешний десятник Нур был с ним полностью согласен, хоть согласия его никто и не спрашивал. И, тем не менее, это же хорошо, когда мысли хозяина и слуги полностью совпадают.

Выбрав в конюшне самого свирепого фенакодуса, свинорылый вскочил в седло и неспешно – чтоб все в крепости видели! – поехал к воротной башне. Ах, как смотрели на него служанки! Жалко, смуглоликая Мара не видела. Эх, Мара… Вспомнив об этой удивительной женщине, десятник почмокал губами и вздохнул. Мара ему очень нравилась, очень! Красивая, умная, хитрая. Вот только крутить любовь она предпочитала с хозяином. Что и говорить – умна. А ведь тоже из «внешних», из деревенских.

– Отворяй! – подъехав к воротам, десятник спешился и, взяв фенакодуса под уздцы, махнул пропуском – куском тисненой кожи.

Воины воротной стражи поспешно распахнули тяжелые створки. Фенакодус зарычал, пригнулся, прополз, словно кот.

Потрепав «коня» по холке, свинорылый забрался в седло, оглянулся – на всех башнях только на него и смотрели! – и с довольной усмешкою направился к Волхову. Ехал, да, поглядывая по сторонам, думал о беглой девке. Нет, не о всех ее прелестях и не о том, как ее можно нагнуть… Думал без всех этих глупостей, вполне по-деловому, конкретно.

Куда беглая могла податься? Конечно, к своим дружкам, раз уж те за нею явились. Так рассуждал хозяин, и Нур не мог с ним не согласиться. Вовсе не из уважения, а потому что и сам думал так же. А дружки у девки где? Правильно, на Сяси-реке, ошиваются в нагло захваченной у хозяина лесопилке! У кого про это можно узнать? Да хоть у кого! Вся крепость только на эту тему языками и чешет. Сам Господин бал в честь победы устраивал. Правда, победили-то не до конца. Там, у лесопилки, недобитки до сих пор и прячутся, Господину все недосуг прочесать тамошние леса.

Значит, на Сяси-реке – на Комариной. Это по ту сторону Волхова. А Волхов широк, да и водица нынче студеная – ни за что не переплывешь! Значит, девка перевозчика искать будет… или челнок украдет.

Насчет пропавших челноков, кстати, хозяин сообразил сразу – пустил людишек по деревням, выяснить. Нет, челноки не пропадали. Правда, еще можно плот сделать. Нарубить, навязать хвороста, и… Но то дело небыстрое. Да и – как на плоту на тот берег? Глубок Волхов-то, на плотике не переправишься. И что тогда?

Нур сам себя на место беглой девки поставил. Подумал – а как бы он сам действовал? Да просто. Сначала бы – по-тихому где-нибудь отсиделся. Ведь понятно же, что искать будут, ловить, дороги все перекроют. Тем более, как идти-то, почти наугад? Девка-то ведь нездешняя, лесных стежек-дорожек не знает – не ведает. Дорогу будет спрашивать. Если б уже спросила – так знали бы. Крыланы да лесовеки верно хозяину служат. Узнали б!

На месте беглой десятник отправился бы на юг. Пошел бы лесами вдоль Волхова-реки. Совсем в другую сторону. Там-то никто искать не будет. Там и отсидеться. А что? Запросто. Рыбы в реке полно, да и грибы по лесам пошли – лисички. Вторую неделю тепло шло, днями так и вообще – жарило.

Подняв глаза на скрывшееся за облаком солнце, внешний десятник Нур хмыкнул. Днем-то бывает и жарко, да вот ночью – не так. Ночью-то холодно, в платьишке одном не поспишь. Шалашик какой-никакой мастерить надо, или хотя бы наломать лапника… Главное, слишком-то далеко уходить не надо, выждать, когда все успокоится, и… Или даже просто дружков дождаться – те ведь, вроде бы как, сбирались на крепость напасть. По крайней мере, хозяин именно так и говорил, руки потирая. Ждал незваных гостей, ждал! И правда – чего по лесам за ними гоняться, когда те сами вот-вот пожалуют? Дураки…

Почти все небо затянули светлые нежно-палевые облака, с Ладоги подул злой ветер. Десятник поежился, заворачивая фенакодуса на лесную дорожку. Заросли орешника и вербы постепенно сменяли высокие липы и березы, а их, в свою очередь, – хмурый, едва продраться, ельник. В таком вот лесу вполне можно было б и спрятаться, затаиться, переждать. Вполне можно было бы… Если б не его обитатели-кровососы.

Привязав фенакодуса к старой сосне, свинорылый вытащил из переметной сумы кусок жареной утки, луковицу, каравай заварного хлебушка и плетеный жбан. Прихватив все это, уселся в траву прямо посреди поляны, вытащил из плетенки затычку, глотнул… Огненная жидкость приятно обожгла горло! Ничего не скажешь, добрый у старой Кробихи самогон… и сама она баба добрая, не старая еще ничуть.

Что-то шевельнулось позади, едва заметно. Нур, не глядя, швырнул туда нож и снова приложился к баклажке.

– Ну и зачем сразу ножами-то кидаться? – недовольно прошамкали сзади.

Характерный тембр голоса сильно напоминал скрип несмазанного тележного колеса. Десятник ухмыльнулся – это существо он тут и ждал.

– Здорово живешь, Кузбеш. Как твои пеньки?

– Сам ты пенек…

Выбравшийся на поляну лесовек Кузбеш напоминал старый трухлявый пень, поросший тоненькими побегами. Под наплывом старой коры угрюмо сверкали маленькие злобные глазки, мощные лапы-корни нервно стелились по земле.

Лесовеков внешний десятник Нур не любил, да и они его не жаловали после случившейся года полтора назад оказии. Дело было весною, наверное, в мае или даже в начале лета. Десятник вот так же вот шел куда-то по поручению. В хозяйскую милость он еще тогда не вошел, вот и шагал на своих двоих, прикидывая, как половчее найти лесных воров. Шел себе, думал, как вдруг услыхал крик. Не выпь кричала – человек, и, судя по голосу, – женщина.

Может, оступилась, подвернула ногу… Хотя… Не-ет! От обычной боли так не кричат! Тут не только крик, тут еще и стон слышался, и в стоне том явственно сквозили и боль, и ужас.

Заинтересовался Нур – кто это на его участке своевольничает? Подкрался незаметно, прислушался…

Крик-стон повторился, на этот раз уже куда ближе. Но, самое интересное, стону вторил смех! Неприятный такой дребезжащий хохот, чем-то похожий на крик совы или на скрип ржавой пилы.

Подобравшись еще ближе, десятник осторожно отвел в сторону мешавшие взору ветки и увидел двух молодых пеньков – лесовеков. Лесные чудища издевались… нет, не над женщиной, над небольшим, лет десяти, мальчишкой, коего крепко опутал ветками хищный куст. То есть, по сути-то, издевались трое – два лесовека и этот вот куст. Ухохатываясь, пеньки по очереди втыкали в ладони парнишки здоровенные – сантиметров по десять – занозы, словно бы играли в ножички. И впрямь ведь – играли. А вот жертва – мучилась… и вовсе не только от заноз. Хищный куст не просто держал несчастного, он еще и присосался веткой-щупальцем к тонкой шее парнишки и деловито, не торопясь, сосал кровь. Мальчишка уже не вырывался, не дергался – но сил хватало, чтобы ругаться. Хорошо ругался, погано, задиристо! Десятник и сам половину таких слов не слышал.

Не слышал, но догадывался – ругательные.

Да уж, что сказать… Каждый развлекается, как умеет. Это место, кстати, принадлежало лесовекам, окрестные крестьяне сюда не совались. Взрослые. А вот дети, да – на спор запросто могли здесь пробежаться. Тем более, интересно было – тут много чего осталось от довоенных времен: старые полуразрушенные дома какого-то небольшого поселка, ржавая железная дорога, вагоны и даже ржавый паровоз! Было на что посмотреть, было где искать разного рода «штуки».

«Штуки» – так местные мальчишки обзывали промеж собой всякие довоенные вещицы, иногда весьма непонятного назначения. Обменивались ими, хвастались. За «штуками» в зону лесовеков и шастали. Лесовеки и хищные деревья про то знали – и частенько устраивали на зазевавшихся детишек засады. Потом вот пировали, закусывали, упивались свеженькой молодой кровушкой.

Жаловаться Хозяину было бесполезно: сами виноваты, нечего в запретную зону лезть!

И правда: порядок – есть порядок. Нарушил – отвечай. Лесовеки и хищный куст были у себя дома, а вот этот глупый мальчишка – нет. Пускай теперь мучается – поделом.

Конечно, прошел бы внешний десятник Нур мимо, и остался бы от паренька лишь мешок костей… Да вот только внимание свинорылого вдруг привлек небольшой штабелек из пиленых досок! Ну, точно – ворованных! Как говорится – полный сортимент.

Нур и раньше догадывался, что кто-то из молодых лесовеков, кооперируясь с хищными деревьями, ворует с пилорамы доски, а затем – в обход господских купцов – втихаря толкает их маркитантам. Догадывался. Но доказать ничего не мог.

А теперь вот понятно, где они эти доски прячут! Ворюги поганые… Попались – ага!

Больше не думая, десятник выскочил из-за кустов:

– Стоять! Именем Великого господина!

Вообще-то именем Великого господина можно было тут и остаться – место-то глухое, кричи не кричи. На себя только можно было надеяться, только на себя. Вот и десятник надеялся, постоянно таскал с собой смоляной факел да коробок спичек из тех полезных «штук», что иногда притаскивали мальчишки. Этими штуками – «спичками» – можно было факел зажечь враз.

Что свинорылый и сделал.

– Стоять, кому сказано! Враз пожгу!

Угроза была нешуточная. Рыпнулись бы ворюги – пожег бы враз.

– Парня отпустите…

Свидетель нужен был, как же без него-то? Лесовеки потом отопрутся, скажут – не наши доски, и вообще, нас тут не было никогда. Так что свидетель нужен… повезло пацану.

Лесовеки, словно завороженные, следили за пылающим факелом. Куст же оказался не столь умным… или же, наоборот, сам себе умником показался, решил свидетеля тут же убрать!

Начал душить, оплел ветками… парнишка задыхаться стал, покраснел…

Нур и думать не стал – швырнул факел да крикнул мальчишке:

– Беги!!

Глупый куст вспыхнул сразу, на глазах обуглились ветки. Парень дернулся… да выпрыгнуть бы не успел, кабы не Нур. Ухватил пацана за волосы, дернул, оттащил… Тем временем лесовеки, не будь дураки, свалили по-тихому, и в лесу искать их было бесполезно. Так ничего и не доказали потом. А доски краденые на спаленный куст свалили. Мол, он их и украл, собака алчная. Так и списали дело.

С той поры лесовеки десятника недолюбливали, а вот спасенный мальчишка – Вран – к свинорылому привязался. Буквально по пятам ходил, называл «дядюшкой Нуром». Десятник поначалу хотел было парня прогнать, да потом передумал. Слишком уж много тайных лесных местечек Вран знал да везде шастал. Такой мог и пригодиться, тем более – сирота.

Купил Нур по дешевке челнок да отдал Врану – работай! Перевози людишек из дальних лесов – плохо ли? Заработок – по-честному: две трети – десятнику, треть – Врану.

– Обманешь – лесовекам отдам, – договариваясь, на всякий случай пригрозил свинорылый.

– Что ты, дядюшка Нур! Я – честный.

– Смотри-и-и…

Так что с лесовеками с тех пор по-разному было. Но хозяйскую волю выполняли все.

– Вот что, Кузбеш. Из крепости девка сбежала. Сама тощая, волосы светлые, как солома, глаза зеленые. Наглая. В платье одета богатое, тоже зеленое, с золоченой вышивкой.

– Платье-то и сменить недолго, – прошамкал-проскрипел лесовек. – Что с ней делать-то?

– Ни в коем разе не убивать! – предупреждая, Нур повысил голос. – Поймать и доставить в крепость.

– С зелеными глазами, наглая… Особых примет нет?

– Нет.

– Таких девок много.

– Вот всех и тащите, – засмеялся десятник. – А мы уж, в крепости, разберемся, кто есть кто.

«Мы! В крепости!» – именно так и сказал Нур, ничуть не скрывая своей гордости и прекрасно чувствуя исходящую от Кузбеша злобную и бессильную зависть. Все правильно – пусть завидует. Так и должно быть!

Простившись с лесовеком, свинорылый вновь вскочил в седло и погнал фенакодуса к Волхову. Выбрался на идущую вдоль реки тропинку да неспешно поехал себе вниз по течению, искоса поглядывая на попадавшихся по пути рыбаков.

Кто-то из них узнавал десятника, приветственно махал рукой, кланялся. Кто-то не узнавал… или делал вид, что не узнавал, и таких Нур брал на заметку, чтоб прищучить, навредить при первом же удобном случае. А что случай такой рано или поздно представится, десятник ни капельки не сомневался. Тем более что на свою память свинорылый еще не жаловался.

Ага… и эти вот не поклонились. Три челна ближе к середине реки. Могли, правда, и впрямь не заметить – далеко. Кто б это мог быть? Ладно, в деревне потом узнать можно.

А вот этот – узнал! Углядел еще издали, погнал челнок к берегу – только весла махали! Закричал радостно:

– Ох ты, раскудрит твою так разэтак! Эгей, дядюшка Нур! Тебя ли вижу?

– Меня, меня, кого же еще-то?

Десятник спешился и, добродушно усмехаясь, помог челноку причалить – ухватил брошенную Враном веревку.

– Дело, парень, до тебя есть.

– Какое дело, дядюшка? Говори – все исполню, сам знаешь.

Синие глаза мальчишки сверкнули, как два сапфира. Синие глаза, румяные щеки, золотистые волосы… Приятный молодой человек. Особенно когда не ругается, а говорит вежливо.

– Дело такое, Вран. Тайное. Короче, рыбачить ты сейчас будешь вот у этого бережка, недалеко от опоры мостика старого.

– Раскудрит-т твою! Там же клева нет, дядюшка!

– Не рыбу будешь ловить – девчонку, – ухмыльнулся Нур.

– Девчонку?! – Синие глаза снова сверкнули, на этот раз – удивленно. – Так-раста-а-ак…

– Зеленоглазая, тощая, волосы – такие же, как у тебя, – быстро перечислил приметы десятник.

– Ой-йо-о!

– Да не перебивай ты! Одета в платье зеленое, на вид – лет шестнадцать – двадцать. Как-то так. Говорит не по-здешнему, наглая. Короче, увидишь – не спутаешь.

– И что с ней делать?

– В бункере старом запереть и мне доложить без промедленья.

Вран хлопнул ресницами:

– А в бункер-то я ее – как?

– Тут уж сам соображай, не дурак.

– Так-раста-а-ак… Ладно, дядюшка, сделаю. А девчонка эта точно объявится?

– Может, да, а может – нет, – повел покатыми плечищами свинорылый. – Твое дело – ждать и быть готовым. Всегда. Начиная с этого дня и до моего особого распоряжения. Понял все? Исполняй.

– Дядюшка… – Едва десятник взгромоздился в седло, Вран выскочил из лодки, подбежал, прищурился хитровато, склонив голову набок. – Тут один болотник повадился мою рыбу красть. Я обещал гранату бросить.

– Обещал, так брось.

– Так нету гранаты-то, – вздохнул мальчишка. – Дашь?

Нур вскинул брови:

– Гранату? Я их что – пеку?

– Ну, я б тебе девчонку, а ты…

– Ладно, сговорились.

Внешний десятник Нур все рассчитал правильно. Если беглая девка объявится – так только здесь. Ближе к крепости, выше по Волхову-реке, ее б уже обнаружили бы, а дальше, вниз по течению, начинались земли лесовеков и хищные леса. Там сгинет – точно. Живой не уйдет.

По приказу старшего лейтенанта боец Машников надел на запястья задержанной наручники.

– Ничего не поделаешь, – усаживаясь на переднее сиденье, словно бы извинился старлей. – Такие уж правила. Да ничего, не так и далеко ехать. Руки-то не натрут – не успеют. Поехали, Машников, что сидишь?

– А… винтовку? – резонно возразил боец. – Взад-то я ее теперь не могу…

– Туда и положи. Да брось ей под ноги! Штык отомкни только.

Дернулся, зарычал двигатель. Тяжелый черный автомобиль, называемый «эмка», дернулся и, вырулив на шоссе, покатил, быстро набирая скорость.

Алексия не спрашивала, куда ее везут. Зачем? И без того понимала, что влипла. Просто молча сидела, осматривалась и выбирала момент, чтоб сбежать. В том, что сбежит, – не сомневалась. Могла бы и в лагере, на раскопе, дернуть – да только опасно было, слишком уж много глаз. Да и ловить бы стали всем скопом. Оно ей надо? Нет, уж лучше – когда только двое. И что с того, что у них оружие? Винтовка Мосина, а у старшего лейтенанта в кобуре – ТТ, «Тульский Токарева». Хороший пистолет, Лексе уже приходилось с таким сталкиваться – на старых кронштадтских складах чего только не хранилось.

Винтовка, кстати, под ногами лежит – протяни руку. Вот дурни-то! Сразу видно, привыкли к спокойной жизни, расслабились, зажирели. Вон у водителя какой загривок! А щеки – и со спины видать. Мощные! Лейтенант, правда, парень верткий. Мускулистый такой, жилистый.

Кстати, у него в кармане гимнастерки – ключ от наручников. Ключ…

– Писать хочу! – глянув в окно, капризно заявила Лекса. – Остановите где-нибудь.

– Вот ведь, приспичило. – Шваков посмотрел вперед и велел водителю остановить авто на повороте, близ ельника.

Машина послушно снизила скорость и замерла, урча двигателем.

– Машников, сопроводи, – закуривая, приказал старлей. – И давайте там побыстрее.

– От меня, что ли, зависит, товарищ старший лейтенант? – Машников достал из салона винтовку и кивнул задержанной:

– Выходи. Шаг влево, шаг вправо – побег…

– Прыжок на месте – провокация! – продолжила Лекса. – Да помню я.

– Это хорошо, что помнишь.

– Наручники-то расстегните, товарищ старший лейтенант, – задержанная умоляюще обернулась, заканючила. – Ну, пожалуйста. А то как же я…

Шмаков согласно кивнул и, не вынимая изо рта папиросу, сквозь зубы бросил:

– Руки.

Алексия поспешно вытянула руки. Смешная, немного испуганная, с грязными коленками, одетая в мешковатые трусы и явно великоватую майку, девушка выглядела сейчас куда моложе своих лет. И явно не представляла никакой угрозы. Хоть и хитры враги, да вряд ли эта пигалица способна оказать хоть какое-то сопротивление.

Лекса и не оказывала. Пока шла от машины, осмотрелась, разочарованно покривив губы. Ельник оказался не таким уж и густым, а сразу за ним начиналось поле. Да уж, далеко не убежишь. Придется действовать жестко.

– Вот здесь, за березкой, присядь, – опираясь на винтовку, указал боец.

– Вы хоть отвернитесь.

– Вот еще!

Боец все же отвернулся на миг… Алексии вполне хватило. Развернулась, прыгнула, ударила Машникова основанием ладони в нос. Больно! Бедняга рефлекторно откинул голову и выпустил из рук винтовку… которую тут же подхватила беглянка.

Девчонка действовала расчетливо и быстро, тем более с таким-то знакомым оружием. Враз передернула затвор и, не думая, прострелила солдатику левую ногу. Не тратя времени зря, проворно откатилась в сторону, прицелилась, послав пулю в машину… прямо в правую переднюю дверь, за которой, вытянув ноги, сидел старлей.

Из машины донесся крик… Похоже, пуля попала в цель. Ранила! Что ж, вот уж теперь рефлексировать некогда – ноги в руки, да поскорее бежать. Или… попробовать угнать машину? Не так уж и трудно ей управлять.

Лекса замедлила шаг, обернулась… Вывалившийся из кабины Шмаков, выдернув из кобуры ТТ, послал в нее сразу несколько пуль… Что-то ударило в сердце. Что-то такое, тяжелое… словно рельсом с ног сбило…