XXII. Любовь разделенная
Диана бросилась в объятия Габриэля:
– Спасибо, Габриэль, спасибо!.. Я призывала вас, своего ангела-хранителя, и вы явились…
– О Диана, – воскликнул он, – я так страдал без вас! Как давно я вас не видел!
– И я тоже, – шепнула она.
И, словно торопясь, они принялись рассказывать друг другу с ненужными подробностями все то, что довелось им вытерпеть во время долгой разлуки.
Кале и герцог де Гиз, побежденные и победители, – все было забыто! Волнения и страсти, кипевшие вокруг них, просто не доходили до их сознания. Блуждая в мире любви и радостного опьянения, они не видели и не хотели видеть другого реального мира, скорбного и сурового.
Так они сидели друг против друга. Руки их как бы случайно встретились и замерли в нежном пожатии. Надвигалась ночь. Разрумянившаяся Диана встала.
– Вот вы уже и покидаете меня, – с грустью заметил молодой человек.
– О нет, – подбежала к нему Диана. – С вами так хорошо, Габриэль! Этот час прекрасен!.. Отдадимся же ему. Не нужно ни страха, ни смущения. Я верю: господь к нам благосклонен – недаром же мы так страдали!
И легким движением, совсем как в детстве, она склонила свою голову на плечо Габриэля; ее большие бархатные глаза медленно закрылись, а волосы коснулись воспаленных уст юноши.
Растерянный, дрожащий, он вскочил на ноги.
– Что с вами? – удивленно раскрыла глаза Диана.
Бледный, как мел, он упал к ее ногам.
– Я люблю тебя, Диана! – вырвалось у него.
– И я люблю тебя, Габриэль, – отозвалась она, словно повинуясь неодолимому зову сердца.
Никто не знает, никто не ведает, как слились их губы, как соединились в едином порыве их души; в эту минуту они ни в чем не отдавали себе отчета.
Но Габриэль, почувствовав, что от счастья у него мутится рассудок, вдруг отпрянул от Дианы.
– Диана, оставьте меня! Я должен бежать!.. – в ужасе вскричал он.
– Бежать? Но зачем? – спросила она удивленно.
– Диана, Диана! А что, если вы – моя сестра!
– Ваша сестра? – повторила обомлевшая Диана.
Габриэль замер на месте, потрясенный своими собственными словами, и провел рукой по пылающему лбу.
– О боже, что я сказал?
– В самом деле, что вы сказали? Как понимать это страшное слово? Не в нем ли разгадка ужасающей тайны? Боже мой, неужели я действительно ваша сестра?
– Моя сестра? Разве я признался, что вы моя сестра? – лихорадочно заговорил Габриэль.
– Ах, значит, так и есть! – воскликнула Диана.
– Да нет же, это не так! Пусть даже я не знаю правды, но это не так!.. И я не должен был говорить с вами об этом! Ведь это тайна моей жизни или смерти, и я поклялся ее сохранить! О великий боже, как же я проговорился?!
– Габриэль, – строго произнесла Диана, – вы знаете: я нелюбопытна. Но вы слишком много сказали, чтобы не договорить до конца. Не лишайте меня покоя, договаривайте!
– Это невозможно! Невозможно, Диана!
– Почему невозможно! Какой-то голос говорит мне, что тайна эта принадлежит не только вам, и вы не имеете права скрывать ее от меня!..
– Так и есть… – пробормотал Габриэль, – но раз тяжесть эта пала на мои плечи, не добивайтесь своей доли!
– Нет, я хочу, я требую, я добьюсь своей доли! – настаивала Диана. – Наконец, я умоляю вас! Неужели вы можете мне отказать?
– Но я поклялся королю, – выдавил из себя Габриэль.
– Поклялись королю? – переспросила Диана. – Тогда держите клятву, не открывайтесь ни перед кем. Но… но разве можно молчать передо мной, которая, по вашим же словам, тоже замешана в этой тайне? Неужели вы думаете, что я не сумею впитать и ревниво сберечь доверенную тайну, принадлежащую и вам и мне!..
И чувствуя, что Габриэль все еще колеблется, Диана продолжала:
– Смотрите, Габриэль, если вы будете упорствовать в своем молчании, я буду говорить с вами теми словами, которые вам внушают, не знаю почему, столько страха и отчаяния! Разве ваша нареченная не имеет права сказать вам, что она любит вас?..
Однако Габриэль, словно в ознобе, торопливо отстранил Диану.
– Нет, нет, – вскричал он, – пощадите меня, Диана! Умоляю вас! И вы хотите во что бы то ни стало узнать всю эту ужасную тайну? Что ж, пусть будет так! Диана, поймите дословно то, что я сказал вам в лихорадочном бреду. Диана, подозревают, будто вы – дочь графа Монтгомери, моего отца! Тогда вы – моя сестра!
– Пресвятая дева! – прошептала герцогиня де Кастро, пораженная этой вестью. – Но как же это могло случиться?
– О, как бы мне хотелось, чтоб вы никогда и ничего не знали об этой трагической истории!.. Но делать нечего, я вам все расскажу.
И Габриэль рассказал ей все, как было: как его отец полюбил госпожу де Пуатье, как дофин, нынешний король, стал его соперником, как граф Монтгомери однажды исчез и как Алоиза все узнала и поведала его сыну, что произошло… Больше того, кормилица ничего не знала, а так как госпожа де Пуатье не пожелала говорить с ним, Габриэлем, то лишь один граф Монтгомери, если только он жив, мог бы раскрыть тайну происхождения Дианы!..
Когда Габриэль закончил свою мрачную исповедь, Диана воскликнула:
– Это ужасно! Ведь каков бы ни был исход, судьба никогда нас не порадует! Если я дочь графа Монтгомери – я ваша сестра. Если я дочь короля – вы злейший враг моего отца. В любом случае нам вместе не быть!
– Диана, – произнес Габриэль, – наше несчастье, по милости господней, еще не совсем безнадежно! Если я начал говорить, то скажу все!
Тогда Габриэль поведал Диане о небывалом, страшном договоре, который он заключил с Генрихом II, о торжественном обещании короля вернуть свободу графу де Монтгомери, если виконт де Монтгомери, защищавший Сен-Кантен от испанцев, сумеет отнять Кале у англичан… И вот Кале уже целый час – французский город, а он, Габриэль, – подлинный вдохновитель этой блестящей победы!
По мере того как он говорил, надежда, подобная деннице, разгоняющей ночную темноту, рассеяла печаль Дианы. Когда Габриэль кончил свою исповедь, она задумалась на мгновение, потом, протянув ему руку, твердо заявила:
– Бедный мой Габриэль, нам придется еще немало претерпеть. Но останавливаться нам нельзя! Мы не должны ни смягчаться, ни разнеживаться! Что же до меня, то я постараюсь быть такой же твердой и мужественной, как и вы! Самое главное – это действовать и решить нашу судьбу так или иначе. Наши беды, я верю, идут к концу. Выигрыш у вас в руках: вы сдержали слово, данное королю, а он наверняка сдержит свое. А сейчас что вы намерены предпринять?
– Герцог де Гиз был посвящен во все мое предприятие. Я знаю, что без него я не смог бы ничего сделать, но и он без меня ничего бы не добился. Он, только он должен сообщить королю о том, что я сделал для победы! Теперь я могу напомнить герцогу о его обещании, взять у него письмо к королю и немедленно отправиться в Париж…
Диана внимательно слушала его горячую, порывистую речь, и глаза ее светились надеждой. Но вдруг дверь распахнулась, и показался бледный и взволнованный Жан Пекуа.
– Что случилось? – с беспокойством спросил Габриэль. – Плохо с Мартеном?
– Нет, господин виконт, Мартена перенесли к нам, и у него уже побывал метр Амбруаз Парэ. Решено, что ногу придется отнять, но метр Парэ утверждает, что ваш добрый слуга перенесет операцию.
– Вот это хорошо! – обрадовался Габриэль. – Амбруаз Парэ еще у него?
– Монсеньор, – грустно молвил горожанин, – ему пришлось покинуть его для другого… более высокопоставленного больного…
– Кто же он? – спросил Габриэль, меняясь в лице. – Маршал Строцци? Или герцог де Невер?
– Герцог де Гиз при смерти…
Габриэль и Диана в ужасе вскрикнули.
– А я еще говорила, что близок конец наших страданий! – простонала Диана. – Боже мой, боже мой!
– Не поминайте имени божьего! – с грустной улыбкой возразил ей Габриэль. – Бог справедлив, он карает меня за себялюбие. Я взял Кале ради отца и ради вас, а богу нужны подвиги лишь ради Франции.