По счастью, лес Шато-Реньо отстоял от Нуазэ не больше чем на полторы мили. Габриэль быстро домчался до леса, но, избороздив его за добрый час вдоль и поперек, так и не встретил никаких отрядов.

Наконец на какой-то просеке ему послышался шум, топот копыт, смех и громкий говор. Это наверняка не протестанты, ибо они не стали бы нарушать лесную тишину: им было крайне важно передвигаться тихо и незаметно.

Впрочем, все равно! Габриэль ринулся навстречу и увидел красные перевязи королевских кавалеристов. Приблизившись к начальнику отряда, он узнал его. Это был барон де Пардальян, храбрый молодой офицер, с которым он вместе сражался под началом герцога де Гиза в итальянском походе.

– Ба! – вскричал барон. – Да ведь это же граф де Монтгомери! А я-то думал, что вы в Нуазэ!

– Я оттуда.

– А что там творится? Поезжайте с нами и по дороге все расскажете.

Габриэль поведал ему о неожиданном появлении герцога Немура, о захвате площадки, о своем посредничестве между двумя партиями и о мирных переговорах с таким счастливым исходом.

– Черт возьми! – воскликнул Пардальян. – Господину Немуру повезло! Вот бы и мне так же! Знаете ли вы, на кого я иду сейчас?

– Наверняка на Ла Реноди!

– Совершенно верно. А знаете ли вы, кем мне доводится Ла Реноди?

– Насколько припоминаю, он ваш двоюродный брат.

– Да, он мой двоюродный брат, и мало того – он мой друг, мой боевой соратник. Представляете, до чего же мне трудно идти против него?..

– О, да… – согласился Габриэль. – Но вы уверены, что с ним встретитесь?

– Безусловно. Я в этом убежден. Приказ, полученный мною, слишком ясен, а донос слишком точен. Посудите сами: через четверть часа на второй просеке слева я столкнусь с Ла Реноди.

– А если вам пойти другой просекой? – шепнул ему Габриэль.

– Это значит – изменить чести и долгу солдата! А если бы я и захотел, все равно ничего бы не вышло. Со мною два лейтенанта, они, так же как и я, получили личные приказания от герцога де Гиза и не допустят их нарушения. Единственная возможность в том, что Ла Реноди согласится на сдачу, которую я ему предложу. Правда, надежда эта очень слабая, ибо он горд и храбр, да и сил у него не меньше, чем у меня… Но вы, граф, мне очень помогли бы, если бы предложили ему мировую.

– Я сделаю что смогу.

– Черт бы побрал все эти междоусобные войны! – пробурчал Пардальян.

Минут десять они ехали молча, потом свернули на вторую просеку слева.

– Мы приближаемся, – заметил Пардальян. – У меня сердце так и колотится… Накажи меня бог, но впервые в жизни я чувствую страх.

Теперь королевские кавалеристы уже не смеялись и не болтали, а продвигались медленно, осторожно. Не проехали они и двухсот шагов, как за деревьями им почудился блеск оружия. Однако разбираться долго не пришлось, потому что в ту же минуту впереди раздался резкий окрик:

– Стой! Кто идет?

– Это Ла Реноди! – обратился Пардальян к Габриэлю и крикнул в ответ: – Валуа и лотарингцы!

В этот же миг на просеке показался верхом на коне Ла Реноди во главе своего отряда. Он остановил отряд и один сделал несколько шагов навстречу.

Пардальян проделал то же самое. Остановив своих людей, он вместе с Габриэлем двинулся к Ла Реноди.

Казалось, будто два друга спешат обняться после долгой разлуки, а не два врага, готовые схватиться между собою.

– Я бы ответил вам как полагается, – сказал Ла Реноди, – если бы мне не почудился голос друга… Уж не под этим ли забралом скрывается мой дорогой Пардальян?

– Да, это я, бедный мой Ла Реноди. Я здесь для того, чтобы дать тебе добрый братский совет: откажись от своей затеи, друг мой, и сложи поскорее оружие.

– Неужто это братский совет? – не без иронии спросил Ла Реноди.

– Да, господин де Ла Реноди, – вмешался Габриэль, выступая вперед, – это совет беспристрастного друга, я за это ручаюсь! Кастельно ныне утром сдался герцогу Немуру, и вы погибнете, если не последуете его примеру.

– Ба, господин де Монтгомери! Значит, и вы с этими?

– Я не с этими, но и не с вами, – грустно отозвался Габриэль. – Я – между.

– О, извините меня, граф! – воскликнул Ла Реноди, услыхав полные достоинства и благородства слова Габриэля. – Я не хотел вас оскорбить, я скорее в самом себе усомнился бы, нежели в вас.

– Тогда поверьте мне и не вступайте в бесполезную и обреченную битву. Сдавайтесь.

– Невозможно!

– Но пойми же, здесь только первый наш авангард! – разгорячился Пардальян.

– А мы? Неужели ты думаешь, что я начал дело лишь с одной кучкой храбрецов?

– Но я предупреждаю, – продолжал Пардальян, – что у тебя в рядах есть предатели.

– Они успели перебежать к вам! – возразил Ла Реноди.

– Я обещаю тебе, что выхлопочу для тебя помилование у герцога де Гиза!

– Помилование! Мне ждать помилования! Да я сам буду еще других миловать!

– Ла Реноди, Ла Реноди! Ты не заставишь меня поднять меч на тебя! Годфруа, мой старый соратник, друг моей юности!

– И все-таки будь готов к этому, Пардальян! Ты знаешь меня слишком хорошо, ты сам не допустишь мысли, что я уступлю без боя…

– Ла Реноди, – вскричал Габриэль, – поймите, до чего вы не правы!..

Но договорить он не успел.

Солдаты с обеих сторон, ничего не понимавшие в этих странных переговорах своих начальников, горели нетерпением перейти к делу.

– Что за дьявольщина! Чего они разболтались? – ворчали солдаты Пардальяна.

– Они, должно быть, думают, что мы пришли послушать их светскую беседу! – злились гугеноты.

– Ну, погоди же! – сказал один из них. – Уж я-то знаю, как покончить с их болтовней.

И как раз в тот момент, когда начал говорить Габриэль, он выстрелил из пистоли в солдат Пардальяна.

– Видишь! – вскричал Пардальян. – Первый выстрел – с твоей стороны!

– Без моего приказа! – крикнул в ответ Ла Реноди. – А впрочем, жребий брошен, тем хуже! За дело! Друзья, вперед!

– Вперед!

Загремели выстрелы.

Тем временем Габриэль, чуть отведя свою лошадь в сторону, неподвижно стоял между королевским и гугенотским отрядами. После первых же залпов ему пробили пулей султан на шлеме, лошадь под ним пала. А он, мгновенно соскочив с падающего коня, так и остался стоять на месте, словно о чем-то задумавшись среди страшной схватки.

Когда дым рассеялся, оба отряда бросились врукопашную. Габриэль и тут не двинулся, даже не прикоснулся к эфесу своей шпаги и только мрачно смотрел, как яростными ударами осыпают друг друга противники.

Наконец протестанты дрогнули – их было меньше числом, да и дисциплина у них была слабее.

Ла Реноди, оказавшись в гуще боя, неожиданно столкнулся с Пардальяном.

– Ко мне! – крикнул он ему. – Дай мне умереть от твоей руки!

– О, кто из нас великодушней, тот и убьет другого! – прозвучал ответ Пардальяна.

И они ринулись друг на друга. Ла Реноди кружился вокруг Пардальяна, а тот, стоя в седле, неустанно отражал и наносил удары. Наконец шпага Ла Реноди вонзилась в грудь Пардальяна, и тот свалился.

Но крик испустил не Пардальян, нет, это закричал Ла Реноди.

По счастью, он так и не убедился в своей печальной победе, ибо Монтиньи, паж Пардальяна, пищальным выстрелом вышиб его из седла. Однако смертельно раненный Ла Реноди успел еще расквитаться со смертью и, обернувшись назад, пронзил шпагой стрелявшего в него пажа. И тогда вокруг этих трех безжизненных тел закипело неистовое побоище. Но гугеноты держались уже не так стойко и вскоре после гибели своего начальника были окончательно разбиты. Большая часть их погибла, иных взяли в плен, другие обратились в бегство.

Эта битва, свирепая и кровопролитная, длилась не больше десяти минут. Вскоре королевская конница двинулась обратно в Амбуаз; тела Пардальяна и Ла Реноди взвалили на одну лошадь, чтобы доставить их вместе.

Габриэль так и не получил ни единой царапины, и скорее всего потому, что обе стороны его берегли; со скорбью смотрел он на эти два тела, в которых совсем недавно бились самые благородные сердца на свете.

«Кто из двух был храбрее? – спрашивал он сам себя. – Кто из них больше любил другого? По ком из них плачет родная страна?»