Калиостро в одиночестве очутился у старого дома на улице Сен-Клод, который наши читатели, должно быть, еще не совсем забыли. Когда он остановился у дверей, уже спустилась ночь. Можно было видеть лишь редких прохожих на проезжей части бульвара.

Когда калитка открылась, глазам Калиостро представился пустой двор, поросший мхом, словно кладбище.

Он запер за собой калитку, и ноги его увязли в густом, непокорном бурьяне, который завоевал даже мощеную площадь.

Он поднялся на крыльцо, которое тряслось у него под ногами, и с помощью запасного ключа проник в громадную переднюю.

Дыхание смерти яростно сопротивлялось жизни; тьма убивала свет.

Граф продолжал свой путь.

В этом восхождении его повсюду сопровождало некое воспоминание или, лучше сказать, некая тень, и когда свет вычерчивал на стенах движущийся силуэт, граф вздрагивал, думая, что его тень — это чужая тень, воскресшая, чтобы тоже посетить таинственное место.

Так шествуя, так грезя, он дошел до плиты камина, который служил проходом из оружейной палаты Бальзамо в благоухающее убежище Лоренцы Феличани.

Стены были голые, комнаты пусты. В зияющем очаге лежала огромная груда золы, в которой там и сям еще сверкали брусочки золота и серебра.

Каждый, кому была неизвестна печальная история Бальзамо и Лоренцы, не мог бы не сожалеть об этом разрушении. Все в этом доме дышало униженным величием, угасшим блеском, утраченным счастьем.

Калиостро проникся этими думами. Человек спустился с высот своей философии, чтобы отразиться в малом мире нежности и человечности, который зовется душевным движением и который не принадлежит рассудку.

«Да, этот дом будет осквернен. Что я говорю? Он уже осквернен! Я снова отворил двери, я осветил стены, я видел внутренность могилы, я разрыл золу смерти.

Пусть так! Но все это осквернение совершится с некоей целью, с целью послужить моему делу! И если от этого проиграет Бог, Сатана от этого только выиграет».

И он поспешно написал на своих табличках следующие строки:

«Господину Ленуару, моему архитектору.

Вычистить двор и вестибюли; реставрировать каретные сараи и стойла; снести внутренний павильон; уменьшить дом до двух этажей; срок — неделя»

— А теперь, — сказал он, — посмотрим, хорошо ли видно отсюда окно маленькой графини.

Он подошел к окну третьего этажа.

Отсюда его взгляд охватывал поверх ворот весь фасад дома на противоположной стороне улицы Сен-Клод.

Напротив, самое большее в шестидесяти футах, видно было помещение, занимаемое Жанной де ла Мотт.

— Обе женщины увидят Друг друга, это неизбежно, — сказал Калиостро. — Отлично!

Он взял фонарь и спустился по лестнице.

Через час он вернулся к себе домой и отправил архитектору смету.

Через неделю дом был реставрирован, как приказывал Калиостро.