Это произошло на следующий день после того, как наши португальцы уладили дело с Бемером, и три дня спустя после бала в Опере, на котором мы увидели кое-кого из главных действующих лиц этой истории.

На улице Монторгейль, в глубине зарешеченного двора стоял маленький домик, длинный и узкий, защищенный от уличного шума ставнями, напоминавшими о жизни в провинции.

Это был дом довольно известного журналиста или газетчика, как говорили в те времена.

Рето вышел из дому утром и совершил свой обычный обход по набережным, площадям и бульварам. Он находил там смешное, находил порочное, набрасывал картинки с натуры, комментировал их и, богато украсив портретами, помещал в свой ближайший номер. Газета его выходила еженедельно.

Листок появился в тот самый день, о котором мы говорим, через семьдесят часов после бала в Опере, на котором мадмуазель Олива получила столько удовольствия, прохаживаясь под руку с голубым домино.

Поднявшись с постели в восемь часов, Рето получил от своей старой служанки еще сырой сегодняшний номер.

Он схватил этот номер и читал его с таким вниманием, с каким нежный отец производит смотр достоинств или же недостатков любимого сына.

— Альдегонда! — обратился он к старухе, закончив чтение. — Это отличный номер. Ты прочла его?

— По правде сказать, нет, сударь.

— Вместо того чтобы напасть на человека, я нападаю на сословие; вместо того чтобы напасть на военного, я нападаю на королеву!

— На королеву? Слава Богу, — пробормотала старуха, — в таком случае вам бояться нечего: раз вы нападаете на королеву, вам воздадут высшие почести, мы продадим все номера, и я получу пару пряжек.

— Звонят! — сказал Рето, снова укладываясь в постель.

Старуха побежала в магазинчик принимать покупателя.

Минуту спустя она явилась опять, разрумянившаяся и торжествующая.

— Тысяча экземпляров, — объявила она, — тысяча экземпляров сразу! Вот это заказ!

Рассыльный сообщил, что отнесет эти номера на улицу Нев-Сен-Жиль, в Маре, графу Калиостро.

Газетчик так подскочил от радости, что едва не продавил кушетку. Он встал и отправился самолично ускорить выдачу номеров, которая была поручена заботам одного-единственного изголодавшегося приказчика, от которого осталась лишь тень, более прозрачная, нежели газетные листы. Тысячи экземпляров были прищеплены к крючкам, нагружены на овернца, и тот, сгибаясь под их тяжестью, исчез за решеткой.

В то время как Рето поздравлял себя с тем, что завязал столь счастливое знакомство, во дворе раздался еще один звонок.

Альдегонда отворила калитку просто одетому человеку — он осведомился, у себя ли редактор газеты.

— Я пришел, — пояснил он, — заплатить за тысячу экземпляров сегодняшней «Газеты», которую у вас забрали по поручению его сиятельства графа Калиостро.

— Ах, если так, войдите!

Человек вошел в калитку. Он не успел закрыть ее, как у него за спиной ее придержал другой посетитель прекрасной наружности, высокий и молодой.

— Простите, сударь, — сказал он.

Не спрашивая разрешения иным образом, он проскользнул вслед за плательщиком, которого прислал граф Калиостро.

Альдегонда, всецело погруженная в мысли о барышах, очарованная звоном монет, явилась к хозяину.

Плательщик графа Калиостро представился, вытащил мешочек с деньгами и отсчитал сто ливров, разложив их на двенадцать кучек.

Рето получил свое, выдал расписку и с приветливой улыбкой распрощался с плательщиком, у которого он хитро выспросил сведения о графе Калиостро.

— Передайте его сиятельству, что я жду его пожеланий, — прибавил он.

— Это лишнее, — отвечал плательщик, — его сиятельство граф Калиостро независим; он не верит в магнетизм, он хочет, чтобы люди посмеялись над господином Месмером, и распространяет известия о приключении с чаном ради небольшого удовольствия.

— Это превосходно, — раздался голос на пороге комнаты, — а мы постараемся сделать так, чтобы люди посмеялись над его сиятельством графом Калиостро.

Рето увидел у себя в комнате еще одного человека, который показался ему гораздо более зловещим, нежели первый.

Это был, как мы уже сказали, сильный молодой человек, только вот Рето ни в коей мере не разделял мнения, которое мы высказали о красоте его лица.

Он нашел, что у посетителя угрожающий взгляд и угрожающий вид.

В самом деле: левая рука его лежала на эфесе шпаги, правая лежала на набалдашнике трости.

— Чем могу служить? — спросил Рето с какой-то дрожью, которая охватывала его во всяком затруднительном положении.

— Вы — господин Рето? — спросил незнакомец.

— Да, это я.

— Тот самый, который называет себя де Билетом?

— Это я, сударь.

— Газетчик?

— Это опять-таки я.

— Автор вот этой статьи? — холодно произнес незнакомец, вынимая из кармана еще свежий номер сегодняшней газеты.

— На самом деле я не автор, — отвечал Рето, — я издатель.

— Превосходно, это одно и то же. Если бы я выразил свою мысль, я сказал бы так: «Тот, кто написал эту статью, — подлец! Тот, кто ее напечатал, — презренный негодяй!»

— Сударь! — сильно побледнев, произнес Рето.

— Да! Да, это подло! — продолжал молодой человек, все больше и больше возбуждаясь по мере того, как он говорил. — Только что вы получили деньги, ну, а теперь вы получите палочные удары!

— О! — воскликнул Рето. — Это мы еще посмотрим!

— Да что тут смотреть, — отрывисто, совершенно по-военному отрезал молодой человек и бросился на противника.

Но у противника это был уже не первый случай, и он хорошо знал все обходные пути в своем доме; ему оставалось только повернуться, подбежать к порогу, выскочить из комнаты, толкнуть створку двери и, прикрывшись ею, как щитом, влететь в смежную комнату, в конце которой была знаменитая дверь в коридор, выходивший на улицу Вье-Огюстен.

Очутившись здесь, он был в безопасности: тут была еще одна, маленькая, решетка, которую он одним поворотом ключа, — а ключ всегда был наготове, — открывал, когда, спасаясь, бежал со всех ног.

Но этот день был для несчастного газетчика злополучным днем, ибо в ту самую минуту, когда он взялся за ключ, он заметил сквозь прутья решетки другого человека, который, увеличившись в его глазах, несомненно, из-за волнения крови, показался ему самим Гераклом и который как будто поджидал его, неподвижный и грозный, подобно тому, как в стародавние времена дракон Гесперид поджидал любителей золотых яблок.

Рето оказался между двух огней или, вернее, между двух тростей в каком-то затерянном темном дворике, глухом, расположенном между задними комнатами жилища и благословенной решеткой, открывавшей путь на улицу Вье-Огюстен, другими словами (если бы проход был свободен), путь к спасению и свободе.

— Сударь! — крикнул молодой человек, преследовавший Рето. — Сударь, задержите этого негодяя!

— Не беспокойтесь, господин де Шарни, он не пройдет, — отвечал молодой человек за решеткой.

— Господин де Таверне! Это вы! — воскликнул Шарни, ибо не кто иной, как Шарни, первым появился у Рето вслед за плательщиком.

Когда они утром читали газету, у обоих возникла одна и та же мысль, ибо в их сердцах царило одно и то же чувство, и, хотя им и в голову не приходило поделиться Друг с другом этой мыслью, они все-таки поделились ею.

Мысль эта заключалась в том, чтобы прийти к газетчику, потребовать у него удовлетворения и отколотить его палкой, если он такового не даст.

Однако каждый из них, увидев другого, ощутил, что в нем зашевелилось недоброе чувство: каждый из них угадывал соперника в человеке, испытывавшем то же чувство, что и он.

— Вы позволите мне по-своему разделаться с этим человеком, господин де Таверне? — спросил Шарни.

— Разумеется, — отвечал Филипп, — вы получили преимущество, явившись сюда первым.

— В таком случае, прижмитесь к стене и не двигайтесь, — сказал Шарни, жестом поблагодарив Таверне. — Итак, вы написали и напечатали о королеве забавную сказку — так вы ее сами называете, — которая сегодня утром появилась в вашей газете?

— Это не о королеве.

— «Аттенаутна» — это «Антуанетта» наоборот… О, не лгите! Это было бы так пошло и так гнусно, что я не стал бы ни бить вас, ни даже убивать, а содрал бы с вас кожу живьем! Отвечайте решительно. Я спрашиваю вас: вы — единственный автор этого памфлета?

— Я не предатель, — выпрямившись, отвечал Рето.

— Превосходно! Это значит, что у вас есть соучастник. И, разумеется, это тот человек, который купил у вас тысячу экземпляров этой диатрибы . Это граф Калиостро, как вы сейчас сказали, — вот кто! Что ж, граф расплатится за себя, а вы расплатитесь за себя. Но, — продолжал Шарни, — так как вы первым очутились у меня в руках, вы и расплатитесь первым.

И он поднял трость.

Не успел он закончить свою речь, как крик, который испустил Рето, показал, что Шарни от слов перешел к делу.

Наконец, устав бить, Шарни остановился, а Рето, устав от взбучки, распростерся на полу.

— Итак, — заговорил Филипп, — вы кончили?

— Да, — отвечал Шарни.

— В таком случае, откройте мне дверь.

— Проходите, господин де Таверне… Этот мерзавец отведет нас к своему печатному станку.

— Но мой станок не здесь, — сказал Рето.

— Ложь! — угрожающе вскричал Шарни.

— Нет, нет! — воскликнул Филипп, — вы же видите: он говорит правду, буквы в наборной кассе, остался Только тираж. А вот тираж должен быть в целости, не считая тысячи экземпляров, проданных графу Калиостро.

— В таком случае он изорвет тираж в нашем присутствии.

— Он сожжет его — так будет вернее. Филипп, принимая именно этот способ удовлетворения, подтолкнул Рето по направлению к лавке.