ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ВИКИНГ НА ЗАПАД[67] - От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку - Фарли Моуэт - RutLib.com

Книга: От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку

_{Обросшая лишайниками сигнальная вышка — самая высокая из трех, уцелевших на острове Ивик, неподалеку от устья реки Пейн}

Башни-вышки этого типа обнаружены также на островах северных и западных архипелагов вокруг Британии, в Исландии, на западе Гренландии, на восточном побережье Канадской Арктики, на Атлантическом побережье Лабрадора и, наконец, на Ньюфаундленде. Они часто стоят в гордом одиночестве, но нередко можно встретить рядом и две, и даже три башни. Огромное множество было разрушено почти до основания искателями археологических диковин, которые рассчитывали найти внутри некие послания или хотя бы древние артефакты. Я лично знаю три такие башни, которые были разрушены после 1960 г. Вполне понятно, что внутри их не было найдено ничего интересного; впрочем, я и раньше был убежден, что подобные башни не несут в себе никакой вести. Дело в том, что они сами представляли собой весть, красноречиво повествующую о тех людях, которые возвели их.

Одна из наиболее впечатляющих групп уцелевших башен высится на гряде холмов на острове Ивик, в нескольких милях от реки Пейн. Мне довелось видеть это место только с воздуха, но затем, в 1968 г., Том Ли совершил поездку в те края и написал подробный отчет о ней. Повествование начинается с того момента, как он и Захаризи подплывали к заливу Пейн Бэй в каноэ с юга.

«Переправившись через залив Брочант Бэй, мы решили сделать остановку на острове Ивик. Как только мы вышли на берег, нашим глазам предстали три каменных сооружения, высившиеся неподалеку друг от друга, в пределах мили или около того от берега. Во время затяжного подъема к вышкам, ибо это оказались они, дорога, круто огибавшая склон холма, на какое-то время скрыла их из вида. Поднявшись наконец на вершину, мы были поражены представшим нам зрелищем. Перед нами выросла самая высокая из вышек в районе Унгава Бэй, а рядом с ней — две вышки поменьше. Они были расположены в нескольких ярдах друг от друга, но не по прямой.

Самая высокая из вышек имеет в высоту 13 футов и выделяется своей необычной формой, которая очень целесообразна. Как и другие вышки, сохранившиеся в нескольких точках побережья… она является круглой в плане, и ее основание имеет форму цилиндра… но на высоте примерно 3 футов над землей, где ее диаметр составляет около 5 футов, он внезапно начинает расширяться, и на высоте около 6 футов ее диаметр также составляет 6 футов. Затем она сужается до 4 футов и вздымается вверх в виде правильного цилиндра, где ее венчает большая монолитная глыба… Большая часть ее поверхности сплошь покрыта черными лишайниками, которые, однако, не заполняют пространство между камнями.

Следующая по величине сигнальная вышка в этой группе имеет 8 футов в высоту… около 3 футов в диаметре, а наверху ее диаметр уменьшается до 2 м… Третья, меньшая, вышка имеет высоту всего 4 фута 8 дюймов, и она, не исключено, осталась незаконченной. Хотя из нее выпало около 10 крупных камней, диаметр ее сегодня составляет 4,5 фута».

В последующие годы я лично видел впечатляющие образцы таких сооружений в Канадской Арктике, на побережье Лабрадора, а также в 2500 милях к востоку, где, как рассказывал мне Алистер Гудлад,

«эти большие вышки встречаются буквально повсюду на Шетландских островах. Рыбаки используют их в качестве прибрежных ориентиров, чтобы не сбиться с курса, но один только господь бог ведает, когда, зачем и, главное, кем они были построены».

Столпы острова Ивик — это лишь некоторые из странной и загадочной вереницы башен, протянувшейся вдоль побережья залива Унгава Бэй. Другая вереница тянется на запад от залива Пейн к рекам Пейн и Когалук, проходя через внутренние районы полуострова Унгава, и выходит к побережью Гудзонова залива. Южная цепь таких же сооружений тянется до побережья Лабрадора и Ньюфаундленда. Подобные береговые башни-вышки найдены на побережье Кейн Бейсин, Джонс Саунд и на многих других землях в высоких арктических широтах, где некогда вели свой промысел добытчики «валюты».

_{Карта с указанием мест сигнальных вышек и руин длинных домов. Сигнальные вышки возводились в качестве символа поселений альбанов. Руины длинных домов — это остатки фундаментов, на которые устанавливались лодки-дома.}

Вероятно, мы так никогда и не узнаем, для какой именно цели служили все эти загадочные стелы и башни. Некоторые из них, возможно, служили подсобными навигационными знаками. Большинство, по всей вероятности, сообщали простейшую информацию типа «Мы здесь были» или «Это место принадлежит тому-то и тому-то» или, наконец, чуть более сложную весть: «Ищите нас к северу/югу/западу/востоку от этих столбов». Бесспорно одно: они не были возведены просто так, от нечего делать, чтобы убить время.

Но кто же мог их построить? Современные инуиты решительно отвергают предположения о том, что столь монументальные сооружения воздвигли они или их далекие предки. Трудно даже предположить, для какой цели их могли возвести люди Дорсетской культуры, культуры Туле или инуиты. В любом случае они (а также каменные фундаменты для длинных домов-лодок) совершенно не встречаются на западной окраине территорий, на которых обитали любые из этих народов. Все эти постройки встречаются исключительно на восточном побережье Арктики и на берегах Северной Атлантики.

Как свидетельствуют мощные слои лишайников, покрывающие камни, эти колонны являются слишком древними, чтобы допустить, что они могли быть возведены в исторические времена. Я лично убежден, что их воздвигли те же самые люди, которые строили каменные фундаменты для длинных домов, с которыми тесно связаны многие из этих башен и вышек.

По словам Джимми Форда, длительное время занимавшего пост торгового менеджера «Гудзон Бэй Компани» в Унгава Бэй, местные инуиты убеждены, что эти странные башни были построены «бледнолицыми чужеземцами, которые прибыли в Унгава Бэй на лодках задолго до того, как здесь появились мы».

По всей вероятности, добытчики «валюты» первоначально приплывали сюда на промысел из своих усадеб, остававшихся на Тили, а затем, поскольку эти места разделяли слишком большие расстояния, стали зимовать на западных землях. Характер расположения фундаментов для длинных домов-лодок на новых землях дает картину, аналогичную поселениям в высоких арктических широтах, где целых десять таких фундаментов сосредоточено в пятидесяти милях от мыса Кейп Гершель на Смит Саунд (что касается остальных семи таких же объектов, то они разбросаны на огромных пространствах на юге и западе). На землях на западе мы находим пятнадцать фундаментов, расположенных вдоль прибрежной полосы длиной более 80 миль, протянувшейся между заливами Пейн и Дайана Бэй. Остальные разбросаны на юге и западе, за исключением одного, находящегося неподалеку от северного берега Гудзонова пролива.

На большинстве земель в высоких арктических широтах и на западе, естественно, имелись излюбленные места промысла, где добытчики «валюты» сосредоточивали свои основные усилия, предоставляя немногочисленным первопроходцам-пассионариям отправляться в еще более отдаленные места. Сердцем же земель в высоких арктических широтах была южная часть Кейн Бейсин, особенно Бучанан Бэй. А сердцем земель на западе по праву считался Унгава Бэй и особенно Дайана Бэй.

Итак, IX в. был временем процветания и активной экспансии на западе. И когда он уже подходил к концу, жители Тили, Кроны и земель на западе жили мирной трудовой жизнью, не подозревая, что судьба уже приготовила им очередную угрозу, которая вновь исходила с востока…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ВИКИНГ НА ЗАПАД

ХОТЯ В ПОСЛЕДНИЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ VIII в. МИР С УЖАСОМ СЛЕДИЛ за теми бесчинствами, которые викинги творили на Британских островах, Тили (Исландия) пока что оставался безопасным пристанищем, манившим к себе постоянный поток беженцев. В их числе могли оказаться и островитяне с такого далекого южного острова, как Иль, и изгнанники из глубинных районов Шотландии, и даже из Ирландии. Всех беженцев, искавших спасения от свирепств сынов погибели, всех без исключения, будь то кельты или альбаны, ждал на Тили самый радушный прием.

Некоторые отправились на северо-запад на своих утлых деревянных ладьях или судах, сшитых из шкур. Другие прибывали на правах пассажиров на купеческих судах, которые вели активную торговлю между Тили и Британскими островами.

Существование подобной морской коммерции находит подтверждение даже в норвежских источниках. Так, в прологе к хронике, написанной в самом начале XII в., по всей вероятности, первым исландским историком Ари Торгиллсоном мы узнаем, что:

«В той Книге о счислении времен, которую составил Беда Достопочтенный, есть упоминание об острове под названием Тили, до которого, как сказано в книгах, от Британии шесть дней пути морем. Там, по его (Беды) словам, зимой не бывает дня, а летом — ночи, когда день имеет наибольшую продолжительность. Однако, согласно книге той, преподобный Беда скончался спустя 735 лет после Воскресения Господа нашего Иисуса Христа, более чем за сто лет до заселения Исландии норманнами. Однако еще до того, как Исландия была заселена выходцами из Норвегии, на ней жили люди, которых норвежцы называли папарами; это были христианские подвижники, которые, как считается, прибыли из-за моря с запада… и в английских книгах сказано, что в те времена между двумя этими странами (Британией и Исландией) часто совершались плавания».

Сам Беда Достопочтенный в своем труде «De Temporum Ratione» сообщает о том, что свои сведения о Тили он «получил от некоего человека одного с ним возраста, который прибыл из тамошних стран…». На основании этой информации он заключил, что мореходы не раз совершали плавания к этому острову.

Свидетельство о плаваниях между Тили и Британией можно найти и в старинной латинской книге «De Mensura Orbis Terrae» — труде, созданном около 820 г. неким клириком по имени Дикуил.

«Тридцать лет назад некоторые клирики, которым довелось совершить плавание на тот остров (Туле, т. е. Тили) за время от календ февральских до календ августовских, рассказывали мне, что там не только в день летнего солнцестояния, но и в дни около него солнце не заходит совсем… так что темноты там не наступает даже ненадолго, и человек может делать все, что только пожелает, даже выискивать вшей на своей одежде, ибо светло, как если бы светило солнце… заблуждаются те, кто пишет, будто море вокруг Тили замерзает… ибо, плавая к острову в то время, когда стояли самые сильные холода, они высадились на берег и зазимовали там… однако они не нашли замерзшего моря и на расстоянии дня пути к северу…»

Переселенцы, прибывавшие на Тили в IX в., встречали там условия далеко не столь мягкие, как в VIlI в., ибо им приходилось сталкиваться с куда более холодным климатом, который, по всей видимости, и вынудил альбанов покинуть земли в высоких арктических широтах. На протяжении первой половины IX в. им пришлось иметь дело с более суровым климатом и частыми осадками. Впрочем, подобные климатические условия преобладали тогда во всей северо-западной Европе, так что, несмотря на то, что условия для ведения сельского хозяйства на Тили стали более проблематичными, остров тем не менее во многих отношениях выглядел куда более привлекательно, чем многие земли Европы, захваченные к тому времени норманнами.

И хотя норвежцы, по всей вероятности, знали и о существовании Тили, и о том, что там происходит, тем не менее на протяжении почти всего IX в. они были всецело заняты захватом богатой и легкой добычи на Британских островах и на землях континентальной Европы.

К 807 г. норвежцы уже имели опорную базу в западной Ирландии, а к 836 г. сумели превратить столицу страны, Дублин, в крупный центр работорговли. В первые десятилетия X в. они взяли под свой контроль большую часть Кейтнесса, а также практически все западное побережье Шотландии вплоть до острова Мэн и даже далее него. В 839 г. они разгромили основные отряды сухопутных сил альбанов в сражении, которое настолько ослабило древнее королевство Альбу, что спустя каких-нибудь тридцать лет после полосы междоусобиц оно рухнуло под натиском далриадских скоттов. К середине того же X в. единственной силой, способной оказывать сопротивление норвежцам в Северной Британии, были банды вооруженных головорезов да отряды датчан, которые не замедлили прийти на земли, уже захваченные норвежцами, что имело самые кровавые последствия как для обеих враждующих сторон, так и для несчастных туземных жителей.

Появление больших армий и грозных флотов стало привычным явлением, когда скандинавы обосновались на Британии и западном побережье Европы. Времена, когда любой авантюрист, разбойник или искатель приключений мог отправиться в викинг на свой собственный страх и риск, кончились. Самозваные датские и норвежские морские «короли» питали смертельную ненависть к любым самодеятельным мореходам. Более того, большинство окрестных селений бриттов было уже разграблено, и земли их были захвачены норвежскими переселенцами, которые сами жили в постоянном страхе подвергнуться грабежам, в том числе и со стороны своих же собственных соотечественников. К середине века сфера владычества таких законов беззакония была оттеснена на периферию мира норвежских викингов, которым все чаще приходилось возводить себе укрытия в неприступных местах. Обилие старинных каменных башен, распространенных на Фарерских островах, со всей очевидностью указывает, что они служили разбойничьими гнездами.

От тех времен сохранилось крайне мало документальных свидетельств о тогдашних событиях, и начиная с этого момента многие факты, так или иначе проливающие свет на историю Норвегии, заимствованы из компиляций и сводов, составленных и бережно сохраненных исландскими клириками, которые трудились по большей части в XI и XII вв.

Представленные далее материалы по большей части взяты из двух старинных компендиумов: «Landnamabok» и «Hslendingabok».

Наддод

Примерно в 850 г. викинг по имени Наддод решил отправиться на Фареры. «Landnamabok» повествует о нем в скупых, но откровенных выражениях: «Теперь — что касается Наддода, зятя Ольвира Барнаркарла. Он был выдающимся викингом. Он поселился на Фарерских островах, потому что его нигде больше не желали принимать»

Ольвир Барнаркарл тоже был выдающимся викингом, хотя ему, по всей видимости, недоставало свирепости истинного берсеркера, ибо, как повествует та же «Landnamabok», «он не позволял насаживать малых детей на копья, как то было в обычае у викингов».

Этот жестокий обычай требовал, чтобы отряд воинов, вооруженных копьями, образовывал тесный круг, один из участников которого подбрасывал ребенка в воздух. Целью подобной звериной забавы было поймать несчастного наконечником копья и перебросить его на копье другого участника потехи. Дети были отпрысками женщин-пленниц, которых, если им удавалось выжить после групповых изнасилований, которым подвергали их викинги, обычно продавали в рабство, отрывая от их груди новорожденных малышей.

Понятно, что никаких подобных развлечений на Фарерах не было, и через некоторое время дружинники Наддода заскучали, слушая неистовый вой ветра и протяжные крики морских птиц, изнемогая от зрелища клубящихся туманов и смутных очертаний горных вершин и настороженно поглядывая на компанию своих собственных приятелей-берсеркеров. Итак, им просто не оставалось ничего другого, как отправиться в поход.

Главный вопрос, стоявший перед Наддодом, заключался в следующем: где он мог бы заняться своим промыслом с наименьшим риском, не подвергаясь опасности получить удар топором по черепу или стрелу в брюхо? Вероятно, он и стал первым викингом, решившим отправиться на Тили.

Чем же он рассчитывал там поживиться? На Тили ведь не было ни богатых замков, полных сокровищ, ни купеческих подвалов, хотя кое-какая церковная казна и утварь там, несомненно, были. Правда, Тили обладал немалыми сокровищами в качестве арктической «валюты», но викинги очень редко могли надеяться прибрать к рукам подобный товар, ибо, хотя суда альбанов не смогли бы выстоять против кнорров викингов в открытом бою, они, будучи более легкими, вполне могли уйти от них.

Однако одна заманчивая вещь — и притом весьма существенная — на Тили все же была. Остров давно стал домом для влиятельных и богатых вестменов — людей с запада, как называли норвежцы уроженцев Северной Британии, Ирландии и бесчисленных островов северо-запада. А именно от воли этих вестменов зависели цены на невольничьих рынках на континенте.

Тили трудно было назвать легкой добычей. Помня о своем трагическом опыте контактов с норвежцами в Британии и на родных архипелагах, беженцы с западных островов были людьми решительными. Они были готовы и хотели стоять до последнего и дать отпор любому викингу, который вздумает явиться сюда по их следам. Каждому норманну, попадавшему к ним в руки, был гарантирован собственный надел земли размером шесть на два фута. Да и то если его труп не был брошен на волю солнца и дождя, чтобы им могли полакомиться орланы да вороны.

Как бы там ни было, в один весенний день Наддод прибыл к берегам Тили со своей бандой, состоявшей из двадцати или тридцати отпетых головорезов — «счастливых воинов», как с сардонической усмешкой назвал их исландский новеллист Халлдор Лакснесс.

Они, по всей видимости, направились на запад традиционным путем, обогнув мыс Горн у юго-восточного побережья Тили. Но затем, вместо того, чтобы продолжить плавание вдоль юго-восточного берега острова, Наддод предпочел направиться прямо на север вдоль восточного побережья до тех пор, пока не достиг Рейдарфьордура, как он называется и в наши дни.

История сообщает, что Наддод и его головорезы, высадившись на берег, «взобрались на вершину высокой горы, с которой были хорошо видны дальние окрестности. Они рассчитывали увидеть дым или хоть какие-то признаки обитаемой земли, но так и не нашли ничего подобного».

Обернувшаяся неудачей попытка Наддода найти людей в окрестностях Рейдарфьордура воспринимается многими историками как доказательство того, что остров (то бишь Исландия) не подвергся оккупации. Однако, принимая во внимание дальнейшие действия Наддода и его спутников — викингов, я прихожу к выводу, что на самом деле Наддод пытался не столько найти обитаемые места, сколько отыскать пустынный уголок безлюдного ландшафта.

Поскольку кнорр, при всех его достоинствах, был недостаточно крупным для того, чтобы служить плавучей базой, викингам, намеревавшимся обосноваться на чужом берегу, было жизненно необходимо найти какое-нибудь укромное гнездо в прибрежных скалах, где корабль и его команда могли бы укрыться в случае необходимости. Это было общепринятой практикой, и бывалые ветераны, такие, как Наддод, понимали толк в подобных вещах.

Он вполне мог высадиться на обрывистом мысе Рейдарфьелл и, осторожно разведав, что никаких поселений вокруг нет, устроить собственную опорную базу на одном из трех небольших, удобных для обороны (но непривлекательных с точки зрения скотоводства) островков: Андей, Скрудур или Селей, расположенных неподалеку от устья фьорда.

В книге ничего не сказано о том, чем занимались Наддод и его головорезы до конца лета, но мы можем быть уверены, что они не сидели сложа руки. Я готов поклясться, что их кнорр совершил целый ряд вылазок, кульминацией которых могли стать дерзкие рейды на поселения альбанов, расположенные в долинах фьордов. Столь же стремительными были и их отступления, ибо викинги уплывали восвояси раньше, чем местные жители успевали собраться с силами и пуститься в погоню.

Захватив несколько пленников, пару-другую голов скота и кое-какой скарб, попавшийся под руку, подручные Наддода спешно возвращались в свое логово и пережидали, пока возмущение, вызванное их набегом, немного поутихнет.

Когда у викингов имелись изрядные припасы краденой баранины и говядины, чтобы было чем наполнить брюхо, и полдюжины невольников-альбанов, с которыми можно было немного размяться и побороться, подобное пережидание в засаде было, по меркам викингов, достаточно приятным времяпрепровождением.

Далее «Landnamabok» просто сообщает, что «впоследствии, осенью, они отправились на Фарерские острова, и, когда они отплыли (от Тили), выпало много снега, и поэтому они назвали эту страну Снаэланд (Страна снегов). Они весьма восхваляли ее».

Вероятно, подобные восторги в адрес Страны снегов объяснялись не только ее мягким климатом; не исключено, что это была дань благодарности за удачные грабительские рейды в тех краях.

Хотя жители самой Тили не оставили нам никаких упоминаний о своей реакции на визит Наддода, он, несомненно, приподнял завесу над будущим, предвещающим беды и опасности.

Можно не сомневаться, что островитяне приняли все надлежащие оборонительные меры. Жители прибрежных селений, особенно женщины и дети, перебрались в более защищенные места. Не исключено, что на окрестных холмах и вершинах были спешно возведены дозорные и сигнальные вышки, охотничье оружие было приспособлено и для боя, и более того, началось производство собственно боевого оружия. Альбаны, обосновавшиеся на Тили, не были намерены вновь покорно склонить голову под мечи мародеров, которые приплыли за ними по пятам с их разграбленной родины.

Гардар

Следующим норвежцем, который, по свидетельству старинных хроник, плавал на Тили, был викинг по имени Гардар Сваварсон. Он отправился от берегов Гебридских островов «в сторону, которую указала его мать, которая была прозорливой». Я думаю, мы смело можем предположить, что все обстояло куда проще, и у Гардара или его матушки был хороший нюх на богатства, запах которых принес западный ветер после плавания в те края Наддода или кого-либо еще из викингов.

Гардар, который прекрасно понимал, куда он направляется и какая встреча может ожидать его там, совершил, согласно сложившейся традиции, высадку возле мыса Горн, ибо «там была гавань». Нет никаких указаний, что он предпринимал попытку войти в сам порт. Благодаря свидетельству книги мы знаем, что он «совершил плавание вокруг земли (Тили) и таким образом убедился, что это остров».

Хотя хроника вновь ничего не говорит о том, чего, собственно, хотел этот славный викинг и его присные, совершенно ясно, что их плавание не было ни туристическим круизом, ни исследовательской экспедицией, ни, наконец, походом за охотничьими трофеями. На мой взгляд, судно Гардара встретило на Тили настолько резкий отпор, что его людям просто-напросто пришлось продолжать плавание. Они плыли вдоль южного побережья острова, затем — вдоль западного и, по всей вероятности, вдоль пустынных и безлюдных северо-западных фьордов, обогнули полуостров Дранга и взяли курс на восток вдоль северного побережья Тили, изрезанного глубокими и широкими бухтами, похожими на огромные фьорды.

Хотя гористые берега и мысы, разделяющие эти бухты друг от друга, практически лишены какой бы то ни было растительности и продуваются студеными северными ветрами, внутренние участки этих же фьордов настолько хорошо защищены стенами тех же самых гористых массивов, что именно здесь расположены одни из лучших пастбищных земель в Исландии. Можно не сомневаться в том, что альбанские фермеры нашли путь в эти северные «оазисы» и давно обосновались здесь. Действительно, озеро, раскинувшее свои воды в плодородной долине Рейкьяладар, лежащей всего в двенадцати милях от залива Скьялфанди Бэй, до сих пор носит имя Вестманнсватна — Озеро Вестменов, — что явно свидетельствует о присутствии здесь в далеком прошлом выходцев с запада.

И тем не менее, как говорится в хронике, Гардар избегал появляться в столь благодатных местах, отдав предпочтение естественной крепости под названием Хусавик, расположенной на побережье залива Скьялфанди Бэй. Оставленное нам одним из путешественников XIX в. описание Хусавика, бывшего в те времена едва заметной рыбачьей деревушкой, рисует живую картину, показывающую, как могло выглядеть это место.

«Селение расположено на высоте примерно около ста футов над уровнем моря, на самой кромке скал, перпендикулярно обрывающихся вниз. Эта гавань считается одной из самых опасных во всей Исландии, учитывая утесы у входа в нее, а также открытость северным и западным ветрам».

Почему же Гардар предпочел зазимовать в таком неприютном месте, если поблизости можно было найти сколько угодно спокойных гаваней, образованных устьями глубоких фьордов и куда лучше защищенных от свирепства стихий? На мой взгляд, ответ достаточно очевиден: он просто не посмел искать прибежища в более удобных гаванях, потому что они уже давно были заняты людьми, которые растерзали бы викингов на мелкие клочки, если бы те только попались им в руки.

Итак, Гардар решил перезимовать именно здесь не потому, что его привлекала дикая и мрачная красота здешних скал, а потому, что здешняя естественная крепость, будучи практически неприступной, служила надежной защитой от любых представителей рода человеческого, опасаться которых у Гардара были все основания. Ибо что еще, кроме острого страха за собственную жизнь, могло побудить викингов Гардара по доброй воле провести зиму в столь жутком месте?

Когда зима наконец кончилась, Гардар спешно покинул Хусавик, по всей видимости, отправившись в один из разбойничьих рейдов вдоль северо-восточного и восточного побережий Тили, прежде чем взять курс на Норвегию. Вернувшись на родину, он «вознес хвалу тем землям» и, надо полагать, привез с собой весьма ценную добычу.

Далее хроника продолжает:

«По весне, когда он (Гардар) уже собрался отплыть (из Скьялфанди), некий человек по имени Наттфари сумел бежать в лодке, в которой находились также раб и невольница».

Кто же был этот Наттфари? Имя это явно не норвежское и не кельтское. Возможно, это был один из рабов-альбанов. Главное из случившегося заключается в том, что трое рабов (в другой версии текста хроники особо подчеркивается, что сотоварищами Наттфари были «раб и рабыня») сумели бежать на одной из шлюпок корабля. Не имея больше лодки, на которой можно было бы пуститься в погоню за беглецами, Гардар был вынужден отпустить их. А имя этого неведомого Наттфари до сих пор увековечено в названии бухты у юго-западного побережья залива, именуемой Наттфаравик — гавань Наттфари.

Флоки

Разумеется, молва о странствиях Гардара вскоре распространилась среди викингов. Один из его современников даже пришел к выводу, что земля на западе — это куда лучшее место для привольной жизни, чем сама Норвегия с ее тесными и перенаселенными фьордами.

«Флоки, сын Вильгерда — таково было имя этого знаменитого викинга. Он отправился на поиски острова Гардара… Поначалу он отправился на Шетланд и бросил там якорь в бухте Флоки Байт, где его дочь, Гейрхильда, утонула в водах Гейрхильды. Спутниками Флоки были некий йомен (свободный фермер) по имени Торальф, и другой (йомен) по имени Херйольф. Был на их корабле и человек по имени Факси, родом с Гебрид [ских островов].»

С Шетланда Флоки отплыл к Фарерским островам, а оттуда взял курс в открытое море. Он взял с собой на борт трех воронов. Когда он выпустил первого из них, тот перемахнул через корму и улетел назад. Второй поднялся в воздух, покружился и вновь вернулся на корабль. И лишь третий улетел вперед, туда, куда указывал нос, и в той стороне они (Флоки и его спутники) нашли землю.

Они подплыли с востока к мысу Горн и обогнули землю с юга. Когда же они направились на запад вокруг Рейкьянеса, перед ними предстал залив (Факсафлой), так что они могли видеть Снаэлфельссйокул, и Факси заметил: «Вероятно, земля, которую мы нашли, очень велика, ибо здесь текут могучие реки».

Флоки и его люди проплыли через пролив Брейдафьордур и высадились на берег залива в месте, которое сегодня носит имя Ватнсфьордур на Бардастранудре.

Этот залив оказался на редкость изобилен рыбой, и они (Флоки и его спутники) наловили ее столько, что сочли излишним запасать сено на зиму (для своего скота), и вследствие этого весь их скот зимой погиб.

Следующая весна выдалась на редкость холодной; и тогда Флоки поднялся на вершину высокой горы и увидел далеко на севере, за горой, огромный фьорд, полный дрейфующих льдов; поэтому они и назвали эту землю Исландия, и это название сохранилось за ней до сей поры.

Флоки и его спутники хотели было тем же летом отплыть от берегов той земли, но к тому времени, когда они совсем уже собрались в путь, осталось совсем недолго до начала зимы. Развалины их домов и сегодня можно видеть к востоку от Бранслека вместе с навесами, под которыми они ставили свои корабли, и их каменными очагами.

Им не удалось обогнуть Рейкьянес, и мимо него проскочила только корабельная шлюпка, на борту которой был Херйольф. Он высадился на берег в том месте, которое сегодня именуется Херйольфс Хейвен. Что же до Флоки, то он перезимовал возле Боргарфьордура, и там они вновь встретились в Херйольфом.

Следующим летом они отплыли в Норвегию, и, когда по возвращении люди расспрашивали их о земле, где они побывали, Флоки отзывался о ней как нельзя хуже, тогда как Херйольф рассказывал о ней и дурное, и доброе, а Торальф заявил, что там с каждой травинки и листочка капает сливочное масло, за что и получил впоследствии прозвище Торальф Сливочный.

Флоки, по всей вероятности, был поздним эмигрантом, решившим перебраться из Норвегии на запад. Дело в том, что ок. 865 г., когда он со своим семейством и всеми пожитками переправился на Северные острова, все лучшие земли уже давно были захвачены прибывшими ранее переселенцами. Тем не менее он все-таки попытался «освятить» землю, как любили в таких случаях говорить норвежцы. Однако вследствие ли откровенной враждебности поселенцев, обосновавшихся здесь прежде него (он ведь, в конце концов, был «знаменитым» викингом), или потому, что здесь погибла (утонула) его дочь, Флоки покинул эти места и вознамерился отправиться дальше на запад.

Приведенный в хрониках рассказ о трех воронах должен убедить читателя в том, что Флоки не знал пути на Тили, однако этот небольшой эпизод — по всей видимости, интерполяция самого автора-хрониста. Флоки отправился к мысу Горн по маршруту, хорошо знакомому многим поколениям мореходов, и, прибыв туда, повернул к югу, продолжив

плавание вдоль побережья. Обогнув Рейкьянес, мыс на крайнем юго-западе Тили, он взял курс на север, к пустынному и мрачному полуострову Дранга. Высадившись на берег далеко в стороне от лучших и наиболее привлекательных земель Тили, он решил обосноваться в Ватнсфьордуре — этом ущелье в горном массиве, угрюмом и неприветливом, как, пожалуй, никакие другие земли на северном побережье Исландии.

На мой взгляд, никому из историков еще не удалось дать убедительное объяснение, почему Флоки выбрал столь малоподходящее место. Я же считаю, что Флоки просто-напросто пришлось поселиться здесь, поскольку все лучшие районы Исландии уже давно были заняты людьми, готовыми дать суровый отпор непрошеным гостям.

Земля, которую «освятил» Флоки, была и остается для скотоводов малопривлекательным краем. Мы уже знаем из старинных источников, что первые переселенцы при виде обилия рыбных запасов в прибрежных водах пришли в такой восторг, что не посчитали нужным создать для своих коров достаточный запас сена на зиму. На самом деле все обстояло несколько иначе: земли в этом краю были настолько бедны растительностью, что запасти сена просто не представлялось возможным, и коровы либо околели от голода, либо были предусмотрительно съедены. Да, эти места вряд ли могли послужить объектом восторгов Торальфа, заявлявшего, будто на Тили с каждой травинки и листочка капает сливочное масло!

Поскольку с наступлением весны ситуация практически не изменилась к лучшему, Флоки, проявив благоразумие, выступил против повторной зимовки в Ватнсфьордуре.

Рассказ хроник о последующих событиях носит не вполне ясный характер. Вероятно, Флоки отказался от мысли устраивать здесь усадьбу, но, не желая и слышать о возвращении в Норвегию с пустыми руками, захотел возместить свои расходы, совершив ряд рейдов на поселения альбанов на южном побережье Тили.

Ему не удалось вновь обогнуть мыс Рейкьянес; возможно, ему помешал сильный шторм, и к тому же он потерял корабельную шлюпку. Корабль его унесло ветром обратно в Факсафлой, где Флоки пришлось зазимовать. Я предполагаю, что он обосновался на одном из маленьких островков возле устья Боргарфьордура, где у него было больше шансов отразить нападения обитателей Тили, настроенных к нему явно недружелюбно.

По всей видимости, экспедиция Флоки во всех отношениях закончилась полным крахом. И следующей весной он отплыл домой, к берегам Норвегии, где отзывался о Тили «как нельзя хуже».

Какое-то время никто из норвежцев и не пытался повторить неудачную попытку Флоки обосноваться на Тили. Однако норвежские пираты продолжали свои опустошительные рейды на побережье острова.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ЗАХВАТ ЗЕМЕЛЬ

Погожим сентябрьским днем — дело происходило где-нибудь в середине IX в. — «Фарфарер» отправился из Сван Фьорда в плавание, оказавшееся для него последним. Его нос был настолько перегружен строительным лесом, что рулевой с трудом мог видеть нос и все, что открывалось впереди. Корма тоже была перегружена: там теснились всевозможные животные — коровы, пони, овцы и даже стояла клетка с маленькими поросятами. Небольшая команда корабля с грустью следила за тем, как судно уходило в море из до боли знакомой гавани, на протяжении вот уже нескольких поколений служившей родным домом их клану.

«Фарфарер» отправлялся уже в четвертое плавание за это лето. Во время первого из них он переправил большинство крепких мужчин клана на Крону, чтобы они незамедлительно начали там строительство новых домов в Сандхейвене, одном из фьордов юго-западного побережья острова. В следующие рейсы он перевез туда же женщин, детей, стариков, собак, домашние пожитки, всевозможные орудия и сельскохозяйственный инвентарь.

Когда же судно входе своего последнего плавания обогнуло мыс Горн, его капитан изменил маршрут, взяв курс в лагуну Истхейвен. Он сделал это для того, чтобы сообщить людям, остающимся в порту, что клан Сван Фьорда отправляется на запад, на новые земли.

Впрочем, жители Истхейвена тоже узнали новости, которыми им не терпелось поделиться с гостями. Всего неделю назад здесь, в устье гавани, опять появлялись эти ужасные кнорры. И хотя на этот раз они не пытались войти в нее, сидевшие в них норманны грозно потрясали своими копьями, выкрикивая всевозможные проклятия и живо описывая, что они сделают со всяким вестменом, который только попадется им в руки. А на рассвете следующего дня мародеры напали на одно из крестьянских хозяйств, расположенных к западу от гавани. К счастью, их удалось отбить, но, увы, дорогой ценой: шестеро крепких мужчин из отряда самообороны погибли или были тяжело ранены.

— Эти дьяволы начинают виться вокруг Тили, как навозные мухи! — предостерег капитан «Фарфарера». — Дело может обернуться точно также, как на наших родных островах во времена дедов и прадедов…

— Да у тебя просто кишки выворачивает при виде воды, вот что! — поднял его на смех какой-то прохожий парень. — Мы сумеем осадить этих ублюдков и отучим их соваться к нам. Прошлым летом парни у Хеймая как-то раз застали их, когда те ночью высаживались с лодки на берег. Ну и, разумеется, отправили на корм крабам! Мы проделает то же самое столько раз, сколько понадобится!

На душе у капитана «Фарфарера» было неспокойно. Хотя его клан перебирался на Крону главным образом ради того, чтобы оказаться поближе к западным землям, некоторые из жителей Исхейвена подозревали, будто клан добытчиков «валюты» покидает Тили из страха за свою собственную шкуру. Признаться, доля правды в подобном подозрении была, и именно от этого у капитана было тяжело на сердце. Наконец, закончив все дела на берегу, он побрел прямо по воде к кораблю, ожидавшему его неподалеку на якоре. И хотя было уже довольно поздно, «Фарфарер» вскоре вышел в море, взяв курс, с которого хорошо просматривались горы и глетчеры на Тили и который в то же время пролегал достаточно далеко от того грозного побережья, где охотники за людьми обычно набрасывались на свои жертвы.

Кланы добытчиков «валюты» были первыми из альбан, покинувшими Тили в поисках новых земель на западе. Действительно, это их решение отчасти объяснялось резко возросшей уязвимостью их усадеб и угодий, в которых подавляющее большинство мужчин боеспособного возраста отсутствовало долгие месяцы, а иногда и годы, но не менее веской причиной было и то, что торговцы с Британских островов все более и более неохотно наведывались на Тили, опасаясь пиратов-викингов. Но многие из них и вовсе начали обходить остров стороной, чтобы совершать свои коммерческие сделки с добытчиками «валюты» в безопасных фьордах Кроны.

Итак, для имеющих глаза, чтобы видеть, письмена уже проступили на стене…

РАЗ УЖ КЛАНЫ, ПРОМЫШЛЯВШИЕ ДОБЫЧЕЙ «ВАЛЮТЫ», ОТПРАВИЛИСЬ НА ЗАПАД, норвежцы, естественно, последовали за ними. В последней трети IX в. все больше и больше викингов отправлялись на запад, горя желанием попытать удачу у берегов Тили.

А теперь позволю себе познакомить читателя с историей двух из них, также заимствованной из хроники. Я только несколько сократил вводную часть этого повествования.

«Двое приятелей, Бьорнольф и Хроальд, отправились в море из округа Телемарк в Норвегии после того, как убили там несколько человек. Поначалу они поселились в Фьялире (в южной Норвегии). Сын Бьорнольфа стал отцом Ингольфа и Хельги. Сын же Хроальда стал отцом Лейфа. Ингольф и Лейф росли вместе как названые братья. Повзрослев, они отправились в викинг вместе с тремя сыновьями ярла Атли, которых звали Хастейн, Херстейн и Хольмстейн.

Поход молодых витязей оказался настолько удачным, что они условились на следующее лето отправиться в новое плавание.

В ту зиму названые братья устроили пир в честь сынов ярла, и на этом пиру Хольмстейн объявил во всеуслышание, что он намерен жениться на сестре Ингольфа, Хельге, и ни на ком больше. Никто не придал этим словам никакого значения, никто, кроме Лейфа, который сам собирался взять Хельгу в жены. Так между Лейфом и Хольмстейном началось соперничество.

Когда наступила весна, названые братья вновь собрались отправиться в викинг вместе с сыновьями ярла Атли, но, когда братья прибыли на условленное место встречи, они подверглись нападению Хольмстейна и его братьев. Завязалась схватка, в ходе которой Хольмстейн погиб, а Херстейн и Хастейн были вынуждены спасаться бегством.

После этого Лейф и Ингольф отправились в викинг без них.

Следующей зимой Херстейн вновь напал на Лейфа и Ингольфа, но они, будучи заранее предупреждены об этом, оказались начеку. Разгорелась жестокая битва, в которой Херстейн был убит.

Обе стороны подняли своих сородичей. И наконец им удалось заключить мир на условии, что названые братья обязуются отдать Атли свои земли в возмещение убийства его сыновей.

После этого названые братья снарядили большой корабль и отправились в плавание к земле, которую некогда посетил Флоки, Выпускающий Воронов. Они достигли восточных берегов той земли, которую нашли более удобной на юге, чем на севере. Там они провели зиму, а затем возвратились в Норвегию.

На следующий год Ингольф отправился во второе плавание к берегам Исландии, а Лейф предпочел отправиться в викинг в Ирландию. Там он отыскал огромный подземный дом и отправился в него. Там было очень темно, но он увидел впереди свет, исходивший от меча, и убил человека, державшего этот меч, и захватил меч вместе со всеми сокровищами, и с тех пор получил прозвище Хьорлейф — Лейф Меча. Он прошел Ирландию вдоль и поперек и награбил уйму всякого добра. Кроме того, он захватил также десять рабов, в том числе и рабов по имени Дуфтхак, Гейррод, Скьялдбьорн, Халлдор и Драфдрит.

Затем Хьорлейф возвратил дом Хельге, на которой к тому времени женился. На следующую зиму Ингольф устроил щедрые жертвоприношения и обратился за советом к прорицателям, чтобы те открыли его судьбу. Хьорлейф же отказался принять участие в этой затее, поскольку он не верил в жертвы богам. И прорицатель предсказал, что Ингольф найдет себе новый дом — в Исландии.

После этого названые братья приготовили свои корабли к плаванию в Исландию. Хьорлейф захватил с собой груды добра, награбленного в Ирландии, а Ингольф — те богатства, которыми братья владели сообща. И вот, когда все было готово, они вышли в море. Два корабля шли борт о борт, пока впереди не показалась Исландия. Тогда они расстались. Ингольф бросил за борт свои столбы — символы власти, поклявшись, что он высадится в том месте, где море выбросит их на берег.

Ингольф высадился в урочище, которое сегодня именуется Ингольфсхефди, а Хьорлейф направился вдоль побережья, держа курс дальше на запад.

Хьорлейф и его люди провели зиму возле побережья Миннтах Бич. По весне он задумал посеять немного зерна, и, хотя у него был крепкий бык, он тем не менее впряг в ярмо рабов и заставил их тащить плуг. И пока они тянули его по полю, Дуфтхак с сотоварищами условился убить быка и сказать Хьорлейфу, что его задрал медведь, а когда Хьорлейф вместе с остальными свободными мужчинами отправятся в лес на поиски медведя, подстеречь их из засады и перебить поодиночке.

И рабам действительно удалось убить Хьорлейфа и его приятелей. После этого они нагрузили большую корабельную шлюпку всяким добром, которое только могли собрать, захватили с собой женщин и вышли в море из урочища, которое сегодня именуется Хьорлейфсхефди. Они еще издали заметили с моря несколько островков на юго-западе, решили обосноваться на них.

Ингольф послал двух своих рабов по имени Вифилл и Карли на запад от Ингольфсхефди на поиски своих столбов. Когда же рабы прибыли в Хьорлейфсхефди, они нашли там труп мужчины и поспешили назад, чтобы сообщить Ингольфу эту ужасную весть.

Тогда Ингольф сам поплыл на запад, к Хьорлейфсхефди, и, увидев на песке труп своего названого брата, воскликнул:

— Этого храброго и верного мужа погубили какие-то ничтожества, но такая участь всегда ожидает тех, кто не желает возносить жертвоприношений…

Ингольф с подобающими почестями предал земле своего брата и его спутников и позаботился об их корабле и имуществе.

Затем он поднялся на возвышенный холм, увидел к юго-западу от острова какие-то островки и решил, что там могли обосноваться рабы, бежавшие на большой корабельной шлюпке.

Действительно, он нашел рабов Хьорлейфа на этих островах в урочище под названием Истмус. Рабы сидели за трапезой. И хотя, увидев его, они в ужасе бросились врассыпную, он перебил их всех до единого. Место, где был убит коварный Дуфтхак, сегодня носит название Дуфтхакс Скар (Шрам Дуфтхака). Большинство рабов — убийц покончили с собой, бросившись в море с высоких утесов, и с тех пор эти острова носят название Вестманнаэйяр (Вестманские острова). Забрав с собой несчастных вдов убитых крестьян, Ингольф возвратился в Хьорлейфсхефди, где он и его люди перезимовали вторую зиму».

После своего первого разбойничьего рейда на Тили, во время которого они порядком разграбили селения на побережье острова, пути названых братьев на какое-то время разошлись. В самом деле, набеги на Тили были делом куда менее рискованным, чем нападения на поселения на Британских островах и тем более на побережье континентальной Европы, но и далеко не столь прибыльным. И когда опять настала весна, а вместе с нею и время отправляться в новый викинг, Лейф вознамерился попытать счастья в Ирландии, а Ингольф решил опять плыть на Тили.

Лейф, или, как его стали теперь называть, Хьорлейф, принял, по-видимому, более верное решение, ибо вернулся в родную гавань с уймой награбленного добра и множеством рабов.

Но затем там, в Норвегии, по всей вероятности, разыгралась какая-то драма. Быть может, вновь вспыхнула старая вражда с кланом Атли или на названых братьев было возведено новое обвинение в «избиении мужей», и были они изгнаны из Норвегии подобно тому, как в более поздние времена знаменитый Эрик Рыжий были изгнан уже из Исландии.

Оказавшись в столь чрезвычайной ситуации, Ингольф, как обычно, обратился за советом к богам, и прорицатель возвестил ему, что его судьба отныне ведет его в Исландию. После этого братья покинули родину, захватив с собой свои семьи, движимое имущество и рабов.

По неизвестной причине (быть может, все дело было в разнице мнений между двумя воинами) братья предпочли высадиться на Тили в двух разных местах побережья. И, что еще более важно, никому из них не удалось найти удобного места для поселения. Вместо этого оба выбрали места на юго-западном побережье, которое в те времена представляло собой практически необитаемую пустыню, опаленную лавой, прокатившейся по здешним равнинам. И хотя эти места были малопригодными для человеческого жилья, для мародеров-викингов, ищущих укромного убежища от преследователей, они подходили как нельзя лучше.

Ингольф перезимовал в Ингольфсхефди (как это место называется и в наши дни), открытом всем ветрам и волнам скальном уступе, площадь которого не превышала нескольких акров. Уступ этот лежал в тени покрытого глетчерами вулкана Ороэфа, находящегося в каких-нибудь шестидесяти милях к западу от мыса Горн. Этот клочок суши, сегодня соединенный с островом узкой семимильной песчаной косой, по которой то и дело перекатываются приливные волны, сегодня служит приютом только для тюленей и морских птиц. При отливе сюда можно добраться посуху с острова, пробираясь между озерками пресной и соленой воды, перемежающейся с текучими дюнами и болотистыми трясинами. Истошно кричащие стаи поморников преследуют всякого, кто осмелится вторгнуться в их владения на этих скудных землях.

Хьорлейф отверг место, выбранное его названым братом, предпочтя вулканическую скалу на ослепительно стерильной прибрежной равнине, лежащей у основания Мирдалур Глетчер, что в семидесяти милях к западу от Ингольфсхефди. Этот треугольный скальный монолит покрыт толстым слоем черного песка и защищен с трех сторон крутыми утесами.

Ингольфсхефди с суши почти неприступен. Хьорлейфсхефди тоже почти не уступает ему в этом. На Ингольфсхефди нет никаких средств к существованию; на Хьорлейфсхефди их крайне мало. Однако попасть на оба этих пиратских гнезда как с суши, так и с моря настолько трудно, что громилы, рискнувшие обосноваться на них, могли чувствовать себя в полной безопасности, независимо от того, сколько врагов породили на Тили их разбойничьи вылазки.

Викинги отнюдь не были мазохистами. Маловероятно, что они по доброй воле решили бы выбрать столь пустынные и бесприютные места, если бы могли перезимовать в какой-нибудь более удобной гавани, лежащей на востоке или на западе.

Историки обычно соглашаются с высказанной в хрониках версией о том, что Вестманские острова получили свое название в память о расправе, учиненной Ингольфом над рабами, убившими его названого брата Хьорлейфа. Однако, как мы уже убедились в главе 14, Вестманнаэйяр, то есть Вестманские острова, еще с середины VII в. были заселены людьми, которых норвежцы называли вестменами (людьми с запада). На основании этого я прихожу к выводу, что именно этим людям маленький архипелаг и был обязан своим названием, что вест-мены, жившие там, приютили у себя беглых рабов — убийц Хьорлейфа, и что мстительный Ингольф совершил набег на Хеймай, самый большой и единственный обитаемый из островов этой группы, и предал смерти коварных рабов и некоторых из его обитателей.

Следствием такого рейда неизбежно должна была стать акция возмездия со стороны уцелевших островитян, а также жителей соседних островков у побережья Тили. На мой взгляд, именно этим возмездием и объясняется то, почему Ингольф предпочел довольствоваться ледяным и сырым «комфортом» на Хьорлейфсхефди, где и провел вторую зимовку в относительной безопасности.

Несмотря на перспективу возвращения домой с пустыми руками, второе лето, проведенное Ингольфом на побережье Тили, оказалось столь же малоприбыльным, как и первое. И хотя на острове имелось немало хороших земель, было совершенно ясно, что захватить их ему, Ингольфу, не по силам.

Вплоть до этого момента сохранившаяся версия хроник представляет собой достаточно подробный рассказ о событиях. Однако остальная часть повести о приключениях Ингольфа сильно повреждена, в ней нередко перепутаны время и места событий, и вообще дальнейший текст выглядит этаким лоскутным одеялом, собранием вставок, внесенных в первоначально целостную сюжетную ткань. Ниже я попытался расположить эти клочки и обрывки в более упорядоченной последовательности. В это повествование включена вся информация, сохранившаяся в «Landnamabok», а также то немногое, что сказано в единственном параграфе «Hslendingabok», посвященном Ингольфу. И — никаких добавок от себя.

* * *

Следующим летом Ингольф отправился вдоль побережья на запад. Он построил дом в Скалафелле и провел в нем третью зиму. Как-то раз Карли сказал:

— На беду себе мы прошли мимо хороших земель; нам надо было устроить жилище на этом удаленном мысу.

В то же лето Вифилл и Карли нашли резные столбы — символы власти на Орнс Кнолл возле хейди (бесплодные участки, выжженные лавой). Следующей весной Ингольф перешел через хейди и основал свое жилище там, где эти столбы были выброшены волнами на берег. Он поселился к югу от Рейкьявика. Его резные столбы — символы власти и сегодня (находятся) там, в Элдхаусе (огненном доме).

После того как Ингольф захватил земли между рекой Ольфус и Хварльфьордуром, что к западу от реки Бриньудаиса, и далее между ними и рекой Акс, и все мысы к югу оттуда. Ингольфсфьялл к западу от Ольфус Ривер — это было место, где он захватил земли для себя самого. Некоторые говорят, что здесь он и был погребен.

Ингольф даровал Вифиллу свободу, и тот поселился в Вифиллстофте; и от него получила свое название гора Вифиллфел. Здесь он поселился на долгое время; он был муж прямой и честный. Карли же бежал вместе с невольницей. Но Ингольф увидел вдалеке, у Ольфус Уотер, дым и, отправившись туда, нашел Карли.

Ингольф был самым прославленным из всех переселенцев Исландии, ибо он пришел туда на необитаемые земли и стал первым из тех, кто устроил там настоящее жилище, и все другие, которые прибыли после него, вдохновлялись его примером.

Можно представить себе досаду Ингольфа, когда в третье лето своего пребывания в Исландии он отправился на северо-запад в водах между Вестманскими островами к Ольфус Уотерс — устью Ольфус Ривер. У этого побережья расположены одни из наиболее плодородных земель на Тили, однако их жители вовсе не были расположены позволить Ингольфу поселиться там.

Вместо того чтобы перед лицом надвигающейся третьей зимы возвратиться обратно в Ньорлейфсхефди, Ингольф решил направиться на запад вдоль побережья полуострова

Рейкьянес. Этот полуостров, представляющий собой длинный пустынный язык вулканических скальных пород, на добрых тридцать миль выдается в воды Атлантики. Он испещрен хейди (полями лавы) сравнительно недавнего происхождения. Сегодняшним туристам, прилетающим в Исландию и совершающим посадку в аэропорту Кефлавик, приходится миновать практически весь полуостров, чтобы попасть в столицу страны — Рейкьявик. Так вот, на пути в город на них производит сильное впечатление панорама этого почти лунного ландшафта. Действительно, трудно найти более мрачное и неприветливое место. Только изгои и преступники, нарушившие все человеческие законы, могли решить поселиться в столь бесприютной пустыне.

Разумеется, точное место зимовки Ингольфа неизвестно, но до некоторой степени ключом могут послужить ссылки на Скалафелл и Рейкьявик. На крайней юго-западной оконечности полуострова есть область кипящих горячих источников (гейзеров), постоянные облака пара (особенно заметные в холодную погоду), поднимающиеся над которыми, дали этой местности имя: Рейкьянес, что означает Дымящийся полуостров. Большинство историков склонны полагать, что существующий Рейкьявик, столица островного государства, — это тот самый Рейкьявик, который упоминается в предании об Ингольфе. Однако, на мой взгляд, первоначальный Рейкьявик — это, скорее всего, одна из нескольких гаваней у оконечности полуострова Рейкьянес.

Эти гейзеры находятся в какой-нибудь сотне ярдов от господствующего в этих местах холма, который до сих пор носит название Скалафелл — Холм дома, вероятно, в знак напоминания о том, что именно там Ингольф некогда построил свое жилище — скблу.

Но, пожалуй, наиболее точное указание на то, где именно зазимовали Ингольф и его спутники, можно найти в едком замечании раба Карли: «На беду себе мы прошли мимо хороших земель; нам надо было устроить жилище на этом удаленном мысу».

В эту третью зиму, проведенную на Тили, Карли и Вилфилл, по преданию, нашли резные столбы — символы власти, которые Ингольф бросил за борт, как только завидел вдали Исландию. Далее в повествовании хроник зияет большая лакуна. «После этого, — гласит повествование, — Ингольф захватил большую часть юго-западных земель Исландии».

После этого? После чего?

В дошедших до нас старинных источниках (от которых современные историки, мягко говоря, не в восторге) нигде не сказано ни слова о том, что норвежцы, высадившись в Исландии, встретили сопротивление местных жителей, но есть все основания полагать, что события развивались именно так. Чем еще мы можем объяснить тот факт, что поначалу норвежцам не удалось основать свои первые поселения на южных и западных землях острова, кроме как тем, что им просто не дали обосноваться там? Хроника настойчиво утверждает, что это якобы были последние земли, заселенные людьми (естественно, норвежцами), хотя на самом деле они располагались совсем недалеко от континентальной Европы; там было много хороших земель, густые березовые леса, множество безопасных и удобных гаваней и, кроме того, практически неограниченные запасы всевозможной водоплавающей птицы, рыбы, морского, пушного и прочего зверя. Вполне естественно, что здесь давным-давно должны были обосноваться первые переселенцы из Европы. И действительно, самые ранние из этих эмигрантов давно успели построить здесь себе дома. Правда… правда, это были отнюдь не норвежцы.

На мой взгляд, само собой разумеется, что Ингольф и его дружинники попросту были не в силах основать поселение в восточных и юго-восточных районах, потому что лучшие земли в этих округах уже давно находились во владении жителей, которые не испытывали ни малейшего желания покинуть их. То же самое, без сомнения, можно было сказать и об остальных обитаемых землях Исландии.

Несколько лет, которые Ингольф потратил на плавания вдоль побережья Тили, убедили его, что сам он без дополнительной помощи просто не сможет обосноваться там. Я убежден, что дело обстояло именно так и что он был вынужден поступить именно так, как поступали раньше другие норвежские «пионеры» на Шетландских и Оркнейских островах и как впоследствии Эрик Рауда поступил в отношении Гренландии.

На мой взгляд, Ингольф отправился обратно в Норвегию, собрал там флотилию кнорров, команды которых состояли из искателей приключений, жаждавших дорваться до чужих земель, и вторгся с этими головорезами в Исландию.

По-видимому, ему не составило особого труда собрать это разношерстное воинство. Дело в том, что, помимо врожденной страсти норвежцев к захвату чужого добра и земель, не следует забывать тот факт, что именно в тот период король (конунг) Гаральд Прекрасноволосый приступил к объединению Норвегии, осуществлявшемуся им с кровожадной жестокостью. Многие воины и ярлы, придерживавшиеся независимых взглядов, предпочли эмигрировать, чем подвергнуться опале у Гаральда. На страницах «Landnamabok» можно встретить имена ряда таких персонажей (курсив мой. — Прим. авт.):

«Торд отправился в Исландию и, по указанию Ингольфа, захватил земли между Улфарс Ривер и Лейрувагом.

Халл отправился в Исландию и, как указал ему Ингольф, захватил земли от Лейрувага до Моглис Ривер.

Хельги Бьола отправился в Исландию с Гебридских островов, и был вместе с Ингольфом в его первую зимовку на Тили, и обосновался по его указанию на землях всего Кьярларна между Моглис Ривер и Мирдалур Ривер.

Орлиг по указанию Хельги (см. выше) поселился на землях между Моглис Ривер и Освифс Брук…»

Несмотря на лаконичную краткость этих записей, они свидетельствуют, что под эгидой Ингольфа происходила широкомасштабная и массированная оккупация западной Исландии. Сам Ингольф, надо полагать, начал свое вторжение, высадившись в безлюдном и потому лишенном защиты районе лавовых полей вокруг современного Рейкьявика. Собрав там сплоченный ударный кулак, его силы двинулись на север, в долину Хвитб, и на восток, в долину Ольфус. Сам Ингольф захватил для себя земли в Ольфусе, те самые земли, где впоследствии и был похоронен под холмом, или, лучше сказать, курганом, который носит его имя.

Успех вторжения Ингольфа открыл путь для новой волны экспансии на запад Исландии, затем — на юго-запад и, наконец, когда сопротивление местных жителей-альбанов было сломлено, на юго-восток и восток острова. Можно не сомневаться, что к моменту кончины Ингольфа, то есть ок. 900 г., норвежцы успели оккупировать большую часть обитаемых земель Тили.

И если у кого-то еще остаются сомнения относительно того, как в действительности происходил этот процесс, надеюсь, их поможет рассеять подлинная выдержка из той же «Hslendingabok»:

«В те времена Исландия (времена захвата земель на Тили) была покрыта лесами, росшими между горами и морским берегом. Тогда там жили христиане, которых норвежцы называли папар; но впоследствии они покинули эти места, ибо не желали жить рядом с язычниками».

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
КРОНА

БОЛЬШИНСТВО КЛАНОВ, ПРОМЫШЛЯВШИХ ДОБЫЧЕЙ «ВАЛЮТЫ», по всей видимости, успели эмигрировать на Крону еще до того, как разбойничьи рейды викингов на Тили начали представлять серьезную угрозу ее жителям. За промысловиками этих кланов, вероятно, последовали и фермеры-скотоводы, однако для того, чтобы исход жителей с Тили приобрел массовый характер, потребовалось вторжение захватчиков во главе с Ингольфом.

История не дает ответа на вопрос о том, какой оказалась участь христиан, «которые не желали жить рядом с язычниками», равно как и ничего не говорит о том, куда они могли отправиться. По правде сказать, особого выбора у них не было. Попытаться махнуть на восток, на свои исконные родные земли, означало бы для них попасть прямиком в пасть дракона или, другими словами, из огня да в полымя. Между тем на Британских островах невозможно было найти надежное убежище, да и архипелаги на западных подступах к континентальной Европе не сулили буквально ни клочка мирной, безопасной земли.

Наиболее естественным решением для изгнанников-папаров было отправиться на запад, на Крону, а при необходимости и дальше. Я не сомневаюсь, что они — или, по крайней мере, большинство христиан — так и поступили.

Те из них, у кого были крупные морские корабли, вне всякого сомнения, нагрузили их доверху всевозможным имуществом и скарбом и, захватив с собой скот, отплыли прямо на юго-запад — к берегам Кроны. Те, у кого суда были совсем небольшие, могли отправиться от крайней западной оконечности Исландии к ближайшей точке на восточном побережье Гренландии, а уже затем продолжить плавание вдоль берега, взяв курс на юг. Некоторые чрезмерно перегруженные или попавшие в шторм корабли наверняка пошли на дно, но судьба их команд и пассажиров была вряд ли трагичнее участи тех их соплеменников, которые, оставшись в Исландии, попытались выжить при новом режиме — викингах.

Некоторые же христиане — потому ли, что у них не было хоть плохоньких лодок, или потому, что они возлагали все свое упование на милость и покров господа, — решили остаться на Тили, на всякий случай перебравшись в такие районы, которые не вызывали особого интереса у представителей первой волны норвежских интервентов.

Одно из таких пустынных убежищ — гряда невысоких гор и покрытых льдами фьордов на полуострове, лежащем на северо-западе Исландии. Эти пустынные и сегодня по большей части обезлюдевшие места представляют собой на удивление высокую концентрацию объектов и мест, названия которых происходят от слов «крест» или «церковь» (например, Кросси, Кроссфьялл, Киркьюхаммар, Киркьюгольф), что, несомненно, свидетельствует об активной христианизации Исландии. Отсюда следует естественный вывод: на северо-западе Тили селились в основном папар, по крайней мере — до тех пор, пока позднейшие норвежские захватчики, такие, как отец Эрика Рауды, не напали и на эти обделенные природой земли.

Другие беженцы могли двинуться в глубинные районы острова, например, в изолированную от внешнего мира южную долину Скафтб Ривер, а также к берегам Лагарфльота, лежащим далеко в глубине сухопутных массивов у восточных фьордов.

Однако куда бы ни направились эти несчастные изгнанники, они рано или поздно оказывались в окружении норвежских владений. В своей написанной еще полвека назад книге «Пастухи и отшельники» Том Летбридж задавал вопрос:

«Не правда ли, просто в уме не укладывается, что в Исландии во времена (норвежских) захватов еще могли жить некоторые люди, и притом не монахи, а простые потомственные фермеры? Кем, например, были обитатели пещер (упоминаемые в хронике)? «Торфи предал смерти людей Кроппа, целых двенадцать человек. Он продолжил свои убийства, избивая хольмсменов (островитян Хольма), вместе с Олуги Черным и Стурлой Годи побывал на Хеллисфитаре, где ими было убито восемнадцать обитателей пещер.»

Молчание, которое хранит хроника (относительно того, кем были жертвы этой резни), может быть воспринято как этакая фигура стыдливого умолчания, поскольку предки этого хрониста викингов тоже могли пролить кровь многих и многих жертв. Процитированный выше отрывок весьма напоминает рассказ о действиях первых фермеров на острове Тасмания в отношении дикарей-аборигенов.

В те времена в Исландии, захваченной норвежцами, царили суровые нравы, и ваш сосед легко мог поджечь ночью ваш дом, в котором вы преспокойно спали, из-за нескольких резких слов, отпущенных по его, соседа, адресу на вчерашнем хмельном пиру. А что касается завистливых взглядов людей, ютившихся в окрестных землянках или на островах, то им было вообще лучше не попадаться на глаза. Они запросто могли украсть у вас скот и все, что угодно».

Норвежцы, захватывавшие земли в Исландии, естественно, были народ жестокий и грубый. В той же книге, повествующей о захватах земель, хронист сообщает о двенадцати крупных столкновениях между самими норвежцами: пяти кровавых стычках и семи поджогах (когда целые усадьбы обращались в огонь и дым), а также тридцати шести убийствах (всегда именовавшихся убийством мужчин) и двадцати четырех случаях мести и поединках, повлекших за собой смерть. За период менее 30 лет я насчитал 260 случаев насильственной смерти норвежцев от рук самих норвежцев. Помимо источников, упоминаемых Летбриджем, практически нигде нет упоминаний о том, как поступали с детьми и подростками.

Изгнанники, искавшие спасения на северо-западе среди скал и фьордов, окружающих глетчер Дранга, возможно, сумели выжить дольше всех, но в конце концов рука смерти дотянулась и до них, когда норвежцы последней волны переселения стали проникать в наиболее отдаленные и бесприютные районы острова. И уделом изгнанников неизбежно стали смерть или рабство.

Обогнув мыс Саут Кейп (мыс Южный) Гренландии, беженцы-альбаны очутились в районе, земли которого, казалось, взывали о том, чтобы устроить здесь поселения. Полоса островков и холмов, начинаясь от мыса Кейп Фейрвэлл, простиралась на добрых 160 миль к северо-западу. За этим мысом, словно за защитным экраном, располагалось более двух дюжин фьордов и крупных водных артерий. И хотя земли между этими каналами и вокруг них были по большей части каменистыми и плохими, здесь тем не менее было настоящее буйство растительности. Стена материковых льдов возвышалась достаточно далеко отсюда, к северу и востоку, так что ее ледяное присутствие, можно сказать, едва ощущалось. Таким образом, эта новая страна выглядела почти столь же заманчивой и гостеприимной, как и те земли, которые альбаны-переселенцы оставили где-то на востоке.

Впрочем, хорошие пастбищные и пахотные земли были далеко не главными факторами для кланов, промышлявших добычей «валюты». Их куда больше привлекала протянувшаяся на шестьдесят с лишним миль полоса побережья между мысом Кейп Фейрвэлл и островом Лунд (Канек, как она именуется сегодня), с ее бухтами и островками, обращенными к открытому морю. Недостатки жизни в столь открытых местах с лихвой окупались тем фактом, что здесь вскоре начали возникать первые порты, куда охотно приходили торговые суда из Европы. К тому же эти места были всегда свободны от ледяного панциря, который каждый год на долгие месяцы сковывал фьорды во внутренних районах острова.

Фермеры, приплывавшие с Тили, смотрели на вещи совсем иначе. Они забирались подальше от открытых южных фьордов во внутренние их отроги, уходившие далеко на север. Там в изобилии росли дикие травы. Березняки и ивовые кустарники давали дрова и хворост. По равнинам и долинам скитались необъятные, как дым, стада карибу. На здешних озерках гнездились несметные стаи гусей. Во время нереста речки и ручьи буквально бурлили от косяков форели-пеструшки и хариуса. В широких фьордах в обилии водились тюлени и морская рыба, особенно треска. А низменные земли аллювиальных почв, утучненных живыми и мертвыми останками бесчисленных поколений арктической флоры, только и ожидали плуга.

В пяти или шести днях пути вдоль побережья в западном направлении лежала вторая группа водных артерий, окруженных полосами свободных от льда земель. Правда, эти северные фьорды были не столь гостеприимны, как южные, но зато они были куда более широкими и просторными. Кроме того, они находились гораздо ближе к северным охотничьим угодьям, а это важное достоинство для альбан-фермеров, издавна привыкших подрабатывать себе на жизнь охотой и промыслом морского зверя. Некоторых беженцев, возможно, северные фьорды привлекали также и тем, что они лежали гораздо дальше от тех кровожадных убийц, которые вынудили их покинуть Тили.

Но, увы, норвежские викинги отбрасывали длинные тени. Многие переселенцы, обосновавшиеся на берегах южных фьордов, располагали свои дома и постройки так, чтобы они были незаметны с моря и водных артерий. Другие предпочитали выбирать места, занимавшие господствующее положение на местности, чтобы иметь возможность заранее заметить приближение врагов и оповестить об этом соседей. Усадьбы переселенцев здесь были не только хорошо укреплены, но и с самого начала строились как миниатюрные крепости.

В самом конце осени 1982 г. мы с Клэр в качестве гостей плыли на борту канадского ледокола, направлявшегося к берегам Гренландии, чтобы доставить официальную делегацию на празднование тысячелетнего юбилея прибытия на остров Эрика Рауды.

Стоя на мостике ледокола «Пьер Радиссон», я следил за тем, как корабль прокладывает себе путь к Тунугдлиарфику, наиболее протяженному из южных фьордов острова. Корабль был до такой степени зажат айсбергами и ледяными полями, что даже такой суперсовременный ледокол был вынужден продвигаться очень медленно. У меня было достаточно времени, и я смог мысленно представить себе, как чувствовали себя в подобной же ситуации первые европейские переселенцы на эту землю титанов и какие планы на будущее они себе рисовали.

Примерно в пятидесяти милях от устья фьорд начал делиться на рукава. Мы поплыли по левому из них, который и привел нас прямиком в затерянный мир, обрамленный зеленой каймой лужаек, которые были окружены дугой невысоких гор.

И хотя на всем долгом пути в глубь фьорда нам почти не встретилось никаких живых существ, здесь, в его конечной точке, царило подлинное изобилие всевозможных форм жизни. Тихие воды отражали неподвижное величие горных пиков, казавшихся особенно спокойными в просветах между лежбищами тюленей, многие дюжины которых соседствовали с выводками бурых дельфинов и причудливыми арабесками чаек на скалах. И все же буйство жизни наиболее ярко проявляется здесь именно на суше.

Вдоль западного побережья тут и там были разбросаны дюжина-полторы ярко раскрашенных деревянных домиков. Прямо перед ними, возле самого берега, покачивалась целая флотилия небольших лодок. Люди всех возрастов прогуливались по берегу, демонстрируя праздничную красочность своих одеяний. На заросших густой травой склонах виднелись пятна овец; тут и там пони, задрав грациозную головку, с любопытством поглядывали на выкрашенное в красный цвет призрачное суденышко, которое только что бросило якорь на рейде фьорда.

Мы не спеша сошли на берег, чтобы присоединиться к местным жителям, устроившим настоящие празднества. И хотя большинство присутствовавших носили гордые датские имена, по происхождению они принадлежали к тому же племени, что и канадские инуиты. Официальные речи в честь заслуг Эрика Рыжего не произвели на них особого впечатления, но тем не менее они приветливо встречали всех без исключения гостей.

Позже, вечером того же дня, я попросил коренастого молодого парня по имени Ханс показать мне то самое место, где некогда стоял дом Эрика Рауды (Рыжего). Ханс любезно проводил меня к тому месту, где в давние времена была кромка берега, а сегодня высится набережная, отстоящая от пенной кромки волн на добрых полмили.

Браттахлид, как Эрик называл свою усадьбу, стоял на высоком берегу, с которого открывалась панорама окрестностей и, главное, просматривалось устье фьорда. Ни корабль, ни лодка, никакая птица или зверь не могли проскользнуть незамеченными по этой глади, не попав в поле зрения стража. Но во время нашего визита единственными наблюдателями были три равнодушного вида овцы да пара овсянок-пуночек.

От усадьбы Эрика, естественно, мало что осталось. Спустя пять веков жизнь постепенно уходила из этих мест, и следующие пятьсот лет Браттахлид пребывал в полном забвении, так что сложенные из камня и торфа стены его построек да крытые дерном крыши со временем просели, превратившись в бесформенные холмики. В 1930 г. остатки древнего поселения были откопаны датскими археологами. Правда, дерн с тех пор успел отрасти и зазеленеть вновь, но лопаты археологов убедительно доказали, что за века норвежской оккупации к первоначальной постройке, состоявшей из одной-единственной комнаты, был пристроен целый ряд помещении и залов.

Именно это сооружение вызвало у меня особый интерес. Упоминаемый в специальной литературе по археологии под названием «самый ранний в Гренландии дом», он представляет собой постройку, стены которой занимают площадь пятьдесят футов в длину и пятнадцать в ширину. Другими словами, эти габариты очень близки по форме и размерам к тем самым древним постройкам в Канадской Арктике, которые я называю домами-лодками. Впрочем, толщина стен этих строений, возведенных из камня и торфа, достигает двенадцати футов, то есть гораздо больше, чем необходимо для защиты от стихий или опоры для крыши. Я полагаю, что столь массивные стены были возведены для того, чтобы служить их обитателям надежной защитой от агрессии и укрытием от непогоды.

Впечатление, что этот дом предполагалось использовать в качестве бастиона, способного выдержать осаду, еще более усиливается присутствием в толще стен каменного канала, по которому в дом-крепость поступала вода из какого-то тайного внешнего источника. Раскопки трех других самых ранних домов на Гренландии позволили обнаружить в толще их стен, отличавшихся, кстати, исключительной толщиной, такие же встроенные водопроводы. Весьма примечательно, что такие конструктивные элементы никогда не встречались в домах бесспорно норвежской постройки ни в Гренландии, ни в Исландии.

Учитывая это, я пришел к выводу, что древнейший дом поселения Браттахлид, по всей вероятности, был построен беженцами-альбанами, покинувшими Тили в поисках спасения от вторжения норвежцев.

Хорошо известен исторический принцип, заключающийся в том, что жители последующей эпохи предпочитают возводить свои жилища в тех самых местах, где стояли дома их предшественников. И поэтому я убежден, что Эрик Рауда либо захватил уже готовый дом, либо приказал возвести новый на старинных руинах.

Кроме того, необходимо заметить, что в числе артефактов, найденных в наиболее старых (нижних) культурных слоях под этими «самыми ранними в Гренландии домами», очень мало таких, которые имеют бесспорно норвежское происхождение. Большинство же представляют собой обычные предметы повседневного обихода, которыми пользовались простые люди по всей Северной Европе.

Альбаны, ставшие беженцами на Кроне, имели все основания опасаться, что им может угрожать та же опасность. Ведь расстояние, отделявшее южные фьорды Кроны от Исландии, было практически таким же, как расстояние между Исландией и Норвегией. А то, что кровожадные волки Удина совершили один раз, они вполне могли повторить снова и снова.

Впрочем, опасения, что пираты-викинги могут вскоре начать грабить и Крону, оказались преждевременными. На протяжении ряда десятилетий, последовавших за захватом Тили, норвежцы были настолько заняты обустройством на захваченных землях и выяснением своего собственного статуса на них, что если им и приходили в голову мысли об изгнанных ими христианах, то мысли эти поначалу сводились к тому, что пока что незачем беспокоиться о таких пустяках.

На мой взгляд, дальнейшие события разворачивались примерно следующим образом.

На протяжении доброго полувека поселения альбанов-переселенцев на Кроне, можно сказать, процветали. Хороших земель в двух обширных районах возле фьордов было вполне достаточно, чтобы удовлетворить потребности весьма значительного и постоянно увеличивающегося населения. Около 900 г. климат в тех широтах был гораздо теплее и мягче, чем сегодня, и более того — продолжал улучшаться. Стада овец и коров возле поселений альбанов на Кроне из года в год становились все многочисленнее, и паслись они теперь все дальше от дома. Дети, подрастая, находили себе новые земли и заводили собственные хозяйства, и уже скоро на острове трудно было найти травянистую долину, где не было бы по крайней мере одной-двух усадеб.

Охота и рыбная ловля оставались важным составным звеном в хозяйственной жизни, и южная Крона, по крайней мере в первые годы ее активной колонизации, изобиловала запасами всевозможных видов рыб, птиц и млекопитающих. И хорошим дополнением к обычному зимнему промыслу служили летние охотничьи плавания в залив Диско Бэй и прилегающие регионы.

Несмотря на сильно возросшую удаленность от Европы, Альба на Кроне ни в коей мере не переживала упадка ни в материальном, ни в культурном отношении. Торговцы из Европы начали совершать плавания прямо на Крону еще задолго до того, как Тили оказался во власти норвежцев. Почему бы и нет? Ведь мореходы тех времен, выходя в открытое море, подвергались даже меньшим опасностям, чем в ходе плаваний в прибрежных водах, кишащих скалами, рифами, мелями, а нередко и беспощадными пиратами.

Большинство судов, участвовавших в торговле с Кроной, были с Британских островов, хотя некоторые корабли альбанов, вполне возможно, преемники тех судов с Оркнейских островов, которые еще в старину ходили на юго-запад, могли приплывать на Крону и с востока. Британские торговые корабли по большей части приходили из Бристоля и других портов на западном побережье, уходя в океан от мыса Малин Хед в Ирландии. Маршруты их плаваний были выбраны таким образом, чтобы течение вынесло их как можно ближе к Исландии, и команда издали могла видеть сияние далеких снежных гор, оставаясь в то же время на достаточном удалении от берега, чтобы мирных торговцев не заметили и не перехватили норвежские пираты.

Расстояние, которое им предстояло преодолеть до Кроны, составляло примерно 1800 миль, что даже при идеальных погодных условиях и попутном ветре занимает как минимум восемнадцать дней пути. Если какому-нибудь судну удавалось достичь берегов Кроны за три недели, считалось, что ему крупно повезло. Зато обратный путь, благодаря попутным западным ветрам, корабль мог проделать значительно быстрее. В те дни мореплаватели еще не знали компаса, однако умело находили кратчайшие пути к своим портам, плавая «вдоль» известных линий широт. Плавания даже к таким далеким землям, как Крона, были вполне по силам тогдашним кораблям и мореплавателям, а выгодная продажа больших партий арктическом «валюты», доставленных в европейские порты, с лихвой окупала любой риск.

Грузы из Европы по большей части представляли собой такие товары, как металл, зерно, мед (единственная сладость, существовавшая в те времена) и чугунные отливки. По всей видимости, импортировалось сравнительно немного готовых товаров; это по большей части были железные орудия, медная посуда и немного редкостной керамики.

Культурные связи со «старой страной» обычно не прерывались. Купеческие корабли доставляли не только грузы, но и пассажиров, в том числе — клириков и духовенство, ибо церковь и люди церкви, как повелось еще с VI в., были неотъемлемой частью жизни альбанов.

У церкви были все основания, как духовные, так и вполне земные, материальные, поддерживать контакты с Тили, а после разгрома Тили норвежцами — с Кроной. «Валютные» товары, и в первую очередь — моржовая кость, представляли собой одну из статей десятины, которую получали епископаты Северной Европы и которая являлась одной из важнейших статей их дохода, откуда она впоследствии перекочевывала в необъятные подвалы Римской курии.

Документальные свидетельства подтверждают существование постоянных контактов между церковью на Гренландии и в Европе по крайней мере еще в 834 г. Эти данные не оставляют никаких сомнений в том, что Гренландия (Крона) и ее церковь были неотъемлемой частью христианского сообщества Северной Атлантики еще за 150 лет до официального открытия Гренландии Эриком Раудой (Рыжим). Они также показывают, что Исландия была христианской страной задолго до того, как туда прибыли первые норвежцы.

Хотя эти документы впервые были опубликованы Питером Де Роотом в его монументальном труде «История Северной Америки до Колумба», изданной в 1900 г. в Филадельфии, они постоянно и, боюсь, преднамеренно игнорировались историками северных стран, склонявшимися к мнению о том, что первыми из европейцев путь через Атлантику проложили норвежцы. В главе «Викинг на запад» я уже рассказывал об этих документах и явно загадочном стремлении игнорировать их.

В самом деле, какие могут быть сомнения в достоверности ранней истории Гренландии, когда нам достоверно известно, что люди жили там еще в IX в., что там существовала община, управлявшаяся христианскими клириками и поддерживавшая контакты со Старым Светом… впрочем, как и с Новым.

В один из июльских дней спустя примерно три четверти века после прощального отплытия «Фарфарера» от берегов Тили его новый тезка готовился к выходу в море из Сандхейвена, который теперь стал родным портом клана на Кроне.

Изголодавшиеся волосатые коровы и длиннорунные овцы бродили по зеленеющим склонам холмов возле крытых дерном домиков, в которых жили люди двух кланов добытчиков «валюты», обосновавшихся в гавани. Все население почти без остатка собралось перед небольшой, сложенной из камня и торфа капеллы. Ради торжественного случая люди были в белых одеждах. Даже члены команды бристольского торгового судна «Сент-Стефан», стоявшего на якоре в гавани, набросили на плечи какие-то белые накидки. Дело в том, что в этот день все корабли получали благословение во имя св. Альбана, основателя первого монастыря на Тили и святого покровителя всех мореходов-альбанов.

Для неискушенного глаза «Фарфарер» и его корабль-двойник «Нарвал», стоявшие, уткнувшись носами вроссыпь гальки на берегу, практически ничем не отличались от своих судов-предшественников, построенных на несколько столетий раньше. Корабли эти, длиной почти пятьдесят футов, имели почти такую же длину по ватерлинии, как и обшитый дубом «Сент-Стефан», но были гораздо более легкими и имели меньшую осадку.

«Сент-Стефан» прибыл сюда в конце прошлого лета и остался на зимовку в гавани Сандхейвен. И вот теперь он собирался отплыть к северным фьордам, после чего ему предстояло пересечь пролив Дэвид Стрейт и продолжить путь к землям на западе.

Толпа на площади перед капеллой, вытянувшись стройными рядами, образовала белую процессию и направилась к берегу. Возглавлял шествие патер без тонзуры, с длинными черными волосами, развевавшимися по плечам. Его окружали несколько юношей и девушек, помахивавших богато украшенными шерстяными полотнищами-хоругвями, покачивавшимися на длинных шестах. Участники шествия возносили молитвы об удаче, благополучии для судов и команд, которым уже сегодня предстояло отправиться в море.

О, это была очень трогательная и живописная толпа, и она стала еще живописнее, когда праздник приобрел черты светского пира: на вертелах жарились целые туши оленей карибу, в котлах варилось тюленье мясо и лососина, грудами лежал горячий ячменный хлеб и, что самое главное, в центре красовались несколько бочонков эля, сваренного из зернового ячменя, подаренного капитаном «Сент-Стефана». Да, это был поистине достойный повод для празднеств. Жители Кроны наслаждались миром, покоем и достатком. И хотя среди них не было явных богачей, каждый имел все необходимое для привольной жизни. Определенную часть этого изобилия давали земли и воды Кроны, но основным источником процветания служили охотничьи угодья по ту сторону Лабрадорского пролива, и все жители отлично это понимали.

К 930 г. земли на западе были знакомы европейцам вот уже более века. Добытчики «валюты» давно освоили пути к северу от мыса Кейп Дайер на восточном побережье залива Баффин Бэй. Они пускались в дальние плавания на юго-запад вдоль Атлантического побережья полуострова Лабрадор и активно освоили угодья на большей части побережья Гудзонова залива и Фокс Бейсин.

Охотники знали места, где находились лежбища моржей, где чаще всего резвились нарвалы и гнездились гагары, где строили свои недоступные гнезда кречеты и бродили коварные белые медведи. Короче, они знали, где легче всего отыскать животных, от которых исстари зависели и их благополучие, и сама жизнь.

Назад: Часть вторая МИРЫ НА ЗАПАДЕ

Дальше: ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ УНГАВА

Обросшая лишайниками сигнальная вышка — самая высокая из трех, уцелевших на острове Ивик, неподалеку от устья реки Пейн

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ВИКИНГ НА ЗАПАД

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ЗАХВАТ ЗЕМЕЛЬ

* * *

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ КРОНА

_{Обросшая лишайниками сигнальная вышка — самая высокая из трех, уцелевших на острове Ивик, неподалеку от устья реки Пейн}

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ВИКИНГ НА ЗАПАД

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ЗАХВАТ ЗЕМЕЛЬ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
КРОНА