ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ В ПОИСКАХ АЛЬБЫ

Книга: От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку

Дальше: ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ ГРЕНЛАНДЦЫ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В ПОИСКАХ АЛЬБЫ

КОГДА Я РАБОТАЛ НАД КНИГОЙ «ВИКИНГ НА ЗАПАД», меня более занимал вопрос о том, куда же, собственно, плавали норвежцы, в чем мотивы и причины их плаваний. Я более или менее согласился с господствовавшим мнением, что ими, то бишь викингами, двигала прежде всего жажда открытий, а также стремление обживать новые, далекие земли.

Однако работа заставила меня избавиться от многих заблуждений. Мне стало совершенно ясно, что главной и основной причиной, побуждавшей норвежцев отправляться на запад, была жажда легкой наживы, стремление пограбить. Да, в Британии, Исландии и Гренландии впоследствии действительно имели место захват и освоение земель, но везде и всюду путь для переселенцев прокладывали мародеры и рейнджеры.

Норвежцы с Гренландии вовсе не были каким-то исключением. Те из них, которые, как рассказывается в старинных хрониках, плавали за Лабрадорское море, были не первопроходцами и не переселенцами, а самыми заурядными морскими разбойниками, любителями грабежей и легкой наживы.

Эта и следующая главы, в которые включены рассказы современников об известных плаваниях викингов в Северную Америку, отчасти основаны на моей собственной реконструкции событий, изложенной в книге «Викинг на запад», но на этот раз я несколько сместил акценты повествования.

Бьярни, сын Херйольфа, считался преуспевающим морским купцом из юго-западной Исландии. Проведя зиму 984 г. в Норвегии, он возвратился домой летом 985 г. и неожиданно для себя узнал, что его отец отправился в захватнический поход в Гренландию вместе с Эриком Раудой (Рыжим).

Бьярни решил последовать за ними, даже несмотря на то, что, как он сам заявил своей дружине, «люди вполне могут подумать, что мы — безумцы, ибо никто из нас до сих пор еще не плавал в Гренландское море».

И они вышли в море из одного из исландских портов, имея на борту традиционный груз норвежских товаров, и вскоре нарвались на свирепый северный шторм, который унес их в океан далеко к юго-западу от намеченной цели их плавания. Однако, проплутав немало времени в бурном море, они в конце концов увидели вдалеке землю. Подойдя к ней поближе, они увидели, что в глубине возвышаются холмы, поросшие густыми лесами, а перед ними на побережье раскинулись многочисленные фьорды и узкие бухты.

Как оказалось впоследствии, они достигли восточного побережья Ньюфаундленда.

Прикинув по звездам примерную широту этой земли, Бьярни понял, что его корабль унесло далеко к юго-западу от намеченной цели. Он знал также, что несколькими годами раньше Эрик Рыжий уже переплыл море к западу от Гренландии и увидел бескрайний берег. И для Бьярни было вполне естественно прийти к выводу, что земля, открытая Эриком, — это и есть та самая земля, которую он видит перед собой. Он решил плыть на север вдоль побережья до тех пор, пока не вернется на нужную широту.

Через несколько дней он подошел вплотную к поросшему лесом берегу Лабрадора. Команда хотела было сойти на берег, но Бьярни запретил высадку. Он предпочел плыть дальше под покровом Торнгатских гор, пока не достиг северной оконечности Лабрадора, которая, так уж случилось, лежала на той же широте, что и место на побережье Гренландии, где высадился Эрик Рауда. И Бьярни оставалось только повернуть нос своего кнорра на восток и двигаться вдоль этой широты. Четыре дня спустя впередсмотрящий увидел далеко на горизонте горы и глетчеры, а вскоре после этого Бьярни уже вводил свой кнорр в устье Сандфьорда, именно там, где захватил земельные угодья его отец, Херйольф.

В сагах ничего не сказано о том, высадился ли Бьярни на западе, но, если принять во внимание, что штормы гнали его кнорр на всем протяжении пути от Исландии до новой земли, он вполне мог оказаться в гавани этого фьорда, где можно было хотя бы немного починить корабль, основательно потрепанный штормом, а также пополнить запасы дров и свежей воды. Подобный поступок вполне объясняет его отказ позволить своим людям сойти на берег в Лабрадоре. Тогда в этом еще не было необходимости, заявил он, поскольку «у нас еще не было недостатка ни в том, ни в другом (ни в воде, ни в дровах)».

Где же он мог выбрать место для высадки на Ньюфаундленде? Едва ли не лучший претендент на эту роль — залив Консепшн, первая хорошо защищенная акватория, которую люди Бьярни могли встретить при приближении к берегам Ньюфаундленда.

И что же они могли там найти? Естественно, воду и древесину; вполне возможно — рыбу и мясо, но не исключено, что они нашли там людей или, по крайней мере, следы их пребывания.

Дальнейшие действия Бьярни во время остальной части плавания и последующие события убеждают меня, что он либо действительно встретил альбанов, либо обнаружил несомненные следы того, что они где-то поблизости.

Поскольку Бьярни был купцом, плававшим в дальние края, то есть человеком, регулярно наведывавшимся в европейские порты, он не мог не слышать о существовании Альбы на Западе и, разумеется, располагал кое-какими сведениями о том, как туда попасть. И, конечно же, он прекрасно понимал, что альбаны ненавидят норвежцев вообще и исландских норвежцев — в частности.

Бьярни не был викингом. Он служил капитаном на купеческом судне, в распоряжении у которого была жалкая горстка людей. Оказавшись на неприятельском берегу, населенном людьми, потенциально враждебными к нему, он должен был взять на борт все необходимое и как можно скорее уйти подальше от того места.

Как рассказывается в сагах, когда Бьярни, наконец, достиг нового поселения Эрика, его обвинили в нерешительности и чуть не предательстве только за то, что ему не удалось получше обследовать далекие западные земли. Независимо от того, справедливы или нет были эти обвинения, факт остается фактом: Бьярни стал первым, кто проложил для норвежцев маршрут туда, на край тогдашнего света, где находилась Альба на Западе.

Однако информация об Альбе, полученная норвежцами, не вызвала немедленной реакции. Гибель почти половины людей из первой волны переселенцев, отправившихся за море вместе с Эриком, не могла не поубавить пыл авантюристов, рвавшихся на запад, и уцелевшие спутники Эрика на какое-то время успокоились, предпочтя заняться рутинной работой по освоению уже захваченных земель. И действительно, вплоть до 995 г. норвежцы с Гренландии не устремляли жадных взоров на земли, лежащие к западу от Кроны.

Перенос вектора интереса альбанов с северных охотничьих угодий на южные земли в Новом Свете повлек за собой серьезные изменения в торговле «валютой». Хотя главным валютным товаром по-прежнему оставалась моржовая кость, промысел тюленьей ворвани утратил всякое экономическое значение, поскольку спрос европейцев на топленый жир морского зверя практически полностью удовлетворялся стараниями басков, которые развернули массовый промысел гладких китов практически у себя дома, в прибрежных водах Европы.

К счастью для Альбы на Западе, этот спад удалось более чем компенсировать коммерческим интересом к новому товару, во многом определившему судьбы Нового Света.

Так возникла торговля мехами из Северной Америки.

Меха песцов и белых медведей и без того всегда были одной из основных статей «валюты». И вот теперь к ним добавились меха многих экзотических пушных зверей из Нового Света, в том числе — рысей, морских норок, нутрий, куниц, черных медведей-барибалов, медведей гризли и бобров. В число статей экспорта могли входить и шкуры американских музов (сохатых), которых в Европе называли лосями, и буйволов (бизонов), прочная кожа которых пользовалась большим спросом для шитья кожаной одежды, изготовления кожаных щитов и панцирей. Дело в том, что к середине IX в. в Европе оба этих вида были практически полностью истреблены. Зато в Новом Свете музы (американские лоси) во множестве водились в районах, прилегающих к заливу Св. Лаврентия, а лесные буйволы были распространены от лесных дебрей на востоке до побережья Атлантики.

Когда спрос на меха и шкуры резко возрос, в охоту на этих животных, естественно, включились туниты и беотуки. Так возникли первые ростки охотничьего «бизнеса», который бурно развивался и в недалеком будущем охватил практически весь Американский континент.

Поток ценностей и объектов поживы, хлынувший из Альбы на Севере, неизбежно должен был разжечь алчность норвежцев, обосновавшихся в Гренландии, и не в последнюю очередь — все того же Эрика Рауды. Несомненно, именно это и побудило Эрика вновь отправиться в викинг на запад. Наиболее важной причиной, разумеется, была жажда наживы, но не исключен и более благородный мотив: Эрик мог надеяться «вызволить из плена» своего родича Ари Марсона, который, как считалось, томился в плену на Альбе.

Зимой 996 г. Эрик и его старший сын Лейф решили отправиться в плавание на запад. Они собрались отплыть на кнорре Бьярни. Когда же наступило лето, принеся с собой хорошую погоду для дальних морских походов, Эрик отправился во фьорд возле Браттахлида, где стоял корабль, готовый к отплытию. Но Тор не пожелал помочь ему. Эрик упал с коня прямо на камни и разбился настолько сильно, что ему пришлось отказаться от намерения отправиться в поход. Тогда Лейф решил плыть без него, присоединившись к Бьярни на правах лоцмана и опытного морехода.

Истинные же мотивы этой экспедиции вскользь упомянуты в сообщении саги о том, что на борту кнорра Бьярни в плавание отправилось тридцать пять мужей! Несомненно, это была настоящая банда викингов, и, на мой взгляд, ее лидер преследовал вполне конкретную цель.

Сообщество купцов-мореходов Северной Атлантики стремилось более или менее держать в секрете относительную широту местонахождения новой Альбы на Западе. Однако Бьярни, сам будучи видным купцом-мореплавателем, видимо, имел доступ к этой закрытой информации. Кроме того, он мог знать и широту места своей первой высадки в Новом Свете.

Эти две широты как бы зеркально отображают друг друга. Устья заливов Тринити Бэй и Консепшн Бэй, обрамляющих полосу восточного побережья, где Бьярни впервые высадился на берег, имеют следующие координаты: между 47°50′ и 48°40′ северной широты. Устье же залива Сент-Джордж на юго-западном побережье Ньюфаундленда расположено между 48° и 48°30′ северной широты. Сравнив эти показатели, Бьярни мог прийти к выводу, что если он отправится на запад по широте между норвежскими эквивалентами 48° и 49° северной широты, то наверняка найдет Альбу. Если же в ходе своего первого плавания к берегам Ньюфаундленда он обнаружил реальные свидетельства присутствия альбанов в бухте Купидс Коув, то это еще более упрочило его уверенность в своей правоте. В конце концов, он мог подумать, что весь Ньюфаундленд расположен между заливом Консепшн Бэй и Альбой на Западе.

В этом случае он совершил еще одну высадку, на этот раз — на крайней северной оконечности полуострова протяженностью более ста миль, разделяющего заливы Консепшн Бэй и Тринити Бэй, возможно, на острове Баккалью, лежащем на широте 48°10′ северной широты.

Тогда Лейф и Бьярни могли оказаться перед выбором: зайти ли им в Консепшн Бэй или в Тринити Бэй. И они предпочли последний.

А вот как, на мой взгляд, разворачивались дальнейшие события.

Пока кнорр мимоходом заглядывал в многочисленные гавани и устья фьордов вдоль восточного побережья Тринити Бэй, лето подошло к концу. Норвежцы провели в море достаточно долгое время, порядком устали и решили высадиться в Тикл Коув Понд, откуда, словно из удобной и безопасной разведбазы, начали рассылать группы разведчиков на больших шлюпках, обследуя западное побережье Тринити Бэй. И — не нашли ничего, что оправдало бы их ожидания.

Между тем приближалась зима, и они решили вытащить свой кнорр на песчаный берег Тикл Коув Сандс, наспех построили из бревен и дерна землянки и поселились в них до весны. Далее сага повествует, что они проводили время в долгих пеших разведывательных походах, рубили и запасали ценную древесину, собирали хворост и дикий виноград. В случае, если им не удалось бы достичь главной цели плавания, они, по крайней мере, не вернулись бы домой с пустыми руками.

О встречах и контактах викингов с другими представителями рода человеческого в сагах не сказано ни слова, но те же саги со всей определенностью подчеркивают, что норвежцы жили как на иголках. Увы, мы не знаем, кого или чего они так опасались. Места, которые они выбрали для зимовки, никогда не пользовались у туземцев особой любовью. Вероятно, волки и медведи буквально не давали ни минуты покоя викингам. И все же постоянно держаться qui vive их вынуждала, скорее всего, перспектива быть застигнутыми врасплох альбанами.

С наступлением весны викинги спустили свой кнорр на воду и отправились в обратный путь, домой, заранее смущаясь, ибо им нечем было похвастаться, кроме разве что отличных бревен, вяленого винограда да дюжины-другой шкур пушных зверей. И если бы на обратном пути не произошло нечто экстраординарное, их плавание смело можно было бы назвать неудачей.

Но удача все же улыбнулась им на пути домой. Кнорр, прибыв в гавань Браттахлида, привез груз настолько ценный, что это положило начало счастливой карьере Лейфа.

Согласно некоторым источникам, подарком фортуны было некое исландское или норвежское судно, потерпевшее крушение у одного из островков у побережья Гренландии. Считается, что Лейф спас и экипаж, и груз судна. Но впоследствии все люди с разбившегося корабля неожиданно умерли от некой неведомой болезни.

По свидетельству саги,

«после этого Лейф получил прозвище Лейф Счастливец, ибо он обрел теперь и богатство, и славу».

Этот эпизод саги первоначально был написан гренландцем, но дошедшая до нас версия текста — это уже труд христианских клириков-исландцев, живших в значительно более позднюю эпоху и отнюдь не склонных воспевать пиратские аспекты походов своих предков-язычников. На мой взгляд, за этой историей может стоять рассказ о том, как кнорру Лейфа встретилось какое-нибудь европейское торговое судно, шедшее на Альбу или возвращавшееся с Альбы, или даже корабль самих альбанов, шедший с грузом «валюты».

Люди из клана «Фарфарера» были в числе первых добытчиков «валюты», решивших перебраться с Кроны на Окак. Многие из последовавших за ними кланов тоже обосновались в Альбе на Западе. Люди из клана «Фарфарера» решили больше не уходить на новые места. И хотя они плавали на охоту во Внутреннее море столь же часто и рьяно, как и прочие кланы добытчиков «валюты», а иногда и оставались там на зимовку, их земли и усадьбы находились все же в Окаке.

Правда, плавания туда и обратно отнимали немало времени, но у них были и свои преимущества. Торговые суда из Европы, приходившие к западному побережью, обычно бросали якорь у берегов Торнгата, затем наведывались в Окак, после чего могли отправиться в плавание к югу, а могли и возвращаться обратно. Таким образом, кланы добытчиков «валюты» в Окаке получили возможность торговать с гостями напрямую и, таким образом, могли назначать более выгодные цены на свои товары.

В начале июня 997 г. «Фарфарер», на борту которого находилось восемь мужчин, шесть женщин и трое подростков, готовился к возвращению на Окак из залива Таскер Бэй, где провел предыдущую зиму. Моржей им попалось предостаточно, так что благодаря настоящей бойне, устроенной прошлым летом, на берегу красовалось несколько бочек с моржовыми бивнями.

Во время зимовки беотуки пригласили несколько мужчин из команды «Фарфарера» поохотиться в глубине острова. Эта охота принесла им множество мехов и шкур, причем часть из них альбаны добыли сами с помощью луков или капканов, а другую часть выменяли на крашенную в красный цвет шерстяную материю, большими любителями которой были их хозяева — беотуки. В числе добытых мехов было немало первосортных куниц, считавшихся почти бесценным товаром на рынках далекой Европы.

Отправляясь в обратный путь, «Фарфарер» вез на борту богатый, разнообразный и весьма тяжелый груз. Помимо своих собственных грузов, на его борту были и товары, которые его экипаж обязался доставить по договору с другими кланами добытчиков «валюты» из Окака, поскольку их охотники решили остаться в Таскер Бэй на второе лето.

В итоге корабль оказался явно перегруженным, но его экипаж это не слишком беспокоило. Их судно было крепкой морской посудиной, и они рассчитывали плыть на север, держась вдоль побережья, чтобы в случае шторма укрыться в спокойной бухте.

И плавание действительно проходило спокойно, как и было задумано, пока они не достигли вод пролива Стрейт оф Свифт Уотерс, вход в который оказался заперт паковыми льдами… Льды для перегруженного, сделанного из шкур судна представляли настолько серьезную опасность, что у команды даже не возникало вопроса о том, чтобы попытаться пробиться. Люди просто высадились на берег в районе нынешней бухты Флауэр Коув, чтобы переждать, пока льды пройдут.

Уже подходил к концу июнь, когда льды наконец отступили. И люди сразу же взялись за дело. Как только пролив очистился от льдов, «Фарфарер», подняв все паруса, двинулся на север вдоль побережья Лабрадора. Но затем зюйд (южный ветер) сменился норд-остом (северо-восточным). Тем не менее капитан приказал продолжать идти тем же курсом, несмотря на то, что это означало преодолевать встречные волны и резкий ветер.

Первая серьезная неприятность случилась с «Фарфарером», когда он находился в нескольких милях от берега. Ветер резко усилился, и море стало совсем бурным. Волны то и дело перехлестывали через борт, и корабль стал быстро набирать воду.

В этот момент кто-то из команды заметил парус, приближавшийся к ним со стороны берега. Вскоре незнакомое судно подошло поближе, и всем стало ясно, что это — отнюдь не альбанская ладья. И уж тем более — не купеческое судно из Европы! К тому времени, как экипаж «Фарфарера» наконец сообразил, с кем ему предстоит иметь дело, кнорр подошел к ним почти вплотную.

И тогда капитан развернул «Фарфарер» и попытался уйти от преследования. Перегруженный и захлестываемый волнами, «Фарфарер» тем не менее обладал лучшими мореходными качествами, чем его черный преследователь — кнорр. И все могло бы закончиться вполне благополучно, если бы рулевой, покачнувшись, не выпустил из рук румпель…

«Фарфарер» тяжело вздрогнул и провалился в разверзшуюся яму между двумя валами. Так он и лежал, неуправляемый и беззащитный, накренившись на один борт, а кнорр тем временем быстро приближался. Вскоре норвежцы подошли вплотную к борту, и на палубу полетели железные абордажные крючья и кошки.

Альбаны сражались, как обреченные. Женщины пытались защищаться ножами из моржовой кости, а мужчины отчаянно бились топориками и ножами для разделки шкур. Но что они могли поделать против тридцати неистово вопящих воинов, вооруженных мечами и боевыми секирами?!

Норвежцы неистовствовали на палубе «Фарфарера», купаясь в лужах крови, которая отчасти была их собственной. Мужчин-альбанов оттеснили на корму и там зарубили. Последний из оставшихся в живых, у которого рука была отрублена по локоть, еще каким-то чудом держался на ногах, пока норвежская секира не раскроила ему череп на две кроваво-алых половинки.

Женщин и подростков связали и швырнули на палубу кнорра. И злосчастный «Фарфарер» менее чем за час начисто лишился всех своих грузов и всего, что представляло хоть какую-то ценность, включая обшивку из моржовых шкур, рангоут и парус.

После этого викинги предоставили корабль воле стихий. И «Фарфарер», легкий, имея высокую осадку и «управляемый» одним из убитых, отправился в свое последнее плавание. Ветры и течения, подхватив судно, понесли его к побережью и через несколько дней выбросили на отлогий берег у Поркьюпайн Странд на Лабрадоре.

Когда это произошло, неподалеку проплывал отряд тунитов, направлявшихся с Великого острова на Окак. Избегая встречи с инну, они старались держаться на своей лодке на безопасном расстоянии от берега. В этот момент они заметили корабль, выброшенный на берег. Туниты тотчас спустили парус и, осторожно приблизившись на веслах к судну, обнаружили, что «Фарфарер» превратился в один общий гроб для команды…

Предполагая, что убийцами альбанов были коварные инну, туниты, не мешкая, поскорее оттолкнули свое суденышко от берега. Однако они не забыли захватить с собой тела злосчастных альбанов, чтобы предать их земле.

Туниты привезли трупы убитых в Окак, где вскоре выяснилось, что убийство вовсе не было делом рук инну. Глубокие рваные раны, раздробленные и рассеченные кости явно свидетельствовали об использовании железного оружия. На телах погибших оставались бесспорные доказательства того, что убийство было совершено викингами.

А вскоре после этого сыны погибели проложили путь и в воды. Нового Света, обрушив свои рейды на его побережье.

Эти вести повергли в ужас всех, кто слышал их. И хотя жители Окака вроде бы были защищены барьером островов, надежно маскировавших вход в устье бухты Окак, они тем не менее выставили дозорных на самых высоких точках ландшафта, и дозорные эти тотчас замечали всякое судно, проходившее мимо берегов Лабрадора.

Что касается Альбы на Западе, то эти вести встревожили ее жителей куда меньше, поскольку те считали очень маловероятным, что морские разбойники из Европы смогут забраться так далеко и отыскать надежно скрытое убежище.

Наибольшие страхи эта весть, естественно, вызвала у капитанов торговых судов, ибо появление столь грозных разбойников могло поставить под удар или вообще пресечь трансатлантическую торговлю.

В 999 г. Эрик Рауда предпринял еще одну попытку пробиться в Новый Свет. Краткий, дошедший до нас рассказ саги об этом походе сообщает нам в основном об Эрике в его последние годы, а не об Альбе на Западе.

«[Возвратившись из похода в Норвегию], Лейф высадился на берег в Эриксфьорде и отправился домой в Браттахлид… Вскоре он принял христианство и распространил католическую веру по всей стране… Эрик же долго медлил, не в силах решиться отречься от старых верований. Но [его жена] Тьордхильда решительно приняла новую веру и выстроила часовню неподалеку от своего дома… Приняв новую веру, Тьордхильда не позволяла Эрику разделять с нею супружеское ложе, что приводило его в гнев.

После всего этого у Эрика возникло убеждение, что он должен сам отправиться в земли, найденные Лейфом. Возглавить поход должен был Торстейн Эрикссон, человек добрый и рассудительный, у которого было немало друзей, но затем решили пригласить Эрика, поскольку все единодушно верили, что его удачливость и проницательность окажутся им весьма полезными. Они (викинги) решили взять корабль, на котором Торнбьорн Вифилсон плавал в Гренландию. Для этого похода были отобраны двадцать мужей. Они не взяли с собой на борт почти ничего, за исключением оружия и провизии…

В предвкушении удачи они подняли паруса и покинули Эриксфьорд. Однако затем они попали в шторм, который носил их по океану, долго не давая лечь на нужный курс. Однако затем они достигли прибрежных вод Исландии и даже видели птиц, прилетавших с Ирландии. Их корабль уносился все дальше и дальше в океан.

Осенью они возвратились обратно, измученные долгими трудами и трудностями пути. Итак, они прибыли в Эриксфьорд буквально перед началом зимы.

И тогда Эрик сказал: «Мы чувствовали себя куда более бодрыми, когда покидали этот фьорд ранним летом, но, по крайней мере, мы живы и здоровы. Все могло обернуться куда хуже».

Когда Эрик совершил свое знаменитое плавание, ему было под шестьдесят — возраст, по меркам того времени, достаточно почтенный, однако не слишком дряхлый, ибо он по-прежнему хотел и заниматься любовью с женой, и отправиться в викинг.

Вряд ли можно сомневаться в том, что этот поход носил характер викинга. Спутники Эрика представляли собой сплоченную боевую дружину из двадцати воинов, которые «не взяли с собой на борт почти ничего, за исключением оружия и провизии». Ни товаров для торговли, ни сельскохозяйственных орудий и инвентаря.

Детали последовавших за этим событий нам неизвестны. И хотя корабль подхватили попутные ветры штормов, трудно поверить, что его носило по волнам Северной Атлантики целых три месяца, а его команде не удалось даже выбраться на берег. Если бы это и впрямь было так, все люди на борту давно умерли бы от нехватки провизии, воды и топлива, не вынеся всевозможных трудностей и лишений.

Поэтому я прихожу к выводу, что они как минимум несколько раз высаживались на берег. Однако либо им так и не встретилось поселение альбанов, либо местные жители сумели изгнать незваных гостей.

Ясно одно: в этот раз викинги вернулись домой с пустыми руками. И автор саги выдумывает разные трудности, которые оправдывали бы эту неудачу.

Хотя плавание Лейфа на запад оказалось более удачным, тем не менее тот факт, что ему (а также ни его отцу и ни брату) так и не удалось отыскать Альбу, на какое-то время поубавил энтузиазма норвежским авантюристам, стремившимся на запад.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
КАРЛСЕФНИ И КОМПАНИЯ

НЕУДАЧНЫЕ ПЛАВАНИЯ ЭРИКА И ТОРСТЕЙНА НА ЗАПАД на какое-то время охладили интерес норвежских гренландцев к Альбе. Но вскоре, в 1003 г., интерес этот вспыхнул вновь, благодаря замечательному исландцу по имени Торфинн Карлсефни.

Предлагаемая глава представляет собой изложение основного ядра саги, в которой рассказана история Карлсефни, а также ряд моих замечаний относительно мотивов, которыми он руководствовался.

«Торфинн Карлсефни был преуспевающим исландским торговцем. В одно лето он снарядил свой корабль и отправился в плавание к берегам Гренландии. Вместе с ним отправился Снорри Торнбрандсон, а также еще сорок мужей. Бьярни Гримолфсон и Торгалл Гамласон также снарядили судно и отправились на Гренландию вместе с Карлсефни. Они тоже прихватили с собой сорок мужей».

Поскольку Карлсефни назван в саге торговцем, историки обычно выдвигали предположения, что он будто бы отправился на Гренландию в очередную торговую экспедицию. Но давайте задумаемся: на борту каждого из двух его кораблей, отправившихся в плавание, находилось по сорок «мужей», из которых (как мы узнаем впоследствии) тридцать были свирепыми воинами. А на судне, на борту которого так много людей и, следовательно, запасов провизии и воды, почти не осталось бы места для сколько-нибудь солидной партии товаров на продажу.

Обычно для управления кноррам требовалась команда из пяти или шести человек. Если капитан намеревался торговать у берегов, жители которых потенциально враждебны к нему, он мог захватить еще несколько человек охраны. Но если на борту кнорра, помимо команды, находятся тридцать воинов, вывод совершенно однозначен: кнорр отправляется на войну или в викинг, что, по сути, одно и то же.

Несомненно, на борту обоих исландских кораблей были и товары для торговли — на случай, если жители Гренландии встретят их дружелюбно, но торговля никоим образом не была главной задачей этого похода.

Некоторые историки приходили к выводу, что большие габариты корабля свидетельствуют о колонизаторских устремлениях членов экспедиции. Однако колонисты обычно везут с собой и женщин, и детей. А в банде из шестидесяти воинов таковых явно не было.

Столь же неубедительным, как и гипотеза о торговле, выглядит и гипотеза о колонистах-переселенцах. На этих судах было явно недостаточно свободного места даже для самого минимального сельскохозяйственного инвентаря и орудий. Не говоря уж о домашних животных и запасах корма для них.

Видимо, Карлсефни вел активную торговлю в европейских портах, где, надо полагать, и услышал о ценных грузах, привозимых из какой — то таинственной Альбы на Западе, и решил сам попытать удачу в тех краях, правда, не как торговец, а как викинг. В саге говорится буквально следующее:

«Между Карлсефни и его людьми было условлено, что они будут делить поровну все те ценности, которые встретятся им в пути».

Плавание на Гренландию и жизнь там оказались не слишком богатыми событиями. Экипажи двух исландских судов провели зиму в Браттахлиде на правах гостей Эрика. В долгие темные месяцы Карлсефни посватался к прекрасной Гудрид, вдове незадачливого Торстейна Эрикссона, и женился на ней.

Приподнятое обсуждение дальнейших планов Карлсефни привело к тому, что в состав его предполагаемой экспедиции вошло еще два корабля. Капитаном одного из них был третий сын Эрика, Торвальд, а капитаном другого, исландского, торгового судна, специально нанятого ею, была… Фрейдис, незаконная дочь Эрика.

«В то же лето, когда Карлсефни прибыл на Гренландию, туда пришло судно из Норвегии, капитанами которого были два брата-исландца — Хельги и Финнборги… Фрейдис нарочно приплыла из своего родного дома в Гардаре, чтобы увидеть этих братьев. Она предложила им отправиться (вместе со всей экспедицией) на своем судне в Винланд, обещая половину от всей захваченной добычи… Между Фрейдис и Карлсефни было условлено, что на каждом корабле (в составе экспедиции) должно быть по тридцать вооруженных воинов. Однако Фрейдис тотчас нарушила соглашение и тайно поместила на борту корабля, принадлежавшего братьям, еще пять воинов сверх условленного… Итак, в составе экспедиции, вышедшей в море, было 160 мужей».

Четыре больших корабля, имевшие на борту 160 мужчин, большинство из которых — воины, представляли по тем временам и в тех краях более чем серьезную силу.

«Они направились к Вестерн Сеттльмент (Западное поселение), а оттуда — к островам Бер-Айль. Оттуда они повернули на юг и шли этим курсом двое суток, а затем, подойдя к земле, высадились на берег и принялись осматривать земли. Они нашли множество плоских камней… и много песцов. И они назвали то место Хеллуланд (Земля плоских камней). Оттуда они поплыли на юг и юго-восток, и плыли двое суток, и достигли берегов земли, поросшей лесом… Затем они опять взяли курс на юг и плыли еще двое суток и после этого увидели мыс, за которым лежал длинный песчаный берег. Они подошли на веслах к берегу и увидели на суше киль большого корабля, и поэтому дали тому месту название Кьяларнесс».

Продвинувшись чуть дальше к югу, они высадили на берег для разведки двух рабов-ирландцев. Те не нашли там ничего особенного, кроме дикой пшеницы да ягод. А затем

«…они подошли к фьорду, в устье которого лежал остров, вокруг коего бурлили течения… И они вошли в этот фьорд и назвали его Страумфьорд (Фьорд бурных течений). Там они разгрузили свои суда и высадились на берег».

Я убежден, что Карлсефни наверняка располагал более точной информацией о местонахождении Альбы на Западе и о том, как найти ее, чем гренландцы. Помимо представления об ее относительной широте, ему, по всей видимости, было известно, что все, кто направлялся в Альбу, обычно высаживались на берег у северной оконечности Лабрадора, а затем следовали вдоль берега к югу, пока не достигали пролива, славящегося своими сильными морскими течениями. После это они направлялись строго на запад через этот пролив и оказывались в другом море, на восточном побережье которого и находилась Альба.

Когда эскадра поворачивала на юг, впередсмотрящие должны были глядеть в оба, как говорят моряки. Однако несмотря на то, что они замечали даже минимальный безопасный проход между бесчисленными валунами, рифами и «ямами» у побережья Лабрадора, им не удалось найти ни малейших признаков человеческого жилья, все равно — туземного или какого бы то ни были иного.

Учитывая, что протяженность побережья здесь составляет около семисот миль, и тот факт, что все побережье Лабрадора сплошь изрезано островками, образующими бухты и фьорды, и что у рейнджеров была только неделя, чтобы миновать его, их шансы обнаружить Альбу были ничтожно малы. В таком случае единственным свидетельством присутствия человека, которое норвежцам удалось обнаружить на побережье Лабрадора, был тот самый киль корабля, найденный на берегу Поркьюпайн Странд. Заметим, киль корабля, а отнюдь не лодки.

Я прихожу к выводу, что Карлсефни сконцентрировал все свое время и усилия на поисках пролива, через который можно было попасть во Внутреннее море и, следовательно, найти новую Альбу. По всей вероятности, он заглянул и в Гросуотер Бэй, и в Сэндвич Бэй, но, убедившись, что это совсем не то, чего он ищет, продолжил путь дальше, пока эскадра не оказалась в проливе Бель-Иль.

И здесь произошло нечто необычное. Вместо того чтобы, пройдя Страумфьорд, продолжать плавание на юго-запад, норвежцы высадились на берег всего в нескольких милях от крайней восточной оконечности земли — мыса Кейп Бойлд. И там, на одном из самых неудобных, продутых всеми ветрами и неподходящих для жилья мест, какое только можно найти на Ньюфаундленде, они начали активно готовиться к зимовке, хотя до нее оставалось еще несколько месяцев.

Такое поведение переселенцев было бы совершенно необъяснимым. Не менее странным было бы оно и для торговцев. Но оно в точности соответствует обычной практике викингов, стремящихся затаиться где-нибудь на побережье чужой земли, жители которой имеют (или могут иметь) все основания быть враждебно настроенными по отношению к ним.

В заливе Эпавс Бэй (Крушения), как обычно называют это место, штормит настолько часто, что берега его никогда не привлекали внимания жителей, за исключением разве что экспедиции Карлсефни. Однажды — хотя стояло тихое, теплое лето, — попав в шторм в заливе Крушения, я прекрасно понимаю, почему люди вообще и моряки в особенности предпочитают обходить его стороной. На нас с приятелем внезапно обрушились крутые волны и налетел настолько сильный северо-восточный ветер, что нам поневоле пришлось нашу моторную дори пригнать к берегу, несмотря на бурный прибой, так что мы едва не потеряли ее. А когда, выбравшись на берег, мы попытались укрыться где-нибудь на этом голом, скалистом ландшафте, мы очень скоро поняли, что с трудом можем держаться на ногах на ветру, не встречающем никаких помех на пути сюда от самой Гренландии. Мне редко доводилось попасть в столь неистовый шторм, а ведь дело было летом! Боюсь и подумать, какая непогода может разыграться в заливе Крушения зимней порой!

Будучи лишенным какого бы то ни было укрытия, бухточки или гавани, так что приблизиться к нему можно только по узкому коридору между скалами и рифами, напоминающими chevaux de frise и почти всегда покрытыми белыми бурунами, это место могло привлекать только тех, кто хотел бы во что бы то ни стало остаться незамеченным. Зато оно как нельзя лучше подходило для того, чтобы держать под контролем южные подступы к заливу. Корабли, шедшие издалека, легко можно было заметить с прибрежных скал, и разбойничьи кнорры или длинные лодки, либо и те и другие, могли неожиданно выскочить из засады из-за какого-нибудь островка, обескуражив безоружных мореплавателей.

По сути дела, залив Крушения — это поистине идеальное разбойничье гнездо. Недаром именно здесь Карлсефни и его люди наспех построили несколько сооружений из дерна и бревен, которые были обнаружены в ходе раскопок в 1960-е гг. норвежской исследовательницей Хельге Ингстад. Эти находки теперь являются главной достопримечательностью Национального исторического комплекса Ль'Анс-о-Мидоу.

«Теперь они решили заняться осмотром окрестных земель… Они проводили там только разведку местности… Они провели там зимовку, но зима была очень суровой, и они оказались неподготовленными к ней. Рыбу ловить им было нечем, и среди них начался голод…

По весне они держали совет о том, куда плыть дальше. Тор-галл Охотник хотел отправиться на север, обогнув Фурдурстрандир (Поркьюпайн Странд) и Кьяларнесс (Кил Пойнт), а оттуда взять курс на Винланд. Карлсефни же намеревался отправиться на юг, считая, что чем дальше на юг они заплывут, тем выше будут его шансы (отыскать Альбу)».

И хотя норвежцы, по всей видимости, считали, что находятся где-то неподалеку от Альбы, предпринятая ими разведка не смогла не только найти саму Альбу, но и хотя бы установить, в каком направлении ее следует искать. Вероятно, разногласия на сей счет между исландцами Карлсефни и гренландским контингентом экспедиции приняли достаточно резкий характер. Более того, даже в команде самого Торвальда Эрикссона вспыхнул конфликт, кульминацией которого явились измена и дезертирство Торгалла Охотника, правой руки Торвальда, которые случились сразу же после того, как пролив очистился от льдов.

Перебравшись на борт длинной лодки вместе со своими десятью спутниками, Торгалл, который, судя по всем источникам, был человеком на редкость строптивым и заносчивым, направился на север вдоль побережья Лабрадора, возможно, намереваясь возвратиться домой. Однако удача явно изменила ему, и он со своими товарищами попал в сильнейший шторм. Их лодку унесло ветром, а затем волны выбросили ее на берег где-то в Ирландии, где ее экипаж ожидала еще более печальная участь. «[Местные жители] обращались с ними с особой жестокостью, а затем продали в рабство; впоследствии Торгалл, по рассказам купцов, был убит».

Вернувшись в залив Крушения, экспедиция начала распадаться на части. Торвальд Эрикссон с остатками своей эскадры решил, пройдя через пролив, держать курс на запад и обследовать северное побережье Внутреннего моря. Он так и сделал, и следующее лето посвятил разведке вдоль северного побережья, где, к всеобщему разочарованию,

«они не обнаружили никаких следов жилищ человека или животных. На одном из западных островков они нашли деревянный сарай, но, кроме него, никаких следов дел рук человеческих. И тогда они возвратились в свои дома (в Эпавс Бэй) ко времени сбора урожая… не найдя ничего хоть сколько-нибудь ценного».

Саги умалчивают о том, как провела лето Фрейдис Эриксдоттир с ее исландским кораблем и воинами-гренландцами. Некоторые историки полагают, что она и ее спутники последовали за Карлсефни на юг, однако подобное мнение — очевидное заблуждение, связанное с ошибкой переписчика, перепутавшего при описании инцидента у Хопа Фрейдис с женой Карлсефни — Гудрид.

Я же считаю, что Фрейдис решила не принимать участия в широкомасштабных поисках места, походов куда избегали ее отец и братья, предпочтя вместо этого оставаться в заливе Крушения, где она занимала очень удобную позицию, позволявшую ей перехватить любое судно, которое могло проходить мимо ее засады, направляясь к проливу. И вместо того чтобы скитаться по морям в поисках жертвы, она могла спокойно поджидать ее.

По всей вероятности, Карлсефни был единственным предводителем, имевшим реальное представление о том, где могла находиться Альба. Возможно, у него были какие-то тайные знания о ней или он просто оказался более догадливым, чем прочие. Как бы там ни было, он был убежден, что поиски Альбы следует продолжать к югу от залива.

В один из весенних дней 1004 г. он со своими спутниками-исландцами на двух кораблях прошел через пролив.

«Теперь надлежит рассказать о том, как Карлсефни отправился к югу вдоль [западного] побережья [Ньюфаундленда] вместе со Снорри и Бьярни и их людьми. Они плыли весьма долго, пока наконец не достигли устья реки, вытекавшей из озера и впадавшей в лагуну и дальше в море. Вход в устье преграждали огромные наносные песчаные косы, так что проникнуть туда можно было только при очень высоком приливе. Однако Карлсефни со своими друзьями проникли в устье и назвали это место Хоп».

Хоп — это старинное норвежское название водоема, отрезанного от моря наносными косами (барами) из песка или гальки, за которыми могли укрыться суда. Этот Хоп, по всей вероятности, — лагуна в устье бухты Сент-Пол.

Через несколько дней после прибытия исландцев в Хоп в его устье показались девять лодок, сшитых из шкур и заполненных «туземцами», по всей вероятности — тунитами. В сагах далее рассказано о том, что они (туниты) высадились на берег, оглядели исландцев и их корабли, а затем преспокойно уселись в свои лодки и уплыли к югу, откуда и появились. Однако нам ничего не известно о контактах между двумя этими этническими группами.

К этому времени экспедиция Карлсефни ушла от своей базы в заливе Крушения более чем на двести миль, однако Альба по-прежнему ускользала от норвежцев. В конце концов им удалось найти людей (или те сами обнаружили их), однако этими людьми оказались хорошо вооруженные и многочисленные воины на лодках, представлявшие серьезную угрозу даже для норвежских викингов. Я полагаю, что эта встреча со скрелингами (норвежский синоним для обозначения всех туземных народов), которые, судя по описанию, «смотрели злобно, исподлобья, и имели всклокоченные волосы», убедила Карлсефни отказаться от продолжения поисков Альбы на юге, по крайней мере, на какое-то время.

Обладая прекрасной гаванью, неиссякаемыми запасами рыбы и прочей провизии и превосходными естественными пастбищами, бухта Сент-Пол была поистине идеальным убежищем, где можно было отдохнуть, собраться с силами и поразмыслить над тем, куда же плыть дальше. К тому же она была расположена на редкость удачно и могла служить отличной засадой, откуда можно было совершать внезапные нападения на суда, которые плыли вдоль побережья с севера на юг или наоборот.

Карлсефни и его люди остались в Хопе на следующую зиму.

«Когда же наступила весна, они однажды поутру обнаружили множество лодок, сшитых из шкур, которые на веслах приближались с юга…»

Произошел обмен сигналами, свидетельствующими о мирных намерениях, и туземцы высадились на берегу бухты. Они привезли с собой мешки, доверху набитые «пушниной и шкурами». Они явно приплыли торговать с гостями и, более того, отлично знали, что могло заинтересовать европейцев.

В этом месте в рассказе саги о ходе этой торговой сделки есть странная неувязка, но все же понятно, что в обмен на свои меха туземцы хотели получить изделия из металлов и ткани, окрашенные в яркие цвета. И Карлсефни, который славился своим умение торговать, принялся импровизировать.

«Карлсефни рассмотрел их (туземцев) предложение, а затем приказал женщинам принести молоко (или скир) скрелингам, которые, едва отведав его, просили дать им еще и еще. Норвежцы давали им, и те, уходя (образно говоря), унесли все свои товары в собственных желудках».

В этот момент, как повествует сага, из лесной чащи с оглушительным мычанием «по чистой случайности» выбежал огромный бык, принадлежавший экспедиции.

«Это настолько перепугало скрелингов, что они бросились к своим лодкам и, налегая на весла, ринулись прочь от берега… оставив на берегу всю свою поклажу и товары».

А не резоннее ли предположить, что исландцы нарочно выгнали своего быка на берег, чтобы навести панику на своих партнеров по торговле и тем самым заполучить их «поклажу и товары» бесплатно?

Можно не сомневаться, что именно норвежцы — подлинные виновники этой аферы. Когда, спустя несколько дней, наивные туземцы возвратились за своим добром, их встретили норвежские викинги с копьями наперевес. Скрелинги отвечали коварным европейцам градом стрел и камней из пращи. Кроме того, согласно повествованию саги, они (скрелинги) применили некое сверхъестественное оружие, которое оказалось настолько ужасным, что «на Карлсефни и его людей напал такой страх, что они не могли и думать о том, чтобы продолжать сражение».

Исландцы, вне всякого сомнения, обратились в бегство. Далее сага рассказывает, что Фрейдис выбежала из дома и попыталась последовать за ними, но ее имя — это, вероятно, ошибка переписчика-клирика, и вместо Фрейдис следует читать Гудрид, которая «не могла поспеть за ними, ибо была беременна». И действительно, Гудрид той же осенью родила сына, которого назвали Снорри.

И тогда, по словам саги,

«она выхватила меч и, когда несколько воинов-скрелингов подбежали к ней, прибегла к уловке и как бы шлепнула себя в грудь обнаженным мечом. При виде этого скрелинги настолько перепугались, что бросились к своим лодкам и, поспешно вскочив в них, уплыли… В бою погибло двое спутников Карлсефни и множество скрелингов».

Да, двое исландцев погибли, но та же участь постигла и «множество скрелингов», а это уже скорее смахивает на бойню. Как бы там ни было, все надежды туземцев добиться справедливости во время третьего появления были потоплены в крови.

«Теперь Карлсефни и его люди посчитали, что, хотя эта страна и выглядит весьма привлекательно, их жизнь здесь будет наполнена постоянными стычками с туземцами, и поэтому они стали готовиться к отплытию».

По правде говоря, совсем неглупое решение, особенно если учесть недавний конфликт. Мысль о том, чтобы продолжать следовать курсом на юг, казалась теперь не слишком привлекательной, поскольку туземцев становилось все больше и больше. Поэтому исландцы спешно собрали свои пожитки, меха, выменянные или похищенные у бедных скрелингов, сели в свой кнорр и отправились в обратный путь — в Страумфьорд.

«Они поплыли на север вдоль побережья и обнаружили скрелингов, мирно спавших возле моря… Карлсефни решил, что их следует изгнать из их собственной страны, и посему повелел предать их смерти».

По исландским (то бишь норвежским) законам имущество изгнанников, объявленных вне закона, принадлежало тем, кто сумел предать их смерти. Возможности пограбить в здешних края были не слишком велики, и когда такой шанс поживиться за чужой счет предоставлялся, викинги считали, что им не следует пренебрегать. А убийство всегда можно было оправдать.

Исландская экспедиция возвратилась в Страумфьорд в конце весны или самом начале лета. В саге ничего не сказано о событиях, которые произошли в их отсутствие, однако никаких особых конфликтов, видимо, не случилось, ибо вскоре и Карлсефни, и Торвальд отправились в летние походы.

Торвальд поплыл на север, миновал Кьяларнесс и вошел в устье бухты Гамильтон, где заметил несколько сшитых из шкур лодок, перевернутых кверху дном на берегу залива. Под лодками мирно спали их экипажи. Гренландцы на веслах подошли к берегу, окружили лодки и захватили в плен всех, кто в них находился, за исключением одного воина, которому удалось спастись. Затем воины Торвальда предали смерти восьмерых пленников и приступили к дележу имущества, оставшегося в захваченном лагере.

Кто же были жертвы их коварного нападения? В старинных источниках их не принято называть скрелингами. Более того, сага подчеркивает, что их лодки были сшиты из шкур. Это отклоняет версию об инну, которые обычно обшивали свои лодки древесной корой. Тогда получается, что это могли быть туниты. С другой стороны, жертвы викингов вполне могли быть альбанами, которые на своих охотничьих стоянках часто спали в домах, устроенных из опрокинутых лодок. Но кем бы они ни были, их друзья наверняка не оставили бы их гибель без отмщения.

На следующее утро корабль викингов подвергся нападению целой флотилии лодок, заполненных разгневанными воинами, которые то и дело посылали град стрел в убийц. Гренландцы спешно подняли парус и ушли от преследования, однако Торвальд к тому времени успел получить стрелу прямо в живот, отчего он вскоре и умер. Его люди возвратились на своем судне в Страумфьорд.

Карлсефни повезло больше. Прирожденный коммерсант, он решил вновь заняться торговлей пушниной, но, естественно, торговлей в стиле викингов. Осознав, что продолжать пробиваться к западному побережью не имеет смысла, он спешно собрал все товары, мало-мальски подходящие для предполагаемой торговли в заливе Крушения, а затем поднял паруса и взял курс на юг, двигаясь вдоль восточного побережья северного отрога полуострова Ньюфаундленд. В глубине залива Уайт Бэй (Белый залив) он вновь встретил туземцев. На этот раз перед ним практически наверняка были беотуки, и, как и туземцы, встреченные им в Хопе, они хорошо понимали, что может вызвать интерес у европейцев.

«Из леса появился большой отряд туземцев… их мешки были набиты серебристой пушниной и шкурками соболей. Им особенно хотелось заполучить ткани красного цвета… Взамен прекрасных мехов скрелинги охотно брали лоскутки красной материи, которыми они тут же обвязывали головы… У людей Карлсефни красная материя вскоре стала кончаться, и им пришлось разрезать ее на узкие полоски не больше пальца шириной. Но скрелинги по-прежнему требовали, чтобы им за меха давали большие лоскуты материи… [Тогда] один из рабов дома Карлсефни убил одного из скрелингов… Завязалась настоящая битва, в ходе которой многие туземцы были убиты. Среди туземцев особенно выделялся огромным ростом и красивой наружностью один воин, и Карлсефни решил, что это и есть предводитель скрелингов. Вскоре скрелинги бросились врассыпную в лес, спасаясь кто как мог… [побросав] все свои товары… После этого Карлсефни и его люди вышли в море, взяв курс на север… не желая более рисковать собственными жизнями…»

Итак, исландцы устроили еще одну резню, но такой способ ведения торговли вряд ли можно считать бизнесом, ориентированным на длительную перспективу. Совершенно ясно, что такие «сделки» могли носить только разовый характер.

Не вполне ясно, остался ли Карлсефни в заливе Эпавс Бэй на следующую зиму. Куда более вероятно, что он той же осенью отплыл к себе домой.

Его возвращение в Гренландию было ознаменовано всего одним инцидентом, достойным, по мнению автора саги, быть упомянутым в ней.

«Когда они отплыли от берегов Винланда, им встретился южный ветер, который понес их к Маркланду. Там им встретились пять скрелингов, один бородатый мужчина, две женщины и двое детей. Люди Карлсефни захватили в плен двух подростков (взрослым, как принято считать, удалось спастись, «погрузившись в землю»)… Они увезли подростков с собой и научили их говорить по-своему, а впоследствии даже окрестили их… Те рассказали, что по другую сторону моря есть страна, населенная людьми, которые носят белые одежды, кричат громкими голосами и носят перед собой длинные шесты, к которым прикреплены ткани и ленты. Люди говорят, что это и был Хвитраманналанд».

Хотя этот фрагмент со всей определенностью свидетельствует, что Альба-Хвитраманналанд находилась где-то к западу от Гренландии и что гренландские норвежцы были хорошо осведомлены о ее существовании и реальных координатах, его упорно игнорирует большинство ортодоксальных историков — авторов трудов о походах норвежцев на запад. Вскоре мы поймем — почему.

Подростки изъяснялись на чужом для них языке, и детская память двух пленников явно сохранила впечатления от религиозных празднеств, описания которых вполне соответствуют христианским церемониальным процессиям, совершавшимся в Северной Британии во времена походов викингов. Духовенство и участники церемоний были одеты в белые одеяния. Показательно, что в фольклоре и туземных культурах ни одного из народов восточного побережья Северной Америки нет ничего подобного церемониальным обрядам, описанным в этой саге.

Карлсефни явно вернулся домой не с пустыми руками. Помимо первых в Европе рабов-туземцев из Северной Америки, он привез с собой «много товаров, в том числе дорогое дерево, вина, ягоды и кожаные товары (курсив мой. — авт.)». А когда он с Гудрид перебрался из Гренландии в Исландию, автор саги оставил весьма выразительное замечание: «Многие говорили, что из Гренландии никогда еще не приходило судно с более богатым грузом, чем судно, которое привел Карлсефни».

Фрейдис Эриксдоттир тоже участвовала в убийствах, причем в самом буквальном смысле слова. Мы не знаем, преуспела ли она в захватах кораблей альбанов или европейцев, но то, что она приложила руку к захвату большого торгового судна, — это факт.

Судно это принадлежало братьям Хельги и Финнборги и было тем самым кораблем, на котором Фрейдис отправилась в плавание от берегов Гренландии. Как-то раз зимней ночью на берегу залива Эпавс Бэй Фрейдис привела свой отряд гренландцев к хижине, где мирно жили хозяева корабля — исландцы.

«Они пошли и захватили их (исландцев) спящими, и связали их, и вывели одного за другим на улицу, к Фрейдис, и та предала их смерти. Итак, все мужчины были перебиты, а женщин собрались отпустить, ибо никто не хотел убивать их. И тогда Фрейдис сказала: «Подайте-ка мне в руку секиру». Слуги так и сделали, и она ударила секирой пятерых женщин, бывших там, и предала их смерти… А после этого они вышли в море и после благополучного плавания прибыли в Эриксфирт».

Это фрагменты пергаментного манускрипта, написанного по-латыни и по-староисландски и хранящегося в Арна-Магнеанской библиотеке. Манускрипт этот представляет собой компендиум разнообразных исторических сведений и документов, один из которых, как считается, происходит из давно утраченной рукописи, привезенной аббатом Николасом Тингейрским в Исландию в период между 1125 г. и кончиной преподобного отца, последовавшей в 1159 г.

«К югу от Гренландии находится Хеллуланд, еще дальше лежит Маркланд. Оттуда недалеко до Винланда Плодородного… Рассказывают, что Торфинн Карлсефни сделал хусанотру (навигационный прибор), а затем отправился на поиски Винланда. Он приплыл в те края, где, как он считал, находилась эта страна, однако так и не смог найти ее».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ЛУЧШИЕ ВРЕМЕНА

СТЫЧКИ И КОНФЛИКТЫ МЕЖДУ ВИКИНГАМИ КАРЛСЕФНИ и туземцами наполнили сердца жителей Альбы на Западе самыми недобрыми предчувствиями. Неужто кровавая резня, творимая норвежцами на протяжении трех последних веков, повторится вновь?

Что ж, им можно было посоветовать устроить на побережье дозорные вышки с постоянными дежурными, брать на суда не одного впередсмотрящего, а несколько, и по возможности плавать не поодиночке, а целыми флотилиями, наладив оборону побережья. Купцы из заморских земель могли сократить число своих плаваний на запад или временно совсем воздержаться от них, поскольку бизнес такого рода стал слишком рискованным занятием.

Налаженные трансатлантические связи могли на какое-то время оказаться на грани разрыва. Однако не всем купцам-мореходам не хватало выдержки и нервов. Что же касается эпизода с экспедицией Карлсефни, то тут опасения оказались скорее мнимыми, чем реальными. Норвежцы на собственной шкуре поняли, что столкновения со скрелингами — это дело куда более серьезное, чем стычка, с которой может справиться команда корабля викингов, и что цена таких рейдов на запад может оказаться непомерно высокой. Говоря языком практическим (а норвежцам в практичности не откажешь), риск, связанный с викингом в дальние края на западе, начал явно перевешивать предполагаемую прибыль от него.

Когда первое десятилетие нового тысячелетия окончилось, угроза вторжения норвежцев в Альбу на Западе стала не столь реальной. Трансатлантические купеческие суда возобновили регулярные рейсы, число которых по-прежнему было весьма незначительно: дюжина-полторы кораблей в год. Добытчики «валюты» занялись своим промыслом как на старых, так и на новых местах, попутно захватывая лучшие пастбищные земли на юго-западном побережье Ньюфаундленда. Жизнь на западе текла размеренно и мирно; хотя враждебность альбанов по отношению к незваным гостям-норвежцам ничуть не утихала.

Около 1025 г. исландский купец по имени Гудлейф Гудлаугсон, перезимовавший в Норвегии, отплыл из Дублина, держа курс на Исландию или Гренландию. Однако ему так и не удалось попасть туда. И когда он спустя какое-то время возвратился домой, ему, мягко говоря, было что порассказать. Его рассказ сохранил для нас анонимный скальд, составивший «Сагу об Эйрбиггии».

«Гудлейф вел крупную морскую торговлю, и у него было большое торговое судно… В конце царствования св. Олафа Гудлейф отправился из Дублина в торговое плавание…

К западу от Исландии он попал в шторм, и восточный, а затем северо-восточный ветер угнал его корабль в море, далеко от земли и понес его сначала на запад, а потом на юго-запад.

Это произошло в конце лета, и команда то и дело давала всевозможные клятвы и обеты, лишь бы добраться живыми до земли. И вот наконец вдали показалась земля. Это была большая страна, но люди и понятия не имели, где они находятся. Измученные долгой борьбой с морем, Гудлейф и его люди выбрались на берег.

Они обнаружили, что попали в безопасную гавань, но вскоре к ним приблизились некие люди. Спутники Гудлейфа не знали, кто были эти люди, но затем им показалось, что они говорят по-ирландски. Тотчас собралась большая толпа (туземцев), в которой на первый взгляд насчитывалось несколько сотен человек, захватила Гудлейфа и его людей в плен, связала их и увела подальше от берега, где их выставили перед лицом народного собрания, которому предстояло решить их судьбу.

Гудлейф догадался, что некоторые из собравшихся требуют предать пленников смерти, а другие предлагают продать их в рабство. Собравшиеся горячо обсуждали этот вопрос, и тут Гудлейф и его люди заметили отряд всадников со знаменем. Видимо, один из них был местным вождем. Когда всадники подскакали поближе, исландцы увидели, что один из всадников, скакавший немного позади знамени, оказался пожилым мужем с длинными седыми волосами, но еще стройный и мужественный на вид.

Все присутствующие почтительно поклонились ему и приветствовали как верховного правителя, и исландцы поняли, что право решать их судьбу будет предоставлено ему. И вот вождь подозвал Гудлейфа и его команду. Когда они приблизились и встали напротив него, вождь заговорил с ними по-исландски, спросив, кто они и откуда. Они отвечали, что большинство из них — исландцы. Вождь пожелал узнать, кто именно из них исландцы, и Гудлейф, выйдя вперед и поклонившись почтенному старцу, ответил за всех (и между ними началась беседа о том, как живут люди в Исландии)…

Тем временем собравшиеся жители стали требовать так или иначе решить судьбу Гудлейфа и его спутников, и высокий седой муж отошел от исландцев и, подозвав к себе двенадцать приближенных, принялся долго советоваться с ними. Наконец они вернулись на собрание, и стройный высокий старец обратился к Гудлейфу.

— Мои братья, жители этой страны, и я потратили немало времени, рассматривая ваше появление здесь, — проговорил он, — и они предоставили мне право решать, как лучше поступить с вами. И вот мое решение: вы свободны и можете вернуться туда, откуда пришли. И хотя вы можете возразить, что сейчас уже поздно пускаться в дальнее плавание, я настоятельно советую вам поскорее убраться отсюда. Люди, которых вы видели, лукавы и упрямы; они считают, что вы нарушили их законы.

— Так что же нам сказать этим людям, если и впрямь можем вернуться домой? — спросил Гудлейф. — Кому мы должны заявить о том, что свободны?

— А вот этого я вам сказать не могу, — заметил почтенный воин. — Я слишком дорожу моими родичами и кровными братьями, чтобы убеждать их вновь прискакать сюда на выручку к вам в случае, если вам вновь предстоят те же испытания, какие ждали бы вас, не появись мы. Я немало пожил на свете и надеюсь, что сейчас мой возраст решит дело, но, даже если я еще поживу немного, в этой стране найдутся люди куда более могущественные, чем я, а они беспощадны к таким чужеземцам, как вы. Вам просто повезло, что их здесь не оказалось…

Почтенный старец приказал снарядить свой корабль и, стоя на берегу вместе с Гудлейфом, ждал, когда подует попутный ветер и они смогут выйти в море».

В паузе он продолжал буквально сыпать грозными предостережениями:

«Я запретил всякому приближаться и глядеть на это место, ибо никто никогда не сможет отыскать это место, если ему не будет сопутствовать такая же удача, как вам. О, это будет безнадежное занятие. Гаваней здесь крайне мало, и чужеземцев в этих краях ожидает масса опасностей».

Свою историю скальд завершает таким резюме:

«Некоторые полагали, что этот старец мог быть Бьорн Победитель Брейдавика (головорез и волокита, изгнанный из Исландии ок. 1000 г.), но единственным доказательством этого служит история, которую мы только что рассказали».

На мой взгляд, более вероятно, что почтенный воин, который пожелал остаться на своей приемной родине, был не кто иной, как Ари Марсон. Ко времени описываемых событий Ари было около семидесяти. Мы знаем, что он стал весьма влиятельным человеком среди альбанов. И нам нетрудно представить, что, прожив на Альбе тридцать или даже сорок лет, он, несомненно, успел обзавестись семьей и, естественно, не желал ни возвращаться в Исландию, ни вообще иметь дело с воинственными кланами, которые хотели бы силой выдворить его на родину.

Так где же находилась земля Гудлейфа?

В высшей степени маловероятно, что шторма могли угнать его корабль на противоположную сторону Ньюфаундленда, где находилась Альба на Западе. Более вероятно, что он мог оказаться в Окаке или Неброне. Но еще более вероятно, что он окончил свои дни в одной из ловушек, образуемых громадными заливами и фьордами восточного Ньюфаундленда, подобной той, в которой очутился другой исландский купец, Бьярни Херйольфсон, когда его унесло штормом в Западную Атлантику.

А кем были люди, которых встретил Гудлейф?

Если бы они были туземцами, скальд, автор саги, несомненно, упомянул бы об этом, ибо к тому времени исландцы кое-что знали о скрелингах и, разумеется, легко узнали бы их.

Однако это явно были не скрелинги, потому что у них были лошади!

Упоминание о лошадях использовалось целым рядом историков, чтобы дискредитировать достоверность всей саги в целом, ибо всем известно, что лошадей в Новом Свете не было до тех пор, когда их не завезли туда испанцы, а это произошло в XVI в.

Зато у альбанов лошади были, и они, несомненно, всегда увозили их с собой в ходе своих частых миграций все дальше и дальше на запад. Потомков древних европейских лошадей до сих пор можно встретить на Северных островах, в Исландии и Гренландии. Нас не должно удивлять, если выносливые низкорослые и сплошь покрытые шерстью пони, обитающие на Ньюфаундленде, несут в своих генах память о тех самых пони, которых Гудлейф видел почти тысячу лет назад…

Но если эти люди не были туземцами — а все сведения, которыми мы располагаем о них, говорят против этого, — то кто же они были? Я утверждаю, что это были альбаны или, по крайней мере, потомки от смешанных браков между альбанами и туземцами.

Благодаря неведомому воину-исландцу Гудлейфу и его людям удалось спасти свои жизни. Поистине очень странно, что сага упорно не сообщает о том, где именно высадился Гудлейф с товарищами, и не приводит хотя бы общих намеков. Отправляясь туда и возвращаясь оттуда, Гудлейф наверняка знал, где он побывал. Я подозреваю даже, что после отплытия на родину кнорр Гудлейфа оставил в неведомой стране изрядный груз европейских торговых товаров, естественно, в обмен на «валюту» с Альбы.

Весьма показательно и то, что Гудлейф после освобождения направился не прямо домой, в Исландию. Вместо этого он предпринял еще одно трансатлантическое плавание — и все это на обратном пути в Дублин! Это вряд ли было случайным совпадением. Но если Гудлейф оставил все свои товары в Альбе, ему было не с чем возвращаться в Исландию. Он наверняка принял на борт груз альбанской «валюты», чтобы сбыть ее в Европе.

Я считаю, что именно надеждами на хорошие перспективы торговли с Альбой и объясняется упорное молчание саг и прочих источников о местоположении страны, в которой побывал Гудлейф. Да, тут сыграли свою роль торговые секреты. И то, что сага постоянно подчеркивает опасности и трудности на пути в ту страну, сложности выживания там и тот факт, что отыскать ее почти невозможно, говорит о том, что сага просто стремилась сохранить эти секреты в тайне.

Альбаны уже в начале VII в. были христианами. На рубеже первого и второго тысячелетий н э. христианство наконец приняли Исландия и Гренландия. После этого все три народа оказались собранными под эгидой и единой властной рукой римско-католической церкви: диоцезов Гамбурга и Бремена. Прелаты и духовенство этих диоцезов имели веские основания для того, чтобы поддерживать самые тесные контакты со своей паствой на западе. Одна из причин — обеспечить стабильный приток «денариев в кошель святого Петра», а другая — такой же приток в свою собственную мошну.

Согласно исландским хроникам, некий сакский или кельтский прелат по имени Джон ок. 1059 г. совершил плавание на запад — в Винланд. Ученые предполагают, что он был направлен с миссионерской целью — обратить скрелингов в христианство, однако на самом деле церковь в те времена не проявляла интереса к прозелитизму среди «дикарей», которые, по мнению многих церковников, даже не обладали человеческой душой. Поэтому есть куда больше оснований полагать, что Джон был откомандирован в Альбу на Западе, чтобы уладить дела с паствой Гамбургского и Бременского диоцезов.

Джон был не единственным пастырем, отправлявшимся на запад. Надпись на Йельской карте Винланда сообщает, что

«Эрик, легат апостольской Церкви и епископ Гренландии и соседних земель, прибыл в некую поистине обширную и богатую страну (Винланд), во имя Всемогущего Творца, в последний год земной жизни блаженнейшего отца нашего Паскаля (1118), пребывал там долгое время, проведя лето и зиму, а затем отправился на северо-восток, к Гренландии, и там совершил немало полезного, творя послушание воле вышестоящих властей».

Этим легатом был епископ Эрик Гнупссон, который, как считается, отбыл с Гренландии в начале 1112 г. Он был епископом не только Гренландии, но и «соседних земель» (за исключением Исландии, имевшей собственного епископа). Возможно, под словами «соседние земли» имелся в виду и Винланд/ Альба.

Громоздкий и неуклюжий фламандский ког был третьим торговым судном, которому удалось достичь берегов Альбы летом 1118 г., но его прибытие более всего взволновало местных жителей, ибо на нем прибыли не просто пассажиры, а клирики, а один из них даже оказался епископом!

Никогда еще столь высокопоставленный прелат не удостаивал своим визитом Новый Свет. По сути дела, на протяжении большей части своего существования христианская община альбанов на Западе либо вообще обходилась без пастыря, либо ее возглавлял расторопный прелат, буквально разрывавшийся между разными приходами. И вот наконец свершилось просто невероятное: далекие князья церкви вспомнили об альбанах и решили вернуть долг за столь долгое пренебрежение ими.

Как только ког вошел в залив Сент-Джордж Бэй, епископу Эрику предстала панорама обширного амфитеатра окрестных холмов, поросших густыми лесами и поднимавшихся на высоту более тысячи футов. А на вершине отдельно стоящего холма, отступившего на несколько миль в глубь территории от единственной безопасной бухты, высились две большие каменные колонны, обращенные вверх, словно персты древнего великана, погребенного под холмом.

Судно неторопливо вошло в бухту, и епископ заметил, что во многих местах лесные дебри граничили с прекрасными пастбищными лугами, которые были особенно обширны в устьях нескольких ручьев и речек, впадавших в залив. А вдоль узкой прибрежной полосы теснилось столпотворение всевозможных жилых и хозяйственных построек.

Следуя своим курсом, ког с епископом на борту обогнул Санди Пойнт острова Флат Айленд и чинно бросил якорь в превосходно защищенной гавани, лежавшей позади острова. Жители заметили приближение судна еще за несколько часов, и возле бревенчатых построек на Санди Пойнт, этого подобия деревни на Альбе, собралась целая толпа.

Епископ со своим клиром могли заметить весьма немногочисленные следы процветания и достатка, в которых жили обитатели Альбы, за исключением праздничных одежд и украшений, которые красовались на многих встречающих. А в остальном это были скромные люди, статус которых оценивался по числу голов крупного рогатого скота на пастбищах да количеству всевозможных запасов провизии, хранившихся в объемистых погребах и кладовых. И если епископу раньше не приводилось заглядывать в списки товаров, доставлявшихся в порты Балтики судами, которые вели торговлю с Альбой, он наверняка был бы введен в заблуждение.

А между тем эти поставки включали в себя едва ли не самые крупные партии моржовых бивней. Портовые чиновники и купцы делили между собой поистине княжеские прибыли от богатого импорта, тогда как церковь не получала ровным счетом ничего от доходов, на которые она считала себя вправе претендовать. И одной из главных задач миссии Эрика было попытаться выправить несправедливую ситуацию.

Когда добытчики «валюты» впервые проникли в залив Таскер Бэй, они, без сомнения, подумали, что попали прямо на неиссякаемую жилу моржовой кости. Однако прошло немного лет, и они поняли, что настоящая неиссякаемая жила находилась в каких-нибудь ста милях к западу. Это был архипелаг Магдален Айлендс, именовавшийся в старину Рамеа, а теперь распоряжением администрации провинции Квебек переименованный в Иль-де-ля-Маделейн.

Еще в конце XVIII в. на Магдаленовых островах существовала самая грандиозная колония моржей, когда-либо обнаруженная на земном шаре. В старину одной этой колонии было более чем достаточно, чтобы удовлетворить основную часть потребностей Европы в моржовой кости и прочих продуктах моржового промысла. И уж о чем другом, а об этом епископ Эрик наверняка тоже был хорошо информирован.

Во время его пастырского визита, продолжавшегося, кстати сказать, более года, епископ объездил большую часть земель Альбы на Западе. Мы можем не сомневаться, что по возвращении в Европу он без промедления доложил своему начальству обо всем, что видел и слышал. Не исключено, что его доклад до сих пор хранится где-то в лабиринте архивов Ватикана, но слухи о путешествии Эрика в Новый Свет начали быстро распространяться в церковных, морских и купеческих кругах Западной Европы. И если само существование и местоположение Альбы еще недавно было тайной, теперь оно более не могло оставаться таковой.

Начиная примерно с 900 г. климатические условия на западе Атлантики стали постоянно улучшаться, лето становилось все более долгим и теплым, зимы короткими и мягкими, а шторма — далеко не столь частыми и бурными. К 1100 г. в этом регионе произошли весьма серьезные изменения, в большинстве своем благотворно повлиявшие на жизнь альбанов.

С тунитами же судьба обошлась не столь милостиво. Туниты Ньюфаундленда были в первую очередь охотниками, кормившимися промыслом морских млекопитающих. Основным объектом их промысла были ледяные тюлени (лысуны и хохлачи), которые каждую весну собирались в колонии, насчитывавшие несколько миллионов голов, на паковых льдах залива Св. Лаврентия, где они рожали и выкармливали детенышей. После того как изменение климата повлекло за собой общее потепление, льдов в заливе Св. Лаврентия стало меньше, толщина их заметно уменьшилась, и большие льдины перестали служить надежными «детскими садами» для тюленьего молодняка. В результате этого большинство тюленей практически покинуло Внутреннее море, ибо им приходилось теперь выводить детенышей на паковых льдах Арктики вдоль северного побережья Лабрадора.

После ухода тюленей, выводивших потомство на льду, некоторые туниты последовали за ними на север. Оставшиеся претерпели существенные метаморфозы, в этническом отношении настолько ассимилировавшись с альбанами, что они стали практически неотличимы от них.

Образ жизни самих альбанов тоже претерпел резкие изменения. Потепление климата привело к резкому сокращению срока службы лодок, обшитых шкурами, а это, в сочетании с доступностью хорошей древесины, способствовало переходу к деревянным судам. Однако постройка деревянных кораблей требовала куда больших затрат времени и труда, и поскольку альбанам теперь не было надобности отправляться в дальние океанские плавания, они начали строить суда небольших размеров.

Эпоха океанских «Фарфареров» окончилась. Альбаны Нового Света стали плавать лишь вдоль побережья.

Нечто подобное происходило в ту эпоху и в Гренландии. Хотя древесину можно было без особых проблем доставлять с Маркланда, гренландцы утратили вкус к строительству кораблей, да в них и не было теперь особой нужды. В результате они, как и альбаны, в своих контактах с Европой стали целиком и полностью зависимыми от иностранных судов.

Теперь трансатлантические плавания стали совершать торговые суда из Англии, Фландрии, Ирландии и портов на Балтике, им и доставались все прибыли от подобной торговли. А моржовая кость пользовалась все возрастающим спросом. Меха и пушнина из Нового Света продолжали (и продолжают и в наше время) вызывать ажиотажный спрос на рынках Европы. Цена на другие статьи «валюты», такие, как кречеты, постоянно повышалась. Хорошие погодные условия, обширные рынки сбыта и стабильные поставки «валюты» были выгодны всем.

Пока добытчики «валюты» забивали моржей-секачей на берегах залива Таскер Бэй и Рамеа и ловили пушного зверя силками и капканами в глубинных районах на Лабрадоре и Ньюфаундленде, на землях юго-западного побережья процветали фермеры-альбаны. Благоприятные погодные условия позволили им расширить площади пастбищных земель и увеличить поголовье своих стад. Им удавались даже солидные урожаи зерна, в том числе и предшественников современных овса и ячменя.

Особенно благоприятными были сельскохозяйственные условия на юге Альбы, хотя условия в Кьюпидс мало чем отличались от них. Зато в Окаке они были уже далеко не столь хорошими, и в результате эмигранты оттуда, вместе с целым потоком переселенцев из округа Сент-Джордж, обосновались в округе Кодрой и в других местах.

Неплохо жилось в Гренландии и норвежцам, будь то охотники или фермеры. Они могли промышлять добычей «валюты», а также получать практически все необходимое в своих собственных северных районах. К 1150 г. два поселения в Гренландии достигли невиданного прежде уровня процветания, а окрестные земли могли кормить до трех тысяч жителей.

Итак, на исходе XII в. западные районы Северной Атлантики переживали свои лучшие времена.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
ДРОГИО И ЭСТОТИЛАНД

СЕВЕРО — ЗАПАДНЫЕ РАЙОНЫ АТЛАНТИКИ В XIII в. были ареной активного мореплавания и частых походов. В ту эпоху торговый корабль, как правило, но отнюдь не обязательно норвежский, направлялся в Кейн Бейсин в устье залива Баффин Бэй. И там его нередко ожидала масса неприятностей, в частности, от рук агрессивных туземцев, представителей культуры, именуемой в наши дни культурой Туле, которые не так давно прибыли в эти места с запада.

Археологи Питер Шледерманн и Карен Мак-Каллоу в ходе раскопок сумели найти фрагменты и обломки судна и его груза (включая железные заклепки и даже фрагменты кольчужного доспеха) неподалеку от руин построек культуры Туле, на западном берегу Кейн Бейсин. Другой канадский археолог, Патрисия Сатрелнд, нашла бронзовое коромысло-противовес купеческих весов, относящихся к тому же периоду, на острове Эллсмер, на стоянке культуры Туле неподалеку от того же Кейн Бейсин.

Ок. 1266 г. церковные власти норвежской колонии в южной Гренландии направили экспедицию на северо-запад Баффин Бэй, по всей видимости, для выяснения того, насколько далеко на юг распространила свои владения культура Туле, и, не исключено, чтобы выяснить судьбу пропавшего купеческого судна.

Корабли в те времена плавали на запад и на север в районе Канадской Арктики. Исландские хроники под 1285 г. упоминают об открытии прежде неизвестной земли к западу от Исландии. Земля эта, первоначально носившая название островов Даун (Айдердаун) (острова Гагачьего пуха), впоследствии была переименована в Ньюленд (Новая Земля). О Ньюленде упоминают восемь статей хроники, и в 1289 г. король Норвегии Эрик был настолько заинтригован ею, что послал на разведку своего эмиссара по имени Рольф.

Мы узнаем, что на следующий год Рольф оказался в Исландии, «уговаривая мужей отправиться в поход на Ньюленд». В хронике ничего не сказано о том, какой успех возымели его старания, но в других источниках есть немало захватывающих свидетельств о плаваниях норвежцев на запад именно в ту эпоху.

К числу этих свидетельств относятся пять саг, которые содержат определенный элемент вымысла, однако основаны они на подлинных традиционных источниках. Я подробно рассматривал их в книге «Викинг на запад». Саги подтверждают, что норвежцам было известно о существовании Гудзонова пролива, который они называли Скуггифьорд. Эти сведения можно было получить в результате как минимум нескольких экспедиций в этот регион, причем все они или хотя бы несколько имели своей задачей открытие Ньюленда.

Где же находился Ньюленд? Совершенно очевидно, что он не мог быть ни в Гренландии, ни тем более в Хеллуланде, Маркланде или Винланде, поскольку все эти земли к тому времени уже были сравнительно хорошо известны. В хрониках говорится, что он находился к западу от Исландии, что на языке той эпохи означало, что его следует искать на той же широте, на которой расположена Исландия.

Миновав Гренландию, расположенную тоже к западу от Исландии, мы попадаем в ту часть северного побережья Гудзонова пролива, которая расположена между заливом Маркхэм Бэй и мысом Кейп Дорсет. Береговая линия в этих местах образует обширную бухту более 160 миль в длину и около 30 в ширину, буквально напичканную островами и островками, которые исследованы еще далеко не полностью, но на которых обитает самая крупная колония гагар в канадской Арктике. Острова эти расположены между 63°30′ и 64°30′ северной широты, то есть на широте, на которой расположена южная треть Исландии.

В 1978 г. археологи, которые вели раскопки относящихся к XIII в. руин жилищ культуры Туле в районе Лейк Харбор, расположенного на побережье Гудзонова пролива чуть восточнее Маркхэм Бэй, обнаружили деревянную фигурку в одеянии европейского типа — плаще с капюшоном. На груди этой фигурки был вырезан крест.

_{Эта фигурка в мантии и капюшоне с крестом на груди была найдена в развалинах инуитской постройки XII в. в районе Лейк Харбор на берегу Гудзонова пролива.}

Нет никаких указаний на то, что в этот период гренландцы совершали плавания в южные воды, и на основании этого я прихожу к выводу, что альбаны и их туземные союзники продолжали стойко защищаться, и в результате разбойничьи рейды норвежцев в эти края стали непродуктивными.

К тому времени альбаны — добытчики «валюты» уже успели освоить земли на большей части побережья залива Св. Лаврентия. Однако у них не было особых оснований селиться в этих местах. За исключением острова Принца Эдуарда, в заливе Св. Лаврентия практически не было удобных для фермеров земель, которые могли бы сравниться с землями на юго-западном побережье Ньюфаундленда, и к тому же залив этот лежал довольно далеко от Европы, что существенно затрудняло морские контакты между двумя континентами.

Продукты промысла моржей, в особенности моржовая кость, по-прежнему оставались важнейшей статьей экспорта в торговле Нового Света. «Королевское зерцало», норвежский компендиум, датируемый 1250 г., сообщает, что в Гренландии

«все самое необходимое для жизни и строительства приходится приобретать за рубежом, в том числе железо и все, что потребно для возведения домов. В обмен на поименованные товары купцы привозят обратно (в Европу) следующие товары: шкуры северных оленей, кожи, шкуры тюленей и канаты такого типа, который называют «кожаными веревками», вырезаемыми из кожи рыбы, именуемой морж, а также моржовые клыки (бивни)».

«А также моржовые клыки»! В 1262 г. епископ Олаф покинул Гренландию, увозя на борту своего корабля такое невероятное множество моржовых бивней, что после того как судно потерпело крушение у берегов Исландии, море продолжало выносить на берег бивни из его трюмов на протяжении целых трех веков!

В 1323 г. папский легат в Норвегии и Швеции получил в уплату десятины от диоцеза Гардар в Гренландии около 1400 фунтов моржовой кости. Полученная кость была продана во Фландрии, которая к тому времени стала крупнейшим рынком торговли товарами из Нового Света.

Слова Ричарда Хаклюйта, неутомимого хрониста английских морских походов, сказанные им в конце 1500-х гг. об островах Магдалены, со всей очевидностью показывают, что промысел моржей по-прежнему сохранял важное значение:

«Остров этот… плоский и окружен мелями; рыба многотысячными косяками приходит к его берегам в апреле, мае и июне; есть рыбы, которые очень велики и имеют два весьма больших зуба… они не отходят от своих детенышей… Чудища эти величиной с быка… шкуры же их столь же велики, как бычьи шкуры. Кожевенники считают их шкуры лучшим материалом для ручных забрал (щитов)… Зубы же их продаются в Англии мастерам, выделывающим гребни и ножи, по цене 8 гротов 3 шиллинга за фунт, в то время как лучшая (слоновая) кость продается по цене вполовину ниже этой. Ученый-медик показал мне один из таких зубов и уверил меня, что он самолично испытал действие лекарства, приготовленного из него, на своих пациентах и убедился, что оно является столь же превосходным снадобьем (средством) против ядов, как и рог единорога».

Если для альбанов, живших на Ньюфаундленде, XIII и XIV вв. прошли достаточно мягко, то к ливьерам, расселившимся на берегах Гудзонова пролива и Гудзонова залива, они оказались куда менее милостивы.

Примерно начиная с 1000 г. н э. через север канадской Арктики началась миграция некоего нового и весьма многочисленного народа. Эти люди были создателями культуры Туле и предками современных эскимосов.

По мнению видного археолога Моро Максвелла, за плечами этого народа стояла долгая история войн с местными племенами на пути из Сибири, а также упорная борьба за выживание в результате перенаселенности Аляски. Эти люди умели сражаться, и, когда они двинулись на восток, они принесли с собой и грозные луки азиатского типа, сделанные из сухожилий.

Туниты были не в силах противостоять натиску пришельцев. У них не было ни опыта военных действий, ни оружия, которое можно было бы обратить против человека. Волна людей Туле прокатилась на восток, сметая на своем пути тунитов.

Наступление людей Туле было столь же стремительным, сколь и смертоносным. К 1200 г. мигранты достигли побережья Кейн Бейсин, и перед ними вдалеке замаячила Гренландия. Менее чем век спустя они были уже на берегах залива Диско Бэй, на полпути от западного побережья Гренландии и совсем близко от поселений норвежцев во фьордах Годтхааб.

А вот проникновение людей культуры Туле в южные районы востока канадской Арктики оказалось не столь быстрым. Хотя примерно ок. 1250 г. люди Туле создали нечто вроде плацдарма у северной оконечности Лабрадора, за весь последующий век им так и не удалось продвинуться дальше к югу. Не удалось им оккупировать и западное побережье залива Унгава Бэй.

На мой взгляд, это объясняется тем, что интервентам сумели дать достойный отпор люди смешанного происхождения — потомки тунитов и альбанов. Когда же агрессивный напор людей Туле со временем несколько ослабел, ливьеры, активно смешиваясь с интервентами, явились предками современных инуитов побережья Гудзонова пролива, Унгавы и северного Лабрадора, то есть людей, пользовавшихся репутацией упорных воинов, стойких противников проникновения в этот регион европейцев в позднейшие времена.

Общая обстановка на юге центрального Лабрадора на протяжении этих двух столетий оставалась мирной, но ок. 1350 г., в связи с резким ухудшением климата (наступлением так называемого малого ледникового периода), условия жизни для фермеров стали очень тяжелыми. Климат год от года становился все более холодным и штормовым, и жителям было все труднее сохранять поголовье скота в долгие зимы. К тому же, в довершение всех несчастий, на побережье Лабрадора появились норвежцы из Гренландии.

Согласно исландским хроникам, в 1347 г. в Исландию прибыло гренландское судно, на борту которого находилось восемнадцать мужчин, «побывавших в Маркланде». Проведя зимовку на острове, судно со своим экипажем отбыло в Норвегию.

Большинство ученых склонны рассматривать это как мирный поход в Маркланд гренландцев, испытывавших нужду в древесине. Однако гренландские суда того времени были весьма невелики по габаритам, и на них вряд ли смогли бы разместиться восемнадцать человек со всем необходимым скарбом, запасом провизии и хоть сколько-нибудь солидным грузом бревен. К тому же зачем могла понадобиться столь многочисленная команда для мирного плавания за древесиной? Кроме того, мы вправе задать вопрос, почему вместо того, чтобы сразу же возвратиться на родину, корабль сперва направился в Исландию и лишь потом в Норвегию? Ведь возить древесину в Норвегию — занятие столь же бессмысленное, как доставлять уголь в Ньюкасл!

По моему мнению, эти пресловутые восемнадцать мужчин представляли собой сплоченную банду, один из запоздалых отрядов викингов, которые плавали в Лабрадор, чтобы пограбить тамошние селения альбанов, стойбища тунитов или хотя бы проходящие торговые суда.

Постоянное ухудшение климатических условий и участившиеся набеги пиратов вполне могли привести к тому, что альбаны были вынуждены покинуть свои поселения на побережье Лабрадора; но прежде, чем это произошло, в Окаке побывали совершенно неожиданные гости из Европы, одному из которых мы обязаны едва ли не самым содержательным и информативным свидетельством об Альбе на Западе.

В 1558 г. в Венеции была издана книга о путешествии в Новый Свет. Книгу эту, в переводе на английский, Ричард Хаклюйт включил в состав своего свода «Основные плавания, путешествия и открытия английской нации» под названием «Открытие островов Фрисланд, Исланд, Энгренланд, Эстотиланд, Дрогио и Икария, сделанное двумя братьями, а именно господином Николо Зено и господином Антонио, братом его».

Номинальным автором книги был Николо Зено, праправнук вышеупомянутого Николаса, который собрал текст из разрозненных писем и прочих документов, написанных братьями, и бумаг, найденных им в архивах семейства Зено.

Хотя главный акцент в его книге сделан на его собственном времени, историки последующих веков отвергают эту версию, поскольку целый ряд имен и названий в тексте книги и приложенной к ней карте не имеют прямых соответствий с современными. Критики не желают понять, что многие имена были намеренно изменены, чтобы сохранить в тайне стоявших за ними персонажей.

Купцы-авантюристы (типичным примером которых были сам Николо и его брат) в те времена обычно пытались скрыть местонахождение тех краев, где им посчастливилось хорошо нажиться. Поэтому Николо-младший, живший двумя веками позже создания самих первоисточников, был вынужден иметь дело с зашифрованными именами, целью которых было ввести в заблуждение конкурентов XIV в. А шифра к ним у него не было.

Основная часть текста книги посвящена описанию пиратских плаваний в Норвегию, Оркни, Шетланд и Исландию, осуществленных братьями Зено при участии главаря, которого они условно называли Зихмни. Подлинное имя этого главаря так и осталось неизвестным, но это, по всей видимости, был один из лордов с островов на западе Шотландии.

Книга включает в себя отчет о трансатлантическом разбойничьем рейде, осуществленном между 1386 и 1396 гг., целью которого, по всей видимости, была Альба на Западе.

В тексте говорится, что пиратская эскадра, возглавляемая Зихмни и Антонио Зено, пересекла Атлантику и достигла земли в месте, которое наверняка можно отождествить с восточным побережьем Новой Шотландии. Продолжая плавание на север, флотилия либо обогнула остров Кейп Бретон, либо, пройдя через пролив Канзо, проникла в залив Св. Лаврентия и подошла вплотную к Пикту, Новая Шотландия. Здесь Зихмни удалось возбудить настолько сильное возмущение туземных жителей, что те едва не поставили итоговую точку в планах экспедиции. Вполне возможно, что индейцам удалось захватить или даже убить самого Зихмни, тогда как Антонио Зено возвратился домой с большей частью флотилии.

Причиной этого разбойничьего похода, возглавляемого Зихмни, могло стать случайное плавание в Новый Свет, совершенное несколько лет назад группой рыбаков с Гебридских островов или из Исландии. Вот краткая история этого события.

«Зихмни, будучи мужем великой отваги и доблести, решил провозгласить себя Повелителем моря. В качестве такового, всегда пользуясь советами и услугами господина Антонио, он вознамерился направить последнего с несколькими ладьями на Запад, к тем самым местам, где его рыбаки открыли несколько островов (слово айлендс (острова) и лендс (земли) в те времена были взаимозаменяемыми синонимами. — Прим. перев.), весьма богатых и густонаселенных, каковое открытие он (Антонио, слышавший рассказ рыбаков из первых уст) описывает от слова до слова следующим манером…

Двадцать шесть лет тому назад (ок. 1360 г. — Прим.) четыре рыбачьи лодки, выйдя в море и будучи унесены сильнейшей бурей, оказались в открытом море на расстоянии многих дней пути от земли и там, когда буря наконец утихла [рыбаки, находившиеся в них], открыли остров, названный Эстотиланд, лежащий на западе на расстоянии более 1000 миль от Фрисланда (Исландии. — Прим.), на который была выброшена одна из лодок с рыбаками, и все шесть мужчин, находившиеся в ней, были взяты местными жителями и отведены в прекрасный и густонаселенный город, в коем король места того послал за многоразличными толковниками (переводчиками. — Прим.), но среди таковых не нашлось никого, кто смог бы разуметь язык рыбаков, за исключением одного-единственного, который говорил по-латыни и сам по воле случая точно так же был занесен судьбой на этот остров; и он от имени короля вопросил рыбаков, подданными какой страны они были, и, поняв их ответы, перевел их королю, который повелел, чтобы рыбаки оставались в его стране (на какое-то время), в силу чего они повиновались его повелению, ибо не могли поступить иначе».

Расстояние, которое преодолели злополучные рыбаки, дает нам ключ к определению возможного места их высадки. Плавание протяженностью в тысячу морских миль на запад от Гебридских островов могло составить не более трех четвертей пути через Атлантику; в то же время, преодолев такое же расстояние от Исландии, судно могло оказаться в какой-нибудь сотне миль от юго-восточного побережья Лабрадора — ближайшей к Европе части Северной Америки. Но, независимо от того, оказался ли местом их высадки Лабрадор или Ньюфаундленд, тем не менее Ньюфаундленд наверняка стал вторым островом, на котором побывали рыбаки.

Итак, шестеро потерпевших кораблекрушение очутились в Эстотиланде, который на одной из карт, составленных Николо-младшим, показан как часть Лабрадора. Это вполне согласуется с его положением на знаменитой карте «Театрум Орбис Террарум» известного картографа Абрахама Ортелиуса, опубликованной в 1570 г. Петри на своей карте Нового Света, составленной в XVII в., оказывается еще более точен, поместив Эстотиланд в ту часть Лабрадора, которая лежит к северу от бухты Гамильтон Инлет.

Упоминание о другой жертве кораблекрушения, который говорил по-латыни, с большой долей вероятности указывает, что это был клирик, ибо в те времена лишь очень немногие миряне знали латынь. Правда, он не назван священником, но в его образе заметна связь с христианством, на которую указывают позднейшие латинские книги, пользовавшиеся особым почетом и окруженные чуть ли не священным ореолом.

«[Потерпевшие кораблекрушение] провели на острове пять лет, выучили язык тамошних жителей, а один из них побывал в разных местах острова и рассказывал, что страна эта была весьма богата, что в ней имелись все сокровища, какие только есть на свете, и что была она немногим меньше Исланда (Исландии), но зато куда более плодородной, а в самой ее середине возвышалась весьма высокая гора».

Упоминание о «весьма высокой горе» позволяет определить местоположение Эстотиланда: он находился в районе Окак/ Найн, ибо именно там берет свое начало высокий Торнгатский хребет, тянущийся на север.

«Жители острова — люди весьма смышленые (мудрые), и им знакомы все те науки и ремесла, что и нам; и вполне заслуживает вероятия, что в прежние времена между ними и нами существовала связь, поскольку он сказал, что видел в библиотеке короля латинские книги, которые в наши дни никто из них не разумеет; у них был свой язык и буквы или письмена, [понятные только] им самим».

«Им знакомы все те науки и ремесла, что и нам…» Вряд ли эти слова европеец XIV в. мог сказать о дикарях, живших на краю света. Очевидно, рыбаки нашли, что жители Эстотиланда ничем не отличаются от них самих, за исключением разве что языка. То, как он описывает их, резко контрастирует с тем, как он характеризовал людей, встреченных им несколько позже, коих без обиняков именовал «дикарями».

«Вполне заслуживает вероятия (т. е. вполне возможно), что в прежние времена между ними (жителями Эстотиланда) и нами (так называемыми европейцами) существовала связь…» Право, это высказывание просто не имеет себе равных.

Упоминание о латинских книгах, по всей видимости, представляет собой глухой отзвук ссылок, встречающихся в хрониках, где рассказывается о захвате Исландии христианами еще в эпоху до появления викингов. Такая фраза, как «королевская библиотека», быть может, не более чем дань традиции, но весьма характерно замечание о том, что латинские книги (под которыми, надо полагать, имеются в виду в первую очередь книги Священного Писания), пользуются особым уважением.

«Они вели торговлю в Энгренланде, откуда привозили меха, пушнину, серу и смолу; он говорил, что к югу от тех мест находится огромная многолюдная страна, очень богатая золотом. [Там] они сеяли зерно и варили пиво и эль, каковой представляет собой особый род напитка, который люди севера употребляют точно так же, как мы — вино. У них есть обширные густые леса, и они обносят свои строения стенами, так что там есть много городов и замков».

Многое из того, о чем Антонио рассказывает в этом фрагменте, представляет собой общеизвестные сведения о землях, лежащих к югу от Эстотиланда, однако упоминание о торговых контактах с Энгренландом (т. е. Гренландией) имеет первостепенную важность. Пушнину и смолу, добывавшиеся в хвойных лесах Нового Света, привозили в Гренландию для дальнейших транзитных поставок их в Европу, а сера из Исландии, наоборот, поставлялась в Эстотиланд через Гренландию.

«Они строят небольшие ладьи и отправляются на них в плавание, но у них нет магнитного железняка, равно как незнакомо им и употребление компаса. Поскольку рыбаки эти пользовались великим почетом до такой степени, что король страны той послал их на двенадцати ладьях на юг, в страну, которую они называли Дрогио; однако в пути им встретилась настолько свирепая непогода, что они начали было думать, что им суждено погибнуть в море, но затем, избежав столь жестокой смерти, они столкнулись с другой, не менее жестокой опасностью: дело в том, что их захватили (в плен) на берегу, и большинство их было съедено дикарями».

Эти шестеро рыбаков, по-видимому, были посланы в Дрогио потому, что там находилось главное поселение. Ссылка на эскадру из двенадцати ладей свидетельствует о том, что процесс переселения из Окака в южные земли уже шел полным ходом.

Однако на этом мытарства рыбаков не закончились. Они вновь потерпели кораблекрушение, на этот раз — на берегу, населенном «дикарями». Из нижеследующего фрагмента явствует, что их злосчастное суденышко было унесено волнами через пролив Бель-Иль, и там рыбаки попали в руки к индейцам, жившим на северном побережье залива Св. Лаврентия.

«Однако то, что рыбак со своими товарищами научил их (дикарей), как ловить рыбу сетями, спасло им жизнь, и [они] каждый день отправлялись за рыбой в море или в пресноводные реки, вылавливали множество рыбы и преподносили ее властям той страны, благодаря чему он (предводитель рыбаков) оказался в столь великом почете, что пользовался всеобщей любовью и уважением.

Слава об этом человеке разнеслась далеко за пределы той страны и достигла ушей князя, который пожелал иметь его у себя и собственными глазами увидеть, как он использует свое волшебное искусство рыбной ловли. В то время он вел войну с тем господином, у которого он (рыбак) пребывал прежде, и, поскольку сей князь был более могущественным и сильным воителем, рыбак и был отослан к нему вместе со всеми своими спутниками. И на протяжении тех тринадцати лет, которые он провел в тех землях, он, как он сам рассказывал, поочередно переходил из рук в руки к более чем 25 другим князьям, ибо они непрерывно вели войны между собою — князь с князем, господин с господином, — и он попадал то к одному, то к другому, и после столь частых скитаний из одной части страны в другую он (рыбак) повидал едва ли не все ее земли.

Он рассказывал, что то была весьма большая страна, и, поскольку находилась она в Новом Свете, жители ее были людьми грубыми и лишенными всякого милосердия… они и понятия не имели о металлах, жили охотой и делали нечто вроде кинжалов из дерева, заточив их концы; у них были луки, тетивы для коих они плели из полосок кожи диких зверей; они были людьми весьма свирепыми и вели жестокие войны друг с другом, и пожирали один другого».

Индейцы, жившие вдоль северного побережья залива Св. Лаврентия, по всей видимости, принадлежали к племенам алгонкианов, предков племен монтаньи и наскопи, которые именовали себя инну.

Наиболее показательный аспект в этой истории — это авторская характеристика туземцев, которые неизменно именуются дикарями. При их описании используются те же общие термины, которые использовались едва ли не всеми раннеевропейскими наблюдателями. Однако подобные описания представляют собой полный контраст тому, что мы узнаем об обитателях Эстотиланда. Не может быть никаких сомнений в том, что эстотиландцы и дикари — это два совершенно разных народа.

Повествователь и его спутники провели немало лет среди индейцев, переходя из одного племени в другое и преодолев в ходе своих странствий весьма значительное расстояние на запад вдоль северного побережья залива Св. Лаврентия. По всей видимости, местное население неплохо принимало рыбаков и обращалось с ними вполне сносно, как следует из фразы «…пользовался всеобщей любовью и уважением».

«И вот этот рыбак, проведя столь много лет в тех странах, стал стремиться, если только предоставится возможность, возвратиться домой, в свою (собственную) страну, но спутники его, отчаявшись когда-нибудь увидеть ее вновь, отпустили его во имя божие, а сами решили остаться там, где и были. После этого он попросил у них прощения, простился с ними и отправился через лесные дебри в сторону Дрогио, где и был весьма любезно принят князем, жившим возле тех мест, который уже знал о нем и был заклятым врагом другого князя; и так, переходя от одного князя к другому и попадая даже к тем, у кого уже бывал прежде, после долгих лет и многообразных странствий он (рыбак) наконец оказался в Дрогио, где и прожил три года».

Это достаточно прямолинейное описание странствий героя и его поисков обратного пути на восток, когда он оказался на землях племени, жившего на северо-западном побережье пролива Бель-Иль, через который он, по всей видимости, переправился с помощью индейцев. Затем он наконец двинулся на юг, в Дрогио, который, на мой взгляд, и есть Альба на Западе.

Весьма характерно, что автор не дает никаких описаний жителей Дрогио. По всей видимости, рыбак оказался среди людей, нравы которых хорошо знал, и поэтому не стал повторять то, что уже сказал выше о жителях Эстотиланда. Если бы обитатели Дрогио выглядели как-то непривычно или принадлежали к принципиально иной культуре, рассказчик наверняка описал бы их по меньшей мере столь же подробно, как он описывал свирепых дикарей.

«Благому случаю было угодно, чтобы он услышал от жителей тамошних мест, что недавно к их побережью прибыли несколько больших лодок; услышав сие, он преисполнился великих надежд на исполнение давнего намерения своего и, направившись к берегу моря и подойдя к лодочникам, вопросил, из какой страны они прибыли сюда, и они отвечали: «Из Эстотиланда», чему он был несказанно рад и принялся умолять их взять его с собой, что те исполнили весьма охотно, поскольку он (рыбак) знал язык той (индейской) страны, и, так как на борту (судов) не было никого, кто мог бы разуметь речь индейцев, корабельщики и взяли его в качестве переводчика.

После сего он стал часто вести торговлю с ними, да так удачно, что вскоре сделался весьма богат и, снарядив собственную ладью, возвратился на Фрисланд, где и доложил господину (Зихмни) о богатствах той страны».

Здесь перед нами — бесхитростное повествование рассказчика, который сам вел торговлю с индейскими племенами, о том, как ему удалось разбогатеть и со временем возвратиться на Фрисланд.

Короче говоря, это был сравнительно неприукрашенный рассказ европейца, которому довелось побывать на побережье Лабрадора и который попал в руки к туземцам, перекочевывал из одного местного племени в другое и очутился на юге Ньюфаундленда, на этот раз — на северном побережье залива Св. Лаврентия, некоторое время жил среди индейцев на побережье, затем каким-то образом нашел путь в Дрогио, отправился туда, занялся торговлей, в коей преуспел настолько, что смог снарядить свой собственный корабль или, во всяком случае, купить себе место на судне, возвращавшемся в Европу.

Рассказчик проводит четкую грань между туземным населением и другим народом, имевшим европейские корни. Я утверждаю, что это были альбаны и что около 1370 г. они по-прежнему составляли общину, которую европейцы признавали своими сородичами, происходящими от тех же корней, что и они сами.

Именно таков был рассказ рыбака, вдохновивший Зихмни отправиться в Новый Свет, но, как свидетельствует Антонио,

«наши основательные приготовления к плаванию в Эстотиланд, как видно, начались в недобрый час; за три дня до отплытия рыбак, которому предстояло послужить нашим проводником в те земли, внезапно умер; тем не менее господин (Зихмни) не пожелал отказываться от намеченного предприятия».

Так Зихмни отплыл на запад без лоцмана и, как следствие этого, не смог отыскать ни Эстотиланд, ни Дрогио.

Смерть же рыбака, вне всякого сомнения, явилась местью за разглашение тайны со стороны коммерсантов, торговавших с Новым Светом.

Назад: Часть третья АЛЬБА НА ЗАПАДЕ

Дальше: ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ ГРЕНЛАНДЦЫ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ КАРЛСЕФНИ И КОМПАНИЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ ЛУЧШИЕ ВРЕМЕНА

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ ДРОГИО И ЭСТОТИЛАНД

Эта фигурка в мантии и капюшоне с крестом на груди была найдена в развалинах инуитской постройки XII в. в районе Лейк Харбор на берегу Гудзонова пролива.