Пересказ Мф. 21, 33–41. (Прим. пер.)

Для раннехристианских, в частности, сирийских ересей характерно обожествление Мелхиседека. Подобная же гиперболизация присутствует и у святых ранней церкви: «Мелхиседек сын Божий есть» (авва Геласий в книге «Изречения [египетских] отцов»). В кумранском памятнике «Мидраш Мелхиседека» Мелхиседек воспринимается как идеальное воплощение царского и первосвященнического достоинства в одном лице, прототип Мессии. Избранники Божьи именуются «людьми жребия Мелхиседека», мессианское время искупления обозначается как «год благоволения Мелхиседека», а сам Мелхиседек предстает фактически как существо небесного плана, небожитель, глава «вечных ангелов» и совершитель эсхатологического воздаяния. В Новом Завете есть загадочное место, где Мелхиседек выступает в роли прообраза Христа: «Мелхиседек… во-первых, по знаменованию имени царь правды, а потом и царь Салима, то есть царь мира, без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь сыну Божию, пребывает священником навсегда» (Евр. 7, 1–3). Еретики-мелхиседекиане, упоминаемые ортодоксальными полемистами, интерпретировали это уподобление как тождество. Любопытно, что в XIX в. в некоторых губерниях России существовала секта «Мельхиседеков». Секта эта относилась к беспоповщине, то есть ее адепты отрицали таинство священства, но признавали евхаристию, а потому все они считали себя «священниками по чину Мелхиседекову». Сектанты ставили на ночь к иконам вино и хлеб, читали необходимые, по их мнению, молитвы, а утром причащались этими «святыми дарами». (Прим. пер.)