Чем дальше они шли вниз по реке, тем больше раздвигались берега, чтобы в конце концов окончательно исчезнуть, Просторный эстуарий ничем не отличался от настоящего моря.

Анжелика не покидала носа судна, сверля взором горизонт, ибо он – в случае, если им будет благоприятствовать ветер, – сулил ей всего через несколько дней долгожданную встречу с мужем.

Свежий ветерок оставлял на ее губах все более отчетливый привкус соли. Она отдалась мягкой качке, способствовавшей воспоминаниям. Ну-ка, что предрекал третий «круг», тот, в котором ей почудился шут, опоясанный золоченым кушаком, когда салемская гадалка Рут Саммер раскинула перед ней свои карты?

Что сулила третья звезда Давида? Но напряжение памяти оказалось тщетным.

Как же она сглупила, что не пожелала дослушать до конца, что готовит ей судьба, что еще припасли для них «блестящий господин» и «папистка», которые «укрощены лишь до поры до времени»!

От двух первых звезд ей достались лишь крохи. Но – Торжествующая Любовь!

Каково?! Что там еще бормотала гадалка? Много мужчин: любовь защитит тебя.

Солнце:мужчина, провозгласившийсвоимсимволом солнце…

Не иначе как король по-прежнему покровительствует им!

А Рут Саммер все ворошила свои картинки, на которых розовый цвет означал жизнь плоти, а голубой – жизнь души…

Анжелике очень хотелось снова очутиться в одиночестве, в комнате, уставленной зеркалами… Одновременно ее мучил страх: вдруг она запамятовала – а может, и нарочно изгнала из памяти – те самые невероятные, но в то же время определяющие мгновения своей жизни, словно их необходимо было утаить от взгляда Создателя?

Возвращаясь в родной климат Новой Франции, Голдсборо, Вапассу, она старалась забыть про Салем и про тамошние чудеса. То было, впрочем, не забвение, а впечатление нереальности – как же иначе можно относиться к двум белокурым головам, которые она видела в критические моменты своей «смерти»?

Да, она видела их, но во сне… Для того чтобы отнестись к ним серьезно, ей требовалось немалое усилие…

В густом тумане, то и дело ложившемся на бескрайнее водное пространство, раскинувшееся перед ней, ей виделись порой два призрака в черных одеяниях прокаженных.

«Я вам даже не друг, бедные мои кудесники, я – неблагодарная француженка-папистка, которая, ужаснувшись вашим необычным обликом и неслыханными речами, старается не вспоминать, чем она обязана таким немыслимым созданиям… Но сомнений нет – я встречалась с вами. То был не сон. И вовсе не случайность, что двое наших малышей, дети счастья, родились не где-нибудь, а в Салеме, чуть ли не у вас на руках…»

Мысли ее блуждали по кругу.

Нет, то, что происходило в Новой Англии, то, что помогло ей лучше понять страдания ее брата Жосслена, было вполне реально. То были создания из плоти и крови, в мистической лихорадке возводившие неведомый всем прочим людям мир. Среди них нашлось место и для Рут с Номи. Когда, выхаживая ее, они рассказывали ей о своих горестях, то ее сердце откликалось даже не на исповедь о скитаниях преследуемых и повсюду унижаемых квакеров, участью которых был либо позорный столб, либо виселица, а на их спокойствие перед лицом очевидного безумия. В жестокости, которую они познали, была некая банальность, из-за которой она становилась естественной, а то и желанной.

Она не могла не возмутиться! Однако Рут и Номи не возмущались – они говорили о гонениях и своих нечеловеческих мучениях почти как о неизбежном зле, без которого немыслима жизнь на американском берегу.

Они, исцелившие столько людей, умрут на виселице, осыпаемые проклятиями!..

Зато Амбруазина – последовательница папы, богобоязненная благотворительница – ни у кого не вызывала страха.

Нет, мир не слеп. Но он вял, в нем нет подлинного стремления к справедливости и к любви.

Предаваясь этим мыслям, стоя на носу корабля, Анжелика чувствовала, как в ней растет нетерпение побыстрее вернуться к Жоффрею Они с ним так похожи!

Она может говорить с ним обо всем! Она поведает ему о своем страхе перед Амбруазиной. Она уже видела его приободряющую улыбку. Наверняка он скажет ей те же самые слова, которыми она пыталась вразумить саму себя.

Если герцогиня Модрибур жива – Анжелика то обретала непоколебимую уверенность в этом, то отвергала саму эту возможность как немыслимую, – то какой силой она располагает, чтобы и впредь вредить им? Разве ее миссия не завершилась вместе с гибелью иезуита, ее брата? А раз не стало его и священной миссии, то должен был затухнуть и дьявольский огонь в ее душе.

Она то и дело видела их снова – «блестящего господина» и «папистку», но превратившимися в обыкновенных людей, подобно знаменитым военачальникам, которые, познав мгновения славы, вынуждены возвращаться к мелочам повседневного существования.

Слишком многое изменилось после того проклятого лета!

Сегодня их любовь неуязвима. Сама страна преобразилась. Новички Голдсборо, сперва слабые и уязвимые, они вросли в новую почву, начали величественное строительство, повели на берегах Французского залива новую жизнь и, окрепнув, изменили тамошнее равновесие сил.

Всего за несколько лет положение переменилось настолько разительно, что Жоффрей де Пейрак вот-вот превратится в арбитра между народами Северной Америки – французами, англичанами и индейцами, будь то ирокезы или алгонкины.

Уже в Салеме Анжелика могла убедиться, как сильно его влияние, когда обитатели Новой Англии причисляли его к своим, считая его способным выступить на стороне полунезависимых штатов, все еще остающихся колониями британской короны. «Вы такой же, как и мы», – твердили они ему. Еще одним подтверждением его значимости стала просьба губернатора Новой Франции Фронтенака о союзнической помощи, с которой тот обратился к Жоффрею, как к брату, которому он может всецело доверять. Губернатор послал его навстречу ирокезам, будучи уверенным, что никто, кроме него, не сумеет совладать с их необузданной яростью.

О, как ей не терпелось снова увидеть его, услышать его голос, дотронуться до него, убедиться, что он возвратился из своего похода живым и невредимым!

Каждый день начинался для нее с надежды, что из серой бесконечности, обрамленной туманами, выйдет ей навстречу корабль, на котором сам Жоффрей спешит ей навстречу. Однако надежде этой не суждено было сбыться.

Услыхав от команды, что всего через несколько часов, после полудня, они увидят Тадуссак, она замерла от страха.

«Что, если его там нет? Если с ним случилось несчастье при столкновении с ирокезами? Если Уттаке убил его?»

Она уже видела себя навечно пригвожденной к причалу Тадуссака, как Анжелика из «Неистового Роланда» Ариосто , прикованная к скале.

Вдали показались розоватые скалы ледяного фьорда – устья Сагенея – в шапке облаков. Затем взгляду предстали домики, колокольня и большой тадуссакский крест; на рейде неподвижно стояло несколько кораблей.

– Он там?

Анжелике трудно было долго удерживать у глаза тяжелую подзорную трубу.

Наконец изображение стало достаточно четким. Он был на палубе…

– Это он!!! Нет, не он…

– А кто же, по-вашему? – проворчал д'Юрвиль, забравший у нее трубу. – Я отлично вижу господина Пейрака, а чуть подальше – уважаемого Перро. На суше и на палубе полно солдат и моряков. Кажется, обстановка там вполне мирная.

Теперь я вижу, что там царит суматоха – весьма, впрочем, радостная.

Наверное, они тоже заметили нас и готовятся к встрече…

Разговор прервал глухой выстрел.

– Слыхали? Там что-то происходит!

– Нас узнали и салютуют в нашу честь. Сейчас я отвечу им тем же.

Прошла минута-другая – и «Радуга» откликнулась на приветствие двумя залпами.

Корабли совершили несколько несложных маневров, чтобы побыстрее преодолеть расстояние, отделяющее их от берега, – и последние сомнения развеялись. На берегу стоял сам Жоффрей, возвышаясь над своими офицерами; один Никола Перро был под стать ему ростом.

Прильнув к окуляру подзорной трубы, Анжелика увидела, как он отошел в сторонку. Ее сердце радостно колотилось, грозя выпрыгнуть из груди. Прочь сомнения! Это он – ее король! А там, где он, там и ее родина, там она обретает покой.

На протяжении всего путешествия в Монреаль и назад ее не оставляли опасения, пусть лишенные смысла и оправдания. А все почему? Потому что вдали от него она и дышит-то вполсилы!

Даже теперь, всего за минуту до долгожданной встречи; она трепетала от нетерпения, словно неожиданное несчастье – скажем, появление неведомого чудовища, доселе мирно дремавшего в глубине Сагенея, – могло отодвинуть их встречу и обмануть ее радужные надежды…

Стоило шлюпке с «Радуги» причалить к берегу, как она бросилась ему на шею.

Что с того, что вокруг столпились любопытные!

Одно было сейчас важно для нее: убедиться в его присутствии, ощутив его тело, его тепло, оказаться в его объятиях, прильнуть щекой к его обветренной, загорелой щеке, почувствовать, как упоительны его губы, так хорошо ей знакомые! Живое тело! Живой человек!

При каждой встрече после долгой разлуки ее охватывало ликующее чувство избавления. Нет, на сей раз она дает себе священную клятву, что никогда больше не отпустит его, даже на несколько недель!

Он чуть отстранился, чтобы лучше вглядеться в ее лицо, озаренное наивной, искренней радостью. В его карих глазах поблескивали чуть насмешливые искорки, которые зажглись и в глазках Раймона-Роже, когда малыш впервые в жизни засмеялся.

– Слава Богу, что мы в Новой Франции, а не в Новой Англии! Там бы нас на два часа привязали к позорному столбу за святотатство!

О, как она обожает его улыбку, улыбку графа Тулузского!..

Пускай она ведет себя не так, как подобает великосветской даме-француженке.

Тадуссак, старый пушной форт, расположенный в устье реки, по которой можно за какой-то день добраться до самых диких мест на свете, совершенно не располагает к соблюдению этикета. Да и кто здесь ужаснулся бы их естественному порыву? Конечно, не их друзья и не здешние независимые французы!

Любовь, связывающая их, которая порой удивляла окружающих, а порой вызывала даже зависть, была для их близких, для всех тех, кто пользовался их покровительством, – а таких становилось все больше – залогом безопасности, гарантией постоянства и грядущих успехов.

Сперва они относились к ней с настороженностью, как того и следовало ожидать от моряков и от воинов, однако мало-помалу Жоффрей и она стали восприниматься как неразрывное целое, как талисман.

Люди, бывшие с графом де Пейраком на Сагенее, провели это время в тревоге.

Ясное дело, мужчины никогда не признаются в таких чувствах. Однако теперь, когда «они» снова были вместе, когда «она», их «дама с Серебряного озера», прибыла к месту встречи с точностью до дня и когда счастливая пара, обнявшись, благосклонно внимала крикам «ура» моряков и жителей Тадуссака, теперь можно было вздохнуть свободно: опасность миновала.

– Так что же ирокезы?

– Пришлось с ними повидаться. Они шли под водительством Уттаке по озеру Мисстассини. Можно было подумать, что меня-то они и дожидались. «Между нами, Тикондерога, существует незримая нить, которая никогда не обрывается, где бы она ни пролегала – среди рек, в пустыне или в горах».

После долгих переговоров и несчетного числа выкуренных трубок Уттаке вручил графу де Пейраку ожерелье со словами: «Это ожерелье – символ моего обещания: я не пойду на французов войной. Так будет до тех пор, пока они останутся верны белому из Вапассу, тому-кто-заставляет-греметь-гром, Тикондероге, моему другу».

Значит, надежды, возлагаемые Анжеликой на Новый Свет, – что там можно будет начать новую жизнь, предав забвению все, что разбило жизнь прежнюю, что там они сумеют раскрыться, проявить себя, – надежды эти были далеко не иллюзорными!

Беды все больше шарахаются с их пути!

Единственными штрихами, омрачающими картину будущности, оставались те двое, которые как будто преданы смерти. По крайней мере, живые считают их умершими…

Как ни парадоксально, Анжелику все еще не отпускал страх, что эти мертвецы будут вести с ней еще более непримиримую борьбу, нежели та, на которую они были способны при жизни… Наверное, это говорили в ее душе «суеверия, впитанные в Пуату», как назвал бы их Жоффрей, если бы она поведала ему о них, как и о вмешательстве Гарро и о страхе, что Тидмагуш не стал могилой Демона. Он бы встретил ее слова улыбкой и снисходительной усмешкой.

Конечно, она расскажет ему обо всем этом – пускай всего лишь для того, чтобы обрести уверенность, снова оказавшись в его объятиях. Но это позже, позже…

Свет, излучаемый их жизнью, привлекает птиц тьмы. Черные крылья пытаются затмить этот свет, подобный поднимающемуся из-за горизонта утреннему солнцу.

Ей одной дано видеть их. И это подтверждает ее предчувствие, что еще не все кончено, что им предстоят новые испытания. Однако двое неутомимых врагов, как бы они ни злобствовали, живы они или мертвы, уже никогда не смогут восторжествовать. Порукой тому – новые силы, обретенные Анжеликой и Жоффреем, достигшими берегов внутренней уверенности и надежды, с которых их не изгонит никто и ничто. Теперь Анжелика знала: несмотря на любые невзгоды, им суждено испытать много счастья.