Анжелика, облаченная в легкое белое платье и модную шелковую накидку с кружевным воротничком, только что вышла от мадам Камверт, которая пригласила ее поиграть в карты и полакомиться холодными мясными закусками и салатами. Внезапно ее окружили четверо молодцов из жандармерии. О, такой Квебек ей был знаком несколько лучше! Особенно знакомыми ей показались повадки сержанта в стеганом камзоле, который, вручив ей послание от лейтенанта полиции господина Гарро Антремона, предложил следовать за ним в сенешальство, где лейтенант с нетерпением ожидал встречи с ней.

Анжелика подчинилась, поскольку повестка, хоть и составленная в отменно вежливом тоне, не подразумевала промедления.

Они прошли через Верхний Город, где буйно разросшаяся зелень придавала загадочный вид жилым домикам и стенам из серого камня, высящимся вокруг монастырей.

Здание жандармерии, вокруг которого толпились, как часовые, высокие деревья – вязы, клены и дубы, отбрасывавшие тень на заостренную крышу и башенки, выглядело чрезвычайно мрачно. Внутри здания царила темнота. Впрочем, в разгар дня, тем более летом, никто и не станет зажигать свечей.

Гарро Антремон, поднявшийся ей навстречу из глубины своего кабинета со стенами, обтянутыми темной кожей, более, чем когда-либо, напомнил Анжелике кабана, высунувшегося из сумрачной лесной чащи. Ее белое одеяние и драгоценности как бы осветили его мрачную нору, и он, видимо, почувствовал это, потому что в его обычно сердитом тоне послышались нотки искренней радости.

– Я счастлив видеть вас снова, мадам!

Насколько можно было судить, он ни чуточки не изменился. Он оставался по-прежнему широкоплечим и коренастым, в его тусклых круглых глазках время от времени вспыхивал огонек оживления. Стол был, как всегда, завален бумагами. Ей нисколько не хотелось садиться, а он настолько сосредоточился на предстоящей беседе, что запамятовал предложить ей кресло. Она так и осталась стоять.

– Я знал, что ваше пребывание среди нас будет недолгим, поэтому позволил себе…

– И правильно сделали.

Желая поскорее перейти к не слишком приятному поручению, он скороговоркой пояснил, что требуется поскорее разобраться с «Ликорном» – кораблем, исчезнувшим вблизи Голдсборо. Судно было зафрахтовано французской короной, текущее же плавание оплачивалось благотворительным обществом под названием «Компания Богоматери Святого Лаврентия». Не получая никаких вестей и не располагая данными, которые позволили бы оценить масштаб убытков, кредиторы проявляют понятное нетерпение.

Гарро торопился. Было видно, что он решил покончить с этим делом раз и навсегда.

По его словам, в присланном ему докладе, который как раз сейчас лежит перед ним, упоминаются двадцать семь королевских девушек, которые три года назад поднялись на борт «Ликорна». Насколько он помнит, ему много раз твердили, что все они каким-то чудом спаслись, однако в Квебек попало лишь пятнадцать-шестнадцать из них.

– Где же остальные?

– Некоторые остались в наших владениях на берегу Французского залива.

Гарро несколько раз удовлетворенно кивнул. Как он и надеялся, благодаря Анжелике загадка будет наконец решена.

Запрос весьма срочен, повторил он, сведениями интересуются на самом верху, и он понимает, что на сей раз должен послать во Францию совершенно точный ответ, вместо того чтобы тянуть резину, как он вынужденно поступал на притяжении этих лет, поскольку никак не мог добиться толкового ответа от тех, кто замешан в деле об исчезновении «Ликорна», живущих на территории размером не меньше Европы и с берегами, протянувшимися на тысячи миль.

Удачное появление кораблей господина и мадам Пейрак в Квебеке позволит ему выиграть несколько месяцев, а то и год.

Он порывисто протянул ей пачку листков.

– Вот присланный из Парижа список из двадцати семи девушек: имена, фамилии, возраст, место рождения и прочее. Извольте надписать против каждого имени, что стало с его обладательницей.

Анжелика возмутилась.

– Я – не судебный писарь, и у меня нет ни малейшего желания убивать время, выполняя работу клерка! Неужели вам недостаточно, что мы спасли, выходили их и доставили сюда – во всяком случае, большинство?

– Верно. Вдобавок в Квебеке хватает особ, обязанных вам своим приданым. Вам нужно возместить расходы!

– Это не имеет значения. Граф де Пейрак и я предпочитаем потратиться еще, лишь бы нас больше не впутывали в эту историю.

– Невозможно!

– Почему же?

– Никто не поверит, что вы не хотите возместить свои траты, когда французская администрация сама предлагает вам это. Возникнут подозрения.

– В чем же нас заподозрят?

– Люди станут ломать голову, по каким это причинам вы отказываетесь давать подробные объяснения.

Он напомнил, что неполные сведения о событиях, развернувшихся на берегах Акадийской провинции, считающейся неотъемлемой частью Новой Франции, и трудности, с которыми приходится сталкиваться, добиваясь от свидетелей связного рассказа, уже неоднократно наводили представителей администрации, будь то колониальной или из самой метрополии, на догадку, что от них утаивают непонятно какие лихоимства, махинации и подлоги, которые вполне могут расцветать в тех затерянных краях.

Обитатели провинции Акадия заработали репутацию изворотливых людишек, уклоняющихся от уплаты десятины, приторговывающих с англичанами, стремящихся к независимости. Недаром их иногда шепотом называют «морскими разбойниками».

– «Компания Богоматери Святого Лаврентия» утверждает также, что в том плавании пропал не один корабль, что тоже проделало бы большую прореху в их бюджете, а целых три.

– Три? Вот это новость! Могу заверить вас, что на наших берегах потерпел катастрофу один «Ликорн». Кстати, вы не станете возражать, что напороться на скалы во французском заливе, направляясь в Квебек, – странная участь, тоже вызывающая подозрения?

– Этого никто не отрицает. – Он заглянул в свои бумаги. – Однако компания настаивает, что сразу оплатила еще два судна. Они и были конфискованы вами в Голдсборо, а это – чистый акт пиратства… Уж не один из этих ли кораблей господин Виль д'Аврэ назвал своей «военной добычей»? У меня есть подлинник акта, устанавливающего их судьбу.

У Анжелики вспыхнули уши. Пиратские корабли, на которых плыли сообщники Амбруазины и которыми командовал Залил, «белый дьявол», человек со свинцовой дубиной! Значит, их экипажи признались, что участвовали в экспедиции, организованной герцогиней де Модрибур при поддержке Кольбера и других злоумышленников, которым не терпелось отправиться на тот свет!

– Претензии этой благочестивой компании кажутся мне весьма сомнительными.

Если хотите знать мое мнение, то вы имеете дело с алчными мошенниками, куда больше желающими поживиться останками кораблекрушения, чем те, кому вы бросаете обвинение. Два корабля? Вам ведь отлично известно, что на нем плыли преступники, настоящие морские разбойники, нацеливавшиеся на Французский залив. Интендант Карлон был свидетелем боев, которые нам пришлось вести, чтобы помешать их замыслам.

– Знаю, знаю! Но, к несчастью, господин Карлон сам находится сейчас в уязвимом положении, не позволяющем ему слишком трепыхаться, если он не хочет впасть в немилость.

– Однако это не опровергает всего того, что он говорил в прежние годы, когда он считался одним из самых достойных интендантов в Новой Франции.

Послушайте моего совета и допросите его! Он удовлетворит ваше любопытство куда лучше, чем я.

– Сомневаюсь.

Она покачала головой, изображая разочарование.

– Никак не возьму в толк, господин лейтенант полиции, что вы от меня хотите?

– Чтобы вы пролили свет на множество обстоятельств, которые все еще остаются непроясненными. Кто бы ни обращался ко мне за помощью и ни взывал к справедливости, каждый называет ваше имя, мадам. Вот и в этом письме содержится намек, что герцогиня де Модрибур не погибла во время кораблекрушения, а была спасена и лишь позднее пала жертвой убийства, находясь в Голдсборо. А это делает повинной в ее смерти вас!

– Я бы охотно посмеялась, если бы затронутая вами тема не была столь мрачна, – проговорила Анжелика, немного помолчав. – Не соблаговолите ли ответить, кто распускает столь подлую ложь?

– Так, слухи…

– О, месье Гарро, знаю я вас с вашими слухами… Должна признаться, что мне трудно понять, почему вы, при всей вашей любезности, без устали обвиняете меня во всех смертных грехах? К какому знаку вы принадлежите? Знаку Зодиака, – уточнила она, видя, как он удивленно приподнимает брови.

– Стрелец, к вашим услугам, – нехотя пробормотал он.

– Что ж, тогда понятно, почему вы все-таки нравитесь мне, несмотря на ваше дурное поведение: ведь это и мой знак.

Он как будто решил сделать передышку и изобразил подобие улыбки.

– Стрелец, он же Кентавр, отличается упорством. Мы зарываемся в землю всеми четырьмя копытами.

– Но воздеваем очи к небу, когда груз мирских забот становится неподъемным.

Однако Гарро Антремон предпочел опустить очи и задумчиво уставиться на письмо, которое он сжимал в руке.

– Преподобный отец д'Оржеваль, – неожиданно выпалил он, – видный иезуит, который погиб, став жертвой ирокезов, выдвинул против вас это обвинение.

Особенно против вас! – подчеркнул он, указав на нее своим толстым пальцем.

– Что касается территориальных захватов господина Пейрака, покушавшегося на его акадийскую епархию, то им он уделял меньшее внимание, чем вашему влиянию, самому вашему присутствию на этой земле.

Тут она не вытерпела:

– Но ведь это сумасшествие! Откуда ему было знать о гибели «Ликорна»? Это мы принесли в Квебек весть о кораблекрушении, из Французского залива, с востока, он же к тому времени уже отправился на территорию ирокезов.

– Он успел прислать оттуда свои показания, которые стараниями преданных ему миссионеров достигли Парижа, где попали в руки преподобному Дювалю, коадьютору главного иезуита, преподобного Маркеса, и старшего среди иезуитов Франции; из этих показаний явствовало, что действовать следует незамедлительно, руководствуясь его советами.

– Куда он еще совал свой нос?

– Насколько я понял, герцогиня де Модрибур приходилась ему родственницей.

«3наю! – чуть было не вырвалось у Анжелики. – Она была его молочной сестрой!» «Нас было в горах Дофине трое проклятых детей, – снова зазвучал в ее ушах голос Амбруазины. – Он, Залил и я…»

Анжелика испугалась, как бы ее чувства не отразились на ее лице. Она повернулась к нему в профиль и устремила взгляд в сторону окна, в которое из-за бурной летней листвы почти не проникало света.

– Я вновь задаю вам тот же вопрос, месье Антремон: как он мог прознать об этом столь быстро, презрев расстояние? Ведь он забрался за Великие Озера!

Невозможно! Уж не обладал ли он двойным зрением?

Полицейский колебался.

– Кроме того, что в этих краях не так уж невозможно быть в курсе происходящего, даже забравшись за Великие Озера, я напомню вам, что Себастьян д'Оржеваль, с которым я был хорошо знаком, был человеком выдающимся и настолько добродетельным, что это наделяло его способностями, какие невозможно встретить у прочих смертных: он мог передвигать взглядом предметы, обладал ясновидением и, должно быть, вездесущностью. Одно несомненно: он всегда обо всем знал. Стоило ему о чем-нибудь загодя уведомить меня, и я впоследствии неизменно признавал его правоту.

Эти его слова Анжелика встретила усмешкой.

– Только не говорите мне, что вы, которого я считала приверженцем Декартовой философии, призывающей доверять только разуму, вы, обязанный принимать на веру единственно вещественные доказательства, как это явствует из требований, предъявляемых в наши дни к полиции, отдаете должное заблуждениям отцов, при всей их ветхости и несомненной ошибочности!

Вообще-то я припоминаю, как вы уже обвиняли меня в убийстве графа де Варанжа, последователя сатаны, пойдя на поводу у колдуна из Нижнего города, бессовестного пройдохи, который сам был последователем сатаны, – друга Варанжа, графа де Сент-Эдма.

– Кстати, он тоже бесследно исчез, – вставил Гарро Антремон. – Вот вам еще одно остающееся нерасследованным дело, из-за которого мне не дают покоя, требуя, чтобы я выяснил, при каких обстоятельствах наступила смерть, и предоставил необходимые доказательства.

– Может быть, я виновна и в его исчезновении и гибели? – саркастически осведомилась она.

– Очень возможно. В своем последнем письме, переданном им отцу Марвилю за несколько часов до кончины, отец д'Оржеваль бросал вам и это обвинение.

– Снова он!

Он догадывался, какая ярость душит ее. Однако она не глядела ему в лицо, все так же повернувшись в профиль. Скудный серебристый отблеск падал из окна лишь на ее ресницы, которые время от времени вздрагивали. Большая часть лица была погружена в тень; только там, где угадывалась скула, свисала из мочки ее уха длинная серьга с бриллиантами, сверкавшая, как звездочка в ночи, и завораживавшая взор.

Она тем временем вспоминала отца Марвиля, с которым они встретились в Салеме. Вперя о них свой горящий жаждой мщения взгляд, он прокричал:

«У меня на груди его последняя воля, последние заклинания, последние мольбы! Я уношу с собой его послание, в котором он проклинает вас, мадам!»

– До самой смерти, превознемогая страдания, он не уставал обвинять меня. Не находите ли вы, что в таком яростном стремлении оклеветать и истребить человека, которого он никогда в жизни не видел, есть нечто необъяснимое?

– Или слишком хорошо объяснимое! Вдруг преподобному д'Оржевалю было известно из надежного источника обо всех ваших деяниях и он считал своим долгом открыть мне на них глаза и передать вас таким образом в руки правосудия?

– Его видения, его дар ясновидения вы именуете надежным источником, господин лейтенант полиции? – иронически усмехнулась она.

– Конечно, не это!

И с этими словами он взял со стола какую-то шкатулку. Указав на нее Анжелике, которая не соизволила проявить к ней интереса, он запер ее в шкафу на ключ.

– Письма эти, копии которых переданы мне преподобным Дювалем, не смогут послужить мне доказательством на мирском суде. Тем более я не стану строить на их основании обвинительное заключение. Это совершенно очевидно…

– Однако они составили основу вашей внутренней убежденности?

– Да.

Она по-прежнему не сводила взгляд с окна.

В глубине души она понимала его. Он поймал ее на лжи. Что ей оставалось делать, кроме как солгать? Но разве можно обвинять человека за то, что он блестящий полицейский?

В который раз она сделалась жертвой оговора, в который раз ей бросали обвинения люди, на самом деле близкие ей. Ведь они ей не враги! Зло не проистекало ни от одних, ни от других. Все они походили друг на друга, все хотели одного – справедливости, торжества добра. Божественного мира, который предрекал Христос! И все-таки для них она, Анжелика, была опасностью, да еще какой! Она казалась им всем виноватой. Гарро же и подавно не сомневался в ее виновности: ведь человек, вызванный к нему для прояснения истины и лгущий ему в глаза, заведомо виновен!

– Как жаль! – пробормотала она.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я так радовалась встречам с немногими квебекскими друзьями! Я знала, конечно, что столь короткая остановка и летние хлопоты не позволят толком насладиться приятным обществом, однако мне и в голову не могло прийти, что, захотев со мной свидеться, вы станете бросать мне в лицо новые обвинения.

Вы не можете не знать о помощи, которую мой муж оказывает сейчас в устье Сагенея губернатору Фронтенаку. Мне пришлось расстаться с ним и продолжить путь самостоятельно, чтобы отдать нашу дочь мадемуазель Буржуа, которая займется ее воспитанием. Мне одиноко, мною владеет грусть, я обеспокоена и вот она, дружеская поддержка, которою я нахожу у вас! (Она заметила, что он сжал кулаки и дрожит от бессильной злобы). Посещая Квебек по пути в Монреаль, я справлялась о вас, месье Гарро, но мне ответили, что вы в поле…

– Я и впрямь был там! – вскричал он почти отчаянно. – У себя в имении. Меня отвлек от страды мой секретарь, который доставил очень срочные и угрожающие послания, приплывшие из Франции. Вот я и поспешил назад, боясь вас упустить.

Он обреченно указал на бумаги и раскрытые папки, устилающие его стол.

– Все это исходит, как всегда, от господина Кольбера, но тут нет числа всяческим ответвлениям, интригам, соперничающим самолюбиям. Поди знай, кто на самом деле стоит за приказами, которыми он обстреливает меня, как из пушки…

– Ясно одно, месье Антремон: король не лишил нас своей дружбы. Мы располагаем достаточными подтверждениями этого. Если за этими скандальными и смехотворными требованиями стоит сам Кольбер, то это значит, что он действует, не уведомляя государя; впрочем, я сомневаюсь, чтобы этот министр, человек уравновешенный и не вмешивающийся в столь суетные делишки, был в курсе происходящего.

– Я не могу знать, что «они» прячут в рукаве.

– Было бы неразумно полагать, что голословных заявлений отца Марвиля, который не питает к нам любви и не прочь, наверное, возбудить против нас паству, достаточно для обвинений. Иезуиты – народ серьезный. Вряд ли они станут теперь наушничать против нас его величеству.

Лейтенант полиции выглядел удрученным.

– Но мученическая смерть отца д'Оржеваля служит подтверждением серьезности его последних писем, последних анафем. Я не хочу предстать невежей, просто отказывающим даме в праве взглянуть на столь выразительные письмена.

Знайте: теперь вы предупреждены и должны соблюдать осторожность.

«Вот и я вовсе потерял голову, – мысленно спохватился он. – Предупреждая ее, я делаюсь ее сообщником, а ведь мне прекрасно известно, что она мне беззастенчиво лжет, что это она прикончила Варанжа и что вся эта шайка, включая Карлона и Виль д'Аврэ, замешана в истории с „Ликорном“ и мадам Модрибур! Тут какая-то мрачная тайна, здесь может отыскаться столько трупов, что мир попросту ужаснется…»

Несмотря на эти мысли, он продолжал:

– Вы считаете, что в Новой Франции к вам относятся благосклонно. Что ж, вы недалеки от истины. Однако возможно и непредвиденное отрезвление. Языки, которые вели себя смирно, чтобы не дразнить вас, могут забыть об обете молчания. Ваша красота и щедрость превратили многих в ваших друзей. Однако свет забывчив! В вас есть не только добродетель. И я не верю в вашу невиновность!

– Вы говорите это не в первый раз.

– Не грех и повториться. Не верю в вашу невиновность!

– Я отлично вас слышу, господин лейтенант полиции, и нисколько на вас не сержусь.

Неожиданно она одарила его столь искренней и дружеской улыбкой, что он окончательно растерялся. Ему пришлось встать и заходить по кабинету, чтобы унять волнение.

– Послушайте меня! Меня поставили в невыносимое положение по отношению к вам и к господину Пейраку, и об этом можно только сожалеть. Прошу вас, мадам, попытайтесь составить для меня список этих молодых особ, чтобы можно было разобраться, что стало со всеми теми, кто взошел на борт злополучного корабля во Франции. Это – пустая формальность, которая ничем вам не угрожает, мне же она поможет выиграть время и разузнать, кто же с такой непонятной настойчивостью добивается возмещения затрат. Может, тут и впрямь кроется интрига, закрученная умелыми мошенниками? Есть люди, которые, стремясь удержаться при дворе, пускаются на любые хитрости, вплоть до подкупа писцов и служащих министерств, чтобы оставаться в курсе дремлющих споров и пользоваться ими в своих целях – Тогда – другой разговор, – уступила она. – Если дело только в этом, то я пойду вам навстречу и постараюсь помочь чем смогу. Давайте сюда ваши бумажки. Кажется, я знаю, к кому обратиться, чтобы заполнить пустоты в вашем вопроснике, касающемся гибели «Ликорна» н судьбы королевских девушек.

Однако ничего большего я вам обещать не могу.

И она покинула его с той же ласковой, снисходительной улыбкой, прощавшей ему его прегрешения.

Она не стала откладывать визит. Вскоре в доме Дельфины Розуа, супруги симпатичного Гильда Мажера, прозвенел звонок. Молодая женщина встретила ее радостной улыбкой, которая мигом растаяла, стоило ей узнать о цели посещения.

– Почему такая бледность? – поинтересовалась Анжелика, пытаясь исправить произведенное неблагоприятное впечатление.

– Снова говорить о тех ужасных днях? Никогда! – замахала руками бедная Дельфина, едва не выпроводив гостью за дверь.

Анжелике пришлось уговаривать ее:

– Для меня это такое же невеселое занятие, как и для вас, но ведь Гарро в ярости! Создается впечатление, что кто-то во Франции смеет ему угрожать.

Дело-то пустяковое: вспомнить, что стало с каждой из королевских девушек, которые поднялись с вами вместе на «Ликорн». Но без вас мне с ним не справиться. Ну же, Дельфияа, приободритесь!

– Приступим! – молвила Анжелика, подсаживаясь к круглому столику и раскладывая на нем бумаги. – Господин Антремон – не такой уж дурной человек, однако ему не поручали бы выполнение столь тяжелых и неприятных обязанностей, если бы у него не оказалось естественной предрасположенности причинять неудобство ближнему. Тут, наверное, не обходится без особого пристрастия, пусть неосознанного, выведывать о человеке все, даже самое потайное, добиваться от несчастной жертвы безоговорочного признания своей вины… даже вымышленной. Кроме того, так он служит королю и господу Богу, именно в таком порядке, полностью соответствуя своему идеалу – святому Михаилу, разящему дракона, олицетворяющего Зло. Надо будет как-нибудь выложить ему все это, однако на сегодня у меня нет для этого сил, да и вряд ли светские укоры принесут хоть какую-то пользу. Нас преследует рьяно роющий землю кабан, и я могу себе представить, как он дорывается на большой глубине до чего-то такого, что мы предпочли бы видеть навсегда захороненным. Так что лучшее, что мы можем сделать, – это удовлетворить его потребность в точных сведениях. Порой служака, заполучив безупречные документы, которые он может с блеском подать наверх, на этом и успокаивается.

Она изо всех сил старалась развеселить и приободрить Дельфину, которую колотил озноб.

– И все же откуда взялся столь острый интерес и нашей судьбе?

– Я же говорю: компании, ссудившие денег на ваше плавание к берегам Новой Франции, и приказчики, ответственные за возмещение кредитов, предоставленных королевским казначейством на ваше размещение в колонии, хотят знать о судьбе своих денег и о том, принесла ли их щедрость хоть какие-то плоды. Вполне законное требование, да и не слишком неожиданное: администрация вообще не способна проявлять прыти в таких делах, а тут еще океан, который приходится преодолевать по несколько раз, поэтому нет ничего удивительного, что подобное расследование занимает три-четыре года.

Однако молодая супруга флотского офицера по-прежнему волновалась.

– Не возьму в толк, почему «Компания Богоматери Святого Лаврентия», или как ее там, смеет чего-то требовать. Почти все расходы на экспедицию взяла на себя герцогиня де Модрибур, а все эти общества и компании были созданы лишь для того, чтобы добиться официальных разрешений, в которых обычно отказывают частным лицам. Вместо того чтобы предъявлять какие-то требования, они должны чувствовать себя должниками мадам Модрибур.

– Так, значит, они ее наследники?

– Не было у нее наследников! Что до королевской казны, – продолжала Дельфина, – то она не понесла больших расходов, так что тут и расследовать нечего. Если мне не изменяет память, мадам, то это как раз вы с господином Пейраком пожаловали нам приданое, что-то сомнительно, что им потребовались уточнения, чтобы вернуть долг вам.

– Что верно, то верно!

– Остальное же – белье, разные мелочи, посуда – было получено благодаря благотворительности монахинь из монастыря Святого Семейства…

– Помню, помню… У вас острый ум. Дельфина, вас не застигнешь врасплох. Я передам ваши замечания господину Гарро, которому это все тоже кажется подозрительным. Правда, он утверждает, что еще подозрительнее другое: наше нежелание требовать какого-либо возмещения.

– В любом случае, как бы мы ни оборонялись, сомнение все равно не даст ему покоя, и он до нас доберется. Мы пропали…

– Вы сразу видите ситуацию в трагическом свете, Дельфина. Не надо тут же считать себя побежденной. Кто же этот победитель? Мы начнем с того, что составив список, который ни к чему больше нас не обязывает. Занятие не из приятных, согласна, но оно отнимет у нас не так уж много времени, зато потом мы сможем успокаиваться тем, что сделали все, что возможно, чтобы прогнать эти печальные воспоминания.

– Покончим ли мы когда-нибудь с ней? – горестно вздохнула Дельфина. – Это так на нее похоже – расставлять ловушки, в которые попадаются ни в чем не повинные люди! Из вежливости, желания угодить ты кладешь туда всего лишь палец – добровольно, заметьте, не усматривая в том никакого вреда или польстившись на уговоры, – и в один несчастливый день обнаруживаешь, что тебя затащило туда уже по самую шею, что ты не распоряжаешься уже собственной душой.

Судя по всему, она снова переживала былые горести, которые обрушились на нее, наивную и беззащитную девушку, из-за коварства этой, казалось бы, безупречной благодетельницы.

Анжелика отказалась от попыток рассеять ее уныние бодрыми разговорами и, подсунув бумаги ей под нос, потребовала, чтобы она проверила, точен ли список, составленный различными компаниями, и подумала, устраивает ли ее цифра – двадцать семь королевских девушек, взошедших на «Ликорн» такого-то числа такого-то года с целью способствовать заселению колоний его величества.

– Столько нас и было на пристани в Дьепе, – кивнула Дельфина, уже успевшая заинтересоваться предложенной работой и принявшаяся очинять гусиное перо. Однако в Квебек мы прибыли под вашим водительством в количестве всего шестнадцати душ.

Она отметила галочками некоторые имена и переписала их на отдельном листочке, добавив по несколько слов о судьбе каждой из тех, кому посчастливилось осесть в Квебеке.

Анжелика наблюдала за строчками, выходящими из-под ее пера, довольная хотя бы тем, что бедным девочкам, не имевшим ломаного гроша за душой, которых она подобрала в Голдсборо и доставила в Новую Францию, была уготована неплохая участь.

Жанна Мишо вышла замуж за жителя Бопора и уже порадовала своего сиротку Пьера братиком и сестричкой. Генриетта находилась в Европе вместе с мадам Бомон, которая позаботится о ее будущем. Катрин де ла Мотт жила в Труа-Ривьер, и Анжелика виделась с ней и ее семейством по пути в Монреаль.

Все девушки получили прекрасное воспитание, чаще всего заботами монахинь, выхаживавших в больнице хворых, и, пусть присвоенные некоторым фамилии свидетельствовали, что в младенчестве они были подкидышами, – Пьерет Деларю, Маргарита Труве, Роланда Дюпанье [Эти фамилии означают по-русски:

«с улицы», «найденыш», «из корзины».], – впоследствии они были отобраны за миловидность и легкий характер, и доставшаяся им доля отважных пионерок подтверждала, что король не ошибся, предоставив им возможность проявить себя.

– А кто такая Люсиль д'Иври? – удивилась Анжелика.

– Мавританка. Мы знаем, что с ней стало: она по-прежнему ждет, что ее руки попросит какой-нибудь герцог или князь. Я обозначу ее как экономку мадам Обур Лоншам, невесту офицера из ополчения. Поговаривают, что такой объявился… Не знаю, выйдет ли у них что-нибудь.

В конце списка Дельфина поставила саму себя, любовно выведя имя и звания своего мужа.

– Детей пока нет… – вздохнула она. Она была единственной среди замужних подруг, еще не познавшей счастья материнства.

– Вас это очень тревожит? – участливо осведомилась Анжелика.

– Еще бы! Особенно мужа.

Анжелика решила немного погодя возобновить с ней этот разговор.

Дельфина написала столбиком имена одиннадцати девушек, которые не попали в Квебек. При этом на лице ее читалась боль, рука дрожала.

– Мари-Жанна Делиль умерла. – Она замолчала. Увидев вопросительное выражение на лице Анжелики, она шепотом добавила:

– Ласковая Мари.

– Любовь Барссемпуи!..

– Она могла бы выйти за него замуж. Подобно мне, она была сиротой, но происходила из зажиточных горожан. Возможно, у нее остались дядья, тетки, братья и сестры, которым небезразлична ее участь. Что написать?

– Погибла от несчастного случая во время остановки по пути. Так будет быстрее. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь запросил больших подробностей.

Впрочем, интересующимся всегда можно показать ее могилу в Тидмагуше. Дальше у вас идет Жюльенна Дени, супруга Аристида Бомаршана.

Обе улыбнулись наполовину снисходительными, наполовину обескураженными улыбками.

– Обозначим Аристида как помощника аптекаря в квебекской больнице. Звучит по крайней мере респектабельно… Однако мне нужно вернуться мысленно к той минуте, когда мы в то несчастливое лето покинули Голдсборо. Нас было двадцать семь, не считая Жюльенны, вышедшей за этого Бомаршана. В Порт-Руаяле трем удалось спрятаться у мадам Рош-Посей – они убежали от захватившего их в плен англичанина. Им очень хотелось снова очутиться в Голдсборо, где у них остались женихи. Они говорили об этом с губернатором, который обещал забрать их из Порт-Руаяля, если они сумеют от нас отстать.

Мадам Модрибур, попавшая в руки англичан, не смогла послать за ними. Это привело ее в ярость, и нам пришлось прятаться от ее гнева.

– Они так и остались в Порт-Руаяле, – закончила за нее Анжелика. – Сейчас они живут при шахтах Бобассена. Жермен Майотен, Луиза Перрье, Антуанетта Трушу. Могу назвать вам имена их мужей. А еще три в Голдсборо, судя по вашему списку, – что это значит?

– Сейчас займемся ими. – Дельфина встала, чтобы зажечь свечу. На ее висках выступили капельки пота. Напряжение памяти и воспоминания о тех горестных днях обеим давались нелегко.

– Одна умерла во время путешествия в Бостон. Вот ее имя: Алин Шармет. То ли от лихорадки, то ли от морской болезни – не знаю… А может, это было в Ла-Эв, где нас высадил капитан Фипс? Нет, скорее на корабле. Теперь я вспоминаю… Этот ужасный англичанин выбросил ее тело за борт.

– Семь.

– После нашего спасения в Ла-Эв господин Пейрак привез нас в Тидмагуш. Не стану больше говорить о Ласковой Мари, убитой там, потому что мы ее уже сосчитали. Но перед заходом в реку Святого Лаврентия вы разрешили трем из нас вернуться в Голдсборо.

– Чего не помню, того не помню, – созналась Анжелика.

Пребывание в Тидмагуше после всех тамошних драм представлялось ей весьма смутно. Однако постепенно она припомнила, что что-то в этом роде действительно обсуждалось.

– Они так сожалели, что не смогли найти убежище у Мадам Рош-Посей! говорила Дельфина. – Господин Пейрак позволил им вернуться туда на «Бесстрашном» под защитой супругов Малапрад, которые увозили Онорину. Он передал с ними письмо для господина Патюреля. Мне известно, что в письме он просил его заняться их замужеством и обеспечить приданым, ибо у них не было буквально ничего. Ведь мы утратили полученное от короля имущество во время кораблекрушения. Мы остались без приданого. – Она вздохнула. – Как я скучаю по Голдсборо! Конечно, сперва там было довольно страшно – все-таки еретики да пираты, однако царившая там сердечность быстро развеяла наши опасения.

Губернатор Патюрель так добр! Он был для нас как отец.

– Да, да! – кивнула Анжелика, вспомнившая, что Дельфина, если верить Генриетте, испытывала к Колину Патюрелю нежные чувства. Сейчас не было времени для романтических вздохов. – А вот еще три, которые, как нам известно, вышли замуж. Мари-Поль Наварэн осталась, кажется, на восточном берегу, потому что ее руки попросил акадиец, один из сыновей красотки Марселины. – Список становился все более подробным, так что полицейский наверняка будет доволен. – А вы не забыли про Петроннелу Дамур, вашу дуэнью? Она входит в число двадцать семь, которые вы назвали сначала?

– Нет, не входит. Я имела в виду только девушек, и женщин, которых Кольбер отправил в Канаду в качестве невест для здешних холостяков.

– Но тогда получается, что даже если мы приплюсуем к ним Жюльенну, которая путешествовала вместе с Дамур, то наберется всего десять – и это из одиннадцати живых или мертвых, не добравшихся до Квебека. Не хватает одной.

– Да, Генриетты Майотэн, – беспомощно пробормотала Дельфина.

– Но разве вы не говорили, что она возвратилась во Францию с мадам Бомон?

– То – знакомая вам Генриетта Губэ, а не Генриетта Майотэн, сестра Жермены.

А вот с ней… Я не знаю, что с ней стало.