ГЛАВА ШЕСТАЯ СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ С ИСЧЕЗНУВШИМИ ГЕНЕРАЛАМИ: ОБЕРГРУППЕНФЮРЕР СС ДОКТОР-ИНЖЕНЕР ГАНС КАММЛЕР И ГЕНЕРАЛ ДЖОРДЖ С. ПАТТОН

Книга: Черное солнце Третьего рейха. Битва за «оружие возмездия»

Назад: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ «МЕIN HUT ER HAT DREI ECKEN»[80]: ИСПЫТАТЕЛЬНЫЕ ПОЛИГОНЫ

Дальше: ЧАСТЬ ВТОРАЯ МИФ ВЫЖИВАНИЯ И ИСТИННЫЙ СМЫСЛ ОПЕРАЦИИ «СКРЕПКА»

ГЛАВА ШЕСТАЯ

СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ С ИСЧЕЗНУВШИМИ ГЕНЕРАЛАМИ:

ОБЕРГРУППЕНФЮРЕР СС ДОКТОР-ИНЖЕНЕР ГАНС КАММЛЕР И

ГЕНЕРАЛ ДЖОРДЖ С. ПАТТОН

________________________________________________________________________

Пльзень и заводы «Шкода» были захвачены боевым подразделением «Б» третьей бронетанковой дивизии, той самой, которая 11 апреля захватила уникальный мегаполис Каммлера с его сокровищницей ракет и реактивных двигателей под Нордхаузеном в Саксонии.

Том Агостон.

Грубая ошибка! Как Соединенные Штаты

отдали сверхсекреты нацистов русским

Вторая мировая война завершилась в Европе стремительным рейдом американской 3-й армии генерала Джорджа С. Паттона в глубь разваливающегося рейха, к Арнштадту в Тюрингии и огромным оружейным заводам «Шкоды» под чехословацким Пльзенем. Это обстоятельство, которому до настоящего времени не дана должная оценка, связывает двух самых знаменитых и могущественных генералов этой войны и позволяет рассуждать об истинных причинах таинственной смерти одного из них и такой же таинственной «смерти» другого.

Этими генералами являются генерал Паттон, хорошо известный в военной истории, самый знаменитый и способный командующий войсками во время боевых действий в Европе, и обергруппенфюрер СС, доктор-инженер (Dr. Ing.) Ганс Каммлер, к настоящему времени личность подзабытая, архитектор печально известного лагеря смерти Освенцим, ответственный за уничтожение варшавского гетто, а к концу войны полновластный руководитель всех программ создания новых видов вооружения Третьего рейха, подчинявшийся непосредственно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру и самому Адольфу Гитлеру.

А. Введение: первое знакомство с особым командованием СС и Каммлером, а также столкновение с «легендой союзников»

Как было показано в предыдущих главах, в Третьем рейхе существовала некая структура, которая координировала все глубоко засекреченные программы разработки новых видов оружия, в том числе предположительно осуществляла надзор за масштабными работами по обогащению урана, проводившимися в нацистской Германии. Однако эта структура, как будет видно в дальнейшем, отвечала не только за это. В данном месте необходимо сказать что-либо о ней, поскольку она имеет самое непосредственное отношение к попыткам восстановить правду о загадочной гибели одного из этих влиятельных генералов и таинственном исчезновении второго.

Впервые широкой общественности представился случай мельком взглянуть на эту структуру вскоре после окончания Второй мировой войны. В начале пятидесятых годов в Западной Германии было опубликовано несколько статей, а затем вышла книга бывшего майора германской армии Рудольфа Лусара, в которых утверждалось, что в нацистской Германии были разработаны и успешно испытаны необычные летательные аппараты, в том числе летающие диски или тарелки. Так родилась легенда о нацистском происхождении НЛО. Более подробно эта легенда будет об-суждена в последующих разделах книги, а здесь достаточно будет сказать, что согласно ей эти секретные исследования проводились под непосредственным контролем СС.

От этих голословных утверждений о существовании сверхсекретной структуры, которая координировала все работы по созданию новых видов оружия, проводившиеся в нацистской Германии в последние годы войны, отмахнулись бы как от безосновательных фантазий, как и от их самого сенсационного компонента, самих «летающих тарелок». Более того, сделать это не представляло бы особого труда, поскольку основывались они на показаниях одного-единственного разочаровавшегося в жизни германского майора, определенно симпатизирующего нацистам (Лусара), и на свидетельствах еще двух-трех «очевидцев», подтвердивших его рассказ, за каждым из которых также водились грешки.

Однако все это начало постепенно меняться в конце восьмидесятых годов. Толчком послужила книга бывшего сотрудника британской разведки Тома Агостона, вышедшая в 1985 году. Далее в 1989 году произошло объединение Германии, открывшее исследователям кладовую архивов Восточной Германии. После объединения в Германии вышло несколько книг, доносящих содержание рассекреченных архивов до широкой общественности, и более того, бывшие до того недоступными подземные заводы и комплексы СС наконец открылись для публики. Значительным подспорьем для исследователей стало рассекречивание некоторых американских документов, проведенное администрацией президента Клинтона. Германские исследователи жадно набросились на новую информацию, соединяя отдельные разрозненные элементы мозаики и воссоздавая леденящую душу картину истинных масштабов секретных исследований, проводившихся в годы войны в нацистской Германии, картину, которая разительно расходилась с послевоенной «легендой союзников». Однако в Соединенных Штатах эти работы остались практически без внимания.

Работа Агостона явилась первым признанием со стороны «серьезной науки» того факта, что за легендой о нацистском происхождении НЛО что-то есть. Агостон заговорил об этой теме только после того, как умер его источник, доктор Вильгельм Фосс, сподвижник Каммлера на знаменитых заводах «Шкоды». Согласно Агостону, они с Фоссом имели доверительную беседу в самом конце войны.

Как язвительно замечает Агостон, Каммлер мог похвастаться практически безукоризненным послужным списком как руководителя коллектива, так и командного игрока:

В наши дни консультант-управленец, ищущий сочетание абсолютного профессионализма и абсолютной преданности делу, несомненно был бы просто очарован блестящим резюме, которое предъявил бы ему Каммлер. Каммлер продемонстрировал бы свидетельства безупречной работы «на самых ответственных направлениях», сопряженной с умелым преодолением «агрессивных препятствий»…

Перечень тех должностей, которые на протяжении всего нескольких лет занимал в Третьем рейхе Каммлер, выглядит просто феноменально.

Среди этих «ответственных назначений» Каммлера особенно выделяются:

1) оперативное управление устрашающими бомбардировками Лондона, Льежа, Брюсселя, Антверпена и Парижа ракетами «Фау-1» и «Фау-2»;

2) оперативное управление всеми работами по исследованиям и производству ракет, включая «Фау-2» и межконтинентальной баллистической ракеты А9/10;

3) разработка и наблюдение за строительством первых в мире «защищенных от бомбардировок подземных заводов по производству самолетов и ракет», в том числе тех, которые занимались выпуском реактивных двигателей и истребителей «Мессершмитт-262»;

4) руководство отделом строительства и работ СС, подразделением, которое занималось всеми значительными строительными проектами рейха, в том числе организацией лагерей смерти, заводов по производству синтетического каучука и дорог, по которым осуществлялось снабжение германских полчищ, вторгнувшихся в Россию;

5) разработка и строительство первого в мире подземного полигона для испытания ракет,

6) руководство, контроль и координация всех работ Третьего рейха по созданию секретного оружия, которые велись на заключительном этапе войны.

Впервые этот уродливый гений администрирования привлек к себе внимание Гиммлера и Гитлера «своим блестящим наброском концентрационного лагеря в Освенциме, сделанным от руки, который он затем и построил. Потом его попросили дать квалифицированный совет, когда потребовалось увеличить ежедневный выход газовых камер с 10 000 до 60 000».

Все это говорится не только для того, чтобы показать, что Каммлер был кровавым мясником; к концу войны Гитлер «сосредоточил в руках Каммлера больше власти, чем он когда-либо доверял одному человеку», без каких-либо исключений. Если сравнить положение Каммлера с подобным гипотетическим положением в бывшем Советском Союзе,

такое положение означало бы, что тот самый генерал, который командовал всеми ракетами СС-20, размещенными в европейской и азиатской частях страны (главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения), также возглавлял бы исследования, разработки и производство в ракетной промышленности. Кроме того, ему также подчинялось бы производство всех новых боевых самолетов для военно-воздушных сил, а также колоссальные гражданские строительные и производственные программы в северных районах Сибири. И, наконец, этот человек возглавлял бы общенациональную сеть «гулагов». А чтобы хотя бы сравняться с положением Каммлера в СС, советский генерал, занимающий все эти многочисленные должности, также должен был бы быть третьим в иерархии КГБ.

На самом деле длинный перечень Агостона можно только дополнить, ибо этому гипотетическому советскому генералу также должна была бы быть поручена координация всех ядерных и других сверхсекретных научно-исследовательских проектов всего Советского Союза.

Таким образом, именно на фигуре обергруппенфюрера СС Ганса Каммлера сходятся все направления нашего исследования: завод по производству буны и рабский труд заключенных концентрационных лагерей, над которыми ставили чудовищные медицинские эксперименты и которых заставляли работать в секретных подземных лабораториях и заводах, атомный проект и, как будет видно в дальнейших разделах настоящей книги, разработка еще более чудовищных летательных аппаратов и систем оружия. Если где-нибудь и спрятана золотая жила информации, ее нужно искать в чертежах и папках, запертых в сейфах Каммлера, или в еще более надежном месте — у него в голове. Именно это обстоятельство и необычный послужной список поднимают столько вопросов к его послевоенной судьбе.

Но что же насчет «особого командования СС» (Sonder-Kommando), структуры, созданной Каммлером и подчиненной непосредственно ему? Что такого революционного было в ней, что доктор Фосс попросил Агостона хранить молчание до его смерти?

Фосс пришел в «Шкоду» в 1938 году, когда завод перешел к рейху по условиям Мюнхенского соглашения, — Гитлер, Чемберлен, Муссолини и Даладье передали Германии Судетскую область Чехословакии, населенную немцами, — и превратил его в дочернее предприятие концерна «Крупп», основного поставщика вооружений гитлерского режима. Мастер дипломатично разрешать любые спорные моменты, Фосс быстро снискал симпатии чешского инженерно-технического персонала, сохранившего свои места после перехода «Шкоды» в руки немцев. По слухам, Фосс даже проследил за тем, чтобы чешским рабочим, которые работали по местным расценкам, а не по более высоким расценкам рейха, повысили зарплату.

Также очень важным для понятия отношений, сложившихся между «Шкодой» и СС, является то обстоятельство, что чехословацкая Богемия стала протекторатом рейха, что по сути означало, что весь политический, административный и военный контроль над Богемией перешел к СС. Именно в этом контексте и развивались особые отношения между Фоссом и Каммлером.

По прихоти судьбы жизненные пути Каммлера и Фосса перехлестнулись в «Шкоде», где они совместно сначала основали, а затем возглавили то, в чем посторонние, как правило, видели самый совершенный в техническом отношении научно-исследовательский военный центр. Работая совершенно независимо под патронажем СС, центр пользовался особым расположением Гитлера и Гиммлера. Созданный на основе снискавшего себе международное признание отдела исследований и разработок «Шкоды», центр работал в тесном сотрудничестве с концерном «Крупп» и в первую очередь занимался анализом захваченного оборудования, в том числе самолетов, а также копированием и усовершенствованием всех новейших технических достижений. Ему предстояло сделать первый шаг в создании секретного оружия нового поколения.

Таким образом, налицо первая составляющая этого специального командования СС: анализ, воспроизведение и усовершенствование всех приобретенных иностранных и вражеских технологий. Само по себе это нисколько не удивительно, поскольку подобные исследования проводились всеми основными участниками войны.

Вторым моментом, на который следует обратить внимание, является то, насколько старательно и надежно особое командование СС было скрыто внутри обычного инженерно-технического подразделения «Шкоды». Однако истинными задачами этого особого командования был далеко не один только анализ захваченного вражеского оборудования, как это подробно изложил Агостону Фосс.

Его целью было проложить дорогу к строительству самолетов с ядерной силовой установкой, найти приложение ядерной энергии применительно к движителям ракет и летательных аппаратов; кроме того, центр занимался лазерными лучами, которые в то время еще именовались «лучами смерти»; самыми разнообразными устройствами наведения ракет, а также другими потенциальными областями высоких технологий для возможного прорыва вперед На современном жаргоне этот центр, наверное, следовало бы назвать «мозговым центром СС». Велись также работы над созданием секретного оружия второго поколения, и наиболее значительные успехи были достигнуты в вопросе создания ядерных движителей для летательных аппаратов и ракет.

Создание летательных аппаратов с ядерной силовой установкой невозможно без развития и миниатюризации ядерных реакторов, а в этой области, согласно «легенде союзников», Германия не добилась сколько-нибудь значимых результатов. И хотя в разговор о лазерах верится с большим трудом, существуют весомые доказательства того, что немцы занимались именно этим, и весьма успешно.

Но самым примечательным в этом «мозговом центре» было то, что о его деятельности не было известно абсолютно ничего ни Герингу, ни Шпееру, ни кому-то еще из больших шишек и исследовательских центров рейха. Это объясняет не только недоумение Шпеера в ответ на вопрос Джексона, о чем мы уже говорили выше; это объясняет также полное неведение немецких ученых, собранных в Фарм-Холле после окончания войны. Эти два факта указывают на то, что штаб-квартира особого командования СС на заводах «Шкоды» под Пльзенем представляла собой не просто обычный исследовательский центр, работающий над созданием секретного оружия. В отличие даже от своего американского собрата, «Манхэттенского проекта», этот центр не имел никаких связей ни с военным ведомством Германии, ни с государственными структурами, ни даже с нацистской партией; он был полностью предоставлен самому себе. Это был во всех отношениях черный проект, координирующий все черные проекты нацистской Германии. Полномочия, данные этой группе, были столь широкими, что если в Германии действительно осуществлялась масштабная программа обогащения урана с целью создания атомной бомбы, то именно эта структура скорее всего и осуществляла ее.

Более того, несекретное научно-исследовательское отделение «Шкоды» не только работало в тесном сотрудничестве с СС по некоторым менее важным проектам; оно «обеспечивало удобное прикрытие для специалистов структуры Каммлера, помогая сохранить ее существование в тайне от других научно-исследовательских заведений Германии. По словам Фосса, все специалисты отбирались по принципу знаний и опыта, а не за заслуги перед нацистской партией. Все обладали способностью заниматься фантастическими проектами». В структуре Каммлера даже существовал центральный отдел научно-технической информации, через который совершенно секретные научные работы распространялись среди различных специалистов. В дальнейшем некоторые такие работы использовались в качестве основы для набора ведущих ученых.

Так что же, согласно описанию, данному Фоссом и Агостоном, представлял собой штаб Каммлера (Kammlerstab)?

Во-первых, он обеспечивал занятия «нормальной» наукой, свободной от пут идеологии нацистской партии, однако под контролем СС. Но это еще не все. Это был не просто «мозговой центр», а центр по просеиванию идей, позволяющий намечать общие пути создания оружия второго и третьего поколений. Однако и это тоже еще далеко не все. Это был самый настоящий координационный центр всех «черных» исследований, не испытывающий недостатка в финансировании, обладающий собственным неиссякаемым источником трудовой силы.

И все это возглавлял обергруппенфюрер СС Ганс Каммлер. А штаб-квартира этой структуры находилась на заводах «Шкоды» в Пльзене.

И еще один момент. К концу войны в руках Каммлера оказался также контроль над всей тяжелой дальней транспортной авиацией рейха, состоящей из нескольких «Ю-290» и двух огромных «Ю-390», один из которых, согласно Агостону, 28 марта 1945 года совершил перелет в Японию через Северный полюс.

Если у верховного командования союзников была причина обойти Берлин стороной и повернуть на юг (в Тюрингию), направив Третью армию Паттона по кратчайшей прямой на Пльзень и Прагу, похоже, вот она.

Таким образом, лишь в свете раскрытых недавно сведений о существовании штаба Каммлера начинают приобретать смысл характер размещения союзных и германских войск и военные операции последнего периода войны. Сказка о «национальной цитадели», по всей видимости, была именно сказкой, которую сочинило высшее руководство УСС, чтобы вынудить военачальников союзных сил пересмотреть цели и задачи, не раскрывая истинный характер приоритетов.

Б. Четыре смерти обергруппенфюрера СС доктора-инженера Ганса Каммлера

Генерал Каммлер, помимо своих «достижений» в повышении эффективности лагерей смерти, помимо методичной и тщательной расправы с разрушенным варшавским гетто с подробным отчетом о каждом шаге, помимо своей руководящей роли в самом засекреченном и, вероятно, самом масштабном в истории человечества черном проекте создания новых видов вооружения, записал на свой счет еще одно странное обстоятельство. В отличие от остальных высокопоставленных нацистских преступников, чья деятельность разбиралась Нюрнбергским трибуналом, в том числе посмертно и заочно, ему единственному не было предъявлено формального обвинения, не говоря уж о том, чтобы предать его суду. Каммлера просто не было на скамье подсудимых, как будто его не существовало вообще.

Каммлер примечателен еще в одном отношении. Мало того, что он очень успешно обрекал на смерть других; похоже, ему самому удалось добиться неслыханного достижения и умереть как минимум четыре раза, причем при различных обстоятельствах. Агостон пространно перечисляет самые разные странные «факты», окружающие судьбу Каммлера:

Анализ значительных объемов документации, накопленной с тех пор как я в 1949 году впервые столкнулся с этой захватывающей темой, показывает существенные расхождения и несоответствия, число которых возрастает с добавлением каждого нового элемента мозаики к общей картине. В первую очередь выделяются три главных обстоятельства:

1. На протяжении вот уже почти четырех десятилетий так и не появилось никаких официальных подтверждений факта смерти Каммлера. Ни один суд, ни один редактор серьезного издания не примет неподтвержденные заявления «неизвестных соратников» — а именно их показания до сих пор являются единственными свидетельствами его смерти, — особенно если смерть эта предположительно произошла в хаосе приближающегося краха нацистской Германии.

2. В архивах отсутствуют показания, данные под присягой. Такие показания автоматически были бы внесены в досье Красного Креста на Каммлера и другие досье.

3. Ни один из тех, кто изложил одну из четырех версий гибели генерала, не выполнил обязательное для всех военнослужащих предписание забрать половину солдатской книжки или офицерского военного билета убитого и передать ее командованию ближайшей части, в соответствующий архив, в отделение Красного Креста или представителям командования противника, если данный военнослужащий попал в плен. Делается это для того, чтобы сообщить родственникам о случившемся. Немцы славятся своей дотошностью и обязательностью в такого рода делах.

Таким образом, несмотря на «изобилие несущественных свидетельств, присутствующих во всех четырех версиях смерти Каммлера, имеется достаточное количество фактов, позволяющих предположить присутствие скоординированной и целенаправленной дезинформации (Курсив мой. — Д.Ф.)». Источник этой дезинформации, согласно Агостону, находился в недрах СС; целью ее было скрыть факт исчезновения Каммлера и его вероятное сотрудничество с одной из союзных держав-победительниц.

«Первая смерть генерала Ганса Каммлера» описана Альбертом Шпеером в его последней книге. По этой самой простой версии, Каммлер приказал своему адъютанту застрелить его. Это «самоубийство» якобы произошло в Праге, после того как Каммлер понял, что война проиграна и, согласно Шпееру, «сохранил свою честь, поступив в духе элиты СС». Однако, как язвительно замечает Агостон, «даже самый истовый поклонник тевтонского культа не сможет утверждать, что сохранить свою честь в духе элиты СС можно трижды, в трех разных местах и в один и тот же день».

Вторая версия этой истории, рассказанная Агостону гражданским помощником Каммлера доктором Вильгельмом Фоссом, гласит, что генерал 9 мая принял цианистый калий «по дороге между Пльзенем и Прагой». В свое время мы еще вернемся к связи Фосса с колоссальным секретным «мозговым центром» СС, которым руководил Каммлер.

Третью версию обстоятельств смерти Каммлера поведал специалист по ракетам Фау-2 генерал Вальтер Дорнбергер, после войны принятый на работу в американскую компанию «Белл аэроспейс». Согласно Дорнбергеру, в последние дни войны психическое и умственное состояние Каммлера стремительно ухудшилось, и генерал слышал, как Каммлер приказал своему помощнику застрелить его, если дело станет «безнадежным».

Но это никак не вяжется с воспоминаниями сподвижника Дорнбергера, доктора Вернера фон Брауна об одном разговоре Каммлера со своим помощником Штарком, который он услышал целых две недели спустя. Согласно фон Брауну, Каммлер и Штарк обсуждали возможность «залечь на дно» до прихода американцев, переодевшись монахами и укрывшись в расположенном неподалеку монастыре. Эти показания, если они соответствуют действительности, возможно, являются наиболее интересными, поскольку указывают на то, что у Каммлера не было никаких намерений сдаваться союзникам; напротив, он собирался жить дальше, вероятно, продолжая уже независимо ни от кого контролировать программу создания секретного оружия.

Еще одна версия смерти Каммлера гласит, что он в начале мая 1945 года в Праге обратился с речью к своим соратникам, в которой освободил их от дальнейшего выполнения своих обязанностей и посоветовал расходиться по домам, после чего ушел в лес, где и застрелился. И, наконец, согласно еще одной версии Каммлер погиб смертью героя СС, с оружием в руках сражаясь с восставшими чехами.

Из всего этого следует, что никто не может привести никаких убедительных фактов относительно даты, места, времени или хотя бы обстоятельств смерти Каммлера. То он кончает жизнь самоубийством, принимая яд, то пускает себе пулю в висок, то приказывает адъютанту застрелить его, то погибает в бою, то скрывается в католическом монастыре. То это происходит в Праге, то нет; то Каммлер в окружении людей, то один; то он страдает психическим и умственным расстройством, то находится в здравом уме.

Следовательно, по всей вероятности, Каммлер вообще не умер, а просто исчез. Возникает важный вопрос: куда же он скрылся?

В. Нелепая смерть генерала Джорджа С. Паттона

Пока обергруппенфюрер Каммлер был занят тем, что умирал четырежды в разных местах при различных обстоятельствах, другой генерал с точностью хирурга стремительно вел свои войска в нервный центр империи черных проектов Каммлера: это был генерал Джордж С. Паттон. Его армия была на острие американского копья, которое, к большому удивлению нацистов, русских и даже командующих частями союзников, свернуло с победоносного направления на Берлин, чтобы осуществить весьма шорную в военном отношении операцию по захвату так называемой «национальной цитадели».

Весной 1945 года эта «цитадель» была раздута в главную военную проблему верховного командования союзников, «несмотря на данные английской и американской военных разведок, свидетельствующие об обратном». Агостон прослеживает рождение «темы цитадели» в послевоенной «легенде союзников» к Управлению стратегических служб. Согласно Агостону, УСС не трудилось проверять достоверность источников информации и правдивость сведений о «цитадели». Окончательное решение отказаться от наступления на Берлин и сосредоточить основные усилия на юге, в Тюрингии, было принято Эйзенхауэром 11 апреля 1945 года.

Дата принятия решения Эйзенхауэром очень важна, потому что это означает, что перенос направления главного удара с Берлина на юго-восточную Германию произошел после предположительного испытания атомной бомбы в Ордруфе 4 марта 1945 года. Следовательно, возможно, что УСС получил чрезвычайно секретную информацию относительно германской атомной программы и задействованных в ней производственных центров, ибо Паттон с безошибочной точностью направил свои войска на эти сверхсекретные комплексы, многие из которых находились под землей и были тщательно замаскированы. Если принять во внимание, какой завесой секретности был окружен «Манхэттенский проект» даже от верховного командования союзников, также весьма правдоподобно, что УСС решило не делиться этой информацией с ним и сочинило сказку о «цитадели», о «спасающихся бегством нацистах» и перемещаемых архивах Третьего рейха, чтобы заставить военных переместить центр тяжести наступления с Берлина на Тюрингию.

Если сообщения УСС о «цитадели» действительно были составной частью психологической операции, которую Управление вело против собственного военного командования с целью перенаправить боевые действия на золотую жилу военных технологий и исследований, тогда один и только один генерал знал всю правду о «цитадели» и о том, что в действительности было обнаружено в Тюрингии, Лльзене и Праге, и этим генералом был Джордж С. Паттон. Паттон, чьи войска вошли на заводы «Шкоды» в Пльзене и захватили подземные заводы и лаборатории в районе «Три угла» в Тюрингии, должен был ознакомиться с совершенно секретными донесениями командиров своих дивизий, занявших эти сверхсекретные комплексы рейха. Таким образом, Паттон должен был обладать полученной из первых рук доскональной информацией о полном перечне самых засекреченных черных программ Третьего рейха.

Как отмечает сам Агостон, похоже, не сознавая важность собственных наблюдений в свете послевоенных событий: «внезапные перемены в планах союзников… позволили по крайней мере в одном сорвать богатый куш. Стремительный бросок американской Третьей армии на восток позволил ей захватить тайную империю раньше русских, в чьей предполагаемой зоне оккупации она находилась». Главной наградой стали архивы и чертежи, хранившиеся в центральном координационном управлении «мозгового центра» черных программ Каммлера на заводах «Шкоды» в Пльзене. И, следовательно, весьма вероятно, что генералу Паттону было известно по крайней мере в общих чертах многое из того, что содержалось в этой сокровищнице и какое значение это имело для дальнейшего развития секретного оружия. Таким образом, существовала прямая и непосредственная связь между генералом Джорджем С. Паттоном, генералом Гансам Каммлером и малоизвестным масштабным проектом по созданию сверхсекретного оружия, который возглавлял Каммлер.

А это, в свою очередь, добавляет уверенности тем, кто считает нелепую гибель генерала Паттона уже после окончания войны вовсе не трагической случайностью. Собственно, обстоятельства смерти Паттона достаточно просты.

9 декабря 1945 года вместе с генерал-майором Гобартом Греем и водителем Паттон совершал инспекционный объезд своих войск Машина, в которой он ехал, резко свернула, уходя от столкновения с тяжелым армейским грузовиком, который двигался навстречу. Внимание водителя на мгновение отвлекло замечание самого Паттона, и он, слишком поздно заметив появившийся впереди грузовик, выкрутил руль, чтобы избежать лобового столкновения.

За исключением генерала Паттона, никто из попавших в аварию не пострадал, все смогли самостоятельно покинуть место происшествия. Чего нельзя сказать о самом Паттоне. Он получил перелом шейных позвонков, и врачи опасались полного паралича. Однако Паттон, которого отправили в военный госпиталь во Франкфурте, быстро пошел на поправку. Выздоровление шло так быстро, что врачи уже собирались переводить его в Бостон. Так продолжалось до 19 декабря, когда ближе к вечеру у него внезапно начались серьезные проблемы с дыханием. В течение 20 декабря Паттона, у которого уже бывали случаи закупорки сосудов, мучили приступы удушья. 21 декабря в 17.50 он скончался во сне.

То обстоятельство, что Паттон единственный из попавших в аварию получил серьезные травмы, плюс улучшение его состояния, закончившееся внезапной смертью в военном госпитале, дало пищу различным версиям о заговоре с целью устранения генерала. Согласно одной из них, Паттону было известно о том, что русские расстреливали американских, канадских и английских военнопленных, и он угрожал громогласно заявить об этом и разоблачить союзное командование, пытавшееся замять дело. Эту- версию выдвинул украинский перебежчик, имевший тесные связи с советским КГБ, который заявил, что гибель Паттона не была случайной и за ней стоял КГБ. Вторая версия похожа на первую, однако согласно ей «несчастный случай» и последовавшие «медицинские осложнения» подстроило УСС или какое-то другое американское ведомство.

Если в гипотезе о некоем заговоре, стоящем за нелепой гибелью самого прославленного и известного американского боевого генерала Второй мировой войны, есть доля правды, то объяснение скорее всего следует искать в тех загадочных и запутанных тайнах, которые Паттон вместе со своими разведчиками открыли в Тюрингии и на заводах «Шкоды» в Пльзене. Бегло ознакомившись с оружием второго и третьего поколений, над которыми начали работу ученые Каммлера, специалисты УСС, прибывшие на место, сразу же определили, что все обнаруженные материалы необходимо немедленно засекретить самым строжайшим образом, не в последнюю очередь потому, что их обнародование опровергло бы зарождающуюся «легенду союзников» о превосходстве в ядерных технологиях над нацистской Германией. Паттон же представлял потенциальную угрозу для безопасности этой операции, заключавшейся в том, что работы Каммлера были продолжены в Америке в обстановке строжайшей секретности, превосходящей даже те меры, которыми был окружен «Манхэттенский проект».

Если в версии о том, что нелепая гибель 11атгона не была случайной, есть правда, тогда именно эта гипотеза становится самым вероятным объяснением причин убийства прославленного американского генерала.

Паттон не привык молчать, и нужно было заставить его умолкнуть навеки,

Г. Империя секретного оружия, подчиненная особому командованию СС Каммлера

Стоило ли ради тайн секретной империи, созданной Каммлером в недрах СС, в корне менять оперативный план союзного командования на заключительном этапе войны, стоило ли ради них сознательно ликвидировать одного из самых прославленных боевых генералов? «Пльзень и заводы «Шкоды» были захвачены боевым командованием «Б» третьей бронетанковой дивизии, тем самым соединением, которое 11 апреля в Нордхаузене, Саксония захватило секретную империю Каммлера с ее главной сокровищницей ракетных и реактивных двигателей». Крайне подозрительно, что на просьбу Агостона предоставить ему в соответствии с законом о свободе доступа к информации дневники бронетанковых частей армии Паттона, захвативших комплексы СС в Пльзене и Праге, поступил ответ, что обнаружить их в национальном архиве США не удалось.

Однако Агостон предоставляет доказательства того, что разведке союзников, по крайней мере, британской ее составляющей, о группе Каммлера не было известно практически ничего. Английский подполковник Джеймс Брайер-ли, командовавший первой группой британской разведки, прибывшей в Пльзень после его взятия, доложил, что, по утверждению рабочих и инженеров «Шкоды», все документы были пересняты на микропленку, после чего здания, в которых хранились чертежи и документация, были уничтожены. По их словам, все архивы были вывезены из Пльзеня.

Кто уничтожил здания? И кто вывез архивы из Пльзеня? Предположительно СС. В пользу этого свидетельствует то обстоятельство, что во многих версиях смерти Каммлера это событие произошло именно здесь. Так что, по-видимому, обергруппенфюрер действительно прибыл в Пльзень, но не для того, чтобы умереть, а чтобы изъять и надежно спрятать наиболее ценные документы.

Здесь необходимо сказать пару слов о версии самого Агостона относительно исчезновения архивов штаба Каммлера. Смысл его версии очевиден из названия книги: в суматохе перехода заводов «Шкода» от американского оккупационного командования к советскому все секретные архивы группы Каммлера были переданы русским. Об этом Агостону поведал Фосс. Однако если Каммлер заранее изъял из архивов наиболее важные документы, чертежи и бумаги и спрятал их в другом месте, о чем свидетельствуют показания чешских специалистов британской разведке, то русским, скорее всего, достались только крошки со стола. Все наиболее важные материалы Каммлер уже изъял из архивов, а все остальное тщательно перерыли люди Паттона и, предположительно, УСС.

Таким образом, появляется еще одна версия заговора с целью устранения Паттона. А что, если его убили, потому что именно он был тем самым, кто привел Каммлера с его секретами, а также его ученых и техников под крыло зарождающейся операции «Скрепка»? Хотя, вероятно, со всей определенностью мы этого так никогда и не узнаем. Любопытно отметить, что, когда доктор Фосс рассказывал представителям американской разведки в Западной Германии «истинную историю утечки секретов из Пльзеня и исчезновения Каммлера», ему посоветовали «на самом высоком уровне молчать обо всем этом, а также о своей работе в научно-исследовательском комплексе СС в Пльзене». А кто беседовал с Фоссом от лица американской военной разведки? Не кто иной, как генерал-лейтенант Люсиас Д. Клей, хороший знакомый генеоала Паттона.

Как сложилась судьба доктора Фосса после войны? Наверное, нет ничего удивительного в том, что он принял участие в совместной программе ЦРУ и западногерманской БНД (Bundesnachrichtendienst, аналога ЦРУ) по строительству оружейных заводов в Египте при президенте Гамале Абделе Насере и обучению египетской армии. Фосс координировал усилия по переправке в Египет бывших офицеров вермахта и поставке новейших ракетных технологий. Кроме того, в этой программе принимал участие бывший президент Рейхсбанка Гельмар Шахт, тесть Отто Скорцени, знаменитого диверсанта СС, а впоследствии создателя известной организации ОДЕССА (Organization der Ehemalige SS Angehoriger, организации бывших членов СС). Эта программа была частью широкомасштабных усилий со стороны правительства Западной Германии по выходу высокотехнологичной военной продукции на рынки арабско-мусульманского мира — политические последствия этого ощущаются и по сей день. В послевоенных связях СС и арабского мира есть еще много любопытного, что будет более подробно исследовано в последующих разделах настоящей книги.

В любом случае, если сопоставить послевоенные связи и работу доктора Вильгельма Фосса, многочисленные «смерти» обергруппенфюрера Каммлера и его весьма вероятный переход в новую секретную империю черных программ, а также нелепую, если не подозрительную гибель генерала Джорджа Паттона, получается, что Третий рейх занимался в годы войны кое-чем помимо «Фау-1» и «Фау-2». Несомненно, нацисты занимались разработкой новых невиданных технологий, позволяющих создать оружие небывалой мощности, и именно вследствие этого большая часть этих материалов остается засекреченной вплоть до настоящего времени. Прежде чем перейти к изучению этих секретов и физических явлений, стоящих за ними, мы должны, однако, сделать небольшое отступление и заглянуть на противоположный конец земного шара, еще к одной державе «оси», которая также искала путь к обладанию собственной атомной бомбой.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ПОЧЕТНЫЕ АРИЙСКИЕ БРАТЬЯ

________________________________________________________________________

Вопреки широко распространенной точке зрения Соединенным Штатам, возможно, еще в ходе войны было известно о японском атомном проекте, и, вероятно, именно эта информация повлияла на решение президента Гарри Трумэна сбросить на Японию атомную бомбу.

…когда силы ООН отступили из района Чосинского водохранилища к Хын-наму, в окрестных горах был обнаружен таинственный комплекс.

Роберт К. Уилкокс.

Тайная война Японии

Древняя японская легенда гласит, что японский народ ведет свой род от светловолосых голубоглазых людей, прилетевших со звезд, — эта легенда поразительно похожа на постулат, разошедшийся по многочисленным тайным сообществам, которые в промежутке между мировыми войнами дали рождение нацистской партии Германии. И ей пришлось сыграть немалую роль в истории Второй мировой войны, потому что отчасти именно благодаря ей Гитлер смог провозгласить японцев «почетными арийцами» и закрепить присоединение Японии к «Оси» Рим — Берлин — Токио, не вступая в противоречие с расистской идеологией нацистской партии. В этом в значительной степени заслуга дипломатического искусства японского посла в Берлине, который обратил внимание немцев на эту малоизвестную японскую легенду. Разумеется, у Италии и Германии были настоятельные военные и политические причины заключить союз с Японией, но для нацистского правительства, одержимого идеологией расовой чистоты, было гораздо предпочтительнее, что у японцев имелась хоть какая-то связь с нордической арийской расой, пусть и весьма тонкая.

У трех партнеров по «Оси» с самого начала возникла проблема, сохранявшаяся до самого конца войны: как обеспечить переправку технологий и сырья из Европы на Дальний Восток. В основном для этой цели использовались германские и японские подводные лодки, хотя германская и итальянская авиация также осуществляла сверхдальние перелеты в Японию, весьма опасные в военном отношении. Так, например, в 1942 году такой перелет совершил итальянский самолет «Савойя Марчетти С-75 ГА» якобы для того, чтобы снабдить итальянское посольство в Токио экземплярами новых итальянских шифровальных книг, поскольку верховное командование Италии пришло к заключению, что союзникам удалось взломать прежние шифры. Немцы постепенно приходили к выводу, что взамен высоких технологий получают лишь туманную перспективу поддержать сопротивление японцев и тем самым отвлечь силы Соединенных Штатов на Тихоокеанском театре военных действий, ослабив давление на рейх. Ну а японцы, чья промышленность напрягалась из последних сил, стараясь угнаться за новыми технологиями американцев и англичан, были очень требовательными и разборчивыми в своих запросах на высокие технологии у своих братьев.

Объемы передачи даже обычных военных технологий из Германии в Японию весьма впечатляющие. В 1944 году японцы запросили и получили действующие образцы или полную технологическую документацию на следующие виды вооружения:

• германские технологии для производства оружейной стали для орудийных стволов большого калибра;

• готовые образцы артиллерийских орудий;

• зенитные орудия калибра 105 и 128 мм;

• полевые и противотанковые орудия калибра 75 и

88 ММ;

• радиолокационную систему «Вюрцбург»;

• прочные корпуса подводных лодок водоизмещением 750 тонн;

• танки от T-IV до «Тигр-1»;

• истребитель «Фокке-Вульф-190»;

• штурмовик-истребитель танков «Хеншель-129»;

• тяжелый бомбардировщик «Хейнкель-177»;

• дальний бомбардировщик «Мессершмитт-264»;

• реактивный истребитель «Мессершмитт-262»;

• истребитель «Мессершмитт-163» с ракетным ускорителем;

• бомбовый прицел «Лоренц-7Х2»;

• авиационные радары Б/3 и ФУГ-10; и, вероятно, самое примечательное,

• двадцать пять фунтов «взрывателей для бомб».

К счастью для вооруженных сил Америки и Британского содружества на Тихоокеанском театре военных действий, японцы так и не наладили полномасштабное производство этих видов вооружения. Особый интерес вызывает последний пункт. Зачем японцам понадобились взрыватели для бомб? Уж, конечно, они, обрушивая бомбовый ливень на Китай, Индокитай, Бирму и острова Тихого океана, знали, как взорвать обычную бомбу. Этот запрос позволяет предположить, что речь шла о чем-то более совершенном, выходящем за рамки возможностей японской промышленности. И зачем просить в самом конце войны тяжелые бомбардировщики, из которых по крайней мере один предположительно был способен совершать сверхдальние перелеты со значительной полезной нагрузкой?

А. Странные слухи

Как и окончание войны в Европе, окончание войны на Тихом океане сопровождалось странными слухами, некоторые из которых успели появиться в виде коротких заметок в западной прессе, прежде чем опустившийся занавес «легенды союзников» не отрезал доступ к ним. Роберт К. Уилкокс в своей работе «Тайная война Японии», которую во многих отношениях можно считать первой попыткой пересмотра взглядов на германскую программу создания атомной бомбы, возвратил к жизни эти слухи и донесения:

Вскоре после окончания Второй мировой войны американская разведка на Тихом океане получила потрясающее донесение: японцы перед самой капитуляцией построили и успешно испытали атомную бомбу. Работы велись в городе Конан или в его окрестностях (японское название города Хыннам) на севере Корейского полуострова. Война завершилась прежде, чем это оружие увидело боевое применение, а производство, где его изготавливали, теперь находится в руках русских.

Летом 1946 года эти сведения были преданы широкой огласке. Дэвид Снелл, сотрудник двадцать четвертого следственного отдела, работавшего в Корее… после своего увольнения написал об этом в газете «Атланта конститьюшн».

Заявление Снелла основывалось на голословных утверждениях японского офицера, возвращавшегося в Японию. Этот офицер сообщил Снеллу, что ему было поручено обеспечение безопасности данного объекта. Снелл, излагая своими словами в газетной статье показания японского офицера, утверждал:

В пещере в горах неподалеку от Конана работали люди, ведя гонку со временем, завершая работы по сборке «гендзай бакудан» — так по-японски называлась атомная бомба. Это было 10 августа 1945 года (по японскому времени), всего через четыре дня после того, как атомный взрыв разорвал небо над Хиросимой и за пять дней до капитуляции Японии.

С севера приближались орды русских, наступавшие через Маньчжурию. Вскоре после полуночи из входа в пещеру мимо бдительных часовых проехала колонна японских военных грузовиков. Колонна долго петляла по долинам мимо спящих деревень… В прохладном предрассветном воздухе японские ученые и инженеры загрузили гендзай бакудан на корабль, стоявший в порту Конана.

Когда корабль вышел в море и приблизился к небольшому островку в Японском море, последовали последние приготовления. На протяжении всего дня до наступления темноты вокруг вставали на якорь старые суда, джонки и рыболовецкие баркасы.

12 августа перед рассветом управляемый дистанционно катер прошел мимо стоявших на якоре судов и причалил к островку. Его единственным пассажиром была гендзай бакудан. Часовой механизм вел отсчет времени.

Наблюдатели находились на удалении двадцати миль. Этим людям, так долго шедшим к цели и понимавшим, что работа завершена слишком поздно, было очень тяжело.

На востоке, со стороны Японии, небо начинало светлеть. В то мгновение, когда край солнца показался над морем, среди стоящих на якоре судов сверкнула яркая вспышка, ослепившая наблюдателей, даже несмотря на то, что те были в защитных очках, какими пользуются сварщики. Огненный шар имел в диаметре предположительно тысячу ярдов. Разноцветное облако клубящегося пара взметнулось к небесам, принимая в атмосфере грибовидную форму.

Дым и бурлящая вода полностью скрыли суда, находившиеся непосредственно под местом взрыва. Те корабли и джонки, что находились с краю, вспыхнули огнем. Когда воздух чуть прояснился, наблюдатели увидели, что несколько кораблей бесследно исчезло.

В этот момент гендзай бакудан по яркости была сравнима с поднимающимся на востоке солнцем.

Япония довела до совершенства и успешно испытала атомную бомбу, такую же разрушительную, как и те, что стерли с лица земли Хиросиму и Нагасаки.

В этом рассказе есть несколько моментов, на которые следует обратить внимание.

Как смогла Япония, которой недоставало даже обычных военных технологий, совершить такой прорыв и осуществить испытание атомной бомбы приблизительно такой же мощности, как и те, что были сброшены на Хиросиму и Нагасаки? Откуда взялся обогащенный уран, необходимый для создания бомбы? Более того, японцы испытали свою бомбу всего через три дня после того, как плутониевый «Толстяк» упал на Нагасаки и стер его с лица земли. В таком случае нет ничего удивительного в том, что японский кабинет министров вел ожесточенные дебаты по поводу того, капитулировать или нет. Это важное обстоятельство в сочетании с поразительными разоблачениями Уилкокса станут фундаментом для новых исследований, которыми мы займемся ниже. И, наконец, характер испытания говорит о том, что японцы рассчитывали применять атомное оружие против морских целей. Какие соображения двигали членами кабинета министров Японии, ведущими дебаты относительно капитуляции? Возможно, ответ на это кроется в самом характере японской ядерной программы и в том, насколько значительно она зависела от получения германских технологий.

Главным физиком, принимавшим участие в японском атомном проекте, был Йосио Нисина, «соратник Нильса Бора». Именно Нисина возглавлял группу военных специалистов, которая обследовала Хиросиму после ядерной бомбардировки города. Сообщение об испытании японской атомной бомбы под Конаном было источником беспокойства и недоумения американской разведки в оккупированной Японии, поскольку разведка союзников, одержимая страхом перед германской атомной программой, при этом не сомневалась в значительном отставании японцев, находившихся еще на этапе теоретических исследований, утверждая, что у них «нет ни ума, ни ресурсов, чтобы создать бомбу». Возможно, ресурсы у Японии действительно отсутствовали, но талантливых физиков, понимавших процессы, происходящие в атомной бомбе, было достаточно. В любом случае, эти сообщения вызвали такую тревогу, что оккупационные силы направили несколько групп во все концы Японии, чтобы уничтожить циклотроны, которых оказалось не меньше пяти, а то и больше! Этот любопытный факт поднимает один вопрос. Зачем японцам было нужно такое количество циклотронов? А что, если немцы поделились с ними секретами барона Манфреда фон Арденна, открыв метод масс-спектрографического деления изотопов и обогащения урана-235? Или же японские физики сами, подобно своим германским и американским коллегам, пришли к выводу, что циклотрон открывает возможности обогащения изотопов? Возможны оба объяснения, но наиболее вероятным кажется второе.

Б. Странные промышленные комплексы: снова Каммлер, но только уже в духе Ногучи

Пытаясь найти дальнейшие подтверждения факта испытания японской атомной бомбы, Уилкокс обнаружил связь Нисины с неким японским промышленником по имени Ногучи. Изучая рассекреченные американские архивы, Уилкокс быстро установил, что «в одной коробке хранилось несколько директив, датированных 1947 и 1948 годами, с приказом провести новый анализ японской программы атомных исследований, проводившейся во время войны. Это указывало на то, что (у американской разведки) до сих пор не было достоверных сведений о случившемся. Более того, (она) еще несколько раз возвращалась к этой проблеме по крайней мере до 1949 года, находя все новые факты, о чем свидетельствуют дополнительные документы, обнаруженные мной». Наконец Уилкокс наткнулся на очень богатую жилу:

Коробка номер 3, запись номер 224 принесла главный результат двух дней моего пребывания в «архивляндии»: протокол допроса Отогоро Нацуме, бывшего инженера комплекса концерна Ногучи в Конане, произведенного 31 октября 1946 года. В графе «содержание» указано: «Дальнейшие расспросы относительно газетной статьи об испытании атомной бомбы в Корее».

Присутствовали: глава научно-технологического отделения доктор Гарри Келли, переводчик по имени Мацуда и некий мистер Доннелли, про которого указано только «5259, разведка». Судя по всему, это был высокопоставленный сотрудник разведки, и, судя по его вопросам, о случившемся в Конане-Хыннаме ему было известно больше информации, чем приводилось в газете.

Как свидетельствует из протокола допроса, Нацуме, инженер-химик, попал в плен к русским, затем был освобожден и назначен руководителем завода в Конане. В декабре 1945 года ему удалось бежать «на маленькой лодке». Он рассказал следователям, что до него доходили слухи о взрыве атомной бомбы под Конаном, однако ему об этом ничего не известно. Согласно протоколу, дальше последовал приведенный ниже диалог:

«Келли: Во время войны на каком-либо из заводов происходили чрезвычайные происшествия?

Нацуме (через Мацуду): Никаких.

Доннелли: Спросите у него, извеспго ли ему о некоем заводе НЗ, занимавшемся производством перекиси водорода.

Мацуда: Он говорит, что слышал о таком заводе, однако завод находился в ведении военно морского флота и был строго засекречен. Ему никогда не приходилось на нем бывать.

Келли: Как назывался этот завод?

Мацуда: Он говорит, просто завод НЗ.

Доннелли: Спросите у него, что выпускал завод НЗ и что означает «НЗ».

Мацуда: Он не знает.

Еще несколько вопросов о владельце завода и его местонахождении, затем:

Келли: Сколько химиков работало на заводе?

Мацуда: Он говорит, химики бывают разные. Вы имеете в виду выпускников университета?

Келли: Да.

Мацуда: Он говорит, под управлением этой компании находилось два завода, один в Конане и еще один в Хонбу. Всего на них работало около семисот химиков (приблизительно триста в Конане).

Далее в ходе долгого разговора Нацуме объяснил, что большая часть ученых, инженеров и рабочих завода в Конане была арестована, затем они были выпущены на свободу и вернулись к работе. Однако шесть ведущих специалистов завода НЗ, которых он затем назвал по именам, не были освобождены, и он не имеет понятия о том, как поступили с ними русские. Предположительно, их держат на каком-то секретном заводе.

Келли: У него есть какие-нибудь мысли о том, как нам узнать эти секретные планы?

Мацуда: Эти шесть человек — единственные, кому было что-то известно о секретном заводе».

Как мы сейчас увидим, возможно, самым примечательным в этом допросе является его дата, 31 октября 1946 года. Также очень важно, что большинство ученых, принимавших участие в проекте, похоже, были химиками. И, наконец, как явствует из протокола допроса, завод или заводы в Конане были довольно крупными.

Так что же представлял собой комплекс в Конане? Для того чтобы это установить, потребуется тот же процесс, который использовался для изучения германской программы обогащения урана. В первую очередь прослеживается связь комплекса в Конане с японским промышленником по имени Ногучи.

Дзюн Ногучи выстроил целую сеть заводов в районе рек Ялуцзян (Амноккан), Чосин (Чанчжин) и Фусен. Последние две реки японский магнат перекрыл плотинами, чтобы мощные гидроэлектростанции вырабатывали огромное количество энергии, необходимое для его заводов. В целом эти три реки поставляли больше миллиона киловатт электроэнергии для нужд комплекса. Для того времени это было неслыханное количество электричества, особенно если учесть тот факт, что во всей Японии вырабатывалось чуть больше трех миллионов киловатт. Еще в 1926 году Ногучи заключил сделку с японской армией, и с тех самых пор его империя под Конаном разрасталась вместе с имперскими аппетитами Японии.

Итак, как и в случае с заводом концерна «И. Г. Фарбен» по производству синтетического каучука буны под Освенцимом, в Конане налицо две ключевых составляющих: инфраструктура мощных источников электроэнергии и близость к значительным водным ресурсам. По сути дела, Конан являлся крупнейшим промышленным центром во всей Азии, при этом до самого окончания войны он оставался не известным разведке союзников и не включался в список целей для нанесения бомбовых ударов. Но это еще не все.

Рассекреченные документы показывают, что Конан находился также неподалеку от залежей урановой руды. «Это было самое логичное место, для того чтобы заниматься атомным проектом на заюпочительном этапе войны». Более того, как выяснил Уилкокс: «Дальнейшие раскопки… принесли более пространные выводы». В документе, рожденном в штабе американской армии в Южной Корее и датированном 21 мая 1946 года, говорится:

Особый интерес имеют последние донесения касательно засекреченной научно-исследовательской лаборатории, устроенной японцами… в Хыннаме… Все данные указывают на то, что в ней проводились исследования в области атомной энергии… Двумя ведущими специалистами были Рикидзо Такахаси и Тадасиро Вакабаяси… Нынешнее местонахождение этих двух ученых неизвестно, поскольку прошлой осенью они были взяты в плен русскими. Однако есть данные, что непосредственно перед этим им удалось сжечь все документы и уничтожить лабораторное оборудование… В некоторых донесениях… утверждается… что русские смогли забрать часть оборудования.

Новые данные позволяют утверждать, что в Японии проводились эксперименты по применению атомной энергии, а завод в Хыннаме был создан для практического применения атомной энергии в военных целях, в частности для создания бомбы. Эта часть… комплекса… постоянно находилась под надежной охраной… Все эти донесения, полученные независимо друг от друга, по содержанию поразительно совпадают. К этой информации следует отнестись очень серьезно.

Теперь можно уже рассуждать об истинном значении этих донесений американской разведки в свете последующих событий.

Несомненно, американская армия отнеслась очень серьезно к утверждениям о существовании комплекса, в котором осуществлялись работы по японской атомной программе, на севере Корейского полуострова, в непосредственной близости с государственной границей с Китаем, местом одного из самых кровопролитных сражений войны в Корее. У Чосинского (Чанчжинского) водохранилища генерал армии Дуглас Макартур потерпел крупное поражение и вынужден был отступить И действительно, после блистательной высадки в Инчхоне Макартур стремительно гнал свои войска на север в духе классического блицкрига, стремясь захватить переправы через пограничную реку Ялуцзян, имеющие ключевую роль как для дальнейших действий на территории Китая, так и для защиты от китайского вторжения на Корейский полуостров. Кроме того, целью наступления было Чосинское водохранилище и, следовательно, огромный комплекс Ногучи под Конаном. Макартур отказался выполнить приказ, затем в войну вступил Китай, и, наконец, президент Трумэн отстранил Макар-тура от командования. Так гласит официальная история.

Но могли ли истинные мотивации молниеносного броска Макартура после высадки в Инчхоне через весь полуостров к Чанчжину на самом деле быть совершенно другими? Если учесть меморандум американской военной разведки относительно комплекса в Конане и активизации действий русских, это становится весьма правдоподобным. Все это, в свою очередь, может означать, что настоящие причины последующего отстранения Макартура от должности президентом Трумэном крылись в том, что именно обнаружил там генерал: определенную информацию касательно масштабов работ японских ученых и инженеров и достигнутых ими результатов в деле создания гендзай бакудан.

Но почему же американскому руководству понадобилось засекречивать всю информацию относительно японского атомного проекта? Неужели причина этого только в том, что истинные успехи японцев оказались гораздо более значительными, чем считалось раньше? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам снова приходится строить предположения. Какие методы разделения и обогащения изотопов были известны японцам? На чем в конце концов остановили свой выбор физик Нисина и его команда? Как и их германские коллеги, японские ученые понимали, что кратчайший путь к урановой бомбе, по крайней мере теоретически, лежит через сверхцентрифугу. Однако японцы рассчитали, что скорость вращения подобного устройства должна быть в пределах от ста до ста пятидесяти тысяч оборотов в минуту. Соединенные Штаты вследствие технических сложностей создания таких высокоскоростных турбин приняли решение отказаться от данного метода обогащения изотопов.

В этом месте гипотеза Уилкокса начинает пробуксовывать, ибо японцы, по его сообщениям, смогли разработать и, судя по всему, построить большую сверхцентрифугу. Единственная проблема, согласно Уилкоксу, заключалась в том, где раздобыть достаточно большое количество урановой руды. Однако в этом предположении есть одно слабое место, ибо не следует забывать, что японцы вынуждены были просить немцев о помощи в разработке и производстве реактивных двигателей — и ответом на эту просьбу стала не только передача чертежей «Мессершмитта-262», первого в мире реактивного истребителя, имевшего боевое применение, но и приезд в Японию специалистов, способных продемонстрировать необходимые производственные методы и допуски при производстве таких высокоскоростных турбин, работающих при разрушающем воздействии огромных температур. Другими словами, хотя в Японии имелся достаточный теоретический фундамент, отсутствовал практический опыт, которым обладали только немцы. Более того, как уже было показано, сама мысль о центрифуге родилась и получила развитие в Германии. Так что если японцам удалось разработать и построить успешно работающую сверхцентрифугу, скорее всего, на определенном этапе тут не обошлось без содействия немцев.

Другой метод, более дешевый и определенно более соответствующий возможностям японской промышленности военного времени, увеличенный до непомерно огромных масштабов, несомненно, являлся германским изобретением.

Группа Нисины в конце концов остановилась на процессе, который называется тепловой диффузией. Это был один из самых первых предложенных методов разделения изотопов. Однако до того как его в 1938 году не усовершенствовали два германских ученых, Клаус Клузиус и Герхард Диккель, он не имел практического применения. Принцип тепловой диффузии основан на том, что легкий газ движется в сторону источника тепла. Клузиус и Диккель соорудили простое устройство, основу которого составляли две металлических трубки, одна вставленная в другую. Внутренняя трубка нагревалась; наружная охлаждалась. При включении аппарата более легкий U-235 устремлялся к нагретой стенке, U-238 смещался к холодной. Конвекционные потоки, порожденные этим движением, направляли U-235 вверх, a U-238 — вниз… Через определенное время U-235 вверху собирался, а в устройство закачивался новый газ. Это был простой и быстрый способ получить относительно высокую концентрацию U-235.

Как отмечает Уилкокс, этот процесс, разработанный и усовершенствованный в Германии, открыл японцам доступ к самым последним достижениям в этом простом и необычном технологическом методе. Как мы уже видели, немцы для нейтрализации крайне агрессивного воздействия уранового газа также изобрели специальный сплав, «бондур».

Этот метод в широких масштабах применялся в Освенциме. Возможно, в сочетании с другими технологиями обогащения урана, например, разновидностью циклотрона с применением масс-спектрографа, созданной фон Арденном, это позволило японцам создать под Конаном строго засекреченный комплекс по обогащению урана.

Поэтому можно попробовать заглянуть чуть дальше. Сложим вместе следующие факты: сдачу в плен подводной лодки U-234 с ее грузом инфракрасных неконтактных взрывателей, вместе с их изобретателем Гейнцем Шлике, и просьбу японцев предоставить им «взрыватели» и черт ежи германского тяжелого стратегического бомбардировщика. Учитывая все это, вполне вероятно, что войска Макартура обнаружили в районе Чосинского водохранилища не только свидетельства успехов японцев в создании атомного оружия, завершившихся испытанием урановой бомбы; не исключено, что они также обнаружили дальнейшие свидетельства успехов тех, кто стоял за ними: нацистской Германии. И действительно, вопрос с взрывателями указывает на то, что, вероятно, в обеих странах проводились работы по созданию плутониевой бомбы.

Итак, мы возвращаемся к решению японского кабинета министров и продолжаем рассуждения. Если правительству Японии было известно о германской атомной программе, возможно, ему было известно также о ее результатах. Две бомбы уже упали, и, если верить переводчику маршала Родиона Малиновского, еще одна упала, но не взорвалась. В любом случае, японцы, вероятно, сознавали, что, хотя в рамках «Манхэттенского проекта» американцы и не смогут изготовить за короткий промежуток времени новые бомбы, невозможно оценить, сколько трофейных бомб захвачено в Германии. А после провала миссии U-234 стало очевидно, что в дополнение к значительным запасам обогащенного урана в руки союзников попали также и взрыватели, пригодные для использования в плутониевой бомбе. К 12 августа 1945 года, после успешного испытания японской атомной бомбы и испытания германской бомбы в октябре 1944 года война стала ядерной.

Таким образом, если Япония была поставлена в известность об успешном испытании германской атомной бомбы в октябре 1944 года, то становится понятна суть дебатов имперского кабинета министров. Япония столкнулась с перспективой дождя из атомных бомб «германского происхождения», если снова процитировать странное замечание Оппенгеймера. И тогда, даже несмотря на собственную гандзай бакудан, несмотря на «гордые самурайские традиции чести», безоговорочная капитуляция становилась единственным логичным выбором.

В этом свете, возможно, самым значительным фактом, открытым Уилкоксом, является то, что «вопреки утверждению официальной военной истории о том, что к весне 1945 года японская атомная программа была похоронена под американскими бомбами… работы продолжались вплоть до 15 августа, когда император подписал капитуляцию, и даже дальше». Сам Уилкокс не заостряет на этом внимание, однако его утверждение порождает леденящий душу вопрос: как мог японский атомный проект существовать прямо под носом у американских оккупационных сил?

А что, если этот проект не был единственным?

_{Район Копаны (Хыннама) в Северной Корее}

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

УПРАВЛЕНИЕ ВООРУЖЕНИЯ И БОЕПРИПАСОВ

И МЕМОРАНДУМ ХАУТЕРМАНСА

________________________________________________________________________

И тут есть еще кое-что любопытное: Эрвин К. Оппепгеймер утверждал, что бомба, сброшенная на Японию, имела германское происхождение.

Эдгар Майер и Томас Менер.

Тайна германской атомной бомбы

Одним из самых проблематичных документов, который совершенно невозможно объяснить с позиций послевоенной «легенды союзников», является совершенно секретный меморандум относительно разработки атомной бомбы, анонимно подготовленный для Управления вооружений и боеприпасов Германии в начале 1942 года. В этом документе не только приводится правильная оценка критической массы бомбы на основе урана-235, но и указывается возможность преобразования урана в плутоний (названный в меморандуме «элементом 94») и использования его для создания бомбы. Авторство этого документа приписывалось различным ученым, помещенным в Фарм-Холл, в том числе доктору Курту Дибнеру. Однако достоверно автор неизвестен, и остается главная проблема, связанная с этим меморандумом: как могли германские военные, зная о том, что для изготовления бомбы требуется относительно небольшое количество урана, которое, следовательно, можно технически получить, не настоять на ускорении работ по ее созданию? Загадка становится еще более непостижимой, если взглянуть на один из возможных предшественников меморандума для Управления вооружений и боеприпасов, на документ, подготовленный за год до него.

В 1941 году барон Манфред фон Арденн решил распространить один необычный документ, составленный его коллегой доктором Фрицем Хаутермансом. Полное название этой статьи звучит так: «К вопросу высвобождения цепной ядерной реакции; статья Фрица Г. Хаутерманса, распространенная лабораторией Манфреда фон Арденна, Берлин, Восточный Лихтерфельд».

Этот документ примечателен во многих отношениях, не в последнюю очередь своим многообещающим оглавлением:

I. Общее введение

II. Конкурирующие процессы

III. Цепная реакция ядерного деления с участием быстрых нейтронов

IV. Ядерное деление с участием тепловых нейтронов

1. Разделение изотопов

2. Выбор тяжелого замедлителя, такого как водород, особенно тяжелая вода

3. Относительная оценка вероятности процесса деления через приложение низких температур

4. Саморегулируемая реакция и значение допплеровского эффекта при низких температурах

V. Цепная реакция при конечных пробных значениях

VI. Значение цепной реакции при низких температурах как источника нейтронов для устройства преобразования изотопов.

Одни только эти общие наметки позволяют предположить, что Хаутерманс уже полностью разобрался в процессе, предложив не только инициирование ядерного взрыва с помощью быстрых нейтронов, но также превращение U²³⁵ в элементы с более высокими порядковыми номерами, отличающиеся от него химически. Это первый шаг к получению плутония и использованию плутония вместо U²³⁵ в качестве взрывчатого вещества в бомбе.

Содержание документа безоговорочно подтверждает, что именно к таким выводам и пришел Хаутерманс:

Здесь нужно представить устройство, которое позволит… определенному количеству U²³⁵ вступить в ядерную реакцию. По сути дела, речь идет об устройстве преобразования изотопов. Его преимущество по сравнению с устройством разделения изотопов заключается в том, что вновь полученное вещество, имеющее атомный номер 93 или выше, будет химически отличаться от урана и, следовательно, его можно будет отделить от урана химическими методами. Далее, поскольку относительное количество U²³⁸ значительно выше, а именно в 139 раз, объем сырья, который можно будет преобразовать в топливо для цепной реакции, что и является ключевой темой настоящей работы, также будет существенно больше, чем при методе разделения изотопов, выход которого состоит из одного только U²³⁵.

Другими словами, еще до меморандума 1942 года для Управления вооружения и боеприпасов (в котором не только была приведена достаточно точная оценка критической массы для бомбы с U²³⁵ в качестве взрывчатого вещества, но также предложен способ преобразования урана в плутоний в ядерном реакторе с целью получения значительно большей отдачи в пересчете на одну рейхсмарку) Хаутерманс отчетливо представлял себе другой путь создания атомной бомбы. Следовательно, его можно считать главным кандидатом на авторство анонимного меморандума. А то, что документ был составлен без подписи, объясняется еврейской кровью в жилах Хаутерманса.

Итак, придя на предыдущих страницах к заключению, что атомная программа нацистской Германии уделяла внимание в первую очередь созданию урановой бомбы и для этой цели велись масштабные и совершенно секретные работы по обогащению урана, теперь мы подходим к вопросу о возможности существования проекта разработки плутониевой бомбы, который также осуществлялся в обстановке строжайшей секретности, и снова вдали от «выставленной напоказ» лаборатории, в которой трудились ученые, впоследствии собранные в Фарм-Холле. Одно указание на этот факт мы уже видели: непроверенные данные об испытании второй атомной бомбы с зарядом очень небольшой критической массы, в которой был применен метод ускоренного деления. Это испытание якобы имело место в области «Трех углов» в Тюрингии, в том районе, где наблюдается самое высокое во всей Германии фоновое радиационное излучение.

Можно ли считать это доказательствами того, что немцам удалось построить в тайниках черной империи секретного оружия Каммлера успешно действующий ядерный реактор и, следовательно, получить плутоний? Генри Пи-кер в своей книге «Разговоры за столом в верховной ставке Гитлера» делает одно весьма примечательное заявление. Он не только указывает на то, что рейхспочта имела какое-то отношение к атомному проекту, но добавляет новые подробности. Бомба создавалась на заводе «в подземном комплексе СС в южной части гор Гарц, на котором предположительно трудилось тридцать тысяч рабочих». И снова след ведет нас к СС, к горам Гарц на юге Тюрингии, к крупному подземному комплексу. Согласно Пикеру, этот комплекс после капитуляции Германии «был переправлен в СССР Красной Армией». Опять же согласно Пикеру, именно по этой причине Сталин от несся так невозмутимо к сообщению президента Трумэна об успешном испытании плутониевой бомбы на полигоне Тринити в штате Нью-Мексико, ибо у Сталина уже были технологии, необходимые для создания собственной атомной бомбы. Более того, Сталин удостоил Манфреда фон Арденна Сталинской премии, «советского эквивалента Нобелевской премии». Майер и Менер отмечают истинное значение этой серии признаний:

Все ясно? Таким образом русские получили некий метод производства атомной бомбы — какой именно, неизвестно до сих пор, — и щедро расплатились с Манфредом фон Арденном, определенно, одним из лучших консультантов в этом вопросе, который, судя по всему, прояснил для них истинный смысл того, что они там обнаружили.

Это очень интригующая мысль, ибо мы уже нашли сведения о предполагаемом взрыве плутониевой бомбы неподалеку от Ордруфа в самом конце войны. Необходимым условием этого является наличие у немцев успешно действующего ядерного реактора; весь вопрос только вот в чем: где? В любом случае, объяснимо полное отсутствие информации об этом проекте: он находился под контролем СС и, следовательно, в сейфе одержимого секретами обергрупненфюрера Каммлера.

В любом случае, концепция ядерного реактора, разработанная Хаутермансом, существенно отличалась от той, что предложил Гейзенберг, и, раз уж об этом зашла речь, даже от монстра Энрико Ферми, огромного успешно действующего ядерного реактора в Чикагском университете, поскольку его задачей было производство не энергии, а радиоактивных изотопов. По этой причине он мог действовать при низких температурах, используя в качестве замедлителя жидкий метан, а не тяжелую воду или графит. Это означает, что такой реактор мог быть эффективным средством получения «элемента с порядковым номером 93 или выше», который можно было отделять химическими методами и использовать для производства ядерного взрывного устройства.

Это очень важно, поскольку именно в этом заключается отличие работы фон Арденна и Хаутерманса как от тщетных попыток Гейзенберга создать действующий атомный реактор, так и от успешных попыток Энрико Ферми сделать то же самое.

Итак, в конце войны, приблизительно в 1945 году мы имеем непроверенные данные об испытании ядерного оружия с маленькой критической массой, скорее всего, плутониевой бомбы, основанной на методе ускоряемого деления, а в начале войны, приблизительно в 1941 году мы имеем документ, в котором описывается в общих чертах программа создания ядерного реактора для производства ядерного топлива для такой бомбы. Еще одно неожиданное подтверждение того, что Германия подошла опасно близко к созданию плутониевой ядерной бомбы, если не получила ее, приходит с Тихоокеанского театра. Роберт Уилкокс в своей работе «Тайная война Японии» реконструирует, как правительство испанских националистов создало успешную разведывательную сеть, данными которой пользовались как Германия, так и Япония. Этой сети удалось проникнуть даже в сверхсекретный «Манхэттенский проект», причем настолько успешно, что в 1943 году были получены наброски первого детонатора такой бомбы. Переговорив с Анхелем Алкасаром де Веласко, представившимся главой этой сети, Уилкокс приводит его совершенно неожиданное утверждение:

Полученная информация свидетельствовала о том, что американские работы по созданию ядерного оружия идут полным ходом, однако до результата было еще далеко. Нам удалось достать даже наброски детонатора. Он был подобен тому, который уже использовался немцами. (Курсив мой. — Д.Ф.)

Сложный детонатор — предположительно для использования в плутониевой бомбе, поскольку подрывное устройство для урановой бомбы имеет значительно более простую конструкцию, — уже использовался немцами в 1943 году?! Зачем немцам понадобился такой сложный детонатор? Также очень большое значение имеет предположительное время этих событий, поскольку утверждение де Веласко косвенно подтверждает другие показания, уже рассмотренные выше: японский военный атташе в Стокгольме сообщал, что немцы использовали в 1943 году какое-то оружие массового поражения на Восточном фронте, в районе Курска.

Но Хаутерманс интересовался не только атомными бомбами. Даже Поль Лоуренс Роуэ признает, что роль Хаутерманса в нацистском атомном проекте «остается загадочной». Причина этого становится понятна, если разобраться в том, какие из этого вытекают последствия, ибо основной специальностью Хаутерманса было первое теоретическое описание процесса термоядерного синтеза атомов тяжелого водорода (дейтерия и трития) в условиях высокой температуры, происходящего в звездах, — ту же самую температуру в земных условиях можно получить при неуправляемой цепной реакции ядерного деления.

Все это на шаг приближает нас к разгадке того, над какими именно типами оружия работал «мозговой центр» Каммлера, ибо, если идея Хаутерманса была принята, тогда следующим логическим переходом в «технологическом дереве» от атомной бомбы будет термоядерная бомба, как это сделали американцы и русские, но уже после войны. Есть ли какие-нибудь указания на то, что это и было истинной конечной целью секретной германской атомной программы, проводимой СС? Другими словами, действительно ли это была программа создания атомной бомбы? Или речь все же шла о водородной бомбе?

Каким бы фантастическим это ни казалось, похоже, истинным является второе предположение. Письмо профессора Лахнера, на которое уже ссылались выше, проливает новый свет на цели особого командования СС Каммлера:

Также велись работы по созданию водородной бомбы. Завод по производству тяжелого водорода был возведен в Норвегии, но, естественно, вскоре был разрушен противником. Небольшие урановые бомбы должны были служить детонаторами водородной бомбы, поэтому их отдельное применение не рассматривалось.

Еще одно подтверждение этого поразительного утверждения можно найти в выданном еще до войны, в 1938 году, австрийском патенте на «молекулярную бомбу», первый прототип водородной бомбы. В любом случае, профессор Лахнер однозначно указывает на то, что истинной целью программы было создание оружия, значительно более устрашающего и разрушительного, чем атомная бомба.

В данной связи стоит упомянуть еще об одном факторе. Стремление создать именно водородную бомбу также объясняет, почему нацистов интересовали маленькие атомные бомбы, которые уменьшались еще больше за счет применения метода ускоряемою деления, ибо водородная бомба, по крайней мере при тех технологиях, что имелись в то время, должна была представлять собой непомерно тяжелый и неуклюжий объект. Следовательно, стремление к миниатюризации имело еще одну практическую цель: такая бомба должна была быть достаточно маленькой, чтобы ее смогли нести германские бомбардировщики или ракеты, но даже в этом случае только самые тяжелые бомбардировщики и ракеты смогли бы справиться с задачей, если это вообще было бы возможно.

Но для производства термоядерной бомбы необходимо иметь доступ к достаточному количеству тяжелых изотопов водорода, дейтерию и тритию. Здесь, однако, снова вмешивается «легенда союзников», утверждающая, будто после того как союзники успешно разрушили завод по производству тяжелой воды в норвежском Рьюкане, немцы больше так и не смогли наладить производство этого драгоценного вещества и, как следствие, тяжелой воды не хватало даже для использования в качестве замедлителя в ядерных реакторах (не говоря уж о водородной бомбе). Дальнейшим выводом из этого утверждения, естественно, является то, что попытка Гейзенберга и других ученых создать ядерный реактор с замедлителем на тяжелой воде была обречена на неудачу ввиду недостатка последней.

Однако действительность опять же рисуется совсем другой. Доктор Дибнер в письме доктору Виртцу — впоследствии оба были интернированы в Фарм-Холле — указал, что строительство завода по производству тяжелой воды в Германии было полностью завершено к концу 1943 года. Однако для оценки истинных масштабов производства тяжелой воды в Германии гораздо большее значение имеют открытия, сделанные в самом конце войны: союзники обнаружили крупный завод по производству тяжелой воды, о существовании которого до тех пор было неизвестно, в Киле, на севере Германии. Но, что гораздо важнее, после объединения Германии в 1989 году появилась возможность заново обследовать огромный подземный комплекс СС в горах Гарц в Тюрингии, находившийся до того в восточной зоне оккупации, Там, в частности, были обнаружены несколько мощных электрических генераторов, достаточных для обеспечения электроэнергией среднего города!

Определенно, такое количество электроэнергии не требовалось для ставки Гитлера, но, несомненно, она была нужна для заводов, занимавшихся разделением изотопов урана (особенно если в них использовался метод циклотронов фон Арденна) и производством тяжелой воды. Неужели истинной целью была водородная бомба?

_{Союзники обнаружили в Киле в конце войны завод по производству тяжелой воды.}

Объясняет ли это тот факт, что если Германии и удалось создать атомную бомбу, то она практически не применялась в боевой обстановке (если применялась вообще), поскольку должна была стать детонатором гораздо более мощного оружия? Объясняет ли это, в частности, истинную причину той завесы секретности, которая опустилась на «мозговой центр» Каммлера?

Указанием на это можно считать замечания, сделанные доктором Йозефом Геббельсом итальянскому офицеру Луиджи Ромерсе, ставшему свидетелем испытания атомной бомбы на острове Рюген. Согласно Ромерсе, Геббельс сказал ему: «Тяжелая вода является важным материалом для производства «распадающейся» бомбы. Еще до войны нам удалось добиться определенных успехов в этом направлении…» И действительно, успехов, если австрийский патент на прототип термоядерной бомбы датируется 1938 годом!

Учитывая все сказанное выше, кажется совершенно логичным то, что конечной целью германской атомной программы было создание водородной бомбы. Однако, как мы увидим в последующих разделах книги, даже водородная бомба бледнеет в сравнении не только с «бумажными проектами», которые изучались особым командованием Каммлера, но и с совершенно реальными программами и экспериментами по применению еще более разрушительных видов оружия, чем термоядерная бомба. Предвидев недалекое термоядерное будущее, СС заранее готовили ответные шаги, экспериментируя с еще более страшными видами стратегического наступательного оружия второго и третьего поколений.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ФАРС В ФАРМ-ХОЛЛЕ И ДРУГИЕ ФАРСЫ

________________________________________________________________________

Багге в Берлине и Клузиус и Диккель в Мюнхене разработали методы разделения изотопов, однако им не удалось добиться значительных практических успехов. Они так и не смогли получить достаточное количество U²³⁵ даже для проведения точных измерений, не говоря уж о создании бомбы.

Дэвид Кассиди.

Урановый клуб Гитлера

Расшифровки разговоров германских ученых, собранных и Фарм-Холле, позволяют воссоздать этот микромир, в котором отразилось все нацистское общество, одновременно чарующее и охваченное всеобщей манией преследования, обладающее строгими моральными нормами и совершенно аморальное, пропитанное блистательной утонченностью и неуклюжей прямолинейностью. В свете утверждения, подробно исследованного выше, становится понятно, почему расшифровки переговоров в Фарм-Холле с тех самых пор, как в начале девяностых их рассекретило британское правительство, сопровождаются самыми бредовыми комментариями. Возьмем, например, следующее замечание Джереми Бернстейна относительно задач пребывания группы Самюэля Гудсмита в Германии в конце войны: «По мере того как группа все больше убеждалась в скудности результатов, достигнутых германской атомной программой, основной заботой становилось не позволить русским выведать у немцев «какие-либо существенные секреты относительно атомной бомбы». Если результаты германской атомной программы охарактеризованы как «скудные», если в том, как Гейзенберг понимал процесс ядерного деления и физику атомной бомбы в целом, были фундаментальные «проблемы» — а они действительно были, — то почему вообще должны были возникнуть какие-то заботы? Однако в самом начале расшифровок есть разговор Гейзенберга, Дибнера и Коршинга, в котором эти трое немецких ученых обсуждают возможность того, что на Потсдамской конференции русские и союзники рассматривали их в качестве военных трофеев. Далее Бернстейн замечает: «Скорее всего, Гейзенберг здесь беспокоится о том, что в Германии его отчитают за неспособность создать бомбу. Предположение о том, что судьбу этих десятерых немецких ученых могли обсуждать на Потсдамской конференции, является просто смешным». Если оно такое уж смешное, тогда зачем держать их в полной изоляции на протяжении нескольких месяцев, тайком записывая все разговоры и расшифровывая их, а затем хранить эти расшифровки засекреченными до начала девяностых? Определенно, в Фарм-Холле происходило нечто более значительное, что авторы комментариев упускают из вида, или же им об этом просто не известно.

Из разговоров следует, что десятерых ученых занимает в первую очередь (до сообщения об атомной бомбардировке Хиросимы) то, как им продолжить свою «работу». Похоже, они пребывают в полном неведении относительно того, что на самом деле другие довели их «работу» до блестящего завершения. Шизофрения нарастает, когда разговор переходит на проблему разделения изотопов.

В эпиграфе, с которого начинается эта глава, упоминается метод «тепловой диффузии», доведенный до совершенства Клузиусом и Диккелем: «Багге в Берлине и Клузиус и Диккель в Мюнхене разработали методы разделения изотопов, однако им не удалось добиться значительных практических успехов. Они так и не смогли получить достаточное количество U²³⁵ даже для проведения точных измерений, не говоря уж о создании бомбы». Однако в самих расшифровках Гейзенберг отмечает, что одной из причин, по которым интернировали его и других ученых, является стремление союзников «не дать нам передать наши знания другим». Однако самым любопытным является примечание редактора к этим словам: немцы, пишет Бернстейн, практически не обладали знаниями, «которые могли бы быть полезными союзникам», однако у них было много опыта, и нужно было любой ценой не допустить передачу этого опыта таким державам, как Франция и Россия. Далее следует еще одно замечание относительно технологии «сверхцентрифуги» Хартека, «обладание которой было бы необычайно полезно для любой страны». И действительно, даже в Соединенных Штатах и Великобритании эта технология не была доведена до такого совершенства.

Затем 26 июля 1945 года Отто Ган бросает фразу, которая лишь еще больше сгущает тайну: «Я прочитал статью в «Пикчер пост» про урановую бомбу; в ней говорится, что работы по созданию такой бомбы велись и в Германии. Теперь понятно, что нас задержали, потому что мы те самые люди». Примечание редактора лишь усугубляет проблему: «Но это же было до того, как бомба была сброшена на Японию, когда ее существование держалось в строжайшей тайне!» Неужели Ган нечаянно выпустил кота из мешка? Для ученого такого уровня высказывание кажется весьма странным, особенно если учесть, что, как мы уже видели, в течение войны и после ее окончания в западной прессе появлялось великое множество указаний на масштабы германской атомной программы.

Затем 21 июля 1945 года Хорст Коршинг, красавец и циник, обсуждая перспективы своей дальнейшей жизни с Дибнером и Багге, делает странное замечание:

БАГГЕ: Если бы речь шла только о деньгах, я бы предпочел работать над созданием уранового двигателя; с другой стороны, мне бы хотелось работать над проблемой космических лучей. Здесь мои взгляды совпадают с взглядами Дибнера.

КОРШИНГ: Значит, вам обоим хотелось бы создавать урановый двигатель?

ДИБНЕР: На этом можно заработать хорошие деньги.

КОРШИНГ: Даже непосвященному человеку понятно, что эти идеи чрезвычайно важны. Следовательно, денег в них быть не может. Заработать можно только на том, что избежало внимания широкой публики. Вот если изобрести что-нибудь вроде искусственных рубинов для часовой промышленности, заработать на этом можно будет гораздо больше, чем на урановом двигателе.

Искусственные рубины? Разумеется, такие кристаллы использовались в часовой промышленности до изобретения кварцевых часов. Однако в 1945 году подобная идея была фантастической. Конечно, к моменту рассекречивания этих расшифровок первый в мире лазер, созданный в 1961 году, в котором в качестве основного компонента оптического резонатора для генерации когерентного излучения действительно использовался искусственный рубин, уже стал историей. Но в июле 1945 года сама мысль об этом значительно опережала время. Не является ли это косвенным указанием на то, что в нацистской Германии проводились исследования и в других областях? Позднее в этом разговоре Коршинг высказывает желание вернуться в Хехинген и забрать свои линзы, призмы и телескоп, — это свидетельствует о том, что он занимался не только ядерной физикой, но и оптикой.

Но затем от Коршинга следует еще одно любопытное заявление:

Конечно, хорошо было бы поехать в Аргентину вдвоем и сказать: «А вот и мы, мы знаем то и се; у нас есть хороший метод разделения изотопов, нам не нужно получать тяжелую воду». Нам нужно будет сделать что-нибудь в таком духе. А если вы будете вместе с Гейзенбергом работать над урановым двигателем, вы так ничего и не добьетесь. Сюда даже не захватили всякую мелкую рыбешку — вот как посторонние оценивают нашу работу.

Если все сделанные выше предположения верны и под патронажем СС действительно осуществлялся совершенно секретный атомный проект, а Гейзенберг выполнял лишь роль ширмы, сознательно выведенный из игры и оставленный только для обмана союзников, тогда интернирование германских ученых, возможно, объяснялось совершенно другими мотивами, нежели те, к которым все привыкли. Если, например, части Третьей армии генерала Паттона обнаружили некие компоненты секретного проекта СС и нашли ученых, которые этим занимались, то потребовалось бы любой ценой установить, известно ли об этих проектах СС «крупной рыбе» — перефразируя хвалебную самооценку ученых, собранных в Фарм-Холле.

Далее, в расшифровках разговоров за 1–6 августа 1945 года есть краткое замечание доктора Курта Дибнера, имеющее огромное значение в свете того, что нам удалось узнать о германском атомном проекте и подземном комплексе в горах Гарц в Тюрингии, подчинявшемся особому командованию СС. Дибнер вскользь упоминает о том, что весь имевшийся у него запас радия был получен «из Гарца». В этом месте Бернстейн ограничивается лишь кратким комментарием: «Горный хребет в центральной части Германии». Ему больше нечего сказать по этому поводу. Ему действительно не известно о гипотезах современных германских исследователей? Или же его молчание порождено другими причинами?

В любом случае, настроение ученых быстро меняется после известия об атомной бомбардировке Хиросимы. Первой реакцией, которую зафиксировали микрофоны британской разведки, стал диалог Гана и Виртца:

ГАН: Американцы могли сделать это только в том случае, если у них был метод разделения изотопов урана.

ВИРТЦ: Он у них тоже был. (Курсив мой. — Д.Ф.).

Вскоре в разговор вступают все немецкие ученые, и снова именно Дибнер произносит короткую фразу, наполненную скрытым смыслом: «Мы всегда полагали, что на одну бомбу нам потребуется два года». Более того, Бернстейн, как правило, прямолинейный в своих комментариях и примечаниях, несомненно, нацеленных на поддержание «легенды союзников», на этот раз проявляет непривычную нерешительность и сомнение. «Я не могу точно сказать, кого Дибнер в данном случае понимает под «мы» и на чем основаны его оценки. Однако остальные не возражают против использования слова «бомба». И действительно, кто же эти люди, которых имел в виду Дибнер, говоря «мы»? Бернстейн, похоже, этого не знает, однако, если учесть предыдущие слова Дибнера о запасах радия «из Гарца», можно с большой долей вероятности предположить, что Дибнер косвенно ссылался — и, несомненно, делал он это умышленно, — на своих коллег из атомной программы под контролем СС.

Далее следует короткий, но очень любопытный диалог с участием Гана, фон Вайцзеккера, Хартека, Виртца и Дибнера:

ГАН: Я считаю, что разделением изотопов абсолютно невозможно получить тонну урана-235.

ВАЙЦЗЕККЕР: А для чего еще тогда нужны центрифуги?

ХАРТЕК: Чистый двести тридцать пятый с помощью центрифуги не получить. Но я не верю, что это можно сделать с помощью центрифуги.

ВИРТЦ: Совершенно верно.

ГАН: Да, но это можно сделать с помощью масс-спектрографов. У Эвальда есть какой-то патент.

ДИБНЕР: Есть также фотохимический процесс. (Курсив мой. — Д.Ф.).

А теперь давайте соберем все это вместе, ибо этот небольшой диалог является свидетельством того, что в Фарм-Холле был разыгран фарс, причем не одними только интернированными немецкими учеными, но и теми, кто рассекретил расшифровки их разговоров. Обратите внимание ка то, что англичане рассекретили расшифровки после объединения Германии в 1989 году, чем, возможно, косвенно признали тот факт, что больше нет смысла молчать о тех секретах, которые у них оставались, поскольку теперь появились другие доступные источники, позволяющие раскрыть эту так бережно охранявшуюся тайну: нацисты раньше союзников подошли опасно близко к обладанию атомной бомбой, если не создали ее. Во-первых, обратим внимание на то, что в приведенном выше диалоге Отто Ган, с чьего замечания начинается эта глава, уже меняет свою точку зрения. В предыдущих высказываниях он говорит о методе разделения изотопов как о средстве создания бомбы. И вот он уже полностью себе противоречит, причем в течение одного дня. Но затем следует фраза Вайцзеккера: «А для чего еще тогда нужны центрифуги?» На это возражает сам изобретатель, Пауль Хартек, который заявляет, что чистый «двести тридцать пятый» с помощью этого метода получить нельзя. Его слова подтверждает Виртц, и тогда Ган, специалист по радиационной химии, снова меняет на сто восемьдесят градусов собственную точку зрения, и все это в течение нескольких минут, приходя к очевидному для ученого и инженера выводу: лучшим способом получения «чистого» U²³⁵’ является масс-спектрограф.

Однако после этого взрывается самая настоящая бомба. Дибнер, несомненно, имевший какое-то отношение к империи секретных проектов «мозгового центра» Каммлера в горах Гарц, говорит о каком-то совершенно неизвестном «фотохимическом» методе разделения и обогащения изотопов. Даже Бернстейн признает: ему неясно, что имел в виду Дибнер. По всей вероятности, неясно, потому что кто-то где-то оставил на этом гриф секретности И тут нам следует остановиться, потому что это означает, что штаб Каммлера, возможно, открыл способ обогащения и разделения изотопов, который остается неизвестным и по сей день!

Вскоре после этого короткого многозначительного диалога Виртц предлагает еще одно решение: «Готов поспорить, — говорит он, — что речь идет о разделении методом рециркуляционной диффузии». Очевидно, Виртц намекает на то, что процесс разделения идет в много этапов и выход одного цикла разделения используется как вход для следующего, чтобы добиться большей чистоты. Процесс повторяется до тех пор, пока не достигается нужная чистота — чистота оружейного урана. Из данного контекста неясно, о каком именно процессе диффузии идет речь, потому что немцам, союзникам и японцам были известны по крайней мере два метода, которые назывались «диффузией». Один из них, о котором упоминает Бернстейн, комментируя замечание Виртца, заключается в производстве уранового газа с последующим пропусканием его под давлением через синтезированный металл. Под синтезированием понимается то, что металл имеет миллиарды микроскопических пор, крошечных отверстий определенного размера, через которые атомы различных изотопов проходят с чуть отличающейся скоростью. «Согласно первоначальным оценкам, для практически полного разделения потребуется 500 циклов прохождения через такой барьер по сравнению с 22 000 циклами центрифуги». Другим является процесс тепловой диффузии, который уже был подробно изложен в главе 7.

Метод тепловой диффузии кратко мелькает в опубликованных расшифровках Фарм Холла. На следующий день после атомной бомбардировки Хиросимы о нем упоминает Вайцзеккер. Относительно этого метода Бернстейн комментирует, что его опробовал Коршинг и что устройство для разделения изотопов состоит из «стеклянной трубы и нагревающейся спирали. Для разделения изотопов урана он не подходит». Однако на самом деле Бернстейн описывает здесь первую трубу Клузиуса — Диккеля для тепловой диффузии, которая, как он совершенно справедливо указывает, оказалась малоэффективной. Однако Уилкокс, рассказывая о японской атомной программе, описывает другой метод, основанный на трубе Клузиуса:

В конце концов группа Нисины остановилась на процессе под названием тепловая диффузия. Это был один из самых первых методов разделения изотопов. Однако до тех пор, пока его в 1938 году не усовершенствовали немецкие ученые Клаус Клузиус и Герхард Диккель, он не имел практического применения. Принцип тепловой диффузии основан на том, что легкий газ движется в сторону источника тепла. Клузиус и Диккель создали простое устройство, основу которого составляли две металлические трубы, одна из которых помещена в другую. Внутренняя труба нагревается, наружная труба охлаждается. При включении устройства более легкий U-235 движется к нагретой стенке, U-238 движется к холодной стенке. Конвекционные течения, создаваемые этим движением, посылают U-235 вверх, a U-238 — вниз. В результате получается что-то вроде отапливаемого дома зимой: теплый воздух поднимается к потолку, холодный остается у пола. В определенный момент времени можно собрать скопившийся вверху U-235 и закачать в устройство новую порцию газа. Это был простой и быстрый способ получать U-235 в достаточно высоких концентрациях. (Курсив мой. — Д. Ф.)

А последовательным пропусканием через подобное устройство чистоту можно было повысить еще больше. В любом случае в описаниях метода, предложенных Бернстейном и Уилкоксом, есть определенные расхождения. Возможно, последний описал модификацию первоначального метода, которая заключалась в одновременном подведении к устройству тепла и холода.

Затем Хартек, Виртц и Гейзенберг продолжают обсуждать проблему разделения и обогащения изотопов, и чуть дальше следует:

ХАРТЕК. Они добились этого широкомасштабным применением масс-спектрографов или же успех принес фотохимический процесс.

ВИРТЦ: Ну, а я скажу, что или фотохимический процесс, или диффузия, обычная диффузия. Сырье облучается светом определенной длины волны и… (далее все начинают говорить вместе).

И здесь Бернстейн снова замечает, что «не совсем ясно», что представляет собой этот фотохимический процесс. В любом случае, каким бы ни был этот процесс, после того как Виртц упоминает о нем и об облучении светом определенной «длины волны», остальные ученые начинают говорить разом. Быть может, они сознательно старались заглушить слова Виртца, не дать записать их на магнитофон? Этого мы никогда не узнаем. Так или иначе, разговор продолжается:

ХАРТЕК:…Или используя в огромных количествах масс-спектрографы. Предположим, с помощью одного масс-спектрографа возможно получить за один день один миллиграмм — скажем, двести тридцать пятого. Они могли сделать дешевый масс-спектрограф, который при массовом производстве будет стоить сотню долларов. И тогда ста тысяч масс-спектрографов будет достаточно.

И снова красноречивый комментарий Бернстейна: «Именно так и поступили союзники». Но, как мы уже видели, весьма вероятно, что именно так поступили и немцы нa заводе по производству буны в Освенциме, а затем в огромном подземном комплексе, которым заведовало особое командование СС Каммлера. Ученые, собранные в Фарм-Холле, как и ожидалось, пребывали в абсолютном неведении относительно этой программы, однако до основных моментов дошли сами.

ГЕЙЗЕНБЕРГ: Да, разумеется, если поступать именно так, а у них, похоже, были именно такие масштабы. Над этим работало сто восемьдесят тысяч человек

XАРТЕК: В сто раз больше, чем у нас.

Возможно, в сто раз больше, чем было в распоряжении Хартека или любого другого из видных ученых, интернированных в Фарм-Холле; но, разумеется, это число значительно меньше сотен тысяч рабов, заключенных концентрационных лагерей, имевшихся у СС. Позднее Ган подхватывает патетическую жалобу «группы Гейзенберга», добавляя: «Конечно, мы не могли работать в таких масштабах». Несомненно, все эти факты и методы были известны штабу Каммлера, и Каммлер, несомненно, разрабатывал их с присущей ему целеустремленностью.

Далее Хартек подтверждает данную точку зрения следующим замечанием относительно процесса Клузиуса, и цифры, которые он назвал, раскрывают опасный потенциал возможностей нацистской Германии по разделению и обогащению изотопов, если бы, работы велись в таких же масштабах, как и «Манхэттенский проект»:

Если принять как факт то, что взрывчатку можно получить посредством масс-спектрографов, — мы бы этого никогда не добились, потому что нам никогда не удалось бы получить 56 000 рабочих. Например, если взять метод Клузиуса — Линде в сочетании с нашим циклом обмена, нам нужно было бы задействовать непрерывно пятьдесят рабочих, чтобы получить две тонны за год. Если бы мы хотели получить десять тонн, нам нужно было бы задействовать двести пятьдесят человек. Таких возможностей у нас не было.

Для Хартека и остальных ученых из Фарм-Холла проблема заключалась не в средствах и методах, а только в недостатке рабочей силы, которой у СС было в избытке. Позже Хартек высказывается еще более определенно:

Учитывая все названные цифры, я прихожу к выводу, что речь идет о масс-спектрографах. Если американцы пользовалась другим эффективным методом, им было бы не нужно тратить так много денег. И им не нужно было бы столько много людей.

Ему отвечает Коршинг, и далее следует небольшой спор, в котором Хартек вскользь касается одной тонкой темы, а редакторское примечание Бернстейна демонстрирует либо полное неведение, либо сознательную недоговорку:

«КОРШИНГ: Спектрографы тут ни при чем.

ГЕЙЗЕНБЕРГ: Должен сказать, на мой взгляд, ваша теория верна, и речь вдет именно о спектрографах.

ВИРТЦ: А я готов поспорить, что это не так

ГЕЙЗЕНБЕРГ: Тогда зачем были нужны шестьдесят тысяч человек?

КОРШИНГ: А вы попробуйте выпарить одну тонну урана.

ХАРТЕК: Для этого достаточно лишь десяти человек, Я был поражен тем, что увидел в «И. Г.». (Курсив мой. — Д. Ф.)

Единственный комментарий Бернстейна к этому диалогу очевиден: он уточняет, что под «И. Г.» понимается концерн «И. Г. Фарбен», и больше ничего не добавляет. Или Бернстейн не знает о таинственном «заводе по производству синтетического каучука» концерна «И. Г. Фарбен» в Освенциме, который потреблял больше электроэнергии, чем Берлин, но так и не выпустил ни одного килограмма буны, или же он сознательно умолчал обо всех странных фактах, имеющих отношение к замечанию Хартека. По крайней мере со стороны Бернстейна «легенде союзников» бояться нечего.

Однако, со своей стороны, Хартек или прозрачно намекает на то, что он был свидетелем широкомасштабных работ, которые проводил концерн «И. Г. Фарбен», задействовав десятки тысяч рабочих, или же из его замечания следует, что немецким ученым удалось обнаружить значительно менее трудоемкий процесс. В любом случае, мне не известен ни один другой завод «И. Г. Фарбена», который в то время занимался проблемами обогащения урана. Единственный комплекс, обладающий необходимой сигнатурой «завода по обогащению», находился в Освенциме, и это означает, что Хартек видел комплекс не просто такой же громадный, как и тот, что в Ок-Ридже, штат Теннесси, но и более эффективно работающий — нам известно, что это можно было сказать про масс-спектрограф фон Арденна, — по сравнению со своим американским аналогом, а также в меньшей степени зависящий от квалифицированной рабочей силы, ибо источник рабочей силы в Освенциме, хотя и неиссякаемый, вынужден был постоянно восполнять непрерывную «естественную убыль».

В любом случае, если это так, есть все основания считать, что Хартек и, возможно, также некоторые или все остальные ученые, интернированные в Фарм-Холле, тщательно разыгрывали спектакль, демонстрируя самый минимум знаний, указывающий на то, что им был известен по крайней мере в самых общих чертах способ создания атомной бомбы без ядерного реактора (или «уранового двигателя», как они его называли), при этом перемежая его полным незнанием конкретной специфики, тем самым давая понять, что их не привлекали к работе на самом высоком уровне, — или же они сознательно притворялись. По крайней мере, в случае с самим Хартеком есть все основания полагать, что он в определенной степени сознательно притворялся, ибо он был свидетелем — если не непосредственным участником — обширной программы обогащения урана, которую тащили на своих спинах изнуренные заключенные концентрационного лагеря.

Как будто этого недостаточно, Вайцзеккер позднее подтверждает версию о существовании совершенно секретной программы под контролем СС, которую мы уже списали в общих чертах:

ВАЙЦЗЕККЕР: Если вы хотели создать бомбу, нам, вероятно, следовало сосредоточить больше внимания на разделении изотопов и меньше — на тяжелой воде… Если бы мы занялись этим достаточно рано, возможно, мы смогли бы к чему-нибудь прийти. Если американцы смогли закончить работы над бомбой к лету 1945 года, мы при счастливом стечении обстоятельств смогли бы зачертить их зимой 1944–1945 годов.

Обратите внимание, что он не только указывает те самые временные рамки, с которыми мы уже сталкивались в случае с непроверенным сообщением об испытании германской атомной бомбы на острове Рюген, но, что гораздо важнее, его заявление следует после прозрачного намека Хартека на существование именно такой программы в нацистской Германии.

Чуть позже дальнейший обмен мнениями прерывается следующим загадочным комментарием британской военной разведки к замечаниям, сделанным Вальтером Герлахом: «Далее Герлах объясняет, что руководство нацистской партии, похоже, было уверено в том, что они работают над бомбой, и рассказывает, как в Мюнхене партийные функционеры ходили от дома к дому в ночь с 27 на 28 апреля этого года, предупреждая всех о том, что на следующий день будет применена бомба». В редакторском примечании Бернстейна сквозит его полное недоумение, что подтверждает то, что ему, по всей видимости, ничего не известно о предполагаемых испытаниях на острове Рюген и в Ордруфе: «Неясно, кто собирался использовать это оружие и против кого».

В любом случае, немецкие ученые, собранные в Фарм-Холле, в основном не опровергают предположение о существовании секретной атомной программы, а подтверждают ее.

Наконец, Хартек снова, должно быть, оглушил своих английских тюремщиков следующим замечанием, сделанным, как явствует из расшифровки, вечером 6 августа 1945 года:

ХАРТЕК: Множительный коэффициент для двести тридцать пятого равен 2,8, и перед тем как один атом столкнется с другим, какой длины путь он успеет преодолеть? 4 сантиметра, R_x — это радиус. Затем это надо умножить на среднюю длину свободного пути и разделить на квадратный корень множительного коэффициента. Получится 3,2. R_x равен приблизительно 14 сантиметрам, масса равна 200 килограммам; тогда происходит взрыв.

Даже Бернстейн не может оставить это без внимания, и его комментарий указывает на то, что за цифрами Хартека «может что-то крыться»:

Этот на первый взгляд сделанный мимоходом расчет критической массы, в отличие от расчетов Гейзенберга не ведущий ни к какому разумному ответу, в определенной степени демонстрирует то, что Хартек уже занимался этой проблемой. Трудно поверить, например, что если бы он не думал над ней, то догадался бы просто так, что критический радиус обратно пропорционален множительному коэффициенту. Неясно, откуда Хартек взял для множительного коэффициента значение 2,8. На протяжении всей войны ученые в Лос-Аламосе, несомненно, знавшие гораздо больше, чем он, пользовались значением 2,2. Только после войны с применением более совершенных методов измерений это значение было увеличено до 2,52. Возможно, именно Хартек в январе 19ч2 года представил германскому управлению вооружений эти цифры, пытаясь заинтересовать армию в продолжении работ по созданию бомбы.

Быть может, Хартек уже просчитывал эти значения. Но есть еще одно вероятное объяснение.

Возможно, во время своего посещения «И. Г.», о котором Хартек уже упоминал, кто-то показал ему эти цифры. В этой связи, возможно, примечательно то, что из всех ученых, находившихся в Фарм-Холле, именно Хартек в своих высказываниях наиболее часто признаёт существование практически осуществимого метода, который, примененный в широких масштабах, мог бы обеспечить получение достаточного количества чистого расщепляемого урана, пригодного для производства атомной бомбы. Также примечательно то, что расшифровки раскрывают широкий спектр методов, известных и доступных немцам, которые, примененные в широких масштабах и с привлечением достаточного труда, позволили бы добиться именно этого. Замечания Хартека упорно указывают в сторону Манфреда фон Арденна, Фрица Хаутерманса, «завода по производству синтетического каучука» концерна «И. Г. Фарбен» в Освенциме. Подобно директорам «Фарбена» на скамье подсудимых в Нюрнберге, Хартек по-своему пытается сказать правду. Возможно, эти факты и сделанные на их основе предположения также объясняют, почему по прошествии стольких лет расшифровки Фарм-Холла были наконец рассекречены, так как при тщательном рассмотрении они вовсе не подкрепляют «легенду союзников».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ВРАТА К ЧЕРНОМУ СОЛНЦУ:

ВЫВОДЫ ИЗ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

________________________________________________________________________

Так что доказательств соглашения Мартина Бормана с Соединенными Штатами, если таковое и было, судя по всему, не существует. Однако, похоже, Соединенные Штаты предприняли значительные усилия, чтобы убедиться в отсутствии подобных доказательств!

Картер Хидрик.

Критическая масса

Я считаю, что есть все основания полагать, что в нацистской Германии еще в ходе Второй мировой войны была создана и успешно испытана, а может быть, даже применена в боевой обстановке урановая атомная бомба. Также вполне вероятно, что немецким ученым удалось сделать существенный шаг к созданию, если не практическому испытанию плутониевой бомбы, основанной на методе ускоряемого деления, обладающей небольшой критической массой и большим разрушительным действием. Это утверждение, каким бы радикальным оно ни казалось, позволяет разрешить многие нестыковки и противоречия политической и стратегической истории войны, как пустяковые, так и значительные. Мне кажется, предположение о том, что в Германии осуществлялась самая настоящая программа создания атомной бомбы, а не те жалкие неудачные лабораторные исследования, о которых твердила «легенда союзников», представляет убедительные объяснения целому спектру загадок, над которыми уже столько лет ломают головы историки и аналитики.

Например, как относиться к тому, что в декабре 1941 года после нападения Японии на Перл-Харбор Гитлер объявил войну Соединенным Штатам? Аналитики уже многие десятилетия ломают голову над этим решением и его возможными мотивами; предложено великое множество малоубедительных объяснений — от чувства «буржуазной солидарности» со своими японскими союзниками и желания придать официальный характер тайной морской войне, которая уже на протяжении нескольких месяцев велась между Третьим рейхом и Соединенными Штатами, до маниакального безумия Гитлера и до уверенности нацистской верхушки в том, что Рузвельт все равно собирается не позднее 1943 года принять участие в войне в Европе. Но какими бы ни были рассуждения и побудительные мотивы Гитлера, с точки зрения обычного военного анализа объявление войны Америке со стороны Германии было чистой воды самоубийством, поскольку подавляющее превосходство в промышленных мощностях и изолированность за океаном обеспечивали то, что Соединенные Штаты рано или поздно одолеют военную машину Германии. Решение Гитлера, принятое тогда, когда остановившиеся германские армии замерзали у ворот Москвы, выглядит не просто самоубийственным. Гитлер еще раз показал, кто он есть на самом деле: сумасшедший.

Однако с позиции доказательств, представленных выше поенная картина декабря 1941 года начинает выглядеть совсем иной, и совсем иной ее видели на секретных совещаниях у фашистского диктаора. Немецкие ученые открыли явление ядерного деления, немецкие ученые предложили способ создания атомной бомбы посредством применения в широких масштабах устройств разделения и обогащения изотопов и использования огромного человеческого труда. Чуть больше чем через месяц немецкие ученые заверят Гитлера, через меморандум Управлению вооружения и боеприпасов, что количество материала, необходимого для получения бомбы, измеряется не тоннами, а килограммами. А любимый ученый-атомщик фюрера барон Манфред фон Арденн и его соратник доктор Фриц Хаутерманс уже опубликовали труд с описанием того, как все это сделать. И еще Гитлеру было известно, что Германия располагает необходимым сырьем — ураном — в количествах, о которых Соединенные Штаты могли только мечтать.

Далее, оглядываясь назад, становится понятна завеса секретности, окружавшая германский атомный проект, ибо лучшим источником дешевого труда являются концентрационные лагеря, существование которых Гитлер стремился скрыть от немецкого народа, и по очевидным причинам. Еще в начале 1941 года концерн «И. Г. Фарбен» уже начал возводить в Освенциме «завод по производству синтетического каучука». А может быть, в извращенном рассудке Гитлера маячило нечто большее: перед войной некоторые ученые рейха обрисовали в общих чертах принцип оружия, еще более мощного, чем атомная бомба, которая являлась для него не более чем детонатором. Исходя из этого, Гитлер, азартный игрок, пошел на риск, уверенный в том, что всего через год-два получит в свое распоряжение этот устрашающий арсенал, и объявил войну Соединенным Штатам.

Также все те военные операции и дислокация войск на европейском театре в самом конце войны, которые прежде казались бессмысленными, теперь начинают приобретать непоколебимую логику. Безрассудный и, по утверждению многих, бессмысленный с военной и политической точек зрения бросок союзных войск от Берлина на юго-восток Германии и к Праге полностью соответствует тому, что американское руководство на самом высшем уровне знало о черных проектах особого командования СС и империи секретного оружия Каммлера. Одержимость, с которой Гитлер настаивал на обороне Бреслау в Нижней Силезии и самой Праги, одержимость, которую никак не могли понять его собственные генералы, приобретает военный смысл только в контексте проекта создания атомной бомбы и межконтинентальной ракеты — первая цель была успешно достигнута, а ко второй немецкие специалисты подошли опасно близко.

Точно так же от предложения рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера заключить сепаратный мир с западными союзниками принято отмахиваться, как от судорожных попыток отчаявшегося кровавого палача избежать неотвратимого конца — и только. Но Гиммлер вместе с Гитлером и, возможно, Мартином Борманом входил во «внутренний круг» тех, кому было в полной мере известно об истинной деятельности империи Каммлера. Возможно, Гиммлер использовал эти знания как предмет торга. Его предложение было отвергнуто не столько потому, что оно не было искренним (с точки зрения Гиммлера), сколько потому, что к этому времени он уже потерял контроль над этой империей. Вероятно, сделка была заключена между представителями Каммлера и резидентом УСС в Цюрихе Алленом Даллесом или через самого генерала Паттона. Борман, как мы уже видели, также принимал участие в этом заговоре и, как будет видно в последующих разделах, был напрямую связан с Каммлером.

Версия о существовании германской атомной бомбы также объясняет те странные мелочи, упоминание о которых проскальзывало в различных периодических изданиях союзников перед самым концом войны в Европе и непосредственно после него: «пробные полеты» сверхтяжелых самолетов из Европы до Нью-Йорка и обратно; планы Манхэттена, подготовленные Люфтваффе, с оценками вероятных разрушений, соответствующих тем, что образовались бы при взрыве ядерной бомбы, эквивалентной той, которая была сброшена на Хиросиму; аэродром в Норвегии с сорока тяжелыми дальними бомбардировщиками, способными совершить перелет до Америки и обратно; «заводы по производству синтетического каучука», совершенно непостижимым образом потребляющие электроэнергии больше, чем Берлин, и, как это ни парадоксально, за всю войну так и не выпустившие ни килограмма буны, подводные лодки с грузом инфракрасных взрывателей — техническая сложность подобных устройств свидетельствует об их предназначении для применения в ядерных бомбах, — и порошка обогащенного урана, готового для превращения в металлическую форму. Точно так же эта версия предлагает более правдоподобное объяснение таинственной гибели самого знаменитого и популярного американского генерала, как и невозможную «трехкратную» смерть самого зловещего генерала нацистской Германии. Генерал Паттон, как было показано выше, командовал той самой 3-й американской армией, которой был доверен захват комплекса по созданию секретных видов оружия в Тюрингии и чехословацком Пльзене. Он, в качестве командующего армией, имел доступ ко всем донесениям войсковой разведки, действующей в этом районе, и он вполне мог стать первым человеком, не считая Каммлера, который увидел столько, что смог составить общую картину происходящего. Если Паттона действительно умышленно заставили замолчать, а я абсолютно в этом убежден, тогда, несомненно, приведенные выше рассуждения предлагают наиболее вероятную мотивировку этого. И, наконец, как уже говорилось выше, успехи германской атомной программы, вполне возможно, служили дополнительным моральным стимулом участников «бомбового заговора» против Гитлера в июле 1944 года.

Кроме того, эта версия подводит более прочный фундамент под другую группу «странных мелочей», таких как нелепое утверждение о том, что инженеры союзников были настолько уверены в конструкции урановой бомбы, что «Малыш» был сброшен на Хиросиму без предварительных испытаний, или же (другое объяснение) имеющегося количества оружейного урана было недостаточно для двух таких бомб, чтобы испытать одну перед тем, как сбросить вторую. Предположение о том, что американские военные могли сбросить не прошедшее испытания сверхоружие на вражеский город, причем этот враг, как было известно, сам работал над созданием такого оружия, является просто абсурдным. Еще белее абсурдным его делает «легенда союзников», если задуматься над тем фактом, что одна плутониевая бомба уже была успешно испытана и имелась другая плутониевая бомба, готовая к боевому применению против Японии. В таком случае, почему сначала сбросили неопробованного «Малыша» вместо проверенного плутониевого «Толстяка»? Рациональное объяснение предлагает основной тезис первой части настоящей книги: американцы не испытывали «Малыша» потому, что, как обмолвился Оппенгеймер, бомба имела «немецкое происхождение». Американцам не нужно было ее испытывать, потому что это уже сделали немецкие специалисты.

Далее, проникновение германских ядерных технологий не только в американскую, но и японскую программу объясняет то, почему японцы после атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки так медлили с ответом на требование союзников о безоговорочной капитуляции, ибо всего через день после бомбардировки Нагасаки сами японцы также на непродолжительный срок присоединились к ядерному клубу. А пять лет спустя генерал Макартур командовал американскими войсками во время одной из самых страшных военных катастроф в истории Соединенных Штатов, случившейся в районе Чосинского водохранилища, где находился крупнейший в Азии производственный комплекс, построенный японским промышленником Дзюном Ногучи, нервный центр японской атомной программы. Не был ли риск, на который пошел Макартур, захватывая и удерживая Чосинское водохранилище, хотя бы отчасти обусловлен имеющимися в распоряжении американского командования секретными разведданными, и не было ли истинной целью операции получить более подробную информацию о недавно побежденном враге и не допустить утечку технологий потенциальным врагам, таким как коммунистический Китай?

И последний, но, определенно, далеко не второстепенный момент: к концу Второй мировой войны обогащенного урана и атомных бомб вдруг стало слишком много для того, чтобы источником всего этого богатства был один только «Манхэттенский проект». Переводчик советского маршала Родиона Малиновского рассказал о некой «неразорвавшейся бомбе», сброшенной на Нагасаки 8 августа и затем переданной японцами русским, а были еще одна японская бомба, два испытания в Германии и еще бомба, затонувшая на борту американского крейсера «Индианаполис», направлявшегося к берегам Японии, — и все эти бомбы вышли из «Манхэттенского проекта», если еще в конце декабря 1944 года союзникам катастрофически не хватало оружейного урана, а к маю 1945 года была получена лишь половина необходимой критической массы? Откуда взялся весь этот лишний уран, не говоря уж о лишних бомбах? Лично я считаю, что скорее всего все это было получено из нацистской Германии, благодаря рейхсляйтеру нацистской партии Мартину Борману и обергруппенфюреру СС Гансу Каммлеру.

Однако эти выводы поднимают новые проблемы, требующие решения, и, рассматривая их, мы уже более внимательно присмотримся к черной империи секретного оружия Каммлера, «мозговым центрам», подземным заводам и десяткам тысяч заключенных, трудившихся на них на положении рабов.

Назад: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ «МЕIN HUT ER HAT DREI ECKEN»[80]: ИСПЫТАТЕЛЬНЫЕ ПОЛИГОНЫ

Дальше: ЧАСТЬ ВТОРАЯ МИФ ВЫЖИВАНИЯ И ИСТИННЫЙ СМЫСЛ ОПЕРАЦИИ «СКРЕПКА»

________________________________________________________________________

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ПОЧЕТНЫЕ АРИЙСКИЕ БРАТЬЯ

________________________________________________________________________

Район Копаны (Хыннама) в Северной Корее

ГЛАВА ВОСЬМАЯ УПРАВЛЕНИЕ ВООРУЖЕНИЯ И БОЕПРИПАСОВ И МЕМОРАНДУМ ХАУТЕРМАНСА

________________________________________________________________________

Союзники обнаружили в Киле в конце войны завод по производству тяжелой воды.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ФАРС В ФАРМ-ХОЛЛЕ И ДРУГИЕ ФАРСЫ

________________________________________________________________________

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ВРАТА К ЧЕРНОМУ СОЛНЦУ: ВЫВОДЫ ИЗ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

________________________________________________________________________