Анжелика уткнулась в плечо Абигаэль.

– Посланец прибудет слишком поздно. Она убьет ее! Она убьет ее!

Абигаэль задрожала, но осталась безмолвной. Ее длинные ресницы опустились и скрыли взгляд, в котором она прятала страх. Анжелика особенно нуждалась в доверительных словах. Она увела ее к себе.

Вокруг нее собрались все члены семьи Бернов и старательно увещевали и успокаивали ее, говорили, что судьба не обрушится на них.

Мартьяль подсчитывал время, которое было необходимо правительственному кораблю, чтобы добраться до Монреаля по Сен-Лорану. И, предполагая, что мадам де Горреста не появится тотчас же в доме Конгрегации Нотр-Дам, или Маргарита Буржуа проявит недоверие, то получалось, что у Пьера-Андрэ достаточно времени, чтобы достичь цели.

Он будет лететь на крыльях ветра.

И Анжелика благословляла Канаду, которая взрастила таких людей, которых не останавливали препятствия, которые в одиночку совершали подвиги, недоступные группе, которые проходили там, где обыкновенный человек был бессилен.

– Где гарантии, что эта женщина в курсе, что дочь Анжелики находится в Монреале? Может быть, она этого не знает? И не узнает никогда?

– Она не замедлит узнать. Она такая ловкая.

И только мысль, что Амбруазина-Дьяволица идет по улицам Виль-Мари в поисках Онорины, уже рождала неописуемый страх, от которого кожа покрывалась мурашками.

Время от времени младшие дети, Элизабет, Аполлина и близнецы, которые играли вместе, замечали тревогу взрослых, подходили к Анжелике и просили поцеловать ее, протягивая к ней свои маленькие ручки. Шарль-Анри не осмеливался на такие вольности. Он находился в тени возле старших, и Абигаэль, поняв, что он разделяет их заботу и тревогу, взяла его на колени.

Кот, в свою очередь, тоже оставался в стороне, бесстрастно глядя на людей.

Габриэль Берн заметил, что все, что было в человеческих силах, было сделано. Теперь нужно было надеяться на разум, ибо они хотели добиться победы и имели силы.

Часто, когда она оставалась одна, она подолгу глядела на Голдсборо, который никогда не казался ей таким спокойным, напоминающим о днях повседневной жизни без неожиданностей. Но дул дьявольский ветер.

Он дул, принося страх в гораздо большие поселения, нежели этот маленький городок.

Он дул в нескольких душах, нескольких сердцах. Иногда, охваченный необъяснимым ужасом, человек, который видел, который знал, чувствовал себя чужим по отношению к своему собственному брату.

Итак, в этом смертельном одиночестве, свойственном тому, кого проклятие отделяет от равнодушной толпы, началось сплочение людей, призванных разделить боль и принять участие в драме. Но эта драма была лишь частью другой, более грандиозной, более герметичной. Ответ на «почему» ускользал… Никто ничего не знал. В этом мраке никто не видел ничего перед собой в нескольких шагах. Ветер дьявола дул, но дул не для всех.

Секрет переходил от одного к другому среди посвященных и до последнего момента игра должна была быть тайной.

Вспоминая, что она сама спасла жизнь Амбруазины, Анжелика приходила в ярость, потому что теперь эта женщина возникла снова и угрожала ее ребенку. Это было слишком несправедливо!

Она не хотела жертв. Она ненавидела жертвы. И только не Онорина! Малышка Онорина.

Она видела ее, стоящую среди подруг, внимательную и важную. Они танцуют Ронду, маленькая Онорина так красива в свои восемь лет со своим доверчивым взглядом, жаждой жизни и любви, с непониманием жестокости. Она не сможет осмыслить, почему ее мучают, отталкивают, ведь она не сделал ничего плохого!

Анжелика устремляла внутренний взор за горизонт, вызывая армии неба на помощь в справедливом деле.

«Сен-Оноре, Сен-Оноре… Ваше изображение находится на фронтоне маленькой часовни… построенной там наверху, где ветер обрушивается на вершину Гатинэ, где нашли пристанище мятежницы… неужели вы покинете ребенка, который однажды переступил ваш порог? И был окрещен вашим именем?!.. А вы, аббат, вы оставите ее?

Легион! Легион! Ко мне!!!»

Стоило ей поднять глаза к небу в припадке ярости и бросая призыв сверхъестественным силам, как она увидела возле себя три силуэта черных рабов, хотя нет, четыре, если считать маленькую Зоэ, которая выглядывала из-за спины матери и сверкала черными глазками.

– Дама Анжелика, – раздался голос Сирики, пронзающий пелену тревоги,

– мы знаем об опасности, грозящей вашему ребенку. Бакари-Темба предлагает тебе помощь.

– Кто такой Бакари-Темба? – спросила Анжелика, сделав усилие, чтобы возвратиться с небес на землю.

– Сын Акаши. Его старший. Он приехал из края сухих трав, из Африки, с моей родины.

Анжелика едва заметила маленькую семью верного слуги семьи Маниго. Она только знала, что красавица Акаши снова беременна.

Ее глаза перенеслись на мальчика, которого назвал Сирики. Он не вырос с тех пор, как Жоффрей де Пейрак купил его на набережной Ньюпорта, и когда Анжелика, придя в себя после болезни, заметила его рядом с Тимоти, что заставило ее поверить, что она все еще находится в королевстве Марокко, в гареме Мулэ Исмаэля. Он так и не вырастет больше. Это рождало впечатление, что его голова увеличилась, а ноги стали еще короче и еще сильнее выделялось покалеченное плечо.

– Темба предлагает тебе помощь, – повторил Сирики.

– Помощь? Но чем он может мне помочь? – удивилась Анжелика, гладя машинальным движением голову маленького гнома.

Сирики бросил взгляд на супругу, затем, получив знак согласия, он начал рассказ, который он сократил, как мог, но который был необходим, чтобы она поняла, насколько интересно их предложение.

В стране, откуда были родом Акаши и ее сын, традиция обязывала племена жертвовать новорожденных калек и слабоумных своим богам. Жестокая жизнь этих обнаженных чернокожих принуждала их только к суровости и проявлению силы. Никаких лишних ртов. Приговоренных детей помещали на верхушку гигантского муравейника, обитатели которого очень быстро лишали жизни несчастные создания.

Когда королева произвела на свет – беспрецедентное несчастье – ребенка, который оказался горбатым и безобразным, она не смогла противостоять требованиям закона.

Новорожденный был без церемоний доставлен на съедение прожорливым насекомым.

Два дня спустя охотник, выслеживающий льва, услышал хныканье ребенка, доносящееся с верхушки муравейника. Подойдя, он обнаружил, что приговоренный малыш не только жив, но муравьи охраняют его.

Благодаря этим знакам защиты Богов ребенка вернули матери, королеве Акаши.

Единственный калека в племени, он вырос в обстановке недоверия и опаски по отношению к способностям к магии, которые не замедлили проявиться.

Пришли торговцы рабами, которые подкупили короля соседнего племени, и те отвлекли охотников саванны и увели их далеко от родных мест.

Воспользовавшись их отсутствием, работорговцы забрали всех женщин и детей городка.

Так королева и ее больной сын оказались на берегу Сенегала и попали в руки арабов, потом проделали первое путешествие в Сент-Есташ; потом в Сен-Доминик и затем в Ньюпорт, в одну из семи колоний Англии на севере Африки, где они и привлекли внимание графа де Пейрак, который купил их.

Сегодня, узнав об опасности, грозящей ребенку их благодетельницы, маленький колдун просил позволения сделать то, что он хотел, называя это на языке западной Африки «Билонго», то есть магическое действие.

– Ему приснилась страшная женщина. Он уверяет, что может кое-что сделать, чтобы помешать ей вредить. Он уже приготовил из дерева и кости фигурку, ее представляющую.

К счастью, африканский ребенок смог привезти во время своих скитаний основные предметы, в которых он нуждался для своих заклинаний, и этот маленький багаж у него не отняли, ибо с рабами хорошо обращались на голландских кораблях, если они были послушны.

Словно он хотел показать ей свои игрушки или предметы, найденные на земле, – предмет гордости любого ребенка – он полуоткрыл свою сумку из кожи антилопы и указал ей на предметы неизвестного назначения: коготь пантеры, перья, коробочки с шерстинками, порошками и пылью, волосяные кольца разных размеров.

Он начал вырезать из плотного дерева фигурку, которая должна была бы изображать Амбруазину. «Достаточно головы и шеи, – говорил он. – Нужно только вставить камни, совпадающие по цвету с ее глазами».

– А ты ведь относишься к этому скептически, – заметил Сирики. Он не сводил глаз с лица Анжелики. – Напрасно ты не веришь, ведь момент очень серьезен, а на карту поставлена жизнь твоей дочери.

– Но, однако, наука колдунов не помогла ему и его матери избежать плена.

Сирики вытаращил глаза.

– А ты забыла, что оба человека, которые купили Акаши в Сент-Есташе, пленившись ее красотой, умерли в первые же часы, так и не дотронувшись до нее? И что из-за этого французы и англичане с Антильских островов только и думали, как от нее избавиться, не осмеливаясь убить ее из страха перед еще большими несчастьями.

И, поскольку она молчала, он продолжал:

– Разве ты не знаешь, что магия – это оружие слабого? Все это остается женщине, ребенку, рабу для борьбы с грубой силой мужчины и его оружия из железа и огня. Но в нее посвящены немногие. Вот почему мужчина не перестает испытывать силу своего оружия на слабом, не оставляя ему почти никакого выхода.

Ты мне скажешь, что я тоже мужчина, но как моя жена и сын, я ничего не имею, я – раб. Нужно быть заключенным, попавшим в руки более сильных, чтобы понять проклятие, которое довлеет над женщинами, и детьми, и слабыми. Ибо я прошел от слабости ребенка к слабости угнетенных.

Продавцы-арабы оторвали меня от моего племени, когда я был так юн, что меня еще не отправили на охоту за первым львом, что доказало бы, что я стал мужчиной. Арабы увели меня в пески, избитого, голодного, и я не был так красив или так молод, чтобы понравиться паше, не был так силен, чтобы носить портшез, слишком слаб, чтобы перенести операцию для евнуха. Я был ничем, мое тело было так истерзано, что я не мог быть достаточно почтителен по отношению к продавцу. В Ля Рошели меня купил Амос Маниго, каким бы бесполезным я ни был, и в его доме я узнал о вере в Бога, пришедшего, чтобы защитить слабых и угнетенных… Какая мне разница, что хозяева потеряли нить доктрины. В их доме он, Бог, которого распяли, шептал мне: «Я пришел ради тебя. Узнай мой язык и мою власть… когда она открывается для защиты слабого и невинного, магия – это инструмент Бога».

Он отдышался и, прежде, чем ей удалось прервать его, он заговорил еще пуще:

– Ты забыла, что Иисус был магом, он прославился при помощи этого оружия. Кто из людей был более слаб, чем он? Человек низкого происхождения, ремесленник, зарабатывающий на хлеб трудом собственных рук, бедный гражданин порабощенной нации! Кем был этот молодой человек, который, несмотря на всю свою власть, не смог противостоять силе и оружию?.. Ему во всем было отказано в годы детства, юности, кроме унижения… Магическая сила стала его оружием. Он изгнал демонов, которые терзали бедных людей и были повсюду, он умножил хлебы, вылечил калек, оживил мертвых…

А его последователи, первые христиане? Бедные, как и он, незнающие, кем они были без этого чуда, перед которым могущественные и богатые люди, а также левиты падали и только и могли сказать: «Верую…»?

– Сирики, ты совсем меня запугал. Не знаю, что и сказать!..

Незамедлительно негр обратился с несколькими словами на родном языке к мальчику, который ответил ему непонятными фразами.

Все последующее произошло очень быстро.

– Он говорит, что уверен, что победит демона этой женщины, если у него будут какие-нибудь предметы, ей принадлежащие, или которых она касалась, а еще лучше, если ему дадут обрезки ее ногтей или пряди волос…

– Предметы! Обрезки ногтей этой женщины? Да вы с ума сошли! Кто осмелится хранить малейшую вещь, принадлежащую ей. Даже если они и были, то их давно выбросили или сожгли с молитвами о спасении. Я знаю, что мадам Каррер избавилась даже от иголок, которыми зашивала ее одежду.

Сирики подумал и предложил:

– Если мы спросим тех двух женщин, которые приехали из Квебека и недавно ее видели?

Все направились на поиски Дельфины и Ля Поллак.

Обе издали громкие крики.

– Предмет? Вещь этой твари! Храни нас Бог от такого! Да мы бы сразу бросили ее в огонь. Во всяком случае мы при виде ее смылись, не собрав толком собственные вещи.

В ответ на такое заявление Аристид Бомаршан скорчил гримасу, потому что нес багаж мадам Гонфарель и знал, что вышеозначенные «собственные вещи» были собраны очень старательно, и сумки были очень тяжелы.

Поскольку разговор шел в «Гостинице при форте», мадам Каррер подошла и объявила, что выбросила не только иголки, которыми она чинила платье герцогини, но даже нитки, хотя все швейные принадлежности стоили в этих краях очень дорого. Но она предпочитала, чтобы все, что могло напомнить об этой даме, колдунье, отравительнице, которая хотела отправить ее «к праотцам», было уничтожено.

Тут появилась Северина Берн, которая вспомнила, что тетя Анна получила в подарок от герцогини де Модрибур индийскую шаль в знак признательности за гостеприимство. Они отправились к старушке. Тетя Анна, как и ее служанка Ребекка, нисколько не пострадали от того, что общались с демоном. Несмотря на то, что они отказались воспользоваться средствами против нечистой силы и вампиров, с ними ничего не произошло. Они были абсолютно здоровы и спокойны.

Шаль, подаренную мадам де Модрибур, она никогда не носила, что доказывало, что у нее несколько больше здравомыслия, чем кажется. Она даже не прикасалась к этой вещи. Да и к самой герцогине она относилась прохладно. Шаль хранилась в сундуке, и однажды там же они обнаружили мешочек с шейными ленточками и принадлежностями, забытыми герцогиней. Все это должно храниться по-прежнему. Все побежали туда.

Тетя Анна углубилась в недра сундука.

– А! Вот и предметы, которые оставила эта дама.

Она повернулась к ним, держа в руках запыленную шаль и мешочек, открыв который, они увидели несколько шейных лент, гребень и щетку, на которых – неслыханная удача! – осталось несколько длинных черных волос.

Ни за какую награду никто из присутствующих дам, включая Анжелику, не согласился бы прикоснуться к этим предметам, которые тетя Анна поставила на пол. И вот маленький Бакари опустился возле них на колени.

Они смотрели издалека, как он выполнял различные ритуальные пассы, бормоча, изредка сплевывая со странным звуком, напоминающим шипение змеи, а его руки, сложенные так, что каждая ладонь напоминала морду змеи или ящера, двигались в сторону предметов.

Наконец, Темба собрал все – шаль, ленты, гребень и волосы – и сложил их в отдельные мешочки из рыбьих пузырей, которые в свою очередь поместил в большой кожаный мешок. Его он держал в одной руке, а свои приспособления, также в сумке, в другой.

Он весь покрылся потом и дышал с трудом.

Стоя с закрытыми глазами, он произнес несколько фраз монотонным голосом, а на лице его появилось выражение гнева. Потом он прошел мимо них, ни на кого не глядя.

Они медленно вышли из магазина и отпустили тетю Анну, которая ни малейшего понятия не имела о колдовстве до сегодняшнего момента.

Анжелика взглянула на Сирики и на прекрасную Акаши, которая была очень бледна.

– Что он сказал?

– Он сказал, что демон очень силен. Очень силен, очень опасен, его поддерживают другие демоны. Но бояться не нужно. Когда он доберется до основного духа, остальные улетят… Это будет очень тяжело, но он уверяет: твоя дочь будет спасена. Его собственная магия сильнее, потому что он собирается обратиться к Богу Замби, это Бог неба, и он сильнее земных Богов.

– Это опасно?

– Он может умереть, – прошептал Сирики. – И Акаши это знает.

Накануне отъезда в Вапассу она пообедала наедине с Коленом.

В его присутствии ей не нужно было притворяться и принуждать себя улыбаться и болтать.

Уверенность и спокойствие, исходившие от него, а также любовь, которую, она чувствовала, он испытывает к ней, притупляли ее боль, как наркотики.

Она с трудом проглотила несколько ложек супа и, подняв глаза, встретилась взглядом с Коленом.

– О чем ты думаешь, Колен?

– Я думал… Сколько женщин становятся недоступными, когда их ребенок попадает в опасное положение. И сколько мужчин чувствуют свое бессилие, не в состоянии помочь и смягчить их тревоги.

– Вы можете гораздо больше, чем думаете. Хорошо чувствовать, что ты не одна любишь ребенка.

И она вспомнила Жоффрея, который склонялся над маленькой Онориной, еще младенцем, которая спрашивала:

– «Почему ты меня любишь? Почему?»

И он отвечал важно:

– «Потому, что я ваш отец, девица».

Она была не одна.

Колен положил свою широкую теплую руку на ее.

– Ты не одна, – словно эхо ее мыслей раздался его голос. – Наша любовь везде с тобой. Наша любовь всегда с ней.

И он с уверенностью повторил ту же фразу, которую произнес Сирики:

– Твоя дочь будет спасена.