После того как они миновали Мон-Луи, следуя по речке Матан, одному из четырех горных потоков с Чикчок, на их пути возник корабль, похожий на один из королевских, он появился из тумана внезапно и без сомнения шел со стороны устья реки, где скрывался. Он сделал несколько маневров и подал сигнал бедствия. Не без опасения Жоффрей приказал спустить паруса и послал навстречу одну из своих шлюпок, легко управляемую и маневренную. Ветер был такой удачный, что было жаль изменять курс или делать остановку, особенно такому тяжелому судну, как «Радуга». Но граф предпочитал всегда соблюдать золотое правило голландских моряков, которое считали, что успех в деле зависит от того, чтобы все корабли группировались вместе. И поскольку к «Радуге» присоединились еще несколько судов, то всем им пришлось остановиться.

Раздались крики, матросы повисли на вантах, другие карабкались по реям и проклинали неуклюжих пришельцев.

Капитан этого корабля был несколько позже препровожден на борт «Радуги», и действительно оказался офицером королевского флота, ибо носил голубой камзол с красными обшлагами, белый шарф, черные штаны с темно-красными чулками и черную шляпу с перьями. Такова была форма, учрежденная министром Кольбером не столько для того, чтобы обязать офицеров королевского флота красиво одеваться, сколько с целью избавить флот от позументов, вышивки, рюшей и булавок, к которым пристрастились все в Париже, в том числе и военные. Реформа была проведена ко всеобщему негодованию. Каким образом во время боя команда могла отличить своего капитана и офицеров от простых матросов, если они не имели права носить золотое шитье, позументы и перья? Вот откуда возникла идея придать особый смысл различным галунам, от которых никто не хотел отказаться. Они были золотыми и серебряными, числом от одного до четырех и обозначали род войск и чин.

Туфли остались с красными каблуками, рубашка с кружевными рукавами и воротом или жабо. К тому же цвет штанов предоставлялся на выбор, так же как и окраска перьев на шляпе, их число и величина.

Так что новоприбывший офицер вовсе не превысил границ дозволенного.

Он положил руку на эфес шпаги и представился: маркиз Франсуа д'Эстре де Мирамон.

– Я узнал ваше судно, месье, – сказал он с низким поклоном и коснувшись пола перьями своей треуголки, которую держал в руке, – и теперь я вас вижу и благословляю волю случая, что привел наши суда в это место в этот час. К тому же я рад не только тому, что с вашей помощью смогу исправить положение, в которое попало наше судно, но и тому, что наконец удовлетворю свое любопытство. Ведь я столько слышал о вас и, – тут он еще более почтительно поклонился Анжелике, – о вашей супруге, столь же известной своими добродетелями и подвигами, сколь своей красотой. И не только я, но смею вас уверить, что и весь экипаж, сгораем от нетерпения услышать правду из ваших уст.

И поскольку де Пейрак оставался безмолвным, офицер удивленно продолжил:

– Вы не спрашиваете у меня, месье, где я мог услышать рассказы о вас и от кого?

– Я догадываюсь об этом. Судя по вашей речи и манерам вы их слышали при дворе.

– Вы правы! Не стану с вами спорить! Но вас не интересует, кто поведал мне о вас?

Продолжая с улыбкой свою игру, ибо не следует развлекать придворного при помощи его же уловок, де Пейрак ответил:

– Буду ли я самонадеян, если скажу, что источники могли быть многочисленными, поскольку я знаю весь «цветник», что собирается вокруг его Величества? Однако, если уж говорить о ком-то одном, то осмелюсь назвать адмирала де Вивона.

– Полное поражение и полная победа, месье! Вы хотите казаться скромнее, чем вы есть на самом деле. Что до меня, то я имел в виду Его Величество. Тем не менее правда и то, что господин Вивон интересуется вами, что впрочем является его долгом.

Было известно об эскападе де Вивона в Новой Франции, или ему лишь хотелось напомнить, что высокий титул брата мадам де Монтеспан дает ему полное право вмешиваться во все дела, касающиеся колоний. Его разнообразная мимика была полна двусмысленностей и намеков, это являлось частью своеобразного языка придворных, который не каждый умел расшифровать и понять.

Пока они разговаривали, корабли то подплывали, то отплывали друг от друга, паруса то поднимались то опускались, стараясь подготовиться к дальнейшему плаванью и занять положение для окончательной отправки. К тому же бриз, дувший с берега изрядно мешал маневрам.

– Господин д'Эстре де Мирмон, – сказал Пейрак, – вы не могли не заметить, что я шел с попутным ветром. У меня мало времени, чтобы воспользоваться такой удачей. Скажите мне без дальнейших отклонений от дела, чем и как я могу вам помочь. Вы потерпели бедствие? Или у вас нет штурмана, чтобы подняться вверх по течению? Знакомы ли вам трудности нрава этого ветра, который сейчас мне на благо, но вам может помешать добраться до Квебека?

– Квебек? Я не иду на Квебек. Что мне делать в Квебеке?

Он показал рукой вверх по течению, что означало как мало ему дела до всех этих босяков, занятых сейчас сбором урожая в глубине диких земель.

Досадная случайность завела его в устье Сен-Лорана. Он повел рассказ о своем путешествии и неприятностях. Он отплыл двумя месяцами раньше из порта Бреста, из Бретани. Его сердце и ум горели великой целью, которая вела его к крайней точке севера, обозначенной на карте звездного неба. Он плыл туда, где ни один картограф не осмелился нанести контуры островов, потому что никто не знал, можно ли там обнаружить хоть клочок земли посреди океана.

Короче говоря, господин д'Эстре составлял часть партии «ледяных безумцев», которые без колебания устремлялись «подставить свою блестящую форму под блеск северного сияния». Их было гораздо больше, чем об этом было известно, и он был из них.

В начале путешественниками двигала надежда обнаружить Китайское море, чтобы облегчить и сократить «дорогу пряностей». Затем целью стали поиски золота! И наконец соблазном стали драгоценные меха, которые добывались в местах еще более далеких, чем тундра. И в большинстве случаев эти экспедиции ни к чему не приводили, если не считать того, что иногда удовлетворялось желание увидеть неведомые существа, выжившие среди льдов, экзотических животных и невероятные пейзажи.

«Ледяные безумцы», покорители полюса, составляли среди навигаторов мира отдельную расу, для которых страсть к ледяным горизонтам и неведомым землям делала смерть от голода, холода или цинги почти нежной и во всяком случае лучшей из возможных.

Несмотря на изысканный язык и кружева, господин д'Эстре, столь похожий на других придворных, принадлежал к этой самой расе.

В эти дни он возвращался с Гудзонского Залива, где вот уже шестьдесят лет французские и английские флаги, установленные кресты и даже забытая датская пушка, свидетельствовали о неудачных экспедициях покорителей крайнего севера. Что до него, то проблем не возникло. Погода была прекрасной, и несмотря на середину июля ему встречались куски льда, плывущие, словно сказочные чудовища.

Стоило ему только подплыть к серым берегам, окутанным облаками мелких черных мошек, пьющих кровь, начались такие торги из-за мехов!

Из леса с карликовыми деревьями выбежали индейцы оджибвеи и ниписсингсы, которые помнили еще о большом котле с товарами, подвешенном Баттоном на дерево, для кочующих дикарей. Господин д'Эстре накупил меха на двести пятьдесят тысяч ливров, и какого меха! Чернобурая лисица, черная выдра, куница, норка, соболь.

Затем он совершил набег на английскую компанию «Гудзонский залив» и поджег форт Руперт в бухте Джеймса.

Но отплыв победителем из Детройта в Гудзон и следуя вдоль берега в районе реки Мелвиль он очутился нос к носу с громадным судном флота Его Величества королевы Британии, который как казалось специально поджидал его корабль, словно «выслеживая, когда лисица оставит курятник».

Началась яростная погоня, от которой судно господина д'Эстре, «Несравненный» могло уйти лишь через Бель-Иль, что между Лабрадором и северным мысом Новой Земли, что, однако не остановило преследователя. И вот французы устремились в устье Сен-Лорана, на территорию Новой Франции, куда англичане не осмелились войти, не нарушив мирного соглашения двух сторон.

Чтобы быть окончательно уверенным в спасении, господин д'Эстре устремился довольно далеко вдоль южного берега, пытаясь укрыться на реке Матене. И там бросить якорь. Теперь же он желал продолжить плавание назад в Европу, но опасался, что враг его поджидает. Он был уверен, что выпутается, если будет не один, вот для чего ему и была нужна поддержка господина де Пейрака.

– Месье, – ответил граф, – несмотря на все мое желание оказать вам услугу, я не могу враждебно поступить по отношению к британцам. Это может привести к конфликту между Францией и Англией.

– Я вас об этом не прошу. Я хотел бы только, чтобы вы позволили моему кораблю присоединиться к вашему флоту, и таким образом, под прикрытием я обогну мыс Гаспе. А там он не осмелится вступить со мной в бой… Даже если допустить, что у него хватило терпения выследить меня, он не рискнет дать возможность захватить его в наших территориальных водах.

Жоффрей де Пейрак согласился.

– Пусть будет так. Я никогда не отказал бы в помощи соотечественнику.

Рассказывая, господин д'Эстре все время посматривал на собеседников, стараясь угадать, какое впечатление производит повествование о его экспедиции, раздражение или поддержку оно вызывает. Ибо ему пришлось слышать мнение, что они союзники англичан, симпатизирующие реформе, или же

– согласно мнения господина де Фронтенака – искренние и надежные друзья Новой Франции.

Но кроме любезной поддержки господина де Пейрака и разрешения следовать вместе с их флотом, а также слова «соотечественник» ему не пришлось ничего выяснить.

Жоффрей де Пейрак уклонялся от всяческих разговоров насчет того, прав или неправ был д'Эстре, когда немного погромил компанию Гудзонского залива, штаб которой был в Лондоне, но основана она была не без участия канадских французов, что первыми достигли берегов залива. История эта была довольно запутанной и сложно было разделить роли и влияние Франции и Англии.

Жоффрей прервал его речи, не возражая. Он никто не одобрял и не бранил, он признавал лишь факты.

– Кажется, вы прекрасно знаете эти места? – заметил французский офицер. Он питал к этим краям чувство, похожее на влюбленность.

Граф де Пейрак улыбнулся и сказал, что однажды путешествие уже приводило его к берегам Гудзона. Он ничего не сообщил об ирокезах, которые могли бы кровавым вмешательством прервать «ярмарку» д'Эстре, как не упомянул и о картах, планах и описаниях, которые его старший сын Флоримон де Пейрак, девятнадцати лет от роду, привез из экспедиции по заливу вместе с сыном Кастель-Моржа.

Во время совместного плаванья господина д'Эстре несколько раз приглашали на «Радугу» на обед или ужин.

С первого же раза Анжелика подметила, что господин Тиссо, метрдотель, не обслуживает лично. И поскольку всякий раз, когда француз появлялся на борту, Тиссо отсутствовал, ей стало любопытно, так ли это случайно. Она подозревала, что дело здесь не в совпадении. Метрдотель не отрицал этого.

– Я не должен допустить, чтобы господин д'Эстре узнал меня. Он часто бывает при дворе. Его память не должна подвести.

В прошлом офицер при королевской кухне, этот человек, о прошлом которого они почти ничего ен знали, был вынужден тайком пересечь границы королевства и переплыть моря, чтобы избежать печальной участи «слуги, слишком много знающего».

– В Квебеке, когда вы были с нами, вам представлялась возможность встречаться с не очень приятными людьми, и вас не пугал даже тот огромный господин, который скрывался под фальшивым именем.

– Те, кто отвечает за кухню, продовольствие и тарелки в Версале слишком многочисленны. Это настоящая армия.

Действительно, господин де Вивон знает меня в лицо, так как я лично представлял ему некоторые блюда, но он никогда не выделял меня в числе прочих, хоть я и служил при королевской кухне.

С другой стороны господин д'Эстре был близким другом человека, которому я оказал ряд услуг. К сожалению я слишком поздно понял, что кое-кто постарается заставить меня определенным образом забыть об этом. Вознаграждение за эти услуги мне позволило вовремя скрыться. И несмотря на то, что с тех пор прошло много времени, я предпочитаю оставаться в тени. В мире нет места, где человек, который знает то, что знаю я, мог бы считать себя в безопасности.

– Я понимаю вас, господин Тиссо, держитесь же подальше от него. Ваши помощники хорошо обучены и наилучшим образом выполняют свою работу. Через несколько дней мы обогнем Гаспе и войдем в залив Сен-Лоран. Господин д'Эстре покинет нас, чтобы отправиться в Европу. Во всяком случае я не думаю, что нам следует опасаться атаки англичан.

Она по-другому взглянула на словоохотливого и любезного офицера королевского флота. Под образом «ледяного безумца» скрывался придворный. И когда его кампания закончится и его корабль бросит якорь, он покинет порт и отправиться в Версаль к старым друзьям, влиятельным женщинам и покровителям.

Нужно плести интриги вокруг трона, чтобы получить блестящие и прибыльные поручения.

Инцидент с господином Тиссо, который, казалось бы был незначительным, заставил Анжелику призадуматься, это было похоже на те размышления, когда они проплыли через Ля Мерси и она вспомнила покушение Варанжа.

Как обстояли дела при дворе? Прошла ли мода на отравительство? Ибо это действительно была мода!.. По словам Вивона. Брат Атенаис де Монтеспан удивлялся ее негодованию, когда речь заходила об «одиннадцатичасовом бульоне», предназначенном неугодным людям, старым мужьям и соперникам в любви, или о «черных мессах» – жертвоприношениях для достижения богатства или почестей, или о покупках разного сорта у колдуний…

«Все это делают…» – сказал он, глядя на нее снисходительно, словно она была из деревни.

Письма, которые она получила из Версаля от Флоримона, изобиловали деталями разного рода увеселений, балов, спектаклей и не намекали ни на что большее. И это побуждало к осторожности: нельзя было поместить в послание даже легкий намек на мерзости такого рода.

Письма молчат. Тот, кто по легкомыслию пустился бы в откровения на бумаге и подписал бы ее своим именем, рисковал жизнью в том случае, если послание перехватят.

Устная беседа менее опасна. Слова произносятся и улетучиваются, особенно если это происходит между небом и водой, на корабле, среди великого севера.

Ей захотелось поговорить начистоту с господином д'Эстре о том, что происходит при дворе, принимая, однако, меры предосторожности, на тот случай, чтобы посторонние уши ничего не услышали.

Господин д'Эстре быстро огляделся, когда она привела его на мостик второй палубы и тихим голосом попросила рассказать правду о том, что касалось опалы мадам де Монтеспан, о которой разные люди сообщали Анжелике в письмах.

– Не могу в это поверить! Вы месье, вы живете при дворе, так расскажите же мне правду. Атенаис де Монтеспан перестала искать помощи у этой ведьмы, или же та скрылась, набив кошелек и оставив богатую клиентку без магической защиты?

Тогда господин д'Эстре, немного обескураженный внезапным вопросом, боязливо огляделся. Затем, не заметив ничего, кроме тумана, который бесконечно стлался до горизонта, и морских птиц – свидетелей разговора, он измерил расстояние, которое отделяло его от Версаля и задумался.

– Расскажите, я вас умоляю, – настаивала Анжелика. – Я отрезана от всего мира здесь. Вы же видите. Вам нечего бояться. Ну как я могу причинить вам вред в этих пустынях, зная то, что вы мне расскажете?.. Я не принадлежу ни к какой партии. Но поймите, что я любопытна, как всякая женщина, и мне интересно все, что происходит в окружении Короля-Солнца и все, что касается людей, которых я хорошо знаю, и которых я без сомнения скоро увижу, может быть, даже раньше, чем думаю. Я должна быть в курсе. Вы, я думаю, догадываетесь, что мне ничего не удается узнать из почты, которую я получаю. Ответы на мои вопросы невозможно получить из листка бумаги, который может быть перехвачен каким-нибудь шпионом. Так развлеките же меня, месье, рассказав мне несколько историй из-за кулис. Я буду вам так признательна.

После продолжительных колебаний, он жестом показал, что решился. Он понимал, что у него не хватит ловкости ей противоречить. Репутация ее и ее мужа при дворе все возрастала. Их оба сына, наделенные блестящими полномочиями, были в поле зрения Суверена. И кроме того, повторял он себе, в последний раз оглянувшись на далекие берега, здесь все же не кулуары Версаля, Сен-Жермена или Пале Рояля!

Он мог позволить себе доставить удовольствие красивой женщине, которая сказала, что вспомнит о нем, когда по возвращении снова будет пользоваться благосклонностью короля.

– Ладно! Позвольте вас сказать, что слухи об опале прекрасной Атенаис несколько запоздали, – произнес он. – Когда я покидал Францию, то перед Брестом заехал в Париж, чтобы встретиться с министром по делам колоний. Тогда я узнал, что мадам де Монтеспан, ваша подруга, вернулась в Версаль еще с большим триумфом, чем прежде. Правда, ее победа далась ей ценой нескольких хлопот. Ее трон отчасти потерял устойчивость. Она закатывала королю ужасные сцены. И это была не первая ссылка, которая для нее закончилась таким образом. До этого ее отправили в Сен-Жермен на несколько месяцев, три или четыре года назад. Но вот настоящее чудо! Она возвратилась, и король подарил ей одного за другим двоих детей, которых готов признать принцами крови.

– Ваш рассказ меня ничуть не удивляет. Король никогда не мог обойтись без нее! Ее красота и ум его покорили!..

– И даже более того! Ваш вопрос относительно ведьмы был неуместен. Не умаляя красоты мадам де Монтеспан, не приуменьшая влияния ее на короля, которое укрепилось за тринадцать лет их связи, точно известно, что золото, которое она опускала в кошельки колдуний, послужило ей огромной помощью.

Анжелика понимающе улыбнулась.

– Так Мовуазен и по сей день продолжает практиковать? – сказала она, понизив голос.

– Как никогда. Весь Париж бывает у нее, самые громкие имена королевства… С тех пор, как ее поддержала мадам де Монтеспан, ее аптека полна. Что до Атенаис, то вы ее хорошо знаете, как я вижу. Так что думаете вы?.. Позволит ли она другой женщине занять ее место возле короля?.. Нет! Этого никогда не будет. Новую фаворитку ждет та же участь, что и предыдущих.

– Мадам де Ментенон! – вскричала Анжелика, уже переполненная беспокойством за несчастную Франсуазу д'Обинье, ее давнюю подругу, которая однако была и подругой Атенаис.

Но для последней, охваченной страстью к королю, и страхом его потерять никакие узы дружбы не могли иметь значения.

Придворный пожал плечами.

– Мимо. Я говорю о новой фаворитке, мадмуазель де Скорай, красивой восемнадцатилетней блондинке. Наш повелитель находится в том возрасте, когда с вожделением смотрят на молоденьких…

– Однако я слышала, что мадам де Ментенон…

– Да, я признаю, что гувернантка незаконорожденных детей продолжает получать кое-какие подачки. Он сделал ее маркизой, что впрочем ничего не значит. Но что она может среди такой путаницы? Она довольствуется тем, что держит под крылом детишек, которые ей вверены, и избавляет их от влияния их ужасной матери. А той и без них есть кого помучить. Нравиться королю и бороться с соперницами – это предмет ее досуга. По Парижу распространились опаснейшие микстуры. В прошлом году многие были свидетелями сильной болезни короля, и ее лихорадкой не назовешь. Мадам де Монтеспан пустила слух, что может быть причастна к его недомоганию, сказав, что предпочитает получать милости от больного короля, чем видеть, как он расточает их другим.

– Если дела обстоят таким образом, господин д'Эстре, и если вы обо всем этом знаете, не считаете ли вы своим долгом предупредить Его Величество каким-либо образом?

– Вы сошли с ума? – он посмотрел на нее насмешливо. – Если то, что известно мне или вам, или нам обоим по отдельности и вместе, выплывет на свет, то возникает угроза быть «разодранным четырьмя лошадьми»…

Его фраза гулко раскатилась во влажном воздухе реки.

Он намекал на казнь, специально предназначенную для цареубийц. А таковыми признавались люди, которые готовили план покуситься на жизнь короля, даже в случае, когда план проваливался.

Казнь состояла в том, что руки и ноги осужденного привязывались к сбруе четырех лошадей. Потом лошади отпускались и тянули в разные направления, так что к исходу экзекуции каждая из них уносила одну из частей тела приговоренного.

– Что вы говорите, – пробормотала Анжелика в ужасе. – Мадам де Монтеспан дошла до того, что пыталась отравить короля?..

– Я такого не говорил, – запротестовал офицер королевского флота, старательно оглядываясь.

Казалось, он сожалел о том, что так разболтался. Но увидев, с каким заинтересованным видом она ждет продолжения, он не удержался и добавил:

– Речь не идет о смертельном яде. Я говорю о специальных порошках, которые фаворитка примешивает к пище короля, чтобы обратить на себя его внимание. И, между прочим, это приносит успех, как я вам уже сказал. Но результат оказался несколько большим, чем она это ожидала. Следствием этого, по словам врачей, стала его тяга к новым любовницам, что, естественно, не доставило особого удовольствия и мадам де Менденон. Правда, ее еще не окончательно отвергли. Король каждый вечер приходит к ней поболтать или сыграть партию в бильярд. А вообще, вы понимаете: это ведь целая процессия: мадам де Лувиньи, мадмуазель де Рошфор-Теобон… Говорят, что он пустился во все тяжкие, если можно так выразиться: фрейлины королевы, горничные, а недавно одна из дочерей мадам де Монтеспан представила ему некую Дезейе, и ходят слухи, что у нее от него ребенок…

Но по-моему новая фаворитка привлекла короля не только своими прелестями и детской непосредственностью, здесь имели место и другие уловки. Говорят, что ее белокурая головка и молодость – не единственные достоинства этой девицы… Наконец те, кто с ней знаком и уже давно при дворе, утверждают, что одна деталь повлияла на то, чтобы увлечь монарха.

– Какая же?

– Ее имя.

– И как же ее зовут?

– Анжелика!..

Он подмигнул ей как заговорщик и рассмеялся, откинув голову назад. Эхом этого крика отозвались птицы: чайки и крачки, населяющие прибрежные скалы, проносились на ними часто махая крыльями и щелкая клювами. Казалось, они негодовали.

Что означал этот внезапный взрыв смеха, резкого и оскорбительного?

Внезапно Франсуа д'Эстре протянул перед собой руку:

– О! Посмотрите туда!..

– Что такое? Англичане?..

– Нет! Туда!.. Свечение.

Она проследила направление, которое он ей указал. В стороне Понана она увидела, как над смутными тенями выступов высоких гор, скрытых туманом, распространяется широкая полоса светло-розового цвета, она удваивается ярко-зеленой, затем появляется золотистая. Все исчезло, быстрее, чем они смогли это рассмотреть. Потом на миг что-то вспыхнуло, словно блестящий глаз мигнул в небе.

– Северное сияние! – воскликнул граф д'Эстре, голосом, дрожащим от восхищения. – Боже мой, как это прекрасно! К тому же это редкость в данное время года. Это знак! Холод приближается. Скоро придут морозы и все покроется льдом. Англичанину следовало бы поторопиться, иначе он будет вынужден зимовать в форте Руперт, где я поработал над тем, чтобы сжечь все жилища.

Он продолжал смеяться, но по-другому, и рассеянные лучи солнца бросали на его лицо слабые отсветы, уже словно носящие печать будущих морозов, он смеялся с выражением детской беспечности.

– Хоть бы он отказался от намерения преследовать меня на выходе из пролива.

Он вернулся на свое судно, чтобы подготовиться к возможным неожиданностям.

После того, как они прошли Антикости, большой остров, около трех сотен миль, населенный исключительно белыми медведями и птицами, опасность, казалось, миновала. Они не должны были встретить английский корабль, вышедший из засады. Господин д'Эстре снова поднялся на борт в сопровождении адьютанта, чтобы попрощаться и выразить благодарность.

– Поскольку никакие напасти не подстерегли меня, позвольте выразить вам мою благодарность и восхищение теми днями, которые я провел в обществе знаменитых и влиятельных при дворе лиц, хотя вы и находитесь сейчас довольно далеко от Короля-Солнца. Нет дня, когда в Версале не говорят о той, кто обладает репутацией одной из красивейших женщин королевства, или о том, кто дал нашим поселениям в Америке новую жизнь и обеспечил безопасность, которой все так долго добивались. Правда вы имеете при дворе двух надежных поверенных – ваших сыновей, которые добились благосклонности короля.

До этого момента он не намекал, что знаком с Флоримоном и Кантором. По слухам он избегал близкого знакомства с ними. Его заинтересовал лишь тот факт, что они по почетному и ответственному поручению ездили в Америку. Теперь он знал их ближе.

Он вручил Анжелике в знак признательности маленький флакон. Он извинился, что его форма была несколько традиционной, поскольку такова была французская мода, как впрочем и мода отдаленных столиц, включая Великого Могола и испанские города Нового Света. Кроме того, не желая ее убеждать, что этот флакон из позолоченного серебра является изделием, заказанным для нее одной, д'Эстре подчеркнул, что хочет оставить о себе память, залог безграничного уважения.

– Из всех чудесных встреч, знакомство с вами – самая значительная. Я расскажу о ней королю.