Джо Банан едет в отпуск
От всех других боссов, возглавлявших пять мафиозных кланов Нью-Йорка, Джузеппе Бонанно по прозвищу Банан отличался самым продолжительным сроком пребывания на этом посту. Родившийся в 1905 году в крошечном приморском городке Кастелламаре дель Гольфо, он еще в 1920-е годы сбежал из находившейся под властью Муссолини Италии. В Америке он вместе со своим приятелем-кастелламарцем Сальваторе Маранцано боролся против Джо Босса Массериа. После того как в 1931 году Счастливчик Лучано «умиротворил» нью-йоркскую мафию, Джо Бонанно стал главарем своего клана. На протяжении более трех десятилетий он возглавлял клан Бонанно, деятельность которого была сосредоточена в Бруклине. Пока он находился у власти, этот клан оставался самым сицилийским из всех кланов Нью-Йорка. Сицилийский диалект всегда считался языком избранных; сам же Бонанно всегда с трудом переходил на него с английского. Как и Маджадино из Буффало, с которыми Джо состоял в кровном родстве, возглавляемый им клан поддерживал тесные связи с мафией в Кастелламаре дель Гольфо.
В 1983 году Джо Банан опубликовал книгу «Человек чести», представлявшую собой написанную с его слов биографию. На протяжении всей книги он делает нелепые попытки оправдать свои действия ссылками на «традиции», под которыми подразумевает мафию. Одна из наиболее интересных глав повествует о том, как в октябре 1957 года босс бруклинской мафии на несколько недель вернулся туда, откуда брали начало его «традиции». Его отчет о том, что он называет отпуском на Сицилии, изобилует набившими оскомину стенаниями по поводу освященного веками сицилийского культа семейных отношений и самоуважения. Эта книга о возвращении Бонанно к «корням», в тот маленький мир, который он покинул, отправившись на поиски свободы и удачи. По прибытии он выразил итальянцам свое восхищение их «умением жить» и «безграничной сердечностью». Он проявил еще большую проницательность, когда назвал итальянскую государственную машину «ужасной». Его отношение к Италии иллюстрирует эпизод, когда он впервые ступил на итальянскую землю в римском аэропорту, где был приятно удивлен тем, что для него приготовили красную ковровую дорожку и что его встречал член партии ХД, министр зарубежной торговли, который тоже был выходцем из Кастелламаре. «Разве не удивил бы столь пышный прием моих друзей в ФБР?» – прокомментировал этот эпизод Бонанно. И хотя нет достоверных подтверждений этой истории, тот, кто знаком с сицилийским филиалом ХД, ничуть не удивился бы, окажись она подлинной. В Палермо этот крупный мафиози сразу же попал в руки группы местных сановников и «людей чести», с гордостью демонстрировавших ему великолепные новые автодороги и здания офисов, которые как грибы вырастали по всему городу. Наверное, нет ничего удивительного в том, что эти первые картины «разорения Палермо» не вошли в число наиболее ярких эпизодов его отпуска.
Читая вздорную книгу Бонанно, невозможно представить, что на самом деле его отпуск на Сицилии оказался поворотным моментом для всей Коза Ностры, группировки которой действовали по обоим берегам Атлантики. Ведь именно тогда американские мафиози предоставили своим сицилийским братьям право на незаконную торговлю героином. Не менее важным является и то обстоятельство, что как раз во время поездки Бонанно сицилийская мафия создала «Комиссию» по образцу той, что была учреждена в Нью-Йорке в самом конце войны кастелламарцев. Эти два тесно связанных друг с другом факта определили направление, по которому мафии предстояло двигаться в течение следующих четырех десятилетий. Все, что произошло до и после беспрецедентных актов насилия, имевших место в 1980-е годы и в начале 1990-х, было предрешено во время визита Джо Банана на Сицилию.
Сохранилась лишь часть сведений о том, что произошло во время этой поездки, но и эти обрывки наводят на размышления. Чтобы понять смысл свидетельств, надо искать ответ не на вопрос «что», а на вопрос «почему». Именно в этом заключается сложность проблемы. Перед нами один из тех случаев, когда итальянские историки мафии сочли за необходимость «натянуть над доступными фактами покрывало обоснованных гипотез». В результате возникла смесь знаний и предположений, служащая единственной цели: проникнуть внутрь политического механизма Коза Ностры. Слово «политика» имеет важное значение, и пользоваться им следует весьма аккуратно. Если согласиться с тем, что участие Коза Ностры в операциях с героином было чисто коммерческим, то создание Комиссии внутри мафии представляло собой эквивалент конституционной политики. Для неитальянцев нет ничего скандального в том, чтобы именовать мафиози бизнесменами. В кино уже стало расхожим штампом изображать босса мафии в виде этакого зловещего аналога исполнительного директора компании. Но даже за пределами Италии писатели все еще весьма неохотно используют слово «политика» применительно к махинациям убийц и воров. Однако, как выяснили те, кто десятилетиями изучал сицилийскую мафию, находясь на ее родине, использование любого другого слова не позволит в полной мере раскрыть сущность Коза Ностры. Ведь сицилийская мафия проводит политику в буквальном смысле этого слова. Сегодня судьи неустанно повторяют, что Коза Ностра будет разгромлена только тогда, когда всем станет ясно, что она является теневым государством, политическим органом, который иногда оказывает противодействие государству, иногда низвергает его, а порой и пребывает внутри структур государственного управления.
Во время палермского этапа своей длительной поездки по Сицилии Джо Бонанно посетил расположенный у самого моря ресторан «Спано», где за обильным, продолжавшимся пять часов ленчем встретился с Томмазо Бушеттой. Во всяком случае, Бушетта утверждал, что такая встреча состоялась. В то время Бушетта, будущий «босс обоих континентов» и вошедший в историю отступник мафии, был всего лишь подающим надежды рядовым членом. Поэтому вполне естественно, что встреча в «Спано» произвела на него гораздо большее впечатление, чем на Джо Банана, который не удосужился даже упомянуть о ней в своих воспоминаниях об отпуске. Бушетта, напротив, весьма эмоционально вспоминал о «восхищении», которое он испытывал во время дружеской беседы с этим «выдающимся, утонченным и наделенным особым умом» человеком. Очевидно, Бушетта нашел себе образец для подражания.
Оставив в стороне пропасть, которая разделяла Бушетту и Бонанно с точки зрения занимаемого каждым из них положения внутри мафии, отметим, что их воспоминания тоже во многом отличаются. К тому времени, когда Бушетта стал рассказывать о своей жизни, он уже был pentito, находившимся под охраной государства. А когда Джо Банан в 1983 году поведал свою историю, он лишь частично отошел от дел. По этой простой причине воспоминания Бушетты представляются гораздо более правдоподобными. (Впрочем, следует заметить, что власти США настолько серьезно отнеслись к «Человеку чести», что вызвали его автора на большое жюри.)
Показательным, хотя едва ли удивительным, является тот факт, что в своих мемуарах оба мафиози оставили одинаковый и весьма значительный пробел в том месте, где следовало бы рассказать о наркотиках. Джо Банан настаивал, что никогда не имел дела с наркотиками, что они совершенно чужды его «традициям». У Бушетты вызывало язвительную усмешку предположение, что визит Бонанно на Сицилию был каким-то образом связан с героином. Оба они откровенно лгали, но причины, заставлявшие их лгать, оказались более интересными, чем могло показаться на первый взгляд. Это вовсе не была попытка преступников обелить себя.
Бушетта, несомненно, более изобретательный лжец, нежели его итало-американский кумир. До самой смерти он продолжал настаивать на том, что ему никогда не приходилось зарабатывать на наркотиках. Противореча самому себе, Бушетта также утверждал, что «в Коза Ностре нет человека, который не был бы связан с торговлей наркотиками». Эти утверждения носили все отличительные признаки той расчетливой лжи, которой особенно хорошо владели сицилийские «люди чести». На самом деле эти признаки настолько очевидны, что, вероятно, их намеренно не скрывают. Бушетта пытался убедить следствие в том, что любой, кто знает, как его разоблачить (например, судья Фальконе), должен достаточно хорошо понимать не только то, что он лжет, но и то, что он не готов сообщить нечто большее относительно весьма важной темы. Ложь была настолько беззастенчивой, что ему приходилось окружать ее дополнительным «санитарным кордоном», чтобы вирус недоверия не лишил правдоподобия остальную часть его показаний.
Эта ложь стала необходимой потому, что в тот момент, когда Джо Банан выходил из самолета в Палермо, американская Коза Ностра стояла на распутье. Ей требовалось определить приемлемую степень противозаконности. Американская мафия всегда работала практически в открытую в таких сферах, которые были «самую малость» противозаконны и, следовательно, не могли стать причинами затруднений для ее политических друзей. (Такими сферами были, например, торговля спиртным во время «сухого закона» или разнообразный рэкет). К числу таких сфер относились и азартные игры. В 1940-е и 1950-е годы организованная преступность вложила большие деньги в стремительно расширявшуюся в пустыне «Мекку» Лас-Вегаса. Теми же принципами полулегальности мафия руководствовалась, вторгаясь в сферу трудовых отношений. Она предлагала работодателям услуги по срыву забастовок или работала с профсоюзами и вымогала деньги как у рабочих, так и у работодателей. С другой стороны, Коза Ностра не слишком высовывалась из-под защитной крыши легальных учреждений и могущественных группировок высшего света.
Совсем другое дело наркотики. В 1950 году сенатор-демократ от штата Теннесси Эстес Кефовер ознакомился с предупреждением Федерального бюро по борьбе с наркотиками, в котором говорилось, что мафия располагает международной сетью наркоторговли. В 1951 году по телевидению транслировались слушания возглавляемого Кефовером Специального комитета при Сенате по расследованию преступлений в сфере торговых отношений между штатами. Американцы стали свидетелями того, как в ходе проводимого Кефовером дознания десятки мафиози ссылались на Пятую поправку к Конституции. Бывший бутлегер и король нью-йоркских игровых автоматов Фрэнк Костелло прятал лицо от камеры, но многие телезрители запомнили его «пляшущие руки», он сопровождал жестикуляцией свои изворотливые объяснения по поводу того, в чем заключаются его деловые интересы.
Слушания в комитете Кефовера привели к тому, что американцы вновь начали испытывать страх перед мафией – страх, который последний раз охватывал нацию почти полстолетия назад, во времена лейтенанта Джо Петросино и «дела о трупе в бочке». На сей раз страх, внушаемый мафией, и нездоровый интерес к ее деятельности усугублялись тем, что речь шла о наркотиках. Шумная политическая кампания сопровождалась публикациями в прессе. Один писатель, вдохновленный расследованием Кефовера, назвал мафию «величайшей в истории угрозой нравственности» и «главным источником всей мировой преступности». В послевоенные годы Америка вступила в длительный период увлечения мафией.
Из-за преувеличений и явных домыслов, характерных для вновь охватившего американцев страха перед мафией, и несмотря на то, что директор ФБР Эдгар Гувер по-прежнему отказывался верить в существование мафии, последствия слушаний в комитете Кефовера оказались весьма неприятными для «людей чести». В 1956 году федеральное правительство приняло закон о контроле за наркотиками, предусматривавший максимальное наказание в виде сорока лет тюремного заключения за преступления, связанные с наркотиками. По оценкам американской полиции, к тому времени когда Джо Банан приехал на Сицилию, чтобы, как он выразился, «раскрутиться», каждый третий член его клана был арестован по обвинению в торговле наркотиками. Другие нью-йоркские кланы понесли еще более тяжелые потери. Сообщалось, что клан Луккезе лишился шестидесяти процентов своего состава.
Как позже объясняли Бушетта и Бонанно, в ответ на эти суровые меры руководство американской мафии ввело запрет на сделки с наркотиками. (Оба они также настаивали на том, что этот запрет нарушали другие мафиози, а сами они его соблюдали. Подобные утверждения представляется совершенно невероятными.) Сообщения из множества других источников подтверждают, что мафия действительно проводила такую политику; каждый из этих источников также указывает, что это правило регулярно нарушалось. На самом деле запрет был только видимостью, с помощью которой мафия желала публично дистанцироваться от операций с «наркотой». Но эта мера подарила ей лишь временную передышку.
Дела пошли еще хуже, когда в 1956-1957 гг. из объятий Коза Ностры выскользнула Куба, важнейшая перевалочная база наркоторговли. Погрязшая в коррупции, жестокая диктатура Батисты разваливалась под ударами возглавляемых Фиделем Кастро и Эрнесто Че Геварой партизан, которые действовали в горах Сьерра-Маэстра. Партизанская война получила широкую огласку. В 1958 году американцы лишили Батисту военной помощи, и в январе следующего года Кастро вошел в Гавану.
Вполне понятно поэтому, почему в 1957 году Джо Банан решил снова «раскрутиться» на Сицилии. Чтобы получать прибыль с торговли наркотиками, его организации требовалось соблюдение трех условий: надежный источник рабочей силы, партнер, которому она могла бы доверить дело, ставшее слишком опасным, чтобы принимать в нем непосредственное участие, и новая перевалочная база.
В 1950-е годы Коза Ностра в гораздо большей степени контролировала территорию Сицилии, нежели Соединенных Штатов – отсюда и восхищение Бонанно тем пышным приемом, который ему устроили на Сицилии. Но притягательность Италии не ограничивались ее «ужасно податливой» государственной машиной. Эта страна отличалась весьма незначительным уровнем потребления наркотиков, следовательно, данная проблема здесь не имела никакого политического значения. Более того, поскольку сицилийские «люди чести» занимались контрабандой сигарет и перемещались по всему Средиземноморью, им вовсе было не в тягость, оказавшись на юге Франции, прихватить оттуда очищенный героин. К тому же, на западный берег Атлантики надвигалась очередная волна сицилийских эмигрантов, перевозивших свои пожитки в дорожных чемоданах, которые были превосходным средством транспортировки наркотиков. Единственной причиной, не позволившей Джо Банану отправиться в отпуск раньше, были слушания в комитете Кефовера, которые привели к разрыву трансатлантических контактов «на высшем уровне» между двумя ветвями мафии.
За четыре октябрьских дня 1957 года Джо Банан провел в палермском отеле «Гранд Отель де Пальмес» целый ряд встреч с сицилийскими и американскими мафиози. Это здание считалось лучшей в городе гостиницей; изначально оно принадлежало семейству Уитейкеров и только потом его перестроили в отель, где, кстати сказать, зимой 1881-1882 гг. Рихард Вагнер писал оркестровку к своей последней опере «Парсифаль». Ныне в «Отель де Пальмес» останавливается большинство итальянских журналистов, приезжающих в Палермо, чтобы осветить в печати самое «свежее» преступление мафии или очередной суд над членами этой преступной организации.
Хотя сведений из первых рук о встречах Бонанно не имеется (полиция мало интересовалась тем, что происходит в отеле), мы располагаем списком гостей, который представляв ет собой весьма поучительное чтение. Среди тех, кто посещал роскошный номер Бонанно, были его consigliere Камилло Кармине Таланте и другие влиятельные члены Бруклинского клана, в том числе Джованни Джон Бонвентре и первый заместитель Бонанно Фрэнк Гарофало, который летом находился в Кастелламаре дель Гольфо. Кроме того, в состав американской делегации входили влиятельные члены клана Маджадино из Буффало, а также Счастливчик Лучано, который после того, как его в 1946 году выдворили из США, жил в Неаполе. Наиболее важным представителем сицилийской стороны был глава клана Кастелламаре дель Гольфо, члены которого приходились родственниками Джо Банану и семейству Маджадино из Буффало. Других присутствующих также связывали тесные трансатлантические узы.
Некоторые предлагали, чтобы на этих встречах присутствовал и Бушетта, который впоследствии категорически (что внушает подозрения) отрицал даже то, что встречи вообще имели место. Был он там или нет, не столь важно: имена тех, кто присутствовал наверняка, дают весьма ясное представление о том, какого рода встречи там проводились. Собрание в «Отель де Пальмес» восстановило связи между большинством американских кланов сицилийской мафии и большинством сицилийских кланов американского филиала. Другими словами, это были вовсе не переговоры между американской и сицилийской мафией. Скорее, это было деловое совещание, а не дипломатическая встреча. И в деловой повестке дня значились наркотики. В 1957 году участие сицилийской мафии в американской торговле наркотиками отнюдь не казалось чем-то неслыханным. Еще в 1920-е годы морфий провозили в ящиках с апельсинами и лимонами. Ник Джентиле упоминает о том, как наркотики доставлялись в Штаты вместе с партиями сыра, масла, анчоусов и других сицилийских продуктов. Фирма «Маttа Mia Importing Company», принадлежавшая боссу нью-йоркской мафии Джо Профачи, была одним из многих коммерческих фасадов, скрывавших торговлю наркотиками. Однако систематические аресты торговцев и изъятия партий наркотиков, состоявшиеся уже после сицилийского отпуска Бонанно, показывают заметное усиление роли сицилийской мафии в наркоторговле и свидетельствуют о гораздо более тесном сотрудничестве между преступными группировками обоих берегов Атлантики. Решения, принятые среди красных ковров и позолоченных зеркал «Отель де Пальмес», имели вполне конкретные последствия. Как позднее заметил министр юстиции США, каждый, кто присутствовал на этих встречах, стал «звездой, оставившей свой след в наркобизнесе». Для «людей чести» транспортировка героина сделалась новым, трансатлантическим видом спорта.
Среди приглашенных на встречу в «Отель де Пальмес» был человек, выделявшийся среди прочих, словно жаба среди болотной ряски. Это был Джузеппе Дженко Руссо – та самая «Джина Лоллобриджида», которая однажды облегчилась на виду у молодого и недоверчивого Томмазо Бушетты. К тому времени Дженко Руссо уже стал преемником дона Кало Виццини, его власть распространялась на центральную часть Сицилии, и теперь он незаслуженно пользовался репутацией «босса из боссов» всей сицилийской мафии. Бушетта поясняет, что в то время такого поста просто не существовало, но даже имейся он в наличии, его никак не мог бы занять «человек чести» из захудалого Муссомели. Вероятно, Дженко Руссо присутствовал на встрече лишь потому, что один из приглашенных на нее американских мафиози приходился ему дальним родственником. Дженко Руссо не пользовался влиянием в Палермо, и тем более в Нью-Йорке, и поэтому не мог участвовать в дискуссии, которая состоялась в «Отель де Пальмес». Однако, очутившись в столь двойственном положении, он сумел привлечь внимание собравшихся на политической проблеме, которая была представлена на рассмотрение вместе с деловыми предложениями Джо Банана. Руссо поведал почтенному собранию, что слышал в холле знаковую фразу: Quannu ci sunu troppi cani sopra an ossu beato cniddu chi po stari arrassu – «Когда слишком много собак бросаются за одной костью, лучше отойти в сторону». Проще говоря, продолжил он, проникновение на североамериканский рынок героина в тех масштабах, в каких планирует Джо Банан, неизбежно приведет к соперничеству.
Как раз для того, чтобы урегулировать это соперничество, внутри мафии была создана специальная Комиссия. Хотя Томмазо Бушетта упорно обходит молчанием все, что связано с наркотиками, он подробно рассказывает о том, как возникла идея создания Комиссии. Бушетта сообщает, что с момента падения фашизма и до 1957 года обмен информацией внутри сицилийской Коза Ностры был весьма интенсивным, но не централизованным. Маленькие группы особо влиятельных «людей чести» из разных кланов встречались друг с другом, чтобы в характерной для них краткой, иносказательной манере обсудить насущные вопросы. Решения принимались медленно, лишь после неоднократных консультаций.
В ходе таких вот иносказательных дискуссий и было принято решение создать Комиссию. Именно в ресторане «Спано», где Бушетта обедал с Джо Бананом, он услышал, как тот предлагает создать Комиссию трем или четырем сидевшим вокруг него сицилийским мафиози. Вероятно, эти мафиози были далеко не первыми, с кем Бонанно обсуждал свою идею; вероятно, она многим пришлась по вкусу. Соглашение было достигнуто, и Бушетте поручили его исполнение. Ему помогали два молодых мафиози, которым суждено было сыграть важнейшую роль в предстоящей истории Коза Ностры, – Гаэтано Тано Бадаламенти, помощник босса Чинизи (эта группировка имела тесные контакты с кланом Детройта), и Сальваторе Греко по прозвищу Птенчик (прозвище он получил благодаря своему тщедушному телосложению). Птенчик был из той ветви семейства Греко, которая заправляла в Чиакулли. Ему удалось пережить междоусобную войну 1946-1947 гг. Все троим предстояло стать крупными наркоторговцами.
Эта «конституционная рабочая группа» из трех человек (Бушетта, Бадаламенти и Птенчик Греко) установила для Коза Ностры новые основополагающие правила. В каждой провинции Сицилии надлежало создать свою Комиссию. (Только в 1975 году на острове была создана Региональная, или Межпровинциальная Комиссия). Поскольку в провинции Палермо насчитывалось слишком много кланов (около пятидесяти), создать такой консультативный орган, в котором каждый из них имел бы собственное представительство, было вряд ли возможно. Поэтому требовался промежуточный уровень mandamento (районный), объединявший три соседних клана, которые избирали одного представителя от своего mandamento, а этот представитель получал место в Комиссии. Чтобы избежать сосредоточения слишком большой власти в руках небольшой группы людей, было запрещено совмещать посты главы клана и представителя в Комиссии. Важнейшей функцией Комиссии должно было стать принятие решений о физическом устранении того или иного мафиозо.
Таким образом, Палермская Комиссия вовсе не была советом директоров компании, осуществляющей международную торговлю героином. Фактически она представляла собой тщательно продуманный представительский аппарат и скорее являлась производным политики, нежели бизнеса, а значит, в ней не было ничего существенно нового. Благодаря докладу Санджорджи ныне известно, что еще в конце девятнадцатого столетия мафиозные группировки Палермо проводили серии официальных консультаций и обладали системой единообразных судов. Так что, несмотря на все утверждения Бушетты и Бонанно, Комиссия не стала для мафии чем-то совершенно новым. Она лишь дала новый ответ на вопрос, старый, как сама мафия, – как совместить территориальный контроль с противозаконной торговлей. Создание Комиссии, вне всяких сомнений, имело эпохальные политические последствия, ведь, в сущности, она лишала боссов мафиозных кланов права решать, кому жить, а кому умереть.
Но почему подготовка сицилийской мафии к участию в наркоторговле привела к созданию тщательно продуманного конституционного механизма? Поиски ответа на этот вопрос, к решению которого вплотную подошли итальянские историки, заставляют обратиться к основам взаимосвязи между бизнесом и политикой внутри Коза Ностры. И здесь нам вновь помогут воспоминания Томмазо Бушетты, поскольку он до сих пор остается наиболее важным, хотя и не всегда объективным свидетелем. (Именно потому, что его показания крайне важны, он объективен далеко не всегда.)
Бушетта именует Комиссию «инструментом сдерживания и внутреннего примирения», «отличным способом уменьшить риск, которому подвергаются все мафиози». По тону это описание в значительной степени совпадает с представлением Бушетты о внутренней жизни мафии в целом. Он рассматривает Коза Ностру скорее как некое благородное братство, нежели как иерархию. В его представлении все «люди чести» – благородные личности, которых связывает взаимное уважение, а не повиновение главарю. «Все мы ощущаем, что являемся частью особой элиты», – говорит он. Именно такими ностальгическими представлениями навеян тот образ, который Бушетта пытается приписать себе. Он изображает себя этаким странствующим эмиссаром преступного мира. По сути его утверждения столь же далеки от реальности, как пропаганда политических партий. В действительности Бушетта имел веские причины желать, чтобы мафия приобрела те черты, которые она в итоге и приобрела. Эти причины станут понятны, если внимательно присмотреться к его карьере.
В основном Коза Ностра предлагает своим членам две разновидности карьерного роста: политический и коммерческий. «Человек чести» может совершить восхождение по карьерной лестнице теневого государства, поочередно занимая посты capodecina, consigliere, босса и далее. Либо он может развивать свои коммерческие способности. Выйдя за пределы территории своего клана и путешествуя по миру, он может воспользоваться непревзойденными возможностями международной криминальной сети. Бушетта, несмотря на то огромное уважение, каким он пользовался внутри Коза Ностры, никогда не поднимался выше ранга рядового члена, но всю свою жизнь постоянно путешествовал. Из этого следует, что он был типичным мафиози «второго пути», как и американский мафиози сицилийского происхождения Кола Джентиле.
Счастливчик Лучано представляет собой особый случай, поскольку на различных этапах своего жизненного пути он следовал то одним, то другим маршрутом. Перед тем как в 1936 году его посадили в тюрьму по обвинению в принуждении к занятию проституцией, он обладал территориальной властью. Лучано возглавлял то, что иногда называют синдикатом власти, то есть банду, которая на отведенной для нее территории взимала дань с легального и нелегального бизнеса. После того как в 1946 году Лучано выдворили из США, он отнюдь не обосновался на Сицилии, чего следовало ожидать от мафиози, родившегося на этом острове. Вместо этого он отправился в расположенный на материковой части Италии Неаполь, откуда руководил всеми видами противозаконной торговли, в том числе и торговлей наркотиками. До конца жизни он возглавлял то, что называется синдикатом предпринимательства, то есть противозаконную торговлю, но не был наделен властью, необходимой для контроля территории. Однажды какой-то мелкий неаполитанский воришка наглядно и в довольно резкой манере продемонстрировал недостатки такого положения, публично поколотив Лучано, который не сумел отомстить за нанесенное ему оскорбление.
Как «человек чести», который в большей степени связан с синдикатом предпринимательства, нежели с синдикатом власти, и скорее был наркоторговцем, чем политиком-рэкетиром, Бушетта был кровно заинтересован в ослаблении власти главарей кланов и в предоставлении большей коммерческой независимости отдельным мафиозо. В условиях всплеска незаконной торговли героином между Европой и Америкой такие честолюбивые молодые наркодельцы, как Бушетта, Бадаламенти и Птенчик Греко, не желали, чтобы им подрезали крылья боссы синдиката власти. При содействии Джо Банана была создана Комиссия, представлявшая собой по сути новый механизм управления. Но цель, которую преследовали ее отцы-основатели, заключалась не в том, чтобы централизовать контроль над мафией, а чтобы ввести в употребление всеобъемлющие правила, дававшие большую свободу каждому мафиозо. Предполагалось, что Комиссия сделает мафию более похожей на ассоциацию независимых «людей чести», то есть на идеал, каким тот грезился Бушетте.
Когда эта цель была достигнута, в начале 1980-х годов Комиссия превратилась в полную противоположность грез Бушетты. В конечном счете она попала в руки корлеонцев и стала инструментом диктатуры. Однако еще до того, как история сыграла эту злую шутку, она подшутила над Джо Бананом, который планировал использовать сицилийскую мафию в качестве послушной рабочей силы, столь необходимой американской Коза Ностре для осуществления операций с героином. Даже весьма симпатизировавший мафии США Бушетта почувствовал, как в 1950-е и 1960-е годы американские мафиози часто брали под опеку своих коллег из Старого Света, обращались с ними, как с «бедными родственниками», называли их «живчиками» из-за того, что они слишком быстро говорили на сицилийском диалекте. Но едва «живчикам» позволили заняться наркоторговлей в Северной Америке, они напрочь забыли о покорности. К 1970-м годам «живчики» уже руководили наркодеятельностью некогда могучей группировки Бонанно.
Когда в 1957 году было принято решение о создании Комиссии, всего этого, разумеется, никто не предвидел. Джо Банан сел в самолет на Нью-Йорк, а постоянно продолжавшаяся в недрах сицилийской Коза Ностры борьба за равновесие между коммерцией и политикой вступила в новую бурную фазу. Спустя всего шесть лет после своего создания Комиссия, при весьма драматических обстоятельствах, была временно распущена.