Книга: Языческие божества Западной Европы. Энциклопедия

ГЕРМАНО-СКАНДИНАВСКАЯ ТРАДИЦИЯ

Древние германцы. — Скандинавия. — Языческие мифы и христианство. — Источники сведений о германо-скандинавской мифологии. — Мировая бездна Гинунгагап. — Имир и его смерть. — Ясень Иггдрасиль. — Девять миров. — Адам Бременский о религиозном культе скандинавов. — Тор, Один и Фрейр. — Один и Тюр. — Асы и ваны. — Германские боги. — Йотуны. — Локи и его двойственная природа. — Цверги. — Валькирии. — Сотворение мира. — Многоликий и многоименный Один. — Тор-защитник. — Странствия Хеймдалля-Рига. — Злокозненный Локи. — Понятие судьбы в скандинавской традиции. — Миф и история. — Миф о Бальдре. — Предвидение конца света. — Рагнарек. — Возрождение мира. — Боги как первопредки и родоначальники. — Боги и герои. — Предание о нибелунгах. — Мотив проклятого золота. — Проклятие Андвари. — Сигурд. — От эпоса к саге. — Закат мифологии.

Всякая мифология — плоть от плоти народа, ее создавшего. В ней, как в зеркале, отражаются характер народа-родителя, ценности, которые он превозносит и лелеет, — и антиценности, им порицаемые и отрицаемые; также мифология, точнее, самый ее дух, находится в непосредственной связи со средой обитания народа-мифотворца. И весьма любопытно сравнивать между собой мифологические системы разных народов, обнаруживая в последних упомянутые выше соответствия и противопоставления. Особенно богатый материал для сопоставлений подобного рода дает Европа — по причине своей компактности в сравнении с другими материками. Чем дальше на север от колыбели цивилизации — Средиземноморья, — тем суровее становится дух мифологии, тем жесточе делаются боги, кровопролитнее битвы, трагичнее конфликты и безнадежнее судьбы. И своего апогея это «нарастание драматизма» достигает в мифологии европейского Севера — в мифологии германцев и скандинавов.

Как писал А. Я. Гуревич в предисловии к русскому изданию «Старшей Эдды» в «Библиотеке всемирной литературы», «образ мира, выработанный мыслью народов Северной Европы, во многом зависел от образа их жизни. Скотоводы, охотники, рыбаки и мореходы, в меньшей мере земледельцы, они жили в окружении суровой и слабо освоенной ими природы, которую их богатая фантазия легко населяла враждебными силами. Центр их жизни — обособленный сельский двор. Соответственно и все мироздание моделировалось ими в виде системы усадеб. Подобно тому как вокруг их усадеб простирались невозделанные пустоши или скалы, так и весь мир мыслился ими состоящим из резко противопоставленных друг другу сфер…» Достаточно сравнить картину скандинавского мифологического мироздания с аналогичной картиной, допустим, мифологии греческой, чтобы почувствовать разницу в мировосприятии народов: студеное безлюдье с редкими хуторами у скандинавов — и напоенные солнцем, плодородные, густо заселенные земли у греков. «Несовпадение менталитетов» столь очевидно, что поневоле усомнишься в правомерности отнесения и греческой, и скандинавской мифологических систем к общей индоевропейской мифопоэтической традиции.

О древних германцах известно только, что «их ранняя история еще менее ясна, чем история их соседей — кельтов» (С. В. Шкунаев). В хронографию античной Ойкумены они ворвались в 114 г. до н. э., когда нашествие племен кимвров и тевтонов потрясло классическую Европу; упоминаниями о северных варварах изобилует, в частности, знаменитая «История Рима от основания города» Тита Ливия. Однако об обычаях, быте и «устоях» германских племен приходится судить на основании сочинений более позднего периода (I в. до н. э.) — по «Запискам» Юлия Цезаря, по «Географии» Страбона, «Естественной истории» Плиния и, конечно, по трактату «О происхождении германцев и местоположении Германии» римского историка Корнелия Тацита (конец I в. н. э.). Археологические данные подтверждают некоторые положения римских авторов, а некоторые — опровергают, но в целом проследить историю германских племен на их основе невозможно.

Германские племена принято делить на три географические общности: западную, восточную и северную. По Тациту, германцы «славят порожденного землей бога Туистона. Его сын Манн — прародитель и праотец их народа; Манну они приписывают трех сыновей, по именам которых обитающие близ Океана прозываются ингевонами, посередине — гермионами, все прочие — истевонами. Но поскольку старина всегда доставляет простор для всяческих домыслов, некоторые утверждают, что у бога было большее число сыновей, откуда и большее число наименований народов, каковы марсы, гамбривии, свебы, вандилии, и что эти имена подлинные и древние». Эта трехчленная классификация в основном признается достоверной: установлено, что восточногерманские племена обитали в долине Эльбы, западногерманские — в районе Рейна и Везера, а северные германцы — на полуострове Ютландия, откуда впоследствии отправились в Скандинавию (имела место и «обратная миграция» — знаменитое переселение племени гаутов-готов с юга Швеции на южное побережье Балтики и далее, вплоть до придунайских степей). В эпоху Великого переселения народов германцы утвердились в Галлии, перевалили через Альпы, вторглись в Италию (лангобарды), наконец, пересекли Северное море и осели в Британии (англы, саксы). Их положение со временем настолько упрочилось, что на германские земли уже почти не отваживались посягать ни кельты, ни римляне (особенно после разгрома войска Квинтиллия Вара в Тевтобургском лесу в 9 г. н. э.). Германцы стали неотъемлемой частью новой Европы.

Что касается Скандинавии, первые упоминания о ней в истории Европы также относятся к античности. Древнегреческие моряки рассказывали о плаваниях на север к Фуле Крайней — вероятнее всего, под Фулой подразумевалась западная часть Норвегии или Исландия. Для греков Фула означала предел познанного (и познаваемого) мира; она служила границей Ойкумены. На Фуле, верили греки, обитали загадочные и благословенные богами гипербореи, у которых, бывало, гостил Аполлон.

При этом Фула, несмотря на окружавший самый остров и его жителей ореол богоизбранности, была для греков варварской землей, подобной Фракии на востоке, Персии на юге или Иберии на западе. Более того, она находилась в «студеном поясе», в котором, как учил Аристотель, обыкновенные люди жить не могут — слишком уж холодно. И это обстоятельство изрядно умерило интерес греков к новооткрытой территории: остров нанесли на карту — и тем ограничились: повторить маршрут Пифея, обогнувшего Галлию и Британию и добравшегося до Фулы, охотников не нашлось. Постепенно Фула словно бы «выпала» из Ойкумены — как выяснилось впоследствии, на добрый десяток столетий.

Возвращение скандинавов в мировую историю получилось весьма впечатляющим. Северные варвары привели в трепет всю Европу. Начав с покорения ближайших соседей — фризов и саксов, принадлежавших к германским племенам, — норманны, то есть «северные люди», как стали называть скандинавов, ни много ни мало изменили «вектор цивилизации»: до той поры этот вектор был ориентирован с Юга на Север, а с началом викингских походов стал разворачиваться в обратную сторону. Юг нес на Север утонченность культуры, многочисленные технические достижения и религию Белого Бога; Север же, выплеснув на Юг всю свою «периферийную пассионарность», коренным образом изменил этническую карту Европы, наладил морские коммуникации с опорой на Балтику и Северное море — и утвердил на пространстве от Тронхейма до Таррагоны и от Новгорода до Нормандии свой кодекс чести и свою веру, каковая в значительно более поздние времена стала именоваться «мифологией викингов».

«Скандинавские мифы увлекательны сами по себе, — пишет виднейший отечественный скандинавист О. А. Смирницкая. — Мы не устаем поражаться фантазии древних людей, создавших эти бесконечно разнообразные, одновременно мудрые и наивные, рассказы о богах, великанах и множестве других обитателей мифологического мира. Но если мы попытаемся немного глубже вникнуть в то, что же такое эти мифы, дошедшие до нас из песней „Старшей Эдды“ и из пересказов Снорри Стурлусона в его „Эдде“ („Младшая Эдда“), мы поневоле задумаемся. Ведь обе „Эдды“ — памятники середины XIII века, между тем как Исландия была крещена в 1000 году, т. е. за два с половиной века до этого. Правда, общепризнанно, что мифологические песни восходят к глубочайшей языческой древности. Однако что это значит — „восходят“? Может быть, они сберегались памятливыми исландцами просто как „обломок древней правды“, из почтения к предкам и ради их поэтичности? Или, может быть, это просто литературная вариация на мифологические темы, дальний отголосок древних верований? Оба этих предположения не раз высказывались учеными. И все же, как ни невероятным это может показаться, миф не умер в Исландии. Спустя долгие века после принятия христианства исландцы каким-то образом сохранили веру в „старых богов“ и реальность мифологического мира».

Среди викингов были и даны (предки современных датчан), и свеи (предки шведов), и норги (предки норвежцев), а также саксы, англы, юты и представители других скандинавских и германских племен, и везде, где высаживались на берег со своих драккаров, где устраивали стоянки и основывали поселения, они возводили «языческие капища поганым идолам». Однако лишь Исландия, заселенная норвежцами около 970 г., смогла сохранить до наших дней, хотя бы фрагментарно, мифологию древних скандинавов.

Вероятно, этому в значительной степени способствовало географическое положение Исландии — острова «на отшибе» северной Европы. Если на материке боги викингов были вынуждены существовать бок о бок с богами других народов (не говоря уже о Белом Боге христиан, чье триумфальное шествие по Европе завершилось к X–XI столетию), то на острове этим богам было привольно и вольготно. Даже христианство оказалось не в состоянии изгнать языческих богов из Исландии, подтверждением чему — современный официальный статус нового языческого культа Асатру как равноправной с христианством религии.

Впрочем, подобное «двоеверие», когда древние боги мирно уживались в сознании с «богом иудеев», было характерно не только для Исландии, но и для Скандинавии в целом. Если в других землях правители, принимая крещение и утверждая христианскую веру среди своих подданных, отвергали древних богов и все, что было с ними связано, скандинавские конунги, насаждавшие христианство огнем и мечом, одновременно продолжали верить в Одина, асов и ванов. Характерный пример такого двоеверия — эпизод из «Саги об Олаве сыне Трюггви». Этот норвежский конунг столь ревностно утверждал новую веру, что его именем пугали детей, а исландцы, наслышанные о зверствах Олава в Норвегии, благоразумно решили принять христианство сами, пока Олав не добрался и до них. Тем не менее и поборник новой веры Олав сохранял почтение к прежним богам. Сага гласит:

«Рассказывают, что, когда Олав конунг гостил в Эгвальдснесе, однажды вечером туда пришел какой-то человек, старый и очень красноречивый. У него была шляпа с широкими полями и только один глаз. Он умел рассказывать обо всех странах. Он завел разговор с конунгом. Конунгу очень понравились его речи. Конунг спрашивал его о многих вещах, и гость всегда умел ответить на его вопросы, так что конунг засиделся с ним до позднего вечера. Вот спрашивает конунг, не знает ли тот, кто такой был Эгвальд, по которому названы мыс и усадьба. Гость отвечает, что Эгвальд был очень воинственный конунг и поклонялся всего больше одной корове, которую брал с собой, куда бы ни ходил в поход. Он считал полезным всегда пить ее молоко. Эгвальд конунг бился с конунгом, которого звали Варин. В этой битве Эгвальд конунг пал. Он был погребен здесь, недалеко от усадьбы, и ему было поставлено два камня, которые и сейчас стоят. А в другом месте недалеко отсюда была погребена та корова. Такие вещи рассказывал гость и многое другое о конунгах и древних событиях.

Так как была уже поздняя ночь, епископ напомнил конунгу, что пора ложиться спать. Конунг так и сделал. Но когда он разделся и лег в постель, гость сел на ступеньку у его ложа и еще долго разговаривал с конунгом. Конунгу все хотелось услышать еще что-нибудь. Тогда епископ сказал конунгу, что пора уже спать. И конунг заснул, а гость ушел.

Некоторое время спустя конунг проснулся и спросил, где гость, и велел позвать его. Но гостя нигде не нашли. На следующее утро конунг велит позвать повара и того, кто готовил питье, и спрашивает их, не приходил ли к ним какой-нибудь незнакомец. Те говорят, что, когда они собирались стряпать, подошел к ним какой-то человек и сказал, что больно плохое мясо варят они к конунгову столу. Затем он дал им два больших и жирных куска говядины, и они сварили их вместе с другим мясом. Тогда конунг велел все это варево выбросить.

— Наверное, это был не человек, — сказал он, — это был, наверное, Один, в которого язычники долго верили. Но Одину не удастся перехитрить меня».

Показательно, что Олав не отрицает самого существования Одина, как подобало бы радетелю христианской веры, он лишь сомневается в искренности слов языческого бога. И эти «двойственные чувства» конунга, обычно безжалостного к врагам и язычникам, разделялись всем населением Скандинавии.

«Мифы создают впечатление, что мифологический мир гораздо больше того, что о нем рассказывается. Он как бы существует сам по себе, живет своей собственной, особенной жизнью, а тексты лишь приоткрывают нам отдельные его участки — отдельные сцены из жизни богов. Сцены эти замечательно разнообразны по тону — в них есть место и лирике, и поучениям, и самому грубому фарсу. При этом они не связаны общим сюжетом и неизвестна даже сама их последовательность. Нельзя сказать, что было раньше — приход Одина к конунгу Гейрреду („Речи Гримнира“) или его перебранка с Тором („Песнь о Харбарде“). Для мифов, во всяком случае для громадного их большинства, не существует „до“ и „после“, но есть только „здесь“ и „всегда“. Поэтому мифологические события происходят в песнях как бы у нас на глазах, как своего рода представление, сценическое действо. Даже мудрые сведения об устройстве мира становятся частью этого действа, обыгрываются на „эддической сцене“. Гримнир не просто в подробностях описывает Асгард и перечисляет его обитателей: всею силой своего духа он стремится перенестись в Асгард, воссоединиться с богами и снова стать самим собою — всемогущим Одином» (Смирницкая).

Для скандинавской мифологии — в том виде, в каком она дошла до наших дней, — характерно одновременное бытование в двух «измерениях». Первое — то самое существование вне времени, «здесь» и «сейчас», в круге вечного возвращения, как назвал этот мифологический принцип Мирча Элиаде: «Все повторяется до бесконечности и на самом деле под солнцем не случается ничего нового. Но это повторение… придает событиям реальность». Второе «измерение», напротив, наполнено временем; это внутреннее время мифологической системы, определяющее и описывающее ее возникновение, развитие — и гибель; вся мифология скандинавов, все действия богов и героев подчинены единому, разворачивающемуся во внутреннем мифологическом времени эсхатологическому сюжету о гибели мироздания в языках пламени (или, по другой версии мифа, во вселенской стуже). И эта «предустановленная эсхатологичность» проводит четкую разграничительную черту между скандинавской мифологией и другими индоевропейскими мифологическими системами. Эта «мифическая идеология» уникальна, и вряд ли будет преувеличением сказать, что в ней в полной мере отразилось мироощущение жителей европейской периферии, обитателей сурового Севера, где природа «грандиозна, как в первый день творения» (М. И. Стеблин-Каменский), где отсутствует даже погода в привычном понимании: «Погода здесь — не состояние атмосферы, а события, непредсказуемо и по несколько раз на дню меняющие картину земли и неба. Уцелеть… и дать начало новому народу можно было, только одушевив стихийную жизнь этой земли культурой» (Смирницкая).

Это мироощущение замечательно уловил Иван Бунин:

Он на запад глядит — солнце к морю спускается,
Светит по морю красным огнем.
Он застыл на скале — ветхий плащ развевается
От холодного ветра на нем.

Опираясь на меч, он глядит на багровую
Чешую беспредельных зыбей.
Но не видит он волн — только думу суровую
Означают изгибы бровей.

Древен мир. Он древней. Плащ Одина как вретище.
Ржа веков — на железном мече…
Черный ворон Хугин, скорбной памяти детище,
У него на плече.

Как уже упоминалось, основные сведения по скандинавской мифологии сохранились в записях XIII века — стихотворной «Старшей Эдде», содержащей песни о богах и героях, и прозаической «Младшей Эдде», учебнике скальдического искусства, составленном знаменитым исландцем Снорри Стурлусоном. Отдельные мифы реконструируются по позднейшим сагам — например по «Саге о Вельсунгах» или по «Саге об Инглингах». Мифологические мотивы обыгрываются и в поэзии скальдов — прежде всего в так называемых «кеннингах», то есть скальдических метафорах, часто содержащих аллюзии и отсылки к эпизодам мифов. «Рационализированные», сведенные с небес на землю мифы приводит в своем сочинении «О деяниях датчан» датский хронист Саксон Грамматик.

Христианизация Скандинавии привела, в том числе, и к забвению мифов, записи которых прозябали невостребованными в монастырских библиотеках, — мифов, но не веры, бытовавшей в сельской глубинке на протяжении столетий, несмотря на все усилия христианских священников. Лишь с началом «ученого ренессанса» в северной Европе, пришедшегося на XVI–XVII вв., мифы скандинавов были открыты заново и вернулись в европейский культурный контекст. Романтическое движение с его неиссякаемым интересом ко всему «народному» превратило мифы из предмета изучения филологов в достояние широкой публики. «Как и во многих других областях духовной жизни, в изучении мифа романтизм открыл новую страницу. И как во многих других областях, в изучении мифа до сих пор разрабатывается многое из того, что начали разрабатывать романтики. Сущность романтического открытия мифа заключалась в том, что несостоятельность всех старых толкований мифов вдруг стала очевидной. Мифы были осознаны как Правда (с большой буквы) и как создание Народа (тоже с большой буквы) и в силу этого стали объектом восхищения и поклонения».

Что касается мифологии «континентальных» германцев, отрывочные сведения о ней содержатся в трудах Цезаря, Тацита, «Истории гетов» Иордана, «Войне с вандалами» Прокопия Кесарийского, «Истории саксов» Видукинда Корвейского, «Истории лангобардов» Павла Диакона, «Церковной истории народа англов» Беды Достопочтенного, хрониках Григория Турского и Фредегара, у Саксона Грамматика и Адама Бременского. В начале XIX столетия выдающийся немецкий ученый Якоб Гримм собрал все известные к тому времени сведения о германской мифологии и фольклоре в грандиозной как по объему, так и по широте охвата материала книге «Тевтонская мифология» — неоценимом источнике информации по истории и культуре германских народов.

Век двадцатый стал эпохой подлинного возрождения германо-скандинавской мифологии — как культурного, так и практического. Новое язычество, буквально захлестнувшее Европу и Северную Америку, «восстановило в правах» древнюю веру, придав ей официальный статус (тут можно вспомнить и «нордический культ» нацистов, и более поздние события культурной и религиозной жизни североевропейских стран) а в художественной литературе сложилось целое направление, получившее название «нордической фэнтези» и опирающееся на сюжеты мифологии германцев и скандинавов (аналогичная ситуация наблюдается и с мифологией кельтской). Иными словами, германо-скандинавские мифы вновь обрели «плоть и кровь» и продолжают бытовать в современном мире.

Всякая мифология, и германо-скандинавская в том числе, содержит своего рода архетипический сюжет, суть которого составляет преобразование хаоса, то есть состояния первозданной неупорядоченности, в организованный космос. Как писал Е. М. Мелетинский, «в мифах о хаосе этот смысл и пафос проявляются наглядно… посредством адекватной мифологической темы».

Наиболее известным мифом о преобразовании изначального хаоса в космический порядок является, без сомнения, миф библейский, согласно которому Дух Божий своим присутствием в мировой бездне сотворил небо и землю и разогнал «тьму над бездною». Схожие представления находим в мифологии Шумера и Аккада (первичный океан Апсу, воплощение «исконной» стихии, олицетворяющий хаос, и его супруга Тиамат гибнут в сражении с богом Мардуком; последний создает из тела Тиамат небо и землю) и в ведической мифологии Древней Индии (по «Ригведе», в начале времен «не было ни сущего, ни несущего… не было ни воздушного пространства, ни неба над ним… не было ни смерти, ни бессмертия, не было разницы между днем и ночью…»; затем разлились воды Мирового океана, и из них возникла Земля — или мировое яйцо, породившее небо, землю и бога-демиурга), а также и в других мифологических системах.

Скандинавская космогония возводит начало мироздания к мировой бездне Гинунгагап, в которой скапливался иней от взаимодействия студеных брызг потока Хвергельмир (или Эливагар) и огненных искр, летевших из Муспелля — области вечного пламени. Чем больше искр попадало в Гинунгагап, тем быстрее таял иней, и в процессе таяния из него возникло первое живое существо — инеистый великан Имир. «Старшая Эдда» гласит:

В начале не было
(был только Имир)
ни берега моря,
ни волн студеных,
ни тверди снизу,
ни неба сверху,
ни трав зеленых —
только бездна зевала.

Вместе с Имиром из бездны Гинунгагап возникла космическая корова Аудумла: она вскормила Имира своим молоком, а сама питалась тем, что лизала соленые камни, покрытые инеем. Впоследствии из этих камней возник предок богов Бури.

Из подмышек Имира, а также от трения его ног родились другие инеистые великаны. Самого же Имира постигла судьба многих других первосуществ — его принесли в жертву, чтобы из тела убитого создать мир:

Из мяса Имира
сделаны земли,
из косточек — горы,
небо из черепа
льдистого йотуна,
из крови — море.

(«Речи Вафтруднира»)

Из крови убитого Имира, согласно «Младшей Эдде», возник Мировой океан, а из мозга инеистого великана боги сотворили облака.

Принесение в жертву первосущества и создание мира из его тела — мотив, широко распространенный. В «Ригведе» рассказывается о жертвоприношении первочеловека Пуруши, которого расчленили на составные части, а из последних возникли основные элементы социальной и космической организации: глаз Пуруши стал солнцем, дыхание — ветром, пуп — воздушным пространством, голова — небом, ноги — землей, уши — сторонами света; кроме того, изо рта Пуруши произошли брахманы, то есть жрецы, из рук — кшатрии, или воины, из бедер — вайшьи, или земледельцы, а из ног — шудры, иначе «неприкасаемые», низшая индийская каста. В классической греческой традиции, идущей от Гесиода, о жертвоприношении первосущества не упоминается, однако в орфическом гимне Зевсу находим «наложение» образа бога богов на образ первосущества-жертвы. В славянской (точнее — северорусской) «Голубиной книге», географически наиболее близкой скандинавскому ареалу, также повествуется о жертвоприношении первосущества, повлекшем за собой сотворение мира (правда, под влиянием христианства опущен момент расчленения тела первосущества и привнесены христианские мотивы).

Сравнивая космогонические сюжеты различных мифологий, отмечая разнообразие в деталях и несомненное «инвариантное» сходство в основе, мы неизбежно приходим к выводу о существовании единого индоевропейского космогонического прасюжета, развитием которого явились космогонические мифы народов Евразии, в том числе и скандинавский.

Выше упоминалось, что из покрытых инеем соленых камней, которые лизала корова Аудумла, возник предок богов Бури. Именно потомки Бури, сыновья его сына Бора — Вили, Ве и Один — убили Имира, принесли его в жертву и сотворили из его тела мир:

Отпрыски Бора
подняли сушу,
мир серединный
воздвигли дивный —
солнце сияло
с юга на скалы,
зеленью землю
злаки покрыли;

солнце — луна же
с ним шла бок о бок —
долонь простерло
с юга чрез небо;
солнце не знало
ночлега в небе,
звезды не знали
дороги в небе,
луна же не знала,
сколь сильна она в небе;

сошлись на судбище,
по лавам сели,
совет держали
все вышние боги:
ночь нарекали,
полночь и вечер,
именовали
утро и полдень
и все межечасья
для числения времени.

Упомянутый «мир серединный» — иначе Мидгард — в «эддической модели» мироздания выступает как центр вселенной, как средоточие физических и духовных сил и энергий, высший принцип вселенной, олицетворение сокровенной, божественной мудрости. Согласно мифу, Мидгард был создан богами из ресниц Имира.

Приведенный фрагмент любопытен еще и тем, что в нем вскользь описывается горизонтальная модель скандинавского мифологического мироздания: в центре этой модели расположен Мидгард, солнце светит с юга, то есть именно юг выступает олицетворением светоносного, благого начала; противопоставленный югу север ассоциируется с тьмой и смертью; на востоке находится Утгард — внешнее, «чуждое», неосвоенное пространство, обитель враждебных богам инеистых великанов-хримтурсов. Более того, в этой модели юг и запад соотносятся с верхом, а север и восток — с низом; первый всегда признается благим, чистым, святым, возвышенным, тогда как второй — скверным, «нечистым». Кстати сказать, отголосок этой горизонтальной модели находим в культовой эпопее Дж. Р. Р. Толкина «Властелин Колец», в значительной мере вдохновленной скандинавскими мифами: край зла Мордор у Толкина помещается на востоке, а противостоящие ему «светлые земли» — на западе и даже на «Заокраинном Западе». В литературоведческих работах, посвященных эпопее Толкина, неоднократно проводились параллели между этой бинарной оппозицией и противостоянием Востока и Запада в политике XX столетия, однако сам Толкин в интервью многократно опровергал какую-либо политическую ангажированность своего сочинения.

Если говорить о мифологических моделях мироздания, то следует отметить, что сравнительное изучение многих мифологических систем, прежде всего индоевропейских, позволило вычленить две модели этого рода — модель горизонтальную, или пространственно-структурную (В. Н. Топоров), и модель вертикальную, или пространственно-динамическую. Для первой характерно обозначение центра и четырех (или восьми) сторон света и представление мира как земли, со всех сторон окруженной водой — Мировым океаном. В случае скандинавской мифологии центром, как уже упоминалось, является срединный мир Мидгард (со своим центром — Асгардом), стороны света олицетворяют четыре карлика-цверга, имена которых соответствуют «географическим координатам» (Нордри — северный, Судри — южный, Аустри — восточный, Вестри — западный), а вокруг Мидгарда и расположенного на востоке Утгарда простирается Мировой океан, в котором плавает хтоническое чудовище — змей Йормунганд, иначе называемый «змеем Мидгарда».

Вертикальная проекция мифологического мироздания, как правило, описывается через образ мировой горы (например, шумерская и индийская Меру или японская Фудзи) — или через образ мирового древа, соединяющего небо, землю и подземный мир. В скандинавской традиции вертикальная проекция мироздания представлена именно мировым древом — ясенем Иггдрасиль (иначе — Лерад), соединяющим девять миров. В «Младшей Эдде» сказано, что Иггдрасиль «больше и прекраснее всех деревьев. Сучья его простерты над миром и поднимаются выше неба. Три корня поддерживают дерево, и далеко расходятся эти корни. Один корень — у асов, другой — у инеистых великанов, там, где прежде была Мировая Бездна. Третий же тянется к Нифльхейму…» А «Старшая Эдда» описывает Иггдрасиль так:

Тремя корнями
тот ясень-древо
на три страны пророс:
Хель — под первым,
хримтурсам — второй,
под третьим род человеков.

Белка по имени
мысь Вострозубка
снует по Иггдрасиль-древу,
сверху она
слово орла
вниз темному Нидхеггу носит.

Две пары оленей
вершину древа гложут,
вытянув выи:
Туротрор, Умерший,
Мешкий и Чуткий.

И змей немало
под Иггдрасиль-древом —
больше, чем думают дурни иные:
Пустожил и Подземельник —
волкодлачьи чада,
тоже Серый и Скрытень,
Снотворец и Витень;
мне же ведомо: ветви
Древа им вечно грызть.

Иггдрасиль-ясень
терпит страсти,
коих не знают люди:
олень объедает,
ствол подгнивает,
Нидхегг терзает снизу.

(«Речи Гримнира»)

Девять миров, которые соединяет собой Иггдрасиль, — скорее всего, мифологическая метафора, поскольку в эддических текстах неоднократно говорится, что ясень стоит в Мидгарде, крона его возносится к небу-Асгарду, а корни уходят в преисподнюю-Нифльхель, другие миры не упоминаются вовсе (число 9 — священное в скандинавской мифологии, аналогично тому, как у славян священным было число 3, у египтян — тоже 9, ср. представления о девятке богов — Эннеаде, а в христианской мифологии и у каббалистов священным считалось число 7). По всей видимости, девять миров — своего рода «три в кубе», мифологическое умножение тройки как символа мироздания, подчеркивающее значимость каждой из трех пространственных сфер.

Впрочем, «Младшая Эдда» упоминает три неба, то есть три верхних мира: первое из небес — небо Асгарда, над ним находятся небеса Андланг («беспредельное») и Видблаин («широкосинее»), где обитают «одни лишь светлые альвы».

На кроне Иггдрасиля восседает мудрый орел — олицетворение власти, «царь птиц», спутник солнечных богов, также божеств неба и войны, символ царственности, величия, благородства, силы, мощи, одухотворенности. Как и все птицы, орел связан с небом, но у него эта связь наиболее крепка: он — владыка воздуха, способный долететь до солнца. Орел — священная птица бога-громовержца. Между глазами орла сидит ястреб Ведрфельнир — птица солнца, спутница солнечных богов, способная, подобно орлу, не мигая смотреть на светило, олицетворение аристократической власти и знатности. Кроме того, крону Иггдрасиля объедают олень Эйктюрмир и коза Хейдрун, стоящие на крыше Вальхаллы. Молоко козы, напоенное медвяной влагой с листьев ясеня, питает обитателей Вальхаллы — эйнхериев. У корней ясеня гнездится змей (дракон — исл. Wyrm, т. е. ползучий бескрылый дракон) Нидхегг, в котором исследователи видят «аналог» мирового змея Йормунганда. Этот дракон и кишащие вокруг него змеи гложут корни Иггдрасиля. В канун битвы в конце времен — Рагнарек — Нидхегг вырвется из преисподней:

И вот прилетает
темный дракон
с темных вершин,
Нидхегг, над полем
летящий, несет
мертвых под крыльями…

(«Прорицание вельвы»)

Там же, у корней Иггдрасиля, находится обитель трех норн, трех «сестер судьбы», которые ежедневно опрыскивают корни мирового древа водой из источника мудрости. Норны определяют судьбы людей, прядут нити судеб или вырезают и мечут руны. «Старшая Эдда» гласит:

Первая Урд,
Верданди тоже
(резали жребья),
а третья — Скульд:
судьбы судили,
жизни рядили,
всем, кто родится,
удел нарекали…

(«Прорицание вельвы»)

Между верхом и низом, то есть между орлом в кроне и драконом Нидхеггом у корней ясеня, снует по стволу белка Рататоск («острые зубы»), образ которой толкуется как образ «посредника» между небом и преисподней. На среднем уровне, ближе к кроне, на стволе ясеня пасутся четыре оленя; любопытно, что символика образа оленя связана с солнцем, луной, огнем и светом вообще.

Помимо Иггдрасиля землю и небо, Мидгард и Асгард соединяет между собой радужный мост Биврест. Как писал А. А. Афанасьев, «это лучший изо всех мостов на свете, он крепко создан из трех цветов, и светлые боги переезжают по нему на своих конях… Один конец этого моста достигает жилища бога Хеймдалля, который приставлен оберегать мост от демонических великанов. При кончине мира, когда поедут через него злобные сыновья Муспелля, мост разрушится». Страж богов Хеймдалль, «светлейший из асов», охраняет не только Биврест, но и Иггдрасиль, его рог спрятан под корнями мирового древа.

Более того, поскольку в заклинаниях Хеймдалля называли «сыном девяти матерей», некоторые современные исследователи видят в нем персонификацию мирового древа, соединяющего, как уже говорилось, девять миров, а само имя божества Heimdallr толкуют как «мировое древо».

Итак, Иггдрасиль — мировое древо, соединяющее между собой три (или трижды три) мира. Об устройстве мира срединного, то есть Мидгарда, известно лишь то, что этот мир противопоставляется Утгарду (или Йотунхейму), стране великанов и что он окружен Мировым океаном. Гораздо подробнее в мифах говорится об устройстве верхнего мира — Асгарда и нижнего — Нифльхель.

Асгард существует одновременно в двух проекциях мифологического мироздания: в горизонтальной это — сакральный центр Мидгарда, куда приходят за мудростью конунги, подобно Гюльви в «Младшей Эдде» (в демифологизированной версии «Саги об Инглингах» Асгард — столица некоей Страны Асов, которой правил Один), и он отделен от края великанов, иначе Йотунхейма, рекой Ивинг, никогда «льда не знавшей»; в вертикальной же проекции Асгард — верхний мир, мир богов.

География Асгарда достаточно запутанна. Известно, что в него прорастает кроной Иггдрасиль и что поблизости от кроны мирового древа находится поле Идавелль, где боги собираются на совет. С ветвей ясеня, на которых пасется олень Эйктюрмир, каплет влага, дающая начало многочисленным рекам, перечисленным в «Речах Гримнира».

Неподалеку от Иггдрасиля находится и чертог Вальхалла (олень Эйктюрмир и коза Хейдрун объедают листья ясеня, стоя на крыше этого чертога). Вальхаллу легко узнать с первого взгляда:

Кто к Одину отходит,
оные хоромы
тот сразу распознает:
кров там — тарчи,
копья — стропила,
на скамьи стланы кольчуги.
Кто к Одину отходит,
оные хоромы
тот сразу распознает;
волк там подвешен
над дверью закатной,
и тоже орел там кружит.

(«Речи Гримнира»)

В Вальхаллу попадают после смерти избранные люди — отмеченные ратной доблестью и павшие смертью, «достойной воина». Эти люди — эйнхерии — уже при жизни пользуются особым покровительством верховного бога Одина, а когда они погибают, посланницы Одина валькирии забирают их и переносят в Вальхаллу. Там они проводят время в пирах и сражениях.

Вальхаллу окружает полноводный поток Тунд, который эйнхериям не пересечь, а посреди поля, на котором стоит чертог, возвышаются ворота Вальгринд — «для мертвых врата». Пропитание эйнхериям в Вальхалле дают неиссякающее медвяное молоко козы Хейдрун и неубывающее мясо вепря Сэхримнира.

Размеры Вальхаллы не беспредельны, однако она вмещает в себя изрядное число павших воинов:

Дверей пять сотен
и сорок, как помню, —
в Вальгалле есть:
в дверь каждую восемь
воинов сотен
выйдет на битву с Волком.

Помимо Вальхаллы, в Асгарде расположены и другие чертоги, а именно жилища богов и богинь:

Трудхейм («обитель силы»), или Бильскирнир («неразрушимый»), — чертог Тора; Идалир — чертог Улля;

Валаскьяльв — чертог Одина с троном Хлидскьяльв («сторожевая башня»): «когда восседает на нем Всеотец, виден ему оттуда весь мир»;

Секквабек («погруженная скамья») — чертог Одина и Саги;

Гладсхейм («обитель радости») — чертог Одина, часть которого составляет Вальхалла;

Трюмхейм («обитель шума») — чертог богини Скади;

Брейдаблик («широкий блеск») — чертог Бальдра;

Химинбьерг («небесная гора»), стоящий рядом с мостом Биврест, — чертог Хеймдалля;

Фенсалир («болотные палаты»?) — чертог Фригг;

Фолькванг («поле боя») — чертог Фрейи, где находится «вторая половина» Вальхаллы;

Глитнир («блестящий») — чертог Форсети;

Ноатун («корабельный двор») — чертог Ньерда.

К этому перечню чертогов, известному из «Старшей Эдды», «Младшая Эдда» добавляет святилище богинь Вингольв.

Кроме того, на небе находится обитель богов-ванов — Ванахейм и обитель светлых альвов — Альвхейм.

Что касается преисподней, или Нифльхель, сведения об ее устройстве гораздо более отрывочны, нежели сведения об Асгарде. Нифльхель, подобно Асгарду, существует в обеих мифологических проекциях мироздания: в вертикальной проекции он расположен внизу, у корней ясеня Иггдрасиль, а в горизонтальной помещается на севере. Правит преисподней великанша Хель, по имени которой иногда называют и сам Нифльхель. О ней в «Младшей Эдде» говорится так: «А великаншу Хель Один низверг в Нифльхель и поставил ее владеть девятью мирами, дабы она давала приют у себя всем, кто к ней послан, а это люди, умершие от болезней или от старости. Там у нее большие селенья, и на диво высоки ее ограды и крепки решетки. Мокрая Морось зовутся ее палаты, Голод — ее блюдо, Истощение — ее нож, Лежебока — слуга, Соня — служанка, Напасть — падающая на порог решетка, Одр Болезни — постель, Злая Кручина — полог ее. Она наполовину синяя, а наполовину — цвета мяса, и ее легко признать по тому, что она сутулится и вид у нее свирепый». Перед Нифльхель протекает река Гьелль, через которую переброшен мост, «выстланный светящимся золотом».

По всей видимости, именно в преисподней находится и обитель темных альвов, или цвергов; во всяком случае, известно, что цверги живут под землей и боятся света (луч солнца обращает цверга в камень).

«Вне пространства», т. е. вне горизонтальной и вертикальной проекций скандинавского мифологического мироздания, находятся две местности, существовавшие еще до начала времен, — огненный край Муспелль и ледяной край Нифльхейм с потоком Хвергельмир, или Эливагар. О Муспелле известно только то, что это край огня, расположенный где-то на юге; в этом краю обитает огненный великан Сурт, с которым в Рагнарек сразится бог Фрейр. Нифльхейм — край мрака, испарения ядовитых рек которого оседали инеем в мировой бездне Гинунгагап.

От полной бесформенности и неопределенности изначального хаоса к всеобъемлющей упорядоченности и структурированности божественного и людского космоса — такова «генеральная линия развития» скандинавской мифологии. Мировая бездна Гинунгагап заполняется пространством и временем, в ней создаются земля и небо, возникают стороны света и центр, олицетворенный в образе мирового древа Иггдрасиль. «Неосвоенным», «чуждым», хаотическим остается лишь Утгард, или Йотунхейм, — обитель великанов где-то на севере или на востоке, да Мировой океан, в котором плавает змей Йормунганд; все прочее пространство мироздания освоено и описано, можно даже сказать, каталогизировано. Природа, воплощенная в хаосе, уступает место культуре, воплощенной в деяниях богов.

Средневековый немецкий хронист Адам Бременский (XI в.) в своем сочинении упомянул о главном святилище свеонов, то есть шведов, в Упсале, неподалеку от Сиктоны (Сигтуны). Поблизости от святилища, по словам Адама, растет дерево неведомой породы, зеленеющее зимой и летом, а рядом находится источник, в котором свеоны совершали человеческие жертвоприношения. Сам же храм «весь украшен золотом, а в нем находятся статуи трех почитаемых народом богов. Самый могущественный из их богов — Тор — восседает на престоле в середине парадного зала, с одной стороны от него — Водан, с другой — Фриккон. Вот как распределяются их полномочия: «Тор, — говорят свеоны, — царит в эфире, он управляет громами и реками, ветрами и дождями, ясной погодой и урожаями. Водан, что означает „ярость“, — бог войны, он возбуждает мужество в воинах, сражающихся с неприятелем. Третий бог — Фриккон — дарует смертным мир и наслаждения. Последнего они изображают с огромным фаллосом. Водана же свеоны представляют вооруженным, как у нас обычно Марса. А Тор напоминает своим скипетром Юпитера… Ко всем их богам приставлены жрецы, ведающие племенными жертвоприношениями. Если грозит голод или мор, они приносят жертву идолу Тора, если война, Водану, если предстоит справлять свадьбы, Фриккону».

Описание Адама весьма любопытно. Во-первых, из него следует, что во главе шведского пантеона (и это подтверждается археологическими находками — амулетами в форме молота Тора) стоял не Один, а Тор: для населения «внутренней» по отношению к «внешним» Дании и Норвегии Швеции грубоватый и искренний Тор-защитник был ближе и понятнее, чем воинственный и двуличный Один. Во-вторых, «распределение функций» между богами в описании Адама вполне соответствует выведенной французским исследователем Ж. Дюмезилем трехчленной структуре социальных функций индоевропейских божеств: Тор в данном случае олицетворяет духовную и юридическую власть, Один — воинскую функцию, а Фриккон (очевидно, Фрейр) — богатство и плодородие.

Впрочем, триада Тор — Один — Фрейр характерна для позднего периода скандинавского язычества; первоначально ее, по-видимому, составляли Тор, Фрейр (или Ньерд) и Тюр (Тивас, или Тиу, имя которого этимологически соответствует индоевропейскому Дьяусу; от последнего, в частности, «произошел» Зевс). Причем в «исконном» варианте триады Тор как бог грома и молнии, тождественный индийскому Индре, олицетворял воинскую силу, Фрейр — плодородие и богатство, а Тюр — власть. Однако с развитием культа Одина и усилением «одинического» элемента в скандинавской мифологии Тюр был вынужден уступить свое место в триаде Одину, исходно — покровителю воинских союзов и богу-колдуну. Как писал Е. М. Мелетинский, «превращение Водана-Одина в небесного и верховного бога связано не только с укреплением воинских союзов и повышением удельного веса бога — покровителя военных дружин… но и с расщеплением первоначального представления о загробном мире и с перенесением на небо особого царства мертвых для избранных — смелых воинов, павших в бою. В качестве „хозяина“ такого воинского рая Один оказался важнейшим небесным божеством и сильно потеснил и Тюра, и Тора в функции богов неба и войны. Процесс превращения Одина в верховного небесного бога… завершился в Скандинавии (начавшись в германских землях. — Ред.). Здесь Один оставил заметные следы в топонимике (главным образом в названиях водоемов и гор)».

Одина с Тором и Тюром, помимо «совместного членства» в триаде верховных божеств, объединяет и принадлежность всех этих богов к числу главных божеств скандинавского пантеона — асов. Кроме Одина, Тора и Тюра, согласно «Эддам», к асам принадлежат также Хеймдалль, Браги, Хед, Видар, Хенир, Улль, Форсети, Локи, Вали и Бальдр. «Младшая Эдда» перечисляет и богинь, или асинь: это Фригг, Сага, Эйр, Гевьон, Фулла, Сьевн, Ловн, Вар, Вер, Сюн, Хлин, Снотра, Гна, Соль, Биль, Йорд и Ринд. По своим «сферам влияния» асы и асиньи распределяются следующим образом:

Один — верховный бог, божество неба, покровитель воинской доблести, бог мудрости и священного знания;

Тор — сын Одина, бог грома и молнии, бури и плодородия, защитник богов и людей;

Тюр — бог неба, войны и воинских правил;

Хеймдалль — страж богов, а также (в ипостаси Рига) родоначальник трех людских сословий — конунгов, крестьян и рабов;

Браги — сын Одина, бог скальдического искусства;

Хед — сын Одина, слепой бог, убийца своего брата Бальдра;

Видар — сын Одина, «молчаливый бог», божество войны;

Хенир — брат и спутник Одина, вместе с которым он оживил первых людей;

Улль — бог охоты и стрельбы из лука;

Форсети — сын Бальдра, бог справедливости и правосудия; Локи — бог хитрости и коварства; Вали — сын Одина, бог-мститель;

Бальдр — сын Одина, «светлый бог», божество плодородия, мира и красоты;

Велунд — божественный кузнец, бог-покровитель путников; Фригг — супруга Одина, богиня-покровительница брака и супружеской верности;

Сага — вероятно, богиня прорицания; Эйр — богиня врачевания; Гевьон — богиня целомудрия;

Фулла — богиня изобилия, покровительница девственности;

Сьевн — богиня любви;

Ловн — богиня любви и милосердия;

Вар — богиня верности и любовных клятв;

Вер — богиня знания;

Сюн — богиня-хранительница;

Хлин — богиня-покровительница;

Снотра — богиня сдержанности, рассудительности;

Гна — богиня-вестница;

Соль — богиня солнца;

Биль — богиня луны;

Йорд (Фьергюн) — богиня земли, мать Тора; Ринд — мать Вали.

Кроме того, в числе богов иногда упоминаются морской великан Эгир и его супруга Ран — владычица морей; Скади — богиня-лыжница, покровительница охоты; сыновья Тора Магни и Моди; Сив — супруга Тора, богиня с золотыми волосами; Идунн — супруга Браги, хранительница молодильных яблок; Нанна — супруга Бальдра; Сигюн — супруга Локи; Хермод — брат Бальдра; Вили и Ве — братья Одина; Од — супруг Фрейи, вероятно, ипостась Одина.

Что касается германского пантеона, то, как упоминалось выше, Тацит ставил во главе божеств Туисто, или Туистона; имя этого бога переводят как «двойное (то есть двуполое) существо» и видят в нем «аналог» скандинавского Имира. Кроме того, Тацит писал: «Из богов они больше всего чтят Меркурия и считают должным приносить ему по известным дням в жертву также людей. Геркулеса и Марса они умилостивляют закланиями обрекаемых им в жертву животных. Часть свебов совершает жертвоприношения и Изиде; в чем причина и каково происхождение этого чужестранного священнодействия, я не мог в достаточной мере выяснить, но, поскольку их святыня изображена в виде либурны, этот культ, надо полагать, завезен к ним извне. Впрочем, они находят, что вследствие величия небожителей богов невозможно ни заключить внутри стен, ни придать им какие-либо черты сходства с человеческим обликом. И они посвящают им дубравы и рощи и нарекают их именами богов; и эти святилища отмечены только их благочестием». Под Меркурием, Геркулесом, Марсом и Исидой римский историк, вероятно, разумел соответственно Водана (Одина), Тиу (Тюра), Донара (Тора) и Фрейю. В конце же своего сочинения Тацит упомянул и о культе богини Нерты: «Они все вместе поклоняются матери-земле Нерте, считая, что она вмешивается в дела человеческие и навещает их племена. Есть на острове среди Океана священная роща и в ней предназначенная для этой богини и скрытая под покровом из тканей повозка; касаться ее разрешено только жрецу. Ощутив, что богиня прибыла и находится у себя в святилище, он с величайшей почтительностью сопровождает ее, влекомую впряженными в повозку коровами. Тогда наступают дни всеобщего ликования, празднично убираются местности, которые она удостоила своим прибытием и пребыванием». В имени Нерты — богини растительности и плодородия — видят тот же корень, что и в имени скандинавского бога плодородия и моря Ньерда; как пишет Е. М. Мелетинский, «возможно, предметом почитания древних германцев была пара Ньерд — Нертус, брат — сестра и муж — жена, наподобие скандинавских Фрейра и Фрейи, считающихся детьми Ньерда… Народы, почитающие Нертус, относятся, согласно Тациту, к ингевонам, что соответствует связи Ньерда и Фрейра (то есть Ингви-Фрейра)».

Якоб Гримм помимо Водана, Донара, Тиу и Хеймдалля, Фрикки (Фригг) и Фрувы (Фрейи) перечисляет таких богов, как Фро (Фрейр) и Палтар (Бальдр), богиню земли Эрд или Годе, богиню плодородия Танфану, богиню-мать Хольду, или Холле (которую римляне отождествляли с Исидой), двух других богинь-матерей — Перату, или Берхту, и Верру, богиню войны Хруоду, богиню рассвета Эостре, богиню любви Сизу, богинь луны и солнца Фоллу и Сунну. К сожалению, сколько-нибудь развернутых мифов с участием этих божеств не сохранилось, поэтому в дальнейшем изложении мы будем опираться преимущественно на скандинавские сюжеты.

По справедливому замечанию Е. М. Мелетинского, «асы представлены в мифах как возглавляемая Одином патриархальная родовая община, в которой, однако, важные вопросы решаются на тинге (народном собрании); большое значение имеют ритуальные пиры богов с распитием священного напитка».

В эддических текстах часто встречаются имена трех богов, которые не принадлежат к асам. Это Ньерд, Фрейр и его сестра Фрейя. Они — представители богов плодородия ванов, в начале времен враждовавших с асами и даже воевавших с ними. Война асов с ванами считается в скандинавской традиции первой войной в мировой истории. Победа в этой войне склонялась на сторону ванов, и асы поспешили заключить перемирие и в знак нерушимости мирного соглашения отдали ванам в заложники Хенира, а те, в свою очередь, передали асам Ньерда и Фрейра (равно как и, по-видимому, Фрейю). В итоге Хенир, непременный участник ранних походов Одина по миру, совершенно «выпал» из мифологического повествовательного цикла, зато ваны, в особенности Фрейр и Фрейя, сделались непосредственными участниками многих событий. По своим функциям эти божества являются богами плодородия, причем Ньерд также повелевает морской стихией, его сын Фрейр — бог растительности и супруг богини земли Герд, а дочь Фрейя — богиня любви и красоты, знаток магии сейд.

Другие представители племени ванов в мифологических текстах не упоминаются, если не считать загадочного Квасира, «наполовину вана», из крови которого, смешанной с пчелиным медом, был изготовлен мед поэзии.

Особое положение занимают упоминаемые в «Эддах» Деллинг (рассвет), Нотт (ночь), Даг (день), Кари (воздух), Хлер (море), Вирд (доля); из сохранившихся текстов трудно понять, причислялись ли они к богам или к инеистым великанам — последние, следует отметить, богами вовсе не считались.

Асы и ассимилированные ими ваны обитают в Асгарде, где у каждого бога и каждой богини имеется собственный чертог и собственные палаты. В Асгарде же хранятся сокровища богов: принадлежащие Одину копье Гунгнир, бросок которого положил начало войне между асами и ванами, и золотое кольцо Драупнир, молот Тора Мьелльнир; принадлежащие Фрейру чудесный вепрь Гуллинбурсти с золотой щетиной и корабль Скидбладнир, всегда имеющий попутный ветер и вмещающий любое число воинов; ожерелье Брисингов, или Брисингамен, которым владеет Фрейя и которое помогает при родах; молодильные яблоки богини Идунн. Эти сокровища составляют предмет вожделения великанов-йотунов, основных врагов скандинавских божеств.

Йотуны ведут свой род от инеистых великанов, или хримтурсов, первым из которых был Имир. Когда боги Один, Вили и Ве убили Имира и сотворили из его тела мироздание, а из крови — Мировой океан, в крови Имира утонули все инеистые великаны, кроме Бергельмира, внука Имира, который спасся в погребальной ладье. «Старшая Эдда» гласит:

Бергельмир жил
за многие зимы
до сотворения суши:
как он лежал
в погребальной ладье —
вот что мне первое памятно.

(«Речи Вафтруднира».)

Бергельмир стал родоначальником нового поколения великанов, получивших имя йотунов, или турсов.

Йотуны обитают в холодной каменистой стране где-то на востоке мира (в его горизонтальной проекции), эта страна называется Йотунхейм, или Утгард. Правит ими великан по имени Утгарда-Локи, или Скрюмир. Совпадение имени этого великана с именем аса Локи до сих пор не получило удовлетворительного объяснения; любопытно, что Саксон Грамматик в своих «Деяниях датчан» утверждает, что Утгарда-Локи — это собственно Локи, изгнанный другими богами в Утгард.

Йотуны, с одной стороны, хранители древней мудрости, унаследованной ими от инеистых великанов. Мудрость йотунов показывает, в частности, эддическая песнь «Речи Вафтруднира», в которой Один состязается в вопросах и ответах с великаном Вафтрудниром. К йотунам, вероятно, принадлежал и Мимир, с чьей головой Один советуется и из чьего источника у корней ясеня Иггдрасиль он черпает мудрость. Мудр и Скрюмир, испытывающий Тора своими загадками, мудры Суттунг и Бауги — хранители меда поэзии.

С другой стороны, йотуны нередко демонстрируют скудоумие, впоследствии ставшее отличительной чертой их потомков — троллей. Таков противник Тора Трюм, таков Хюмир, вместе с Тором ловивший мирового змея Йормунганда, таков, наконец, безымянный великан-строитель Асгарда, обманутый Локи.

С течением времени миф уступил место сказке, и мифологические йотуны «превратились» в недалеких троллей, унаследовавших от своих предшественников только огромную силу — и страх перед Тором, защитником богов и людей. Многие скандинавские баллады посвящены противоборству людей с троллями; как правило, люди одерживали в этих противоборствах победу не силой, а хитростью.

Помимо йотунов, с богами враждуют хтонические чудовища: это мировой змей Йормунганд, чудовищный волк Фенрир и владычица преисподней Хель, — порожденные в лесу Ярнвид великаншей Ангрбодой от аса Локи.

Локи, подобно Одину, ведет свой род от инеистых великанов: его отец — хримтурс Фарбаути. Кроме того, он — родной или сводный брат Одина; в эддической песни «Перебранка Локи» он произносит такие слова:

Оба мы, Один,
во время оно
кровью братство скрепили.

Из мифов следует, что Локи постоянно мечется между богами и йотунами: он то подстрекает йотунов похитить сокровища асов и сам принимает участие в этих похищениях, то помогает богам вернуть украденные сокровища. Так, он хитростью возвращает похищенный великаном Трюмом молот Тора, а затем срезает у супруги Тора Сив ее золотые волосы, но из страха перед Тором заставляет цвергов выковать богине новые. Он обманом завлекает в лес богиню Идунн, хранительницу молодил ьных яблок, и отдает ее во власть великана Тьяцци, однако, устрашенный угрозами других богов, которые начали стремительно стареть, проникает в жилище Тьяцци и возвращает Идунн в Асгард. Он вместе с Одином и Хениром принимает участие в оживлении первых людей — и он же немало способствует гибели богов и всего живого в битве перед концом света.

Многие исследователи полагали, что двойственность образа Локи заключается в его «огненной природе» (имя Loki выводили из Logi «огонь»); впервые такую точку зрения высказал еще Снорри Стурлусон в «Младшей Эдде». Впрочем, проделки Локи и его постоянное стремление разрушить или осквернить то, что было создано другими богами, прежде всего Одином, показывают, что правильнее было бы характеризовать этого бога как отрицательный вариант культурного героя, как мифологического плутатрикстера с выраженными хтоническими и демоническими свойствами. Более того, можно сказать, что Локи — отрицательный двойник Одина; в некоторых работах утверждается, что Локи в скандинавской мифологической системе противопоставляется Одину, как космогония, или миротворение, противопоставляется эсхатологии, или мироразрушению.

По намекам, содержащимся в «Прорицании вельвы», можно предположить, что Локи, зачиная с Ангрбодой чудовищ, сознавал, какую роль им суждено сыграть в битве перед концом света. Это обстоятельство подкрепляет гипотезу о Локи как об отрицательном культурном герое, разрушающем и «перераспределяющем» созданное другими.

Песнь «Краткое прорицание вельвы» рассказывает об отпрысках Локи более или менее подробно:

От Ангрбоды
Локи Волка родил,
а Слейпнир — сын Локи
от Свадильфари;
еще одно чудище,
самое злое,
на свет рождено
Бюлейста братом.
Найдя на костре
полусгоревшее
женщины сердце,
съел его Локи;
так Лофт зачал
от женщины злой;
отсюда пошли
все ведьмы на свете.

Чудовища, рожденные Ангрбодой, настолько напугали богов (пророчица-вельва открыла божествам грядущее и предрекла гибель), что змея Йормунганда Один низверг в Мировой океан, и, как говорится в «Младшей Эдде», «так вырос Змей, что посреди моря лежа, всю землю опоясал и кусает себя за хвост»; Хель отправилась в преисподнюю, а волка Фенрира боги взяли в Асгард, чтобы он находился у них под постоянным присмотром. Кормить его осмеливался только Тюр. Пророчества гласили, что Фенрир рожден на погибель богам, поэтому асы решили посадить волка на цепь. Первая цепь называлась Лединг, и Фенрир сразу ее порвал; вторая цепь называлась Дроми, и она также не удержала волка; самой крепкой оказалась третья цепь, Глейпнир, выкованная по просьбе богов цвергами из «шести сутей» — шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих жил, рыбьего дыхания и птичьей слюны. Асы надели эту цепь на волка, причем Тюру пришлось пожертвовать правой рукой, которую он положил Фенриру в пасть в залог того, что боги не обманут волка. Эта цепь будет удерживать Фенрира до конца времен: в канун Рагнарек волк разорвет путы и вырвется на свободу.

В «Младшей Эдде» имеется любопытный эпизод. Конунг Гюльви, выслушав рассказ Одина об усмирении волка, спрашивает: «Отчего же не убили боги Волка, если ждут они от него большого зла?» Ответ Одина был краток: «Так чтили боги свое святилище и свой кров, что не хотели осквернять их кровью Волка, хоть и гласят пророчества, что быть ему убийцею Одина».

Единоборства Одина с Фенриром и Тора с Йормунгандом в Рагнарек, завершающиеся гибелью противников, знаменуют одновременно краткое торжество хаоса и зарождение нового космоса. В современной политико-культурологической терминологии (модель социомеханики) эти поединки и сам Рагнарек можно охарактеризовать как метафорическое описание «фазового перехода» от одной цивилизационной стадии к другой.

Выше уже неоднократно упоминались цверги, они же карлики, искусные мастера, создатели многих сокровищ богов. Согласно эддическому мифу, они были созданы богами из костей и крови некоего Бримира, или Блаина (вероятно, эпитет Имира):

Сошлись на судбище,
по лавам сели,
совет держали
все вышние боги:
кому-то должно
карликов сделать
из крови Бримира,
из кости Блаина;

был Мотсогнир сделан
и назван первым
в народе цвергов,
вторым был Дурин,
по слову Дурина
и прочих цвергов
человекоподобных
вылепили из глины…

(«Прорицание вельвы».)

Правда, «Младшая Эдда» утверждает, что цверги первоначально были червями в теле Имира, но «по воле богов обрели человеческий разум и приняли облик людей». Перечень имен цвергов в «Прорицании вельвы» любопытен для современного читателя тем, что там встречаются многие имена, знакомые ему по эпопее Дж. Р. Р. Толкина «Властелин Колец»:

Нии да Ниди,
Нордри да Судри,
Аустри да Вестри,
Альтиов, Двалин,
Бивер, Бавер,
Бембур, Нори,
Ан да Анар,
Аи, Мьедвитнир,

Вейг и Гандальв,
Виндальв и Траин,
Текк и Торин,
Трор, Вит и Лит,
Нар и Нирад
(ныне всех цвергов),
Регин и Радсвинн
(разом поименую),

Фили, Кили,
Фундин, Нали,
Хефти, Вили,
Ханар, Свиор,
Фрар и Хорнбори,
Фрег и Лони,
Аурванг, Яри,
Эйкинскьяльди;

а вот родословная
Ловара предков —
потомков Двалина
поименую,
чей род явился
из камня земного,
пришел из трясины
на песчаную землю:

Драупнир, во-первых,
Дольгтрасир тоже,
Хар и Храугспори,
Хлеванг, Глои,
Дори, Ори,
Дув и Андвари,
Скивир, Вивир,
Скафинн, Аи,

Альв, Ингви,
Эйкинскьяльди,
Фьялар и Фрости,
Фин и Гиннар —
вот родословная
Ловара предков,
пускай человеки
до века хранят…

Цверги обитают в земле и в камнях, они боятся солнечного света, который обращает их в камень (этой особенностью цвергов воспользовался, едва ли не единственный раз выказав хитрость, бог Тор, затянувший препирательство с карликом Альвисом, который сватался к дочери бога, до самого рассвета).

Руками цвергов выкованы главные сокровища богов — копье Гунгнир и золотое кольцо Драупнир, золотые волосы Сив и вепрь с золотой щетиной, ожерелье Брисингамен, молот Мьелльнир и корабль Скидбладнир. Двое цвергов, Фьялар и Галар, изготовили мед поэзии.

В позднейшей фольклорной традиции цверги «превратились» в карликов, или гномов, — крохотных седобородых существ, отличающихся могучим телосложением и недюжинной физической силой; зрелости они достигают трех лет от роду, а к семи годам у них отрастают седые бороды. Они добывают самоцветы и руду, куют оружие, доспехи и украшения, зачастую наделяя свои изделия магическими свойствами. Отличительная черта в облике карликов — ступни, либо похожие на птичьи лапы (гусиные или вороньи), либо вывернутые задом наперед. Поэтому они носят плащи до пят. Считается, что узнать, карлик ли перед тобой, можно, если насыпать на дорогу пепел или муку, а потом внимательно рассмотреть следы.

Цвергов в мифологических текстах иногда именуют черными или темными альвами, тем самым противопоставляя их, как обитающих в земле, альвам светлым — духам плодородия, обитающим в Асгарде. Правитель светлых альвов — божественный кузнец Велунд.

Рассказ о «действующих лицах» скандинавской мифологии будет неполным без упоминания об особой группе богинь — дис.

Дисы — низшие женские божества, по своим функциям непосредственно связанные с судьбой: они определяют судьбы людей, прежде всего воинов. К дисам принадлежат норны и валькирии.

Норны — богини судьбы, «родственные» греческим мойрам и римским паркам. Их обиталище находится у корней ясеня Иггдрасиль, рядом с неким таинственным источником (в «Прорицании вельвы» он назван «источником Урд», по имени одной из норн). Их имена — Урд, то есть «судьба» или «прошедшее»; Верданди — «становление» или «настоящее»; Скульд — «долг» или «будущее».

Согласно эддической песни «Речи Фафнира» норн не три, а гораздо больше, причем они ведут свой род как от асов, так и от альвов и даже от цвергов:

Сигурд сказал:
«Фафнир, скажи мне,
ты мудр, я слышал,
и многое знаешь:
кто эти норны,
что могут прийти
к женам рожающим?»

Фафнир сказал:
«Различны рожденьем
норны, я знаю, —
их род не единый:
одни от асов,
от альвов иные,
другие от Двалина».

В одной из героических песней «Старшей Эдды», «Первой песни о Хельги Убийце Хундинга», подробно рассказывается о том, как действовали норны, определяя человеческую судьбу:

Ночь была в доме,
норны явились
судьбу предрекать
властителю юному;
судили, что он
будет прославлен,
лучшим из конунгов
прозван будет.

Так нить судьбы
пряли усердно,
что содрогались
в Бралунде стены;
нить золотую
свили и к небу —
к палатам луны
— ее привязали.

На восток и на запад
концы протянули,
конунга земли
нитью отметили;
к северу бросила
Нери сестра нить,
во владенье север
отдав ему.

Что касается валькирий, эти богини, спутницы и помощницы Одина, также определяют человеческие судьбы — однако если норны делают это при рождении человека, то валькирии решают, кому из павших в битве суждено попасть в Вальхаллу, а кто отправится в Хель. Всего валькирий двенадцать, у них ослепительно яркие голубые глаза и длинные светлые волосы, одеты они обычно в доспехи, на головах — рогатые шлемы, в руках — мечи и копья. В Вальхалле они услаждают слух эйнхериев музыкой и песнями. «Старшая Эдда» называет валькирий по именам:

Христи Мглиста
рог да подаст мне,
тож Секирница и Протыка,
Сечь и Сила,
Страдь и Дружина,
Мечезвоница и Копьемеча;
а Защита и Щада,
и Советница тоже
эйнхериям пиво несут.

(«Прорицание вельвы».)

В героических песнях «Старшей Эдды» валькирии носят другие имена, из которых наиболее известна Брюнхильд (Сигрдрива «Саги о Вельсунгах») — нареченная витязя Сигурда (германского Зигфрида), который забыл о ней, отведав напитка забвения, и женился на сестре короля гуннов Гудрун. Обуреваемая местью, Брюнхильд подстрекает своего супруга Гуннара, брата Гудрун, убить Сигурда, а когда тот погибает, сама всходит на погребальный костер — и, согласно эддической песни «Поездка Брюнхильд в Хель», попадает после смерти отнюдь не в Вальхаллу, а в преисподнюю.

В корпусе эддических текстов содержится и «Песнь валькирий», замечательно характеризующая этих дев-воительниц:

Соткана ткань
большая, как туча,
чтоб возвестить
воинам гибель.
Окропим ее кровью,
накрепко ткань
стальную от копий
кровавым утком
битвы свирепой
ткать мы должны.

Сделаем ткань
из кишок человечьих;
вместо грузил
на станке — черепа,
а перекладины —
копья в крови,
гребень — железный,
стрелы — колки;
будем мечами
ткань подбивать!…

Страшно теперь
оглянуться: смотри!
По небу мчатся
багровые тучи;
воинов кровь
окрасила воздух, —
только валькириям
это воспеть!

Спели мы славно
о конунге юном;
слава поющим!
Слышавший нас
песню запомнит,
людям расскажет
о том, что слышал
от жен копьеносных!

Мечи обнажив,
на диких конях,
не знающих седел,
прочь мы умчимся.

В этой песни, кстати сказать, отражено реальное историческое событие — битва, произошедшая в страстную пятницу 1014 г. при Клонтарве (Ирландия). В этой битве ирландский правитель Бриан ценой собственной смерти одержал победу над викингами — конунгом Сигтрюном и ярлом Сигурдом. В «Саге о Ньяле», в которой сохранилась эта песнь, рассказывается о ряде знамений, предшествовавших этой битве. Так, некий человек по имени Дерруд видел, как двенадцать валькирий подъехали к дому, в котором стоял ткацкий станок, и, войдя в дом, стали ткать там ткань из человеческих кишок и спели эту зловещую песнь. Кончив ткать, они разорвали ткань на части и ускакали в разные стороны.

По всей вероятности, к дисам принадлежит и вельва — пророчица, которую Один вызвал из могилы, чтобы узнать у нее об участи Бальдра; «Прорицанием вельвы» — песнью, в которой излагаются космогония и эсхатология скандинавского мифологического мироздания, — начинается «Старшая Эдда».

Многообразие персонажей скандинавской мифологической системы лишь на первый взгляд представляется хаотическим, лишенным какой бы то ни было структуры. Центральными персонажами этой мифологии, ее «осью», безусловно выступают боги-асы, вокруг которых выстраиваются все мифологические сюжеты. Как писал Е. М. Мелетинский, «боги противостоят враждебным хтоническим чудовищам и йотунам; возвышаются над природными духами альвами и над карликами (цвергами), над женскими судьбоносными существами (валькириями и норнами), над земными героями. Высший пантеон богов в скандинавской космотеогонии представлен как результат объединения двух групп богов — асов и ванов после войны, точнее, как результат ассимиляции асами ванов — весьма ограниченной категории божеств, связанных с аграрными культами, наделенных магическим и пророческим даром, сакральным миролюбием… Во многих текстах боги и асы — синонимы, так как ваническая аграрная мифология подчинена одинической, то есть небесно-хтонической, воинской и „шаманской“ мифологии Одина…»

Как ясень Иггдрасиль соединяет собой все девять миров, так и боги-асы, прежде всего Один, Тор и Локи, выступают связующим звеном различных событий, укладывающихся благодаря «посредничеству» богов в единый, выраженно эсхатологический сюжет.

Во всякой мифологической системе — будь это мифология индийская, японская, мезоамериканская, египетская, классическая, славянская или скандинавская — важнейшим божественным деянием является творение мира. За миротворением же традиционно следует мироустройство — освоение и обустроение сотворенного мироздания.

Не менее традиционно обустройством мира занимаются уже не сами боги, а их «младшие помощники» — культурные герои, которые добывают или впервые создают для людей разнообразные предметы обихода, устанавливают правила социальной организации, обучают ремеслам и т. д. Свою добычу культурный герой, как правило, либо находит, либо похищает. Иногда он также сражается со стихийными силами, которые олицетворяют первоначальный хаос, и способствует тем самым торжеству космоса, т. е. установленного миропорядка. Типичные примеры культурных героев — греческий Прометей, принесший людям огонь, греческий же Геракл, усмиривший хтонических чудовищ (знаменитые двенадцать подвигов Геракла), финский Ильмаринен, выковывающий чудесную мельницу Сампо. В некоторых же мифологических системах — и, в частности, в скандинавской — подвиги культурных героев свершают сами боги: Тор сражается с хтоническими чудовищами, подобно шумеро-аккадскому Мардуку, а Один, к примеру, приносит в мир магическую мудрость рун и мед поэзии.

Бог — творит. Культурный герой — добывает. Мифология, объединяющая в «одном лице» функции божества и культурного героя, творца и добытчика, тем самым приближает богов к бытованию мира, делает их непосредственными участниками «цивилизационного процесса», а следовательно, изначально вводит в божественную тему творения эсхатологический мотив: боги принадлежат сотворенному ими миру и гибнут вместе с ним.

В сотворении скандинавского мироздания участвовали трое богов — Один и его братья Вили и Ве, которые в дальнейшем не упоминаются. Они создали мир из расчлененного тела инеистого великана Имира, дали жизнь цвергам (и, возможно, альвам), подняли в небо светила и установили ход времени. Как говорится в «Младшей Эдде», «они дали место всякой искорке: одни укрепили на небе, другие же пустили летать в поднебесье, но и этим назначили свое место и уготовили путь. И говорят в старинных преданиях, что с той поры и ведется счет дням и годам».

Следующим деянием богов было оживление первых людей. На сей раз Одину помогали Локи (Лодур) и Хенир, вместе с которыми Отец богов странствовал по свету (впрочем, в «Младшей Эдде» утверждается, что и это деяние Один совершил вместе с Вили и Ве). В «Старшей Эдде» оживление людей описано так:

Как-то раз вышли
три аса к морю,
благие, могучие
шагали по свету,
нашли на отмели
двух неживущих,
Аска и Эмблу,
Судьбы не обретших, —

Души не имели,
ума не имели,
ни крови движенья,
ни цвета живого:
душу дал Один,
разум дал Хенир,
кровь же дал Лодур
и цвет живого…

(«Прорицание вельвы».)

В этом мифе присутствует один из наиболее распространенных мифологических мотивов — «доделывание» незавершенных существ, в данном случае — древесных прообразов. В известной степени можно сказать, что уже здесь, фактически на заре творения, Один приобретает, в дополнение к божественным, функции культурного героя. Что касается «древесности» первых людей, можно предположить неявную связь между ними и мировым древом ясенем Иггдрасиль; по крайней мере, Аска вполне возможно толковать как побег или ветку мирового древа. Любопытно, что душу (которая, собственно, и делает человека человеком) дает первым людям Один, также связанный с мировым древом.

Вообще, Один — центральный персонаж скандинавской мифологии, ее «движущая сила», ее «стержень»: никакое мифологическое событие не обходится без его явного или опосредованного участия. Он — Отец богов и одновременно Всеотец, беспрестанно вмешивающийся в дела божеств и людей; порой создается впечатление, что он предпринимает те или иные действия лишь ради того, чтобы не заскучать самому и не дать заскучать другим. Так, именно по наущению Одина Локи крадет у Фрейи чудесное ожерелье Брисингамен, за которое потом Локи пришлось сражаться с Хеймдаллем у камня Сингастейн, причем оба бога приняли обличья тюленей. Именно Один начал войну между асами и ванами, бросив в ванов свое магическое копье Гунгнир, обладавшее свойством возвращаться к владельцу после броска, как бумеранг, и не знавшее промаха. Именно Один затевает распрю конунгов Хедина и Хегни, в результате которой гибнет дружина Хьяднингов (вариант эйнхериев); валькирия Хильд, из-за которой и вспыхнула распря, своим колдовством пробуждает мертвецов, и на следующую ночь они вновь вступают в бой, которому суждено длиться вечно. Наконец, именно Один ведет Сигурда — героя скандинавского героического эпоса — к его трагической судьбе.

Один многолик и носит множество имен. Чаще всего его описывают как высокого старика в широкополой шляпе, закрывающей лицо, и в просторном синем плаще; впрочем, он с такой легкостью меняет облик, что его, как свидетельствует эддическая «Песнь о Харбарде», не способен узнать даже его собственный сын Тор. Как правило, Одина опознают по той самой широкополой шляпе — или по чудесному восьминогому коню Слейпниру, или же по сопровождающим верховного бога воронам и волкам. Имена воронов — Хугин и Мунин, то есть «Думающий» и «Помнящий», а имена волков — Гери и Фреки, то бишь «Жадный» и «Прожорливый». Что же до имен самого Одина, их перечень содержится в «Речах Гримнира»:

Вот лик свой явил я
чадам божьим,
да явится помочь победных,
дабы все асы
вместе воссели
на скамьи Эгира
в застолье Эгира!

Я — Грим-личина
и Ганглери-странник,
Вождь — мне имя,
тож Шлемоносец,
Друг и Сутуга,
Третей и Захват,
Высокий и Слепо-Хель,

Истый, Изменный,
Истогадатель,
Радость Рати и Рознь,
тож Одноглазый,
тож Огнеглазый,
Злыдень и Разный,
Личина и Лик,
Морок и Блазнь,

Секиробородый,
Даятель Побед,
Широкополый, Смутьян,
Всебог и Навь-бог,
Всадник и Тяж-бог, —
вовек не ходил я
среди человеков,
своих не меняя имен.

Ныне у Гейреда
я — Гримнир-личина;
я же у Эсмунда был
Мерин, впрягшийся
в сани, Кормилец;
я на тинге — Цветущий,
я же в битве — Губитель;

Ярый, Равный,
Вышний, Брадатый,
Посох и Щит для богов.
Звал меня Секкмимир
Узд и Обузд,
я же стар-йотуна перехитрил
и победил я
один на один
славного Мидвиднир-сына…

Один я ныне,
доныне — Игг страшный,
Сутуга — допрежде того,
Сторожкий и Конунг,
Сплетель и Тайный,
Гаут и Мерин в богах,
Снотворец и Витень —
и все они, знаю, ныне во мне едины!

Одно из этих имен, конкретно — Одноглазый, связано с мифом об обретении Одином «предвечной» мудрости инеистых великанов. Миф гласит, что Один отдал свой глаз великану Мимиру за право испить из охраняемого великаном источника мудрости (правда, стих из «Прорицания вельвы» —

«пьет мудрый Мимир
мед ежеутренне
с Одинова заклада» —

Назад: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СЕВЕРНЫЙ ДУХ

Дальше: ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ БАРОККО