ГЛАВА 14
ПОЯВЛЕНИЕ «НЕВИДИМЫХ»
«После кончины царя Давида Соломон, сын Давида, построил Храм, начатый его отцом. Он послал за Каменщиками в разные страны и собрал их вместе, так что у него было 4000 работников по камню, и их называли Масонами…»
«Старинные послания» франкмасонов, ок. 1583 года
«Легендарная история масонства, подлинного строительного искусства, описана в некоторых средневековых поэмах… В этих сочинениях… архитектура отождествляется с геометрией. В одной из них утверждается, что геометрия была открыта до Потопа; в другой говорится, что Авраам учил египтян геометрии, а еще в одном варианте сказано, что… геометрия была изобретена египтянами».
Фрэнсис Йейтс, «Розенкрейцерское просвещение»
Если бы христианский гностик из V века н. э. и катар из XIII века н. э. встретились в каком-нибудь закоулке времен, они обнаружили бы, что имеют много общего. Их мнения о римско-католической церкви как о дьявольской организации были бы почти одинаковыми. Их основные убеждения и теологические системы оказались бы идентичными. Обоим был близок аскетический образ жизни.
Если бы наши путешественники во времени затем перенеслись в XVI или XVII век и познакомились бы с европейским протестантом, то нашли бы с ним гораздо меньше общего. Хотя они разделяли бы предпочтения к более простым и непосредственным формам религиозного служения, их основные убеждения и теологические представления были бы так же далеки от его убеждений и представлений, как от римско-католического вероисповедания.
Но есть старая поговорка: «Враг моего врага — мой друг».
Как свидетельствует история, во время своей смертельной вражды с римско-католической церковью в XIII веке катары тесно сотрудничали с другой еретической сектой — с сектой вальденсов, основанной Петером Вальдесом в Лионе в конце XII века. В своем стремлении к строгости и простоте, в недоверии к церковным таинствам, совершаемым недостойными пастырями, в противодействии почитанию святых и священных реликвий и во многих других аспектах своей веры вальденсы были истинными предшественниками кальвинистов и лютеран — движений, определивших характер европейского протестантизма. Иными словами, они осуждали в основном поведение служителей католической церкви, но принимали большинство католических догм, энергично отрицаемых катарами. Несмотря на это, вальденсы подвергались жестоким гонениям со стороны католических властей, и эти преследования в сочетании с отвращением к «римскому» тщеславию и помпезности роднили катаров с вальденсами.
В этой книге мы исследуем историю двух взаимосвязанных и гонимых религий: гностицизма и герметизма.
Пережив столетия гонений после победы догматического христианства в Римской империи, гностицизм претерпел возрождение в XII веке, когда нашел поддержку среди баронов полунезависимой Окситании. Как мы видели, кровавый конец этого возрождения наступил вместе с альбигойскими крестовыми походами в XIII веке, хотя гностическая религия, несомненно, еще существовала на Балканах, пока не была окончательно уничтожена мусульманами в XV веке.
Тем временем герметизм — который можно назвать языческим близнецом гностицизма — в течение тысячи лет пребывал в забвении на Западе, но неожиданно вернулся к жизни в XV веке, когда герметические тексты были обнаружены и вывезены во Флоренцию. Там он испытал поразительный и загадочный период папского благоволения в XVI веке, описанный в главе 8, но в конце концов Ватикан распознал в нем смертельную ересь, которая, если дать ей волю, может поставить католицизм на колени. Возобновление интереса инквизиции к этому предмету, послужившее ясным сигналом о ее намерениях для всех, кто стремился к «всеобщей мировой реформе», ознаменовался пытками и 27-летним заключением Томмазо Кампанеллы, а также истязаниями, заключением и сожжением на костре Джордано Бруно — возможно, величайшего мага-герметиста из всех.
В XIII веке катары боролись за общее дело вместе с вальденсами, а для визионеров из числа герметистов и розенкрейцеров, блуждавших по европейским странам в XV–XVII веках, было естественно искать причины для объединения с протестантами того времени. Принцип «враг моего врага — мой друг» по-прежнему действовал. Катары нуждались в светской политической поддержке, чтобы стать силой, с которой следует считаться; точно так же герметисты и розенкрейцеры в XV–XVII веках нуждались в светской политической поддержке для осуществления своих грандиозных планов. Лишь в исключительных случаях — например, когда пожилой Кампанелла был принят при дворе Людовика XIII — они получали такую поддержку от католических правителей, но в целом они неизбежно оказывались в зонах протестантского влияния и в больших количествах собирались при дворах монархов протестантского вероисповедания, таких, как Фридрих V.
Джордано Бруно, к примеру, был откровенен со своими богатыми и влиятельными протестантскими покровителями: он не считал себя протестантом и не собирался им становиться, он лишь искал у них защиту и хотел спокойно продолжать свои исследования. Но мы можем с уверенностью предположить, что другие свободные мыслители герметического толка предпочитали держаться в тени и по возможности ничем не отличаться от протестантов, принимавших их у себя. Это были жестокие и очень неспокойные времена, и после чудовищного истребления катаров здравый смысл подсказывал большинству еретиков, что нужно научиться быть «невидимыми», будь то среди протестантов или католиков.
Не любопытно ли, что именно о такой «невидимости» много говорится в манифесте розенкрейцеров? Читатель должен помнить, что там есть упоминание о «магическом языке и письме», изобретенном первыми членами братства, возможно, для тайного общения между собой. Кроме того, члены братства были рассеяны по миру и специально не носили никакой отличительной одежды, а следовали обычаям той страны, в которой находились. Иными словами, они смешивались с обществом. Возможно, точно так же поступил Иоганн Валентин Андреа, преследовавший свои розенкрейцерские и герметические интересы, приняв облик прямодушного лютеранского пастора.
В манифесте розенкрейцеров говорится о существовании Невидимой Коллегии, ведущей закулисную деятельность через существующие учреждения и организации и остающейся в тени до тех пор, пока не придет время открыться миру. Розенкрейцеры стремились к великой реформации в религиозной и общественной сфере, и, хотя слово «реформация» само по себе, вероятно, было выбрано из-за политической корректности и приемлемости в протестантских кругах, мы вполне уверены, что в него был вложен совершенно иной смысл. Не вызывает сомнения, что под покровом протестантских религиозных организаций и властных структур в начале XVII века существовали люди, чьи убеждения были гораздо ближе к «еретическим» идеям Джордано Бруно о герметической реформации в Европе, — люди, со всей серьезностью относившиеся к призыву Томмазо Кампанеллы о строительстве Города Солнца.
Взоры обращаются к Англии и Новому Свету
В предыдущей главе мы рассказали о том, что 8 ноября 1620 года католическая армия императора Фердинанда II нанесла сокрушительное поражение протестантским войскам Фридриха V, курфюрста Пфальцского. Жителей Богемии насильно обратили в католицизм, и четверть миллиона протестантов бежали за рубеж, оставив все свое имущество на родине.
Неудивительно, что на фоне массовых убийств и потока беженцев, порожденного этим ужасным конфликтом между католиками и протестантами в Центральной Европе, умы некоторых герметических мыслителей обратились к Англии — великой протестантской державе по другую сторону пролива. Англия стояла особняком на фоне общего хаоса, царившего на континенте, как место, где они еще могли надеяться на осуществление всеобщей реформы и торжество просвещения.
Известно, что герметические философы, проявлявшие живой интерес к дуализму земли и небосвода, следили за ходом небесных светил, поэтому мы можем быть уверены, что они обратили внимание на то обстоятельство, что в декабре 1603 года, когда Яков I был провозглашен королем Англии, наблюдалось впечатляющее астрономическое соединение Сатурна и Юпитера, которое рассматривалось астрологами как знамение новой эпохи. В следующем году предположительно произошло «открытие» гробницы Кристиана Розенкрейца, описанное в тексте Fama. Тогда же, в 1604 году, произошло странное появление двух новых звезд в созвездиях Лебедя и Змееносца, что породило взрывную смесь страхов и огромных надежд.
Нетрудно понять, какие чувства испытывали герметисты и розенкрейцеры, находившие убежище среди лютеран и кальвинистов в охваченных войной странах Центральной Европы. Поэтому не стоит удивляться, что для некоторых из них начало эпохи Стюартов в Англии рассматривалось как основание «Нового Иерусалима» — страны, избранной богом, которая поведет остальной мир к новой эре просвещения и процветания. Эти ожидания многократно усиливались из-за иллюзорной надежды на появление могущественного союза между «Рейном и Темзой» — т. е. между Англией и Германией, скрепленного браком Фридриха Пфальцского и Елизаветы Английской.
Но было еще одно обстоятельство, медленно вызревавшее в коллективном подсознании тех, кто стремился к великой всемирной реформе. Оно было связано с недавним приобретением Англией огромных девственных территорий в Северной Америке. На другой стороне Атлантики внезапно появился целый новый континент, подобие «Новой Атлантиды», готовый к пришествию европейских колонизаторов, поэтому некоторые реформаторы задумались о том, не будет ли проще и лучше оставить Европу с ее религиозными распрями и построить с чистого листа совершенно новое общество, основанное на поисках счастья, справедливости и просвещения.
На этом фоне великий английский мыслитель Фрэнсис Бэкон вскоре опубликовал ряд книг, воспламенивших воображение европейских интеллектуалов.
Герметический Бэкон
Фрэнсис Бэкон (1561–1626) был сыном лорда-хранителя королевской печати при Елизавете I. В возрасте 12 лет его отправили в колледж Св. Троицы в Кембридже. В 18 лет, оказавшись практически без гроша в кармане после смерти отца, он занялся юриспруденцией и в 28 лет сумел занять место в Палате общин. Сверстники недолюбливали его, а Елизавета I относилась к нему с недоверием, но после смерти королевы в 1603 году он стал пользоваться покровительством Якова I. При поддержке короля Бэкон быстро приобрел славу и состояние; сначала он стал лорд — канцлером, потом бароном Веруламом (1618) и, наконец, виконтом Сент-Олбансом (1621). Однако блестящая политическая карьера Бэкона завершилась позорной отставкой после того, как его обвинили во взяточничестве. Остаток своей жизни он посвятил литературному творчеству.
В 1605 году, через два года после смерти Елизаветы I, Бэкон опубликовал свою первую эпохальную книгу под названием «О значении и успехе знания божественного и человеческого». В этом спокойном и взвешенном труде, который и поныне считается краеугольным камнем науки и образования, рассматривается состояние науки и просвещения в начале XVII века. По мнению Бэкона, если бы мы уделяли больше внимания исследованиям и экспериментам, то гораздо быстрее пришли бы к пониманию природы и к улучшению условий жизни для людей. С этой целью он посвятил книгу своему покровителю Якову I и предложил ему учредить «братство науки и просвещения», где ученые и эрудиты всех стран могли бы обмениваться знаниями и идеями на благо человечества:
«Как природа создает братства в родах животных, ремесла создают братства ремесленников, а помазание Божие создает братство среди королей и епископов, так и наука должна создать братство просвещения, обращенное к Богу, которого называют отцомвсейпремудрости».
Не будем забывать, что этот текст был написан в 1605 году, за девять лет до публикации розенкрейцерского манифеста, но «братство просвещения», о котором говорит Бэкон, точно совпадает с намерениями розенкрейцеров, хотя они говорили о «невидимом братстве».
Вряд ли было случайностью, что братство, соответствовавшее этому описанию, вскоре было основано на Британских островах и в конечном счете распространилось по всему миру. Речь идет о франкмасонском братстве. Мы не были удивлены, узнав от нашего друга, историка Роберта Ломаса, что Фрэнсис Бэкон и Яков I, по всей вероятности, сами были франкмасонами, состоявшими в одной из первых лож так называемого «Шотландского Обряда». Действительно, помимо явного герметического и розенкрейцерского содержания, в посвящении Бэкона Якову I прослеживается четкая связь с аллегорической системой символов и тайных слов, используемых франкмасонами и полностью понятных только посвященным. Эта система, разумеется, идентична «магическому языку и письму», о котором говорится в розенкрейцерском манифесте.
Розенкрейцерская рождественская открытка в Шотландском государственном архиве.
Примерно в то время, когда Фрэнсис Бэкон вносил завершающие штрихи в рукопись своего знаменитого сочинения, немецкий алхимик Михаэль Майер (1568–1622), известный мыслитель розенкрейцерского толка, жил в Праге и работал личным врачом императора Рудольфа И. После смерти Рудольфа в 1612 году — за год до свадьбы Фридриха Пфальцского и Елизаветы Стюарт — Майер приехал в Англию. У нас нет подтверждения того, что Майер встречался с королем, но он, по всей видимости, чувствовал себя достаточно непринужденно, чтобы послать ему личную рождественскую открытку, в содержании которой содержится явный намек на связь Якова I с движением розенкрейцеров.
Рождественская открытка Майера сейчас хранится в Шотландском государственном архиве в Эдинбурге. На ней изображена большая роза, вокруг которой начертаны слова: «Приветствие и многие лета Якову, королю Великобритании. Да возрадуется роза под твоей истинной защитой».
Эта странная надпись привела многих исследователей к предположению о том, что в Англии существовала некая ранняя форма «движения розенкрейцеров» и что немецкие розенкрейцеры, такие, как Михаэль Майер, рассматривали Якова I как своего защитника и покровителя. Весьма вероятно, что во время своего пребывания в Англии Майер познакомился с философом-герметистом и каббалистом Робертом Фладдом (1574–1637), которому тогда было около 40 лет. Хотя в то время Фладд еще не опубликовал свое собственное сочинение о розенкрейцерском братстве под названием «Сводная апология братства Розы и Креста» (1616), он тем не менее был «розенкрейцером по духу».
Немецкие розенкрейцеры, безусловно, оценили усилия Фладда по защите интересов их братства в Англии, так как в 1618 году еще две книги Фладда — «История макрокосма» и «История микрокосма» — были изданы в Оппенгейме конторой Иоганна Теодора Де Бри, который, очевидно, щедро заплатил за эту привилегию. Де Бри также был издателем одной из книг Михаэля Майера под названием Atalanta Fugiens, изданной в 1618 году; вполне может быть, что Майер послужил связующим звеном между Фладдом и немецким издателем.
Майер оставался в Англии до 1616 года, и было бы удивительно, если бы он не познакомился с Бэконом в течение этого периода, поскольку они вращались в одних и тех же кругах. Мы определенно знаем, что вскоре после визита Майера Бэкон приступил к сочинению утопической книги, отмеченной безошибочной печатью розенкрейцерских идей.
Новая Атлантида
В 1627 году, через год после смерти Бэкона, рукопись, над которой он работал, нашлась среди его личных бумаг. Она была озаглавлена «Новая Атлантида» и осталась незаконченной, как и первоначальная история Платона об Атлантиде (в его диалогах «Тимей» и «Критий»). Она также не была датирована, но ученые предполагают, что Бэкон написал ее вскоре после появления в Германии двух розенкрейцерских манифестов и текста «Химической свадьбы» (т. е. после 1616 года), поскольку в ней содержатся идеи и аллегории, тесно ассоциирующиеся с этими документами.
В общих чертах в «Новой Атлантиде» представлено утопическое представление Бэкона о научном и вместе с тем духовно ориентируемом обществе, которое ведет тайное существование на отдаленном острове под названием Бенсалем, расположенном «посреди величайшего водного пространства в мире». Это общество находится под управлением элитного братства ученых-священнослужителей, собирающихся в большой коллегии, или ложе, под названием «Дом Саломона». В это общество входят видные астрономы и геометры и — что удивительно для тек ста XVII века — строители самолетов и подводных лодок («… мы до некоторой степени научились летать по воздуху… у нас есть суда и корабли для плавания под водой»). Они также являются опытными мореходами, но путешествуют тайно и не желают раскрывать свое существование: «Мы хорошо знаем большую часть обитаемого мира, но сами не выдаем своего присутствия».
Их задача, по словам Бэкона, состоит «в знании причин и тайного хода вещей», а их миссия — «взращивать первое творение Божье, которым был Свет». Эту миссию они распространяют посредством «двенадцати, которые плавают в зарубежные страны под именем других народов (ибо собственное имя мы оставляем в тайне)… их мы называем Несущими Свет».
Эти двенадцать «невидимых» миссионеров распространяли просвещение по всему миру. Подобно розенкрейцерам, а впоследствии франкмасонам, они клялись хранить тайну и соблюдать осторожность в словах и поступках. Они путешествовали инкогнито и творили благодеяния, не требуя награды. Они оставались незаметными, поскольку носили местную одежду и разговаривали на языке тех стран, которые они посещали; как и розенкрейцеры, они могли свободно разговаривать на всех языках. Дома в Бенсалеме их отличительным признаком был белый тюрбан с нашивкой в виде красного креста — эпонимического символа розенкрейцеров, — а на их «великой печати» были изображены «крылья херувима, но не распростертые, а свисающие вниз». Такая же эмблема, как показала Фрэнсис Йейтс, использовалась в манифесте розенкрейцеров.
Сделаем небольшое отступление и отметим, что образ «крыльев херувима» наводит на мысль об иудейском Ковчеге Завета, увенчанном крылатыми фигурами двух золотых херувимов, которые, как сказано в Ветхом Завете, некогда стояли в «Святая Святых» знаменитого Храма Соломона в Иерусалиме. Бэкон говорит о «Храме Саломона», расположенном в месте под названием Бенсалем, то есть, по существу, выражает такую же идею. Бен по-еврейски и по-арабски означает «сын», что в данном случае, возможно, следует истолковать как «Новый Салем» или «Новый Иерусалим».
Хотя термины «роза и крест» или «розенкрейцеры» не встречаются в тексте «Новой Атлантиды», Фрэнсис Йейтс считает, что Бэкон был знаком с символикой розенкрейцеров и адаптировал ее для собственной притчи:
«Новой Атлантидой управляли братьяR.С. [розенкрейцеры], которые незримо путешествовали во внешний мир из своей невидимой коллегии, или центральной ложи, теперь называемой «Домом Саломона». Следуя правилам розенкрейцерского братства, они бесплатно лечили больных и не носили особой одежды, отличавшей их от других».
Йейтс справедливо указывает, что современные исследователи Бэкона, не знакомые с розенкрейцерской литературой, не распознают сходства между «Новой Атлантидой» и розенкрейцерским манифестом, но такое сходство не могло ускользнуть от внимания образованных людей в XVII веке, хорошо знакомых с манускриптами розенкрейцеров. Одним из таких людей был Джон Хейден, опубликовавший адаптированный вариант «Новой Атлантиды» Бэкона под названием «Священное руководство» в 1662 году. На острове Бенсалем имелся «Странноприимный Дом», нечто вроде карантинного или иммиграционного пункта для временного проживания новоприбывших. В варианте Хейдена чиновник Странноприимного Дома обращается к ним со следующими словами: «Я управляющий этого дома… и принадлежу к ордену Розы и Креста». Хейден также упоминает о «мудрецах из Дома Саломона» как о «мудрецах общества розенкрейцеров» и отождествляет «Дом Саломона» с «Храмом Розы и Креста».
Краткий экскурс в историю франкмасонства
Связь между розенкрейцерами и братством ученых-священнослужителей у Бэкона выглядит неопровержимой, однако в его сочинениях часто прослеживаются и связи с франкмасонством. Возможно ли, что элитное братство, которое он имел в виду, было создано не по образцу розенкрейцерского братства, но скорее предваряло идеи масонского братства, которое именно в то время начало формироваться в Англии?
Безусловно, термин «Дом Саломона» наводит на определенные мысли в этом направлении независимо от того, совпадает ли это с намерениями самого Бэкона. «Саломон» является измененным французским вариантом имени «Соломон» прославленного библейского «царя-мудреца», чей знаменитый храм занимает центральное место в масонских обрядах и ритуалах посвящения. Всем историкам масонства хорошо известно, что самое важное символическое место в идеалах франкмасонов занимает храм Соломона, предположительно «воссозданный» в духовной сфере. Храм Соломона так тесно связан с франкмасонством, что входы многих масонских лож обрамлены двумя колоннами, символизирующими колонны легендарного храма Соломона, которые назывались Воаз и Иоаким, что означает «мудрость» и «сила». Сходным образом архитектурный план «Объединенной великой ложи» в Лондоне, штаб-квартиры английского франкмасонства, является аллегорией храма Соломона в Иерусалиме. К примеру, потолок так называемого Великого Храма украшен сценами и символами из храма Соломона, а на барельефах парадной двери изображены сцены библейских событий:
«На трех нижних панелях каждой двери изображены сцены, связанные со строительством храма Соломона в Иерусалиме. Верхние левая и правая панели содержат изображение процессии во время церемонии посвящения храма. Надпись у подножия двери воспроизводит обещание Бога, данное царю Соломону в 3-й Книге Царств (6, 12)».
Вот цитата из 3-й Книги Царств (6, 11–14):
«И было слово Господа к Соломону, и сказано ему: Вот, ты строишь храм; если ты будешь ходить по уставам Моим, и поступать по определениям Моим, и соблюдать все заповеди Мои, поступая по ним, то Я исполню на тебе слово Мое, которое я сказал Давиду, отцу твоему. И буду жить среди сынов Израилевых, и не оставлю народа Моего Израиля.
И построил Соломон храм, и кончил его».
Следует отметить, что масоны «Шотландского Обряда» до некоторой степени рассматривают свою ложу как преемницу знаменитого средневекового ордена тамплиеров (штаб-квартира этого ордена в XII веке находилась на месте храма Соломона в Иерусалиме). Рыцари Храма были современниками катаров и тоже в конечном счете подверглись преследованию за ересь; их бросали в темницы, пытали и сжигали на костре. Мы вернемся к тайне этого ордена в следующей главе.
Исида в Виргинии
Поместив свой невидимый острова Бенсалем «посреди величайшего водного пространства в мире», Бэкон явно имел в виду место, расположенное далеко от его родной Англии и Европы. Не мог ли он вдохновиться идеей Американского континента, который в начале XVII века большей частью еще оставался малоизученным? В конце концов, там находился настоящий «новый мир», не обремененный глубоко укоренившимися религиозными и общественными традициями старого мира, где великий эксперимент, осуществленный по образцу масонских и розенкрейцерских идеалов, мог иметь надежду на успех.
Мы с интересом отмечаем, что Бэкон был рьяным сторонником колонизации и развития недавно приобретенных североамериканских территорий Британии, расположенных в пределах современного штата Виргиния. В 1606 году так называемая Виргинская компания получила от Якова I королевскую грамоту, дававшую ей практически неограниченную власть в управлении колонией. Бэкон сыграл важную роль в создании этого документа. Поэтому неудивительно, что в «Новой Атлантиде» Бэкон называет Бенсалем «Девой Мира» — известным аллегорическим титулом Елизаветы I. Но в предыдущих главах мы узнали о существовании важного герметического текста под названием Коте Kosmou (в буквальном смысле «Дева Мира»), где так называется древнеегипетская богиня Исида. В главе 8 мы привели цитату из Kore Kosmou, где Исида делает следующее заявление: /»Земля находится в центре вселенной, распростертая на спине, словно человек, лежащий лицом к небосводу… Ее глава лежит к югу… правое плечо к северу, левое плечо к западу, а ноги лежат под Большой Медведицей (север)… Но священная земля наших предков [т. е. Египет] расположена посредине Земли. Центром человеческого тела является святилище сердца, а сердце является обителью души. Поэтому, сын мой, люди этой земли… более умные [мудрые]. Иначе и не могло быть, ведь они родились и возросли в сердце Земли».
Фрэнсис Йейтс указывает на то, что королева Елизавета I ассоциировалась ее современниками с созвездием Девы, которое древние греки называли «Астрея», что значит «Звезда». Имя Астрея связано с рядом древних «звездных» богинь Ближнего Востока, такими, как Астарта и Ашторет, прямо или косвенно происходящими от «Аст» — древнеегипетского имени Исиды, чьей звездой был Сириус, или Собачья Звезда. Может ли это служить намеком, что образ Елизаветы как Virgin Queen [девственная королева] содержал зашифрованную ссылку на «девственную» богиню Исиду?
Эта возможность не так натянута, как может показаться на первый взгляд. Упоминание о храме Соломона и храме Исиды содержится в книге Эдмунда Спенсера, современника Фрэнсиса Бэкона. Близкий знакомый загадочного Джона Ди, Спенсер был автором трактата Faerie Queen («Королева фей»), написанного в период с 1580 по 1590 год и представлявшего собой панегирик королеве Елизавете I и ее имперским реформам. В ней знаменитый поэт упоминает о «Доме Альма», представленном как архитектурная аллегория макрокосма. Эта идея очень напоминает позднейшее высказывание из трактата Fama, опубликованного в 1614 году, где мы читаем, что в последние годы своей жизни Кристиан Розенкрейц «построил микрокосм, соответствующий всем движениям в макрокосме».
Представление о соответствиях между макрокосмом и микрокосмом, небом и землей, верхним и нижним имеет герметическую природу, поэтому неудивительно, что Алистер Фоулер, известный специалист по творчеству Спенсера, обнаружил, что в «Королеве фей» содержится сложная нумерологическая система с «астральными» или планетарными аллегориями. Фрэнсис Йейтс приходит к выводу, что в таинственном «Доме Альма» зашифрованы пропорции храма Соломона. Другой исследователь Елизаветинской эпохи, профессор Ангус Флетчер, видит намек на египетско-герметическую магию в легенде Спенсера о прекрасной и благородной целомудренной даме-воительнице по имени Бритомарт (аллюзия на Елизавету I), где волшебник Мерлин интерпретирует ее видение как «храм Исиды». Вероятно, следует упомянуть и о том, что в Книге Царств царь Соломон якобы построил дом для своей жены, египетской царевны, которая, будучи дочерью фараона, должна была сознательно отождествляться с богиней Исидой: «Дочь фараонова перешла из города Давидова в свой дом, который построил для нее Соломон».
Антильские интриги
Возможность того, что виргинские колонии были частью мечты розенкрейцеров и герметистов об утопической всемирной реформе, была высказана историком Роном Хейслером. В своем подробном исследовании о пребывании Михаэля Майера в Англии в 1612–1616 годах Хейслер обнаружил, что «в знакомствах Майера проявлялась определенная и неожиданная закономерность». Оказывается, Майер установил в Англии тесные контакты с людьми, так или иначе связанными с Виргинской компанией — корпорацией состоятельных людей, проект королевской грамоты для которой, как мы упоминали выше, составил Фрэнсис Бэкон.
Хейслер указывает, что после публикации первой работы Майера Arcana arcanissima, он лично отослал копии нескольким известным людям, включая Томаса Смита и некоего Фрэнсиса Энтони, принимавшим участие в управлении Виргинской компанией. Фактически Томас Смит был казначеем компании, а Энтони стал членом комитета в 1619 году. Другие люди, тесно связанные с Виргинской компанией, такие, как ее юридический советник Джон Селдон и писатель Джордж Сендис, проявляли особый интерес к Майеру и его идеям. Все это привело Хейслера к выводу, что его труд Atalanta Fugiens, опубликованный в 1618 году, «мог быть вдохновлен утопическим видением Америки».
Существует другая связь между братством розенкрейцеров и виргинскими колониями, которая может пролить новый свет на эту интересную проблему. В своем исследовании «Антильская мозаика» американский ученый Дональд Р. Диксон представляет свидетельства существования «утопического братства», известного под названием Антилия (это название в Средние века иногда использовалось для обозначения Атлантиды). Очевидно, члены этого братства вдохновлялись манифестом розенкрейцеров и «верой Бэкона в экспериментальную науку как ключ к процветанию». С этой целью они решили приобрести островок в Рижском заливе Балтийского моря, где собирались основать утопическое общество. Отдельно рассматривался вопрос об эмиграции в Виргинию и основании поселений в Северной Америке. По-видимому, не случайно наш старый знакомый Иоганн Валентин Андреа, предполагаемый автор «Химической свадьбы Кристиана Розенкрейца», играл важную роль в этом братстве.
Все это наводит на мысль, если не фактически подтверждает идею о том, что утопическое видение Нового Света (т. е. Виргинии в Северной Америке) было вдохновлено программой розенкрейцеров, изложенной в их манифесте, а также «Новой Атлантидой» Фрэнсиса Бэкона. В этом принимали участие и франкмасоны — члены вполне реального и влиятельного братства, существующего до сих пор, — основавшие свои ложи на английской земле в начале XVII века, вскоре после таинственного появления розенкрейцеров…
Истоки франкмасонства
Истоки современного франкмасонства скрыты за такой массой легенд и псевдоисторических подробностей, что эта тема превратилась в настоящий кошмар даже для самых ревностных исследователей. Современные масоны говорят, что принадлежат к «обществу, имеющему свои тайны», но в течение долгого времени это общество действительно было тайным и прилагало огромные усилия, чтобы оставаться «невидимым». Мы уже упоминали о том, что эффективно действующие тайные общества почти не оставляют следов в исторических хрониках.
Франкмасонство как официальная организация возникло в Британии в 1717 году после формирования Английской Великой Ложи — события, запечатленного во втором издании «Конституции франкмасонов», опубликованной Джеймсом Андерсоном в 1738 году. Но все это говорит лишь о том, когда тайное общество публично объявило о своем существовании и вышло на свет, хотя и сохранило свои секреты.
В 1722 году, за шестнадцать лет до появления «Конституции» Андерсона, некий Дж. Роберте опубликовал собрание так называемых «старинных посланий» франкмасонства, также известных под названием «Готические манускрипты». Как подразумевает название, они являются собранием старых манускриптов, иногда датируемых концом XIV века, в которых описывается «история» франкмасонства. Согласно манускриптам, истоки франкмасонства восходят к допотопному патриарху Ламеху, который жил до Ноя. Трем сыновьям Ламеха — Иавалу, Иувалу и Тувалкаину, а также его дочери по имени Наама приписывается изобретение главных «ремесел», на которых основана цивилизация. Иавал был изобретателем геометрии, Иувал изобрел музыку, Тувалкаин — кузнечное дело, а Наама придумала ткачество. Зная о том, что однажды Бог накажет человечество за его грехи огнем и потопом, они записали всю свою премудрость на двух огромных каменных колоннах, чтобы их открытия не были потеряны для человечества и достались выжившим. Как сказано в «Старинных посланиях»:
«Грек Герменес, сын Куша, который был сыном Шема, который был сыном Ноя, — этот Герменес впоследствии получил прозвище Гермес, Отец Мудрости. Он нашел две каменные колонны, на которых была записана древняя премудрость, и стал учить ей…»
Остальная часть «истории» состоит из очень запутанного и сбивчивого повествования, которое проходит через Вавилон, появление Авраама в Египте (где «он учил египтян семи наукам») и, наконец, приводит нас к самому важному моменту в истории масонства — строительству Храма Соломона в Иерусалиме. Текст гласит, что во время сооружения этого величественного храма «достойное ремесло каменщиков [масонов] утвердилось в Иерусалиме».
Далее история движется рывками через пространство и время, показывая, как «достойное ремесло масонов» появилось в Европе через Францию и наконец попало в Англию «во времена св. Олбана». Вероятно, здесь стоит отметить, что Фрэнсис Бэкон на вершине своей карьеры получил от Якова I титул виконта Сент-Олбанса, что связывает его (во всяком случае, по имени) с этой странной генеалогией франкмасонства в Британии.
Мы также с интересом отмечаем, что Гермес, «Отец Мудрости», предстает в роли первооткрывателя и распространителя утраченных знаний. Пусть даже не намеренно, этот сценарий во многом напоминает повторное открытие герметических сочинений в 1460 году и их последующее распространение. В главе 8 мы видели, что Марсилио Фичино и его интеллектуальные преемники, включая таких людей, как Джордано Бруно и Томмазо Кампанелла, действительно верили в открытие утраченной «магической религии» древних египтян и считали своим долгом нести ее человечеству.
Невидимая Коллегия в опасные времена
Крайне непопулярная и противоречивая иностранная политика Якова I наряду с авторитарным стилем его правления и презрением к парламенту создала в Англии атмосферу всеобщей тревоги и недовольства. После его смерти в 1625 году на трон взошел его благовоспитанный, но слабый и довольно неуравновешенный сын — Карл I, которому предстояло привести монархию к прямому столкновению с народом и парламентом. Назревала катастрофа.
Новый монарх продолжил непопулярную зарубежную политику своего отца и показал себя еще большим тираном и диктатором. Его ранний брак с французской принцессой-католичкой Генриеттой-Марией, сестрой короля Людовика XIII, не нравился пуританам, составлявшим большинство в Палате общин, но прежде всего неумелые действия Карла I в новой войне с Испанией и Францией и грабительский сбор средств с помощью незаконных налогов для финансирования войны в Шотландии привели парламент к скрытому мятежу в 1640 году.
Слухи о гражданской войне в Англии ходили повсюду. Наступили очень опасные времена. В Центральной Европе все еще бушевала Тридцатилетняя война; Испания и Франция воевали с Англией, а в самой Англии противостояние между монархией и парламентом достигло огромного накала. Взаимное недоверие и предательство вошли в норму, и приходилось быть чрезвычайно осторожным даже для того, чтобы выжить, не говоря уже о благоденствии. Атмосфера всеобщего недоверия и хаоса способствовала тому, что в определенных группах общества — среди интеллектуалов элитного дворянства и военных — возникла потребность в создании «нейтральной полосы», где мог был происходить свободный обмен взглядами на политику, религию и науку. Система масонских лож, защищенная ритуалами посвящения и тщательной проверки новых членов, обеспечивала структуру для удовлетворения такой потребности.
Эзотерическое (в отличие от строго практического) франкмасонство существовало в Шотландии довольно давно, возможно, с конца XV века. Со временем была введена система «акцепции», позволяющая принимать в члены общества людей, занимающих видное положение, но не обязательно имеющих отношение к ремеслу каменщика, строительству и архитектуре. Судя по всему, эта система попала в Англию с приходом к власти династии Стюартов. Теперь, когда перспектива гражданской войны стала реальной, масонские ложи послужили удобным местом для тайных встреч в дружеской и непринужденной обстановке с ритуалами и символикой, объединяющими людей из равных слоев общества, имевших сходные цели и духовные устремления.
Открытый парламентский бунт начался в 1642 году. После неудачной попытки арестовать пятерых членов парламента Карл I и его сторонники из партии роялистов покинули Лондон и устроили «двор в изгнании» в Оксфорде, традиционном центре интеллектуальной элиты. Именно здесь в последующие годы сформировалось странное братство образованных людей, называвших себя «Невидимой Коллегией». Наиболее раннее сохранившееся письменное упоминание об этом таинственном братстве принадлежит знаменитому физику Роберту Бойлу в письме, которое он написал своему французскому наставнику в 1646 году. В этом письме Бойл утверждает, что теперь он прилежно занимается «естественной философией», основанной на принципах «нашего нового философского колледжа», и просит наставника прислать ему определенные книги, «за которые наша Невидимая Коллегия будет Вам чрезвычайно благодарна». Несколько месяцев спустя, в 1647 году, Бойл снова упоминает Невидимую Коллегию в письме к своему другу:
«Люди, заложившие краеугольные камни Невидимой, или Философской, Коллегии, время от времени оказывают мне честь своим обществом… Это люди столь высокого духа и обширных познаний, что учебная философия является лишь низшей ступенью их учености… Их добрая воля распространяется на все дела человеческие, и в своем стремлении поставить просвещение на благо общества они готовы заботиться обо всем человечестве».
Термин «Невидимая Коллегия» с описанием ее деятельности и интересов сразу же наводит на мысль о «невидимой коллегии» братства розенкрейцеров. Высокие интеллектуальные и человеческие качества, перечисленные Бойлом, совпадают с качествами, приписываемыми членам братства розенкрейцеров, — к примеру, на плакатах, внезапно появившихся по всему Парижу в 1623 году.
В молодости Бойл провел в Париже некоторое время, обучаясь во Франции и Швейцарии, поэтому вполне возможно, что он слышал о розенкрейцерской «невидимой коллегии» от своих наставников или других знакомых. Фрэнсис Йейтс также отмечает странное сходство терминологии, используемой Бойлом в письмах к его наставнику и Фрэнсисом Бэконом в «Новой Атлантиде». Оба автора говорят о высокоученом братстве, — которое остается «невидимым» и работает на благо всего человечества. Многие исследователи сходятся в том, что Теодор Гаак и Джон Уилкинс, вероятно, были основателями «Невидимой Коллегии» Бойла. Теодор Гаак был немецким иммигрантом, поселившимся в Англии в 1620-х годах, а Джон Уилкинс — викарием, который впоследствии стал епископом Честерским. На первый взгляд между этими двумя людьми нет ничего общего, но нам известно, что Гаак был беженцем из Палатената, а Джон Уилкинс был капелланом принца Карла-Людовика, старшего сына Фридриха V и Елизаветы Стюарт. Другими людьми, которые могли иметь связи с Невидимой Коллегией Бойла, были архитектор Кристофер Рен и алхимик Элиас Эшмол. Невидимая Коллегия впервые собралась в Лондоне в 1645 году, а в 1648 году переехала в Оксфорд. Давайте ближе познакомимся с ее деятельностью и с задачами, которые ставили перед собой ее члены.
Утопия на грани гражданской войны
В Англии Теодор Хаак играл роль неофициального дипломатического советника курфюрста Пфальцского, а также представителя епископа Богемского Яна Амоса Коменского, лучше известного под именем Комений (1592–1670). Комений был епископом богемской церкви до ее роспуска в 1620 году после битвы при Белой Горе в окрестностях Праги. Он отправился в ссылку вместе с другими протестантами в 1628 году и поселился в Ыольше, где стал ректором гимназии в городе Лежно. Там он разЬаботал новую христианскую философию, которая называласъ пансофия, или «всеобщее знание», выраженную на одном общем языке, для того чтобы способствовать общению и взаимопониманию среди ученых всего мира. Идеи Комения были опубликованы в 1631 году в труде под названием Janua Lin — guarurrki который привлек интерес великого немецкого филантропа и просветителя Сэмюэля Гартлиба, жившего в Англии с середины 1620-х годов.
Гартлиб, чьи идеи были вполне созвучны розенкрейцерским, основал общество, известное под названием «Дом Обращений», с целью содействовать «накоплению знаний». Это учреждение побуждало европейских интеллектуалов переписываться и обмениваться идеями; оно имеет сходство с «Домом Саломона» Фрэнсиса Бэкона. В обоих случаях речь идет об элитном международном братстве, чья цель заключается в реформах общества и служении человечеству.
В 1640 году, за два года до начала гражданской войны в Англии, Долгий Парламент выступил с предложением радикальных реформ, которые при их осуществлении лишили бы династию Стюартов большей части ее властных полномочий. В обстановке больших общественных ожиданий и энтузиазма нашлись люди, поверившие в то, что утопическое общество, о котором они так долго мечтали, возможно, будет построено в Англии. В парламенте звучали страстные речи, одна из которых принадлежала специально приглашенному Сэмюэлю Гартлибу, который представил свое видение «английской утопии». Он надеялся, что парламент разделит его взгляды и «заложит краеугольный камень мирового счастья».
Согласно Фрэнсис Йейтс, идея обращения к парламенту возникла у Гартлиба не случайно:
«Это был час восторга, когда казалось, что Англия может стать избранной страной… сценой для восстановления правильного хода вещей, когда воображаемые содружества могут стать настоящими, невидимые коллегии — реальными. Гартлиб написал Комению с призывом приехать в Англию и способствовать в этой великой работе… Эта весть чрезвычайно обрадовала Комения, жившего в далекой Польше. Он верил, что получит от парламента мандат для строительства Новой Атлантиды в Англии».
Комений прибыл в Англию в 1641 году и был принят раком и Гартлибом. Среди них был еще один друг Гартлиба, шотландский священник Джон Друри, знакомый с Гартлибом о 1620-х годов. Фактически Друри сыграл ключевую роль в прибытии Комения в Лондон. Ревностный протестант и убежденный реформатор, Друри издал книгу, в которой настаивал на том, что принц Карл-Людовик, старший сын Фридриха V и Елизаветы Стюарт, должен стать курфюрстом в Германии. Следует помнить, что личным капелланом принца Карла-Людовика был Джон Уилкинс, и в этой связи уместно задать вопрос: не могли ли Гартлиб и Комений принимать участие в деятельности Гаака и Уилкинса по созданию Невидимой Коллегии? В любом случае во время своего пребывания в Англии Комений написал книгу под названием Via Lucis, или «Путь света», где призвал к формированию элитного братства просвещенных людей.
Но все великие утопические идеи и ожидания Гартлиба, Комения и Друри закончились ничем. Через год после прибытия Комения в Англию стало совершенно ясно, что противоречие между Карлом I и парламентом слишком глубоки и гражданская война неизбежна. В 1642 году Комений подготовился к отбытию из Англии в Швецию, а Джон Друри уехал в Голландию.
Утопические мечты реформаторов о судьбе Британии пошли прахом 19 августа 1642 года, когда армия роялистов подняла королевские знамена в Ноттингеме, что стало началом гражданской войны в Англии.
Блестящий роялист
В начале войны успех сопутствовал роялистам. Видное положение среди них занимал блестящий двадцатитрехлетний принц Руперт, сын Фридриха V и Елизаветы Стюарт, низложенного короля и королевы Богемии. Руперту предстояло стать героем гражданской войны; он заслужил всеобщее восхищение за смелые кавалерийские атаки на войска парламента, или «круглоголовых», как их называли. Героический пример Руперта значительно повысил боевой дух королевских войск, особенно после того, как он захватил Бристоль в июле 1643 года, освободил Ньюарк и Ноттингем в начале 1644 года и занял большую часть Ланкашира летом того же года.
Но удача вскоре изменила ему. Член парламента Оливер Кромвель собрал армию фанатиков в восточных графствах и вместе с Томасом Ферфаксом нанес первый тяжкий удар армии принца Руперта в битве при Нерстон Мур в Йоркшире 2 июля 1644 года. Для роялистов это было началом конца, но, несмотря на тяжкое поражение, Руперт был назначен главнокомандующим королевской армии и смог одержать еще одну победу, захватив Лестер в мае 1645 года. Через месяц он снова был разбит Кромвелем при Несби в Нортхэмптоне. После того как Руперт капитулировал перед «круглоголовыми» в Бристоле, разъяренный Карл I лишил его чина главнокомандующего. Далее молодого принца ожидала странная судьба. После поражения роялистов при Торрингтоне в 1646 году он был изгнан из страны пуританским парламентом. Каким-то образом ему удалось возглавить небольшой флот роялистов, базировавшийся в Голландии, и стать настоящим «пиратом семи морей», который сначала охотился за английскими судами, но потом перенес свою деятельность на Азорские острова и в Вест-Индию. Руперт вернулся в Англию лишь после восстановления монархии.
Конец для роялистов наступил в июле 1646 года, когда королевская цитадель в Оксфорде была окружена Кромвелем и его «круглоголовыми». Среди тех, кто попал в плен вместе со сдавшимися роялистами, был молодой человек по имени Элиас Эшмол, служивший распорядителем церемоний при королевском дворе. Выдающийся алхимик, астролог и антиквар, Элиас Эшмол впоследствии занял почетное место в официальной истории франкмасонства.
«Меня сделали франкмасоном»
Примерно через четыре месяца после своего пленения Элиас Эшмол сделал в своем дневнике следующую запись: «16 часов 30 минут 16 октября 1646 года. Меня сделали франкмасоном в Уоррингтоне, графство Ланкашир». Большинство историков считает это первым письменным упоминанием о масонской инициации в Англии, но другие утверждают, что эта честь должна принадлежать Роберту Морею. Он был посвящен в масоны в 1641 году в Ньюкасле-на-Тайне членами Эдинбургской ложи № 1, принадлежавшей к «Шотландскому Обряду». Таким образом, имена Морея и Эшмола навеки запечатлелись в истории масонства. Как мы вскоре убедимся, эти имена объединяет и важная роль, которую оба человека сыграли в превращении оксфордской Невидимой Коллегии во вполне реальное Королевское общество в Лондоне.
Тридцатого января 1649 года в зловещей тишине, последовавшей за барабанной дробью, Карл I был обезглавлен под стенами Уайтхолла в Лондоне. Англия была переименована в Содружество свободных государств, а несколько лет спустя Оливер Кромвель стал лордом-протектором нового пуританского государства. Это событие было наиболее близким аналогом настоящей революции из всех, когда-либо происходивших в Англии, но оно не сопровождалось бурными празднествами и народными гуляниями, происходившими во время французской революции 1789 года.
В бурные и деспотические годы правления Кромвеля Невидимая Коллегия, организованная Уилкинсом, перебралась в Кембридж, где вела полусекретное существование, забыв о своем блестящем будущем. Сам Уилкинс был назначен ректором Уодхемского колледжа в Оксфорде, а впоследствии стал ректором колледжа Св. Троицы в Кембридже — первым и единственным ученым, когда-либо возглавлявшим оба этих знаменитых учреждения. В 1656 году по странной прихоти судьбы Уилкинс влюбился и в конце концов женился на вдове Робине Френч — сестре Оливера Кромвеля.
Хотя многие находились в жесткой оппозиции к тираническому правлению Карла I, подавляющее большинство англичан в душе оставались роялистами и испытывали глубокое стремление к реставрации монархического строя. Осенью 1658 года, менее чем через десять лет после казни короля в Уайтхолле, Оливер Кромвель умер в своей постели, окруженный почти всеобщим презрением и ненавистью, и в обществе вновь появилась надежда на восстановление монархии. Все взоры обратились к Ла-Маншу, за которым находился законный наследник британского престола.
Реставрация монархии и возвращение в Землю Обетованную
После падения Оксфорда в 1642 году Карл I приказал своему старшему сыну Карлу, принцу Уэльскому, покинуть страну и найти убежище во Франции. После кратковременного пребывания на островах Скилли принц Чарльз направился в Париж, где воссоединился со своей матерью, королевой Марией-Генриеттой, сестрой французского короля Людовика XIII. Людовик XIII умер три года назад, оставив трон своему сыну Людовику XIV, будущему «королю-Солнцу», чье славное правление, как помнят читатели, было предсказано герметическим магом Томмазо Кампанеллой. Когда Чарльз прибыл в Париж, «королю-Солнцу» исполнилось лишь восемь лет, и он, очевидно, не уделил внимания своему старшему родственнику. Мать Людовика, королева Анна, и ее верный премьер-министр, итальянский кардинал Мазари — ни, фактически правили Францией. Их считали любовниками, а некоторые даже подозревали, что они состоят в тайном браке.
Ссылка в Париж была для Чарльза огромным разочарованием, так как он полностью попал под влияние своей матери — француженки, а французские дворяне либо игнорировали, либо открыто презирали его. В течение нескольких лет он находился в таком состоянии, но публичная казнь его отца в Лондоне в 1649 году резко изменила положение вещей. Внезапно Чарльз был провозглашен Карлом II, королем в изгнании. Его постепенно убедили возглавить войска шотландских пресвитерианцев в Перте, противостоявшие режиму Кромвеля, но этот шаг оказался большой ошибкой, так как плохо организованные шотландцы не имели шансов против «круглоголовых» и «железнобоких». Две армии встретились в битве при Дамбре 3 сентября 1650 года, и шотландские войска под командованием Карла II потерпели сокрушительное поражение. Новое поражение при Ворчестере в 1651 году подорвало решимость Карла II, и он снова бежал во Францию. Его жизнь превратилась в цепочку бурных любовных романов, а малочисленный и бедный английский двор в изгнании стал посмешищем для Парижа.
Хуже того, Мазарини вступил в переговоры с Кромвелем, и Карл II был изгнан из Франции. Ему пришлось скитаться по Европе, и в конце концов он осел в Южной Германии, где вел жизнь праздного дебошира и стал отцом минимум троих незаконнорожденных детей. Большую часть времени он строил безумные заговоры против Кромвеля — однажды он даже рассматривал предложение о женитьбе на дочери лорда-протектора и совместном управлении государством. Но осенью 1658 года пришла весть о смерти Кромвеля, и внезапно перед Карлом II открылась новая возможность. Он поспешил в порт Кале на французском побережье и там стал выжидать удобного момента.
Сначала казалось, что плохо организованные роялисты не смогут противопоставить ничего серьезного пуританской республике, оставшейся после Кромвеля, но вскоре положение республиканцев осложнилось, так как Ричард, сын и преемник Кромвеля, не обладал опытом и волей своего отца. Он не смог преодолеть нарастающий раскол между армией «круглоголовых» и парламентом. Этот конфликт быстро привел к созданию атмосферы неуверенности и недовольства во всей стране. Лондонские таверны полнились разговорами о возможной «реставрации» монархии Стюартов, и в начале 1660 года сторонники роялистской партии среди простолюдинов настроили всю страну против парламента.
Бывший солдат армии роялистов Джордж Монк, распоряжавшийся властью в Шотландии от лица пуританской партии, теперь был готов избежать анархии и кровопролития и решил поддержать идею реставрации монархии. Монк отправил своего эмиссара Джона Гренвиля через Ла-Манш для тайной встречи с Карлом II и его придворными. Была заключена сделка, обеспечивавшая Карлу полную поддержку со стороны Монка и его мощной армии, если Карл согласится на определенные условия — главным образом сохранить англиканскую церковь, но также даровать «свободу совести» приверженцам других вероисповеданий и оставить важные государственные дела на усмотрение парламента. Карл II согласился, и Монк направил свою огромную армию на Лондон. В апреле 1660 года Карл опубликовал свою знаменитую «Декларацию Бреды» (иначе известную как «Письма из Бреды») в Голландии, где он обещал всеобщую амнистию своим противникам, «свободу совести», справедливое разрешение земельных споров, полную выплату жалования армии и, самое главное, право парламента на управление государственными делами. Тогда же, в конце мая 1660 года, Карл II вступил на борт своего флагмана «Несби» и отплыл в Англию.
Судно пришвартовалось в Дувре 25 мая. Монк организовал для Карла II пышную встречу с торжественными речами и обилием эмоциональных сцен. Путь короля в Лондон был отмечен бурными празднествами, а 29 мая, когда Карлу II исполнилось тридцать лет, королевская процессия триумфально вступила в город. Джон Эвелин, знаменитый садовод того времени, который был очевидцем события, красочно описал эту сцену:
«Двадцать тысяч человек, пеших и конных, потрясали мечами и издавали крики невыразимой радости. Дорога была усеяна цветами, улицы увешаны флагами, повсюду звонили колокола, из фонтанов ключом било вино… Мириады людей собирались даже из Рочестера… Это было попущение Божье, ибо такой Реставрации еще не было в истории, древней или современной, после возвращения евреев из вавилонского плена…»
Поэт Эндрю Марвелл тоже почерпнул вдохновение из Библии и описал Карла II как человека «высокого роста и смуглого лицом, подобного сыну Киша».
Такие аналогии говорят о восторженных настроениях, сопровождавших чудесное возвращение короля в Англию, его Землю Обетованную. Они также имеют явный масонский оттенок, поскольку, как мы могли убедиться, имя «сын Киша» или «Куша» (т. е. Нимрода) появляется в «Старинных посланиях», где сын Куша предстает в образе «Гермеса, отца мудрости», который находит две колонны с начертанными на них древними знаниями. Имя Нимрода, который был смуглолицым, как и Карл II, сразу же наводит на мысль о Вавилонской башне, еще одном важном «масонском» символе, имевшем большое значение для Комения, Гартлиба и Бэкона в их поиске всеобщего языка. Что касается «возвращения евреев из вавилонского плена», это одна из главных тем франкмасонства, так как оно знаменует начало событий, которые привели к восстановлению храма Соломона в Иерусалиме.
В этом образном языке мы видим надежду на то, что Лондон вскоре станет эпицентром гораздо более существенной «реставрации», включая древнюю мудрость и священные обряды в чудесном «Новом Иерусалиме», восстающем, как Феникс, из пепла гражданской войны в Англии. Никто не подозревал, что вскоре это эйфорическое видение станет реальностью — но не так, как предполагалось, а в виде сатанинского кошмара…
От Невидимой Коллегии к Королевскому обществу
О характере Карла II много говорит тот факт, что он отметил свое торжественное прибытие в Лондон ночным бдением вместе с Барбарой Палмер, красивой молодой женой роялиста Роджера Палмера, с которым он недавно познакомился в Гааге. Она стала очередным «трофеем» короля, но за ней последовали многие другие. Это было началом эпохи нравственного упадка при дворе, вскоре разочаровавшей тех, кто питал большие надежды на реставрацию монархии. Через четыре года Англия снова оказалась втянутой в бесполезную и обременительную войну, на этот раз с Голландией, и, словно этого бедствия, сотворенного человеческими руками, было недостаточно, сам Лондон испытал два страшных удара, потрясших город с такой силой, что многие уверовали в божественное возмездие за дебоширские выходки Карла II. Тем временем — в начале Реставрации, когда с именем нового короля все еще были связаны большие реформы и перемены, — Невидимая Коллегия решила сделать свой ход.
В конце ноября 1660 года двенадцать членов самопровозглашенной Невидимой Коллегии встретились в помещении Гришемского колледжа в Лондоне. Это произошло сразу же после лекции, прочитанной Кристофером Реном, архитектором и профессором астрономии, принадлежавшим к их числу. На встрече было принято решение об основании «коллегии для продвижения физико-математических и экспериментальных наук», которая вскоре была переименована в Королевское общество. Среди 12 человек, собравшихся на встречу в Гришемском колледже, были Роберт Бойл, Джон Уилкинс и Роберт Морей. Кристоферу Рену в то время было 28 лет. Джон Уилкинс, который стоял у истоков Невидимой Коллегии вместе с Теодором Гааком, был назначен председателем этого собрания. Роберт Морей, первый франкмасон, прошедший церемонию посвящения в Англии в 1641 году, ходатайствовал об издании королевского указа, и в начале декабря Карл II одобрил создание Королевского общества. Штаб-квартира общества была учреждена в Гришемском колледже, и сразу же было решено составить список его будущих членов.
В первоначальный список вошло 40 человек, включая Элиаса Эшмола, франкмасона по убеждениям и сторонника розенкрейцерских идей. В список также попал видный хронист и парковый садовод той эпохи Джон Эвелин (1620–1706), который, как мы помним, сравнил возвращение Карла II в Англию с возвращением евреев в Землю Обетованную. Согласно историку масонства Роберту Ломаеу, Джон Эвелин скорее всего тоже был франкмасоном.
События развивались очень быстро. Карл II назначил Элиаса Эшмола герольдом Виндзорского дворца, а также ревизором и аудитором Акцизной палаты; Кристофер Рен стал профессором астрономии в Оксфорде, хотя впоследствии его ожидала гораздо более почетная карьера в области архитектуры. Джон Эвелин был назначен членом нескольких королевских комиссий, а Роберт Морей, возможно, самый влиятельный человек, принимавший участие в создании Королевского общества, стал его первым президентом.
Параллельные события во Франции
Хотя Королевскому обществу воздаются должные почести, как первому научно-академическому органу в своем роде, при этом часто забывают, что в Париже уже действовало другое «королевское» общество, образованное под еще более блестящим патронажем. Еще в начале 1б40-х годов группа ученых, включая великих математиков Блеза Паскаля, Пьера Гассенди, Рене Декарта и Жиля Роберваля, проводила неформальные встречи в Париже, сначала в доме известного теолога и математика Мерина Мерсенна, а после 1648 года в доме их покровителя Хабера де Монмора. Эта небольшая, но очень мощная элитная группа в конечном счете стала ядром Французской академии наук, основанной в 1666 году под покровительством Людовика XIV.
Еще до создания этого научного органа могущественный кардинал Ришелье, премьер-министр Франции, основал Французскую академию в 1638 году под собственным покровительством, подкрепленным указом Людовика XIII. После смерти Ришелье в 1642 году патронаж над академией перешел к канцлеру Пьеру Сегюру, графу Гиенскому, а после него к Людовику XIV. Точно так же, как Невидимая Коллегия, Французская академия была основана группой просвещенных людей, встречавшихся в неформальной обстановке. Первоначально она состояла из 12 членов, но после того как общество получило «королевскую грамоту», количество членов увеличилось до 40. Как мы помним, события в Англии развивались таким же образом после декабря 1660 года.
Первоначальной целью Французской академии было превращение французского языка в универсальный формат общения, подобие новой lingua franca. Это напоминает о первоначальных устремлениях Невидимой Коллегии с ее планами создания всеобщего языка, предложенными Гартлибом, Комением и Уилкинсом. Сама идея восходит к братству розенкрейцеров, члены которого якобы могли общаться со всеми народами мира с помощью «природного языка», метко окрещенного современными исследователями «безмолвным языком».
Имел ли этот таинственный язык что-либо общее с масонским тайным языком знаков, где также использовались древние символы, хорошо знакомые герметистам и каббалистам эпохи Возрождения и адептам братства розенкрейцеров? Независимо от ответа на этот вопрос, основание научно-философской группы в Париже в 1630-х годах вполне могло иметь нечто общее с движением розенкрейцеров и, в частности, с прибытием во Францию эмиссаров розенкрейцерской Невидимой Коллегии, объявивших о своей способности общаться на «природном языке», который должен служить орудием благодетельных реформ для всего человечества.
События в Шотландии
По отношению к созданию Королевского общества в Англии в 1660 году все историки сходятся в том, что движущей силой, стоявшей за этим учреждением, был Роберт Морей. Мы уже знаем, что в 1641 году Морей стал первым франкмасоном, прошедшим церемонию посвящения в Британии. Это событие произошло через два года после того, как Ришелье основал Французскую академию. В том же самом судьбоносном 1638 году родился будущий «король-Солнце» Людовик XIV, а философ — герметист Томмазо Кампанелла, предрекший его неожиданное появление на свет, посвятил Ришелье свой знаменитый трактат «Город Солнца». Связь заключается в том, что Роберт Морей провел много лет в Париже, где служил в Шотландской страже Людовика XIII в 1633 году. В 1638 году он получил повышение и стал командующим личной стражей кардинала Ришелье, восхищенного храбростью и образованностью молодого шотландца.
Четырнадцать лет спустя, в 1652 году, Морей женился на Софии Линдсей, дочери Дэвида Линдсея, первого графа Балкарреса. Дэвид Линдсей был образованным человеком, который вел уединенный образ жизни. Он питал живой интерес к алхимии, и в его библиотеке содержалось много алхимических трактатов, которые Линдсей лично перевел на шотландский разговорный язык и переписал от руки, включая и «розенкрейцерскую литературу». В том же 1652 году Роберт Морей профинансировал первое англоязычное издание «розенкрейцерского манифеста», опубликованного знаменитым валлийским алхимиком Томасом Воганом (братом поэта Генри Вогана, писавшего под псевдонимом Евгений Филалет).
Их современник Энтони Вуд описывает Томаса Вогана как «ревностного члена братства Розы и Креста» и называет Роберта Морея «известнейшим химиком и великим покровителем розенкрейцеров». При таком интересе к розенкрейцерству уместно задать вопрос о знакомстве Морея с Томмазо Кампанеллой. В конце концов, они оба в 1638 году находились при французском дворе, оба пользовались покровительством кардинала Ришелье и были приверженцами розенкрейцерских идей.
Другой основатель Королевского общества, Джон Эвелин, тоже неоднократно бывал во Франции в эти беспокойные времена. В 1643 году после начала гражданской войны в Англии Эвелин отбыл в Париж, а затем совершил поездку в Рим, Венецию и Падую. Он вернулся в Париж в 1646 году, где год спустя женился на Мэри Браун, дочери британского посла. Эвелин оставался в Париже до 1652 года. Мог ли он тоже попасть под влияние розенкрейцерских и герметических идей, процветавших при французском дворе? На самом деле было бы странно, если бы этого не произошло.
Согласно историку масонства Роберту Ломасу, якобинский двор в изгнании, обосновавшийся в Париже, изобиловал франкмасонами. Многие члены Шотландской стражи, к примеру, были масонами шотландских лож, включая их предводителя Роберта Морея. Историк масонства и глава знаменитой Ложи Древностей Уильям Престон, известный в масонской среде своей популярной книгой «Иллюстрации франкмасонства», изданной в 1772 году, даже верил, что сам Карл II мог быть членом братства.
Теперь речь пойдет о другом основателе Королевского общества, который заслуживает еще более пристального внимания. Этому английскому джентльмену предстояло сыграть центральную роль в событиях, которые в буквальном смысле преобразили вид старого Лондона.
Сверкающая звезда судьбы
В конце 1664 года распространились слухи о том, что в небе на юго-востоке от Лондона видели «сверкающую звезду». Это была комета. В те дни кометы считались вестницами голода, чумы и разных других бедствий. Мартин Лютер, предводитель протестантского движения в Германии, верил, что кометы являются знамениями Божьего гнева или даже Второго Пришествия. Пятнадцатого декабря 1644 года Роберт Хук, старший член королевского общества, сообщил о «сверкающей звезде» своим коллегам. Семнадцатого декабря Роберт Морей заметил ее из своей обсерватории в Уайтхолле, а вскоре поступили сообщения из других мест.
Комега исчезла из виду в конце января 1655 года, но всего лишь через два месяца, в марте того же года, появилась вторая комета. И простолюдины, и образованные люди сочли это верным знаком судьбы. Их опасения оправдались: в мае 1665 года в Лондоне разразилась эпидемия бубонной чумы. Чудовищная болезнь впервые была отмечена в приходе св. Жиля в Филдсе. Лондон середины 1660-х годов с его узкими грязными улочками и практически отсутствующей канализацией и системой общественной гигиены был идеальным местом для распространения смертоносной инфекции. Хуже того, июнь выдался необычно жарким, что способствовало развитию эпидемии. Через несколько месяцев счет умерших пошел на тысячи.
Естественно, многие связывали чуму с Божьим гневом. Генри Ольденбург, секретарь Королевского общества, даже утверждал, что «когда мы очистимся от наших грехов, ужасная зараза пойдет на убыль». Встревоженный растущим количеством смертей Карл II в июле перенес свой двор в Оксфорд, предоставив лондонцев их мрачной участи. Все, у кого хватало средств, покинули Лондон — либо перебрались в сельскую местность, либо пересекли Ла-Манш и нашли убежище в континентальной Европе. Именно в это время Кристофер Рен воспользовался возможностью совершить путешествие во Францию.
Эзотерическая родословная Кристофера Рена
Кристофер Рен получил образование в Вестминстерской школе и завершил свое обучение в Уодхемском колледже (Оксфорд), где вступил в престижное сообщество «Всех Душ» в 1653 году. Через несколько лет он был назначен профессором астрономии в Гришемском колледже в Лондоне, а после реставрации Карла II в 1660 году занял почетное место профессора астрономии в Оксфордском университете. В это время ему исполнилось лишь 19 лет, но уже тогда сверстники считали его одним из образованнейших людей в Англии.
Рен завязал тесную дружбу с принцем Рупертом Пфальцским, который имел титул герцога Умберлендского. Принц Руперт, как и Джон Эвелин и Роберт Морей, провел некоторое время в Париже с Карлом II во врет его изгнания, как и Морей, он встретил очень теплый прием у кардинала Ришелье. По возвращении в Англию после Реставрации принц Руперт проявил живой интерес к «естественным наукам» и стал активным членом Королевского общества. Он часто совершал поездки в Оксфорд, где посещал Рена и наблюдал за его работой в лаборатории.
Здесь стоит вспомнить, что Джон Уилкинс, один из основателей Невидимой Коллегии, был капелланом старшего брата Руперта, принца Карла-Людовика, курфюрста Пфальцского в изгнании. Возможно, Рен был знаком с принцем Карлом-Людовиком в детстве, когда оба ходили в приходскую школу в Виндзоре, где отец Рена занимал пост регистратора ордена Подвязки. В те ранние дни сам Рен был протеже Уилкинса. Когда мы вспоминаем о косвенном участии несчастного Фридриха V, отца Руперта и Карла-Людовика, в розенкрейцерском движении в Германии, возникает искушение рассмотреть возможность того, что Рен тоже мог попасть под влияние розенкрейцерских идей.
В 1663 году у Рена проявился все более сильный интерес к архитектуре, и стало ясно, что карьера архитектора, а не математика или астронома, была его истинным призванием. Хотя Рен был блестящим геометром и обладал немалыми талантами в строительстве моделей и архитектурном планировании, невольно возникает подозрение, что его контакты с Невидимой Коллегией в 1660 году, а тем более связи с масонами, занимавшими видные посты в Невидимой Коллегии, могли побудить его сделать такой резкий поворот на зрелом этапе своей академической карьеры. Нам известно, что франкмасоны высоко ценили познания в области геометрии и архитектуры. В конце концов легендарный герой франкмасонства Хирам предположительно был архитектором храма Соломона. Кроме того, франкмасоны, предпочитающие называть Бога Высшим Существом, также называют его «Великим Архитектором Вселенной».
Поскольку многие (если не все) из создателей Королевского общества были франкмасонами, не стоит удивляться, что Рен также был членом этого братства. Согласно масонской «Книге уложений» Андерсона (второе издание), опубликованной в 1738 году, Кристофер Рен уже находился в ранге мастера в 1673 году, а в 1685 году стал магистром Гранд-ложи, объединявшей всех английских франкмасонов. Согласно другим документам, Рен мог вступить в общество в 1663 году, а может быть, и еще раньше. Также считается, что Рен был постоянным членом одной из четырех первоначальных масонских лож, объединившихся в 1717 году и образовавших Объединенную Грандложу Англии. Эта ложа первоначально располагалась в соборе Св. Павла в Лондоне, и можно почти с уверенностью утверждать, что Рен в течение некоторого времени был ее магистром.
Таинственный обелиск в Риме
В конце июля 1665 года, когда Кристофер Рен прибыл в Париж, его ожидал большой сюрприз.
Людовик XIV приступил к обширной программе строительства классических и барочных архитектурных сооружений в Париже и Версале. Он пригласил великого итальянского мастера барочной архитектуры Джованни Лоренцо Бернини в качестве советника и, более конкретно, для разработки нового фасада Луврского дворца. В то время Бернини, чья архитектурная репутация поднялась на почти недосягаемую высоту, как раз приступил к планировке большой площади перед Ватиканской базиликой Св. Петра в Риме, в центре которой до сих пор стоит древнеегипетский обелиск, увенчанный золотым крестом.
Мы сделаем небольшое отступление и расскажем об истории этого ватиканского обелиска и о роли Бернини в его оформлении, поскольку это имеет отношение к нашей главной теме: к сохранению тайных традиций, которые перенесли древнеегипетские религиозные концепции и символику в цитадель христианства в Западной Европе.
Ватиканский обелиск, высота которого составляет более 25 м, а вес — 320 тонн, высечен из цельного гранитного блока. Это один из тринадцати египетских обелисков, сохранившихся в современном Риме, и он довольно необычен в том смысле, что на его гранях нет ни одной надписи, сообщающей о его происхождении. Однако нам известно, что он был доставлен в Рим из Египта по приказу императора Калигулы (12–41 г. н. э.). Он был переправлен через Средиземное море на специальном судне и установлен в 37 году н. э. в Ватиканском цирке, построенном Калигулой для соревнований на колесницах.
У римского историка Плиния, современника Калигулы, мы узнаем, что обелиск первоначально был воздвигнут в честь «Нункора, сына Сосостриса». Здесь имеется в виду фараон XII династии Сосострис I (1971–1926 гг. до н. э.), осуществивший большую строительную программу в священном древнеегипетском городе Апи, который греки впоследствии назвали Гелиополем, т. е. «Городом Солнца». Гелиополь был своего рода «Ватиканом» в том смысле, что для древних египтян он обладал таким же мощным символическим значением, как Ватикан для современных католиков, но теперь на месте древнего Гелиополя в пригородах Каира почти ничто не напоминает о его былой славе. Величественный Храм Солнца, который некогда был центром древнеегипетской духовности, исчез бесследно. Единственным видимым остатком прошлого остается одинокий обелиск, воздвигнутый Сосострисом I. На этом основании ученые пришли к выводу, что ватиканский обелиск тоже первоначально стоял в Гелиополе и, возможно, образовывал пару с обелиском, который остался на месте.
В своей книге «Рим: биография города» историк Кристофер Гибберт утверждает, что «обелиск на площади Св. Петра был перевезен Калигулой из Гелиополя в 37 году н. э.». Сходным образом в своей книге «Египетский Рим» итальянские ученые Анна-Мария Партини и Борис де Рашевильц соглашаются с мнением Плиния, что ватиканский обелиск был привезен из Гелиополя и принадлежал сыну Сосостриса, но выдвигают мнение, что сначала он был перевезен императором Августом в Александрию и воздвигнут там на Юлианском Форуме, где оставался до отправки в Рим в 37 году н. э.
Как мы упоминали, Калигула распорядился установить обелиск в Ватиканском цирке в центре его личной арены для скачек на колесницах, там он и оставался в течение следующих 1600 лет, но Ватиканский цирк, где, как считается, принял мученическую кончину святой апостол Петр в 64 году н. э., впоследствии стал центром римско-католического мира. Начиная с 334 года н. э., при Константине Великом, была возведена базилика Св. Петра, перекрывавшая половину старого Ватиканского цирка (она приобрела завершенный вид лишь в XVI веке стараниями архитекторов и скульпторов Браманте, Рафаэля и, наконец, самого Микеланджело).
В результате обелиск Калигулы оказался рядом с южной стеной базилики. В этом месте его видел в XIV веке некий Григорий, английский прелат, совершивший путешествие в Рим и оставивший заметки об этом. По его словам, обелиск стоял в темной аллее; его основание и пьедестал были скрыты под грудой щебня между двух старых домов, примыкавших к стене базилики.
В XV веке было решено переместить древнюю египетскую реликвию на почетное место в центре площади Св. Петра, которое она занимает сегодня. Идея принадлежала папе Николаю V (он занимал этот пост в 1447–1455 годах), который хотел, чтобы основание обелиска опиралось на четыре бронзовые статуи евангелистов, отлитых в натуральную величину, а его вершина была увенчана огромным бронзовым Иисусом с золотым крестом в руке. Николай умер, прежде чем успел распорядиться о начале работ, и проект был отложен.
Завершение плана выпало на долю папы Сикста V (1585–1590), названного «последним папой эпохи Возрождения». Вот что о нем пишет историк Пол Джонсон:
«Сикст V хотел сделать Рим красивейшим городом Европы, а базилику Св. Петра — величайшей базиликой в Риме. При нем была осуществлена перепланировка всего города, связанная главным образом с сооружением широких проспектов, через которые открывались виды на обелиски, расходившихся от центра городской застройки через Тибр и от Ватикана к восточным холмам».
Сикст V отказался от четырех статуй евангелистов, предложенных Николаем V, и заменил их четырьмя львами вокруг каменного пьедестала. Он также отказался от идеи установить ста тую Иисуса на вершине обелиска. Ранее там находилась бронзовая сфера, якобы содержавшая прах Юлия Цезаря — первого «божественного» римского императора, а также египетского «фараона», — помещенная там Калигулой, но на самом деле она оказалась пустой. Решив сохранить сферу, Сикст положил в нее предполагаемые фрагменты «подлинного креста» Иисуса, находившиеся в распоряжении Ватикана, затем он приказал установить над бронзовой сферой геральдический символ собственной семьи, звезду над тремя небольшими горами, а над звездой расположить золотой крест. Именно в этом виде древний обелиск из Гелиополя, увенчанный крестом, в конце концов был воздвигнут в центре Ватикана 27 сентября 1588 года.
После установки обелиска Сикст V первым делом провел церемонию изгнания злых духов. Под колокольный звон и каждение ладана епископ, стоявший перед обелиском, торжественно провозгласил:
«Изгоняю тебя, создание камня, во имя всемогущего Бога, чтобы ты стал чистым камнем, достойным возносить Святой Крест, и освободился от всех нечистот, и идолопоклонства, и от любых бесовских наваждений».
Для верности Сикст V приказал вырезать эту формулировку на западной и восточной сторонах основания обелиска.
Интересно отметить, что это антиязыческое послание находилось в прямом противоречии с тайным, или «невидимым», посланием, которое сам обелиск начал распространять с того момента, как на его вершине установили крест. Послание было тайным, так как оно было написано в трех измерениях древнеегипетскими иероглифами, смысл которых предположительно оставался недоступным для европейцев XVI века, но по чистому совпадению или умышленно обелиск, увенчанный крестом, является символом, который обладал глубоким смыслом для древнеегипетских жрецов. Этот смысл заключается в названии самого священного «языческого» города древности — Апи/Гелиополя, древнеегипетского «Города Солнца». Распоряжение Сикста V не только придало обелиску осмысленность с древнеегипетской точки зрения, но и фактически давало верное указание, поскольку Апи/Гелиополь был тем самым местом, откуда произошел этот обелиск!
Одна небольшая деталь может испортить эту любопытную картину. Хотя изображение обелиска, увенчанного крестом, для древнеегипетского жреца означало бы Апи (Гелиополь), символ тем не менее является не полным. Он должен сопровождаться изображением круга или эллипса, разделенного на восемь частей, — стандартным иероглифическим указанием города. То обстоятельство, что Сикст V и его архитекторы не включили такой круг в план площади Святого Петра, судя по всему, исключает идею о тайном герметическом замысле.
Более семидесяти лет спустя архитектор Бернини был назначен папой Александром VII (1655–1667) для обновления архитектурного ансамбля площади Святого Петра. Он окружил ее изящными отдельными колоннами, создав огромное эллиптическое пространство с обелиском в центре. Работа Бернини над этим проектом, как упоминалось выше, была прервана в 1665 году, когда он принял личное приглашение Людовика XIV посетить Париж, но он завершил ее по возвращении в Рим, заложив на площади вокруг основания обелиска красивый геометрический узор в виде эллипса, разделенного на восемь частей, который можно видеть и в наши дни.
Совпадение? Или какая-то тайная группа, оказывавшая влияние на папский престол в течение многих десятилетий, понимала значение древнеегипетских иероглифов задолго до того, как ученые смогли прочесть их в XIX веке?
Апи/Гелиополъ был архетипическим «Городом Солнца», к восстановлению которого стремились Джордано Бруно и Томмазо Кампанелла. Мы показали, что Бруно и Кампанелла были не одиноки в своем стремлении, но принадлежали к братству герметических и «розенкрейцерских» мыслителей, рассеянному по всей Европе, которое стало очень влиятельным, хотя далеко не всемогущим, к середине 1660-х годов. Название Гелиополя, написанное «невидимым языком» в центре главной цитадели Ватикана, можно считать символом магической партизанской войны, которую вели члены этого братства с традиционной церковью.
Ho у нас нет доказательств. Читатель сам должен решить, что к чему.
Английскийархитектор встречает своего героя при дворе «короля-Солнца»
Теперь давайте вернемся в Париж в июле 1665 года, куда недавно прибыл Кристофер Рен, бежавший от лондонской чумы, и итальянский архитектор Бернини, приглашенный Людовиком XIV для разработки нового фасада Луврского дворца.
При дворе Людовика XIV Бернини познакомился с ведущими французскими архитекторами, такими, как Пьер Лево и Клод Перро, а также с великим ландшафтным архитектором Андре Ленотром. Ленотр, родившийся в 1613 году, происходил из знатной семьи царских садовников: его дед заведовал садами Тюильри при Луврском дворце, а отец был главным садовником Людовика XIII. После рождения Людовика XIV Ленотр был назначен главным садовником Тюильри и садов Люксембургского дворца. Позднее, в зените правления Людовика XIV, Ленотр спланировал и заложил знаменитые сады Версаля.
Когда Рен приехал в Париж, Ленотру уже исполнилось 52 года и он пользовался огромным признанием при дворе. С 1656 года он отвечал за все королевские архитектурные сооружения и теперь был готов приступить к одному из своих наиболее амбициозных проектов — постройке так называемого Гранд — Корта. Центральным элементом проекта была широкая церемониальная аллея, начинавшаяся от Тюильри, открывавшая перспективу от Лувра в западном направлении. Первоначально строительство такой аллеи предполагалось во времена правления Генриха IV, деда «короля-Солнца», но дело сдвинулось с мертвой точки лишь в 1661 году, когда могущественный Кольбер, министр финансов при дворе Людовика XIV, назначил Ленотра для осуществления этого плана.
Замысел Ленотра был грандиозным и вместе с тем изысканно-простым. На его плане, который теперь хранится в государственном архиве Франции, изображена большая прямая аллея (прославленные Елисейские Поля), обрамленная с обеих сторон рядами деревьев и идущая в западном направлении от Тюильри до моста Ньюли. Примерно в центре аллеи находился холм с плоской вершиной, тогда известный под названием Colinne de Chaillot, на котором Ленотр предполагал устроить огромную площадь в форме звезды. Со временем она превратилась в пляс д'Этуаль, где в 1815 году Наполеон заложил знаменитую Триумфальную арку — вероятно, самый известный архитектурный памятник современного Парижа.
Таким образом, в начале своей новой архитектурной карьеры Кристофер Рен провел полгода в Париже, бурлящем новыми архитектурными концепциями и идеалистическими планами градостроительства, которые зарождались в умах самых блестящих архитекторов того времени. Помимо архитектуры, англичанина интересовали научные достижения. Он встретился с топографом Мельхиседеком Тевено, с астрономом Пьером Петитом, другом и соавтором Паскаля, а также с философом-гугенотом Анри Жюстелем. Петит и Жюстель впоследствии стали членами Королевского общества. Рен также подружился с физиком Адрианом Аузо, который, как и он, питал живой интерес к архитектуре. Тевено, Петит и Аузо принадлежали к группе ученых, о которой мы упоминали как о парижском варианте Невидимой Коллегии, находившейся под покровительством Губера де Монмора. Было много разговоров о придании этой группе официального статуса по указу Генриха IV — опять-таки на манер Королевского общества, — так что ее члены естественным образом стремились познакомиться с Кристофером Реном и узнать его мнение по этому вопросу.
Рен также встретился с Бернини, который прибыл в Париж за месяц до него. Важно понимать, что на момент этой встречи отношения между Реном и Бернини напоминали отношения между студентом и ректором архитектурного института, иными словами, Рен в то время был никем, в то время как Бернини был гигантом, пользовавшимся всеобщим уважением и огромными средствами папского престола, а также многих европейских принцев и королей. Оказавшись в Париже, великий Бернини был немедленно окружен почитателями его таланта, поэтому мы можем предположить, что он не обратил особенного внимания на Кристофера Рена.
Однако для самого Рена это был поворотный момент. Личная встреча, пусть даже короткая, с его архитектурным героем оставила неизгладимое впечатление. Вполне возможно, что именно тогда у него зародились архитектурные амбиции, сделавшие его одним из величайших архитекторов Англии. Вот как Адриан Тиннисвуд, последний биограф Рена, подводит итог этой встрече:
«Из сегодняшней перспективы эта встреча была одной из наиболее судьбоносных в истории архитектуры XVII века: человек, которому предстояло стать самым великим представителем барочного стиля в Англии, встретился лицом к лицу с самым знаменитым архитектором эпохи барокко в Европе… Рен получил огромную пользу от своего визита во Францию. Он долго вращался в более блестящей архитектурной среде, чем в Англии, и имел возможность обмениваться идеями с видными учеными того времени. Они привез с собой «почти всю Францию на бумаге» — иными словами, огромное количество книг».
Но Кристофер Рен мог привести с собой нечто менее осязаемое, чем книги и чертежи, но гораздо более важное: видение новой роли, которую ему предстояло сыграть в восстановленной монархии Стюартов. В следующих главах мы вернемся в Париж, переживавший эпоху поразительного научного и архитектурного возрождения. Между тем пребывание Рена во Франции осложнилось после того, как Людовик XIV объявил войну Британии в январе 1666 года, поддержав военный союз с Голландией. Настало время возвращаться домой. Рен вернулся в Лондон в марте 1666 года, и через несколько месяцев ему предоставилась невероятная возможность, которую он не мог предвидеть даже в самых смелых мечтах… или кошмарах, как выяснилось впоследствии.
Восставший из пепла
Большой Лондонский пожар, случившийся 2 сентября 1666 года, очевидно, начался в пекарне на Паддинглейн около Лондонского моста, когда Томас Фарринор, королевский пекарь, забыл погасить огонь в печи перед сном. Раскаленные угли попали на лежавшую рядом растопку, и вскоре его деревянный дом был объят пламенем. В то время лондонские дома были в основном деревянными, с щипцовыми крышами, и горели, как большие спичечные коробки. Через два-три часа несколько улиц превратились в огненный ад; распространению пожара способствовал сильный восточный ветер, раздувавший языки пламени. Через пять дней, когда пожар закончился, 430 акров (т. е. около 4/5 площади города) превратилось в пепел. Было уничтожено примерно 13 000 домов и 90 церквей; даже огромный кафедральный собор Св. Павла превратился в руины.
Карл II героически трудился рядом с пожарными, что позволило ему вернуть некоторое общественное уважение, тем не менее враги короля поспешно заявили, что это было «наказание Божье» за его дебоширство при дворе и за недостойную внешнюю политику парламента. В памфлете, изданном в Голландии, которая находилась в состоянии войны с Англией, пожар назывался актом отмщения со стороны «всемогущего и справедливого Бога», и католики в Британии соглашались с этим. Даже в «Лондон газетт» было написано, что «тяжелая десница Господня опустилась на нас за наши грехи, и суд Его совершился в пламени». Можно лишь гадать, что думали по этому поводу лондонские евреи, так как до дня Рош-Шоханах (Судный день) оставалось лишь девять дней, а до Йом-Киппура (День Искупления) еще десять.
Мельница слухов работала безостановочно. Повсюду можно было слышать истории о «папском заговоре», «иностранном заговоре» или «Божьем гневе». Карл II изо всех сил старался убедить рассерженных лондонцев, собравшихся в Мурфилдсе, что их общее несчастье было непреднамеренным. Он торжественно поклялся позаботиться обо всех бездомных лондонцах, заново отстроить их дома и весь город. Вполне возможно, что это не обескуражило короля, поскольку он сам немного разбирался в городском планировании и архитектуре. После Реставрации он был горько разочарован недостатком средств для превращения Лондона в блестящую метрополию, которая затмила бы «Город Света», в который превращал Париж его кузен, Людовик XIV. Теперь у него появилась неожиданная возможность осуществить свои мечты.
После эмоциональной речи короля в Мурфилдсе у всех появилась надежда, что из дымящегося пепла, подобно огромному Фениксу, восстанет новый Лондон.
Или, еще лучше, «Новый Иерусалим», как мы увидим в следующей главе.
