Поиск причин, которые повлияли на создание первых цивилизаций, завел нас в тупик. Кажется, что цивилизации могли складываться под влиянием самых разных причин, а стало быть, они могли возникнуть где угодно. Однако достаточно взглянуть на карты расположения очагов цивилизаций, которые родились на разных континентах, чтобы убедиться в том, что самые первые цивилизации на Земле были расположены в определенной последовательности относительно друг друга.

На схематической карте основных неолитических культур V–II тысячелетия до н. э.видно, что от верховьев Нила до Инда и верховьев его притоков через северо-восточную Африку,' земли Палестины, Ливана, Сирии, Турции, Ирака тянется непрерывный пояс земледельческих культур. Далее на восток на территории Ирана и Средней Азии этот пояс обозначен пунктиром, а точками служат отдельные очаги оседлых культур. На землях Пакистана и северной Индии этот пояс становится заметнее, и он прерывается на территории Тибета, пока не достигает верховьев Хуанхэ. Далее он проходит вдоль течения этой реки до Северной Кореи. Здесь, как замечал Л. Спрейг де Кэмп, автор труда по истории технической мысли с древнейших времен, «за тысячу лет до Христа на Широком поясе, протянувшемся от Средиземного моря через Средний Восток, Индию и Юго-Восточную Азию до Китая, был достигнут высокий уровень цивилизации»..

Другой «пояс» цивилизации позже сложился на американском континенте. В отличие от евразийского Цивилизованного пояса цепь очагов оседлых культур Америки протянулась не в широтном, а в меридиональном направлении, с севера на юг.

Еще позднее сложились очаги цивилизации в тропической Африке. Один почти непрерывный пояс цивилизованных государств шел в широтном направлении от верховьев Нигера и Сенегала до Великих африканских озер. Несколько очагов цивилизации протянулись в меридиональном направлении от Вааля до верховьев Конго.

Почему очага цивилизации вытягивались цепочками один за другим? Что общего было в природе тех мест, в которых складывались первые оседлые культуры?

Поскольку главным фактором, влиявшим на создание очагов оседлости, было земледелие, посмотрим, не располагались ли первые оседлые государства в полосах, где существовали наиболее удобные (или наименее удобные) условия для землепашества. Рассмотрим очаги цивилизаций, начав с африканского континента, где в долине Нила возникла самая древняя развитая оседлая культура. Для их описания воспользуемся тяжеловесным сочинением (как по его физическим свойствам, так и по его литературной форме) — ״Всемирной историей״ (в дальнейшем — «ВИ»), которая стала выпускаться в нашей стране с середины 1950-х годов. В этом многотомном труде было весьма основательно разобрано развитие «производительных сил״ и «производственных отношений». По данным этих и других исследований, переход к земледелию и скотоводству в долине Нила происходил одновременно на всем протяжении реки от низовьев почти до верховьев.

В верхней части Нила в глубокой древности образовалась эфиопская, или нубийская, культура. Остальную часть Нила освоили древние египтяне. Как замечено в «ВИ», Эфиопия представляла собой страну «крайне бедную землей, пригодной для земледелия, скотоводства и садоводства». Между тем, как отмечается там же, уже в V–IV тысячелетиях до н. э. «нубийские эфиопы занимались скотоводством и земледелием; вначале уровень развития их общества был сходен с египетским, и лишь позднее Египет начал быстро опережать Эфиопию».

В отличие от Эфиопии природные условия в египетской части долины Нила, как отмечали советские историки, «благоприятствовали развитию земледелия». В то же время эти историки, как и Арнольд Тойнби, подчеркивали решающую роль в этом трудовых усилий египтян. В «ВИ» говорилось: «Только человеческий труд мог распределить равномерно и своевременно избыточную влагу по поверхности земли и устранить как безводье, так и заболоченность почвы. В результате труда многих поколений страна была покрыта сетью перекрещивавшихся насыпей; которые отгораживали земледельческие участки. Сквозь высокие наносные берега от реки к этим участкам были прорыты протоки. Во время половодья участки затоплялись. После того как вода пропитывала почву, отстаивалась и отлагала ил, ее спускали обратно в реку».

Что следует из этих сведений? Во-первых, ясно, что природные условия на протяжении долины Нила не были одинаковыми, а сильно различались. При этом условия в Египте были лучше, чем в Эфиопии. Однако эти различия не помешали народам, населявшим эти страны, одновременно стартовать в освоении земель долины Нила. Во-вторых, становится понятным, что к в Египте природные условия были далеко не идеальными. Как и эфиопам, египтянам пришлось немало потрудиться для превращения долины Нила в житницу, обеспечивавшую миллионы людей питанием в течение по меньшей мере восьми тысячелетий. Стало быть, природные условия на всем протяжении долины Нила никак нельзя было назвать ни одинаково хорошими (что требуется в соответствии с традиционными представлениями о рождении первых цивилизаций), ни в одинаковой степени плохими (на чем настаивал А. Тойнби).

Тогда почему же Нил стал колыбелью самой древней цивилизации на планете? В чем Нил оказался удобнее (или неудобнее) для развития сельского хозяйства по сравнению с другими крупными реками Африки, такими как Нигер, Замбези, Оранжевая, Окаванго, Лимпопо, Вольта, Сенегал, Шари, Руфиджи, Рузума? Вряд ли превосходство Нила по сравнению с этими и другими африканскими реками могло сыграть роль в том, что именно его долина была освоена значительно раньше других?

Из истории известно, что помимо Нила лишь Нигер, Замбези, Лимпопо и верховья некоторых притоков Конго стали местами рождения оседлых государств доколониальной Африки. Однако, по данным современной науки, освоение этих рек произошло по крайней мере через 5–6 тысячелетий после создания эфиопской и египетской цивилизаций.

Причины, почему вся территория Африки отстала в своем развитии от долины Нила, так же неясны, как и то обстоятельство, почему в полосе, протянувшейся через западный Судан от верховьев Сенегала до озера Чад, а также между Замбези и Лимпопо и в верховьях притоков Конго, развитие началось раньше и шло быстрее, чем на других землях Африки.

Известно, что от верховьев Сенегала и Нигера и далее по течению реки Нигер и к северу от этой реки в IV–VII веках сложились государства Гана, Мали и другие, последовательно сменявшие друг друга. На берегах Нигера были построены города Тимбукту, Гао, Дженне и другие, ставшие крупными центрами оригинальной цивилизации западного Судана.

В то же время области, расположенные к югу от Нигера и в его устье, задержались в развитии. Позже, чем у их северных соседей, возникли государства на территории Верхней Гвинеи: государства моси и йорбуа были созданы здесь примерно в XI веке. Если расцвет государств, расположенных вдоль Нигера, приходится на VII–X века, то подъем Бенина, находившегося в устье Нигера — на XV–XVI века. Еще более отставала в своем развитии Нижняя Гвинея и северная часть бассейна Конго, население которых вплоть до XIX–XX веков в основном жило за счет охоты и сбора диких плодов.

Опережение одних областей по уровню развития соседних наблюдалось и на юге Африки. Мапунгубве — один из первых очагов оседлой культуры, обнаруженный в Трансваале в междуречье Лимпопо-Вааль, возник в середине I тысячелетия. К северу от него в междуречье Лимпопо-Замбези в VI веке н. э. сложилась культура Зимбабве.

Нельзя сказать, что земли западного Судана, междуречий Вааль-Лимпопо и Замбези-Лимпопо были плодороднее, а климат лучше, чем в остальной Африке, которая в то время была в основном населена племенами охотников и собирателей. Достаточно сравнить пояс государств, которые сложились в начале I тысячелетия н. э. в западном Судане, с современной картой Африки, чтобы убедиться в том, что первые цивилизованные страны Тропической Африки располагались там, где ныне находятся наиболее отсталые районы наиболее бедных стран «черного континента», таких как Мали, Нигера, Чада. В то же время земли более богатых и развитых стран современной Африки не стали местом рождения первых цивилизаций.

Возможности других рек Африки оставались долго неиспользованными, хотя их качества не уступали Нилу и Нигеру. Например, из сравнения Л. И. Мечниковым Нила и Конго следует, что последняя река заметно выигрывает с точки зрения ее природных условий и возможностей для развития земледелия. Русский ученый писал: «По плодородию почвы и в отношении условий жизни бассейн Конго одарен несравненно богаче, чем бассейн Нила. Об этом можно судить по цветущему виду окруженных возделанными полями факторий, которые основаны торговцами арабами и занзибарцами там и сям по верхнему Конго… Исследователи Конго… с удивлением отзываются о крайней густоте населения на правом берегу Конго, а также в стране Бангала, в бассейне реки Кассаи и других больших притоков «варварской реки».

Между тем первое оседлое государство Бушонго (Бакуба) сложилось в верховьях притоков Конго (Касаи и Санкуру), а не на самой реке. По каким-то причинам долина Конго не стала столь притягательной для населения Африки, подобно долине Нила или среднего течения Нигера.

Что могло помешать первобытным людям развивать земледелие в долине реки Оранжевая одновременно с его появлением на берегах Нила или хотя бы одновременно с созданием государств Гана, Мали и Зимбабве? Ведь впоследствии переселенцы из Голландии и других стран создали здесь высокопродуктивное сельское хозяйство. Что воспрепятствовало древним людям распахивать поля на Восточно-Африканском нагорье? Известно, что в последующем английские переселенцы организовали здесь высокопродуктивные сельскохозяйственные фермы. Сравнение почвенных, климатических и других условий долины Нила со многими другими местами в Африке не позволяет объяснить, почему развитие цивилизации в древности надолго остановилось севернее Восточно-Африканского нагорья и нильская долина в течение нескольких тысячелетий оставалась единственным очагом оседлой культуры.

Но, возможно, обстоятельства рождения других первых цивилизаций существенно отличались от тех, которые сопутствовали развитию Древнего Египта и Древней Эфиопии. Рассмотрим другой мощный очаг цивилизации, возникший на землях между Тигром и Евфратом, именующихся Междуречьем, или Месопотамией. Характеризуя географическую среду низовьев Тигра и Евфрата, авторы «ВИ» писали, что «условия для земледелия были неблагоприятными, пока не было создано искусственное орошение». Для того, чтобы воспользоваться преимуществами почвы, древним шумерам, населявшим юг Междуречья, пришлось приступить «к осушению болотистой почвы и к использованию вод Евфрата, а затем и Нижнего Тигра, создавая основу ирригационного земледелия».

Еще хуже были условия на севере Междуречья. Как отмечалось в «ВИ», по сравнению с югом Междуречья «условия… для организации искусственного орошения в крупных масштабах и прогресса земледелия… в северной Месопотамии — холмистой степи, переходящей в горные районы… были менее благоприятны». Уточняя эту характеристику в отношении места рождения Ашшура, или Ассирии (земли между средним течением Тигра и двумя его восточными притоками — Большим и Малым Забом), историки замечали, что «по плодородию эта часть нынешнего Ирака значительно уступает низовьям Тигра и Евфрата». Поэтому земледелие здесь развивалось «с использованием дождевых вод, собираемых в Специальные водоемы и применяемых для искусственного орошения».

Выводы, которые можно сделать из этих фактов, отчасти схожи с теми, что следовали по поводу развития цивилизаций в долине Нила. Здесь также природные условия на всем протяжении на севере и юге Месопотамии не были ни одинаково хорошими, ни одинаково плохими. И тем не менее как на юге, так и на севере Междуречья возникли одни из самых древних цивилизаций мира.

Правда, развитие низовий и верховий Евфрата и Тигра шло не так, как в различных частях долины Нила. На первых порах север (верховья) опережал юг (низовья). Как подчеркивалось в «ВИ», «в период неолита культура той области, которая позже стала называться Ассирией… стояла значительно выше культуры стран, расположенных в низовьях Тигра и Евфрата». Затем, на юге, в низовьях рек, раньше возникло земледелие, и этот регион обогнал верховья по уровню развития. Однако в последующем страна, возникшая в верховьях (Ашшур, или Ассирия) опередила страну, находившуюся И низовьях (Шумер). Если признать, что главным было наличие благоприятных условий, то этим можно объяснить временный успех юга, но никак нельзя объяснить последующий прорыв вперед севера. Если же считать, что развитие цивилизаций наиболее стимулируют трудные природные условия, то этим можно объяснить финальный успех севера, но не рывок юга. Ни с той, ни с другой точки зрения нельзя объяснить произошедшие смены лидерства в Месопотамии.

Некоторое сходство природных условий Месопотамии и долины Нила и исключительное внимание к истории Древнего Египта и древних царств Междуречья за счет их соседей создают обманчивое впечатление, что наличие больших рек, а также болотистых, но плодородных речных низовий являлось важнейшим условием создания первых цивилизаций. Между тем фактически Эфиопия, Египет и страны Междуречья, развившиеся в долинах крупных рек, были скорее исключением, а не правилом в истории становления первых очагов цивилизации. Как подчеркивалось в «ВИ», хозяйство подавляющего большинства первых цивилизаций «было основано на оросительном земледелии. Но при этом ирригация в отличие от Египта и Междуречья обычно базировалась на использовании мелких рек, горных ручьев, а также дождевых вод, собираемых в водоемы».

Этот вывод подтверждает пример Элама, расположенного к востоку от Месопотамии. Земля этого государства представляла собой нелучшую местность для ведения сельского хозяйства; там были в основном горы и лишь небольшие плодородные долины по течению Каруна и Керхе.

Схожие неблагоприятные природные условия для развития земледелия были характерны и для крупного и влиятельного государства Митанни, сложившегося вблизи от Ассирии на землях между средним течением Евфрата и его притоками.

Условия для развития земледелия на территории нынешней центральной Турции отличались от тех, что существовали на землях Митанни, но и они не были благоприятными. Это не помешало созданию здесь державы Хеттов, являвшейся наряду с Египтом и странами Междуречья одной из трех крупнейших цивилизованных государств древнего мира: Говоря словами авторов «ВИ», «эта страна представляет собой плато, окруженное горами, отделяющими его от Черного и Средиземного морей. Вследствие этого*, несмотря на близость морей, климат здесь континентальный, атмосферных осадков выпадает немного. Для земледелия здесь по большей части необходимо искусственное орошение; но реки здесь несут мало воды и в связи с узостью речных долин для искусственного орошения использовать их трудно».

Позже (в конце II — начале I тысячелетия до н. э.) к востоку от земель хеттов на Армянском нагорье возникает государство Урарту. В отношении природных условий этого государства авторы «ВИ» также не смогли сказать что-нибудь хорошее: ״Сравнительно с другими районами древних цивилизаций» территория Урарту «представляла значительно меньше удобств для земледелия, которое возможно здесь (в долинах и низменностях) главным образом на основе использования вод горных ручьев». Однако и здесь было создано развитое земледельческое хозяйство.

Не лучшие условия для развития сельского хозяйства существовали и в странах, расположенных между державой Хеттов, Ассирией и Египтом и служивших полем сражений этих крупных держав, Древнего Востока. Между тем уже в III тысячелетии до н. э. здесь на узкой приморской полосе вдоль северной части восточного побережья Средиземного моря стали складываться поселения финикийцев. По поводу Финикии в «ВИ» сказано: «Возможности для пашенного земледелия ввиду недостатка удобных земель были ограничены». И все же финикийцы стали разводить здесь оливковые деревья, финиковые пальмы, виноград.

Но, возможно, такие неудобства были лишь в регионах Западной Азии и Северо-Восточной Африки? Однако в Индии и Китае, расположенных в средней и восточной часта афро-азиатского цивилизованного пояса, очаги оседлой культуры складывались не в самых лучших местах. Первые поселения цивилизации бассейна Инда, как отмечается в «ВИ», «были расположены у горных речек и ручейков при их выходе на равнину; здесь воды, видимо, перехватывались плотинами и направлялись на поля». Хотя в нижнем и среднем течении Хуанхэ, освоенном еще в древности, преобладала плодородная наносная почва из речного ила, первые земледельцы северного Китая обрабатывали главным образом земли лессового плато, что требовало искусственного орошения. И здесь переход к земледелию осуществлялся сначала не в самых удобных местах для этого занятия.

Аналогичное впечатление складывается, если взглянуть на каргу, на которой показано расположение первых государств доколумбовой Америки. Пояс доколумбовых оседлых культур Америки начинался с севера с поселений индейцев пуэбло, расположенных на землях нынешних юго-западных штатов США (Нью-Мексико, Аризона, Юта, Колорадо), на территории, где теперь развитие сельского хозяйства возможно лишь с помощью дорогостоящих ирригационных систем. Поразительно, но, не имея современной техники, племена пуэбло уже в VII[веке создали в этих трудных условиях систему искусственного орошениям выращивали кукурузу, бобы, тыкву и хлопок. Не менее поразительно и то, что в те времена их соседи в ныне процветающей Калифорнии находились на самом низком уровне развития, а для пропитания довольствовались желудями.

Искусственное орошение стало необходимым и для земледелия первых оседлых культур в центральной Мексике. В прибрежной полосе нынешних северо-западных департаментов Перу и центрального Эквадора индейцы мочика уже в VIII–IX веках строили водооросительные каналы, тянувшиеся на сотни километров, и канавы, подававшие воду к полям.

Высокоразвитое земледелие инков (они культивировали около 40 видов полезных растений) сложилось в исключительно неблагоприятных условиях Анд. Как отмечается в 4-м томе «ВИ», «долины, пересекающие Анды, представляют собой узкие глубокие ущелья с крутыми склонами, по которым в дождливый сезон стекают потоки воды, смывая почвенный слой; в сухое время на них не остается влаги». Поэтому земледелие здесь стало возможным лишь благодаря строительству оросительных каналов и превращению склонов гор в поля на искусственно созданных террасах. Чтобы предотвратить оползни, террасы укреплялись каменной кладкой, а для предотвращения утечки воды из оросительных каналов их дно выкладывалось каменными плитами.

Удивительным образом пояс доколумбовых цивилизаций проходил мимо современных сельскохозяйственных житниц Америки, где производство зерна к других продуктов никогда не требовало столь напряженных усилий, которые были вынуждены прилагать индейцы пуэбло и мочика, ацтеки, майя, тольтеки, ольмеки и инки.

Создается впечатление, что первые цивилизованные страны создавались по большей части там, где было особенно трудно вести земледелие. Может быть, все же прав Арнольд Тойнби и народы мира, как правило, выбирали места для занятий там, где было особенно трудно их выполнять? Однако известно, что земли, малопригодные для занятия земледелием, не ограничены сравнительно узкими полосами. Нетрудно убедиться в том, что за пределами этих окультуренных полос оставались бескрайние просторы земель разных качеств: столь же неудобные, еще более непригодные и гораздо более удобные.

Из этого обзора можно сделать парадоксальный вывод: удобство или неудобство этих территорий для землепашества не играло главной роли для использования их в качестве пахотных. Создается впечатление, что люди все равно были готовы осесть на этих землях и распахивать их вне зависимости оттого, каких трудов это им будет стоить. Возможно, они были рады, когда им удавалось собирать по 2–3 урожая в год без особого труда, но в любом случае они бы осели именно здесь.

А не прав ли был Гумилёв, когда он утверждал, что первые очаги человеческой культуры возникали под воздействием некоего облучения из космоса? Не были ли основатели первых оседлых цивилизаций загипнотизированы из космоса, получив приказ создавать оседлые культуры? Какая таинственная сила притягивала народы к землям, вытянувшимся в виде полос по трем континентам планеты?

А может быть, для того чтобы обнаружить тайну рождения цивилизаций, следует отказаться от «лобовой атаки»? Сколько ни разглядывай места расположения первых цивилизаций, которые то сплошными, то пунктирными линиями протянулись через континенты, они сами по себе ничего не скажут, если у нас нет пособия для истолкования этих линий. Но, к сожалению, никто не составил пособия для прочтения линий на континентальных ладонях Земли.

Цивилизованные пояса, перечеркнувшие линиями массивы земной суши, как человеческие ладони, останутся загадочными, пока мы будем пытаться установить прямую зависимость судьбы народов от одного или нескольких условий окружающей среды. Ограниченность выбора почти неизбежно делает случайным вывод относительно «решающей причины». В этом случае исследователь обречен повторить ошибки слепцов из древней индийской притчи, которые, ощупывая различные части слона, не могли догадаться, что находится перед ними.

Нечто похожее может произойти и в том случае, когда различные исследователи пытаются выяснить, что является главной причиной того, что древние люди создали очаг цивилизации в определенном месте, но при этом обращают внимание лишь на одну или несколько сторон их жизни. Очевидно, что теплый климат, реки, почвы, а также необходимость преодолевать трудные природные условия сыграли определенную роль в становлении цивилизаций, Однако известно, что природные или общественные явления редко бывают вызваны непосредственным воздействием одного или даже нескольких факторов. Как правило, события, происходящие в природе и обществе, обусловлены следствием сложной цепочки явлений и обстоятельств, нередко отдаленных друг от друга во времени и пространстве. Отклонения в генетическом коде животного могут отозваться эхом у его дальних потомков. Последствия исторических событий могут проявляться через несколько поколений.

Однако, пытаясь отгадать причину появления на Земле первых цивилизаций, ученые зачастую не искали эти запутанные цепочки и предпочитали объяснить рождение оседлых культур, исходя из признаков, видимых на поверхности. Легко представить, к каким ошибкам могут привести подобные методы рассуждений, если задуматься, как будут оценивать нашу жизнь сторонние наблюдатели.

Представим себе, что некие разумные существа; не знакомые с нашей жизнью (допустим, пришельцы из космоса, гости из прошлого или будущего, или иные персонажи из научно-фантастических произведений), появились в летний выходной день в жилом микрорайоне современного российского города, расположенного на берегу водоема, и попытались объяснить, почему здесь живут люди.

Один из пришельцев, обратив внимание на людей, сидящих на траве и загорающих на солнышке, мог бы заявить, что население, очевидно, привлекла в эти края возможность потреблять солнечную энергию кожным покровом непосредственно из космоса, что, вероятно, является главным условием для возникновения очага человеческой цивилизации. Другой, заметив купающихся, может дополнить это соображение и сказать, что другим важным условием существования людей является наличие возле них стоячей пресной воды, в которую они должны время от времени догружаться.

Третий мог бы опровергнуть доводы предыдущих наблюдателей, справедливо указав на некоторые неблагоприятные условия жизни в этом жилом квартале. Среди недостатков жизни в микрорайоне он мог бы упомянуть чрезмерную скученность жилых, помещений, обращенность окон некоторых квартир на теневую сторону, неудобство высоких этажей для подъема и дискомфорт жизни в нижних этажах вблизи от шумного двора. Если же он знал особенности местного климата, то он мог бы добавить, что зимой в микрорайоне большую часть времени темно, холодно и дорожки покрыты льдом. Он стал бы доказывать, что все эти трудные условия бросили вызов людям и они приняли его, создав жилой квартал наперекор суровой природе.

Наконец, другие пришельцы, понаблюдав за жителями этого квартала, могли бы обратить внимание на то, что никто из них не занят строительством, а та техника, которая порой используется ими в быту, никогда не позволила бы им построить большой дом. Они могли бы сделать верный вывод о том, что дом построен не ими. Небрежное же обращение жителей со своим жильем и территорией квартала лишь убедило бы пришельцев в том, что они — варвары, случайно овладевшие цивилизованным жильем после гибели их строителей и поверхностно приобщившиеся к богатствам развитой культуры. При этом один из пришельцев мог бы разработать гипотезу о том, что былая цивилизация погибла в результате внезапного наводнения и ее памятники, возможно, покоятся на дне близлежащего водоема. Другой же, обратив внимание на каракули, рисунки и надписи, сделанные детьми и подростками мелом на тротуаре, мог бы прийти к выводу, что поскольку их лучше всего видно с высоты, то это — древние знаки для летательных аппаратов, а подлинные строители домов некогда прибыли из космоса. Возможно, что глыбы металла, груды бетона и незакопанные ямы, которые порой годами остаются на месте былой стройки, лишь укрепили бы мнение автора космической гипотезы в том, что здесь побывали инопланетяне, следы деятельности которых не поддаются разумному объяснению.

Итак, очевидно, что, хотя пришельцы даже на основе самых поверхностных наблюдений могли бы сделать несколько верных выводов (жители не строили сами дома, их привлекает близость к природе, строителям пришлось преодолевать немалые трудности при сооружении домов и т. д.), в целом их заключения оказались ошибочными из-за незнания некоторых особенностей нашей жизни, не укладывающихся в простые логические объяснения.

Что же помешает сторонним наблюдателям, впервые увидевшим жилой микрорайон в российском городе областного масштаба, сделать верные выводы? Что они скорм всего упустят из виду? Во-первых, они вряд ли поймут, почему жизнь вдали от центра города привлекательна, если не сумеют разобраться в проблемах загазованности и шума на центральных улицах города, отсутствия там зелени и прочих условий для здоровой жизни. Во-вторых, они скорее всего не сразу заметят то, что подавляющее большинство обитателей жилых домов оторвано от мест своих постоянных занятий, которые обеспечивают их всеми жизненными благами. Они вряд ли сразу догадаются, что занятия людей в жилых кварталах принципиальным образом отличаются от тех, которым они отдают время и силы в других частях города. В-третьих, маловероятно, что они быстро сориентируются в проблемах стоимости земли, строительства, сооружения коммуникаций и прочего и поймут, почему многоэтажные дома обходятся дешевле, чем малоэтажные.

Для того, чтобы распутать сложные цепочки явлений и событий, породивших современную городскую жизнь России, надо, по крайней мере приблизительно, знать мировую историю развития цивилизации, особенно историю строительства и архитектуры, а также географию и историю России.

Можно допустить, что еще более серьезные упущения характерны и для ряда гипотез о происхождении первых цивилизаций. Когда мы пытаемся истолковать черты далекого прошлого по немногим следам, оставшимся в нашем распоряжении, то оказываемся едва ли не в худшем положении по сравнению с воображаемыми пришельцами, которые могли бы прибыть в современный город. Действительно, в отличие от подобных пришельцев мы имеем дело не с реальными людьми, живущими в благоустроенных домах, а в лучшем случае с их скелетами и изображениями, с развалинами их построек и жалкими обломками их орудий труда и быта. Не имея машины времени, мы лишены возможности проверить те или иные предположения относительно далекого прошлого, и нам приходится полагаться лишь на логику в рассуждениях относительно давних событий.

Во-первых, обращая внимание на природные условия, окружавшие «жилые кварталы», в которых переселились создатели первых цивилизаций, авторы гипотез зачастую не очень убедительно объясняют, почему прежняя среда обитания перестала их удовлетворять. Как известно, до создания первых оседлых поселений люди кочевали, перемещались по всей планете, или, по крайней мере, по обширным пространствам в пределах большого региона. Может быть, остальная часть планеты была загазованной, или людям стал невыносим птичий гам, или стада мамонтов, бизонов и зубров, передвигавшихся на больших скоростях, стали угрожать безопасности пешеходов? Чем по сравнению с остальной планетой оказались выгоднее те места, где складывались очаги первых цивилизаций? Если же, напротив, люки стали искать себе трудности, то разве в лесных дебрях и среди степей, населенных хищными зверями, их было меньше, чем в болотистых низменностях или на горных плато?

Во-вторых, гипотезы, основанные на решающей роли климата, не очень ясно объясняли, почему создатели первых цивилизаций изменили свой образ жизни и оставили свои прежние занятия. Как известно, до возникновения первых постоянных поселений люди занимались охотой и собирательством, что вполне удовлетворяло их в течение сотен тысяч лет. Почему же они вдруг оставили эти промыслы и переехали на новое местожительства, где стали заниматься земледелием и скотоводством? Кто обучил их этим занятиям, создал новые рабочие места, обеспечил им вознаграждение за труд и прочие социальные блага? А если такие центры трудоустройства и профподготовки были сознаны пришельцами из космоса или из цивилизаций, погребенных под толщами вод или льдов, то почему эти творцы цивилизаций исчезли бесследно, не оставив потомкам никакого внятного сообщения о своей бескорыстной и благородной деятельности?

В-третьих, многие гипотезы не объясняют, почему люди, которые прежде жили довольно рассредоточено по всей поверхности Земли, вдруг решили жить почти так же скученно в оседлых поселениях, как обитатели современных многоэтажных и многоквартирных домов. Может быть, возросла плата за разбивку палаток, вигвамов, чумов и юрт в лесах и полях?

Как и для правильного понимания современной городской жизни, для того чтобы установить, почему первые цивилизации возникли именно там, где они возникли, надо хотя бы приблизительно разобраться в историческом и географическом контексте исследуемого явления. Однако, так как масштаб наблюдений за жизнью отдельного микрорайона отличается от масштаба исследования первых цивилизаций, придется принять во внимание, с одной стороны, основные направления развития мировой истории, а с другой стороны, учесть основные свойства земной поверхности, на которой в течение миллионов лет обитал человек.

Обращая внимание на необходимость всестороннего рассмотрения связей между человечеством и природой, основоположник геохимии, биогеохимии и радиогеологии Владимир Иванович Вернадский писал: «До сих пор историки, вообще ученые гуманитарных наук, а в известной мереи биологи сознательно не считаются с законами природы биосферы — той земной оболочки, где может только существовать жизнь… В действительности ни один живой организм, в свободном состояний на Земле не находится». Биосфера объединяет все формы земной жизни не только их общим происхождением, но и взаимозависимостью друг от друга. Экологические цепочки, соединяющие различные элементы биосферы, свидетельствуют о наличии своеобразного общего поля взаимного притяжения в «области жизни». Единство биосферы обусловило ее способность к эволюционному развитию.

Кроме того, Вернадский обнаруживал невидимые, но эффективные силы взаимного притяжения, связывающие неживую природу и живую, биосферу и судьбы человечества. «Человечество, — писал Вернадский, — как живое существо, неразрывно связано с материально-энергетическими процессами определенной геологической оболочки Земли, с ее биосферой».

Эта «неразрывные связи» проявляются не только во вторжениях отдельных природных факторов в развитие человечества, но и в постоянном воздействии живой природы на судьбы народов мира. Во-первых, различные факторы, оказывающие воздействие на живые организмы, такие как температура, влажность и наэлектризованность воздуха, наличие воды и ее химический состав и прочее, могут влиять непосредственно на человеческий организм, а следовательно, и на ход человеческой истории. Во-вторых, как и всякие живые существа, люди могут удовлетворять свои физиологические потребности прежде всего за счет биосферы. Поэтому такие факторы, как солнечная радиация и ее циклические изменения, характер почвы и другие, от которых зависит развитие растений и животных, косвенным, но эффективным образом воздействуют на жизнь людей. В-третьих, принадлежность человека к животному царству делает его подвластным многим из тех законов эволюции,¹ по которым развивается живая природа.

Законы эволюции не похожи на механистические законы неживой природы главным образом потому, что, в отличие от косной материи, жизнь не пассивно реагирует на внешнее воздействие окружающей среды. Данные о солнечном излучении и радиации подземных пород, температурном режиме, химическом составе окружающей среды и т. д. служат для живого организма условиями уравнений, которые он должен решать, чтобы выжить. Жизнь должна постоянно находить формы и величины биологического порядка, способные дать ответ на условия, поставленные неживой природой. При подготовке ответов биологические организмы создают совершенно новые комбинации из имеющихся в их распоряжении возможностей, но непременно отказываясь от некоторых своих прежних качеств. Таким образом, устанавливается равновесие между внешним миром и возможностями живого организма.

Однако такое равновесие может быть лишь временным, так как по своей сути жизни чуждо неподвижное состояние, она находится в постоянном движении, активно развиваясь. Эволюция биосферы преобразует и мир неживой природы. Обратив внимание на эту сторону биосферы, Вернадский увидел в живой природе Земли активный фактор космического значения. Русский ученый расценивал жизнь, как проявление способности материи противостоять тенденции к достижению мировой энтропии, то есть тепловой смерти Вселенной. Чтобы оценить значение этой мысли Вернадского, требуется небольшой экскурс в физическую теорию.

Понятие «энтропия» (древнегреч. — переход, превращение) используется физиками для обозначения функции состояния термодинамической системы. Достижение теплового равновесия означает максимум энтропии. Энтропия ведет к рассеиванию энергии в просторах космоса,*или к «тепловой смерти» Вселенной, о чем впервые объявил в XIX веке английский физик Уильям Томсон в статье «О проявляющейся в природе общей тенденции к рассеянию механической энергии».

Эта идея оспаривалась другими учеными, в частности, австрийским физиком Л. Больцманом. В докладе на заседании Венской академии наук в 1886 году Л. Больцман использовал понятие «флюктуация» (колебание; отклонение от нормы) для того, чтобы обосновать свою теорию, в которой он доказал наличие космических процессов, противостоящих тепловой смерти Вселенной. В то время как Вселенная движется к тепловому равновесию, в отдельных ее областях, хотя бы небольших, могут создаваться флюктуации, восстанавливающие неравномерность температуры во Вселенной. После образования такой флюктуации статистические законы ведут к выравниванию температуры, но флюктуации возникают вновь. Эти флюктуации противостоят движению Вселенной к тепловой смерти.

В качестве примера такой флюктуации Больцман привел земную жизнь и ее роль в энергетическом обмене между Солнцем и Землей, в ходе которого в течение миллиардов лет совершается выравнивание температуры до достижения равновесия. В то же время, как отмечал Л. Больцман, «мы легко можем использовать переход теплоты от Солнца к Земле для совершения работы, как переход теплоты воды от парового котла к холодильнику. Поэтому всеобщая борьба за существование живых существ… это борьба за энтропию, которую можно использовать при переходе энергии с горячего Солнца к холодной Земле. Для того, чтобы возможно более использовать этот переход, растения распускают неизмеримую поверхность своих листьев и заставляют солнечную энергию, прежде чем она опустится до уровня температуры земной поверхности, выполнить химический синтез… Продукты этой химической кухни являются предметом борьбы в мире животных». Необратимая эволюция жизни на Земле являлась флюктуацией, нарушавшей движение к уравниванию температурного баланса. Эта идея Больцмана позволяла увидеть в деятельности растений самостоятельный процесс, противостоящий энтропии в Солнечной системе.

Изучая энергетические процессы, происходящие в биосфере, Вернадский впервые поставил вопрос о биогенной миграции атомов, то есть об их передвижении, вызванном деятельностью не только растений, но и животных. «Живые организмы», по мысли Вернадского, «своим дыханием, своим питанием, своею смертью и своим разложением, постоянным использованием своего вещества, а главное, сменой поколения, своим рождением и размножением порождают… великий планетный процесс, миграцию химических элементов в биосфере, движение земных атомов, непрерывно длящееся больше двух миллиардов лет». «Биосфера планеты Земля, — указывал Вернадский, — побеждает мировую энтропию путем биогенной миграции атомов, стремящихся к расширению».

Другую теорию о роли жизни в борьбе против Вселенской гибели изложил доктор биологических наук А. Г. Маленков в работе, написанной совместно с его отцом Г. М. Маленковым, известным государственным деятелем СССР. Если Больцман и Вернадский видели в биосфере средство противодействия рассеиванию энергии во вселенском космосе, то отец и сын Маленковы обратились к другой стороне космического процесса, связанной с гравитационным сжатием материи. В небольшой работе «О всеобщности принципа: жизнь противостоит гравитации» Г.М. и А. Г. Маленковы утверждали, что «живые организмы, растения и животные постоянно и повсеместно преодолевают в ходе своей жизнедеятельности гравитационное поле… Жизнь противостоит гравитации уже в своих элементарных проявлениях: рост растений, движение животных и т. д.».

Знаменитый политический лидер страны, обладавший высшим техническим образованием и изучавший труды В. И. Вернадского, и видный ученый-биолог подчеркивали, что противостояние гравитации наблюдается уже у одноклеточных организмов

И особенно усиливается после возникновения многоклеточных существ: «Появление многоклеточных организмов — чрезвычайно важный этап в истории противостояния жизни гравитации. Для макроскопических многоклеточных существ преодоление перепадов гравитационного поля требует уже значительной доли общей энергий, расходуемой на жизнедеятельность. Многоклеточные существа непрерывно и повседневно вынуждены учитывать гравитацию и противостоять ей. Именно поэтому уже на первом этапе развития многоклеточности — тканевом уровне организации — ведущей управляющей системой становится система механической интеграции клеток в ткань. Поля механических напряжений, прямо противостоящих гравитационному полю, непосредственно управляют поведением тканевых систем».

Из этих теорий следует, что задолго до выхода человека в космическое пространство земная жизнь стала играть существенную роль в решении судеб мирового космоса. Тонкая пленка живой материи на Земле, находящейся между мертвой материей космоса и земных пород, стала мощной преградой, сдерживающей распыление энергии в бесконечном космосе и в то же время противодействующей гравитационному сжатию космической материи. Биосфера, занимающая ничтожно малую часть нашей крохотной по космическим масштабам планеты, представляется небольшим отважным отрядом жизни, активно ведущим борьбу против бесконечно огромных, но косных сил, несущих гибель Вселенной.

В то же время сама жизнь, как подчеркивал Александр Чижевский, «должна считаться явлением космическим, работою космических сил». Для того, чтобы противостоять силам, разрушающим космос, жизнь должна постоянно питаться космической энергией и прообразовывать ее. Обращая внимание на эту сторону в отношениях жизни и неживой материи, Александр Чижевский писал: «Жить, говоря языком физики, — это значит пропускать через себя потоки энергии. Живое существо даже самое короткое время не может оставаться без притока энергии извне. Когда растение или животное поглощают питательные продукты или дышат, они воспринимают энергию, когда же животное движется, человек работает или мыслит, энергия выделяется из организма».

Главным же источником космической энергии на Земле является Солнце, подчеркивал А. Чижевский. Он писал: «Основной задачей жизни является задержание, сохранение и экономное расходование солнечной пищи, В этом смысле борьба за существование есть не что иное, как буквально борьба за частицу лучистой энергии Солнца… Существование тончайшей пленки, которая со всех сторон окружает земной шар, находится в прямой и последовательной зависимости от энергии солнечного излучения. Куда бы ни проник солнечный луч, он встречает на своем пути ожидающую его потенциальную жизнь, чтобы дать ей движение… Подобно резцу скульптора, энергия солнечного луча творит лик и образ органической жизни на Земле». Задерживая солнечную энергию и обращаясь к Солнцу, жизнь становилась преградой на пути мировой энтропии и преодолевала земную гравитацию.

Борьба жизни, вооруженной и преобразованной солнечной энергией, против космической смерти и земного притяжения прошла через много этапов и породила многочисленные цепочки последовательных событий. Чтобы разгадать причины возникновения первых человеческих цивилизаций, нам придется пройти по этим запутанным цепочкам, соединившим события от появления первых организмов на планете и до выхода их на земную твердь.

Когда-то, как говорится в Книге Бытия, «Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездной». Эти слова в начале Ветхого завета вдохновили француза Жана Санди написать книгу «Боги, которые создали Небо и Землю», в которой утверждалось, что прибывшие из космоса разумные существа застали нашу планету именно в таком плачевном состоянии. Однако упорным трудом, который длился несколько тысячелетий, они создали на Земле условия для жизни, а затем живые существа и человека. Впоследствии, утверждал Жан Санди, рассказы создателей жизни о Земле отразились в истории о Семи Днях Творения.

По мнению же современной науки, формы жизни возникли и развились на «безвинной» и «пустой» Земле без внешней помощи и поэтому им понадобились не тысячи, а миллиарды лет, прежде чем они в борьбе против сил мировой энтропии и вселенской гравитации стали последовательно распространяться по планете, покоряя одну сферу земного обитания за другой (гидросферу, литосферу, атмосферу) и их различные слои. Как отмечали в своей работе Г.М. и А. Г. Маленковы, «особенно значительно и явно жизнь противоборствует гравитации при выходе живых существ из плотной водной среды на поверхность суши. Действие гравитационного поля при этом возрастает в десятки раз».

Не исключено, что переход из водной среды на сушу осуществлялся в «пограничной зоне» между геофизическими средами. Г.М. и А. Г. Маленковы писали о «пульсирующей границе вода-суша», линия которой менялась под воздействием лунной гравитации. В связи с этим они считали, что «наличие лунных и приливных ритмов у многих организмов, обитающих на суше, отражает память о том критическом для их предков периоде, когда они выходили из «хляби морской на твердь». Так постепенно неживая природа Земли превращалась в область жизни, или биосферу.

Однако при каждом переходе из одной среды обитания в другую живые организмы сталкивались с новыми условиями, принципиальным образом отличавшимися от обжитой среды. Для покорения очередной геофизической сферы живым организмам всякий раз приходилось решать новые уравнения, в которых учитывались свойства этой среды, и преобразовывать себя соответствующим образом. Поэтому каждый переход из одной земной среды в другую соответствовал новому этапу в развитии живых организмов.

Переход из одной среды обитания в другую совершали лишь те организмы, которые могли выжить при резком ухудшении привычных условий, воспользовавшись благоприятными условиями новой среды. Такие организмы должны были обладать повышенным запасом жизненной энергии и способностью использовать имевшиеся у них возможности в новых условиях. Победителями воздушной стихни оказывались те виды животных, которые могли оторваться от земной поверхности и, воспользовавшись воздушными потоками, одержать победу над земным тяготением. На суше выживали существа, оказавшиеся временно вне привычной для них морской воды и сумевшие перемешаться в новой стихии.

Для того, чтобы научиться преодолевать расстояния между одним водоемом и другим, рыбам, как считают видные биологи, пришлось опираться на свои плавники при передвижении по суше. Одновременно переход живых существ из воды на сушу потребовал не только превращения плавников в конечности для передвижения по твердой поверхности, но и преобразования воздушного пузыря в легкие, изменений в системе кровообращения, I кожном покрове и т. д. Кроме того, эти изменения в отдельных частях организма нарушали сложившееся равновесие между его различными внутренними системами. Чтобы восстановить внутреннее равновесие, организму приходилось в чем-то видоизменяться. Правда, эти переделки обошлись живым существам ослаблением их способности плавать, а затем и утратой возможности постоянно находиться в водной среде.

Выход жизни из воды насушу стал переломным этапом в распространении биосферы по планете и в эволюционном развитой многих организмов. Однако, оказавшись на суше и приспособившись к сухопутной жизни миллионы лет назад, предки современных сухопутных животных, включая человека, не расстались окончательно с водной стихией, а продолжали зависеть от нее. Вода окружает потомков обитателей Мирового океана на земной суше со всех сторон. Под ними текут подземные воды, по небу перемещаются облака, состоящие из водного пара, и потоки воды то и дело низвергаются на землю. Наконец, большая часть тела человека состоит из воды. Сама же суша, занимающая немногим более 20 процентов земной поверхности, со всех сторон окружена Мировым океаном и его заливами, огромными пространствами возле полюсов и в горах, покрытых замерзшей водой. Даже то, что считается поверхностью суши, покрыто бесчисленными водными потоками разной величины и стоячими водными пространствами.

Не только моря, но и озера, реки, болота, огораживающие участки суши, превращают их в острова или полуострова, расположенные среди земной суши. Порой эти «средиземные» полуострова, буквально сжатые с двух сторон параллельно текущими реками, именуют двуречьями; скопления же таких полуостровов называют пятиречьями, семиречьями и т. д. Междуречья, образованные речушками, в свою очередь оказываются огражденными еще более мощными водными барьерами крупных рек, озер и морей. Вследствие этого небольшие полуострова-междуречья, образованные течением мелких речек, становились частями более крупных полуостровов, полуокруженных большими реками, подобно тому как приморский Керченский полуостров является частью Крымского полуострова.

Исходя из этого москвичей вместе с жителями Московской, Ивановской и Владимирской областей можно считать обитателями скопления «средиземных» полуостровов, огороженных Окой, Волгой и их притоками. (После сооружения канала имени Москвы и других водных сооружений многие жители этих мест уже давно стали островитянами.) Сухопутный вход на это полуострова расположен южнее города Гагарин и неширок. Поблизости от этого места находится еще более узкий вход на один из полуостровов этого скопления, окруженный Окой и ее притоками, в том числе Москвой-рекой. На этом полуострове обитают жители юго-запада Москвы. Разумеется, можно обнаружить и более мелкие полуострова, созданные речушками и излучинами больших рек. Так на суше возникают запутанные лабиринты, окруженные вместо каменных стен водными преградами.

Значительная часть этих водных стенок соединяется с водами Мирового океана, поскольку туда направляется подавляющая часть водных потоков. Эти части земной суши можно считать приокеанскими. В то же время немалая часть рек направляет свои воды во внутренние бассейны (озера, не связанные с Мировым океаном, такие как Балхаш, Чад, Большое Соленое, или внутренние моря, такие как Каспийское и Аральское) или пересыхает по пути. Эти части земной суши являются внутриконтинентальными. На некоторых континентах внутренние земли занимают сравнительно небольшие площади. Даже Большой бассейн на территории США невелик по сравнению с общей площадью Северной Америки. В Африке же огромную территорию занимают внутриконтинентальные земли Сахары. Почти вся территория Австралии представляет собой «внутренний континент». Значительную часть Евразии занимают земли внутреннего континента, включающего в себя бассейны Каспия, Арала, Балхаша, внутренних озер Синьцзяна, а также степных и полупустынных просторов Центральной Азии.

На внутриконтинентальных землях существуют свои водные бассейны с водными лабиринтами. К числу наиболее сложных относятся те, которые группируются вокруг Волги, самой крупной мировой реки внутриконтинентального Каспийского бассейна, а также вокруг Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, впадающих в Аральское море. Если Мировой океан и приокеанские воды окружают сушу, то внутриконтинентальная суша окружает воды внутренних бассейнов.

Порой трудно сказать, вода ли окружает сушу или суша — роду. К тому же границы между этими средами подвижны. Водные барьеры то опускаются и становятся преодолимыми, то поднимаются и делаются неприступными. Так происходит во время Летних засух и в зимнюю стужу или во время весенних половодий или наводнений, вызванных таянием ледников. С наступлением же морозов водные барьеры устраняются, а гидросфера обретает свойства литосферы. Соотношение между водой и сушей меняется и вследствие перемен в мировом климате или геологических катаклизмов. Даже огромные острова, отделенные ныне глубоководными преградами, такие как Британия, Цейлон (Шри Лан-ка), Зондские острова, некогда соединялись сушей с Евразией. В то же время периодическое высыхание Каспийского моря не раз превращало ее острова в полуострова.

Соотношение между водой и сушей во многом определяет характер флоры и фауны на той или иной территории Земли, а также влияет на систему взаимоотношений между различными формами жизни, растительной и животной, именуемое «биогеоценозом», или «биоценозом», что проявляется в характере животного мира в различных регионах планеты.

Хотя многие из зоогеографических областей и подобластей протянулись поясами по поверхности Земли в широтном направлении, в зависимости от количества солнечной радиации, получаемой биосферой (так в Старом Свете к югу от Арктической подобласти полосой протянулась Европейско-Сибирская лесная подобласть), некоторые зоогеографические регионы сложились в силу того, что они оказались полностью отрезанными водными барьерами и закрыли выход животным «своего» континента или острова и доступ животным извне. Именно таким образом сформировались Австралийская зоогеографическая область, Мадагаскарская подобласть, Антильская подобласть и т. д.

Другие зоогеографические подобласти возникли в значительной степени вокруг приокеанских земель. Вход в эти земли не был полностью закрыт, но все же сильно ограничен узкими участками суши, через которые можно было попадать в «водные лабиринты». В этих покрытых густыми лесами междуречьях складывались особые животные миры. Крупными приокеанскими зоогеографическими подобластями являются Индийская, Западно-Африканская, Бразильская, Средиземноморская.

Третьи зоогеографические зоны сформировались на основе внутренних континентов, часто отделенных большими пространствами суши от Мирового океана и приокеанских земель. Обычно центральная часть внутриконтинентальных земель занята пустынями и полупустынями, и далеко не все животные могут выдержать такие условия. Зачастую жизнь во внутриконтинентальных регионах активно развивается лишь на их степных окраинах. К таким регионам прежде всего относится Центрально-Азиатская подобласть.

Кроме того, па различных островах, окруженных морями, на «средиземных» островах и полуостровах, огражденных водными преградами, также складывались свои автономные системы биоценоза, в которых поддерживалось относительное равновесие.

Отношения между животными, сушей и водой еще более осложняются вследствие того. что, с одной стороны, потоки этого химического соединения являются барьером для многих сухопутных животных, а с другой стороны, животные не могут жить без пресной воды. Поэтому многие из них вынуждены время от времени идти на водопой к реке, пресному озеру или иному источнику. В то же время за миллионы лет пребывания на суше они постепенно утратили биологические возможности, необходимые для постоянной жизни в водной стихии.

Если для того, чтобы выжить на суше, рыбы стали использовать свои плавники в качестве двигательных конечностей, то для того, чтобы вновь научиться плавать, сухопутным жителям надо было использовать части своих тел, сформированных пребыванием на суше.

Одни животные научились превосходно плавать, что, очевидно, способствовало их распространению по всему свету. Характерно, что такие водоплавающие млекопитающие звери, как бобры, распространены и по всей Евразии, и по всей Северной Америке. Выдры — также выдающиеся пловцы — обитают на всех континентах Земли, кроме Австралии и Антарктиды.

Другие виды животных научились преодолевать неширокие водные барьеры прыжком. Видимо, это умение помогало козлам и баранам перепрыгивать не только через пропасти в горах, но и через ручьи и с камня на камень через водные потоки. Умение совершать прыжки с ветки на ветку помогло обезьянам преодолевать неширокие водные потоки. Этот же навык, вероятно, помог белкам распространиться как повсюду в Евразии, так и в Северной Америке.

Третьим видам животных переходить воды вброд позволяет их сравнительно высокий рост. Опираясь на дно ногами, они могут переходить поток в частично погруженном состоянии до тех пор, пока вода не заливает им ноздри. Четвертые даже могут сделать в ходе такого перехода несколько плавательных движений. Пятые научились долго обходиться без воды. Благодаря этому они смогли пересекать огромные безводные пространства суши, что позволяет им покорять пустыни и полупустыни внутренних континентов, сокращая путь через них, и избегать излишних блужданий вдоль речных потоков.

Есть виды животных, которые используют для далеких переходов зимнее время, когда реки и другие водные преграды замерзают: зимой они могут беспрепятственно перейти из одной местности в другую. Это им позволяет способность не впадать в спячку в зимнее время. Вероятно, лисицы, волки, зайцы и другие звери именно таким образом распространены повсюду, как в Западном, так и в Восточном полушариях.

И все же для многих видов сухопутных животных вода является неприступной или почти неприступной преградой. Даже те животные, которые могут проплыть некоторое расстояние, боятся входить в коварную движущуюся стихию. По этой причине стада буйволов и антилоп, которые могут без труда переплыть речку, останавливаются в страхе перед водой и входят в нее лишь под физическим давлением наступающих сзади сородичей.

Охотники знают, что река — враг зверя, а поэтому во многих случаях животное скорее пойдет долгим окольным путем, чем вступит в пугающую его воду. Эти звери следуют мудрости, которая отражена в пословице: «Если три версты обходом, прямиками будет шесть». Двигаясь «прямиком», звери могут попасть в опасную воду и погибнуть, а поэтому самыми короткими дорогами для большинства из них являются пути в обход опасных рек.

Однако, как из всякого лабиринта, даже самого запутанного, можно выбраться и из природных ловушек, созданных водными преградами. Поскольку существуют пути по суше в междуречья, или на полуострова, окруженные реками, а проходы к островам создаются периодически, животные постоянно или временами могут переходить из одного ареала в другой. Способность обходить водные лабиринты стала для многих животных важным условием их передвижений по планете.

У животных, как и у людей, наличие теоретической возможности эмигрировать далеко не всегда совпадаете ее реализацией. Перед животными встают схожие вопросы: «Зачем покидать родные края, если мы привыкли там жить? Во имя чего терпеть тяготы пути? Не рискованно ли искать счастья в чужой земле?» Как и любой переход в иную среду бегство из родного ареала звери осуществляют лишь под давлением чрезвычайных обстоятельств. Однако чрезвычайные ситуации в природе не редкость. Животные покидали родные края, как только равновесие в их среде обитания нарушалось.

Данные различных естествоиспытателей, собранные русским ученым А. Л. Чижевским, позволили ему сделать вывод о том, что такие нарушения равновесия происходят периодически под воздействием солнечной активности. В годы повышенной солнечной активности могут учащаться засухи и одновременно наводнения вследствие таяния горных снегов. В эти годы активизируется деятельность болезнетворных бактерий. Эти природные процессы угрожают жизни животных и растений, но в то же время под непосредственным воздействием солнечной активности возрастают урожаи и приплод животных, усиливается их жизненная активность.

Эти циклы не равномерны по своей продолжительности. В приведенном Чижевским перечне данных о пятнообразовательном процессе на Солнце за три столетия указаны самые разные числа лет от одного минимума солнечной активности до другого, а также от ее максимума до нового максимума: 7,3; 8,2; 9,6; 11,5; 14; 15; 17,1 и т. д. Следует также учитывать, что число солнечных пятен и интенсивность солнечного излучения бывают различными в крайних точках цикла: в один максимум число пятен может достигать 47, в другой — 111, в третий — 130 и т. д.

Наконец, не стоит забывать, что циклы, вызванные непосредственным воздействием солнечной активности, не являются единственными периодами, в течение которых совершаются колебания в состоянии биосферы. Во-первых, процессы в биосфере могут провоцироваться не одним физическим явлением (солнечная активность), а различными (воздействие Луны, состояние подземных недр, передвижение Солнечной системы в космосе и т. д.), каждый из которых имеет свои циклы. Совпадение или несовпадение этих циклов могут существенно менять течение циклов жизнедеятельности биологических организмов. Во-вторых, влияние этих причин меняется вследствие инерционных сил физических тел Земли и ее сфер (литосферы, гидросферы, атмосферы). Эти инерционные силы способны замедлять или ускорять воздействие солнечной активности или иных сил. В-третьих, многие события в биосфере вызваны не прямым воздействием физических причин, а возникают через посредство сложных связей между различными биологическими организмами. Для процессов в биосфере вообще характерны не механические, прямые воздействия, а косвенные связи между явлениями, обстоятельствами и предметами через сложные, нередко запутанные цепочки последовательных событий, что существенно меняет ход и продолжительность циклов жизнедеятельности.

Вследствие всех перечисленных выше причин ученые открыли существование в живой природе много других циклов разной продолжительности и разного характера: 35-летний цикл Брюкиера, циклы Уильяма Бевериджа, длительность которых в годах составляла — 5,7; 9,8; 12.8; 15,2; 19,9; 54 и 68 и еще около 20 циклов, циклы Д. Бранта и многие другие.

Наличие циклов разной продолжительности в развитии процессов в живой и неживой природе чрезвычайно затрудняет их прогнозирование. На это указывал Эллсуорт Хантингтон, который писал: «Для человечества было бы огромным благом, если бы мы могли научиться предсказывать различные сроки у будущих событий… Это было бы легко, если бы: 1) существовало бы небольшое количество циклов; 2) все они были бы абсолютно одинаковыми по своей продолжительности и интенсивности; 3) нй один цикл не вызывал бы продолжительного воздействия и не накладывался на другой; 4) каждый данный цикл развивался бы равномерно по всем частям Земли. Однако ни одного из этих условий не существует».

И все же, несмотря на невозможность предсказывать цикличность событий в природе с такой же точностью, с какой можно определять продолжительность дня или года, очевидно, что цикличность в развитии природы существует. Чижевский исходил из средней продолжительности солнечного цикла в 10–13 лет, или в 11 лет. Половина такого цикла составляет, по Чижевскому, от 5 до 6 лет, двойной солнечный цикл длится от 21 до 24 лет, тройной цикл — от 32 до 35 лет, трижды тройной — от 100 до 105 лет. Анализы срезов древесины показали, что в периоды максимальной солнечной активности особенно усиливалась и деятельность биосферы.

А. Н. Шнитников установил наличие еще более длительных климатических циклов, зависящих от перемещения циклонов, которые то проходят по северной части Евразии, то по ее средней части, то по южной. На основе имеющихся данных Шнитников разработал теорию чередования влажных и сухих периодов, продолжительностью в несколько столетий. Эти периоды увлажнения и усыхания неравномерны по своей продолжительности. Кроме того, они сочетаются с многочисленными, но более короткими циклами солнечной активности, в ходе которых засушливый период прерывается дождливыми голами, а влажный период сочетается с годами засух. При этом перемены в мировом климате могли вызывать различные, нередко прямо противоположные последствия в разных частях планеты. Так усыхание торфяников, которое наблюдалось в Западной Сибири в середине III тысячелетия до н. э., происходило одновременно с активным таянием ледников в Альпах и грандиозными наводнениями в 2379 году до н. э. в Месопотамии и в 2297 году до н. э. в Китае, которые были объявлены всемирными потопами.

Очевидно, что циклические колебания солнечной энергии создают резкие перепады в условиях жизни на Земле и тем самым вызывают то рост, то падение рождаемости у зверей. Их численность то резко возрастает, то уменьшается. В то же время такие перемены в климате провоцируют глубокие качественные перемены в биосфере, подстегивая жизнь растений и животных, заставляя их прибегать к таким способам выживания, которые оставались невостребованными в периоды стабильного состояния, то есть активизируют эволюционные процессы,

О том, что популяции животных то уменьшались, то резко увеличивались, было известно давно. Чижевский ссылался на специалиста по охотничьему делу в России Туркина, который подметил приблизительную 11-летнюю периодичность в числе убиваемых зайцев и в количестве вывоза их шкур. Ряд ученых Франции, Бельгии, Англии и России давно установили 11-летнюю повторяемость массовых перелетов саранчи и других насекомых. Норвежский полярный исследователь Ф. Нансен открыл 11-летний период улова и качества рыбы. Отмечая, что некоторые из пиков активности живых организмов не совпадали с пиками солнечной активности, Чижевский обратил внимание на то, что процесс влияния Солнца на земную жизнь носит сложный характер, который не всегда можно точно выявить. В то время как, по мнению ряда специалистов, появление сибирских соек в Северной Европе раз в 11 лет связано с повторяющимися неурожаями кедровых орехов, английский орнитолог Зимрот полагал, что вторжение этих птиц в необычную для них среду вызвано Обильными урожаями их любимых орешков, вследствие чего сойки размножаются в чрезмерном количестве и вынуждены Искать пропитания на стороне. На основе многочисленных наблюдений Зимрот заключил, что интенсивное размножение млекопитающих, птиц, насекомых, а равно и растений связано с 11 — летним циклом активности солнечных пятен.

Периодически повторявшиеся природные катастрофы, постигавшие обитателей речных полуостровов, а также популяционные взрывы, которые вызывали массовый голод, вынуждали их покидать обжитые края и искать более благоприятные места. Широко известны перемещения огромных масс белок и леммингов в поисках питания на значительные расстояния. В то же время неумение плавать или преувеличенный страх перед водой заставляли многих зверей обходить водные барьеры и искать сухопутные пути. По этой причине во время своих исходов из междуречий животные устремлялись к верховьям рек, где вода была мельче всего и где можно было легче найти сушу.

Во время такого бегства животные могут покидать не только свои постоянные места жительства, но и временно выходить за пределы зоогеографических областей, обычных для их биологического вида. Голод не только гонит зверей далеко за пределы их мест обитания, но и заставляет их проявлять несвойственные им черта поведения. Как писал бразильский географ Жозуэ де Кастро в своей книге «География голода», «во время одной из сильных засух на северо-востоке Бразилии наблюдалось страшное нашествие летучих мышей. Эти ночные животные стали проявлять активность и днем и ночью; целые стаи их проникали в дома, сосали кровь детей и даже нападали на взрослых. Змеи также совершенно безумеют во время бразильских засух: гремучие змеи выползают из своих нар и ползут целыми полчищами по дорогам, по загонам для скота, дворам и даже забираются в дома в поисках добычи». Таким образом, в пиковые годы циклов у животных могли проявляться новые качества, которые свидетельствовали о наличии у них неисчерпанных эволюционных возможностей.

Злая стихия может загнать зверя в чуждую для него обстановку и заставить изменить его обычное поведение. Даже зайцы, как мы помним из стихотворения Некрасова, могут предпочесть оказаться в лодке вместе с охотником, лишь бы не погибнуть от наводнения. Если же животным везло, то они попадали на широкие просторы плоскогорий, обильно покрытые растительностью и не разделенные водными потоками. Эти обширные участки суши притягивали, как мощные магниты, стада животных, жаждавших спасения. Приходили на простор плоскогорий те, кто выжил во время исхода. Эти наиболее приспособленные особи становились родоначальниками новых видов животных, размножавшихся на просторных плоскогорьях. Здесь происходило скрещивание разновидностей животных одного рода. Так различия в земных условиях способствовали усилению различий в биосфере и ее развитию. Широкие плоскогорья, на которые ведут дороги из речных полуостровов, стали местом рождения многих новых видов животных (например, Восточно-Африканское нагорье, степные области Евразии).

Но найти землю обетованную мигрирующим животным было не так легко. Зачастую ближайшие к ним ареалы, ограниченные водными барьерами, были также поражены природным бедствием или же вход туда преграждали обитавшие там хищники или другие животные. По этой причине в поисках удобных ареалов животным приходилось преодолевать немалые расстояния. Выдерживать такие переходы и приспособиться к новым непривычным условиям обитания могли лишь те животные, которые обладали наибольшими жизненными резервами. Покоряя новые земли, животные, организм которых обладал более универсальными возможностями и большим запасом жизненных сил, одновременно делали новые шаги по лестнице эволюционного развития.

Невидимое движение живых организмов по лестнице эволюции сопровождалось их физическими перемещениями по земной поверхности. Чтобы распутать всю цепочку связей, соединивших историю цивилизаций с биосферой, нам придется теперь проследовать по следам сухопутных животных, которые они оставляли на различных континентах Земли.

В ту пору, когда теория эволюции не была открыта, а люди черпали свои познания о мире из священных книг, они исходили из того, что уцелевшие после всемирного потопа в Ноевом ковчеге семь пар чистых и семь пар нечистых животных разбрелись по всему свету и, расплодившись, создали нынешний животный мир. Какими бы путями двинулись животные со склонов Арарата? Подавляющее большинство из них воспользовалось бы сухопутными тропами в обход водных барьеров. В то же время для утоления жажды они держались бы вблизи берегов рек и озер. Лишь верблюды (если таковые были в Ноевом ковчеге) и некоторые пресмыкающиеся (наверное, их было немало среди пар «нечистых») рискнули бы пересекать безводные пустыни напрямик. В то же время все звери смогли бы пересекать влажные степные просторы в любом направлении. Вероятно, вне зависимости от того, были потопы или нет, именно так перемешались звери по нашей планете в течение миллионов лет.

Следуя постоянными маршрутами, животные нашей планеты за долгие годы оставили видимые следы своих передвижений. В книге о своих путешествиях по лесам Канады польский географ Аркадий Фидлер писал: «Мы часто встречаем в лесу звериные тропы. Как и у людей, у зверей свои постоянные маршруты, закрепленные извечными обычаями. Некоторые тропы неподалеку от нашего лагеря — это глубокие борозды: тысячи копыт, тысячи лап выдолбили их за долгие годы. Мы знаем: там, на дне долины, в непроходимой чащобе, проходят медвежьи пути, а на вершине холмов — дорога лосей. Но больше мы ничего не знаем. Тропы исчезают в бескрайних лесах. Они ведут от одного неведомого места к другому! Это символы жизни в лесах, но одновременно и символы звериных тайн и скрытых в зарослях радостей и бед».

В краях, где редко появляются люди, хорошо протоптанные звериные тропы похожи на дороги, по которым регулярно движется транспорт. Таковы, например, оленьи тропы на Крайнем Севере. Аналогичные тропы оставляют и другие крупные животные, перемещающиеся стадами в других частях света. Изучая жизнь кенийского национального парка Серенгети, немецкие зоологи Бернхард и Михаэль Гржимеки писали: «Животные идут гуськом по твердо установленному маршруту и не как попало, а по проторенным тропам, которые вначале можно принять за человеческие… По сетке этих троп, число которых от года к году не меняется, с воздуха, словно по большой карте; можно проследить основные направления, по которым движутся животные». Как отмечали Гржимеки, узкие тропинки соединялись в широкие тропы там, где условия не позволяли зверям разбредаться по равнине. Затем широкие тропы снова разъединялись на несколько путей на ровной местности: «Так, например, все тропы с юга ведут к Олдовайскому ущелью, которое пересекает равнины с востока на запад. Далее они идут вдоль его южного Края, сливаясь постепенно в одну общую тропу, которая затем в единственном удобном для перехода месте пересекает ущелье. Там, на другой стороне, тропы снова веерообразно расходятся в разные стороны».

Звериные тропы не только похожи на дороги, проложенные людьми. Их значение для развития биосферы вполне сопоставимо с той ролью, которую играют транспортные системы для развития цивилизаций. Так почему бы не использовать для обозначения звериных троп термины «сухопутная дорога», «магистраль», «транспортная ветка» и прочие слова из лексикона, относящегося к путям сообщений?

Для того, чтобы представить себе древние дороги мигрировавших животных, постараемся изобразить их на карте мира или на каргах отдельных континентов. Исходя из того, что большинство животных не могло пересекать достаточно широкие водные преграды (хотя бы такие, которые изображены на крупномасштабной карте), будем проводить линии вдоль течения рек таким образом, чтобы не пересекать ими ни реки, ни озера, ни какие-либо иные водные преграды. Пространства, заключенные между двумя соседними реками, то есть двуречья, можно затушевать. Расчертим таким образом карты Америки, Африки и Евразии. Разумеется, такую работу ненужно осуществлять на карте Антарктиды, покрытой льдом. Почти бессмысленно заниматься этим на карге Австралии, лишь малая часть которой пересечена крупными и не пересыхающими реками.

Оставим в покое и острова. Истории того, как попадали звери на те или иные острова и как они там расселялись, индивидуальны, сложны и отвлекут нас от составления путей движения животных по главным континентам планеты.

Поскольку мы воспользуемся современными картами, то мы должны учитывать, что с тех пор, как первые животные вышли из моря, и даже за время существования современных видов животных течения рек, очертания озер и морей претерпели существенные изменения. Даже 10–15 тысяч лет назад, когда уровень Мирового океана был ниже, животные могли переходить с одного континента на другой и на земли, ставшие впоследствии Островами, иными путями, чем после исчезновения сухопутных перемычек. Поэтому, когда речь будет идти о распространении тех иди иных видов животных в том или ином регионе мира до возникновения цивилизаций, следует учитывать не только существующие, но и исчезнувшие ныне сухопутные дороги. Говоря же о связи между биосферой и цивилизациями, мы будем Принимать во внимание лишь те сухопутные маршруты, которыми могли следовать животные к тому времени, когда начинали складываться первые цивилизованные общества. Мы будем Исходить из того, что очертания земной суши и течения большинства главных рек планеты за последние 6–7 тысяч лет мало изменились.

Проведение линий в обход водных барьеров напоминает решение головоломки, в которой предлагается найти путь в нарисованном лабиринте. Не трудно заметить, что линии, нарисованные вдоль соседних рек, рано или поздно сблизятся там, где на карте обозначен выход из междуречья. Соединяя эти выходы, мы получим линию, по которой животные могли перемещаться из Одного междуречья в другое по всему континенту. Если на нашем пути будут встречаться озера, не соединенные водой с морями, и реки, впадающие в такие озера, мы будем обходить их с разных сторон, так как трудно сказать, какие пути предпочитали древние звери. Наши линии будут прерываться там, где на их пути встретятся пустыни и степные равнины, поскольку по пустынным областям движение возможно лишь для ограниченного числа животных, а по влажным степям движение возможно практически для любых животных и в любом направлении. (Можно особым образом отмечать пустыни и степные пространства.) Соблюдая эти правила, мы получим схематическое изображение путей, по которым животные могли переходить из одного междуречья в другое, достигать широких степных просторов, обходить пустыни, пересекать континенты и даже перебираться с одного континента на другой, если они соединялись участками суши.

Разумеется, далеко не все звери перемешались из одного конка континента в другой или совершали межконтинентальные переходы. Подавляющее число передвижений происходило в пределах зоогеографических областей и подобластей, в. которых обитали те или иные виды животных. Трансконтинентальные магистрали позволяли животным прежде всего передвигаться внутри этих зон. В то же время эти пути сообщений позволяли зверям совершать переходы из одной зоогеографической области в другую, когда стихийные бедствия иди популяционные взрывы буквально «выталкивали» зверей из привычной им среды обитания. Для того, чтобы найти подходящий им новый ареал обитания, зверям приходилось преодолевать целые зоогеографические регионы. Вероятно, лишь пройдя огромные расстояния Центрально-Азиатской зоогеографической подобласти, звери Африки попадали в Индостан и Китай.

Правда, полученная схема не позволит нам точно обозначить пути, по которым перемешались по планете древние звери. Во-первых, ни одна карта, даже мелкомасштабная, не позволит узнать, где существует наиболее удобный путь, с бродами, обрывистыми или пологими берегами рек и озер, камнями, лежащими грядой посередине реки и способными служить переправой, и многими другими характеристиками, которые могут играть существенную роль для выбора животным того или иного маршрута. Во-вторых, современная карта может не отразить некоторые изменения в течении рек, очертаний берегов озер, которые оказались довольно существенными для пролегания звериных троп. В-третьих, мы понятия не имеем, какие животные и в каком количестве обитали в древности в различных частях нашей планеты и какие из них могли отправляться в дальние странствия. Поэтому наша схема будет лишь приблизительным изображением реальных передвижений давно погибшего зверья. И все же такая схема позволит понять основные направления маршрутов, по которым они перемещались по континентам, а также интенсивность движения по ним.

Хотя, в отличие от схем, изображающих линии железных дорог, метро, трамвая или троллейбуса, на схеме звериных троп нет точно обозначенных станций, фактически здесь были свои конечные остановки на морских или океанских побережьях континента. Промежуточными станциями служили входы и выходы в различные междуречья. Как и на линии метро или любой другой системы транспорта, чем ближе к конечным остановкам сухопутной магистрали, тем менее интенсивным становилось, движение. Не слишком сильно изменялось число пользователей сухопутными дорогами, когда они проходили мимо пустынных и полупустынных районов. Такое бывает, когда городская магистраль проходит вдоль малонаселенных кварталов и пустырей. где остановки редки и лишь «по требованию». Но подобно тому, как городской транспорт основательно загружается пассажирами или освобождается от них, как только он достигает крупного жилого района, звериная тропа, могла заполняться животными или избавляться от них, когда она достигала обильного междуречья.

Как и городские транспортные коммуникации, соединяющиеся в центре города на многолюдных площадях, многие звериные тропы выходили на широкие степные равнины, которые являлись своеобразными площадями континентов и были заполнены огромными стадами и стаями различных животных.

Сети сухопутных дорог, по которым перемещались звери планеты, отражали особенности строения различных континентов Земли. Эти особенности существенным образом повлияли на развитие биосферы, а затем и на человеческую историю. Чтобы продвинуться в нашем поиске тайн рождения человеческих цивилизаций, рассмотрим четыре основные «транспортные системы», использовавшиеся животными для передвижения по планете: американскую, африканскую и две евразиатские.

(См. карты «Звериные тропы Северной Америки» и «Звериные тропы Южной Америки».)

Пожалуй, наиболее простой и четкой является система путей сообщения на американском континенте, для которой характерна изолированность от остального мира, симметричность и наличие единственной главной магистрали.

Во-первых, американские пути с незапамятных времен были отделены от остального мира Беринговым проливом и представляли собой замкнутую систему, по которой перемещались животные, перебравшиеся из Евразии в Америку. Предки животных, обитающие ныне в Америке, переходили туда из Евразии по перешейку суши, в последующем такой путь проделывали лишь немногие звери, способные совершать значительные переходы по морскому льду.

В пользу того, что животные Евразии и Америки в прошлом постоянно переходили с континента на континент, говорит то обстоятельство, что, по словам зоогеографов, «при значительном богатстве фауна Северной Америки относительно мало своеобразна». Особенно велико Сходство с животным миром Евразии в Северной Америке. Фауна арктической подобласти Америки почти не отличается от фауны евразийской Арктики (лемминги, песец, заяц-беляк, белый медведь, тундровая куропатка). Лишь овцебык является специфическим обитателем американской Арктики. В лесной или Канадской подобласти Северной Америке обитают олени, лоси, бурые медведи, рыси, росомахи, волки, лисы, горностаи, долгохвостые суслики и другие виды, идентичные с евразиатскими.

Во-вторых, эта система симметрично разделяет природу Америки в районе Панамского перешейка на две почти равные части. Как заметил известный английский натуралист Дж. Даррелл, «северная и южная части Американского континента сужены посередине, точно песочные часы, Панамским перешейком. По этой узкой полосе земли тропические леса попадают из Бразилии в Эквадор, Гондурас и Мексику и по мере продвижения к северу, в более умеренные зоны США, постепенно исчезают».

Аналогичным образом через горловину американских «песочных часов» перемешаются и звери двух частей континента. Воспользовавшись сравнением Дж. Даррелла, можно сказать: если «американские часы» были повернуты северной «чашкой» вверх (то есть если преобладала миграция зверей с севера), то «песчинки» (звери) направлялись к Панамскому перешейку, проникая постепенно в южную «чашку». Но если «часы» перевертывались (то есть если звери двигались главным образом из Южной Америки в Северную), то через «перемычку» происходило перемещение в северную «чашку».

Правда, эти «чашки» не стандартной работы: сужение в Северной Америке к центру начинается постепенно, а в Южной — значительно резче. Вследствие этого южная часть Мексики и вся Центральная Америка вплоть до границ нынешней Колумбии представляет собой узкое и вытянутое горло, в котором могли скапливаться звери, «вытекавшие» из Северной Америке или «втекавшие» в нее. Можно также предположить, что количество эмигрантов из Южной Америки превышало количество североамериканских, поскольку в силу разного положения относительно экватора обе части Америки испокон веков получали неравные дозы солнечной радиации и по этой причине в Южной Америке имелась более обильная фауна.

Кроме того, поскольку южная часть Мексики расположена в Мне тропиков и там распространены присущие для этой зоны флора и фауна, то граница между животным миром Северной Америки и остальной частью проходит не по Панамскому перешейку, а к югу от реки Лермы в районе Мехико. К северу от этой Границы обитают животные Неоарктической области; к югу — начинается Неотропическая область.

В американской «горловине» сложился своеобразный животный мир Центральноамериканской подобласти, в котором были Представлены звери двух частей Америки. В междуречьях этой подобласти, например, на полуострове Юкатан, большие массы животных могли находить удобные места для обитания.

В-третьих, симметричность этой системы усиливается тем обстоятельством, что в жаждой из частей континента существует своя «главная река»: Миссисипи на севере и Амазонка на юге. Течения этих рек и их притоков являются главными барьерами, разделяющими Северную и Южную Америки на отдельные части. К северу от бассейна Миссисипи располагается Канадская, или лесная, подобласть Северной Америки. Бассейн Миссисипи занимает большую часть Сонорской зоогеографической подобласти со своим специфическим животным миром. В Южной Америке бассейн Амазонки и примыкающие к нему территории составляют Бразильскую зоогеографическую подобласть, отделенную от остального континента течениями притоков Амазонки и Параны. К югу и западу от этих водных барьеров расположена Чилийско-Патагонская подобласть.

В-четвертых, в этой системе легко выделить главную сухопутную магистраль, которая проходит по основному водоразделу — Кордильерам, именуемым Скалистыми горами в пределах США и Канады и Андами в Южной Америке, и соединяющим их нагорья Мексики и Центральной Америки. Чтобы обойти все водные потоки в обеих частях Америки, зверям приходилось подниматься на горные тропы Кордильер. К цепи Кордильер выходят все Сухопутные звериные тропы регионального и местного значения. Горные тропы Кордильер, а также нагорьев Мексики и Центральной Америки входят в трансамериканскую магистраль, соединяющую крайний север Америки с ее крайним югом. Путь по горным цепям почти везде проходит вблизи тихоокеанского побережья и лишь на территории нынешних Соединенных Штатов смещается в глубь континента.

В-пятых, имеющиеся в Америке внутренние бассейны и пустыни не нарушали единства трансамериканской магистрали. Великие американские озера и впадающие в них реки соединены рекой Святого Лаврентия с Атлантическим океаном и поэтому не образовали бассейна, окруженного сушей, оставшись частью общего водного лабиринта. Внутренний же Большой бассейн Северной Америки находился в стороне от трансамериканской магистрали. Пампа Южной Америки, расположенная между притоком Параны Рио-Саладо и Рио-Колорадо, примыкала к южному концу магистрали, не разрывая ее.

За начало трансамериканской магистрали можно принять берега Аляски, некогда бывшие землями русской цивилизации. Сухопутные тропы, ведущие из Арктической подобласти Америки от северо-западной часта Аляски и Канадской подобласти от Южной Аляски, соединяются в верховьях Юкона и реки Лиард. Следуя к югу по этой трансамериканской сухопутной дороге, животные могли свернуть к различным междуречьям Канадской подобласти. Даже сейчас этот регион покрыт обильными лесами, которые, по словам А. Фидлера, «родственны нашим европейским деревьям, но… какие-то более сильные, радостные, пышные». Не удивительно, что в этих мощных лесах до сих пор водится много различных животных, что заставило польского географа вспомнить свои путешествия по джунглям Амазонки.

Покинув лесную, Канадскую, подобласть, трансамериканская магистраль вступала в Сонорскую подобласть. На участке трансамериканской дороги в районе нынешнего Денвера (штаг Колорадо) соединялись пути, которые вели в различные междуречья притоков Миссисипи. Здесь в бескрайних прериях еще в недавнем прошлом паслись несметные стада бизонов и других животных Северной Америки. В своем романе «Прерия», который он создавал еще в ту пору, когда фауна Запада еще не была уничтожена людьми, Фенимор Купер так описал стада бизонов, обитавших в прериях: «Они неслись по гребню самого дальнего холма; за ними тянулась длинная вереница одиночных животных, а за теми темной массой катилось все огромное стадо. Оно заливало равнину, покуда она не сменила свою осеннюю желтизну на темно-бурый тон их косматых шкур. По мере приближения стадо делалось шире и гуще и стало наконец похоже на бесчисленные птичьи стаи, которые, как из бездны, одна за другой выносятся из-за горизонта, пока не охватят все небо, и кажется — птицам нет числа, как тем листьям в лесах, над которыми они машут крыльями в своем нескончаемом перелете».

Подобные стада бизонов и других зверей бродили тысячелетиями по тропам, выходившим из прерий на трансамериканскую дорогу. Сюда же могли выходить звери из обширного Большого бассейна. Экологическую цепь этого региона замыкали хищники — койоты. В Скалистых же горах травоядных животных, выходивших из прерий, подстерегали грозные хищники — медведи-гризли. Для Сонорской подобласти больше, чем для Арктической и Канадской, характерны оригинальные виды животных. Кроме того, сюда постоянно проникали звери из Южной Америки (ягуары, оцелоты, пумы, скунсы, броненосцы, свиньи-пекари и др.).

Далее трансамериканская дорога, минуя верховья Рио-Гранде и Колорадо, устремлялась на юг через территорию современных штатов Аризона и Нью-Мексико к Мексиканскому нагорью. Река Лерма, текущая к Тихому океану, и ряд рек, текущих к Мексиканскому заливу, служили естественной границей между Неоарктической и Неотропической областями. Вход в Неотропическую область был в районе современного Мехико, или древнего Теночтитлана. Взаимопроникновение флоры и фауны различных частей американского континента было отмечено Дж. Дарреллом и другими наблюдателями. Описывая Мексику «с высоты птичьего полета» в начале своего приключенческого романа «Гамбу-Сино», Густав Эмар замечал: «В Мексике собрана флора всех стран, от самых жарких до самых холодных». То же можно было сказать и о фауне Мексики…

По мере того, как североамериканский континент сужается, теснимый водами Тихого океана, с одной стороны, Мексиканского залива и Карибского моря, — с другой, трансамериканский путь петляет между водных барьеров, порой проходя в непосредственной близости от океанского побережья, прежде чем достигает Южной Америки.

В отличие от северной половины Америки ее южная часть разделена реками более неравномерно. Наибольшая часть Южной Америки, на которой ныне находятся Парагвай, Уругвай, Боливия и почти вся Бразилия, отделена от остальной части континента с севера и запада Амазонкой и ее притоком Укаяли, а с юга притоком Параны — рекой Пилькомайо. Здесь расположена Бразильская зоогеографическая подобласть. Северная часть этой подобласти простирается в бассейне Амазонки.

Аркадий Филлер так описывал уникальный край Амазонки, буйная природа которого делает его почти неприступным для большинства людей: «Весь бассейн Амазонки… покрыт великолепным девственным лесом… Зеленая стена растительности так фантастична, что кажется необыкновенной декорацией, нарисованной сумасшедшим художником. Пальмы, лианы, бамбук, эпифиты, деревья, прямые и искривленные, деревья, стелющиеся по земле, кустарник более высокий, чем деревья, разнообразие форм и красок, листья белые как снег и красные как кровь… Тяжкий, влажный зной, царящий круглый год; паводки, заливающие огромные пространства леса на девять месяцев в году; тысячи неведомых болезней, таящихся в трясине; муравьи и термита, пожирающие все, что попадется им на пути; тучи москитов, отравляющих кровь; ядовитые змеи; пауки, чей укус смертелен; деревья, источающие запахи, которые дурманят, — поистине проклятое место эти дебри на Амазонке… Кто-то сказал, что у человека, отправляющегося в этот лес, может быть только два радостных дня: первый, когда, ошеломленный сказочной пышностью и великолепием, человек считает, что попал в рай, и последний, когда, близкий к помешательству, он стремится поскорее выбраться из «зеленого ада».

Реки Южной Америки препятствовали входу в леса Амазонки в глубь континента и выходу зверей из него. Лишь в верховьях рек Каука и Жапура в районе нынешнего колумбийского города Па сто по узкому участку суши можно попасть на «средиземный» полуостров, огражденный реками Магдален, Жапура, притоком Амазонки, и Ориноко. Этот полуостров включает большую часть Колумбии, Венесуэлы и северо-западный угол Бразилии. Часть северной части Южной Америки остается недоступной для сухопутных дорог, так как бифуркация Ориноко превратила северо-восток Южной Америки (значительную часть северной Бразилии, Гайану, Суринам и французскую Гвиану) в «средиземный» остров, отрезанный со всех сторон водой. Фауна этой части Америки отличается исключительным своеобразием, и, видимо, по этой причине в этом краю А Конан-Дойл разместил свой «Затерянный мир».

Лишь на юго-востоке Перу путникам, передвигавшимся по горным тропам Анд на юг, открывался путь по суше к наибольшей части Южной Америки. Этот вход возможен лишь между верховьями Укаяли и реками, втекающими в и между верховьями Пилькомайо.

Другой водной преградой, мешающей попасть в глубь континента, является цепь из озер Титикака и Поопо и рек, втекающих в эти озера. Эти реки и озера представляют собой небольшой внутренний бассейн, сыгравший исключительно важную роль в развитии биосферы, а затем и человеческой истории. На берега его рек и озер, а также на прилегавшие к ним узкие участки к северу и югу От этого внутреннего бассейна могли выходить огромные стада животных, направлявшихся из бассейнов Амазонки и Параны или двигавшихся в эти бассейны с трансамериканской дороги. Поэтому земли в районе озер Титикака и Поопо могли быть заполнены животными Бразильской подобласти в периоды их массовых эмиграций из нее. В то же время на эти участки суши могли устремляться животные из Чилийско-Патагонской подобласти.

В пределах этой области от трансамериканской магистрали отходят ответвления в аргентинскую пампу, обширную и удивительно ровную. Обилие подножного корма издавна привлекало в этот край стада животных. Когда знакомый Дж. Даррелла сказал, что «пампа — это одна сплошная трава… и кое-где коровы», то зоогеограф заметил, что «для приближенного описания пампы сгодится и такая характеристика, с той разницей, что необозримые аргентинские степи населены не одними лишь коровами». Даррелл так описал этот край: ^,‘Станьте посреди пампы и медленно поворачивайтесь вокруг своей оси — в любую сторону до самого горизонта простирается ровный, как биллиардный стол, травяной покров, тут и там пропоротый кустами огромного чертополоха высотой около двух метров… Ландшафт под куполом жаркого голубого неба кажется мертвым, но под мерцающей травяной мантией и в сухих зарослях ломких стеблей кроются полчища всякой живности». Хотя пампа давно освоена людьми, она до сих пор обладает идеальными условиями для жизни животных, и не случайно итальянский Географ Антонио Арлегги называл пампу «зеленым степным морем, раем для коров и скотоводов».

Обойдя верховья Рио-Колорадо, Рио-Негро, Чубут и ряда других рек южной Аргентины, трансамериканский путь выходил из пампы и спускался через Патагонию к Магелланову проливу. О том, что некогда эти края изобиловали живностью, писал А. Ар-лет!: «Недра Патагонии таят в себе два богатства: нефть и скелеты. Если вы ткнете пальцем и не забьет нефтяной фонтан, знайте, что путь к нефти преграждает скелет вымершего животного… Здесь нетрудно обнаружить, что вы забиваете колья палатки лодыжкой мегатерия или сидите на огромной лопатке не известного науке доисторического животного. Камень со странным углублением оказывается кариозным зубом глиптотерия… Скелеты вымерших животных встречаются в Патагонии буквально на каждом шагу, и единственной сложной проблемой остается их перевозка».

Б течение многих лет трансамериканская сухопутная дорога исправно служила зверям обеих Америк, позволяя им спасаться от стихийных бедствий и находить более благоприятные условия для своего существования.

(См. карту «Звериные тропы Африки״.)

Система сухопутных звериных троп Африки существенно отличалась от американской. Африка даже после возникновения Гибралтарского пролива и прорыва моря через перешейки, соединявшие берег нынешнего Туниса с Сицилией, а Сицилию с Италией, не осталась отделенной от Евразии. Поэтому сеть африканских дорог не замкнута в рамках одного континента, а Соединена с евразиатской, что существенно повлияло на развитие биосферы этого континента, а затем и на развитие человеческих цивилизаций.

По существовавшим же в прошлом перешейкам между континентами звери Африки перебирались не только в Западную Азию, но и в Южную Европу. Вследствие этого на севере Африки, западе Азии и юге Европы (в Испании, Италии, значительной части Балканского полуострова) сложился и сохранился до наших дней единый животный мир Средиземноморской зоогеографической подобласти, которая входит в Палеарктическую область. В Эфиопскую же зоографическую область, охватывающую тропическую Африку, входят не только звери этого региона, но и Южной Аравии.

Из-за того, что звери постоянно могли проникать в Африку и покидать ее, многие виды животных стали общими для всех зоо-графических областей Старого Света. Белки, свиньи, ежи, собакоголовые обезьяны распространены как в Африке, таки в Евразии. И в Эфиопской области, и в Индо-Малайской обитают человекообразные обезьяны, лемуры-лори, слоны, носороги, оленыси, ящеры. Лишь треть родов животных являются характерными (эндимичными) для Эфиопской области. Среди них жирафы, бегемоты, долгоноги, прыгунчики и т. д. По этой причине герои «Пятнадцатилетнего капитана״ долгое время не замечают того, что они находятся в Африке, и лишь появление жирафов заставляет их впервые задуматься о том, действительно ли они попали в Южную Америку,

После повышения уровня Мирового океана входить в Африку и выходить из нее стало возможным только по сравнительно узкому Суэцкому перешейку. При этом путь» глубь Африки преграждал Нил, и зверям приходилось долго идти по узкой полосе между правым берегом Нила и поясом пустынь (Аравийская, Нубийская), лежащим между нильской долиной и Красным морем. Такой сравнительно узкий вход ограничил передвижение животных по сухопутному пути. Наверное, это отчасти объясняет своеобразие фауны значительной части африканского континента.

Являясь горловиной, соединявшей африканский континент с Евразией, этот участок суши играл такую же роль, как Центральная Америка и Панамский перешеек на американском континенте. Как и в «песочных часах» американского континента, звери могли устремляться либо в сторону Африки, либо в сторону Евразии. По этой причине этот участок был самым оживленным в системе сухопутных звериных дорог Африки.

Вторым отличием Африки от Америки было наличие здесь больших внутриконтинентальных земель, на которых располагались озера, пересыхающие реки, степные равнины (Восточно-Африканское нагорье, полоса саванн, к югу от Сахары), степные и полупустынные районы (Калахари, Сомали и другие области Африканского рога) и обширные пустыни (Сахара, Намиб и другие). Эти внутриконтннентальные земли разрывали трансафриканскую систему сообщения на отдельные части. Сахара же фактически является внутренним континентом Африки, в глубь которого невозможно проникнуть по воде с моря.

Наконец, в-третьих, Африка не имеет трансконтинентальной горной системы, подобной американским Кордильерам, которая тянется через весь континент.

Сходство же между этими двумя континентами можно усмотреть в том, что и тот и другой разделены естественными барьерами на две примерно равные части. В Африке нет перешейка, подобного Панамскому, разделителем континента служат две его самые крупные реки. Водный барьер, разделяющий Африку на две части, проходит по Нилу и Конго с их притоками. Л. И. Мечников писал о «Конго-Нильской оси», разделяющей континент На «две огромные материковые площади (одна налево от Конго-Нильской оси до Атлантического океана, а другая — направо…)». Эти две части Африки (назовем их условно Западной и Восточной) соединены лишь узкими участками суши в районе Великих африканских озер. Эти озера органично дополняют конго-нильскую ось.

Схожую с Амазонкой и Миссисипи роль играют третья по величине западноафриканская река Нигер в Западной Африке и восточноафриканская река Замбези вместе со своими притоками и соединенным с ним озером Ньяса.

Можно обнаружить также известное сходство в меридиональном направлении американской транспортной системы и восточноафриканской магистрали. Как и в Америке главная сухопутная дорога Восточной Африки направлялась через континент с севера на юг, соединяя крайнюю северо-восточную точку Африки (Суэцкий перешеек) с ее крайней южной точкой (мыс Доброй Надежды). Однако в отличие от трансамериканской дороги восточноафриканская магистраль не была единой, а дважды прерывалась обширными степными и пустынными областями.

Спустившись вдоль левого берега Нила, восточноафриканская магистраль устремлялась за переделы Палеоарктической области — в Эфиопскую область и Восточно-Африканскую подобласть. Попетляв между верховьями различных рек на Абиссинском нагорье, трансконтинентальная дорога выходила на территорию Африканского рога, а затем на обширное Восточно-Африканское нагорье. Здесь общая магистраль, по которой следовали звери с севера и на север, исчезала, так как животные разбредались по просторным равнинам нагорья, занимающим огромную площадь «черного континента״. Эта «площадь״ ограничена на севере реками северной Кении, на востоке — Индийским океаном, реками южной Танзании на юге и целью Великих африканских озер и рек — на западе.

До сих пор входящие в национальный заповедник Серенгети степи Восточно-Африканского нагорья служат пристанищем для животных «черного континента». Б. и М. Гржимеки заметили, что животные заповедника направлялись в саванну, как только начинался сезон дождей и степи увлажнялись, и покидали ее к началу засушливого времени: «Зебры, гну и газели… кочуют по степи примерно в одно и то же время и теми же путями… Вслед за огромными стадами копытных в степь приходят гиены, шакалы и львы״. Гржимеки увидели в Серенгети образец того, как выглядела живая природа до вмешательства в нее человека. «Кому в грядущие десятилетия захочется узнать, какой прекрасной была наша природа до того, как Господь Бог доверил ее нашему попечению, тот должен полететь в Серенгети и понаблюдать за огромными вольно кочующими стадами».

Животные могли уходить с Восточно-Африканского нагорья на север, запад и юг. Те звери, которые шли на юг, следовали по трансконтинентальной дороге, которая вела от южной окраины Восточно-Африканского нагорья вокруг верховьев притоков Конго и Замбези.

Достигая Карской эоографической подобласти и покинув пределы Восточно-Африканской подобласти, трансафриканская магистраль вновь растворялась на широких степных и пустынных равнинах Калахари, не разделенных течениями крупных рек.

Трансконтинентальная магистраль вновь возникала там, где южная окраина этой полупустыни соединялась с верховьями Лимпопо, Вааля и Оранжевой. В дальнейшем путь вел к Драконовым и Игольным горам, завершаясь у мыса Доброй Надежды.

По-иному устроены сухопутные дороги Западной Африки. Их создавали наступавшие пустыни (Сахара, Ливийская и другие). В далеком прошлом эта часть Африки была пересечена многими реками, которые ныне пересохли. После гибели рек под натиском пустынь Сахара превратилась в бескрайнюю дорогу для тех животных, которые могли преодолевать безводные пространства без особых трудов. А пути зверей, которые нуждались в постоянном водном питании, сместились к течениям рек, а также к морским и океанским побережьям.

Даже после появления автотранспорта путешествие через Сахару не стало безопасным. Описывая свою поездку через пески Сахары, датский путешественник Йорген Бич в своей книге «К сердцу Африки» подробно рассказал, как следует ехать по твердому песку, рыхлому песку, участкам с камнями и песком, как не сбиться с пути среди однообразной равнины, что делать во время песчаных бурь, которые могут длиться от нескольких часов до нескольких дней. «Если машина окончательно встала, то… что бы ни случилось, не отходи от машины״. — предупреждал он. — Днем не следует слишком много двигаться, так как при этом организм теряет невероятное количество влаги. Если же какой-нибудь безумец захочет добраться до ближайшего оазиса, то он лишний раз докажет, что тридцать километров в пустыне — это максимальное расстояние, которое может пройти человек прежде чем умрет от жажды или солнечного удара».

Поэтому сухопутные маршруты, которыми пользовались все животные Западной Африки, кроме обитателей пустынь, огибали смертельно опасную пустыню. Их можно представить в виде кольцевой дороги вокруг Сахары. Если за ее начало взять Дельту Нила и двигаться в западном направлении против часовой стрелки, то эта дорога тянулась вдоль средиземноморского и атлантического побережья, то приближаясь к соленым водам Мирового Океана, то прерываясь песками пустыни, то вновь возникая и расширяясь, насколько это позволял пояс растительности. Лишь в районе Зеленого мыса дорога выходила за пределы Средиземноморской подобласти.

Не доходя до Зеленого Мыса животные должны были повернуть на восток вдоль течения реки Сенегал. Далее их путь пролегал по саваннам. Хотя эта часть Африки является Западной, с точки зрения зоогеографов территория между Сахарой и течением Сенегала и Нигера считается той же Восточно-Африканской подобластью, так как здесь обитают те же животные африканских саванн, что и на Востоке континента.

Через участок суши между верховьями Сенегала и Нигера к окружной дороге присоединялись пути, идущие из бассейнов рек Сенегала, Гамбии и других, а также из Верхней Гвинеи. Так сюда попадали звери влажных тропических лесов, обитавших в при-океанских междуречьях Западно-Африканской подобласти. В свою очередь, в леса Гвинеи по этому пути забредали мигрировавшие животные из остальной части континента. Аркадий Филлер так описал выгорающую летом саванну, которая тянется вдоль Нигера: «Нас окружал… сухой, не очень густой лес, местами выжженный, заросли кустарника, небольшие поросшие травой поляны. По мере приближения к реке лес густел и разрастался. Стало попадаться больше болот, влажных зарослей; мхов и больше птиц». Оказавшись на берегу Нигера, путешественник поразился: «Насколько хватало глаз, перед нами расстилалась саванна с выгоревшей травой, а среди нее — леса с деревьями без листвы и множество болотистых стариц, где в тростнике было полно водяной птицы». Польский путешественник без труда разглядел невдалеке крокодилов, от которых «веяло допотопной древностью». Местные жители рассказали, что в километре от них жили гиппопотамы. Вероятно, в прошлом животный мир в полосе саванны вдоль Нигера был еще обильнее.

Устремляясь на восток по саванне вдоль Нигера и верховьев его притоков, западноафриканская дорога обходила озеро Чад и впадавшие в него реки с севера и юга. Здесь с ней соединялись другие дороги из Западно-Африканской подобласти влажных тропических лесов, расположенных севернее Конго и правобережных притоков этой реки. Дорога достигала верховьев реки Бахр-эль-Араб, являвшейся притоном Белого Нила. Здесь кольцевая дорога еще раз соединялась с дорогами, ведущими в междуречья притоков Конго и из них.

Примерно здесь же кольцевая дорога замыкалась, соединяясь с путем, который шел от дельты Нила вдоль его левого берега до верховьев его притоков. Между верховьями притоков Конго и Нила западноафриканская дорога вела к Великим африканским озерам, откуда по узким участкам суши выходила на Восточно-Африканское нагорье. На этих путях могли встретиться звери со, всех концов Африки. Вблизи от этих мест в начале XX века стали создаваться заповедники, в которых старались сохранить в первозданном виде былую африканскую фауну.

Чешские путешественники И. Ганзелка и М. Зикмунд, посетившие в конце 1940-х годов заповедник Альберт, который был Медан в верховьях притоков Конго и в окружении гор и озера Эдуард, обнаружили здесь один из «красивейших уголков Африки: той Африки, которая в нашем представлении неотделима от львов, проскальзывающих сумеречным бушем, бегемотов, растянувшихся на берегах озер, и слонов, бродящих на воле по всему краю». На территории заповедника проживали тысячи слонов, бегемотов, буйволов, антилоп топи, газелей Томсона, много львов и леопардов, шакалов, диких собак, гиен, диких кабанов и редких пород крупных птиц. Можно себе представить, что обитатели заповедника представляли собой остановленную людьми волну миграционного потока, который в прошлом регулярно тек по просторам Африки с запада на восток и с востока на запад.

Последовательные волны миграций могли заполнять Восточно-Африканское нагорье животными со всех концов континента, превращая его в главную площадь Африки. Видимо, это обстоятельство в сочетании с экваториальным солнцем способствовало активному размножению животных, их бурному развитию и разнообразным мутациям среди них. Вероятно, по этим причинам Восточно-Африканское нагорье стало местом рождения многих видов животных, в том числе и человека. Отсюда же животные, в том числе и их новые виды, могли распространяться по всей Африки и за ее пределы.