Через полчаса после этой сцены то же окно гостиницы, которое прежде захлопнулось так шумно, осторожно отворилось. Из него выглянул молодой человек, посмотрел направо и налево. Ему было лет шестнадцать или восемнадцать, он был одет в черное платье с широкими манжетками по тогдашней моде. Его маленькая и пухленькая рука нетерпеливо сжимала замшевые перчатки, шитые по швам, светло-серая шляпа с длинным голубым пером прикрывала его длинные золотистые волосы, красиво обвивавшие овальное лицо, чрезвычайно белое, с розовыми губками и черными бровями. Но вся эта прелесть, по которой юношу можно было считать первым красавцем, теперь исчезла под тенью дурного расположения духа. Оно происходило, вероятно, от бесполезного ожидания, потому что юноша жадными глазами осматривал дорогу, уже покрывавшуюся вечерним сумраком.

От нетерпения он бил перчатками по левой руке. Услышав этот шум, Бискарро, все еще щипавший куропаток, поднял голову, снял фуражку и спросил:

– В котором часу угодно вам ужинать? Все готово, жду только вашего приказания.

– Вы знаете, что я один не стану ужинать и жду товарища. Когда увидите его, можете подавать кушанье.

– Ах, милостивый государь, – сказал Бискарро, – не хочу порицать вашего товарища, он может приехать и не приехать, как ему угодно, но все-таки заставлять ждать себя – предурная привычка.

– Но у него нет этой привычки, и я удивляюсь, что он так долго не едет.

– А я более нежели удивляюсь, я огорчаюсь его промедлением: жаркое пережарится.

– Так снимите его с вертела.

– Тогда оно остынет.

– Изжарьте новую куропатку.

– Она не дожарится.

– В таком случае, друг мой, делайте, что вам угодно, – сказал молодой человек, невольно улыбаясь при виде отчаяния трактирщика. – Предоставляю решение вопроса вашей опытности и мудрости.

– Никакая мудрость в свете, – ответил трактирщик, – не может придать вкуса подогретому обеду.

Высказав эту великую и неоспоримую истину, которую лет двадцать спустя Буало переложил в стихи, Бискарро вошел в дом, печально покачивая головою.

И молодой человек, стараясь обмануть свое нетерпение, начал ходить по комнате, но, услышав вдалеке топот лошадей, живо подбежал к окну.

– Наконец, вот он! – закричал юноша.

Действительно, за рощицей, где пел соловей, которого вовсе не слушал юноша, занятый своими мыслями, показалась голова всадника, но, к величайшему удивлению молодого человека, всадник не выехал на большую дорогу, а поворотил направо, въехал в рощу, и скоро шляпа его исчезла. Это показывало, что он сошел с лошади. Через минуту наблюдатель заметил сквозь ветви, осторожно раздвинутые, серый кафтан и отблеск лучей заходящего солнца на дуле ружья.

Юноша стоял у окна в раздумье. Всадник, спрятавшийся в роще, очевидно, не его товарищ; нетерпение, выражавшееся на лице его, заменилось любопытством.

Скоро другая шляпа показалась на повороте дороги. Молодой человек спрятался за окно.

Второй гость, тоже в сером кафтане и с мушкетом, сказал первому несколько слов, которых не мог расслышать наш юноша. Получив какие-то сведения, он поехал в рощу, на другую сторону дороги, спрятался за утес и ждал.

С высоты, из окна, юноша мог видеть шляпу через утес. Возле шляпы блистала светлая точка: то был конец дула мушкета.

Неопределенное чувство страха овладело юношей, он смотрел на эту сцену, стараясь все более и более спрятаться.

– Ах, – сказал он, – уж не против ли меня и моих тысячи луидоров составился этот заговор? Нет! Не может быть! Если Ришон приедет и мне можно будет отправиться в дорогу сегодня вечером, то я поеду в Либурн, а не в Кюбзак и, стало быть, не в ту сторону, где прячутся эти люди. Если бы здесь был мой старый и верный Помпей, он мог бы дать мне совет. Но вот еще два человека, они едут к двум первым. Ой! Да это настоящая засада!

Юноша еще отодвинулся на шаг от окна.

Действительно, в эту минуту на дороге показались еще два всадника, на этот раз только один из них был в сером кафтане. Другой ехал на богатом черном коне, завернувшись в плащ, в шляпе, обшитой галуном и украшенной белым пером. Из-под плаща его, развеваемого вечерним ветром, блестело богатое шитье на камзоле.

Солнце как будто нарочно не заходило и освещало эту сцену. Лучи его, вырвавшись из черных туч, вдруг осветили окна домика, стоявшего шагах в ста от реки. Без этого юноша не заметил бы его, потому что домик был прикрыт густыми ветвями деревьев. Усиление света показало, что взгляды шпионов постоянно обращались или ко въезду в селение, или к домику с блестящими стеклами. Серые кафтаны оказывали особенное уважение белому перу и, разговаривая с ним, снимали шляпы. Одно из освещенных окон растворилось, показалась дама, выглянула, как бы сама ожидала кого-то, и тотчас исчезла, боясь, чтобы ее не заметили.

Когда она скрылась, солнце опустилось за гору, и нижний этаж гостиницы погрузился в темноту.

Для умного человека во всей этой сцене было много указаний, а на этих указаниях можно было построить много догадок, весьма вероятных.

Вероятно, что эти вооруженные люди присматривают за домиком, в котором показывалась дама. Еще вероятнее, что дама и эти люди ждут одного и того же человека, но с разными намерениями. Также вероятно, что ожидаемый гость должен проехать через село и, стало быть, мимо гостиницы, которая стоит на самой дороге. Наконец, вероятно, что человек с белым пером – начальник серых кафтанов. По усердию, с которым он приподнимался на стременах, можно было догадаться, что он ревнив и сторожит добычу собственно для себя.

В ту минуту, как наш юноша думал об этом, дверь отворилась и вошел Бискарро.

– Любезный хозяин, – сказал юноша, не дав времени трактирщику выговорить слова, – пожалуйте сюда и скажите мне, если только можете отвечать на вопрос: кому принадлежит домик, который белеет там, между тополями?

Трактирщик посмотрел по направлению указательного пальца юноши и почесал затылок.

– Эх, он принадлежит то одному, то другому, – сказал он с улыбкою, стараясь придать ей как можно больше выразительности. – Он может принадлежать даже вам, если вы ищете уединения по какой-нибудь причине, если захотите спрятаться там сами или если просто захотите спрятать там кого-нибудь.

Юноша покраснел.

– Но теперь, – спросил он, – кто живет там?

– Молодая дама. Она называется вдовою, но тень ее первого мужа, а иногда тень второго мужа приходит навещать ее. Только надобно сообщить вам одно замечание: должно быть, обе тени сговариваются о днях посещения, потому что никогда не сталкиваются.

– А давно ли, – спросил юноша с улыбкой, – прелестная вдова живет в домике, в котором могут являться привидения?

– Да уж два месяца. Впрочем, она живет очень скромно, и никто в продолжение этих двух месяцев не может похвастать, что видел ее: она выходит очень редко, а когда выходит, так закрывается вуалем. Хорошенькая горничная – да, прехорошенькая – приходит ко мне всякий день и заказывает обед. Кушанье относят к ним, она принимает его в передней, платит щедро и тотчас запирает дверь за мальчиком. Вот и сегодня там пир, и для нее приготавливал я куропаток и перепелок, которые щипал... Вы изволите видеть?

– А кого угощает она ужином?

– Которую-нибудь из тех двух теней, о которых я вам говорил.

– А видали вы их?

– Да, но мимоходом, вечером после солнечного заката или утром до рассвета.

– Однако ж я уверен, что вы заметили их, господин Бискарро, потому что из ваших слов видно, что вы тонкий наблюдатель. Скажите, заметили вы что-нибудь особенное в этих двух тенях?

– Одна принадлежит человеку лет шестидесяти или шестидесяти пяти; мне кажется, это тень первого мужа, потому что она приходит как тень, уверенная в законности прав своих. Другая – тень молодого человека лет двадцати шести или двадцати восьми; она, надобно признаться, гораздо робче и похожа на страждущую душу. Поэтому я готов поклясться, что это тень второго мужа.

– А в котором часу приказано прислать сегодня ужин?

– В восемь.

– Теперь половина восьмого, – сказал юноша, вынимая из кармана часы, на которые он смотрел уже несколько раз, – и вам никак нельзя терять времени.

– О! Ужин непременно поспеет, не беспокойтесь. Я пришел только поговорить с вами о вашем ужине и доложить вам, что я начал готовить его снова. Потрудитесь постараться, чтобы ваш товарищ, который так опоздал, приехал через час.

– Послушайте, любезный хозяин, – сказал юноша с видом важного человека, вовсе не заботящегося о еде, – не заботьтесь об ужине, если даже гость мой приедет, потому что мне нужно переговорить с ним. Если ужин не будет готов, мы переговорим перед ужином, если же, напротив, он будет готов, мы потолкуем после.

– Ах, милостивый государь, – отвечал трактирщик, – вы самый сговорчивый вельможа, и если вам угодно положиться на меня, вы будете совершенно довольны.

При этом Бискарро пренизко поклонился и вышел. Юноша кивнул ему головою.

«Теперь, – подумал юноша, становясь опять к окну, – я все понимаю. Дама ждет гостя, который должен приехать из Либурна, а вооруженные люди хотят встретить его прежде, чем он успеет постучаться в двери».

В эту минуту, как бы для оправдания догадливости нашего умного наблюдателя, конский топот раздался налево от гостиницы. Быстро, как молния, глаза юноши оборотились на рощу, к вооруженным серым кафтанам. Хотя сумерки мешали видеть хорошо, однако же ему показалось, что одни из этих людей осторожно отводили ветви деревьев, а другие приподнимались и смотрели из-за утесов. И те и другие готовились к движению, очень похожему на нападение. В то же время отрывистый стук, похожий на взвод курка, три раза послышался юноше и заставил его вздрогнуть. Тут он повернулся к Либурну и старался увидеть того, кому грозил этот убийственный стук. Он увидел на красивой лошади красивого молодого человека, который ехал беспечно, с торжествующим видом, упершись рукою на колено. С правого его плеча грациозно спускался маленький плащ, подбитый белым атласом. Издалека молодой человек казался ловким, полным счастья и радостной гордости. Вблизи наш юноша увидал тонкое лицо с ярким румянцем, огненными глазами, с полураскрытым ртом от привычки улыбаться, с черными и красивыми усами, с тоненькими и белыми зубами. Вообще всадник казался отменнейшим франтом тогдашнего времени.

Шагах в пятидесяти сзади ехал лакей и управлял лошадью, соображаясь с движениями своего хозяина. Лакей, важный и великолепный, который, казалось, занимает между лакеями такое же почетное место, какое господин его – между господами.

Красивый юноша, смотревший из окна гостиницы, не мог по молодости лет хладнокровно смотреть на приготовлявшуюся сцену и невольно вздрогнул, подумав, что оба франта, подъезжавшие к гостинице с такою беспечностью и самоуверенностью, будут, вероятно, расстреляны, когда доедут до засады, приготовленной против них.

В юноше началась сильная борьба между его детской застенчивостью и любовью к ближнему. Наконец великодушное чувство одержало победу. Когда всадник проезжал мимо гостиницы, не удостоив даже взглянуть на нее, юноша покорился внезапному увлечению, выглянул в окно и сказал прекрасному путешественнику:

– Милостивый государь! Остановитесь! Я должен сообщить вам весьма важное известие.

Услышав голос и слова эти, всадник поднял голову, увидел юношу в окне и остановил лошадь так мастерски, как сделал бы только отличный берейтор.

– Не останавливайте лошади, милостивый государь, – продолжал юноша. – Напротив, подъезжайте ко мне, как к старому знакомому, как можно спокойнее.

Сначала путешественник не решался, но, рассмотрев юношу и видя в нем молодого и ловкого, красивого дворянина, он снял шляпу и подъехал к нему с приветливою улыбкой.

– Что вам угодно? – спросил он. – Готов служить вам.

– Подъезжайте еще ближе, милостивый государь, – отвечал юноша из окна. – Нельзя громко сказать того, что я должен сообщить вам. Наденьте шляпу: пусть думают, что мы давно знакомы и что вы приехали в гостиницу для свидания со мною – это необходимо.

– Но, милостивый государь, – возразил путешественник, – я ничего не понимаю.

– Вы сейчас все поймете. Теперь только наденьте шляпу. Хорошо! Подъезжайте еще ближе, подайте мне руку... Очень рад видеть вас!.. Теперь извольте остановиться в гостинице, или вы погибли.

– Что такое? Право, вы пугаете меня, – сказал путешественник с улыбкой.

– Слушайте. Вы едете в этот домик, где блестит огонек?

Всадник вздрогнул.

– На дороге к этому домику, там, в роще, сидят четыре человека и ждут вас.

– Ого! – пробормотал путешественник, поглядывая на бледного юношу. – И вы уверены в этом?

– Я видел, как они приехали один за другим, как сходили с лошадей, как прятались – иные за деревья, другие за утесы. Наконец, в ту самую минуту, когда вы появились на дороге, я слышал, как они зарядили мушкеты.

– Хорошо! – сказал путешественник, начинавший беспокоиться в свою очередь.

– Да, милостивый государь, все это сущая правда, – продолжал юноша в серой шляпе, – если б было посветлее, вы, может быть, могли бы видеть и узнать их.

– О! Мне даже не нужно видеть их, – отвечал всадник. – Я очень хорошо знаю, что это за люди. Но вам, милостивый государь, вам кто сказал, что я еду в этот домик, что меня стерегут на дороге?

– Я угадал...

– Вы премилый Эдип. Благодарю от всей души. Так меня хотят расстрелять? А сколько их?

– Четверо, в том числе и их начальник.

– Начальник постарше всех, не так ли?

– Да, насколько я мог видеть отсюда.

– Сутуловат?

– Да, немножко, с белым пером, в шитом камзоле, в темном плаще...

– Точно так. Это герцог д’Эпернон.

– Герцог д’Эпернон! – повторил юноша.

– Ах! Вот я и начал рассказывать вам мои тайны! – сказал всадник с улыбкой. – Это случается только со мною, но все равно, вы оказали мне такую важную услугу, что я не могу скрываться от вас. А товарищи его как одеты?

– В серых кафтанах.

– Именно так. Это его оруженосцы.

– Которые сегодня именно носят оружие.

– Мне в честь. Покорно благодарю. Теперь знаете ли, что вы должны бы сделать?

– Не знаю, но скажите ваше мнение, – отвечал юноша, – и если могу быть вам полезным, так готов делать все, что вам угодно.

– У вас есть оружие?

– Да... шпага.

– Есть и лакей?

– Разумеется, но он уехал. Я послал его встречать гостя, которого жду.

– Ну, вы должны помочь мне...

– Каким образом?

– Помочь мне напасть на этих мерзавцев и заставить их просить пощады, их и их начальника.

– Вы с ума сошли! – закричал юноша голосом, который показывал, что он нимало не расположен принимать участие в таком деле.

– Ах, извините меня, – сказал путешественник, – совсем забыл, что это дело не касается вас.

Потом он повернулся к своему лакею, который стоял позади его, и сказал:

– Касторин! Сюда!

И в то же время он ощупывал седло, как бы желая убедиться, что его пистолеты целы.

– Ах! – вскричал юноша, протягивая руки как бы с намерением остановить его. – Ради неба, не рискуйте жизнью в таком деле. Лучше войти в гостиницу, чтобы не дать подозрения тем, кто вас поджидает. Вспомните, что дело идет о чести женщины.

– Вы правы, – сказал всадник, – хотя в этом случае дело идет собственно не о чести, а о денежных выгодах. Касторки, – прибавил он, оборачиваясь к лакею, – в эту минуту мы не поедем далее.

– Помилуйте! – вскричал удивленный лакей. – Что вы изволите говорить?

– Говорю, что Франсинетта сегодня вечером лишится удовольствия видеть тебя, потому что мы проведем ночь здесь, в гостинице «Золотого Тельца». Ступай, закажи мне ужин и вели приготовить мне постель.

Всадник заметил, что Касторин намерен возражать, и потому к последним своим словам прибавил движение головою, которое не допускало возражений. Касторин исчез в воротах, повесив голову и не посмев сказать даже слова.

Путешественник следил за Касторином глазами, потом, немного подумав, решился, сошел с лошади, вошел в ворота вслед за своим лакеем, отдал ему поводья лошади и тотчас взбежал в комнату юноши.

Юноша, услыхав, что дверь отворяется, невольно вздрогнул. Но гость не мог заметить этого движения в темноте.

– Милостивый государь, – сказал путешественник, весело подходя к юноше и сжимая руку, которую тот не хотел подать ему, – я обязан вам жизнью.

– О, вы слишком преувеличиваете цену моей услуги, – отвечал юноша, отступая на шаг.

– К чему такая скромность? Вы точно спасли мне жизнь. Я знаю герцога: он чертовски жесток. Что же касается вас, то вы образец догадливости, феникс христианского милосердия. Но вы, такой милый, такой любезный, неужели вы не послали известия туда?

– Куда?

– Туда, куда я ехал. Туда, где меня ждут.

– Нет, – отвечал юноша, – я об этом не подумал, признаюсь вам. Да если бы и подумал, то не мог бы исполнить моей мысли по недостатку средств. Я сам здесь только часа два и не знаю никого в гостинице.

– Черт возьми! – прошептал путешественник с заметным беспокойством. – Бедная Нанона! Дай бог, чтобы с ней не случилось какой беды!

– Какая Нанона? Нанона Лартиг? – закричал юноша с изумлением.

– Ба! Вы, верно, колдун? – спросил путешественник. – Вы видите вооруженных людей в засаде и тотчас догадываетесь, против кого они хотят действовать. Я говорю вам имя, а вы тотчас угадываете фамилию. Объясните мне все это поскорее, или я донесу на вас, и Бордоский парламент приговорит вас к костру.

– Ну, на этот раз немного было нужно ума, чтобы догадаться, в чем дело. Ведь вы уже сказали, что герцог д’Эпернон ваш соперник, потом начали говорить о Наноне. Стало быть, это та самая Нанона Лартиг, прелестная, богатая, умная, в которую до безумия влюблен герцог д’Эпернон и которая управляет его провинцией, за что ее ненавидят так же, как и самого герцога, во всей Гиенне... И вы ехали к этой женщине? – прибавил юноша с упреком.

– Да, признаюсь... Когда уж я сказал ее имя, так нельзя отговариваться. Притом же Наноны не знают, клевещут на нее. Она – очаровательная женщина, верна своим обещаниям, пока они доставляют ей удовольствие, вся предана тому, кого любит, пока любит его. Я должен был ужинать с нею сегодня вечером, но герцог опрокинул приборы. Хотите, я завтра представлю вас ей? Черт возьми! Ведь, наконец, герцог уедет же в Ажан!

– Благодарю, – сухо отвечал юноша. – Я знаю госпожу Лартиг только по имени и не желаю знать ее иначе.

– Напрасно, черт возьми, напрасно! Нанона прелестная женщина, не мешает быть знакомым с нею во всех отношениях.

Юноша нахмурил брови.

– Ах, извините, – сказал удивленный путешественник. – Я думал, что в наши лета...

– Разумеется, в мои лета обыкновенно принимают подобные предложения, – отвечал юноша, заметив, что его строгость производит дурное впечатление. – И я принял бы его охотно, если бы не был обязан уехать отсюда в эту же ночь.

– О! Вы не уедете, пока я не узнаю, кто так великодушно спас мне жизнь.

Юноша с минуту не решался, потом отвечал:

– Я виконт де Канб.

– Ага! – сказал путешественник. – Я много слыхал о хорошенькой виконтессе де Канб, у которой много владений около Бордо и которая очень дружна с принцессой.

– Она моя родственница, – живо отвечал юноша.

– Так поздравляю вас, виконт. Говорят, она удивительно хороша. Надеюсь, что при удобном случае вы представите меня ей. Я барон де Каноль, капитан в Навайльском полку, и теперь пользуюсь отпуском, который дан мне герцогом д’Эперноном по просьбе госпожи Лартиг.

– Барон де Каноль! – вскричал виконт, пристально вглядываясь в барона с особенным любопытством, которое было возбуждено именем, знаменитым в тогдашних любовных похождениях.

– Так вы знаете меня?

– Только по репутации, – отвечал виконт.

– И по дурной репутации, не так ли? Что делать? Каждый покоряется своему характеру. Я люблю бурную жизнь.

– Вы имеете полное право жить, как вам угодно, милостивый государь. Однако же позвольте мне сделать вам одно замечание.

– Извольте.

– Вот, например, женщина пострадает за вас, герцог выместит на ней свою неудачу с вами.

– Неужели?

– Разумеется. Хотя госпожа Лартиг несколько... ветрена, однако же она все-таки женщина, и вы ввели ее в беду. Вы должны позаботиться о ее безопасности.

– Вы правы, совершенно правы, мой юный Нестор. Занявшись вашим милым разговором, я совершенно забыл о моих обязанностях. Нам изменили, и герцог, вероятно, знает все. Если бы можно было предупредить Нанону... Она так ловка. Она, верно, выпросила бы мне прощение у герцога. Ну, молодой человек, знаете ли вы войну?

– Нет еще, – отвечал виконт с улыбкой, – но думаю, что научусь ей там, куда еду.

– Хорошо, вот вам первый урок. Когда сила бесполезна, надобно употреблять хитрость. Помогите же мне похитрить.

– Готов. Говорите!

– В гостинице двое ворот.

– Не знаю.

– А я знаю. Одни выходят на большую дорогу, другие ведут в поле. Выйду через ворота в поле, обойду кругом и постучусь у домика Наноны. В нем тоже двое ворот.

– Хорошо, а если вас захватят в этом домике? – вскричал виконт. – Нечего сказать! Славный вы тактик!

– Как захватят?

– Да, разумеется, герцог, соскучившись ждать вас на дороге, отправится в домик.

– Но я только войду и тотчас убегу.

– Коли войдете... так уже не выйдете.

– Решительно, – сказал Каноль, – вы колдун.

– Вас захватят, может быть, убьют на ее глазах.

– Ба, – отвечал Каноль, – ведь у нее есть шкафы!

– О! – прошептал виконт.

Это «о!» было произнесено так красноречиво, содержало столько скрытых упреков, столько чистой стыдливости, столько непритворной деликатности, что Каноль тотчас остановился и в темноте пристально принялся рассматривать юношу.

Виконт почувствовал всю тяжесть этого взгляда и весело продолжал:

– Впрочем, вы правы, барон, ступайте! Только спрячьтесь хорошенько, чтобы вас не узнали.

– Нет, я виноват, а вы правы, – отвечал Каноль. – Но как предупредить ее?

– Письмом.

– А кто доставит?

– Кажется, с вами ехал лакей. В подобных случаях лакеи почти ничем не рискуют. Разве несколькими палочными ударами. А дворянин рискует жизнью.

– Право, я схожу с ума, – сказал Каноль. – Касторин превосходно исполнит поручение, я подозреваю даже, что у него есть там интрижка.

– Вы видите, что все может устроиться, – прибавил виконт.

– Да. Есть у вас бумага, чернила, перо?

– У меня нет, а все есть внизу.

– Извините, – сказал Каноль, – сам не знаю, что со мной сделалось сегодня: я беспрестанно делаю глупости, но все равно. Благодарю вас за добрые советы, виконт, и теперь же исполню их.

Каноль, не спуская глаз с юноши, которого уже несколько минут рассматривал очень пристально, вышел в дверь и спустился по лестнице. Между тем виконт в смущении и беспокойстве шептал сам себе:

– Как он смотрит!.. Неужели он узнал меня?

Каноль сошел вниз и чрезвычайно печально посмотрел на перепелок, куропаток и прочие кушанья, которые сам Бискарро укладывал в корзину. Не Каноль, а другой кто-нибудь скушает все эти прекрасные вещи, хотя они назначены именно для барона.

Он спросил, где комната, приготовленная Касторином, велел принести бумаги, перьев и чернил и написал к Наноне следующее письмо:

«Несравненная моя!

Если природа одарила прелестные ваши глаза способностью видеть во тьме, вы можете заметить шагах в ста от ваших ворот, в роще, герцога д’Эпернона. Он поджидает меня, хочет меня расстрелять и потом жестоко разделаться с вами. Я вовсе не хочу ни лишаться жизни, ни лишать вас спокойствия. В этом отношении не беспокойтесь. Я воспользуюсь отпуском, который вы мне выпросили, желая доставить мне возможность видеться с вами. Куда я поеду, сам не знаю, даже не знаю, поеду ли я куда-нибудь. Что бы ни было, призовите изгнанника, когда буря пройдет. В гостинице «Золотого Тельца» скажут вам, по какой дороге я поеду. Надеюсь, вы будете мне благодарны за такую жертву, но ваши выгоды для меня дороже моих удовольствий. Говорю: моих удовольствий, потому что мне было бы очень приятно поколотить герцога д’Эпернона и его людей. Верьте, моя бесценная, что я ваш преданнейший и особенно самый верный друг».

Каноль подписал эту записку, написанную с гасконским фанфаронством. Он знал, какое впечатление она произведет на гасконку Нанону. Потом, позвав лакея, сказал ему:

– Скажи откровенно, Касторин, далеко ли ты зашел с Франсинеттой?

– Помилуйте, сударь, – отвечал лакей, удивленный вопросом, – не знаю, должен ли я...

– Успокойся, волокита, я не имею никаких видов на нее, и ты не удостоишься чести быть моим соперником. Вопрос мой только справка.

– А! Это совсем другое дело. Франсинетта так умна, что умела оценить мои достоинства.

– Так ты с ней очень хорош, не так ли? Похвально! В таком случае возьми эту записку, обойди лугом...

– Я знаю дорогу, сударь, – отвечал Касторин с самодовольным видом.

– Хорошо. Постучись в задние ворота. Ты, вероятно, знаешь и эти ворота?

– Знаю.

– Еще лучше. Стало быть, ступай через луг, постучись в ворота и отдай это письмо Франсинетте.

– Так я могу... – начал Касторин с радостью.

– Можешь идти сию минуту. Тебе дается десять минут на все путешествие, туда и обратно. Надобно доставить письмо госпоже Лартиг теперь же.

– Но, сударь, – возразил Касторин, догадавшийся, что дело идет не совсем хорошо, – если мне не отопрут?

– Так ты будешь дурак. Верно, у тебя есть какой-нибудь особый способ стучаться. Употреби его, и тебя не оставят за воротами. Если этого нет, то я жалкий вельможа, потому что у меня в услужении такой неуч.

– Да, у нас есть условный знак, – отвечал Касторин с торжествующим видом. – Я стучусь два раза, а потом, через несколько времени, прибавляю третий удар.

– Я не спрашиваю, как ты стучишься, это мне все равно. Главное, чтобы тебя впустили. Ступай же, если тебя поймают, проглоти записку. Знай, что я обрублю тебе уши, если ты не съешь ее.

Касторин полетел, как молния, но, спустившись с лестницы, остановился и против всех приличий всунул записку в сапог. Потом вышел через задние ворота, обежал весь луг, пробираясь сквозь кусты, как лисица, перепрыгивая через рвы, как гончая собака, и постучался в ворота домика тем особенным образом, который он старался объяснить своему господину. Стук подействовал так, что тотчас отперли калитку.

Через десять минут Касторин воротился без всяких особенных приключений и уведомил барона, что записка уже находится в прелестных ручках Наноны.

Каноль в эти десять минут разобрал свой чемоданчик, приготовил себе халат и велел принести ужин. С видимым удовольствием выслушал он донесение Касторина, вышел в кухню, громко отдал приказания на всю ночь и беспощадно зевал, как человек, с нетерпением ожидающий минуты, когда ему можно будет лечь спать. Весь этот маневр имел целью показать герцогу (если герцог станет наблюдать за ним), что барон не намеревался ехать далее гостиницы, где он хотел, как простой и скромный путешественник, попросить ужина и ночлега. Действительно, маневр этот произвел именно то, чего желал барон. Какой-то поселянин, сидевший за бутылкою вина в самом темном углу залы, позвал слугу, расплатился, встал и вышел тихо, напевая песню. Каноль пошел за ним до ворот и видел, как он вошел в рощу. Минут через десять послышался конский топот. Серые кафтаны уехали.

Барон воротился в комнаты и, успокоившись насчет Наноны, начал думать, как бы повеселее провести вечер. Он приказал Касторину приготовить карты и кости и, все приготовив, идти к виконту и спросить, может ли виконт принять его.

Касторин повиновался и на пороге комнаты виконта встретил старого седого конюха, который, полурастворив дверь, отвечал на его приветствие и просьбу грубым голосом:

– Теперь никак нельзя. Виконт занят делами.

– Очень хорошо, – сказал Каноль, услыхав этот ответ, – я подожду.

В кухне послышался страшный шум. С целью убить время барон пошел посмотреть, что происходит в этом важном отделении гостиницы.

Шум наделал поваренок, носивший ужин к Наноне. На повороте дороги его остановили четыре человека и спрашивали о цели его ночной прогулки. Узнав, что он несет ужин к хозяйке уединенного домика, они сняли с него фуражку, белую куртку и фартук. Самый молодой из этих четырех человек надел платье поваренка, поставил корзину на голову и вместо посланного пошел к домику. Через несколько минут он воротился и начал толковать потихоньку с тем, кто казался начальником шайки. Потом поваренку отдали фуражку, белую куртку и фартук, поставили ему на голову корзину и толкнули ногою, чтобы он знал, куда идти. Мальчику только этого и хотелось. Он бросился бежать и от страха почти без чувств упал на пороге гостиницы, где и подняли его.

Это приключение казалось непонятно всем, кроме Каноля. Но барону не было выгоды объяснять его, и он предоставил трактирщику, слугам и служанкам теряться в догадках и, пока они догадывались, отправился к виконту. Думая, что первая просьба, уже посланная через Касторина, избавляет его от второй, барон без церемоний отворил дверь и вошел.

Посредине комнаты стоял стол со свечами и двумя приборами, недоставало только кушанья.

Каноль заметил число приборов и вывел из него благоприятное для себя заключение.

Однако же, увидав его, виконт вскочил: ясно было, что не для барона поставлен второй прибор.

Все разрешилось первыми словами виконта.

– Могу ли узнать, барон, – спросил юноша очень церемонно, – чему я обязан новым вашим посещением?

– Самому простому случаю, – отвечал Каноль, несколько пораженный неласковым приемом виконта. – Мне захотелось есть. Я подумал, что и вы, вероятно, тоже хотите кушать. Вы одни, и я один, и я хотел предложить вам поужинать со мною.

Виконт взглянул на Каноля с заметною недоверчивостью и, казалось, затруднялся с ответом.

– Клянусь честью, – продолжал Каноль с улыбкою, – вы как будто боитесь меня. Уж не мальтийский ли вы кавалер? Не идете ли вы в монахи, или, может быть, почтенные ваши родители воспитали вас в отвращении к баронам де Каноль? Помилуйте, я не погублю вас, если мы просидим час за одним столом.

– Не могу идти к вам, барон.

– Так и не сходите ко мне. Но я поднялся к вам!..

– Это еще невозможнее. Я жду гостя.

На этот раз Каноль растерялся.

– А, вы ждете гостя.

– Да, жду.

– Послушайте, – сказал Каноль, помолчав немного, – уж лучше бы вы не останавливали меня, пусть бы со мною что-нибудь случилось... А то теперь вы портите вашу услугу вашим отвращением ко мне... Услугу, за которую я не успел еще довольно благодарить вас.

Юноша покраснел и подошел к Канолю.

– Простите меня, барон, – сказал он дрожащим голосом, – вижу, что я очень неучтив. Если бы не важные дела, дела семейные, о которых я должен переговорить с гостем, то я за счастье и за удовольствие почел бы ужинать с вами, хотя...

– Договаривайте, – сказал Каноль, – я решился не сердиться на вас, что бы вы ни сказали мне.

– Хотя, – продолжал юноша, – знакомство наше – дело случая, нечаянная встреча, минутная.

– А почему так? – спросил Каноль. – Напротив, именно на таких случаях основывается самая прочная и откровенная дружба. Особенно когда сам рок...

– Сам рок, – отвечал виконт с улыбкой, – хочет, чтобы я уехал отсюда через два часа, и не по той дороге, по которой вы поедете. Примите мое сожаление в том, что я не могу воспользоваться дружбой, которую вы предлагаете мне так мило и которой я знаю цену.

– Ну, – сказал Каноль, – вы решительно престранный человек, – и первый порыв вашего великодушия внушил мне сначала совсем другие мысли о вашем характере. Но пусть будет по-вашему, я не имею права быть взыскательным, потому что я вам обязан, и вы сделали для меня гораздо больше того, на что я мог надеяться от незнакомого человека. Пойду и поужинаю один, но признаюсь вам, виконт, это мне очень прискорбно: я не очень привык к монологам.

И в самом деле, несмотря на свое обещание и на свою решимость уйти, Каноль не уходил. Что-то удерживало его на месте, хотя он и не мог дать себе отчета в этой притягательной силе, что-то неотразимо влекло его к виконту.

Юноша взял свечу, подошел к Канолю, с прелестною улыбкою пожал ему руку и сказал:

– Милостивый государь, хотя наше знакомство совсем не короткое, я чрезвычайно рад, что мог быть вам полезным.

Каноль в этих словах понял только комплимент. Он схватил руку, ему предложенную, но виконт, не отвечая на его сильное пожатие, отдернул свою горячую и дрожащую руку. Тут барон понял, что юноша просит его выйти вон самым учтивым образом, раскланялся и вышел с досадой и задумавшись.

В дверях он встретил беззубую улыбку старого лакея, который взял свечу из рук виконта, церемонно довел Каноля до его комнаты и тотчас воротился к своему господину.

– Что? – спросил виконт потихоньку.

– Кажется, он решился ужинать один, – ответил Помпей.

– Так он уж не придет?

– Кажется, не придет.

– Вели приготовить лошадей, Помпей. Таким образом мы все-таки выиграем время. Но, – прибавил виконт, прислушиваясь, – что это за шум? Кажется, голос Ришона.

– И голос Каноля.

– Они ссорятся.

– Нет, узнают друг друга, извольте слушать.

– Ах! Что, если Ришон проговорится!

– Помилуйте, нечего бояться, он человек очень осторожный.

– Тише!

Оба замолчали, и послышался голос Каноля.

– Давайте два прибора, Бискарро, – кричал барон, – скорее два прибора! Господин Ришон ужинает со мною.

– Нет, позвольте, – отвечал Ришон, – никак нельзя.

– Что такое? Вы хотите ужинать одни, как тот господин?

– Какой господин?

– Там, наверху.

– Кто он?

– Виконт де Канб.

– Так вы знаете виконта?

– Как же! Он спас мне жизнь.

– Он спас?

– Да, он!

– Каким образом?

– Ужинайте со мною, тогда я все расскажу вам за ужином.

– Не могу, я ужинаю у него.

– Правда, он кого-то ждет.

– Он ждет, а я уже опоздал, и потому вы позволите мне, барон, пожелать вам доброй ночи?

– Нет, черт возьми! Не позволяю, не позволяю! – кричал Каноль. – Я задумал ужинать в веселой компании, поэтому вы отужинаете со мною, или я буду ужинать с вами. Бискарро, два прибора.

Но пока Каноль отвернулся и наблюдал за исполнением этого приказания, Ришон побежал по лестнице. На последней ступеньке его встретила мягкая ручка виконта, втянула в комнату, затворила дверь и задвинула, к величайшему его удивлению, обе задвижки.

– Черт возьми! – шептал Каноль, отыскивая глазами исчезнувшего Ришона и один садясь за стол. – Не знаю, почему все против меня в этом проклятом месте. Одни гоняются за мною и хотят убить меня, другие бегут от меня, как будто я зачумлен. Черт возьми! Аппетит проходит, чувствую, что становлюсь скучным, я готов сегодня напиться допьяна, как лакей. Гей, Касторин! Поди сюда, я поколочу тебя! Они заперлись там наверху как для заговора. Ах! Какой я глупец! Они в самом деле сочиняют заговор, точно так, этим все объясняется. Но вот вопрос, в чью пользу они составляют заговор? В пользу коадъютора? Или принцев? Или парламентов? Или короля? Королевы? А может быть, в пользу кардинала Мазарини? Бог с ними, пусть себе замышляют против кого им угодно, это мне совершенно безразлично, аппетит мой воротился. Касторин, вели давать ужин. Я тебя прощаю.

Каноль философски принялся за первый ужин, приготовленный для виконта Канба. За неимением свежей провизии Бискарро подал барону по необходимости подогретый ужин.

Пока барон Каноль тщетно ищет товарища для ужина и после бесплодных попыток решается ужинать один, посмотрим, что делается у Наноны.